Текст книги "Ой упало солнце: Из украинской поэзии 20–30-х годов"

Автор книги: Леонид Первомайский

«Муть ручьев дождевых…»

 
Муть ручьев дождевых,
Влажный ветер вверху…
На широком,
Весною залитом
Перекрестке далеких путей
Мы расстались – Прощались.
Травы в блестках росы
(капли дождя в солнце влюбились).
И довольное небо стонало от счастья.
И воздух насыщен был
Соком земли.
Завидуя им,
Мы были так рады —
Есть любовь и в природе,
Что раскроется вдруг
Последним своим поцелуем.
Разлетится увядшим откликом
Твой крик.
И не станет тебя.
О неразгаданная,
Мечта позабытая.
Померкни…
Огонь очей моих,
Огонь моих очей.
 

«Красными маками поле укрыто…»

 
Красными маками поле укрыто.
И синевой васильков.
На спорышной меже
Тиховейно опушка поет
(мы повстречались – свидались).
Узкая стежка
Бежала далеко, смеялась,
И чечетка, таясь, наблюдала.
И зависть вокруг —
Всем завистно было
За звонко-прозрачную нашу любовь.
Муть ручьев дождевых,
Влажный ветер вверху.
На широком,
Весною залитом
Перекрестке далеких путей
Мы расстались…
Прощались…
Травы в росах играли,
Капли дождя в солнце влюбились.
И довольное небо
Стонало от счастья.
И воздух насыщен был соком земли.
Завидуя им,
Мы были так рады —
Есть любовь и в природе,
Дни, как страницы книги любимой,
Время тихо листало.
Свет уступал темноте,
Холод шел вместо тепла,
Печаль приходила за грустью,
Равнодушье
Сменялось любовью.
Но мы —
Мы не встретимся.
Время,
Как неудачный художник,
Стирало все думы-печали.
Ненасытный точильщик
Мое сердце ледышкой наполнил.
Я вскрикнул от боли.
Ты слишком жестокой была.
Не оставила мне
Даже памяти,
Чтоб вспоминать,
Все оружие отобрала,
Как хотела, меня покарала,
Ты достигла всего.
О, цветы моих раздумий,
Воспоминанья цветов – как души́,
Не могу я утешиться вами,
Не смею.
Не блеснет уж
Огонь моих очей.
Не прилетит радость улыбкой —
Воспоминанием уст.
Не вздохнут мои руки в красе.
Ты забыла о них.
И желанно-горячими
Ты никогда
Не припомнила их.
Словно не было рук.
Близ тебя вьется юности цвет.
Как и прежде,
Улыбается роскошь
В юном сердце твоем.
И призывно пылает
Цвет розовых щек.
Перси нежные пахнут.
И красиво ты в сказку летишь.
Огонь моих очей.
Огонь очей моих.
 

Григорий Чупринка
© Перевод Б. Романов

ЧАЙКА

 
Возглас боли —
По-над полем
Чайка мечется, стеня,
Как над дальней
Былью давней
Плач рабыни
На чужбине.
Так вот плачет,
Слез не прячет
Мать, детишек хороня,
Что в неволе
Да в недоле
Сгибли в горе, в мраке дня.
Плавным лётом
Над болотом
Чайка носится и вьется,—
То, отчаясь,
Зарыдает,
То в рыданье засмеется.
 

ОСЕННИЙ ДОЖДЬ

 
С последней улыбкой, дали согревшей,
        Светлое лето забыто.
Дождик осенний, дождь надоевший
        Сеется словно сквозь сито.
 
 
Зори не выглянут, солнце пропало,
        Спряталось, волю забывши.
Сыплется, сыплется дождик устало,
        Капает, капает с крыши.
 
 
Сыплется дождик, все хляби открылись,
        Пали седые туманы.
Деревья продрогшие грустно склонились,
        Мокнут дубравы, поляны.
 
 
Тянется кверху туман серебристый,
        Тучками дымными вьется.
Дождик осенний, назойливый, мглистый
        Падает, сыплется, льется.
 

ТУЧКИ

 
Льются,
Вьются
Тучки лета,
Тучки радостного цвета,
Расплываются их связки,
Словно на палитре краски,
Блеском жарким оторочены,
Льются,
Вьются,
Расстаются,
Позолочены.
 
 
Тонут,
Тают
Думы черные,
Как картинки иллюзорные,
Расплываются и тлеют,
В блеске солнечном бледнеют
Вместе с тученьками летними.
Тонут,
Тают,
Исчезают
Незаметными…
 

НЕУЖТО?

 
По степям широким Украины,
В самых отдаленных уголках,
Горбим мы натруженные спины,
Всю работу держим мы в руках.
 
 
Но от той работы недостало
Нам и хлеба для своих детей,—
Стужею бесправия сковало
Устремленных к радости людей;
 
 
Устремленных, движущихся к свету
Благородных, пламенных идей,
Что из гнета выведут планету
К братству и свободе всех людей;
 
 
Поведут под знаменем науки
И в борьбе научат всех, любя,
Почитать трудящиеся руки,
Браться за работу для себя.
 
 
Трудимся без меры и без счета
И в степях бескрайних, и в морях,
Век укоротила нам работа
В батраках, в шахтерах, в грабарях.
 
 
Мы для жизни все создали людям,
Подневольный труд верша во мгле,
Так себе неужто не добудем,
Что другим добыли на земле?..
 

НА МОГИЛЕ ТОВАРИЩА

 
Сердечный товарищ, укрыт темнотою,
Ты мне из могилы ответь:
Что делать теперь с твоей верой святою,
С которою встретил ты смерть?
 
 
Ответь мне из вечности, что без сомнений
Должны за нее умирать.
Или, отчаявшись, можно в измене
И новых богов выбирать?
 
 
Ибо уже мы без воли, без силы
Блуждаем с остатками веры борцов,
Как трупы живые, у края могилы
Совета прося себе у мертвецов.
 
 
Ни веры не нужно тому, ни святыни,
Кто, словно лунатик, блуждает во мгле;
Так что же, лететь к распахнувшейся сини
И трупом никчемным исчезнуть в земле?!
 

ДОРО́ГОЙ ЖИЗНИ

 
…Я только знаю, что напрасно
Одной дорогой мы пошли.
И гаснет – сердцу стало ясно —
Свет золотых надежд вдали.
 

Байрон

 
Я согревал твои желанья
Живым огнем надежд своих,
Твои простые ожиданья
Среди событий буревых.
 
 
Не знал усталости когда-то
И я в семье людской, в те дни
Мне были и дворцы, и хаты
Все одинаково сродни.
 
 
Когда-то я, взвалив на плечи,
И свой, и братьев груз тащил,
И пыл вражды нечеловечьей
Еще души не отравил.
 
 
Теперь я сам упорным взором
Ищу союзников себе,
Ты ж на меня глядишь с укором,
Что обессилел я в борьбе.
 
 
Но только знай, я снова встану,—
Нет, не с толпою – встану сам,
И в даль бушующую гляну,
И брошу вызов небесам!
 
 
Когда ж ветра твои желанья
Развеют в тягостном пути,
Прости за все мечты, страданья,
За жизни мрак… За все прости.
 

МАРШ

 
Нас без меры и без счета,
        Краем всем, за шагом шаг,
В бой идем, восстав от гнета,
        Каждый встал под алый стяг.
Стяги алые над нами
        Развеваются, горят,
Лучезарными словами
        Вдохновенно говорят.
Их девиз – навеки воля,
        Смерть тиранам, палачам,
Пусть блеснет светлее доля
        Тьмой измученным очам.
Лучезарными словами
        Вдохновенно говорят
Стяги алые над нами,
        Развеваются, горят.
Лишь один, как тучей черной,
        Стяг высокий застит свет,
Мести сумрачной покорный
        За мученья долгих лет.
За иссеченные спины,
        За всевластье страшной мглы,
За раздолья Украины,
        За Сибирь, за кандалы!..
 

УРАГАН

 
В тучах, в мареве, в дыму
Черный вихрь подниму,
        Гикну в поле…
В чистом поле,
        На раздолье
Понесусь над ширью спящей
        Степью, чащей,
        Без разбора,
Выше, выше ринусь скоро
        Буревеем, буреломом,
        С гулом, с громом
               Сокрушу,
               Махом
               Прахом
               Окружу!..
Громче, громче забушую,
        Залютую,
        Загремлю,
                Дикой мглою
                Над землею
                Прошумлю!
Воды тихие взволную,
Волны буйные взнесу,
Дымом небо размалюю,
        Горевую,
        Чуть живую
Умирания красу!..
Смертью адскою грозящим
Дымом-пламенем горящим
        Вдруг взметну,
Скоро, скоро
        Без разбора —
Среди степи, среди бора,
В поле, в море
        На просторе,
Все устои, сваи в споре
Всколыхну!..
 

CREDO

 
Гнев и слезы душат лиру,
Не продастся лира, нет!..
– Не твори себе кумира,—
Мой излюбленный завет.
 
 
Звук люблю, летящий к небу,
Вдохновенную красу.
Богатеям на потребу
Я души не понесу.
 
 
Я люблю свои страданья
И страданья тех людей,
Что несут без колебанья
Стяг страдальческих идей.
 
 
Братом света, братом солнца
Хоть на миг хочу я быть.
В небе звонами червонца
Жара солнца не купить.
 
 
Все мое, сколь хватит взору,
Свет сияющих высот,
И лазурному простору
Гимны дух живой поет.
 
 
И звенит, и плачет лира.
Я иду за Рубикон.
– Не твори себе кумира,—
Мой излюбленный закон.
 

«Не любовниц чернооких…»

 
Не любовниц чернооких,
Зажигательниц сердец,
Я певец степей широких,
Края вольного певец.
 
 
Тот, кто волю променяет
На богатство и почет,
Пусть царевну обнимает,
Все же счастье не найдет.
 
 
Тот, кто край родной забудет,
Про того заметят вслед:
– Нищим старцем всюду будет,
В нем живого сердца нет.
 
 
Тот, чей край могучий, дружный,
А не гибнущий в борьбе —
Пусть пребудет равнодушный
И живет сам по себе.
 
 
Кто ж молчит, а край в неволе
Горе горькое гнетет —
Тот трава дурная в поле
Иль паршивый в стаде скот.
 

ЛЕДОЛОМ

 
С гулом, с громом,
Вдаль несомом,
        С ледоломом
Старый Днепр забурлил,
Кору зимнюю пробил!
        Льдину льдиной
        Бьет стремниной,
И ледовой мешаниной
        Кружит, крошит!.. Днепр ревет, —
        Так он борется, живет.
Воды гонит…
Тонет, тонет
        Царство сонное – весна!
У кого же мы в полоне,
У какого злого сна?
 

К Т. Г. ШЕВЧЕНКО
(В день 100-летней годовщины)

 
Вышней милостию стало
Не таким уж черным зло,
И меж тернами немало
Белых лилий расцвело.
 
 
Чисто поле ты засеял
Среди горестей лихих,
Ветер буйный не развеял
Этих зерен дорогих,
 
 
Еще мчатся ураганы,
Еще в поле свищет гнев,
Чуть виднеясь сквозь туманы,
Лучший день встает, зардев.
 
 
Знай, Кобзарь, что в поле этом
От межи и до межи,
На раздолие воспетом,
Не найти детей чужих.
 
 
Пусть бушуют ураганы,
Пусть над полем свищет гнев,
Щедрой жатвой без обмана
Одарит нас твой посев!
 

Василь Чумак
© Перевод Ю. Гусинский

МАЙ

 
В путь. Молчать. Зачем дорога? На опушке. В балке тесной.
Слушать, как бормочет пьяно захмелевший лес привет.
Захмелеть – и не словами, а улыбкой или жестом
говорить про зелень эту, без границы и без края…
А расцвет?!
Песня тонет,
тонет в шелесте и листьях…
Убеждать кого-то пылко, безнадежно и цветисто
и кого-то убедить. То есть: птицею подняться,
звонкой птицею летая – закружить, заворожить:
неужели с тесной хатой вы довольны только знаться?
Можно краше и свободней
жить!
А потом: все тише – тише…
И замолкнуть снова: нет!
Только шелест. Только листья. И расцвет.
 

«Жажду я – утро на поле встречая…»

 
Жажду я – утро на поле встречая —
жемчуг молитвы
крестовым
снова венком повить.
 
 
Жажду я – с первым лучом рассвета —
в бокалы с ветром
шума и ропота
волнами влить.
 
 
Жажду смешать – под лучами заката —
жемчуг и ветер,
чтоб полем росистым
долго бродить. И пить. И пить.
 

«Столько счастья, что боюсь я. Заласкает, как русалка…»

 
Столько счастья, что боюсь я. Заласкает, как русалка.
Шелковистыми лучами спеленает, обовьет.
В плен возьмет. И зацелует пылко, жарко, жадно. Жалко:
страсть мою – хмельную брагу – всю до капли изопьет.
 
 
Только миг. Осколок мига – вспышка молнии мятежной.
А исчезнет – и как будто недоступным станет мне.
Пусть вернется! Пусть истратит. Пусть целует пылко, нежно.
…Луч серебряный холодный усмехается в окне.
 

«Люблю. Лелею. Обовью…»

 
Люблю. Лелею. Обовью
ее – прозрачную медово,
свою весну, и молча снова
в венцы ромашек перелью
весну свою;
 
 
и звонко будем пить, ловить
отраву жадно – лепестками,
и опьянеем, и в крови
умрем осенними листками —
за миг любви.
 

«Кто так тихо пришел – незнакомый…»

 
Кто так тихо пришел – незнакомый,
весь покрытый дымкой истомы,—
коль округа молчала
ночами?
 
 
Зашептали просторы приветы,
и шептала – всю ночь до рассвета
очарована ветром
ветка.
 
 
А как только брызнуло солнце —
сколько видели стекла оконца
за пожара минуты
смуты?
 
 
Кто так тихо пришел – незнакомый,
весь покрытый дымкой истомы,—
коль округа молчала
ночами?
 

АСТРЫ

 
Вот и завяли
красные астры —
цветы на тризне
былых надежд.
В небесном зале
костры погасли.
– Мы жаждем жизни!
– Но путь к ней где ж?..
 
 
– Мы жаждем жизни!..
– Мы жаждем смеха!..
– Мы жаждем бури
и жарких гроз!..—
Цветы на тризне…
Им на утеху
стонали глухо
ветви берез.
 

КРАСНЫЙ ЗАПЕВ

I

 
По зеленой площади
снегом кружат лошади,
всадники небесные громко говорят:
– Гей, не спите, грешники:
панские приспешники
никогда не спят!
 
 
Гордою и дружною
бурею безудержной
встань, народ мой яростный, мужественный мой:
шляхами суровыми
с гимном, песней новыми
мы выходим в бой.
 
 
Бликами-пожарами
небо вспыхнет старое,
огненною молнией горизонт зажжем:
хватит унижаться нам,
хватит пригибаться нам
под чужим ярмом!
 

II

 
Мы тени… Темны и ловки.
Мы – воля железной руки.
Мы носим в груди своей ненависть немо,—
и ночью осенней, в объятиях тьмы,
гимны тебе сложили мы,
красный террор гнева!
 
 
Мы – страх. Мы – карающий гнев.
Мы молимся культу огней,
и кто нас отважней под черным небом?..
Мы – тени. Мы – сталь. И в объятиях тьмы
гимны тебе сложили мы,
красный террор гнева!
 

«Я порву те венки, что сплетались в года лихолетья…»

Гнату Михайличенко

 
Я порву те венки, что сплетались в года лихолетья,
размету, растопчу их до пепла, чтоб унес его ветер.
Вместо них я рассыплю повсюду волны солнечных песен,
что как птицы быстры, что взлетают легко в поднебесье;
оточу серебром; закалю их могучею сталью;
дам им крылья ветров, крылья молнией жаркой расправлю
и пущу. Пусть летят же, подобно цветным метеорам,
не к роскошным дворцам, не к бескрайним небесным просторам,
а в беленую хату, где в углу дышит горе заклятьем.
Мои песни просты и рабочему сердцу понятны.
Засияют они, словно зори на небе глубоком,—
и не будет крестьянин уже никогда одиноким.
 

РЕВОЛЮЦИЯ

I

 
Утром – первый луч весенний,
утром – свежий, молодой —
из подвалов темных, древних
вознеси нас над бедой.
 
 
Вот: уже встают народы
подневольные – кругом,
словно молодые всходы
в поле старом и седом.
 

II

 
Он целью выразил мечту:
к ней напрямик идет усердно,
и каждый стук святого сердца
несет – весну в цвету.
 
 
Шагай, страдалец всеблагой:
твои пути лежат широко,
твои слова летят далеко,
в них – цели всей твоей огонь!
 

III

 
Нет отдыха: не пробил час!
Пускай последний луч погас —
мы сами запалим огни,
из ночи сотворяя дни!
 
 
Кремень – о сталь: и свет добыт!
Мы непокорны, как гранит.
Идем, идем, несем огни,
из вспышек сотворяя дни!
 

IV

 
Довольно! Встрепенись в цепях,
свобода, стягом соколиным!
Нас удержать пытался страх,
но мы летим, летим к равнинам,
 
 
и нами выкованный гимн
под звонким небом серебрится.
Туда – к просторам дорогим —
с низин. Туда. Мы – крылья! Птицы!
 

V

 
На митинг – в толпе – на площадь
венки несут – венки и гирлянды,
полощутся
революционные пряди.
 
 
На площадь – на митинг – ликуя!
И завтра – верьте – глядя в небо —
мир отпразднует бурю такую,
какой еще не было.
 

НА ПОСЛЕДНЕЙ ГРАНИЦЕ

 
А мы, мудрецы и поэты,
хранители тайны и веры —
унесем зажженные светы
в катакомбы, в пустыни, в пещеры.
 

В. Брюсов

 
Это пламенный день?
И на юных полях революции
только тень,
только тень.
Это пламенный день?
 
 
Но, достигнув границы
на последней заставе,
каждый принарядится
и жрецом света станет.
 
 
Из пещер и со дна
принесут дифирамб революции:
дополна,
дополна —
из пещер и со дна.
 
 
И, достигнув границы
на последней заставе,
каждый принарядится
и жрецом веры станет.
 

«Две души: одна взыскует бури…»

 
Две души: одна взыскует бури,
              струн горячих на бандуре,
звону, шуму, сверканья, поэзии,
              братской марсельезы.
 
 
А другая… Та ищет другое —
              степь широкую в покое,
туманов синих, облаков нежных
              в небе безбрежном.
 
 
Как плющи, переплелись дороги —
              две души – в одной тревоге,
и чего я жду: не то покоя,
              не то жажду боя?
 

Василь Блакитный
© Перевод В. Звягинцева

«Всю жизнь горю… Я в ней пою…»

 
Всю жизнь горю… Я в ней пою
И смех, и терпкость слез горючих.
Как солнце росы пьет – я пью
Мгновенья радостей летучих.
 

1912

«Я не открою дум своих…»

 
Я не открою дум своих
Завистливым и хитрым людям,
Лесам, цветам открою их,
Ветрам и тучам – правым судьям.
Лишь им – друзьям – несу не споря
То сердце, что людьми разбито,
Глаза, что выплаканы в горе,
И слово желчи ядовитой.
 

1912

«Песнь одиноких своевольных дней…»

 
Песнь одиноких своевольных дней,
Огонь потайный, жгучий, животворный
Гублю в стране мечты моей,
И гаснет он в просторах горных.
О, сколько их – моих огней!
Но иногда так жаль, что ты – стрела —
Не можешь на лету остановиться,
Слезами сладкими залиться.
Хоть погрустить и ты б могла!
 

1912

К УЛИЦАМ ГОРОДА

 
Скорбь моя к улицам города
Припала – к мощеным, исхоженным,
Сердце сжалось, будто от холода…
Ну, с чего ж оно?
С того ль, что соцветьями красными,
Мечтами моими бессонными
Путь кричит, звенит властными
Перезвонами?!
 

1919

«На земле для любви не найдется…»

 
На земле для любви не найдется
Сладких слов, что нашли бы дорогу
Ту, где сердце вдруг с сердцем сольется
Тихо.
 

* * *

 
Ночь. Замолкла последняя птица.
Ходит ветер в саду, бормоча:
– Сладко хмурою ночью забыться
И коснуться плечом плеча…
 

1919

НЕНУЖНОЕ ОБЪЯСНЕНИЕ

 
Если крик мой бежит под звон ассонанса,
Если тяжки шаги моих стихов —
Знайте: не высь Парнаса
Разнежит меня теплицею снов.
Я меж вас – молодых и потасканных,
В душном кругу изломанных фраз —
Самый молодой и самый прекрасный
И самый бесстрашный из всех вас.
 

1921

НЕОКОНЧЕННЫЙ РИСУНОК

 
На окнах ледяным покровом
Узоры звездные белеют.
Пожара отсветом багровым
Неконченный рисунок рдеет.
 

1921

В НОВОМ БЛОКНОТЕ

 
В каждом новом блокноте – иной мотив.
(Птицы-страницы – снега белей.)
Глухо стучится дождь – сиротлив —
В стены бессонных тупых ночей.
Первые люди, праотцы, предки
Встарь высекали огонь из камней,—
И докатились к нам волны огней,
В жилах бушуют, горят.
Крылья орлиные (дважды старо)
Нас поднимают взмахами дум
В небо нирваны, в звезд серебро.
(Слышишь пропеллера шум?)
Кровью, что в жилах все горячей,
Прочно скреплен радужный мост
Меж дикарями и бурей твоей.
            Крылья, огни звезд…
                       Трюизм на трюизм.
Новый блокнот, и, как вечность, в нем прост
Отблеск первичных огней.
 

1921

ПИСЬМО

 
Я пришел с тобою попрощаться…
– Что ж, прощай. Забудь напевы ветра
И задумчивые голоса
В зарослях, в тени, в прохладной глуби
Милого тебе когда-то парка.
         Позабудь и спутника смешного —
         Так упрямо он шагает рядом,
         Словно тень твоя (иль тень его сама ты?),
         По одним путям; на перекрестках
         Так упрямо ловит взглядом взгляды,
         Жадно, словно книгу тайн, читает.
         А прервавши – вновь идет отдельно,
         Влившись ожиданьями, мечтами
         В бурное движенье коллектива.
Только знаю: не забудешь ты,—
Будешь, будешь жить прошедшим милым!
Не скрывайся: знаю, понимаю,
Как гнетет покорность и печаль немая.
Знаю, знаю, вижу – замечаю
Тягу к свету, к радостному маю,
Жизнь-то, погляди, бушует, кличет
         И не только в тишь томов тяжелых,
         В светлые просторы – мир науки,
         Но и в гущу, на завод, в районы,
         К людям – то родным, то ненавистным.
         Что ж, иди, мужай, расти и действуй.
         Будет все, как нужно, должно.
         Будет хорошо, отлично будет…
Жизнь-то как клокочет, бьет, искрится —
В ней я буду – спутник твой незваный —
Жить не менее тысячелетья.
И тебя зову с собою.
Ну, прощай…
А может, снова: здравствуй?..
 

1922

ТЫ ПРОСТИ

 
Ты прости меня, дитя, прости обидчика.
Я с тобою и неровный и встревоженный
Оттого, что жить борьбою мне положено,
Оттого, что я иду тропой нехоженой
И так нервно, и так нежно твое личико.
 

1923

ЗА ОКНАМИ ДВОРЦОВ

 
Когда текут людские волны
С призывами: «Война – войне»,
Под окнами дворцов безмолвных —
Что там, в дворцовой глубине?
Молчите, сытые бандиты,
Довольно вам желтеть от желчи.
Проходят те, что не убиты,
Те, что не зашагают молча
Под музыку и барабаны,
Под вой попов и под команду
На бойню братьев, смерть и раны,
Чтоб радовать тупую банду.
Проходят мимо. И в палатах
Зеркальных стекол дребезжанье.
Клич – выбить окна обещанье.
Страх сводит челюсти богатых…
Прошли. Фельдмаршалы, банкиры
Вновь о войне мечтают дружно,—
Им ренегат, предатель мира,
Сказал: – Они ведь безоружны…
– Ах, так! Отлично. На войну! —
Притопнул генерал ногою
И… смолкнул. Вспомнил он одну
Страну, стоящую стеною,
Ту, где «они» готовы к бою…
Когда текут людские волны
С призывами: «Война – войне»,
Под окнами дворцов безмолвных —
Что там, в дворцовой глубине?
 

1924

Павло Тычина
© Перевод А. Дейч

ШЬЕТ ДЕВУШКА…

 
Шьет девушка и так рыдает —
            то ли шитье?
И красным, черным вышивает
            мое житье.
 
 
Колокола шлют переливы,
            и плачет звон.
Идут. То мальвой, то крапивой
            путь окаймлен.
 
 
Туманы кверху, кверху хлынут,
            а тучи с гор.
Не буду я, тоской покинут,
            любить простор.
 
 
Я розу вечером целую —
            грусть без причин…
Зачем, зачем жить не могу я
            без дум, один?
 

1914

«Поет дорожка…»

 
Поет дорожка
на огород.
Арбуз под зонтиком
о солнце думает.
 
 
За частоколом —
зеленый гимн.
Оставайтесь, люди,
со своими божками.
 
 
Подсолнухи горят…
– струне подобны —
И мотыльков дуэты…
– а на лапках мед —
 
 
Ромашка? – здравствуй!
И она тихо: здравствуй!
И звучит земля,
как орган.
 

1917

«Укройте меня, укройте…»

 
Укройте меня, укройте:
я – ночь, стара,
недужная.
Велит уснуть
мой черный путь.
Положите тут мяты,
и пусть тополя шелестят.
Укройте меня, укройте:
я – ночь, стара,
недужная.
 

1917

«На высоких скалах…»

 
На высоких скалах,
где орлы да тучи,
над могучим морем,
в радостной лазури —
эй,
там
расцветали грозы!
Расцветали грозы!
 
 
Из долин до неба
протянулись руки:
о, пошлите, грозы,
ливни из лазури!—
Вдруг
вниз
пали капли крови!
Пали капли крови…
 
 
На полях, на травах,
серебро-зеленых,
в хлебе золотистом,
стройно-колосистом —
эй,
там,
там шумели шумы!
Там шумели шумы…
Кто-то вдохновенно
преклонил колена:
дай, земля, нам шума —
шума и безумий.
Ночь.
Плач.
Смерть шумит косою!
Смерть шумит косою…
 

1917

«Вдоль по степи голубой…»

 
Вдоль по степи голубой
вороной ветер!
Вот прильнул – назад отпрянул —
вороной ветер…
 
 
Вышла в поле жать я хлеб.
Гром гремит, туча!
Ой, не все с войны вернулись —
вороной ветер…
 
 
Глянет солнце, как дитя,
а в селе голод!
Ходят матери, как тени —
вороной ветер…
 
 
На чужбине, где-то там,
без креста, ворон…
Будьте прокляты с войною! —
вороной ветер…
 

1918