Текст книги "Душеспасительная беседа"

Автор книги: Леонид Ленч

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 18 страниц)

Леонид Ленч
Душеспасительная беседа
^{Рассказы, фельетоны, очерки}

Душеспасительная беседа

Антон Сергеевич Макаров, он же Тошка, ученик второго класса одной из столичных школ, однажды выступил по телевизору.

Попал Тошка на голубой экран вот как: передача, в которой он участвовал, была посвящена династии Макаровых – рабочих-металлистов, возглавлял династию на экране прадед Тошки Иван Сергеевич, суровый на вид, жердистый, белоголовый и бровастый старик, – Тошка звал его «сверхдедом», – а замыкал он, Тошка.

Всего в передаче было занято тринадцать Макаровых. Мужья и жены. Рабочие, инженеры, научные работники. А из детей взяли в студий одного Тошку, как самого бойкого и смышленого.

После того, как все взрослые Макаровы высказались, женщина-диктор обратилась со своей покорившей сердца миллионов зрителей обаятельной улыбкой к Тошке, сидевшему за столом прямо, по струнке, рядом со сверхдедом, и сказала:

– А теперь послушаем, что нам скажет наследный принц династии Макаровых Тоша Макаров. Как обстоят твои школьные дела, Тоша Макаров?

Тошка бойко отрапортовал:

– Нормально!

И тут вдруг бес дернул за язык сверхдеда Ивана Сергеевича, и он брякнул не по сценарию:

– А тройку по географии куда подевал?

Тошка смутился, замялся, но лишь на секунду, а может, и на полсекунды, и с той же бойкостью ответил сверхдеду:

– Я ее исправлю на пятерочку... в ближайшее время.

– Вот когда исправишь, тогда и докладывай народу, что, дескать, дела мои в школе обстоят нормально! – ворчливо сказал сверхдед Макаров, и все одиннадцать других Макаровых рассмеялись.

Передача имела успех, и многие считали, что успеху ее в большой мере способствовал Тоша Макаров.

Однако после этой передачи школьная жизнь Тошки несколько осложнилась. Ученики второго класса, Тошкины товарищи, решили (и, видимо, основания у них к этому были), что Тошка Макаров «зазнался», «задрал нос» и на всех в классе смотрит свысока.

Возникшая напряженность разрешилась большой дракой между Тошкой и его другом, вернее сказать – бывшим другом Петей Солонкиным. Петя Солонкин назвал Тошку «наследным шприцем», за что и получил от Тошки хлесткий удар тряпкой для стирания мела с классной доски по голове. Драка кончилась не в пользу Тошки, Петя Солонкин основательно расквасил «наследному шприцу» нос, и классная руководительница Аглая Георгиевна, разобравшись в причинах и мотивах драки, вызвала на беседу в школу Тошкину мать – Надежду Петровну, младшего научного сотрудника одного гуманитарного института.

В тот же вечер, очень встревоженная тем, что она узнала в школе, Надежда Петровна, миниатюрная женщина в больших, как окна, квадратных роговых очках, делавших ее курносое, простенькое лицо значительным и очень строгим, рассказала обо всем мужу Сергею Сергеевичу Макарову – добродушному здоровяку, заводскому инженеру. Он тревогу жены не понял и не принял:

– Подумаешь, событие – подрался! Мальчишки всегда дерутся, как собаки или коты. На то они и мальчишки!

– Нет, нет, Сергей, – стояла на своем Надежда Петровна, – это гораздо серьезней, чем ты думаешь. Мне не нравится эта червоточинка в характере Антона. Парень уверовал в свою исключительность, и это может привести его сначала к отрыву от коллектива, а потом и на край пропасти...

– Ну зачем же так преувеличивать!

– Я не преувеличиваю, а смотрю в корень, а ты... все по верхам, по верхам! А главное – у меня вот какая мысль появилась: надо попросить Ивана Сергеевича, пусть он тонко, педагогично поговорит с Антоном и внушит ему то, что нужно внушить. Это будет эффективней, чем мой разговор с ним. Для Антона авторитет сверхдеда, к сожалению, выше авторитета родной матери!

– Неплохая мысль! – одобрил идею жены Сергей Сергеевич. – Я договорюсь с дедом, и на днях мы к нему сходим втроем. Пусть он, действительно, проведет с Тошкой душеспасительную беседу. Не помешает!

...Свою душеспасительную беседу Иван Сергеевич вел в присутствии Надежды Петровны, отец, Сергей Сергеевич, ушел на кухню, к сверхбабке, возившейся с пирогами.

Сдвинув в одну линию тяжелые брови – белые мохнатые гусеницы, – сверхдед начал беседу так:

– Дошло до меня, Антон Макаров, что ты в школе у себя хвалишься тем, что ты, дескать, не кто-нибудь, а Макаров!

– Так я же и есть Макаров!..

– Не перебивай меня, – повысил голос сверхдед, – ты прекрасно понимаешь, к чему я клоню свою мысль. Басни Крылова знаешь?

– Знаю. «Мартышка и очки», «Волк на псарне»... Еще про гусей знаю...

– Читай про гусей!

Тошка посмотрел на потолок, подумал и стал читать басню. Читал он ее с выражением, старался изо всех сил, сверхдед слушал, благосклонно кивал головой. Надежда Петровна тоже вся светилась от материнской гордости. Наконец Тошка назидательно и звонко произнес то, что сказал потомкам гусей, спасших Рим, умный прохожий:

 
Оставьте предков вы в покое,
Им поделом была и честь,
А вы, друзья, лишь годны на жаркое!
 

Произнес и замолчал. Смотрел на сверхдеда вопросительно. Иван Сергеевич шевельнул своими белыми гусеницами, разъединив их, ткнул Тошку, стоявшего перед ним навытяжку, железным пальцем в тугой живот и сказал:

– Все тебе тут понятно, гусенок?

– Понятно! – буркнул Тошка.

– То-то! – Сверхдед снова сдвинул брови и сказал: – Но, признаться, не это главное, что мне не нравится в твоем поведении, Антон Макаров! Как же так получилось, что тебя, Макарова, побили в драке?! Макаровы народ смирный, но если уж в драку ввязались, всегда должны выходить победителями. На то они и Макаровы!..

– Иван Сергеевич! – тревожно сказала Надежда Петровна. – То, что вы говорите, это совсем другая тема.

– Та самая! – отмахнулся от нее сверхдед. – Макаровы всегда были хорошими драчунами! Я за первую мировую два солдатских Георгия получил. За штыковые бои, – заметь это, Антон Макаров! Твой дед, мой сын, орден Славы имел тоже за рукопашную схватку – он двух фашистов одолел... Аника-воин – вот, кто ты, а не наследный принц Макаров!..

– Сверхдед, ты был страшным силачом, да? – с загоревшимися глазами спросил Тошка.

– Да, я был страшным силачом! – спокойно подтвердил сверхдед. – И, откровенно говоря, любил подраться!..

Надежда Петровна замотала головой, очки свалились с ее носа. Поймав их на лету, она сказала, возмущенная до глубины души:

– Иван Сергеевич, ну к чему вся эта откровенность?!

– А с кем ты дрался, сверхдед? – допытывался Тошка.

– Однажды казака за чуб с лошади стащил! Другие казаки так над ним смеялись, что не заметили, как наша рабочая братва разбежалась с маевки, – так никого из наших и не схватили. А потом еще мы стенка на стенку сходились.

– Это как – стенка на стенку, сверхдед?

– А так! Наша, улица была Заовражная, она своих бойцов выставляла на кулаках драться, а просто Овражная– своих. И был у овражников один лихой боец, он своим зубным тычком славился.

– Это как надо понимать – зубным тычком?

– А так! Ткнет кулаком – прощайся с зубами. Его так и звали: «Филька – прощай зубы». Вышел я против него, он ткнул, а я, не будь дурак, отвернулся да как дал ему справа в. ухо – он с катушек долой!

– Это называется хук справа! – сказал Тошка.

– Хук называется иди фук – это не имеет значения, а вот что после моего хука-фука Филька три недели в больнице пролежал – вот это значение имеет!

– Сверхдед, покажи, как ты этому Фильке дал фука справа! – не помня себя от радости и восхищения, взмолился Тошка.

– Ладно! Становись в позицию и сделай вроде как бы зубной тычок мне! – скомандовал сверхдед.

– Иван Сергеевич, прекратите! – Надежда Петровна вскочила с дивана, встала рядом с сыном, вся красная и трепещущая от гнева.

Но старый и малый ее не слушали. Тошка «сделал тычок», сверхдед замахнулся, широко отведя руку в сторону, задел этажерку, на которой стояли фарфоровые фигурки, они упали на пол и разбились. Надежда Петровна с криком выбежала из комнаты.

...Возвращались домой молча: впереди – мать, сзади – отец и сын Макаровы. Отец крепко держал сына за левую руку, правой Тошка непрерывно крутил в воздухе, – видимо, репетировал на ходу «фук справа», показанный ему сверхдедом. Повторенье – мать ученья!

Человек предполагает...

У стеклянного барьера в сберегательной кассе, слегка согнувшись и непринужденно выставив для всеобщего обозрения толстый зад, стоит представительный мужчина. Он хорошо одет, элегантно лысоват – со лба.

Мужчина оформляет «вклад на предъявителя». Тайна вкладов, как известно, охраняется законом, но я, как автор рассказа, знающий про своих героев всю их подноготную, нахожусь как бы вне закона. Я знаю, «кто есть кто». Могу и вам – по секрету! – шепнуть, что представительный вкладчик – деятель торгово-снабженческой сферы, фамилия его Зубчиков, инициалы – С. С.

Деньги – не очень крупные, – которые С. С. Зубчиков сейчас оформляет в качестве вклада на предъявителя, нечестные и нечистые, они прилипли к его рукам в результате хитроумных комбинаций и тонких манипуляций, таких, когда по бухгалтерскому учету все цифры вроде бы и сходятся, но реальные товарные ценности тем не менее уже превратились в миф, в нечто неуловимо-призрачное, в этакое «ищи-свищи», упорхнувшее куда-то, подобно птичке, выпущенной на голубую волю неизвестным доброхотом.

С. С. Зубчиков смотрит на хорошенькую сотрудницу сберкассы (ее фамилию можно прочитать на барьерной табличке – Цаплина Софья Павловна), неторопливо делающую свою работу, и, ласково поглаживая импортный портфель-чемоданчик, в котором покоятся благоуворованные кредитки, думает... О чем?

Как автор рассказа, я знаю и это!

«Не идет ей эта фамилия – Цаплина, она скорее уж на зяблика похожа. Миленькая мордашечка какая!... Давай, давай, зяблик, пошевеливайся!.. Куда сберкнижку спрятать – вот проблема! Самое удобное место, пожалуй, книжный шкаф в моей комнате... Суну ее в одного из классиков – пусть полежит, пока не понадобится... Наталья в шкаф не полезет, она ничего не читает... Пыль я сам вытираю... Петька тоже туда нос не сует – он, кроме своих детективов, ничего не признает... В Бальзака можно, например, сунуть сберкнижку, этот Оноре много томов накатал, в один из последних и суну... Только надо будет обязательно записать, в какой том сунул, просто пометить цифру в блокноте, а то забудешь и начнешь всего Оноре подряд трясти, том за томом, – Наталья догадается и застукает... Господи, что за жизнь настала! Всего опасаешься, нигде нет покоя – ни на работе, ни дома! Там каждого посетителя подозреваешь, думаешь, что он... краснокнижник, дома от собственной жены волком воешь... «Ты о себе не думай, тебе все равно решетки не миновать, ты обязан семью обеспечить!..» Уже обеспечил, дальше некуда, – нет, все ей мало!.. А если разобраться как следует, вникнуть поглубже, – что я такого особенно дурного, аморального делаю? За что меня за решетку? Я только добираю то, чего мне недодали. У нас ведь так: если ты сам себя по справедливости не оценишь, никто тебя не оценит! Возьмите все, что я... заработал, и разделите на среднюю продолжительность трудовой жизни по современным ее нормам – получится очень скромная цифра годового заработка!.. Надо же еще при этом и вредность нашей профессии учитывать... Вот у меня руки уже стали дрожать! Нервы сдают!.. Шел сюда – все время оглядывался... А чего, дурак, оглядывался? Все же у меня в порядке, в целости, сохранности и неуязвимости... Михаил Яковлевич и Владик ребята надежные, проверенные, Анютка баба своя, дальше некуда!.. А все равно кажется, что... следят!.. Может быть, лучше деньги при себе держать?.. Сказать зяблику, что раздумал делать вклад, извиниться и уйти? Нет!.. При себе – дуром уйдут, на коньячишко, на ресторанчики, туда-сюда... Пусть лежат! Летом соображу на эти деньги командировку на юг или в Закарпатье... Анютку с собой возьму, заранее надо будет обо всем с ней договориться, все обеспечить и оформить... Ей комнату сниму в частном порядке, сам, натурально, в гостиницу... Впрочем, и Анютку можно будет сунуть в гостиницу – договоримся с администратором!.. Надо отдохнуть, развлечься, а то все работаешь, работаешь, как последний бульдозер, некогда о душе подумать!.. Давай, давай, зяблик, шевелись!.. Отдам сейчас зяблику денежку, получу книжку... А вдруг на улице подойдет ко мне этакий вежливый молодой человек...»

– Деньги приготовили, гражданин? – мило улыбаясь, сказала вдруг Цаплина Софья Петровна.

С. С. Зубчиков вздрогнул, оглянулся и стал нервно расстегивать свой портфель-чемоданчик.

Деньги пересчитаны и сданы, сберкнижка на предъявителя получена и спрятана в карман на грудь. С. С. Зубчиков выходит из неуютного помещения сберкассы на солнечную, веселую улицу. Он уже спокоен, в голове у него роятся новые коммерческие планы, и снова обуревают его комбинаторские страсти. Он вполне уверен в себе и доволен жизнью. И тут на улице к С. С. Зубчикову... подошла его супруга Наталья Степановна, женщина зычная, могучего телосложения и прямолинейного мышления.

– Наконец-то я тебя выследила, негодяй! – с омерзением сказала Наталья Степановна противным вибрирующим контральто.

– Какая милая встреча! – пролепетал С. С. Зубчиков.

– Отвечай: что ты делал в сберкассе?! Впрочем, я и так знаю! Ты положил деньги на книжку своей Аньки, этой рыжей кошки, которую я, жива не буду...

– Тиш-ше!.. Какая Анька?! Я получил премию и хотел сделать тебе сюрприз – подарить тебе сберкнижку на предъявителя... ко дню рождения.

– Мой день рождения в декабре, а сейчас май, мерзавец!

– Тиш-ше, ради бога!.. Я хотел заранее... Наталья, ради бога, не скандаль на улице. За мной сле... то есть на нас смотрят. Пойдем домой и там, если хочешь, можешь меня даже побить!..

– Давай сюда книжку!

– Тиш-ше!.. Пожалуйста! И пойдем скорей!

Наталья Степановна спрятала сберкнижку на предъявителя в свою объемистую белую, с жестяными застежками, сумку, крепко взяла С. С. Зубчикова под руку, и супруги пошли, воркуя на ходу, домой.

Наш мальчик плачет

Мальчик создан, чтобы плакать,

Мама – чтобы петь...

В. Инбер

Нагулявшись с отцом во дворе, Андрюшка сладко спал в своей кроватке, прихватив лишний, сверхрежимный час, и Наташе удалось ускользнуть из дома незаметно.

Она быстро оделась, сына целовать не стала – как бы не проснулся! – и, безмолвным кивком головы приказав Сереже, мужу, следовать за собой, вышла на лестничную площадку. Муж Сережа приказ выполнил – последовал.

– Ну, я поехала, – сказала Наташа, нажав кнопку лифта, ожидая от любящего супруга слов одобрения и сочувствия.

– Трусишь?! – сказал любящий супруг.

– При чем тут трусость?! Знаешь, как назвал один великий артист прошлого, не помню, кто именно, театральную премьеру? Он сказал, что для истинного артиста театральная премьера – это всегда как прыжок через пропасть.

Мягко громыхая, страшно медленно – так казалось Наташе – тянулась наверх кабина лифта.

– Но ведь ты пока еще не великая артистка, – мягко сказал Сережа, – пускай через пропасти премьер сигают ваши первачи, всякие там заслуженные львы и тигрицы, а наш бедный заяц...

Наташа взорвалась мгновенно, как чуткая мина нажимного действия:

– Сколько раз я тебя просила – не смей называть меня бедным зайцем! И вообще... «нет маленьких ролей, есть маленькие артисты». Азбука театра! Пора бы тебе ее усвоить. Нельзя в наше время оставаться таким... узкопленочным технарем.

Нервно вздрогнув, кабина наконец остановилась на площадке восьмого этажа. Наташа вошла в кабину, но дверцу за собой не закрывала, придерживала ее рукой.

– Когда Андрюшка проснется, действуй по моей инструкции. И, пожалуйста, не осрамись... папа Сережа!

Дверца кабины резко захлопнулась, и кабина с космической – так казалось Сереже – скоростью полетела вниз.

Сережа вернулся в квартиру, постоял у двери в спальню – все было тихо, Андрюшка продолжал спокойно спать. Пока не проснется, можно поработать над кандидатской. Сережа, прошел к себе, сел за письменный стол и углубился в дебри электроники. Работа пошла ходко, в темпе. Но вот из спальни до ушей будущего кандидата технических наук донеслось недовольное кряхтенье и хныканье. Отпрыск проснулся и властно давал о себе знать. Сережа поспешил в спальню.

Разрумянившийся после сна Андрюшка сидел в постельке, недовольно тер кулачком глаза. Его полная нижняя губка была чуть оттопырена. Дурной знак!

«Кажется, он собирается зареветь!» – с тревогой подумал Сережа.

Как многие молодые отцы, он не выносил детского плача и терялся, когда Андрюшка ни с того ни с сего, как думалось Сереже, принимался реветь. В такие минуты папу Сережу угнетало сознание собственного бессилия.

Сережа взял Андрюшку на руки, стал тормошить, целуя мальчика в его четко, аккуратно вылепленный лобик.

– Ну, ты здоров спать, Андрюха! Молодец!

– Аадец! – сказал Андрюшка и милостиво улыбнулся. Гроза миновала!

Сережа вытащил из кармана Наташину инструкцию, прочитал про себя ее первый пункт:

«Без суеты и паники одень нашего бедного ребенка, когда он проснется».

Операция, одевания прошла благополучно, но как только Андрюшка был одет, он вырвался из отцовских рук и убежал. Сережа настиг его в прихожей – Андрюшка стоял у двери на лестницу. Когда он обернулся, Сережа увидел, что нижняя Андрюшкина губа вернулась на свою исходную перед ревом боевую позицию.

Сережа заглянул в инструкцию, во второй ее пункт.

– А мама ушла в магазин за молочком, – бодро сказал папа Сережа. – Она скоро вернется.

Аадрюшка благополучно проглотил наживку второго пункта инструкции, и Сережа решил, что можно переходить к третьему.

«Свари ему манную кашу, так, как только ты – ха-ха! – умеешь ее варить, и накорми нашего бедного ребенка».

Пока варилась каша, бедный ребенок, лепеча что-то себе под нос, тут же, в кухне, занимался любимый делом – вытирал тряпочкой свои машины, одну за другой. Сначала вытер деревянную грузовую с отодранными напрочь колесами, потом пластмассовый бронетранспортер с лихими солдатиками в зеленых касках, с желтыми автоматами, потом металлическую заводную...

Машины вытерты, каша сварена и – с грехом пополам – съедена. Что идет дальше по инструкции?

«Не оставляй нашего бедного ребенка без внимания ни на минуту. Почитай ему вслух либо «Кроху» Маяковского, либо Маршака».

Отец и сын уселись рядышком на диване в комнате, громко именуемой «рабочим кабинетом», и отец стал вслух, с выражением читать сыну стихи Маршака о том, как мама Мышка подобрала для своего сыночка подходящую няньку.

 
– Приходите, тетя Утка,
Нашу деточку качать.
 

Мышонок забраковал тетю Утку – у нее противный голос. Не принял он и тетю Жабу, и тетю Щуку, и тетю Лошадь...

 
– Приходите, тетя Кошка,
Нашу детку покачать.
 

Тетя Кошка, как известно, понравилась мышонку, но, увы, и мышонок пришелся по вкусу тете Кошке.

 
Прибежала Мышка-мать,
А мышонка ... не видать!
 

Увлеченный собственным чтением, Сережа не сразу понял, что Андрюшка тихо плачет, а когда понял и опустил книгу на колени, было уж поздно – тихий плач превратился в громкий рев.

– Ты что, Андрюха?!

Андрюшка зарыдал еще громче, еще горше. Это была первая стадия того самого двенадцатибалльного рева-урагана, которого так боялся чувствительный «узкопленочный технарь».

– У тебя что-нибудь болит?

Андрюшка замотал головой. Крупные светлые бусинки слез катились по его щекам, и казалось, этому бурному слезопаду не будет конца. Что с ним такое? Почему он плачет так горько, с таким ужасным надрывом? Мышонка жалко? Но ведь Наташа много раз читала ему эти стихи, и он – ничего, улыбался и даже смеялся!.. Видимо, надо его как-то развлечь, переключить на другие эмоции.

Сережа покрутил диск телефонного аппарата, сказал нарочито громко и бодро:

– Это слон? Послушайте, слон, наш мальчик плачет, что делать?.. Хорошо, я передам!

Он положил трубку и сказал продолжавшему реветь Андрюшке:

– Слон, – понимаешь: сам слон! – просил тебе передать, что, если ты перестанешь плакать, он придет к нам в гости.

Андрюшка замолчал. Перспектива встречи со Слoном, видимо, заинтриговала его, но через секунду ураган рева, перейдя в свою вторую стадию, с новой силой стал бушевать в комнате. Слон был тут же забыт. Та же участь постигла и Бегемота, и Крокодила, и доктора Айболита, и Мойдодыра – всех, кому звонил по телефону начитанный папа Сережа.

Изнемогая, он оставил наконец в покое телефонную трубку и сказал плачущим голосом:

– Слушай, Андрей Сергеевич, перестань, а то я, кажется, тоже зареву. Так и будем с тобой реветь дуэтом.

И вдруг телефон на столике подле дивана зазвонил сам. Сережа снял трубку и услышал веселый Наташи голос:

– Сережка?! Антракт уже кончается, а телефон только что освободился. С кем ты там болтал?

– В основном с разными млекопитающими. Слушай, у нас дела дрянь. Наш мальчик плачет! Я никак не могу его успокоить.

– Не трепещи так ужасно, а расскажи по порядку, толком, что там у вас произошло.

Сережа рассказал по порядку, толком.

– Дурачок ты, дурачок, – сказала Наташа совершенно спокойно. – Одно дело – когда я читаю ему эти стихи, а другое – когда читаешь ты, а меня дома нет. Мало ли что могло прийти в его бедную головку!

– Но я же рядом. Я – папа! – а не какая-то там драная тетя Кошка!

– Ну-ка, посади его себе на колени и приложи к его ушку трубку. Быстро давай!

Сережа сажает ревущего Андрюшку себе на колени и прикладывает к его розовому уху телефонную трубку. Трубка что-то говорит вкрадчивым, воркующим голосом. И происходит чудо: ураган рева стихает, слезопад прекращается. Андрюшка с облегчением глубоко вздыхает, счастливо улыбаясь, смотрит на отца и произносит то слово, на котором, если не считать трех мифических китов, держится планета Земля.