Текст книги "Несколько дней из жизни следователя (сборник)"

Автор книги: Леонид Словин

Соавторы: Анатолий Безуглов,Ольга Чайковская,Борис Селеннов,Геннадий Полозов,Анатолий Косенко,Макс Хазин,Владимир Калиниченко
сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 25 страниц)

Из беседы с Панферовым

...Наш разговор прервала Таня, просунув голову в дверь (Таисия Васильевна – жена Панферова – была еще на работе).

– Пап, я в школу на дискотеку.

– Хорошо. Когда вернешься?

– Как обычно. Не волнуйся.

Послав отцу воздушный поцелуй, она исчезла вместе со щелчком замка входной двери. Панферов неожиданно признался:

– Не знаю, не сложилось у меня какого-то определенного отношения к этим дискотекам. Может быть, оттого, что видел их очень разными...

Я поддержал его, посетовав, что нам, нынешнему поколению «отцов», многое в увлечениях «детей» непонятно.

– Я тоже думал об этом, – оживился Владимир Константинович. – Это естественно. Каждое поколение отличается от другого временем, в котором взрослеет. Отлично помню годы своей молодости, когда, как и друзья-ровесники, носил узкие брюки, ботинки на толстой подошве. Нас называли стилягами, помните? Наши вкусы многим казались непонятными. Я не вижу здесь какой-то особой беды. Важно помнить, что «непонятно» – отнюдь не означает «плохо». Эти слова не синонимы, как казалось иным в последние годы.

– Вот, кстати, о молодежной музыке, – Панферов улыбнулся,– раз уж с нее начался разговор. Сколько было копий сломано вокруг этих самых рок-групп! Сколько запретов! А ажиотаж рос. Подпольная торговля записями процветала. Попросил дочь принести несколько кассет. Стал слушать. О чем же поют ребята? Оказывается о том, чем живут, что видят и что их волнует в этом мире. Этим-то они и интересны для сверстников. Да и для нас тоже. Значит, для того, чтобы понять, надо, прежде всего, захотеть услышать...

Я знал, что Панферов награжден грамотой ЦК ВЛКСМ за работу с «трудными» подростками, и, слушая его, в шутку посетовал, что погиб в нем великий педагог. Однако собеседник шутки не принял и всерьез стал доказывать, что просто обязан быть педагогом, раз он прокурор, юрист и, наконец, гражданин...

Панферов достал с полки книгу академика Т. С. Мальцева и, раскрыв на нужной странице, протянул мне.

– Прочтите.

И я прочитал о том, как Терентий Семенович учился ездить на велосипеде, как у него это не получалось, как он непрерывно падал, как кто-то ему посоветовал: ты, мол, не под колесо, а вперед смотри.

– Вот и мы обязаны смотреть вперед, – заговорил довольный произведенным на меня впечатлением Панферов, – а не «под колесо». Жить не только заботами сегодняшнего дня, но думать о завтрашнем. И уже сегодня работать с детьми, подростками, а для этого обязаны быть педагогами.

– Вы действительно встречаетесь с каждым из несовершеннолетних, состоящих на учете в инспекции по делам несовершеннолетних вашего района?

– Не только встречаюсь, но очень многих по именам знаю.– Он не без гордости посмотрел на меня.

– И о чем же вы с ними разговариваете?

– Ну, это зависит от личности собеседника, – улыбнулся Владимир Константинович, а если попытаться определить какие-то общие моменты... Я хочу, чтобы они поняли, что я им не враг... И если из каждых пяти ребят, с кем я общаюсь, хотя бы один это усвоит, я буду считать свою задачу выполненной.

Я молчу, раздумывая над его словами. Молчит и Панферов.

– Вы знаете, – он вдруг оживляется, – у нас в районе есть строительное ПТУ, которое раньше приносило нам немало неприятностей. Состав учащихся очень сложный. Бывшие детдомовцы. Ребята с периферии. Так мы всей прокуратурой взяли над этим училищем шефство. Проводили там все свободное время, вникали в учебный и производственный процессы. Взяли под личный контроль самых «трудных». Заставили встряхнуться и преподавателей: кое-кому из них пришлось потом менять место работы. И примерно через год положение изменилось. А ведь когда начинали, у многих были сомнения: получится ли?

– Что, на ваш взгляд, оказывает большее влияние на формирование подростка: семья, улица, школа?

– Все они оказывают. Прежде всего, на мой взгляд, семья. Должна, по крайней мере. Но вы взгляните на статистику разводов и поймете, что семья на сегодняшний день в полной мере этого сделать не может. Улица – и подавно. Сплошь и рядом нужно нейтрализовывать дурное влияние не только улицы, но и семьи. Кто может это делать? Школа?.. Да, школа, но только при правильной постановке дела. Если школа будет не только учить, но и воспитывать.

Вот простой пример. Подростки совершают правонарушения и преступления на улице, то есть когда выпадают из поля зрения родителей и учителей. В нашем районе очень мало мест, где бы ребята могли разумно провести свободное время. А школы вечером пустуют. А ведь школьная реформа требует, чтобы каждая школа стала центром воспитательной работы в микрорайоне. Однако все остается по-прежнему. Мы неоднократно указывали на это заведующей роно. В конце концов были вынуждены поставить вопрос об освобождении ее с должности. И своего добились...

Владимир Константинович смущенно улыбнулся:

– Извините. Я человек увлекающийся. Школа...

Школьная реформа... Все это вроде бы далеко от сегодняшних забот прокуратуры. Но если смотреть на это, думая о завтрашнем дне?.. А ведь именно так мы должны ставить вопрос. И это правильно. Потому что воспитание – процесс длительный. Сегодня посеянные семена всходы дадут не сразу. Нужно запастись терпением. Знаете, сколько сил и времени надо, чтобы выправить искривленное молодое деревце? Чуть поторопился, нажал посильней– и сломал. Нельзя спешить. А с человеком – тем более.

Помню, с парнем одним сколько возился из того же строительного ПТУ. И с родителями его общался, и в училище ходил, и к себе вызывал. Уж на что человек терпеливый, начальник инспекции по делам несовершеннолетних, и тот уже руки вверх поднял. Но я, – Панферов тряхнул головой, – уже говорил вам, я человек увлекающийся, все-таки, как говорится, «довел» его до армии.

Письма мне писал. А вернулся, сам стал воспитателем «трудных» в военно-спортивном клубе.

Это же лучшее учение – примером собственной жизни.

Уроки Пархоменко

– Владимир Константинович?.. – к такому обращению Владимир еще не привык и потому не сразу отозвался в телефонную трубку:—...Это я... Слушаю.

– С вами говорит прокурор Ленинского района Москвы Пархоменко.

– Я вас слушаю. А почему, собственно...

– Решением отдела кадров прокуратуры города вы направлены на стажировку к нам. Хотелось бы познакомиться с будущим работником.

– Я готов, но...

– Вы можете завтра в одиннадцать ноль-ноль быть у меня?

– Да.

Владимир положил трубку и перевел дыхание. Начиналось то, чего он так долго ждал. И все-таки это было неожиданно. Он сидел, переполненный самыми разными чувствами: страх (как бы не ударить в грязь лицом!) сменяла радость (наконец-то мечта сбывается!), потом—сомнение (получится ли?), отчаяние (что же будет в случае неудачи?). Потом все это пошло-поехало по новому кругу, и Панферов вновь радовался, сомневался, надеялся, отчаивался, пока, наконец, не взял себя в руки: завтра!..

На другой день ровно в одиннадцать Владимир переступил порог кабинета прокурора Ленинского района и увидел сидящего за столом человека в форме старшего советника юстиции.

Как описать его внешность?

Если б Панферову (случись такое чудо!) дали в руки кисть и предложили изобразить свой идеал прокурора, то в меру вдруг открывшихся художественных талантов (второе чудо!) его произведение было бы портретом Леонида Васильевича Пархоменко.

...Он рассказывал прокурору о матери, об отце, погибшем в 45-м в Чехословакии, об отчиме, о детстве на Зацепе, о службе в армии, о том, как дважды поступал на юрфак МГУ и только на второй раз поступил. Рассказывал, удивляясь доверию, которое с первых минут знакомства почувствовал к этому человеку.

А тот слушал, кивал, задавал новые вопросы.

– Вы работали механиком по ремонту электронных машин.– Леонид Васильевич внимательно разглядывал собеседника. – Были случаи, когда допускали брак?

– Были, – сознался Владимир, – правда, редко...

И как вы себя чувствовали в такие редкие минуты?

Панферов поежился.

– Хуже некуда...

Пархоменко встал, прошелся по кабинету и сел почему-то не в свое кресло, а на стул рядом.

– С сегодняшнего дня вы должны запомнить: мы не имеем права на ошибки, потому что наш брак – это искалеченная судьба человека. И часто – не только его одного...

И еще я прошу вас запомнить следующее. Мы не имеем права и на профессиональную деформацию души. Нам нельзя привыкать к слезам, крови, человеческому горю. Если однажды вы почувствуете, что начинаете привыкать, немедленно уходите из органов.

...Пройдет ровно десять лет, и прокурор Железнодорожного района Москвы Владимир Константинович Панферов эту мысль почти слово в слово повторит уже своим ученикам. Но это будет ровно через десять лет, а тогда он внимал каждому слову, чувствуя, как растет желание работать только здесь, рядом с этим удивительным человеком.

– За период стажировки вы познакомитесь со всеми сторонами деятельности прокуратуры, – продолжал Леонид Васильевич, – и со временем определите тот участок, на котором захотите работать.

– Ну а проходить стажировку, – прокурор впервые улыбнулся,– вы будете, так сказать, почти по системе Станиславского.

– Как это? – Не удержался от вопроса Владимир.

– Театр начинается с вешалки, а прокуратура – с канцелярии.

И заметив, как вытянулось лицо стажера, прокурор уже без улыбки повторил:

– Именно – с канцелярии.

Утром Панферов шагал в прокуратуру с надеждой, что его стажировка начнется с участия в расследовании, пусть не убийства, но достаточно серьезного преступления, и, конечно же, даже не предполагал, что его первый, а за ним и многие другие дни будут посвящены знакомству с различными законодательными актами, положениями, инструкциями, чтению писем, заявлений, тщательным их проверкам и не менее тщательным ответам.

– К письмам и заявлениям, – не уставал повторять прокурор стажеру, – нужно относиться с предельным вниманием. И помнить, что это настоящий источник информации о различных нарушениях законности. Что вы можете сказать по поводу вот этого, например, письма?

Владимир читал длинное серьезное письмо пенсионера, который, казалось, был зол на весь белый свет за то, что сосед за стеной поздно выключал телевизор, за то, что опять отключили горячую воду, что по утрам громко лают собаки, которых хозяева выводят во двор, что никак не откроют после ремонта ближайшую булочную, что...

– Так что вы скажете?

Владимир раздраженно пожимал плечами:

– Не дай бог такого соседа.

– Напрасно, – возражал прокурор. – Ведь то, что вы прочитали, – лишь следствие. А причина в другом. В том, что этому человеку четвертый день не приносят пенсию. Вы обратили внимание на эту фразу в конце письма?.. – Пенсионер разнервничался и стал видеть все в черном цвете. Позвоните в райсобес, узнайте, в чем дело?..

Каждый новый день Владимира ждало какое-то открытие. Он выезжал с Пархоменко на процессы, присутствовал на допросах, встречах и беседах с людьми, приходившими к прокурору вместе с ворохом своих горестей, бед и обид.

Как правило, Леонид Васильевич сообщал стажеру исходные данные проблемы, которую надо было решить, предлагал найти свое решение. И потом, часто засиживаясь допоздна, они анализировали разные варианты, стараясь определить, какой из них будет короче к достижению цели.

Но, как говорится, все, что имеет свое начало, имеет и свой конец. Пришел день, когда прокурор поручил наконец Панферову самостоятельную работу.

Тонкую папку уголовного дела Владимир начал перелистывать еще в коридоре, горя желанием доказать, что он умеет не только разбирать жалобы и писать ответы и справки. Имевшиеся материалы давали точную картину происшествия на станции метро «Спортивная». Возвращавшийся после футбольного матча Ерохин Владимир Сергеевич, 1942 года рождения («надо же, ровесник»,– отметил невольно Панферов), «нарушил правила оплаты проезда в метрополитене, на замечания сотрудника милиции не реагировал, при задержании оказал сопротивление...»

Сомневаться было не в чем. Спорить – тем более. Статья 191, часть вторая. Все правильно. Для составления плана расследования Пархоменко дал стажеру пять суток. «Зачем так много? – недоумевал Владимир. – Все и так ясно».

Ждать, пока истекут пять дней, представлялось совершенно зряшным делом, тем более что сам Ерохин вину свою признавал полностью.

На другой день Панферов переступил порог кабинета прокурора. Тот внимательно просмотрел план расследования, поднял глаза на стажера.

– Вы сделали только половину того, что должны были сделать. И я не могу принять ваши выводы, потому что здесь, – прокурор постучал по лежащей перед ним папке, – совершенно нет личности самого Ерохина. Мне очень хочется знать, каков этот молодой человек? Как он относится к жене и что о нем думают на работе? Чем он увлекается, кто его друзья, как он проводит свободное время? Случившееся на станции «Спортивная» – закономерный итог его биографии или случайный эпизод? Вы можете ответить на эти вопросы?

Панферов опустил глаза, не выдержав взгляда прокурора. А тот, помолчав, продолжал:

– Побеседуйте еще раз с самим Ерохиным, поговорите с его товарищами по работе, побывайте в семье. Постарайтесь понять что послужило причиной этого происшествия. И не торопитесь делать выводы. Ведь в ваших руках – судьба человека.

Оставшихся трех с половиной суток теперь показалось Владимиру ничтожно мало для того, чтобы ответить на все заданные прокурором вопросы. Надо было, как говорится, брать ноги в руки.

Эти трое с половиной суток пролетели как миг, но зато потом, докладывая Пархоменко, Панферов был убежден, что лишать свободы Ерохина нельзя. За него горой были ребята из бригады. Жена, укачивая на руках малолетнего сына, не могла поверить, что ее муж, «который мухи не обидит», мог не подчиниться милиции. Соседи говорили о нем, как о добром и покладистом парне и подтверждали свои рассказы примерами. Да и сам Ерохин переживал и казнился так, что на него нельзя было без боли смотреть...

...Ерохин был наказан условно. И по сей день, получая от него поздравительные открытки к праздникам, в которых он коротко сообщал и о своей жизни, Панферов лишний раз убеждался в правоте того давнего решения. Но, помнится, еще долго после завершения своего первого дела Панферов ощущал в душе горький осадок: почему не задумываются люди, подобные Ерохину, как очень легко испортить себе жизнь. Порой хватает для этого нескольких минут.

...Позже свои беседы с прокурором Владимир назовет «уроками Пархоменко», которые очень пригодятся ему в общении уже со своими учениками, теми, кого отдел кадров направит стажерами во вновь созданную прокуратуру Железнодорожного района столицы.

Уроки Пархоменко... Теперь, спустя много лет, Панферов до конца понял, что те уроки профессионального, очень специфического мастерства на самом деле были подлинными уроками настоящей жизни.

Из беседы с Панферовым

– Вы двадцать лет в органах прокуратуры, – говорю я Панферову. – Если этот ваш трудовой стаж разделить на две части, какая, на ваш взгляд, была для вас более трудной: первая или вторая?

– Сложный вопрос... – Владимир Константинович надолго задумывается, и я, воспользовавшись паузой, разглядываю переплеты на книжных полках, развешанных по стенам комнаты. Тут и классики, и современные писатели. Знаю, что он следит за новинками, обязательно старается прочесть вещи, вызывающие споры и читательские обсуждения. Любит многие книги и многих писателей. Но на первом месте, вне всякого сомнения, – Федор Михайлович Достоевский.

– Да, сложный вопрос... – задумчиво повторяет Панферов.– Они обе трудные, эти половины моего, как вы сказали, трудового стажа. Но если измерять трудность по шкале ответственности, то вторая, конечно же, перетянет...

Мне было понятно, что он имеет в виду. Во вновь образованном Железнодорожном районе, куда Панферов получил назначение, ему пришлось создавать прокуратуру, то есть начинать с нуля.

Из шестнадцати штатных работников лишь трое, включая самого прокурора, имели опыт практической работы. Остальные были стажерами.

– Если бы у меня за плечами не было школы Пархоменко,– признается Владимир Константинович, – мы бы не смогли (я имею в виду коллектив прокуратуры) так быстро встать на ноги. Приходилось учиться и работать одновременно. Ведь никто же не сокращал нам объем работы только потому, что большинство сотрудников прокуратуры были совсем молодыми людьми!

Считаю, что нам помогло очень быстро развившееся чувство коллективной ответственности. Я не уставал повторять ребятам: если у вас возникла в чем-либо трудность, то это трудность не Панферова или, скажем, Иткина или Князевой, – это трудность наша общая, трудность прокуратуры Железнодорожного района Москвы. И, может, потому, что большинство сотрудников были молодыми, мы очень ревностно относились к авторитету нашего, тоже молодого учреждения.

Я не помню, чтобы отдавал на этот счет какое-нибудь распоряжение, но каждый перед тем, как уйти домой, заходил ко мне и отчитывался о проделанном за день. Это было само собой разумеющимся. Как и участие каждого сотрудника в составлении плана работы прокуратуры на квартал или полугодие. Каждый приносил свои предложения, и мы очень подробно обсуждали, почему он предлагает именно это, а не что-то другое. Все это помогало ребятам очень быстро расти и профессионально, и, я думаю, человечески.

Прошу Владимира Константиновича рассказать о каком-нибудь случае, так сказать, «совместной» работы с молодыми подопечными.

– Этих случаев... – Панферов, глядя на меня, покачивает головой, – знаете, сколько было!.. Кстати, именно в те годы я впервые убедился, что успехи учеников приносят удовольствие гораздо большее, чем свои собственные.

В дверь постучали, вошел невысокий, коренастый мужчина:

– Я в отделение милиции, Владимир Константинович. Ко мне нет вопросов?

– Нет, Владимир Вениаминович. Если что-нибудь там изменится, позвоните.

– Хорошо.

Панферов посмотрел на меня, кивнул в сторону закрывшейся двери.

– Один из лучших следователей прокуратуры Владимир Вениаминович Иткин, а в ту пору, о которой мы сейчас вспоминаем, стажер... И ему тоже пришлось не раз помогать, но, кстати, даже в начале своей работы он часто радовал своей чисто следовательской интуицией.

И Владимир Константинович стал вспоминать давнишнее дело по ограблению и изнасилованию несовершеннолетней. Преступление было совершено в полутемном подъезде. Пока потерпевшая оттуда выбралась, пока дошла домой, пока родители обо всем догадались и заявили в милицию, прошло много времени. Однако по словесному портрету, составленному со слов потерпевшей, преступник был очень скоро задержан, и потерпевшая его опознала, хотя он, естественно, все отрицал. Обрадованные удачей работники милиции сообщили о происшествии в прокуратуру с опозданием. И когда Иткин, наконец, подключился к этому делу, многое из того, что могло помочь в расследовании, уже установить было невозможно. Потерпевшая по-прежнему упорно указывала на задержанного, недавно, кстати, вернувшегося из мест лишения свободы, что тоже говорило не в его пользу. Факты упрямо подтверждали его вину, но чем больше разговаривал с ним следователь, тем сильнее росла в нем уверенность в том, что совершается ошибка.

Обо всем этом Иткин доложил Панферову.

– Как вы можете охарактеризовать личность задержанного? – поинтересовался Владимир Константинович и убедился, что следователь не терял времени даром. Из рассказов жены, соседей, людей, знавших подозреваемого до колонии, выходило, что он хороший семьянин, очень любит жену, совершенное ранее преступление заключалось в том, что он кого-то избил, приревновав к своей супруге.

– Очень красивая женщина, – подтвердил Иткин и уверенно заявил, – нет, не совершал он этого преступления.

– ...Рассказанное следователем, конечно же, производило впечатление, – признался Владимир Константинович. – Тем более, что у меня самого в молодости был аналогичный случай. Потерпевшая «узнала» одного, а преступником оказался совершенно другой, который, покидая свою жертву, нанес ей очень сильный удар по голове. Произошел, так называемый, разрыв «ленты памяти», и вот в этот разрыв потерпевшая подсознательно «вставила» другого человека, который в момент совершения преступления находился в другом городе. Это подтверждали многие люди. Так мы с ног тогда сбились, проводя следственные эксперименты, чтобы доказать, что подозреваемый никак не мог в тот день и час быть на месте преступления.

Естественно, тот путь в этом случае не годился. И мы с Иткиным пришли к выводу, что надо, держа в уме словесный портрет, искать среди тех, кто задержан в других местах за аналогичные преступления. В результате через несколько дней Владимир нашел настоящего преступника.

Я был очень рад за молодого следователя. Рад, что истина восторжествовала. Торжество справедливости очень важно не только для профессионального, но и нравственного становления молодого специалиста. Я глубоко убежден, что плохой человек не может быть хорошим работником правоохранительных органов.

– Неужели у вас, в прокуратуре, – спрашиваю Панферова,– все хорошо и не бывает никаких конфликтов, острых ситуаций, анонимок, наконец?

– Да нет, – улыбается Панферов, – и конфликты, и напряженные ситуации у нас бывают. И анонимка была. Правда, одна за 20 лет работы.

Позвонили из отдела кадров прокуратуры города. Говорят, думали, мол, ты единственный, на кого еще не написали, а теперь и на тебя есть. Поехал, привез эту анонимку, собрал народ. Вот в чем меня обвиняют. Прочитал пункт за пунктом. Ну, кто смеется, кто возмущается.

– В чем же вас обвиняли?

– Например, в том, что устранился от следствия. А я и тогда и сейчас знаю процентов на восемьдесят все дела, что даже в милиции лежат, а уж свои и подавно. Ни одно серьезное решение следователя без меня не принимают. В общем – глупость. Рассказал я, как и что собираюсь ответить, меня поддержали. И больше анонимок не было.

– А не догадываетесь, кто мог написать?

– Подозревал одного человека. Работал он у нас месяца два. Мне говорили, что письмо было опущено недалеко от его дома. Но я не стал выяснять и другим запретил. Опуститься до выяснения, я считаю, значит унизить себя. Было достаточно, что люди мне верят. А я верю им. Это помогло, считаю, нам успешно выдержать экзамен на зрелость. Я имею в виду такие сложные дела, как злоупотребление в комбинате общественного питания, райпищеторге или отделе учета и распределения, хотя каждое из этих дел было для нас суровым уроком...