Текст книги "Чары Клеопатры"

Автор книги: Леонид Головнёв

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц)

В который уже раз Алексей поразился ее проницательности. Он действительно подумал в этот момент о Наташе и дочери. Слова Клеопатры ударили по его самолюбию. Как мужа, хоть и бывшего, отца семейства, его не покоробило известие о неверности Наташи. Более двух лет она жила одна и давно могла завести любовника. В его душу особенно сильно запали ее слова о сексуальном мастерстве жены, потому что, сколько он помнит, в постели с ним она всегда была холодна.

Взяв кассету, Алексей вдруг уронил ее на стол – показалось, что она ударила его разрядом тока. Только сейчас он отчетливо понял, что потерял семью. Безвозвратно. Навсегда.

Клеопатра молча за ним наблюдала.

Наконец он сказал охрипшим вдруг голосом:

– Я верю тебе и без кассеты. Поедем к тебе. Устал я от всей этой грязи.

…Алексей уснул под утро. Он лежал, раскинув руки в стороны, и на лице его застыла улыбка.

Клеопатра тоже устала. Слишком горячими были ласки любимого человека. А в том, что он покорил ее сердце, она уже давно не сомневалась.

Более двух лет она постоянно думала о нем ночами, терзалась мыслью, что виновата в его падении. Именно она втянула его в преступное сообщество, приучила к наркотикам.

Создавая новое дело, новую организацию, она подыскивала место и ему, Алексею. Умному, верному, но слабому, как ей тогда казалось, человеку. Но он выжил, вынес все испытания, не согнулся, никого не предал, не затаил злобы и ненависти. У него даже остались нежные чувства к ней. В порыве страсти он называл ее «родненькая», «единственная». А когда в изнеможении упал, вымолвил:

– Я навеки твой и никому не отдам тебя!

Клеопатра понимала, что женщины любят ушами, принимая порой лесть за признание в любви. Знала она и о том, что Ильин два года жил без женщины и в момент блаженства мог наговорить множество любезностей, а через час и не вспомнил бы, что шептал своей подруге. Но она отмела эти сомнения, решив, что Алексей – тот мужчина, который нужен ей и любит ее. Со своей стороны она должна ответить ему любовью, позаботиться о нем, сделать все, чтобы их совместная жизнь была светлой и радостной.

Зазвонил телефон. Клеопатра поспешно сняла трубку, сказала:

– Минуточку…

Стараясь не разбудить Ильина, она поднялась с постели и подошла к большому, от потолка до пола, зеркалу, нашла сбоку кнопки, нажала на них. Вся панель съехала в сторону, и Клеопатра скрылась в Зазеркалье.

Телефон разбудил и Алексея. Приоткрыв глаза, он видел, как Клеопатра скрылась в потайной комнате. Сквозь дремоту он слышал ее слова: «Вход со стороны „Эдема“ зацементировать… Бармена – нейтрализовать…» Ильин вновь сомкнул веки. Он очень устал.

* * *

Работа захватила Чернова. Он теперь частенько засиживался до рассвета, читая допросы задержанных и сидящих в СИЗО и тюрьмах наркодельцов. Постепенно перед его глазами выстраивалась общая картина, сложенная из пестрой мозаики частных показаний. Изучая по преимуществу Сибирский регион, капитан Чернов понял главное: Сибирь – лишь одно из щупалец спрута, имя которому – «Эдельвейс».

Чернов запросил из архива уголовное дело на Черного Беркута, который действовал в Сочи до того, как бесследно исчез, на Баритона – московского наркобарона и на оставившего следы в Смоленске лысого Бармена – его поиски до сих пор не увенчались успехом. Анализируя все эти дела, Чернов в какой-то момент пришел к выводу, что все эти люди также входят в корпорацию «Эдельвейс».

Теперь надо было прощупать старые связи Бармена. По всей цепочке, до места разрыва с той и другой стороны. То же самое с Черным Беркутом. Его фото было растиражировано и разослано во все органы внутренних дел.

Было еще одно белое пятно – Амантай Надыров. Он исчез, словно растворился. В Омске его не оказалось, согласно данным местной милиции, он улетел в Москву. «Москва – не заграница – найдем!» – думал Чернов.

Оставался Алексей Ильин.

Сразу после посещения родителей Алексея и беседы с его отцом Чернов позвонил в отделение милиции «Ясенево».

– Он регулярно у вас отмечается?

– Да, товарищ капитан.

– У меня большая просьба. Когда он придет отмечаться, задержите его под благовидным предлогом и сообщите мне, я тут же подскочу.

И вот они встретились.

Чернов обратил внимание – Алексей одет со вкусом. Видно сразу – не бедствует. Держится уверенно: встрече с Черновым рад – так по крайней мере показалось Игорю.

– Поздравляю с освобождением. – Чернов протянул бывшему сопернику руку.

– Спасибо, Игорь.

– Не хочу копаться, как тебе удалось так быстро освободиться, – сказал Чернов, когда они остались в комнате одни. – Хочу просто спросить: как думаешь жить дальше?

– С наркотиками я завязал навсегда, – ответил Ильин.

– А с преступным миром?

– Тем более. Вот моя жизненная программа вкратце: женюсь, нарожаю детей, буду работать. Как все простые люди…

– Где работать?

– Предложили руководить одной торговой фирмой, вполне добропорядочной. Какой – пока не скажу, чтобы не сглазить.

– А с Наташей – полный разрыв?

– Она предала меня, – потупил глаза Ильин. – Есть доказательства…

– Хорошо. Спасибо за откровенный разговор. – Игорь протянул ему свою визитную карточку. – Если что – звони. У тебя есть женщина?

– Есть, живем гражданским браком. Скоро оформим брак официально.

– Телефон свой, кстати, дашь?

– Нет у меня телефона, – соврал Ильин. – Пока нет. Если что – звони родителям.

Глава 11
Клеопатра

Жарким летом 1980 года на горной дороге Батуми – Тбилиси остановился запыленный уазик. Водитель машины, тридцатипятилетний детина, развернул карту. Ему надо было где-то заночевать, и он выбрал деревушку, расположенную в стороне от трассы, в горах.

Уазик свернул с дороги и медленно поехал вверх по петляющей тропинке. Минут через пятнадцать он въехал в селение, состоящее всего из одной длинной улицы. Причем дома стояли только с одной стороны – они лепились к подножию горы, вершину которой скрывали облака.

Улица словно вымерла – водитель уазика не заметил на ней ни души. Между тем следовало где-то остановиться, поесть горячего – он целый день питался в дороге всухомятку, да и о ночлеге позаботиться, ведь уже стали сгущаться сумерки, а в горах темнеет быстро. Может, постучаться наугад в любой дом? Но мало ли на что нарвешься. Со всех сторон из-за заборов доносился разноголосый лай – так псы реагировали на появление в деревне чужака.

На счастье водителя, в конце улицы показалась девушка. Она спускалась по тропинке с горы, неся громадный, прямо-таки ведерный медный чайник. На ней было короткое ситцевое платьице без рукавов, и мужчине она показалась весьма привлекательной.

Он остановил машину и, высунувшись в окно, крикнул:

– Здравствуй, красавица!

– Здравствуйте, – ответила она.

– Ты живешь здесь?

– А вы, наверное, заблудились?

– Нет, в гости приехал.

– К кому?

– К тебе.

– Я вас не приглашала!

– Очень жаль, что не приглашала.

Девушка поставила огромный чайник на землю и потерла онемевшую руку.

– Воду несешь? – кивнул он на чайник.

– Да.

– У вас в деревне воды, что ли, нет?

– Почему? У нас есть колонка, в школьном дворе. Но вода там нехорошая. Железом сильно отдает. А я воду беру из источника. Она чистая как слеза.

– И куда же ты воду тащишь, домой?

– В школу.

– А далеко школа?

– Вы ее проехали, она на том конце улицы.

Мужчина прикинул: улица растянулась на добрый километр.

– Садись, подвезу, – предложил он.

– Но вы же в другую сторону едете.

– А я развернуться могу. – Он открыл переднюю дверцу. – Садись, чайник на пол поставь.

Она покачала головой.

– Расплещется. – Девушка устроилась на сиденье, а чайник взгромоздила себе на колени. – А вы езжайте осторожно, пожалуйста, дяденька…

– Зови меня просто Гоша.

Он довез ее до школы, она вышла из машины и направилась в дом.

– А ты где живешь?

Она обернулась:

– Тут.

– В школе?

– Ну да.

– Почему?..

Через несколько минут Гоша знал, что девочку зовут Зулейка, что от роду ей пятнадцать лет, что она круглая сирота. Отец и мать погибли позапрошлой осенью во время селя – страшного грязевого потока, который случился после затяжных дождей. Пошли они в горы и не вернулись… Их изуродованные тела нашли четверо суток спустя в долине. А сама Зулейка работает в школе уборщицей и вообще, что называется, «прислугой за все». Здесь же, при школе, и живет.

– У меня своя комната! – с гордостью сообщила она.

– А откуда в школе ученики? – поинтересовался Гоша. – Разве у вас в деревне много детей?

– К нам ходят дети из пяти соседних селений, – сказала Зулейка.

– А классов сколько?

– Один.

– Как это – один?

– Один первый, один второй, один третий и один четвертый, – пояснила она.

– А пятый?

– Будет на будущий год.

– Так ты окончила четыре класса?

– Семь. Когда были родители. А теперь некогда мне учиться. Работать надо. Но все равно, я в каждом классе, когда есть время, немножко слушаю, что учитель объясняет. На будущий год и пятый класс слушать буду.

– А ресторан тут у вас есть? – спросил он и сразу понял, что сморозил глупость.

– Ресторан? – Брови у нее поползли вверх. – Это вам, дяденька, в Тбилиси надо.

– Да не ресторан, черт, а столовка какая-нибудь, харчевня, шашлычная, – пообедать надо. Вернее, поужинать.

– Ой, я сама умею шашлык готовить. Меня папа научил. Только у меня мяса для шашлыка нет…

– Купить нельзя?

– Конечно, можно! Дядя Зураб вчера зарезал барана, у его сына был день рождения…

Гоша дал ей денег, и уже через полчаса на школьном дворе, безлюдном ввиду каникул, пылал мангал. У хозяйственной Зулейки нашлись и помидоры, и репчатый лук, и все приправы, необходимые для шашлыка.

Дразнящий запах жареной баранины вызвал у молодого человека зверский аппетит. Он жалел только, что в уазике не осталось ни одной бутылки спиртного.

– У тебя вина нет? – спросил он на всякий случай.

– Я вино не пью, – покачала она головой.

Ужинали в комнате, которую Зулейка гордо именовала своей. Комнатка была крохотная, но чистая. Деревянный пол недавно вымыт и еще хранил влажность. Грубо сколоченный стол, две деревянные лавки да узкая железная кровать – вот и все убранство, если не считать цветов в горшках, которые стояли и на подоконнике, и на столе, и даже на полу.

Вкуснее шашлыка Гоша в жизни не едал. Он наворачивал мясо за обе щеки, запивая ароматным чаем.

Не отставала от него и Зулейка.

– Этот кактус я привезла из Тбилиси, – показала она на подоконник, когда они поели.

– Ты была в Тбилиси?

– Один раз. Дядя Зураб ездил в гости к старшему сыну, он там учится в университете, и взял меня с собой. У него, между прочим, «Нива», – добавила она.

– Долго ты была в Тбилиси?

– Неделю.

– И что видела?

– Ничего. Все время провела в библиотеке, читала книги про Клеопатру.

– Чего? Про Клеопатру? – изумился Гоша.

– Я только про нее и люблю читать. И все мои книги, – Зулейка кивнула на полку, на которой теснилось несколько растрепанных книг, – только про нее.

– Ну, ты даешь! – присвистнул Гоша. – А кто она – богиня?

– Клеопатра – это знаменитая египетская царица, – ответила Зулейка, и глаза ее заблестели. – Она была красивее всех, и ее любили самые знаменитые люди.

Она долго и увлеченно рассказывала ему о любовных приключениях царицы, словно та была ее близкой подругой. И о том, как Клеопатра, попав в безвыходное положение, покончила с собой, возложив на свою прекрасную грудь ядовитую змею.

– Молодец баба! – сказал Гоша. – Не побоялась. Хороший бы из нее курьер вышел.

– Какой курьер?

– Ничего, это я так… А давно она жила, эта самая Клеопатра?

– Еще до нашей эры.

Гоша встал, прошелся по комнатке:

– Ну что, подруга, как вечер проведем? Танцульки тут у вас есть?

– Танцульки в Тбилиси.

– Поедем со мной в Тбилиси! Работы все равно у тебя сейчас никакой, каникулы.

– А обратно?

– Я тебе такси найму, оплачу.

Девушка покачала головой:

– Я с чужими мужчинами так далеко не езжу.

Гоша пожал плечами:

– Дело хозяйское.

Зулейка удивилась, почему этот сильный парень сразу надулся, как сыч.

– У нас здесь есть очень красивые места, дядя…

– Я же сказал: зови меня просто Гоша.

– Есть в горах площадка, с которой виден весь Кавказ.

– Ну уж весь, – усомнился он.

– Точно вам говорю! – оживилась Зулейка. – Я, когда за водой хожу, если есть время, всегда на ту площадку сворачиваю. Правда, это далековато, но зато когда залезешь… Такая красотища – дух захватывает.

Девчонка ему нравилась все больше. Он смотрел жадными глазами, как она легко перемещалась по комнате.

Они вышли на школьное крыльцо и сели на скрипучую ступеньку. Гоша пристроился слишком близко, Зулейка отодвинулась. Над ущельем висела полная луна, похожая на плохо пропеченный блин, и светло было так – хоть иголки собирай.

– Послушай, можно, я буду звать тебя Клеопатрой? – спросил Гоша.

– Меня все в селе так зовут, – улыбнулась она, блеснув зубками. – Я даже имя думаю поменять.

– Это как?

– А через год буду в милиции паспорт получать и запишусь Клеопатрой. Как выдумаете, разрешат?

– А почему нет? Должны разрешить, – произнес Гоша, правда, без особой уверенности. – Каждый человек имеет право выбрать себе имя, которое по душе.

– Вы сейчас уезжаете, Гоша? – спросила Зулейка.

– С чего ты взяла? Я здесь заночую.

– Где?

– Да хотя бы у тебя.

– У меня нельзя, сами понимаете, – покачала она головой. – Хотите, я с дядей Зурабом договорюсь? У него просторно, и он добрый…

– Да нет, ни к чему, – махнул рукой Гоша и потянулся. – Я в машине перекантуюсь. Привычный.

– А хотите – на смотровую площадку сходим! – предложила Зулейка. – Сейчас светло, полнолуние. Все видно даже лучше, чем днем.

Последний раз Гоша выкурил «сигаретку мечты» по дороге сюда, в селение, и только теперь почувствовал знакомое сосущее чувство под ложечкой. Он достал портсигар, щелкнул зажигалкой, затянулся.

– Какой странный запах у вашей сигареты, Гоша! – Зулейка поморщилась и замахала ладошкой, отгоняя дым.

– Закуришь?

– Не люблю.

– Много ты понимаешь! – усмехнулся Гоша. – Это не простая сигарета. Она дает человеку силу и уверенность в себе…

– Наркота, что ли? – догадалась Зулейка. – В нашу школу тоже проникла эта зараза. Так директор сказал: тем, кто будет курить, он головы поотрывает.

– А ты попробуй, – предложил Гоша.

– Не буду и вам не советую, – произнесла Зулейка. – Привыкнешь – погибнешь.

– Глупости все это. Предрассудки. И потом, если я захочу, всегда смогу бросить это. – Он докурил и втоптал окурок в землю. – Послушай, Клеопатра, ты, кажется, обещала сводить меня на смотровую площадку, с которой весь Кавказ виден.

– А вы умеете ходить по горам?

– Всю жизнь ходил, – усмехнулся Гоша, – я ведь азербайджанец. – На самом деле о горах он имел весьма отдаленное представление, поскольку вырос в Баку, на берегу моря.

…Они вышли из деревни, по еле заметной тропинке направились в горы. Гоша старался не отставать от своей спутницы. С непривычки он быстро взмок, хотя вечер был довольно прохладный.

– Далеко еще? – спросил он, тяжело дыша.

– Устали?

– Немножко, – признался он, остановившись, чтобы перевести дух.

– Тогда можно срезать путь. Полезем напрямки, тут недалеко, метров двести. Я всегда так делаю, когда без чайника.

– Погоди чуток, – взмолился Гоша. Дрожащими руками он достал заветную сигаретку и выкурил ее под осуждающим взглядом девочки.

Может, силенок у него и не прибавилось, но мышцы расслабились, по телу прошла блаженная волна. Все чувства обострились.

Гоша огляделся, словно видел все впервые. Черное небо, на котором зажглась первая звезда. Круглая, как сковородка, луна, изливающая на окрестности холодный свет. Сладкий и терпкий воздух. И восторженная девчонка с голыми коленками, исцарапанными, как у мальчишки.

Он схватил ее за руку. Зулейка попыталась вырваться, но парень держал крепко.

– Ну, вперед, на штурм высоты! – скомандовал он и первым шагнул к почти отвесной стене, поросшей мхом и лишайником.

Девушка испугалась этого порыва:

– Если упадете – и косточек не соберете. Идите лучше за мной. И не смотрите вниз.

Гоша послушно пошел за ней, ставя ноги в те углубления, которые выбирала она, цепляясь за выпирающие из земли корни. На полпути Гоша покачнулся и инстинктивно ухватился за плечи Зулейки. Девочка вскрикнула, однако сумела удержаться.

– Отдохнем, – сказала она.

Он послушно замер, не разжимая рук.

– Я говорила – не смотрите вниз, – прошептала она. – Голова закружится – тогда конец.

Волна желания захлестнула все его существо. В эти мгновения он, казалось, отдал бы все на свете, чтобы овладеть этим чистым и юным существом.

– Что вы так смотрите?

– Я не смотрю, – отвел он в сторону глаза.

– Осталось совсем немножко, – произнесла она, неверно истолковав его взгляд. – Последний бросок – и мы на месте.

…Площадка и впрямь оказалась великолепной. Ровная, покрытая мягкой шелковистой травой.

Зулейка опустилась на траву, Гоша примостился рядом. Рука его легла ей на грудь. Девочка попыталась сбросить ее.

– Перестань!

– Клеопатра, – пробормотал он, весь во власти желания, – будь моей женщиной!

– С ума сошел?!

Она наконец сумела вырваться и отбежала на край площадки.

– Сошел, – ответил он.

– Оно и видно.

– Клеопатра, не мучь меня. Я… Я все для тебя сделаю…

Он метнулся к ней, обнял и поцеловал. Губы девочки оказались нежными и пахли молоком.

– Пусти! – вырывалась она.

Гоша чуть ослабил объятие. Голова у него кружилась, как от вина.

– А знаешь, мне кажется, точно на такой площадке дрались Печорин и Грушницкий… – Зулейка попыталась переключить его внимание.

– Слышал краем уха, что они насмерть подрались… Это из сочинской группировки, что ли?

– Какой группировки? Обалдел? – воззрилась на него Зулейка.

Гоша понял, что ляпнул что-то невпопад.

– Ну, не сочинской, значит, омской, – пробормотал он и снова обнял ее. – Нам-то с тобой какая разница?..

– Отойди, дурак! – с сердцем произнесла Зулейка, вырвавшись из его цепких и потных рук. – Надоел ты мне со своими нежностями. – Она отошла на шаг и добавила: – Как кобель дяди Зураба!

Гоша почувствовал себя оскорбленным: какая-то дрянь, ничтожество, девчонка смеет его оскорблять! Его, которого сам Черный Беркут считает одним из лучших наркокурьеров, которого ценит даже Баритон…

Он схватил ее за руку и дернул с такой силой, что она едва удержалась на ногах.

– Ты что, белены объелся? – Голос ее от обиды зазвенел.

– Не мели что попало! – зло сказал Гоша. – И не обзывай старших.

– Дурак!

Тут он отвесил ей звонкую пощечину. Зулейка неожиданно влепила ему ответную и укусила за руку до крови.

Мамедов разозлился не на шутку, опрокинул ее на землю и навалился всем телом.

– Ну, образумилась? Будешь кусаться еще?

– Чего тебе надо?

– Чтобы ты была послушной. Понятно? – Он, придерживая ее одной рукой, второй достал сигаретку и сунул ее в рот Зулейки:

– Кури!

Она с ненавистью посмотрела на него и выплюнула сигарету. Он снова ударил ее по лицу и снова воткнул сигарету. Зажег.

– Затягивайся, как следует, – велел он, – если хочешь остаться живой.

Зулейка поняла, что он не шутит. Этот зверь на все способен. Затянулась, закашляла. Он не отставал, пока она не докурила сигарету до конца.

– Так-то лучше.

– Ты мне губы до крови разбил.

– Я тебе не только губы разобью, если будешь фордыбачиться. Все ребра переломаю. Раздевайся, быстренько.

– Нет.

Он с силой дернул за платье, и оно разорвалось сверху донизу. На Зулейке не было бюстгальтера, только узенькие трусики. Девушка изловчилась и снова укусила его за руку. Гоша отшатнулся, хотя боли в состоянии аффекта не почувствовал.

– Сбрось эту тряпку, – показал он на плавки.

– Не дождешься. – На нее тоже начал действовать наркотик: теперь она говорила медленно, глаза ее подернулись поволокой. Ей стало ужасно жаль себя, жаль свою юную жизнь, так глупо опоганенную этим подонком. Клеопатра, ее героиня, наверное, покончила бы с собой, прыгнув с площадки в пропасть. Но она не Клеопатра. Лишаться жизни? И из-за кого? Из-за этого тупого кретина, который даже Лермонтова не читал.

Улучив момент, Гоша сковал ее руки своей громадной пятерней, второй рукой сорвал трусики. Желание распирало его. Зулейка сумела вывернуться.

– Вот что, египетская царица, – произнес он со злостью. – Я не стану заниматься французской борьбой. Если ты будешь сопротивляться, я брошу тебя в пропасть.

Голос его дрожал от гнева. Зулейка поняла, что он окончательно остервенел и совладать с ним ей не под силу. А так хотелось жить.

* * *

…Та ночь на смотровой площадке высоко в горах врезалась в память Зулейки на всю жизнь. Первая «ночь любви» была мучительной и бесконечной. Зулейка задыхалась от боли и бессилия.

От первой близости она не испытала ничего, кроме омерзения. Неужели это то, что воспето в бесчисленных любовных романах? Кровь, кровь, ярость и тоска, какая-то звериная, неуемная.

После короткого отдыха Гоша опять принялся за свое.

– Лучше сразу сбрось меня со скалы, – стонала Зулейка.

– Дурочка, теперь будет лучше, – успокаивал Гоша.

Раннее утро застало их, вконец обессиленных, лежащих рядом у самого края пропасти.

– Доброе утро, красавица, – сказал Гоша.

Зулейка с трудом открыла глаза. Она всю ночь проплакала, забылась только на рассвете тревожным, кошмарным сном. Глянула на Гошу и, молча, стыдливо прикрылась руками. Голова была тяжелой и гудела, как колокол.

– Что, головка бо-бо? – понимающе усмехнулся он. – Это после дозы, с непривычки. Сейчас подлечим.

Он достал сигарету, сделал три-четыре затяжки и протянул ее Зулейке. Та с жадностью затянулась и выкурила сигарету до конца, пока окурок не обжег ей пальцы.

– Полегчало? – спросил Гоша.

Она кивнула.

– То-то. Теперь не запускай, – произнес наркокурьер то ли в шутку, то ли всерьез.

– А где их достать, эти сигареты? – несмело поинтересовалась она.

– Твои проблемы, Клеопатра, – грубовато отрезал он. – В школе у ребят и поинтересуйся.

Он привел себя в порядок: причесал волосы, застегнул рубашку, отряхнул с брюк травинки и пыль.

– Ну, двинулись?

– Как же я пойду? Ты мне все платье разорвал.

– Ане надо было выкобениваться.

С помощью зулейкиных заколок для волос платье кое-как подремонтировали, и они отправились в обратный путь.

Селение уже проявляло признаки жизни.

Кое-где из глубины дворов поднимался дымок – это хозяйки разожгли тандыры, чтобы испечь на завтрак лепешки.

– Привет, дочка, – послышалось из-за распахнутой калитки.

– Привет, дядя Зураб, – слегка замедлила шаг Зулейка, придерживая рукой платье, чтобы оно не сползло.

– У тебя гость?

– Да, он в Тбилиси едет, сюда заскочил. Я его на смотровую площадку водила.

– Понравилось?

– Очень, – подал голос Гоша. – Никогда в жизни такого удовольствия не получал.

– Ну и славно, джигит, – улыбнулся дядя Зураб. – Остановиться можешь у меня.

– Он сейчас уезжает, дядя Зураб.

– Ну, тогда – счастливый путь.

Во время этого короткого разговора Зулейку обуревали противоречивые чувства. Можно, конечно, все рассказать дяде Зурабу. Найдутся в селении еще несколько крепких мужчин, которые как следует намнут бока этой мрази. А может быть, даже убьют и в пропасть скинут. Ну а дальше что? Ее честное имя будет запятнано… Нет, пусть уезжает. А у нее еще будет возможность отплатить ему сполна. Неизвестно почему, но Зулейка в этом была уверена.

То, что девушка ничего не рассказала соседу, Гоша понял по-своему – не питает к нему враждебных чувств. И разоткровенничался.

– Ты девушка умная, сообразительная, – разглагольствовал он, прихлебывая из кружки свежезаваренный чай. – Я дам тебе хороший совет – благодарить будешь. Попадешь в Тбилиси, – позвони вот по этому телефону. – Он протянул ей клочок бумаги с телефонным номером. – Скажешь Черному Беркуту, что от Гоши Мамедова. Нам курьеры нужны, особенно в Грузии. Из Турции поступает первосортный товар, а распространять его некому… Ну, это тебе не интересно. В общем, денег заработаешь. Да и для себя травка все время будет под рукой.

– А мне поверят?

– Говорю же, сошлись на меня. Вот в школе у вас есть потребители – им и будешь продавать. Доход – триста процентов. Ничего?

Она промолчала.

– Ты тово… Не держи на меня зла, – проговорил Мамедов.

– У меня одна к тебе просьба.

– Да? – насторожился он.

– Оставь мне сигаретки.

Он выложил ей весь свой запас и уехал.

Зулейка долго стояла у школьных ворот и смотрела вслед уазику, повторяя как пароль имя человека из Тбилиси – Черный Беркут.

Много с тех пор воды утекло. Получив паспорт, Клеопатра уехала в Тбилиси и стала наркокурьером. Она оказалась способной ученицей. Попала под начало к Баритону, опираясь при этом на Черного Беркута. Сумела привлечь на свою сторону Саркисяна, держателя общака. У нее было много любовников, но душа оставалась пустой.

Потом она встретилась с Алексеем Ильиным. Ночь, проведенная с ним в поезде Москва – Сочи, пошатнула ее жизненные устои. Нежное чувство к этому простоватому, белобрысому старшему лейтенанту прокралось в ее, казалось, огрубевшее сердце совсем незаметно. Клеопатра почувствовала, что близость с ним делает ее лучше, чище. Ненависть, злоба, черствость, жестокость – все это постепенно уходило на второй план. Усилием воли она подавила в себе тягу к наркотикам.

Но потом произошел провал. Крупный. Из-за самого Баритона, его привязанности к малолеткам. Взяли и Алексея Ильина.

Переждав лихие времена в Испании, она начала создавать новую организацию. Более могущественную и более законспирированную. Вытащила из дерьма старых приятелей. Пригрела Гримо, по сути, спасла ему жизнь. Но он не разбудил в ее сердце никаких эмоций. Несмотря на огромную власть, она чувствовала себя бесприютной, одинокой. Так продолжалось два года. Пока не пришло озарение. Только Алексея Ильина полюбила она по-настоящему. Но ей не хотелось делать его наркобароном. И она решила, что он должен возглавить легальную часть фирмы, благо место директора стало вакантным.

Что же касается наркокурьера Гоши Мамедова, то, став полновластной хозяйкой «Эдельвейса», Клеопатра отдала приказ разыскать его и привезти к ней.

Они не виделись около пятнадцати лет, и Гоша, разумеется, не узнал Зулейку. Перед ним в кресле сидела красивая, как богиня, женщина в роскошном платье с большим декольте. На груди у нее был необычный медальон – с изображением трехглавой кобры.

Гоша только понял, что перед ним властная особа. Приложив руку к груди, он весело произнес:

– Приветствую тебя, прекрасная царица, желаю тебе тысячу лет счастливой жизни и оставаться такой же молодой и красивой.

Но царица комплимент не приняла, глаза ее негодующе блеснули. Она встала с кресла, подошла к нему и со всей силы дала две пощечины.

Гоша опешил. Хотел было возмутиться, но справа и слева к нему вплотную подступили Гримо и Гий.

– Это в знак приветствия, – пояснила Клеопатра. – Еще за мной должок. Помнишь?

И он вспомнил. И побледнел.

– Ну и что, все так же продолжаешь насиловать малолеток? – строго спросила Клеопатра. – Отвечай!

Гоша промычал, как баран перед закланием:

– Не-е, – похожее больше на «ме-е».

– Врешь. Я все о тебе знаю. – И Клеопатра ударила его ногой в пах. – Больше ты не будешь поганить детей своей грязной кочерыжкой. – И обратилась к охранникам: – Кастрируйте его. Яйца собакам бросьте. – И снова к нему: – Попробуешь пожаловаться кому, под землей найдем.

Легкий взмах руки, и охранники, подхватив Гошу с обеих сторон, поволокли его к выходу.