Текст книги "В ожидании счастливой встречи"

Автор книги: Леонид Кокоулин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 14 страниц)

Валерий даже опешил. Не слыхал он от Егора такой длинной речи. Да и про старшинство всегда помнит. Другой раз сам же Егор скажет: «Ну что ты все навеличиваешь, как сельского учителя…»

Звякнул телефон. Егор спохватился и поднял трубку.

– Ну, я, Жильцов, это ты, Тимофей Никанорович? Слушаю вас. – Егор в другое ухо, чтобы лучше слышать, вставил указательный палец.– Монтажники тут вот настропалились… Понятно, понятно, – повторил несколько раз Егор и положил трубку.

– Валерий, работенка тебе приспела. Слушай: со своими ребятами перегнать надо кран ДЭК-50.

– Отдали! Добился Крайнов, да? Вот это машина! – обрадовался Валерка. – Бегу, Егор Акимович.

– Постой. Ты, Валерий, умей выслушивать до конца, когда тебе говорят, да еще и мозгой раскинуть, что к чему, а то полетел…

Егор порылся в кармане, вынул ключ, подал Валерке.

– Возьмешь в бензинке новый трос. Ступай, все.

Монтажники перетащили на плотину ДЭК-50. А зима уже вошла в зенит, мороз добавил пять градусов. В редукторах схватило, сковало смазку. Стрелы кранов замерзли. Стропы-пауки покрылись изморозью.

Так уж случилось и трудно сказать, когда этот мороз перебродит, передурит и столбик начнет подниматься вверх, перейди красную отметку и даст возможность нормально работать. Когда? Но и сидеть, смотреть на градусник – много не высидишь. Человек уж так устроен – всегда торопит событие, а тут еще нужда подхлестывает. Пока у человека гнутся руки и стучит сердце, он будет работать. Преодолеет одну трудность, подвернется другая, третья, и так всю жизнь.

Упустить время на монтаже – равносильно опозданию на последний пароход, который вернется только будущим летом, а тебе все это время ходить по берегу и ждать.

Крайнов с Жильцовым сутками не уходили с насыпи, путаясь в этом неистовом морозе, как в невидимых страшных сетях.

– Я хоть ключом греюсь, – выговаривал Петро Брагин, – а вон Егор как дюжит?

У Егора в подглазьях смертельная остуда.

– Может, костры распалим, мужики? У нас раньше в деревнях дымом грели землю.

– Колыма – разве это земля? – вздыхает Георгий. – Ее разве нагреешь. Тут ошиблась матушка-природа, нам исправлять…

– Если исправлять чужие грехи, не останется времени на свои собственные.

Перекинутся парни словом-другим – и снова за работу. А мороз все поджимает. Воздух блестит кристалликами, особенно заметно, если посмотреть на свет из будки: иголочки сверкают, звенят. Дышишь этим воздухом, вроде кашу с металлической стружкой глотаешь. Изоляция на кабелях и та не выдержала, потрескалась и выкрошилась от мороза, а парни дюжат. И насыпь, словно пуховым одеялом, накрылась белым куржаком.

Котов Валерий последнюю пуговку с мясом вырвал на робе, проволокой перевязался, а грудь голая, глядеть – сердце заходит. Крутит гайки, помогает Егору, крановщикам вскрывать редуктора. Вскрыли, подняли крышки, потыкали отверткой – так и есть: масло закаменело, схватило шестерни.

– Хлопцы, разводи паяльные лампы, – скомандовал Егор.

В проране реки, если не считать надрывного, взахлеб, гудения паяльных ламп, можно было бы сказать – наступила гробовая тишина. Последний БелАЗ так и не мог выбраться с реки, сполз на обочину и, словно уставший дед-мороз, смежил глаза – прикорнул в сугробе. Бульдозер Семки, едва ворочая гусеницами, будто пережевывая сухую мякину, уполз на стоянку в бокс. А КрАЗы еще утром и вовсе из гаража не выпустили на работу. Иван Иванович с утра тоже побегал, побегал на плотине – залез в свою будку, как медведь в берлогу, прокомментировав при этом:

– К чему надсажать машины? Завезешь пшик, а кузова оборвешь – на месяц ремонта наделаешь…

Стройка замерла. Строители забыли, когда и актировали в пятьдесят пять. Технику на прикол, а работяги еще дюжат, тюкают кое-где. И вот под шестьдесят, тут и люди сдались. Слышно, как двери стонут с надрывом и в дверь люди влетают пулей. Еще после человек стоит минут пять и весь холодом дымится.

Только у монтажников в этот день обогревалки пустуют. Если кто и забежит, то исключительно за ключом, кувалдой, ломиком, а так не увидишь. Валерий знает, как от печки отрываться на мороз – душа кровью обливается, – лучше не соваться в тепло. Вот и сейчас отогрели редуктора – заменили масло на арктическую солярку, и краны снова ожили.

– Если будем каждую «марку» подавать отдельно, – горячились бригадиры, – крапива созреет, а мост не соберем.

– Укрупненные фермы не разрешу, – упирался Крайнов. – Вы что, в тюрьму меня засадить хотите?.. Не разрешу.

– А график тогда как выравнивать? При чем тут тюрьма. Если все по уму.

– Ты, Жильцов, шевелишь в своем чердаке, – наступает Петро Брагин. – Боязно, конечно, но почему не попробовать. Испыток – не убыток, а, Тимофей Никанорович?..

Крайнов не отходит от монтажников, посинел весь, но с ними из солидарности. И ребятам как-то веселее.

– Дай-ка, Петро, ключ, погреюсь, – едва выговаривает начальник участка.

– Погрейтесь, пожалуйста, а я «доем» окурок. – Монтажник передает ключи, прикуривая от сварочного держателя видит, как подкатил к конторке «газик», постоял, сюда катит, прыгает, как заяц на сломанных ногах, едва колеса крутятся. Подъехал. Из дверки вывалился Фомичев, увидел Крайнова, подошел, поздоровался с Петро за руку.

– А этого, – он кивнул на Крайнова, – разжаловали в слесаря, что ли?

– Почему разжаловали? Особое доверие…

– Молодец, – похвалил Фомичев Брагина. – Находчивый, не боишься мороза, не страшно?

– Неизвестно, кто кого боится. Вон Никаноровича нашего мороз сам боится…

– Ты что, наговор знаешь, Тимофей Никанорович? – спросил Фомичев Крайнова. – Ни у кого краны не работают, а у тебя крутятся. Рассказывают, мороз твоих людей боится. Это верно?

– Смотря кто говорит.

– Все говорят, теперь сам вижу. Сейчас спросим Жильцова. Вон идет. Что, действительно Жильцов твой не заходит в обогревалку целый день, так?.. Погробишь, Тимофей Никанорович, ребят. В конечном счете мост мостом, а человек остается человеком, об этом не надо забывать…

Егор подошел к Фомичеву почти вплотную. Он весь был покрыт изморозью, а на усах, как у моржа клыки, висели сосульки.

– Здорово, Егор Акимович, – протянул руку Фомичев. – Как дела?

– Ездишь тут – сквозняки гоняешь. Тумбы давай! Тумбы! – насел Жильцов на начальника стройки.

Егор уже знал, что операция «Жук» дошла до Москвы. Из Москвы потребовали сообщить, в какой стадии работы по запрещенному проекту. Москву интересовало, какие стройка сделала затраты, вбухала деньги по «самоуправскому» проекту. Но когда министерство получило ответ, что работы приняли грандиозный размах, что уже отсыпана половина русла реки и завязан нижний пояс моста, в главке махнули рукой – пусть, может, Фомичев сломает себе шею. Погорит мост – вся ответственность ложится на Фомичева, дескать, его предупреждали.

Фомичев и в Москве всем, как говорится, в зубах навяз. Сколько нервотрепки причинил он. Достаточно вспомнить историю с перевалочной базой в Уптаре. Два раза перекраивали проекты. Если бы не сэкономил и не перекрывал планы по строймонтажу, то не удержаться бы Фомичеву – подмяли. Что там говорить, много хлопот с Фомичевым в главке.

С другими начальниками строек проще. Бывает, и план лопнет – люди умеют выйти из положения: находчиво, грамотно, технически обоснуют, доказательно распишут – и себя оправдают, и других не подведут. Сами не могут, попросят – идут навстречу. Фомичев же ни у кого ничего не просит – требует. В прошлом отчете с Колымы явно сквозила тенденция обвинить главк в нерасторопности поставки оборудования для бетонных заводов. Главк помнит и другой, и третий случай. Неспокойный человек, что и говорить. Если уж сейчас не вытянет свое «самовольное» решение – покатится голова.

А сколько было переписки и с главком, и с институтами. Сколько извели чернил, бумаги. Всю эту переписку, монтажники знали назубок. Ведь Галя регистрировала письма И телеграммы не только из Ленинграда, но и из Москвы, и от заводов-поставщиков. Фомичев не сомневался, что монтажники знают содержание и последнего письма, только вид делают, что все шито-крыто, никому ничего не известно. Но Фомичева это сейчас меньше всего занимало.

Теперь уже, как говорит Иван Иванович, карты розданы – идем ва-банк, чья карта бита – скажет паводок. А пока надо слушать и делать так, как говорит Фомичев. Если полетит голова начальника стройки – радости мало. Этого никак нельзя допустить. Просто невозможно. И без моста дальше так жить, так строить нельзя.

Жильцов снова повторил:

– Тумбы давай!

– А что, разве не привезли? Погоди. – Фомичев тут же развернулся к «газику».

«Газик», словно застоявшийся конь, не стоял на месте. Шофер ездил взад-вперед, чтобы не схватило смазку и резину.

Егор видел, как Фомичев рванул дверцу, сел в машину и укатил.

Крайнов поглядел на Жильцова, покачал головой, но ни слова не сказал, передал ключ Брагину и пошел поглядеть, что там Валерий вытворяет. Ну так и есть – застропили укрупненную ферму.

Крайнов обошел вокруг груза, посмотрел строповку: ничего не скажешь, все как надо застропалено, даже деревянные «закуски» под тросы подложены, чтобы не передавливало стропы. Вылет стрелы предельно нормальный. Все по-хозяйски, без сутолоки. Парни работают осмотрительно. Валерий еще проверил на гаке замок, спрыгнул на землю, виновато потоптался, взглядывая на Крайнова.

– Ну, что, все готово? – спросил Крайнов. – Если готово, Котов, пробуй, поднимай.

Валерий поднял руки над головой, свистнул соловьем-разбойником.

В ответ кран крякнул, коротко, три раза. Крайнов только сейчас заметил, что на Валерии полушубок нараспашку и ни одной пуговицы.

– Вот охламон, – вырвалось у Тимофея Никаноровича.

Он подошел к звеньевому и сунул Валерию свои меховые новые рукавицы, Валерий, не спуская глаз с крановщика, взял мохнашки.

– Вира, по малой! – Валерий хотел показать руками, сколько по малой, и тут ему помещали рукавицы, он отшвырнул их в сторону, показал, насколько приподнять груз, покрутил рукой в воздухе, выждал, когда ферма оторвалась от земли и замерла на уровне глаза, и снова покрутил рукой в воздухе – кран крякнул и понес «марку» по воздуху. Парни, поймав болты, гайки и ключи, бросились встречать конструкцию.

Часа через два, тяжело отдуваясь глушителями, на плотину вернулись машины-платформы, груженные бетонными тумбами. Вслед за ними прибежал и «газик» Фомичева. Разгоряченный Фомичев, без шапки, вышел из машины, но, схватившись за уши, сунул голову в дверцу и, уже в шапке, отойдя от «газика», крикнул Жильцова. Егор показался из-за фермы. Фомичев подошел к нему.

– Ты извини меня, Егор Акимович, за задержку тумб.

– Ничего, бывает промашка, – ответил бригадир и, не оглядываясь, пошел к крану.

Фомичев подозвал шофера, что-то сказал ему. «Газик» развернулся, а Фомичев подошел к монтажникам.

Егор разгружал тумбы, с колес выставлял под конструкцию свое изобретение и, не замечая ни ветра, ни сковывающего душу мороза, ловил зазоры. Он даже сбросил рукавицы, и только совместил оси, как совпали отверстия и тут же болтами прошили пояс.

– Теперь можно и задымить, – подобрел бригадир. – Пошли, ребята, покурим.

Расходилась каждая бригада в свою будку – обогревалки. Парни по дороге тузили друг друга кулаками, грелись. Пришли, а на столе щи горячие в тарелках дымят, запах кофе в носу щекочет. Егор удивился. Хорошо! Похлебать горяченького, брюхо погреть, в самый раз обед. В дверях замешкался с пустыми бочками-термосами шофер Фомичева.

Валерий мигом управился с двумя тарелками щей, попросил еще добавка, а потом выскочил из-за стола, рукавом смахнул со лба пот и выдернул рубильник. «Козел» сразу сник – спираль почернела, из-под пола в щели белыми струйками полез мороз. Сразу же и от окошка потянуло.

– Валерий! Ну что ты выкаблучиваешься. Если разжирел, сними ремень, – зашумели те, что подальше сидели от «козла».

– На работе мерзнете, едите – потеете, – Валерий налил из ведерного чайника кружку и поставил на порог студить. – А вон Егор Акимович, наоборот, замерз за столом, ложку удержать не в силах.

Действительно, руки у бригадира зашлись, подушечки на пальцах, прихваченные морозом, раздулись, не слушаются. Пальцы, как свекла, синие. Пришлось ему через край из тарелки щи пить.

– Хорошо, что выключил, правильно, мужики. Валерка знает дело, – поддерживает Егор, – а то потные да сразу на улицу, – дыхалку перехватит.

– Остынем? Тоже скажешь, Егор Акимович. У меня еще и сейчас лед в мошонке звенит, – скуксился Петро Брагин за столом. Монтажники загоготали.

– Садись верхом на «козла», в один момент вскипит. – Валерий включает рубильник. «Козел» багровеет, пыжится до красноты, потом белеет, запахло перегретым железом.

– Ну, мужики, поели, попили…

– Хорошо бы, Егор, зараз и поужинать.

– Да, и на бок в теплую постель, – договаривает Петро. – И не тяни меня из-под теплого одеяла.

– Летом на солнышке отогреемся, – вздыхает Егор.

Встает из-за стола, снимает с гвоздя прокаленный, подсохший полушубок, напяливает на свою могучую спину, за рукавицы – и в двери, сразу свободнее. Парни тоже одеваются и лениво, размороженные едой, переступают порог.

Мороз еще дожал полградуса с ветерком. При затяжке болтов не выдержали пневматические гайковерты – тарированные ключи ломались по самые шейки, крошились зубья. Прошел один день, другой.

Монтажники поначалу растерялись.

Полетели заводу-изготовителю телеграммы, ответ не утешал: «Ждать оттепели».

– Да что они там?! Ждать, когда вылупится из-за горы солнце, ударит паводок?

Бросились закаливать монтажные ключи, калили, перекаливали и в воде, и в масле. Результат один – ломаются.

А время летит.

– Тимофей Никанорович, придумай что-нибудь, – уже просит, а не требует Егор. – Нешуточное ведь дело – тридцать две тысячи шестьсот пятьдесят четыре болта. Каждый с паспортом, со своей «пропиской». Не доверни на полнитки, представить страшно, что может произойти: вес только одного пролета шестьсот тонн; рухнет первый – положу голову на плаху.

– Так уж сразу и на плаху, – поулыбался Тимофей Никанорович.

Через полчаса на мост снова прикатил Фомичев. Он не мог на этот раз скрыть, да и не скрывал своей тревоги.

– Что у вас опять стряслось, Крайнов?

Начальник участка попросил принести ключ. Монтажник принес и положил его у ног Фомичева. Владимир Николаевич повертел пудовый гайковерт.

– Понятно, – сказал он. – Какие принял меры? Почему мне не доложил, Тимофей Никанорович?

– Завод знает, – уклонился Крайнов.

– Что вы все мне заводом тычете, сами вникли? – вспылил Фомичев. – Подключили техотдел, стукнули по столу хоть раз кулаком? Тишь и благодать – успокоились!

Фомичев не мог устоять на месте. Увидел Жильцова, окликнул.

– Выбились из графика, Егор Акимович, а на сколько дней? Считайте, уже февраль, что вы думаете. Жильцов?

– Не дней, – поправил начальника стройки бригадир, – не на дней скатились, а на восемь с половиной часов. Надо бы про это знать – не махать тут руками.

– А прав, – кивнул Фомичев на Егора Акимовича. – Что это мы как петухи… Ему ключи нужны, – уже в спину сказал. – Посоветуй, Тимофей Никанорович, где взять ключи?

– Завтра скажу, – буркнул Крайнов.

Фомичев понял, что разговор окончен. Велел шоферу положить в машину гайковерт и лихо укатил с монтажной площадки.

В этот день на участке, больше никто не видел Крайнова. Ни днем, ни в ночную смену. Было непривычно без него, и сразу все обратили внимание, что куда-то исчез начальник, который, казалось, и ел, и спал на мосту.

Егор сам уже переволновался. Странно Тимофей Никанорович и вел себя при последнем появлении Фомичева. Не было обычного почтения и уважения к начальнику стройки, да и слушал он Фомичева рассеянно. Егор ругал завод и изобретателей последними словами, какие только подвертывались на язык. Хоть он и переставил людей на предварительную сборку, занял монтажников, но все равно покою не было.

График основного монтажа переломился на нуль. Отставание зафиксировали три смены, а это уже не только красный сигнал – авария.

В эту ночь Егор совсем плохо спал. Несколько раз просыпался. Вскакивала встревоженная Маша. Егор садился за стол, курил, стряхивая пепел себе в ладонь, и никак, ни с какой стороны не мог подобраться к гайковерту. На сколько зуб и шейка ключа разнятся в нагрузке? Чтобы понять это, требовалось рассчитать, знать сопромат и еще уйму наук, но это было по ту сторону Егоровых знаний. И от этого он то и дело вздыхал, ругал себя, что ограничился когда-то техникумом. И на работу пришел с красными от недосыпу глазки, злой, а на кого – и сам не знал. Бригадир и Валерию не ответил на приветствие… Что-то буркнул – и к себе в бендежку. Не успел переобуться, как влетел Валерий.

– Егор, тебя начальство желает… Инструмент привезли.

Хлопнула дверь, а Егор не стал даже переодеваться. Вышел во двор. Монтажники уже обступили «газик». Егор по шапке определил Фомичева. Когда подошел, круг расступился. Крайнов на корточках с ключом «заряжал» трещотку. Увидев Егора, поднялся.

– На, держи, – и Крайнов передал ему «новый» гайковерт.

Тимофей Никанорович выручил монтажников, реконструировал ключ. Фомичев дал ключу зеленую улицу. Вот и изготовили за одну ночь. Кажется, пустяк: уменьшил количество «насечек», увеличил мощность зуба, а такой инструмент, что хоть на выставку в Москву. Монтажники крутили под самое яблочко – ключи не ломались.

– Орден вам, Тимофей Никанорович, полагается за ключ, – не могли нахвалиться гайковертом монтажники. Но Крайнов чувствовал себя неловко и в чем-то виноватым. Пристальное внимание окружающих смущало его, и он не знал, куда деться.

– Язык без костей. Ну, чего не видели, де-делать нечего, – от волнения Крайнов еще больше заикался. Не любил он громких слов. Он вообще считал хорошую работу нормой. А как же иначе? Не будешь же дышать в пол-легкого или одним, если здоровые оба. Так и работа. А вот если дело не ладилось, тут уж Крайнов выложится весь. Значит, человеку что-то мешает, или не все в порядке в семье или в коллективе, а может, и захворал. Крайнов профсоюз поднимет, комсомол и сам в стороне не останется, докопается до самой сердцевины, постарается найти изъян, поможет человеку войти в равновесие.

Крайнов видит, кто как работает – всех видит. Его на кривой кобыле не объедешь. Если у кого резко подскочит выработка, бить в литавры не станет. Плановый отдел, ОТиЗ на «ковер»: где собака зарыта? Найдет. Он не верил и не любил вспышки на доске показателей. Если человек выдал двести процентов – или халтура, или занижена норма выработки, или, что всего хуже, человек выложился. Тогда завтра он и ста процентов не даст. Рывок хорош на стометровке. А в работе следует постепенно втягиваться, набирать высоту и не снижать ее. Если нормальные условия для работы, если человек работает по велению души, по зову сердца, то он и будет делу служить.

Мост все вытягивался вдоль насыпи и уж достал русловую опору, оперся на бетонный бык, переместился на вторую половину река, ухватился за правобережную коренную опору. Фермы кардиограммой прочертили русло Колымы.

А из-за горы по прорану пахнуло теплым воздухом. Почернели простреленные стлаником южные склоны гор. Малиновый столбик термометра лез вверх. Конец апреля, начало мая. Заголосили ручьи, и верховые воды прихлынули к самой плотине. Экскаваторы спешно освобождали русло реки, разбирали насыпь. Монтажники, казалось, и вовсе не покидали свой объект. Днем и ночью висли они на фермах, затягивали на последних стыках гайки. Грунтовали, шпаклевали накладки на стыках, чтобы и капельки влаги не прошло в стык.

Заворочалась подо льдом Колыма. Едва самосвалы увезли из-под моста насыпь, как он завис на головокружительной высоте. Теперь мост на голубом горизонте казался вписанным в проран реки большим мастером-графиком. Смотришь – и не оторвать глаз от этого творения человеческих рук.

Монтажники укладывали последние плиты в проезжую часть моста. По направляющим уголкам, словно патроны в обойму, ложились плиты. Последняя плита сомкнула берега. На мост, тяжело отдуваясь, вырулил БелАЗ. До отказа заполненный строителями берег замер. И только самосвал достиг правого берега, Колыму расколол мощный взрыв «ура». Разрасталось «ура», гремело над Колымой.

Владимир Николаевич Фомичев спустился крутым каменистым берегом, зачерпнул воды и долго стоял, глядел на мост.