Текст книги "В ожидании счастливой встречи"

Автор книги: Леонид Кокоулин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 14 страниц)

Леонид Кокоулин
В ожидании счастливой встречи

Воздушные замки

– Нашлепаете здесь балаганов, – первый секретарь обкома встал, переглянулся с председателем облисполкома и отошел к окну. Во взгляде, каким они обменялись, Владимир Николаевич Фомичев уловил сочувствие к себе и небрежение. Он опять начал перечислять: дома, клуб, Дом быта… Все это гидростроители возведут и оставят городу.

– Не пущу я вас в город, – перебил первый секретарь, – что вы мне здесь воздушные замки строите!

Фомичев замолчал и неловко двинул локтем – синяя папка со всеми расчетами бесшумно скользнула на ковер. Он поднял папку, продолжил было разговор, но на полуслове осекся, почувствовав, что ни прежней уверенности, ни напористости в голосе нет.

– Одного вашего желания недостаточно. Чтобы построить красивый, массив, надо иметь базу стройиндустрии, материалы, – первый секретарь подошел к столу, помолчал, подбирая самые весомые слова, – наконец, ассигнования. Тем более что основная ваша задача – гидростанция. – Этой фразой он дал понять, что разговор окончен.

Фомичев поднялся, переступил с ноги на ногу так, словно его ударили и он пытается удержаться, устоять, и направился к двери.

– Поймите нас правильно, – постарался смягчить слова первого секретаря председатель облисполкома. – Мы ведь от вас не отказываемся, можем предложить место для перевалочной базы за чертой города. – Он левой рукой прочертил в воздухе окружность. И этот широкий жест, видимо, должен был означать радушие, приглашение поселиться, но только не в городе.

– Да мы разве аферисты, – не сдержался Иван Иванович Шустров. До этого момента он бочком сидел на стуле и не сводил глаз с мокрого пятна на ковре, которое предательски темнело под его унтами. – Назовите черту города, за которой вы нам разрешаете строить. Вы, наверное, не знаете, кто мы. Если вы не знаете, я вам скажу. – Иван Иванович направился, к столу первого. – Гидростанцию на Ангаре кто построил? Раз, – Иван Иванович загнул на левой руке мизинец. – На Вилюе – два, – загибал Иван Иванович пальцы. – Город на Лене-реке, Ленск? За Полярным кругом Айхал, Удачный, Чернышевский, обогатительные фабрики, линии электропередач… Видите, пальцев не хватает.

– Да ладно, – прервал Ивана Ивановича Фомичев.

Хлопнула двойная дверь. Тишина до звона в ушах. Не слышно шагов на мягкой дорожке. Фомичев с Иваном Ивановичем молча спустились на первый этаж, машинально оделись. И только когда вдохнули морозного воздуха, опомнились. Как могло так получиться: Доказывали, ублажали, а ко двору не пришлись. Любезно встретили, деликатно выпроводили.

Иван Иванович от невысказанной горечи саданул по воздуху кулаком.

Фомичев вдруг рассмеялся.

– Я бы, пожалуй, тоже не пустил таких строителей в город. Фантазеры… Поехали-ка выпьем. Отметим свое вступление на магаданскую землю.

С крыльца сквозь моросящий туман просматривалась площадь, окруженная закоченелыми лиственницами. Фомичев сел в машину.

– Куда? – выжал сцепление Федя.

– Хоть на сопку.

«Крепко их отфутболили, – скользнул взглядом Федя по Фомичеву. Лицо у шефа опрокинутое. Федя обернулся: да и у Ивана Ивановича не лучше – губа отвисла».

– Поезжай в «Северный», заказывайте, а я подойду. – Фомичев ногой распахнул дверцу, посидел минуту, как бы раздумывая, вышел. Владимиру Николаевичу нужно было побыть одному, осмыслить случившееся. У него до сих пор горело лицо от неловкости и стыда за себя. Не нашел веских аргументов, не убедил. Фомичев шел медленно, будто на плечи взвалил груз.

Он шел тихой безлюдной улицей. Начал падать снег. Город, закутанный в снежную пелену, казалось, чутко слушал его и успокаивал своей непричастностью к сиюминутному, преходящему. Фомичев мысленно одолел весь путь по мягкой дорожке от входа в здание обкома до кабинета первого секретаря; и снова, как тогда забилось сердце. Он анализировал, спорил, не соглашался с собой, с ними, настойчиво искал свой промах. А вот до сути, добраться мешал, казалось бы, пустяк: как ни старался, он не мог припомнить лица ни секретаря обкома, ни председателя облисполкома. Черт возьми, какой же просчет допущен в докладе? Да, собственно, о каком докладе речь? Просто поделился с руководящими товарищами планами: с чего думает начать стройку, как и где мыслит построить перевалочную базу. Конечно, в черте города. Вот, пожалуй, и все. На всякий случай и место указано, за Мокрым распадком, на пологом склоне сопки, по соседству со зверофермой.

Только сейчас Фомичев понял, видимо, нужно было сделать обстоятельный доклад с цифрами-выкладками. Ведь не случайно первый обратил внимание на то, что прежде всего – они, гидростроители, здесь временные. И откуда ему знать, что строить они будут добротно и красиво. Фомичев поежился от досады на себя. «Мальчишка, недотепа, – вырвалось со вздохом. – Липовый дипломат. Да что я в самом деле? – вдруг рассердился Фомичев. – Я ведь приехал не в посольство иностранной державы?» Опять же, на то и руководитель, тем он и отличается – позицией, широким кругозором, пониманием перспективы, деловитостью.

«Ах ты, – досадовал Фомичев. – Сейчас я бы их убедил, не с того начал там, а у нас, у русских: «силен задним умом». Горазд руками махать после драки. Французы это называют «поймать мысль, скатившись с лестницы». – И Фомичев ясно осознал, что вся надежда теперь только на себя, на своих людей, на коллектив, который придется создавать. – И все будет зависеть от того, как сами строители поставят дело. А в обиженного играть не годится. Да на это и времени нет. Если честно признаться, какое это еще управление строительства – так, участок от Вилюйской ГЭС, разведка боем, задел на будущее. Еду на колымскую стройку – ни сметы, ни технической документации – опережаем события».

Владимир Николаевич шел размеренным шагом. Улица повела вверх. Он остановился. Перед ним – зажатый сопками город, только узкая лента Колымской трассы тянулась бесконечно вдаль. Снег начал редеть, и сделалось светлее.

Фомичев спустился и вышел к ресторану «Северный».

Еще из вестибюля. Владимир Николаевич увидел Ивана Ивановича – тот махал ему рукой. Он снял пальто, провел рукой по ежику волос и вошел в зал. В квадратном зале с низким потолком, натужно поддерживаемым деревянными колоннами, в четыре ряда стояли столы. На приступке сидели музыканты.

– Нельзя было от них подальше? – усаживаясь, Фомичев кивнул на музыкантов.

– Нельзя.

Фомичев осмотрелся: все столы были заняты.

– Что будем есть?

Иван Иванович подал Фомичеву меню.

– Мы уже с Федором заказали котлеты «В полет», кету с луком на закуску.

– Ну, а выпить? И где Федор?

– Милиционер от крыльца прогнал – стоянки нет, поехал за угол.

– Федору нельзя, а нам-то с тобой можно?

Фомичев полистал меню.

– Крабов не заказали? Ну, это зря. Краб под водочку…

И тут ударил барабан, и последние слова Фомичева потонули в грохоте. Одна за другой пары выходили танцевать в узком проходе между колоннами. Кому не хватало места, топтались около столиков.

Фомичев жестом подозвал официантку. Она, жонглируя подносом, принесла закуски и бутылки.

Подошел Федя. Он положил на край стола сверток и, отпихнув ногой стул, сел рядом с Иваном Ивановичем.

– Руки мыл?

– На, – показал Федор свои, как лопата, ладони.

– То-то.

Фомичев засмеялся.

– А я и забыл, – и, косясь на Ивана Ивановича, поднялся из-за стола.

Пока Владимир Николаевич мыл руки, Федор попросил официантку сделать строганинки. Официантка взяла сверток и поспешила на кухню. Через несколько минут принесла блюдо.

– Перчику, соли – сами по вкусу.

Иван Иванович натряс из перечницы в солонку перца, смешал ножом перец с солью и посыпал этой смесью розовые стружки чира. – В тепле они быстро отходили, и нежные лепестки на глазах меркли.

– Ух ты! – Фомичев потер руки. – Строганина! – Свет от лампочки падал на Фомичева, и оттого он казался выше ростом и лицо его стало мягким и добрым. Он сел, поменял местами тарелки с едой, и еда стала смотреться по-новому, аппетитней.

Иван, Иванович следил за изящными движениями Фомичева и, казалось, забыл об ужине. Слова Фомичева вернули его к происходящему за столом. Иван Иванович вышиб пробку и побулькал водку в рюмки только до поясочка.

– За что? – поднял рюмку Владимир Николаевич. – А ты, Федор?

– Я лимонад.

– Лимонад так лимонад… Давайте за то, чтобы не вешать нос…

В ресторане потемнело от табачного дыма. За столами все говорили разом. Музыканты играли оглушительно.

Кто-то из танцующих двинул Фомичева под локоть, вышиб рюмку – водка пролилась ему на пиджак.

– Смокинг испортили, – чертыхнулся Владимир Николаевич и голоса своего не услышал.

Только Федя не терял, присутствия духа. За обе щеки уплетал все, что было на столе.

– Пойдемте отсюда – дышать нечем, – поднялся из-за стола Фомичев.

– Дело говоришь, – поддержал Иван Иванович.

Федор собрал в газету строганину, хлеб, крабы, поставил в карман непочатую бутылку водки.

В гостинице Федор сунул Ивану Ивановичу сверток и бутылку.

– Я только отгоню свою ласточку и тут же нарисуюсь.

Фомичев с Шустровым поднялись на свой этаж и в коридоре остановились.

– У тебя сосед, – подтолкнул Фомичев Ивана Ивановича к своему номеру. – Давай ко мне.

Фомичев достал из тумбочки тарелку с сахарным песком, серебряную ложечку.

– Вот, пожалуй, у меня все.

– Разворачивай теперь это, – Иван Иванович положил на стол газетный сверток.

– Вот уж чего не ожидал, – удивился Фомичев. – А я, признаться, еще дорогой пожалел, что такую закуску оставили. Когда ты успел, Иван?

– Тянусь вверх, но не расту, это все Федор.

– Аплодисменты! – похлопал Фомичев по плечу Шустрова и пошел мыть стаканы.

Иван Иванович ссыпал из тарелки на газету сахар, ополоснул тарелку и разложил закуску.

– Ну вот, – оглядывая стол и потирая руки, сказал довольный Иван Иванович. – Оцени.

– Неплохой натюрморт, но до «Селедок» Ван-Гога далеко.

В дверь несмело постучали.

– Ну, чего скребешься, – открыл дверь Иван Иванович.

– А я думал, вы там.

– Да ты входи, Федя. Раздевайся, а кожух определи на вешалку.

– Пусть тут, – Федор поставил полушубок около двери.

Фомичев уже разлил по стаканам водку.

– Бери, Федя, – кивнул он на стакан. – Кончил дело – гуляй смело.

– Жаль, ружья не было, – присаживаясь к столу, сказал Федор, – куропатки там, честное слово.

– Где? – удивился Иван Иванович.

– В городе?

– Какой город, считай, окраина.

– Что бы мы стали с ними делать? Ты, Федор, с этим поосторожнее, Иван ночь спать не будет – знаешь он какой заядлый. – Фомичев поднял стакан.

– Расскажите, Иван Иванович, люблю про охоту слушать. Вы ведь с двустволкой не расстаетесь, расскажите, – Федя выпил и сразу почувствовал себя легко.

– Да какой я охотник…

– Тогда я расскажу, – с готовностью откликнулся Фомичев. И, не дожидаясь, что на это скажет Иван Иванович, спросил у Федора: – Представляешь охоту на медведя?

– Про медведей я уже слыхал, – протянул Федор.

– А про шкуру?

– Про шкуру послушаю.

– Так вот. Пристал Иван к одному охотнику, еще на Вилюе. Покажи да покажи берлогу: «Зачем тебе?» – отнекивается охотник… «Шкуру моей Катерине захотелось, – признался Иван. – У всех теперь шкуры…» Охотник сдался. «Пойдем, – говорит, – в воскресенье в тайгу на лыжах». А Иван на лыжах до этого не умел ходить. «С вертолета, – спрашивает, – нельзя?» – «Нельзя, – говорит охотник. – Со сна кого Хочешь можно напугать. Какая у пуганого шкура, не то качество».

Идут по лесу, охотник впереди, Иван сзади. «Слушай, – говорит Иван, – так шкуру я беру», – «Как получится, – отвечает охотник, – спички потянем, кому достанется». Делили, делили они шкуру – переругались.

– Ну и врать же ты, Владимир… – поерзал на стуле Иван Иванович.

– Не знаю, чем бы у них эта дележка кончилась, – не обращая внимания на реплику Ивана Ивановича, продолжал. Фомичев. – Охотник показал с горы: «Во-он видишь, Иван, берлогу. Под самым спуском дыра. Туда и правь». А шли они по северным склонам, так как на южных буграх погнало снег, и они дымили уже вовсю паром на солнце. А как известно, медведи делают берлоги всегда на северных склонах. Охотник съехал с горы, обогнул берлогу. Стоит за деревом, ожидает Ивана. А у Ивана ноги трясутся, как на вибраторе. Снял он лыжи, лег на них, оттолкнулся и с ходу в берлогу влетел… Медведь даже оторопел и говорит ему: «Забирай шубу, мне все равно пора вставать…» Пьем за охотников, – поднял стакан Фомичев.

Иван Иванович засмеялся, вставая из-за стола.

– Сходим, Федор, в буфет. Может, чего горяченького поедим. От этой закуски аппетит разгулялся.

– Пошли, – поднялся Федор.

– Идите, а я со стола уберу и спать лягу.

– Ладно, отдыхай, – разрешил Иван Иванович. Он разрумянился, глаза блестели. – Нам, молодежи, в самый раз только к девушкам.

Иван Иванович с Федором зашли в номер, оставили полушубки и поднялись в буфет. За столиками сидело несколько человек. Буфетчица в фартучке белым сердечком была так миловидна, что ноги сами понесли Ивана Ивановича к буфетной стойке.

– Девушка, наше вам, – начал Иван Иванович нести первое, что на ум пришло. – Мы здесь, чтобы покорить ваше сердце.

– Пожалуйста, покоряйте, – мигом нашлась буфетчица и светло улыбнулась. – Вон сколько посуды…

Иван Иванович проследил за ее взглядом и увидел на двух столах груды грязных тарелок, стаканов.

– Ого! – вырвалось у него.

– Холостому тоже приходится мыть посуду, – скромно сказал Федор.

– Но когда хочется, – поддержала разговор буфетчица, – а хочется так редко…

– А что, Федя, поможем! – Иван Иванович снял пиджак, набросил его на спинку стула, закатал рукава фланелевой в клетку рубашки.

– Федор, подавай посуду!

Пока буфетчица подсчитывала выручку, они вымыли посуду. Иван Иванович старательно намыливал тряпку, тер тарелки и стаканы, а Федор споласкивал их под краном.

Иван Иванович работал вдохновенно. Буфетчица иногда бросала насмешливый взгляд на своих добросовестных помощников. Через час посуда блестела. Буфетчица поставила на стол пиво, подогретые сосиски.

– Угощайтесь!

– Прошу с нами, – Федор придвинул стул.

– Меня зовут Зоей, – сказала девушка и села за стол. – Хоть пивом обычно и не чокаются, но с хорошими людьми можно.

Они подняли стаканы.

Иван Иванович чувствовал себя хорошо, лицо светилось, как озеро в солнечную безветренную погоду. Он посмотрел внимательно на Зою. Ему хотелось, чтобы и ей было так же хорошо, в такие минуты Шустров желал счастья всем. Он готов был обнять весь мир. «Но почему бывает так, – думал Иван Иванович, – если тебе плохо, то и рядом с тобой нехорошо. Охота кому-то досадить. И как странно устроен человек. Когда ему плохо, он норовит не в себе искать виноватого, а в других, и чаще всего страдают близкие». Тут бы погарцевать, когда рядом такая прекрасная девушка, хвост павлиний распустить, а он о человечестве скорбит.

– Что с вами, Иван Иванович? – встревожилась Зоя.

У Ивана Ивановича, как говорили его знакомые, всегда все на лице написано, все переживания. Взял Шустров вдруг и рассказал ей, человеку постороннему, о сегодняшнем провале. Зоя сказала, что у нее брат на руднике главным механиком. Сейчас он здесь. Возможно, к закрытию буфета и зайдет за ней. Может, он чем и поможет. Северянин ведь.

– Подождем! – оживился Иван Иванович.

Иван Иванович положил на стол деньги за ужин. Зоя замахала руками.

– Придем к вам в гости – другое дело, угостите.

Брат Зои Борис оказался человеком деловым. Выслушав Ивана Ивановича, он сразу предложил три списанных экскаватора. Машины маломощные, но еще на ходу. В хозяйстве им на первое время пригодятся. Рудник получил современные машины, и в этих дрыгалках отпала нужда. Продать их могут как металлолом.

В коридоре Иван Иванович распростился с Федором и долго слушал, как удалялись по коридору его тяжелые гулкие шаги. Ему не хотелось отпускать от себя этого неразговорчивого парня. Казалось, само присутствие Федора вносило успокоение. Затихли в конце коридора шаги, а Иван Иванович все еще стоял около своего номера. Это же безумие – начинать строительство на пустом месте, без крыши над головой. На что надеяться?.. Иван Иванович нетвердой рукой отпер дверь. Сосед уже лежал в постели, и это как-то успокоило. Иван Иванович крадучись добрался и сел на краешек, чтобы не скрипнула кровать, отдышался, и опять мысль зацепилась за обрывок какого-то разговора, и ниточка потянулась…

С каким легким сердцем Фомичев сует голову в это ярмо. Иван Иванович объяснить себе этого не мог. Не находилось слов оценить происходящее. Конкретно никакие проекты не разработаны. Заказы на заводах не размещены, да и, собственно, какая может быть речь о поставщиках, когда ни техники, ни материалов. Как только Фомичев ничего этого не видит, не понимает – может, голову вскружило кресло? Все-таки в тридцать пять лет начальник крупной стройки. Но одно дело – сидеть в главке, давать указания и совсем другое – самому работать, самому за все отвечать. Иван Иванович саданул кулаком подушку, как будто дал кому-то под ребро, и почувствовал, как хрустнули суставы.

– Надо же, – ощупал он подушку, – натолкали ваты – как гиря… – Иван Иванович прилег и потянул на себя одеяло.

– Ну черт с ним, – обругал он то ли Фомичева, то ли себя. – Никто за так ничего не даст. Чирий и тот вначале поскреби, потом сядет. Тот же Борис – на тебе, боже, что нам негоже.

Фомичеву в эту ночь тоже не спалось. Пока за столом с ним сидели Иван Иванович и Федор, было хорошо. Говорили, шутили. О делах у строителей за столом не принято много говорить, тем более если дела не блещут. А вот ушли они, и мечется по комнате Фомичев, не обращая внимания, что половицы скрипят под его нервными шагами. Ну хорошо, не заинтересовал стройкой, но вот придет колонна, там люди, а ведь даже не спросили, где они, куда их… Как же так? Я у себя первым делом поинтересуюсь, накормили ли, устроили человека. А тут после такой дороги!

Владимир Николаевич включил настольную лампу, взял со стола папку и лежа перелистал бумаги, нашел нужную страницу, жирной чертой перечеркнул все двадцать пять вопросов, намеченных на предстоящую неделю. Сверху написал: «Найти место под опорную перевалочную базу». Вынул из папки красный карандаш и подчеркнул слово «найти». Он не стал, по обыкновению, выстраивать цепочку дел, связанных с главным, а всего лишь написал на странице: «Март. 1969 год». Справа от цифр он подрисовал флажок, как бы отмечая населенный пункт, который предстояло взять, точнее – разведать боем.

Так оно и получалось в жизни, – разведка, бой. Другой раз наоборот, – бой, а потом разведка. Первый отряд он сам снарядил из Чернышевского в Магадан. Это три тысячи верст бездорожья, но он долго не мог побороть искушения поехать вместе с колонной. И только вопрос Ивана Ивановича: «А кто же их будет в Магадане встречать?» – отрезвил Фомичева.

Владимир Николаевич, как сейчас, видит: выстроилась колонна, прицепы, трейлеры, груженные лесом, инструментом, дизельная электростанция, на одной из машин бульдозер. Между машинами снуют заиндевелые до самых глаз парни; проверяют сцепки, увязку возов. Якутский мороз поджимает, а Егор Жильцов – улыбается замерзшими губами. «Чему радуешься?» – не выдержал Фомичев. «А как же – дорожку мороз скатертью выстилает».

Да, дорожка От Чернышевского на Сунтар марями. От Сунтара до Якутска Усть-Нера, а там Магаданской трассой тысяча двести восемьдесят верст – по карте посмотреть, и то глазом не сразу окинешь.

Фомичев не знал, что и Лена на пути колонны – барьер многокилометровый, ледяной. Бывали случаи – и проваливались, и тонули. После Лены – Алдан-река, а сколько мелких рек и речушек, которые непроходимы из-за полыньи. Не менее коварны на стыке малых и больших морозов наледи. Бывает, их не обойти и не объехать, как ни старайся.

Фомичев попытался вычислить движение колонны, но цифры были мертвы. Уравнение со многими неизвестными не решалось. Неизвестными были и погода, и толщина льда на реке и марях, заносы, метели, выносливость людей, их мужество. Фомичева теребили, заставляли учащенно биться сердце, жгли мысли. И сердце застревало где-то в горле, мешало дышать. Владимир Николаевич нашарил на стуле сигареты и закурил. Курил он жадно – взахлеб.

В комнате было прохладно, а свет от уличного фонаря делал ее нежилой. Сигарета сгорала, и Владимир Николаевич прикурил другую, в несколько затяжек спалил и ее.

В поисках «Швейцарии»

Нехотя разгоралась в это утро заря над Магаданом. Вначале просочился синеватый свет над городом, слабо рассыпая сиреневые тени. Окно разгорелось вполрамы, а потом и все занялось. И вот наконец солнце скупым желтым светом заглянуло в холодную комнату Владимира Николаевича. И солнечный зайчик скакнул от зеркала на пол и словно в хохоте затрясся, забился на крашеной половице, Фомичев отбросил одеяло.

– Проспал!

Он пружинисто вскочил, присел несколько раз, в суставах щелкало, трещало.

– Как немазаная телега. – Владимир Николаевич досадливо махнул рукой, взял сигарету, но, посмотрев на часы, отложил ее в сторону. Схватил со спинки стула полотенце и только намылил лицо – умывальник был тут же в номере, – в дверь достучали. Плеснул несколько раз в лицо, открыл замок, но за дверью никого уже не оказалось. «Иван Иванович или Федор, – подумал Фомичев. – Продрыхли, да и я тоже хорош. Счастливо живу, беззаботно: заставляю приходить».

Он направился было в буфет, но, дойдя до лестницы, передумал: «Приеду на обед, заодно и позавтракаю». Надел пальто, скорым шагом спустился по лестнице и вспомнил вдруг о жене, вспомнил с нежностью: «Вот уж бы кто не выпустил без завтрака».

«Газик» стоял у подъезда. Иван Иванович топтался у машины, помогал Федору утеплять радиатор. Владимир Николаевич по куржаку на капоте и по скрипу снега под ногами определил, что мороз за ночь покрепчал.

– Ну, Иван Иванович ладно, проспал, он всю ночь мыл посуду, а вы, Владимир Николаевич? – упрекнул Фомичева Федор. – Велели в шесть…

– Работал, – сказал врасплох застигнутый Фомичев.

– Не видно. Вон если Иван Иванович работал, дак факт налицо, три экскаватора заработал.

– Как три экскаватора? – переспросил Владимир Николаевич. – Заводите рака за камень. Наверно, только что подрулили?

Но по тому, как Иван Иванович сел в машину и откинулся на сиденье, решил: «Неспроста воду мутят ребята».

– Что-то ты не в себе с утра, Иван Иванович?

– Злодеи, вот что! – выкрикнул Иван Иванович.

– Кто злодеи? – ничего не понимая, хмыкнул Фомичев. И вдруг развеселился. – Да мы такое сейчас место найдем! А то город, тесно, душно, развернуться негде – верно, Федя?

– А что тут неясного? Ясно: наливай и пей, – откликнулся Федор, еще не зная, о чем пойдет разговор, но старался попасть в тон начальнику. – Не город – каменный мешок.

– Что-что? – переспросил Иван Иванович.

Федор показал пальцем на сопки.

Фомичев опять рассмеялся.

– Не вижу смешного, – пробурчал Иван Иванович себе под нос. – Надо в бой идти, отстаивать, доказывать, а мы за город полетели… «Швейцарию» искать.

– Правильно, Иван, поищем. Поехали, Федор.

– Ну а все-таки, что у вас за экскаваторы? – спросил Фомичев, когда машина тронулась.

– Это длинный разговор, – отмахнулся Иван Иванович, – приедем – расскажу.

– А куда ехать? – притормозил машину Федор.

– Давай за город, – приказал Фомичев.

– На свалку, что ли? На Олу? На Армань? По Колымской трассе?..

– Да хоть на свалку, – подал голос Иван Иванович.

– Нет, по Колымской, Федя, как по Ямской, да вдоль по Питерской. Не слушай, Федя, Ивана Ивановича – на свалку захотел.

– Я и не думал, такого – да на свалку?! Нет уж, Иван Иванович! Посмотрели бы вы, Владимир Николаевич, как он вчера в буфете перед Зоей…

У Фомичева округлились глаза. Обернувшись, не мигая смотрел на Ивана Ивановича.

– Ну, чего уставился? Верно Федор сказал. Но я ведь для дела.

«Газик» одолел ухабистую городскую дорогу, вырулил на бетонку, и машина покатила легко, без толчков и взбрыкиваний.

Иван Иванович пометался на заднем сиденье от стекла к стеклу, не нашел ничего интересного, успокоился. Мимо пробегали телеграфные столбы да с воем проносились машины по трассе.

– Не торопись, Федя, – попросил Фомичев. – Не проглядеть бы. Наша задача – найти подходящее место для базы. И ты, Иван Иванович, и ты, Федор, в оба смотрите.

– Понятно, – выдохнул Иван Иванович и прилип к стеклу.

Куда ни поглядишь, всюду торчали белые головы сопок. И сколько ни ехали, все было удручающе однообразным, ни одной сколько-нибудь подходящей долины не встретилось. Так они доехали до двадцать третьего километра. Здесь Фомичев велел остановиться.

Иван Иванович забегал вдоль дороги, пытаясь выбраться на обочину, но утонул в снегу. Куда ни сунься – снег по горло.

– Эх, зря не взял лыжи у Зои, – пошебутился Иван Иванович, – сбегал бы в распадок, а сейчас посмотрю поселок. – И он заспешил к дому с высоким крыльцом.

Федор набросил телогрейку на радиатор и залез в «газик».

Фомичев жадно всматривался в неширокий распадок и все дальше отходил от машины, все надеялся, что вот-вот раздвинутся, раздадутся, расступятся сопки и он увидит широкую желанную долину. Но сколько он ни шел, сколько ни всматривался по обе стороны дороги, видел одно и то же: неширокую пойму с голубым ярким льдом, вмороженные заснеженные тополя вдоль речки. Но и сквозь снег уже угадывалось, что бродит в тополях неукротимая сила, только и ждет, когда вскроются речки, чтобы взорвать изнутри, как выстрелить, голубыми почками. И зальет ветки прозрачной зеленью.

Фомичеву нравится здесь, – если бы стесать вон ту сопку, можно было бы и втиснуться в этот распадок.

Иван Иванович вернулся из поселка, когда Фомичев вытряхивал из ботинок снег.

– Баня есть, и человек двадцать можно распихать по квартирам, а где двадцать, там и сорок. Речка только, с виду широкая, это наледь блестит. Говорят, в иную зиму промерзает до дна. За речкой земля совхозная, собираются свинокомплекс строить…

– Вот ты говоришь, – Фомичев дотронулся до плеча Ивана Ивановича, – плотину ставить.

Иван Иванович даже рот открыл от удивления. Он не помнил, чтобы говорил это, но всего не упомнишь, и сейчас он нашелся:

– Ну, допустим. А сколько отберем суши? Что, тесать гору? А когда базу строить?

– Да-а, а чем еще тесать? – протянул Фомичев и пошел к машине. А Иван Иванович еще стоял над, речкой, которая с маху проваливалась в расщелину гор.

– Эта холера в половодье, поди, бьет, как из брандспойта. Может быть, перехватить ее в самой горловине ущелья? А… – махнул он рукой, – только и будешь заниматься этой водой, – и тоже пошел к машине, где его уже ждал Фомичев.

– Ладно, садись, поглядим, что там дальше.

За ветровым стеклом все так же маячили оплывшие снегом сопки.

Владимир Николаевич порывался несколько раз остановить машину, но, вглядевшись, снова торопил Федора: «Давай, давай, ничего не вижу подходящего». Ему казалось, что вот за тем поворотом должна обязательно быть желанная долина. Но поворот за поворотом, а сопки, то немного отступали от дороги, то жались к ней. Устали глаза от напряжения, И Фомичев, и Иван Иванович всякую надежду потеряли, а подходящего места все не встречалось. Тревожило и то, что все дальше и дальше уводило их от города.

– Будет плечо ничего себе, – сокрушался Иван Иванович.

– Скажи, Федя, если бы мы задумали поставить нашу перевалочную базу подальше от дороги, вот за той сопкой, с чего бы ты начал стройку?

– С Дворца бракосочетаний, Владимир Николаевич.

Фомичев пристально посмотрел на Федора, потом перевел взгляд на Ивана Ивановича.

– Правильно, Федя, мыслишь, по-государственному. Другой бы принялся отсыпать дорогу – ставить мосты, а ты в корень смотришь, хотя хорошее дело браком не назовешь.

Иван Иванович подавил вздох:

– Катя меня отговаривала, не отпускала, как чувствовала – похлебаем мы тут мурцовки.

Иван Иванович прильнул к окну. Изобретательность Федора выручила. Стекла не замерзали. Вроде дело-то нехитрое: посадил на пластилин снаружи стекло, получились двойные рамы. Смотри, вся трасса перед тобой.

Солнце, взобравшись на самую макушку сопки, нервно трепыхалось. «Вот так и наша жизнь, – подумал Иван Иванович, – трепыхаешься-трепыхаешься – не удержишься и полетишь ко всем чертям, не поднимешься, не посветишь. Фомичеву, тому что, еще молодой, на подъеме, ему только и взлетать. И это хорошо, что он, как молодой орел, набирает высоту для полета. Острым взором осматривает землю, и можно быть спокойным за судьбу этой земли, потому что знаешь, на кого оставил. Было время, я тоже любил полет, да слаб на крыло стал. – Иван Иванович поерзал на сиденье. – Был… да сплыл. Теперь только и нужен, чтобы плечо подставить».

А впрочем, чего терзаться-то? Жизнь он прожил хорошую, честную. Не в чем себя упрекнуть. Войну прошел солдатом и сейчас как солдат на передовой – не знает, что ждет, как будет дальше, но готов стоять до конца, разделять с Фомичевым все неполадки, накладки, выговоры, что неизбежны в новом деле. Ведь редко слава сопутствовала первопроходцам. Да и можно ли мыслить о другой жизни? Как и Фомичева, обжигала тревога за колонну. Куда придет, где обогреется, где разместится народ?

Федор резко остановил «газик». Иван Иванович торкнулся в спину Фомичева.

– Уснул, что ли? – обернулся Фомичев.

– Да так, задумался.

Вышли из машины. Осмотрелись. Мимо стремительно пробегали машины, и, несмотря на сильный мороз, в воздухе звенела тяжелая снежно-песчаная пыль. Трасса была голая. Колеса собрали и унесли с нее снег. В бесцветном небе клочками черной шерсти висело воронье. Иван Иванович поглядел на птиц.

Где-то, должно быть, свалка.

Но перед глазами выросла труба. Иван Иванович из-под ладони стал всматриваться: домишки еле угадывались. Лес вытягивался темной полосою и одним концом доставал спуск высоких сопок, другим упирался в белую проплешину мари. За ней черным пятном виднелся то ли бугор, то ли какое-то строение. Иван Иванович никак не мог разобрать. А еще дальше, на горизонте, висела туча с причудливыми краями.

– Не завод ли дымит? – присмотрелся Фомичев. – Любопытно! Ну-ка, Федор, подкати еще.

Дорога вначале увела в сторону, но вот обогнула равнину, заснеженную, гладкую, без единого кустика – по-видимому, озеро, и пошла к поселку, «газик» выбежал на мост, настил моста грохотнул пустой бочкой, и за мостом сразу встали великолепные, тополя, могучие лиственницы, я за ними и домишки и труба.

– То, что надо, – не удержался Фомичев, – это же твоя «Швейцария», Иван!

– «Швейцария»-кошмария, – отозвался Иван Иванович.

«Газик» проскочил трубу, и тут дорога оборвалась. Иван Иванович с силой распахнул дверцу и встал около колеса, Фомичев уже стоял у кромки.

– Ты только, Иван, погляди, какая перспектива открывается, и река вот, можно сказать, под нами, – он топнул.