Текст книги "В ожидании счастливой встречи"

Автор книги: Леонид Кокоулин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 14 страниц)

Натка

В высоком, усыпанном колючими, мерцающими звездами небе четко проступала черная ломаная линия гор. У их подножия, словно остывая, гасли один за другим окна в домах, словно костер, затухал поселок гидростроителей. «Поздновато идем в клуб», – подумал Валерий, и настроение его тоже неприметно затухало, угасало. Он шел рядом с Наткой и мучительно искал тему для разговора. Вот пригласил девчонку, а разговаривать не о чем. На дне рождения Ивана Ивановича приглянулась она ему, что-то высветила в душе, но так все хрупко. И словно на свечечку дунули из-за утла – погасло настроение. И отчего все так происходит?

Валерий попытался проникнуть в свое потаенное «я». А не из Магадана ли этот ветерок? Не отболело, да и вряд ли скоро забудет Татьяну. «Но вот ведь как я устроен нечестно, – корил себя Валерий. – Татьяна отшила, так бросился к Натке, в клуб еще тащу. Как это в книгах пишут: «Герой хотел забыться». Вот и выходит, забыться хочу. Сам себе противен». Валерий шел, молчал, упорно смотрел под ноги и злился на себя и на Егора Акимовича: дернуло же того про клуб вспомнить.

– Ты о чем думаешь, Валера? Только не сочиняй, честно. – Натке становилось тяжело молчание.

– Чего мне придумывать, о чем еще думать, о мосте…

– Я серьезно.

– А я? Смешно. Да? – Валерий взглянул на Натку. И ему показалось, что она улыбается. – Ну и смейся.

Вечер сгустился, это была уже ночь, и если бы не яркая волшебница луна, то бы пришлось идти на ощупь. Тропинка настолько была узкой, что они шли один за другим. Наталья шла впереди, Валерий по пятам за ней. Натка неприметно сошла с тропинки, замедлила шаг.

– Если расхотел в клуб, Валера, не пойдем. Можем погулять. – Натка взяла Валерия за рукав. – Смотри, Валера, какие сугробы намело. Притаились они, заколдованные. Таинственно, правда?

Валерий промолчал, ничего таинственного в этом он не находил, он хорошо знал, что под снегом коряги, бревна, пни.

– У тебя есть, Валера, тайна?

Валерий придержал дыхание. «Наверное, Натка чувствует, что я не то говорю. Как-то неловко с ней». И еще раз пожалел, что пригласил ее в клуб.

– Смотря какие тайны, – помолчав, ответил он. – А тебе знать надо?

– Я разве выпытываю? – Голос у Натки был совсем грустный, и Валерий устыдился.

– Есть у меня одна тайна, – с нарочитой веселостью сказал Валерий. А про себя подумал: будет допытываться – скажу про Татьяну.

Но Натка спросила о другом;

– Стихи?

– Что стихи. В школе писал, – сорвалось у Валерия.

Натка засмеялась.

– Слушай, Натка, а у тебя был парень до меня?

– Был.

– Вот как. – И Валерию стало неприятно: сказанула и глазом не моргнула.

– Ну и как?

– А я люблю, Валера, стихи читать, люблю и сочинять.

– Нет, ты мне скажи, был, а куда сплыл? Знаю я его?

– Знаешь.

– Интересно! Интересно. Если не секрет, – проявил Валерий поспешное любопытство, и голос его завибрировал.

Валерий и сам этому немало удивился. «Любопытство? Да нет, тут что-то другое. Смотри, Как она, будто я для нее как вот этот столб», – покосился Валерий на металлическую трубную опору. Они как раз проходили мимо больничного городка. Натка промолчала, а Валерий продолжал допытываться:

– Ну, так кто он, твой хахаль?

Валерий и сейчас не мог понять, как у него вырвалось это слово.

– Котов, – сказала Натка.

– Кто, кто?

– Валера Котов.

– Тогда почему был?

– Он и сейчас есть, только в новом качестве.

Валерия как будто вынули из петли. Он радостно рассмеялся.

– Ну ты даешь, Натка. – От неожиданно переполнившей его радости Валерий разбежался – и в сугроб головой, сделал стойку. Натка рядом постояла.

– В цирк бы тебя, Валера.

– Давай, Натка, шевелить коленчатыми валами, – Валерий отряхнул шапку и подхватил Натку под руку. И поймал себя на мысли, что ему легче дышится. Так было и на льдине, когда он подгадал момент. Льдина сошлась с припаем, и он прыгнул на берег. Вот и сейчас обрел он легкость. Значит, Натка считает своим парнем его, Валерия Котова. Валерий улыбнулся, довольный Наткой, луной, своей судьбой. Он сочувственно заглянул Натке в глаза и, может, первый раз в жизни почувствовал такую к Натке нежность, что готов был нести ее на руках хоть до самого клуба. И он осторожно, но крепко прижал Наткину руку.

– Слушай, Натка, все хочу спросить тебя, почему вы с отцом вдвоем? Умерла твоя мать, что ли?

– Нет. Не умерла. У нее другая семья, муж, дети.

– Встречаетесь?

– Знаешь, Валера, в прошлом году ездили в отпуск с папой. Зашла к ней. Веришь? Стоит очень красивая, очень, очень молодая женщина, ты бы даже не поверил, что у меня такая мать. Я ведь ее не помнила. Если что и помню, так то, что она вечно куда-то торопилась. Пихнет меня к соседке. Я наревусь там и усну, пока папа с работы не придет, не возьмет меня. Умоет, накормит. С пяти лет мы с ним. А тут, понимаешь, стоим мы друг перед другом. У меня сердце заходится, а она, веришь, как во-он тот голец бесчувственный, с тех пор я не видела ее.

– А мне было десять, когда мы остались с отчимом, – стараясь говорить как можно беззаботнее, сравнивает Валерий. – Вот был человек. Никто из огольцов не знал, что он мне не отец. Если бы не эта водка – сгорел, – и сейчас мы бы вместе, жили.

Валерий почувствовал, как Наткина теплая рука скользнула в карман его куртки и пожала его ладонь. Натка для него сейчас была одновременно и ребенком, и взрослой девушкой. Он почувствовал ее близкой, родной. И опять вспомнил, что с Татьяной у него не было такой щемящей нежности, Татьяна его всегда волновала. Ему все время хотелось ее целовать, обнимать, ласкать. И Татьяна это хорошо понимала, кокетничала, то сторонилась его, то крепко и безудержно целовала. Валерий не мог дождаться конца вечера и уводил Татьяну раньше, до окончания танцев или концерта, и они всю дорогу целовались.

«Сердцеедик мой», – дрогнули в душе Валерия слова Татьяны. Валерий даже поежился.

– Замерз, Валера? – по-своему поняла примолкшего Валерия Натка.

В клубе играл оркестр, они пришли в разгар вечера.

– Хорошо, – отметил Валерий, – народу много. И незаметно, что поздно пришли. А что, собственно, кому до нас дело?

– Натка, давай пальто!

– Смотри, как красиво. – Натка оглядывала стены, потолок. В ее глазах светился неподдельный восторг. – Мне очень все здесь нравится: и потолки, и шторы. Правда, Валера, нарядный?

– А пол, – скользнул Валерий по дубовому навощенному паркету новыми туфлями. – Шик, блеск. Наша работа, – кивнул он на витую лестницу, и поозирался. – Что-то не видать наших парней.

– Котов, Валера, – окликнули его. Он оглянулся: Семка-бульдозерист нес самовар.

– Где ты запропал? Держи, братуха. Приз вашему звену. – Семка пихал Валерию никелированный электрический самовар. – Мне он все руки оттянул. Взял, знал, что придешь. С ним не потанцуешь.

– Да куда ты мне его толкаешь, – отбивался Валерий от приза. – Дали, ну и ладно, вари чай. – Валерий пытался самовар снова передать Семену.

– Нет уж. Теперь ты с ним пообнимайся… – Семен передал Валерию самовар и только тут заметил Натку. – Натка, – удивился и обрадовался Семен. Он поправил галстук. – А я тебя высматривал во все глаза.

– Вот ты где. Котов, – просунулся в круг Петро Брагин. – Разве так можно, Валера, а? В такой-то день и без командира. Пошли!

И Петро стал теснить Валерия в зал. Валерий вначале озирался – искал, кому бы сунуть этот самовар; народу как васильков в поле, самовар ему мешал, а Петро все напирал. Тогда Валерий пошел вперед самоваром, на таран.

– Василий Иванович, вот он собственной персоной, – когда они пробились к президиуму, крикнул Петро, подталкивая Валерия еще ближе. – Полюбуйтесь!

Секретарь комитета комсомола похлопал в ладоши.

– Прошу в президиум!

Смех, возгласы.

– Давай сюда, Валер…

– Хочешь, Котов, слова? – наклонился и спросил Валерия Василий Иванович.

– Не хочу. Клуб есть, и все этим сказано. Давайте танцевать.

– Внимание, – поднял руку Василий Иванович, – вот Валерий Котов. Все вы хорошо знаете, и его самого, и его звено монтажников. Скромные ребята, но они рекордно поработали на строительстве вот этого нашего молодежного клуба, за ними четырнадцать воскресных дней, сто девяносто два часа субботних вечеров. Спасибо вам, ребята.

Заиграла музыка, Валерий вышел из президиума, прихватил самовар, поискал глазами Натку, не нашел ее, и, лавируя между танцующими парами, он добрался до вестибюля, и тут тоже танцевали парни, правда, народу было поменьше, и он увидел возле окна Натку. Глаза ее блестели, и она о чем-то оживленно разговаривала с Семкой-бульдозеристом.

Валерий подошел к ним.

– Вот уж не ожидал, братуха, не по-братски совать палки в колоса.

Валерий сунул оторопевшему Семке самовар и закрутил Натку.

Несмотря на довольно поздний час, вечер все разгорался. Валерий увидел парней и девчат уже из второй смены. Танцы сменяли викторина, игры, аттракционы. И снова танцы до упаду.

В перерыве между танцами, попросили желающих подняться к микрофону и прочитать стихи. И Натка пошла, а у Валерия сердце зашлось от волнения. Натка поднялась на сцену и начала читать, и стало так в зале тихо, что Валерию показалось поначалу, что он оглох. Нет. Натка словно уголек раздувала, слова ее крепли, шли из глубины души, будто она поверяла самое сокровенное, проникая в самое сердце. И голос ее все креп, нарастал до такой силы, что тебя словно вздымало, заставляло почувствовать силу слова, силу борьбы и победы, силу, полную страсти и смысла…

Хотя Валерий и смотрел на Натку во все глаза, но очнулся только тогда, когда она подбежала к нему. Раскрасневшаяся. Озорного Буратино она держала за вездесущий любопытный нос.

– Молодец, Натка. Первый приз отхватила. Посадим теперь Буратино на самовар. А чьи ты стихи читала?

– Тютчева.

 
Блестят и тают глыбы снега,
Блестит лазурь, играет кровь…
Или весенняя то нега?
Или то женская любовь? —
 

повторила Натка последние четыре строки, и глаза ее влажно заблестели.

«Да Натка совсем и не ребенок», – засматриваясь в ее глаза, ставшие вдруг темными и тревожными, подумал Валерий. И ему захотелось поцеловать Натку.

Валерий подавил в себе это желание и посмотрел вокруг – не заметил ли кто. Он увидел нарядных парней, ярко одетых девчат. Но красивее Натки в зале не было. Как же он раньше не видел? Может, просто Натке не хватало раскованности? Или «не по-хорошему мил, а по милу хорош», – вспоминалась русская пословица. На что уж секретарша Клавочка хороша или Зоя из промтоварного магазина. Валерий одно время ей симпатизировал. Но от нее уж слишком несло табачным перегаром. Рядом с ней просто дышать было нечем. В основном парни и девушки держались кучками. Валерия звено тоже.

– Петро не видела, Натка?

– А вот и он, легок на помине, бежит.

Петро, тараня танцующих, за руку, как на буксире, вел девушку.

Валерий сразу догадался – Ольга.

– Вот моя Оля, – от счастья задыхался Петро.

– Рад, – сказал Валерий, – очень рад.

Семен протиснулся к Валерию.

– Держи самовар, а я потанцую с Наткой.

– Что ты с этим самоваром, как кошка с мышью, – отмахнулся Валерий, – ну и стереги его, а то сопрут приз. Вот и Буратино к нему. – Валерий повернулся к Петро: – А ты чего, Петро, высветлился?

– Ребята, приходите. В воскресенье свадьба. Да, Оля?..

– Да, Петя.

– А чего ждать воскресенья? Уже вся печенка изныла, – вклинился Георгий-сварщик.

– А у тебя бы отчего изныла?

– Как отчего? Одно звено, одна семья, один за всех, все за одного.

– Маму ждем, – доверительно сказала Ольга Натке. – А так все готово.

– Это наша Натка.

– Так уж и наша, – заухмылялся Георгий-сварщик, – надо еще заиметь. Семку надо спросить. Он что-то все к Натке льнет.

Но тут заиграла музыка, и Георгий подлетел к Натке.

– Молодой человек, полегче на повороте. – Семен грудь колесом, сунул Георгию в руки самовар. – Разрешите, Наталья? – Семен опередил Валерия и подхватил Натку.

– Видал? – округлил глаза оробевший сварщик. – Ну, дела! Такие живьем ощипают. Разреши, Петро, я с твоей Олей.

– Мы и сами с усами, – засмеялся Петро и вывел на круг свою Олю.

– И что мне этот самовар Семка подсунул? – Георгий поставил его на подоконник.

– А говорят – один за всех… Пошли, Валера, покурим, а вообще-то не зевай. Уведет Натку этот рыжий Семка. Теперь доверять никому нельзя. Вот как у тебя с Танькой-то.

– Нельзя, – согласился Валерий, – на своей шкуре испытал. Урок впрок.

– Дубленая она у тебя, шкура-то, – прикуривая от спички Валерия, не то спросил, не то утвердил Георгий.

Когда Георгий щурил глаза и лучики морщинок от глаз бежали к виску, он точь-в-точь походил на Валериного дядю Егора. И Валерию доставляло удовольствие Георгия называть по-домашнему Егором. Сварщик это чувствовал и всегда широко и радостно улыбался.

В курилке было дымно, и Валерий с Георгием стали пробираться поближе к форточке. И тут Валерия потянули за рукав.

– Держи, именинник.

Перед его носом вырос стакан с водкой. Валерий посмотрел на поднос: начатая бутылка, сыр, колбаса на газетке. Стакан держал настройщик телевизоров Шурка Шмаков.

– Извини, – сказал Валерий, – мы же не скоты в этом «салоне» лакать.

Кто-то подтолкнул под локоть Шмакова, и водка плеснулась из стакана. За спиной засмеялись. Шмаков сощурился, приблизил к Валерию лицо, как бы стараясь получше разглядеть Котова никелированными глазами.

– Брезгуешь? – дыхнул винными парами в лицо Валерию. – Я тебе кислород перекрою…

– Мужики! – вклинился могучим плечом Георгий-сварщик.

– Шура, в самом деле, мы же люди, – кто-то пытался оттянуть Шмакова за рукав.

– Да что с ним, выбросить, – послышалось несколько голосов, – ишь, курилку в свинарник превращаем.

Валерий почувствовал, как отскочила пуговка от воротника его рубашки.

– Ну, это уж слишком, берем его, Георгий.

Подскочило несколько парней, и любителя распивочной вынесли в коридор.

– Вот, хомут, еще брыкается, – возвращаясь в курилку, выговаривал Георгий.

Пытался прикурить папиросу, но руки дрожали.

– Так я пошел, – сказал Валерий, бросил в урну недокуренную папиросу.

– Иди, иди, Валера, я люблю покурить с чувством, с толком, с расстановкой, а то в самом деле рыжий Семка уведет Натку. А она ничего, Натка, хорошенькая. Я как-то раньше не замечал, – признался Георгий. – Видная будет женщина… Ведь они как, девчонки: до поры голенастые, а в силу войдет – и глаз не оторвешь… И все при ней…

Натка на фоне кремовой, спадающей до паркета шторы в своем черном строгом платье словно вписалась тушью. Валерий обратил внимание на волосы Натки – золотистые, блестящие. Они струились по острым узким плечам. Высокий каблук открытых туфель еще резче подчеркивал стройность ног. Даже Семен рядом с ней выглядел джентльменом. «А ничего парнишка Семка», – подумал о нем Валерий, Натка о чем-то вдохновенно разговаривала с Семеном.

– Не помешал? – поклонился Валерий.

– Ну что ты, мы о тебе говорили, – сказала Натка. – Семе тоже очень нравится наш клуб. Только плохо, что один зал: когда кино, потанцевать негде.

Натка походила сейчас на маленькую девочку, которую впервые привела мама на елку, и все волшебство цветных шариков, лампочек отражалось в ее глазах.

– Клетушек каких-то уже нагородили, – вдруг сказал чем-то недовольный Семка, – кабинетов наделали…

– Сам ты кабинет, – съязвил Валерий.

– Зачем ты, Валера, так? Сема даже очень разбирается и в отделке и в архитектуре, – вступилась за Семена Натка.

– Спелись, да? А я с вами и не спорю. Клуб ведь рассчитан на работу кружков, собственно, это не клуб даже, а кинотеатр. Наши уж «подрисовали» второй этаж.

– Пошли посмотрим?! – предложил Семен. Валерий отдернул штору, посмотрел, здесь ли самовар. Самовар отразил в своих никелированных боках озабоченную физиономию Валерия.

– Ты, Валера, гидом будешь, а мы гости, ладно? – И Натка взяла Семена под руку.

Семен не знал, как ходить под руку с девушкой, и от смущения артачился.

Они поднялись по широкой белой лестнице, и Валерий открыл первую дверь.

– «Зал Чайковского».

Столы были завалены пальто, а паркетный пол – валенками. Открыли другую дверь. Эта комната была пустая, большая и светлая, резко пахло красками.

– Ничего, вместительная, такую бы звену, а, Валера?

– Когда женишься, отвоюем у клуба тебе. А теперь сюда прошу, – посторонился Валерий. – Здесь апартаменты для кройки и шитья.

– Серьезно, Валера?

Валерий щелкнул выключателем. Люстра с множеством хрупких подвесок нежно прозвенела… Стены ослепительно белы. Паркетный пол отражал люстру. На столах новенькие швейные машинки.

– Лучше бы кружок автолюбителей организовали. Кому это шитье надо? – запротестовал Семен.

– Но ты, Сема, напрасно, – возразила Натка.

– Что напрасно? Платья штабелями в магазине висят, запутаться в них можно.

Заглянули еще в комнату, третью, – ведра, банки с краской, обшарпанные кисти.

– Хорошо бы морса по стаканчику, сбить привкус краски.

– А мне мороженого две порции, – заявила Натка.

Но в буфете, кроме конфет и папирос, ничего не оказалось.

– Пошли потанцуем, – махнул рукой Валерий.

– Вы топайте, а я конфеток прихвачу, – потянулся к буфету Семен.

– Ну, где вы есть, – укоризненно встретил Петро Валерия с Наткой, когда, они вошли в зал. – Наши призы рвут. Вот, видал, – помахал он мочалкой, – Оля моя знаешь как читает стихи…

Валерий протиснулся на круг: за столом жюри, на столе – куколки, петушки, медведь, надувной гусь. Георгий, стиснутый толпой, читал басню про непьющего воробья.

– Мне вот тот плюшевый медвежонок нравится, – приподнявшись на цыпочках, шепнула Валерию Натка.

– Эт мы сейчас!

– Погоди, Валера, читает человек, послушаем.

Георгий читал сбивчиво, перевирал слова, и ребята от души хохотали. Он закончил и потянулся за плюшевым медведем, но жюри ему выдало зайца из серии «Ну, погоди». Георгий заспорил, запротестовал:

– На черта мне ваш заяц многосерийный. Тоже нашли, чем завлекать, лучше бы организовали как следует буфет.

Георгий распаренный, с прилипшими на лоб волосами подошел к Валерию, одной рукой застегивал пуговицу на пиджаке, в другой держал зайца.

– А что, в самом деле, Валер, – все никак не мог успокоиться Георгий. Он сунул зайца Натке, – ситра бы?

– Тебя из пожарной кишки сейчас не зальешь, – сказал, смеясь Валерий.

Георгий состроил такую рожу, что Натка не удержалась, звонко рассмеялась.

– Ну, заяц, погоди!

– Ты куда, Валер?

– За плюшевым медведем.

– Давай, давай, Валер, – подначивал Георгий, – пусть ваших знают, пой, а я пойду горло драть за приз. Пусть нам отдают зверя, у нас девушка.

Натка увидела, как Валерий, словно игла в стог сена, провалился в толпу, а через минуту он уже стоял на сцене. Откинул со лба волосы, словно боднул кого-то. Ему подвинули микрофон.

– Давай, Валера!.. «Русское поле»! Валера! – кричали и хлопали со всех сторон.

У Натки оборвалось, упало сердце. Валерий поискал Натку глазами и, когда встретились взгляды, подмигнул ей и запел.

Натка очнулась только тогда, когда захлопали и закричали «бис»! Валерий пробрался к Натке, плюхнул ей в руки пузатого медвежонка.

– Бис! – кричала громче всех Клавочка.

– Пошли, Валера, домой, уже поздно. Завтра папе вставать, а у меня к завтраку ничего не приготовлено. И уходить-то не хочется…

Валерий с Наткой оделись, он помог Натке натянуть меховые унты, и Натка вся разрумянилась.

Воздух у фонарей искрился серебряной пылью. Под ногами со стоном всхлипывала пороша. Вздрагивала земля от взрывов на основных сооружениях, и тогда с проводов облетал трубочками снег и пунктиром перечеркивал дорогу.

– У тебя хороший голос, Валера, немного слух подводит, но ты бы мог стать настоящим певцом.

– Чем слабее слух певца, тем громче должны быть аплодисменты.

Натка рассмеялась.

– Скоро профессиональных артистов не будет. По мне, так это неплохо, – развеселился Валерий. – Покрутил гайки, попел, поплясал, стихи почитал. Плохо? Не плохо!

– А не кажется тебе, Валера, что от такого подхода к искусству сплошная серость будет.

– Ну, таланты прорвутся! На людях виднее, кто чего стоит. – Валерий одной рукой поддерживал Натку, другой под мышкой держал самовар. На обочине дороги парил оставленный открытым «колодец». Валерий отпустил Натку, поставил самовар на снег и надвинул крышку.

– Валера, я может быть, сегодня самая счастливая на свете.

Натка приостановилась, застегнула Валерию куртку на все пуговицы.

– Да ладно, – взбрыкнул Валерий, – не хватало еще этого, как маленькому.

– Застудишь бронхи. Пока молодой – горячий, а потом…

Валерий сдался, а сам подумал: «Взрослая какая-то Натка».

– Давай, Натка, понесу и медведя, замерзли руки?..

В окнах Наткиного дома горел свет.

– Папа еще не спит, – сказала Натка, загораживаясь от налетевшего резучего ветра.

Они вошли в подъезд, и Натка щелкнула выключателем, прикрывая от света глаза рукой.

– Спасибо, Валера, за вечер. Спокойной ночи. – Натка улыбнулась ему, взяла игрушки и побежала не оглядываясь по ступенькам. Хлопнула дверь.

Валерий шел и все досадовал – даже не поцеловал Натку. На крыльце общежития он остановился, стараясь угадать Наткин дом, поселок. Он еще теплился редкими огнями, с реки наплывал и штриховал фонари редкий туман. Валерий прислушался: в распадке потинькивал, крепчая, мороз.

«Скорее бы утро, – сказал себе Валерий, – да на работу».

Он с трудом, со скрипом отворил дверь. Стараясь как можно тише стучать мерзлыми ботинками, проскользнул в сушилку, захватил с вешалки подсохшую робу и на вытянутых руках понес ее по коридору в комнату. Толкнул дверь и удивился: на кровати Петро Брагина без пиджака, в галстуке сидел Семен и читал «Огонек», он даже головы не поднял, когда вошел Валерий.

– Что же это ты, жених, бросил невесту?.. – сказал Валерий.

– Невеста без места – жених без венца, – ответил недружелюбно Семен.

– Ты чего такой сердитый?

– Из-за чего мне, по-твоему, радоваться?

Валерий сбросил ботинки, уселся с ногами на кровать и стал греть руками пальцы ног. Посмотрел на Семена: непонятно, чего человек хохлится, чем недоволен? Зеркало на стене отражало портрет Сергея Есенина с трубкой – подарили ему ребята за песню «Выхожу один я на дорогу». Зеркало, наверно, Петро заберет. А вот этих артисток – испохабил всю комнату, со всего света насобирал, наклеил, – этих соскребать надо: заглянет Натка, что подумает? Валерий так рассматривал свою комнату, вроде Натка собиралась переходить сюда. Мосты… мосты, пожалуй, можно оставить, все равно живешь как в лесу, в этой арматуре. Тут были и фотографии, и вырезки из газет, из журналов. Их собирал где только мог Петро и наклеивал. И чем Валерий пристальнее их разглядывал, тем все больше находил интересных деталей, конфигураций. У каждого моста как бы появлялось свое лицо, своя фигура и даже характер.

– Надо же, – вслух удивился Валерий. – Пусть мосты остаются, а вот артисток соскребу. Слушай, Семка, а ты кого ждешь?

– Тебя.

– Меня? Я пред ваши светлы очи явился.

– Это еще надо узнать, светлые ли они у тебя, – огрызнулся Семен.

Валерий засмеялся, но тут же осекся. Семен и не думал шутить. Валерий встал, подошел к столу. Семен упорно не поднимал головы от «Огонька». Валерий с силой приподнял голову Семена от журнала. Семен оттолкнул его руку.

– Сядь, Валерий.

Валерий сел.

– Ясные, говоришь, твои глаза? Бесстыжие – вот какие!..

– Объясни! – повысил голос Котов.

– Что объяснять? Одну охмурил, за другую взялся, красюк синегорский… Неотразим, да?!

Семен встал.

– Ты чего, – насторожился Валерий.

– И двину, не посмотрю, что здоровый. Ишь, моду взял, у нас так не делают.

И Семка направился к двери, но Валерий преградил ему дорогу.

– Подожди, Семен, ты что, влюбился в Натку?

– При чем это здесь? Она девчонка славная, беззащитная. Опалит крылышки вот об таких.

– А если я ее люблю!

– Это еще что? Когда успел?

И Семен не мигая уставился на Валерия.

– Смотри! – повысил он голос. – Еще с Наткой бесчестно поступишь, не брат ты мне… – и захлопнул за собой дверь.

Валерий повертел головой, будто искры за воротник нападали.

– Ну денек, – выдохнул он и устало опустился на кровать. – Ну, Семен, вот рыжий ерш… Правду говорят: в тихом озере черти водятся… Но ведь он-то прав. Эх, Семка, Семка.

Сколько Валерий так просидел, не ощущая босыми ногами ледяного пола, не знает. Из забытья его вырвал Петро. Он ворвался в комнату и с порога запричитал:

– Валер, будь другом, перейди к Семке, у нас уж с Ольгой кишки в брюхе замерзли. У них в общаге новенькая дежурит… Не пустила.

– Буду. – Валерий свернул простыни, одеяло, подушку и вышел.

Оля в коридоре жалась к стене. Видно было, что она очень замерзла. Даже веснушки спрятались. И вид у нее был сиротливый. А взгляд – боязливый – резанул Валерию сердце жалостью, и почувствовал он себя виноватым, что не в состоянии помочь другу так, чтобы глаза Олины светились счастьем. Валерий толкнул дверь в комнату Семена. Семен лежал поверх одеяла в галстуке, с открытыми глазами.

– Можно? Я у тебя вздремну?

Семка придвинулся к стенке.

– Ложись…