Текст книги "В ожидании счастливой встречи"
Автор книги: Леонид Кокоулин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 14 страниц)
Семен Корешков
«Пока, Семен, за материнскую юбку держаться будешь – ходить не научишься», – сказал дядя Вася Пермяков между прочим, а Семену эти слова в душу запали. «Тоже, скажет дядя Вася, я в седьмой перешел, а он «ходить…» – рассказал Семен матери.
Семен любил мать, да у него на всем белом свете, кроме, нее, никого не было. Да вот еще Люда Арефьева – соседская девчонка. Они с ней и росли вместе и играли одними игрушками. Болезненного Семена ребята не принимали в свою компанию. Вечно мать кутала его в теплый, на овечьей шерсти, платок, он и походил на девочку, а для Люды живая кукла. – Люда обожала Семочку и, хотя была на год младше Семки, считала себя старшей и тоже Семкиной мамой.
Семка подрос и горой стоял за Люду, но все равно она считала себя взрослой, кутала Семку, и, чтобы его «не охватило, ветром», как говорила тетя Люба – Семина мама, Люда крепко стягивала концы платка на Семкиной хлипкой спине.
Отца Семка не знал, да особенно и не задумывался, какой он есть. Но однажды, Семке тогда было года четыре, заехал к ним дяденька, в летных унтах, кожаной на меху куртке. Семка прибежал домой, увидел зареванную мать, налетел на дяденьку с кулаками. «Ты не смеешь, Сема, так на своего отца», – заступилась мать.
Дяденька в летной, куртке ушел и больше никогда не приходил. И потекла жизнь Семки спокойная, без особых перемен и захватывающих событий, если не считать первый школьный звонок.
Люда не могла бросить на «произвол» судьбы своего Семку, да и самой ей страсть как хотелось сесть за парту в Семкин класс. Знакомая учительница не прогнала: «пусть посидит день-два – надоест». Так Люда и осталась в Семкином классе.
Зима сменяла лето, и каждый раз мать Семки ждала, что за лето окрепнет сын, но за шесть лет Семка только вытянулся, но обогнать в росте Люду так и не смог. Как был «ботва», – так и остался, узлом вяжи Семку. Вторым событием, изменившим Семкину жизнь так, что стало жаль времени на сон, – было появление этажом выше дяди Васи Пермякова. Дядя Вася приехал с Севера и совсем не походил на пенсионера – заядлый рыбак, он и Семку втравил в рыбалку. Прибегут из школы: Людка к себе домой, Семка бух, бух по лестнице к дяде Васе. В однокомнатной квартире у дяди Васи порядок: на полу ковровая дорожка, диван, два кресла, два стола и еще места хоть в хоккей гоняй, не то что у Семки, как говорит дядя Вася, – «свинья ляжет, хвост некуда протянуть». Дядя Вася и второй стол поставил для Семки.
Семке очень хотелось, чтобы мамка с дядей Васей поженились. Вот бы как славно было. Дядя Вася и к Семке заходит чаю попить. Мать тогда оладьев настряпает и все дружно сидят за столом, говорят по-семейному. Другой раз прибежит Семка с улицы, а мама с дядей Васей сидят, хорошо беседуют. Что бы им не быть вместе? Что-то не добирает Семка своим неокрепшим умишком.
Дядя Вася если не рыбачит, то зазря дома сидеть не станет, не может – он сам об этом Семену высказывал. У него дружба с соседним механическим заводом, завод-то, правда, с одной трубой – ремонтный, но все равно стучит, шипит, ухает. Первый раз дядя Вася взял Семку о собой на завод, так Семка там ничего и не понял.
После седьмого класса он освоился. Дядя Вася и ключ, и пилу по металлу даст Семке. С молотком не все сразу получалось: по пальцам норовит садануть. «Ну так ты, парень, совсем молодец, смотри инструмент не задуши», – и покажет, как надо держать молоток.
В цехе Семка освоился. Там он стал и присматриваться к людям. Не раз он дядю Васю сравнивал с бригадиром, и выходило по Семкиному разумению: бригадир против дяди Васи как недомерок ростом да и делами. У дяди Васи отдельный и верстак, и тисы, и шкафчик с инструментом. Дядя Вася особые заказы выполняет, «тонкую» работу делает: по аккордному наряду штучное изготовление. И за помощью тянутся к дяде Васе. Не раз от слесарей Семен слышал: «Вот бы кого в бригадиры – дядю Васю». Но Семка знал – не пойдет дядя Вася в бригадиры, он пенсионер и работает не полный день, а бригадиру ого-го как надо крутиться. Другой раз Семка задумается, не устраивает слесарей бригадир, а прямо человеку в глаза не скажут. Наоборот, при бригадире «Степаныч, Степаныч…». И в день получки бригадир вместо трояка рубль кидает, а вот дядя Вася так не сделает. Он и голову свою седую как-то по-особому носит – высоко. Дядя Вася «скинется», а не ждет, пока сбегают за бутылкой – за удочку и к двери. Бывает и остановят его: «Зачем твой рваный, не нищие…»
Дядя Вася нахлобучит такому кепку на глаз: «Коллектива лишаешь, я, парни, свою кадушку выцедил».
– Семен, ты взял банку с червями?
На рыбалке дядя Вася совсем другой, не такой, как в цехе у тисов, – мечтательный, и про поклеву забудет – уйдет глазами за реку, а сам рассказывает о Крайнем Севере. Семка видит стройку и берега северных диких рек, видит, как перегораживают плотиной реку делают запруду, возводят и раскручивают агрегаты.
А про охоту начнет оказывать дядя Вася, Семка не заметит, как и ночь истлеет, ужмется в распадки, и только когда хлестнут по воде сиреневые с красным внутри всполохи, Семка очнется.
– Ты, Семен, рот-то закрой, а то галка влетит.
А Семену все глубже, глубже и сильнее западает то, о чем говорит дядя Вася. Особенно ему по сердцу мужское товарищество.
«Вот бы мне так», – размечтается Семка. В классе у них не было такого братства.
Бывало, загрустит дядя Вася о своих товарищах, что на Колыме выполняют государственное задание. По разумению Семена, и сам дядя Вася ни за какие бы блага, пока стучит сердце, не уехал с Севера, «Да вот так сложилось», – поясняет дядя Вася, а как «так сложилось», не рассказывает.
«Был бы я покрепче, – признался как-то дяде Васе Семка, – махнул на Колыму…» – «Здоровье, говоришь?» – после некоторого раздумья роняет дядя Вася. Его слова падают на воду и вращаются, высверливают воронку в Ангаре, и в этой воронке отражается и лес, и трава, и воткнутое в песок удилище. «Здоровье, говоришь, – с глубоким вздохом повторяет дядя Вася. – Это та вершина, Семен, которую каждый должен достичь сам… Давай споем, Семен?» – И затягивает дядя Вася свою любимую;
…Горы синие вокруг.
Небо синее,
Даже речка Колыма
В синем инее…
Рыжий Семка видит безбрежную синеву, и ему нравится, как поет дядя Вася, и ему ох как хотелось бы посмотреть на эту синеву, и Семка ломающимся голосом подхватывает песню, помогает дяде Васе. Особенно нравятся Семену слова:
Вы нам письма пишите,
Наш адрес весь:
Синегорье, Колымская ГЭС…
Дядя Вася мастер и уху стряпать, поколдует над котелком и картошку не переварит, и рыба в самый раз, перчику побросает, лук в последнюю очередь – как за ложку взяться. Какой бы улов – большой или малый ни был, отделит самую свежую в чистый целлофан: «Это матери, Семен. Тут хватит и пирог загнуть».
В десятом перед самыми экзаменами Семен заболел. Одно утешало – Люда и дядя Вася наведывались каждый день. Как говорят, пришла беда – отворяй ворота. У Семки их две приключились: завалил по химии экзамен и Люда стала встречаться с другим парнем. Сколько себя помнил Семен, столько и Люду. Он уже привык к мысли, что она всегда с ним будет, а придет время – и он женится на Людмиле Арефьевой. А получилось как? «Ну что ты, Сема? Ты мне, ну, как тебе сказать, ну как сестренка – братик… Семчик»… Эти слова и сейчас горячим керосином жгут Семену нутро. А за углом тогда стоял и ждал ее парень подтянутый такой, в погонах.
В то утро, после выпускного вечера, посмотрела Любовь Ивановна на сына: вырос Семен.
«Ни в какой институт не иду, буду бульдозеристом». – «Сема!» – только и выдавила мать. Она хотела, чтобы сын стал юристом – «защитником».
«Ну какой из него бульдозерист, господи», – сетовала она дяде Васе. «Да-а, жидковат маленько, – ощупывал плечо Семена дядя Вася. – Ну да не беда. Послужит, солдатской каши поест, отбою не будет от невест. Ни в теле, а в духе надо, Семен, силу искать, там она заключена».
Через неделю Семен зазвал дядю Васю за дом и показал на двух столбах перекладину. Он попытался подтянуться на руках, как гусенок вытянул шею, а перекладины не достал. «Лапша», – сказал дядя Вася, покашливая в кулак.
Провожали Семена в армию весело, всю ночь у подъезда под радиолу танцевали, но Люды не было.
Два года ожидания показались матери вечностью.
Отслужил Семен, вернулся домой.
«Нут-ко, нут-ко, – притопал сверху дядя Вася. – Притронуться боязно, как надраенный медный котелок! А в самом деле орел», – повертел он Семена.
А Семен увидел, что сдавать стала мама – лучики морщинок к виску прострелили. Уставать больше стала. Целую смену ведь на телефоне – Любовь Ивановна по-прежнему работала телефонисткой. Дядя Вася как был кряж, так и остался, разве чуть помедлительнее стал. «А черта ли мне – босиком по росе!» – приговаривал он.
– Ну, так как ты, Семен, в институт – надумал?
– На бульдозер, дядя Вася.
– Значит, зуд так и не прошел.
Через несколько дней принес дядя Вася Семке замусоленный, но вполне пригодный учебник.
– С бульдозеристом договорился, тут недалеко карьер – грызи пока теорию.
К обеденному перерыву, когда ставили на прикол машины, дядя Вася с Семеном садились за рычаги.
Бывает, вылезет на гусенице палец, подаст ему дядя, Вася кувалду. Семен размахнется, не удар – жванина. Месяца через два дядя Вася похвалил:
– Молодец, Семен, высекаешь искру.
«Не всякому дано головой прошибить фанеру, – уговаривала мать сына, – остепенись».. А дядя Вася только посмеивался да подбадривал Семена. «Еще маленько влить дрожжей, и укиснет опара».
Как-то дядя Вася собрался на подледный лов, шел мимо, потянуло поглядеть на «моржей». Если бы дядя Вася своими глазами не видел, не поверил бы: «Семка – морж. Ну, Семен». Никак не мог успокоиться дядя Вася, но Любови Ивановне не сказал.
Стоял январь. День короткий, серый. Семен влетел в комнату и с порога выпалил:
– Мама, собери рюкзачок!
– На рыбалку, что ли?
– На Север, мама!
– Ну так же не делают, дядю Васю надо позвать… Ведь к его друзьям едешь…
Был пирог со свежей рыбой, посидели хорошо, по-семейному.
– Люба, вы не беспокойтесь, в обиду Семена не дадут. Иван Иванович Шустров там. Друг мой. Ему и письмо Семка отдаст.
Дядя Вася запел, Семен подхватил:
Горы синие вокруг,
Небо синее.
Даже речка Колыма
В синем инее…
Вы вам письма пишите.
Наш адрес весь:
Синегорье, Колымская ГЭС…
Проводили мать с дядей Васей Семена к месту сбора колонны.
Колонна машин из Иркутска уходила на Невер. С Невера по Якутскому тракту – на Колымский, а там рукой подать – тысячу верст – и Синегорье.
Егор Жильцов
Сборку и выверку пролета нижней части моста доверили Егору Акимовичу Жильцову. Через Колыму поперек реки уже выстелилась насыпь, достала русловую опору. Иван Иванович распорядился полотно сверху подсыпать мелким грунтом, укатать его, отутюжить бульдозерами. Плотина получилась по гребню удобная, достаточно широкая, гладкая, как спина морского котика. Хотелось даже ее погладить.
Жильцов походил, походил по насыпи с рулеткой в руках. На морозе рулетка, когда он ее крутил, хрустела, словно жевала сухари, но стоило ее смазать, как что-то в ней заклинило, и лента уже не вытягивалась. Егор отнес ее в будку и попросил Георгия сварить ему из труб шагомер, объяснил конструкцию.
– Понятно.
Георгий нашел полдюймовую трубу, разметил, нарезал куски, сварил. И «шагало», как прозвали этот циркуль парни, получилось наподобие циркуля – буквой «А». Егор взял заготовленные заранее деревянные колышки, «шагало» и вернулся на плотину. Каждый раз после очередной придумки Егор себе удивлялся и все старался докопаться, как это ему пришло в голову. Да и не только себе – Валерию. Все видели лиственницу, а приспособить ее как блок только Котову пришло в голову, Значит, голова, мозг сам хочет изобретать, он любит головоломки. Люди только отключают его возможности. Запомнились ему слова приезжего лектора, что человек еще не знает зачастую своих возможностей и за всю жизнь так может и не проснуться его дарование. Надо с себя похлеще спрашивать, думать, чтобы голова горела. Поговорить бы с Валерием – как он идеи рожает?
Валерий пригнал трейлер с брусом. Жильцов помахал ему рукой: сейчас проверим.
– Видишь колышки?
– Вижу. Кукурузу высаживать собрался, – заключил Валерий.
Егор громко отсморкался обмороженным носом.
– Ну, Валерий, грузи конструкции, начнем с божьей помощью выставлять мост на постоянное местожительство.
– Поломаю твою городьбу из колышек.
– Это тебе дорожная разметка, нарушишь – права положишь, – серьезно предупредил Жильцов и взялся за свой циркуль.
– Ну, на кой он? – Валерий пнул колышек.
– А подумать? – Жильцов отложил шагомер, вынул из-за голенища молоток и вогнал колышек в плотину под самую маковку. – Ну так как, Валерий, если подумать? – поднялся с колена Егор Акимович. – А, Валерий?
– Он нагородил, а я ломай котелок, – коснулся Валерий рукавицей шапки.
– Ну а все-таки? – Егор Акимович придержал Валерия за плечо. Ему очень хотелось, чтобы Валерий подумал.
– Ты мне, Егор, ребусы не загадывай, давай ось моста, и…
– Маловато выдержки, прямо скажем, – не то удивился, не то пожалел бригадир. – Ну, если, скажем, поставишь трейлер с конструкцией на глаз и ошибешься: не дотянуться стрелой до оси. Значит, снова грузи, вези…
– Стоп! – рассматривая по колышкам разметку на плотине, остановил Валерий. – Понял: заезд, разворот, установка трейлера, крана. Ушлый же ты, Егор, – засмеялся Валерий.
– Разметку не сотри, пока монтируем, – уже на ходу предупредил Жильцов.
«Век живи, век учись, – вспомнил Валерий слова Ивана Ивановича, – а дураком помрешь».
Такелажники уже вовсю пластались на насыпи: резали брусья, выкладывали клети.
– Поджимают мужики, – не то обрадовался, не то испугался Валерий и побежал на площадку к своему звену. Петро выставил уже кран, парни стропили к подъему конструкцию.
– А где трейлер? – спросил Петро. – Кран держим.
– Ну, чего кричишь? Как стропишь, Петро?! – подергал Валерий за строп.
– Это я так, для понта, стропы набросил, чтобы кран не забрали, – вполголоса пояснил Петро.
– Ну это ты зря, ты как тот Адам: сам не гам и людям не дам.
– Хотел как лучше…
Валерий терпеть не мог показухи, не любил он и когда человек не работал, а ловчил. В таких случаях с Котовым спорить было бесполезно.
– А почему «закуски» не подложил? Досок не стало? Пережмем – испортим трос. Брось, Петро, бабкину привычку у деда в штанах искать отмычку.
Петро сбегал в будку за пилой, принес доски, и с Георгием напилили «закусок» – подкладок. Тем временем Валерий подогнал трейлер. Конструкцию грузили при тройной сигнализации: морозный туман настолько загустел, что в десяти метрах нельзя было разглядеть человека, поэтому Валерий подавал команду сигнальщику, тот второму сигнальщику, а второй – уже крановщику.
Первый поезд конструкций на плотину Валерий притащил тягачами тогда, когда клети уже были выставлены. Крайнов с Жильцовым нивелировали основание под монтаж. Валерий подумал: как Пат и Паташон – Крайнов с нивелиром, Жильцов с рейкой. И что они в этой мути видят? Котов, не сбив ни одного колышка, поставил трейлер. Тут же саданула мысль: а как сдадут эти клети, дадут просадку? Конструкция-то, дай бог здоровья, тяжеленная. Но, бросив взгляд на домкраты-бутылки, тонн в сто грузоподъемностью каждая, успокоился.
– Ну что, Егор Акимович, – подбежал он к Жильцову, – выставлять? У вас все готово? Принимай конструкцию…
Жильцов переглянулся с Крайновым. Крайнов кивнул.
– Валерий, – с некоторым раздумьем сказал бригадир, – поручаем тебе, твоему звену первую деталь поставить.
У Валерия вдруг перехватило дыхание.
– Мне?! – чужим голосом переспросил он.
– Только людей из-под груза уберите, – предупредил Крайнов.
Валерий понимал, какое дело ему доверили. Застропили двумя «пауками» тавровую балку нижнего пояса моста. Еще раз просмотрел, ощупал Валерий строповку. Нет ли перекоса, не пережало ли трос, сам уложил в зев на гак все стропы. Ветер срывал и срывал морозный туман с плотины и сваливал его к противоположному берегу реки. Он будто в помощники записался: крановщику было легче ориентироваться, отчетливее выделялась балка.
– Внимание! – свистнул Котов.
Кран коротко отозвался.
– Вира!
Кран крякнул три раза, и запели блоки, зазвенели тросы, и – кран присел. Мелькнуло мгновенное желание – дать отмашку – отбой. «Так однажды было, кран «приседал», на Вилюе», – вспомнил Валерий, и ему сделалось жарко. Тогда поднимали базу экскаватора. В то время Жильцов только «натаскивал» Валерия. Груз был до предела тяжел, и все тогда затаили дыхание – возьмет ли кран? Валерий стоял рядом с Егором, а Егор шапку сдвинул на затылок. Это он делал только в самом крайнем волнении. Егор вскинул руки, кран натужился и взял груз, и база экскаватора оторвалась от земли. Валерий взглянул на стрелу, на небо, на тучи, и ему показалось, что кран падает. Валерий закричал. Крик резкий, пронзительный, он и сейчас его помнил. Крановщик резко нажал на тормоза – загудело, затрещало, застонало. Валерий открыл глаза. Стрела крана была свернута в рулон. От резкого торможения лопнул трос, стрела пошла с такой силой вверх…
Валерий на всю жизнь запомнил тот случай и правило: один командует краном. Никому не дозволяется махать руками, сбивать крановщика.
Крайнов сейчас наблюдал за Котовым, но и пальцем не пошевелил, порядок есть порядок. Людей рядом нет – не ровен час, оборвется кольцо «паука» на таком морозе. Егор тоже следит вполглаза за Котовым, но у него правило: доверил звеньевому или монтажнику – не мешай, не встревай во время работы. Встрял сам – снял с другого ответственность. Во время перекура он разберет работу Валерия, отметит плюсы и промахи. Валерий рукавицы сбросил, замер, только правая рука на вылете, большой палец работает, показывает направление – лево или право. Егор оценивает выдержку парня. Балка оторвалась от трейлера – просвет миллиметров двести. Валерий останавливает подъем. Эти минуты кажутся Егору годом. Но вот балка снова поплыла в воздухе, описала полукруг и остановилась над клетями. Поползли еще минуты. Подходит Егор Акимович. Он не торопится, горячку пороть не станет: сыпьтесь с неба камни – у него свой почерк в работе. Егор еще раз проверил оси – не сбили ли струны, и только тогда велел Валерию опустить на место балку. Только она коснулась клети, как монтажники тут же направили ее в створ по Егоровой отметке красным карандашом на самом верхнем брусе. Кран опустил конструкцию, тросы ослабли, облегченно вздохнул и Крайнов.
– Как говорится, с началом вас всех, – поздравил парней Егор Акимович. – Теперь, пока мы фиксируем балку, ты, Валерий, вези фермы. Восхищаться летом будем на мосту…
Валерий со своим звеном съездил за фермой, погрузил, привез ее на плотину.
– Время бы и пошабашить, – поглядел на часы Петро. – Столовую закроют, а, Валер? Чайком бы погреть душу.
– Душа – она холода не боится, вот ноги зашлись, – уточнил Георгий. – Тут уж не до жиру – быть бы живу…
– Ух ты, время-то бежит, – спохватился Валерий. – Свистать всех наверх!
– А кого свистать? Четверо нас. Володя в отпуске, – подсчитал Петро, – остальные поели, да вон еще с тягачей ребята.
– Ставь на прикол – и вперед. Вот только Егора предупрежу.
Жильцов пошел в обогревалку, а Валерий побежал к «летучке».
В столовую уже не впускали. Валерий подергал за ручку дверь – не подалась. Он с крыльца заглянул в окно. За столами сидел народ. Надо подождать, когда выходить будут. Дверь открылась, и Валерий тут же сунул ногу в притвор.
– Пусти, мы тоже люди. Только с работы.
– А мы не люди, с пяти утра на ногах, – женский голос взвился до визга.
– Тетя Мотя? Вы?
– Вот паразиты, хоть погибни на корню, сознания у людей нет. Лезьте уж. – Тетя Мотя приоткрыла побольше дверь и тут же запричитала: – Дверь с петель рвут, не могут наесться. Распустили брюхи.
Валерий как на коньках подкатился по крашеному полу к раздаче.
– На всех давай, Валер. И суп, и борщ, по два вторых, чтобы дома не журились, – наказывал Петро.
После щей и котлет тяжело выходить на мороз, лучше уж все поставить, а потом в столовую.
Приехали на плотину. Парни монтажные пояса на себя – и на ферму карабкаются по подносам ловко, но быстроты нет.
– Маленько переел, – сознается Георгий, стыкуя консоль фермы. – Пояс в талии жмет.
На монтаже конструкций не принято разговаривать, лови каждое движение бригадира, угадывай его намерение. Иначе нельзя. Крайнов и тот сейчас прислушивается к Жильцову.
Выставили на клети ферму сразу преобразилось все окрест. Словно реку подменили, сузили. Одну ферму выставили, как на одну пуговицу берег к берегу пристегнули.
– Ничего себе пояс на талии Колымы, – удивился Валера.
– А ты знаешь, Валера, у француженок талии? Во, – растопырил Георгий большие пальцы в рукавицах. – Как у осы.
– А ты откуда знаешь? – засмеялся Егор.
– Знаю. Пошли в бендежку – расскажу.
– Вы идите, ребята, погрейтесь, а я тут еще поворожу, – вынимая из кармана щуп, сказал Егор Акимович. – Вот русская женщина – это женщина, что там француженка…
– Пошли, мужики, Егор и так про все знает, – поторопил Георгий.
Валерий было тоже направился в обогревалку, но, посмотрев на Егора, вернулся. Как-то подозрительно он стык «обнюхивает».
– Валерий, попроси третью бригаду Скворцова, с инструментом пусть придут, – сказал Егор Акимович, видя, что Валерий топчется рядом.
Скворцов пришел со своей бригадой, и сразу начали стыковку консолей нижнего пояса. Соединили балки, наложили пластины и тут обнаружили, что отверстия не совпадают. Не идут болты. «Без паники», – успокоил себя Жильцов и снова простучал, прослушал, проверил каждую деталь, каждую марку.
– Завод тут ни при чем, – объявил Егор и отпустил Скворцова. – А ты, Валерий, проверь щупом зазоры, у тебя глаз поострее.
Валерий тщательно проверял стыки, отверстия, даже замерил болты.
– Просадка клетей, – заявил он бригадиру. Действительно подвели клети: дают просадку, деформируются – дерево все-таки. Егор стоял около клети и, казалось, окончательно потерял всякую чувствительность к холоду и ко всему окружающему. Он отрешенно смотрел на это сооружение и, казалось, не видел его. Валерий пометался, посуетился и тоже притих, он не знал, как и чей помочь. И неуместным показался ему смех парней из обогревалки, особенно выделялся голос Георгия-сварщика.
Сутулясь и размахивая в такт шагам кулаками, Жильцов направился в прорабскую. Валерий боком – так вертолет на ветер находит на посадку – зашел в обогревалку. Парни затихли и выжидающе посмотрели на него. Белый морозный туман улегся у его ног и растворился, а Валерий все еще стоял у порога.
– «Короткие привалы, а впереди атака – вперед, друзья мои, на мост», – продекламировал Петро, надевая рукавицы.
– Погоди, парни, – остановил Валерий. – Отверстия консолей не совпадают…
– Ни хрена себе, – вырвалось у Петро. – А мы расселись – баланду травим, домкраты для чего? Пошли, мужики. Берем ломы, кувалды.
Георгий подкинул килограммов на двенадцать молот.
– Кто мы? Кузнецы своего счастья, а все остальные профессии смежные…
С присущей звену настойчивостью принялись парни за домкраты – спины трещат.
Подошел Егор, постоял, посмотрел на самодеятельность Котова. Клеть как резиновая: в одном месте поднимают, в другом – просадку дает. Сколько парни ни старались, а отверстия не совмещались, болты не шли. Валерий хватается и за кувалду. Но Егор только укоризненно посмотрит. В инструкции прямо записано; при монтаже никакого «насилия».
На Вилюе, когда собирали кран БК-1000, тоже не совпадали отверстия соединительных пластин. Так Егор применил дедовский метод – «растянул» отверстие конусной пробкой.
– Что технари думают? – взъерепенился Валерий. – Сидят по кабинетам. Ты, Егор Акимович, тоже… если нечего делать. Ворожи, а нам фермы ставить надо – протолкаемся тут…
– Ставь, кто тебе не дает, кран в твоем распоряжении, – как бы отмежевывается Жильцов.
– Как будто дело в кране?! – Валерий, взглянув на Егора, примолкает.
Лицо у бригадира стало слегка синеватым, и Валерию сейчас Егор показался совсем стариком. Взглянул – и сердце всхлипнуло. Он уже и не знает, как замять, сгладить свою грубость.
– Ну при чем тут это все, Егор, вон у Петро Ольга. Кормить ее надо, а что он в этом месяце получит, если так будем? Тоже учитывать надо.
Валерий щурится. Конечно, он по-глупому приплел сюда Ольгу. При чем здесь Егор?
– Ну, так что, Валерий, чего ждешь? Кран простаивает, зачем всем тут топтаться? – доверчиво улыбнулся Егор Акимович. И словно заглянул в сердце.
В проране реки, надрываясь, выл ветер. Малиновый столбик термометра упал на пятьдесят ниже нуля. Металл «накалился» – прикоснуться страшно.
– Егор Акимович, – сказал Крайнов, – ты бы хоть ноги погрел.
– Мороз своих не трогает, – отшучивается бригадир, и его мощная фигура горбится на отбитых пескоструем стыках. – Вот если бы вместо этих шпальных клетей бетонные тумбы подставить, глядишь, дело бы сдвинулось.
– Бетонные тумбы, говоришь? – едва выговаривает обвороженными губами Крайнов. Прикинул наметку бригадира, как бы они выглядели в натуре, и опять к Жильцову: – Я так думаю – получится: только подпятник уширить под твою тумбу не мешает.
И Крайнов нарисовал гвоздем на земле, какой бы он хотел подпятник.
– Считать надо. Ступай потяни логарифмическую линейку, – советует Егор Крайнову, и голос у него мягкий, уважительный.
У Крайнова коленки уже одеревенели, не гнутся, пошел, как на костылях, хоть и в ватник вырядился. «Продувает как голого, надо бы поверх брезентовую робу натянуть, – переживает за него Егор. – А так без движения загнешься».
Только один Валерий мог терпеть такой мороз. Егор Акимович не перестает удивляться своему звеньевому. Из какого парень теста слеплен? На верхотуре подряд несколько часов гайки крутит – не идет в будку. Внизу и то кишки застыли, стукни – зазвенят. Кровь, что ли, плохо греет? Обморозится парень. Егор, пригибаясь, проходит под балкой и задирает голову.
– Валерка, слезай!..
Валерий оттопыривает у шапки ухо, дескать, не слышу. Тогда Егор энергично жестикулирует.
Валерий кивает – понял. Садится верхом на балку. Снимает страховочный карабин, встает на ноги и по верхней балке, как циркач по проволоке, идет к лестнице. У Егора падает сердце, чуть скользнет – костей не соберешь. Валерий по лестнице спускается не спиной, а сбегает лицом вперед.
Егор стоит, насупившись, молчит. Валерий прикладывает руку к шапке.
– Ну, есть у человека извилины в мозгу? – наконец говорит Егор. – Ты до каких пор будешь из меня жилы тянуть?
Валерий хлопает белыми, в ледяшках, ресницами. Не поймет, к чему клонит Егор.
– Кому ты пример подаешь, – находит слова Егор и мотает головой, – чему учишь?
– Ребятам! Звену! – обрезает Валерий, догадавшись, о чем хочет спросить его Егор. – А если я буду дрейфить, кого на ферму загонишь? Никого. Ты брось, Егор Акимович, боязнь в людях развивать. Верхолаз должен всегда быть под напряжением, привыкать к высоте. Дома-то мы только спим, а так все на верхотуре. Что с Лукановым получилось? Помнишь?
– Да ну тебя, – отмахнулся Егор.
Ему было жалко Луканова. Вот уж исполнительный парень был. Никогда не нарушал технику безопасности. Бывало, метр-два высота, и то пристегнут. Егор его всем, и Валерию, ставил в пример не раз. А как-то забыл себя пристегнуть Луканов, или, вернее, забыл, что он не пристегнут, – и… «ушел» с опоры…
– Ну дак зачем звал? – поторопил Егора Валерий.
– А тебя разве не касается, отверстия ведь не совпадают, – упрекнул звеньевого бригадир.
– Ну и что теперь, все будем ходить, вздыхать вокруг этого «пояса»?
– Я не говорю обо всех. Ты бы сходил узнал, что начальство, какое решение…
– Могу и сходить, сразу бы так. Нажать там?
Валерий побежал в контору к Крайнову, а Егор, в который уже раз, толкал в отверстие призонный болт, а тот никак не хотел входить. Егор его и молотком пробовал вогнать. На глаз совсем незаметно смещение, но щуп не обманешь. Призонный болт только «теоретические» допуски имеет, а практически впритирку входит в отверстие. Можно было бы «пробками» натянуть – конусом. От кувалды бы, может быть, и пошел болт, но это мост, а не какая-нибудь другая конструкция, тут не положено конусом натягивать, да и вряд ли натянешь: сотни тонн вес одного пролета. Пока Егор возился со стыком, примерял болты, совал в одну и ту же дырку, прибежал Валерий.
– Темнишь, Егор, да?!
– Что такое, Валерий? Погрелся?
– Погрелся, – засмеялся Валерий. – Хитер бобер. Крайнов уже рассчитал тумбы. Звонил начальнику при мне. Фомичев дал добро – зеленую улицу тумбам…
– Спасибо, Валерий. А пока бетонный завод готовит подставки, ты не можешь сказать, куда кривая графика свалится?
– Могу.
– Так скажи.
– Только укрупненная сборка может спасти, другого выхода нет. Давай, Егор, укрупняться. А то график закатит глаза, умрет.
– Рискованно.
– А без риска – какая жизнь?
Егор обошел всех бригадиров, потолковал с одним, с другим. В принципе никто не был против укрупненной сборки – дело неплохо задумано. Все упиралось в кран – «кото» больше шестнадцати тонн не возьмет, два «кото» – тридцать, ну, тридцать пять тонн от силы. И то на самом минимальном вылете стрелы, а куда подашь? Попробовали укрупнить фермы с пятнадцати тонн до двадцати пяти. Краны не берут. Если и поднимают на месте груз, то не могут подать на нужную высоту – достать отметку. Егор снова пошел к Крайнову.
– Да, вижу сам, не слепой, сам не меньше твоего переживаю…
– А что из твоих переживаний? Шубу не сошьешь. Ты кран давай.
– Ну, Егор Акимович, ты как с луны свалился.
– Не знаю. Каждый за свое хлеб ест…
– Ну честное слово, – начинал «пылить» Крайнов. – У человека нервы есть?..
– Я тоже могу пойти вразнос, – предупреждает Егор. – Иди к Фомичеву, ругайся, требуй, я не знаю, как ты с ним там. А мне кран давай… Это тот помалкивает или юлит, кто боится должность потерять. Меня не понизишь. Я и так на самой последней зарубке… Что мне теперь – в газету писать?.. Или Валерку посылать к Фомичеву?
– Но смола, – кряхтит за столом Крайнов, поднимается, берется за шапку, но раздумывает, тянется к телефону…
– Ты бы, Тимофей Никанорович, с глазу на глаз поговорил. А я посижу, подожду. В случае чего – звякнешь.
Крайнов послушно отдернул руку от телефона, накинул полушубок – и за дверь.
– Еще и недоволен человек, – присаживаясь к столу, бурчит Егор.
В дверь заглядывает Валерий.
– Вот ты где, Егор Акимович, – с порога начинает на высокой ноте Валерий, – весла сушишь…
– Сядь, Валерий! – спокойно осаживает звеньевого, бригадир. – Тебя где этому учили: со старшими так разговаривать? Ну и что тросы, разве я не знаю, знаю и про тросы, пока обходились. Всяк знает, что шубинки теплее верхонок, так что из этого? На то ты и монтажник: голова посажена по циркулю – на все триста шестьдесят вращаться должна.
