Текст книги "Фартовые деньги"

Автор книги: Леонид Влодавец

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 30 страниц)

– Понимаешь, корефан, – прищурился Шура, – сдается мне, что ты больно много на эту бабу свалить хочешь. Тебе так не кажется, а?

– Нет. Баба – она и есть баба, дура подставленная. Ей сказали: вот тебе грины, свезешь Шуре, он тебя приголубит. Думаю, прикидывали, что ты ее почикаешь еще в офисе. А на тебя западню поставили.

– А почему не сразу, а на обратном пути? – Казан призадумался.

– Это у них надо спросить. Наверно, думали, что лучше тебя вместе с баксами прищучить.

– Невпротык прикид, партайгеноссе! – произнес Шура. – Если б они про баксы хоть что-то знали, то первым делом стали бы их искать. И не оставили бы одного парня на дострел, а шуровали бы всем колхозом. По-моему, ребятам надо было только одного: замочить меня по-быстрому и свалить. Ладно… Иди работай. Бабу эту, Нинку, пока не трогай. Тронешь без моего ведома – пожалеешь, и очень сильно.

– Я себе не враг. Но ты все же подумай. Змею на груди пригреть можешь!

– Разберемся… – ответил Шура.

Часть вторая
ГОСТИ ДОРОГИЕ

НА ДЕРЕВНЕ У ДЕДУШКИ

Все-таки хорошо, когда летом дожди не идут. Настроение совсем другое. Неделю назад моросило и моросило, было впечатление, что так аж до самой зимы будет продолжаться. Поскольку там, в небесах, где в отличие от земли по-прежнему господствует плановая экономика, весь годовой лимит на жару израсходовали еще в июне. Ан нет, изыскали резервы, прервали эту поливалку беспросветную и отпустили сверхплановое тепло в середине третьего квартала. И вот уже второй день солнышко усердно грело, на небе не появлялось никаких дождевых туч, а лишь величаво плыли беленькие и пухленькие, радующие глаз облака.

Епиха и Шпиндель всю эту неделю прожили очень даже неплохо. Во всяком случае, намного лучше, чем им жилось в родном доме. Хотя они дня три чувствовали себя неважно. Оба за время лежания на островке солидно простудились, и хотя до пневмонии дело не дошло, температурили, кашляли и чихали. К тому же и побои, полученные от Нинки, тоже на здоровье сказывались. Так что некоторое время они почти не слезали с печки, куда их уложил гостеприимный дед – его, как выяснилось, звали Олегом Федоровичем. Пили молоко с медом и чай с малиной, прели под тяжелыми овчинами. В общем, лечились.

Наконец температура спала, и пареньки оклемались окончательно. Стали есть каждый за двоих, радуя этим хозяев. Правда, они все никак не могли понять, что это за семейство такое: фермеры, лесники или рыбаки, к тому же толком не разобрались, кто кому кем доводится. Сначала им казалось, будто Олег Федорович – отец тети Раи и дед Юльки, потом решили, что Раисе он доводится мужем, а Юльке – отцом, поскольку Раису он звал по имени, а Юльку изредка называл «дочкой». Затем обратили внимание, что Юлька никогда не зовет Раису «мамой», а обращается только по имени, и подумали, будто она ей мачеха или тетка. Никаких подтверждений ни той, ни другой, ни третьей версии они со стороны хозяев до сих пор не слышали, а сами задавать вопросы отчего-то стеснялись. Наверно, потому, что и сами не торопились о себе рассказывать, а хозяева тоже не очень интересовались, как ни странно.

Покамест пацаны отлеживались, это странным не выглядело. Неудобно спрашивать у больного, что его здоровью повредило. То, что их лечили домашними средствами, не применяя даже аспирин с анальгином, не отправляли в больницу и даже не вызывали врача, для Епихи и Шпинделя тоже казалось вполне объяснимым. Наверняка дед Олег догадался, что пацаны, которых он нашел на острове связанными и выпоротыми, оказались там не из любви к романтике. Ну и по своему стариковскому опыту решил, что чем меньше знаешь, тем дольше живешь. Соответственно, прикинул и то, что чем меньше народу будет знать, какие у него на хуторе гости, тем спокойнее будет жить его семейству.

Однако, когда Епиха и Шпиндель поправились, их по логике вещей следовало побыстрее выпроводить. И, может быть, чуть-чуть поспрошать, кто их и за что наказал. По крайней мере, для того, чтоб знать, кого бояться надо. Но ни дед, ни бабы не только ничего не спрашивали, но и не намекали своим гостям, что пора бы и честь знать.

Вообще-то парням очень не хотелось услышать такой намек. Потому что возвращаться домой и Епихе, и даже Шпинделю попросту было страшно. Епиха хорошо помнил о том, что просрочил Угрю долг в 200 рублей и уже встал на счетчик. А сколько этот счетчик нащелкал – фиг его знает, потому что это сам Угорь определять будет. Может, эти 200 рублей уже в 300 превратились. И где Епиха их искать будет – неизвестно. Идти еще раз сумку вырывать? А вдруг нарвешься на такую же Нинку? Или еще более крутую, которая и впрямь кастрирует? Но все это казалось еще цветочками по сравнению с теми двумя трупами в воронке… Нинка ведь выпытала у них про Сухаря и Жору. То есть крутые будут знать, кто их замочил. Доказывать, что это было «по нечаянности», бесполезно. Это судья может перешить дело на более легкую статью, даже на условный срок, а браткам все это по фигу будет. Они условно не мочат.

Шпиндель тоже боялся братков, но гораздо больше – ментов. Он ведь помнил то, что Нинка сказала про бабку, которая убилась по его вине, когда он убегал с места ограбления. Колька был на сто процентов убежден, что его за это убийство посадят лет на пятнадцать, а то и больше. И ужас как боялся тюрьмы, поскольку бывалый Угорь им столько порассказывал про зону, что Шпиндель понял: ему, с его хилыми мышцами и малым ростом, там ничего не светит. «Машкой» сделают в лучшем случае. А в худшем – вообще придавят и не заметят. Конечно, мама и папа у него были намного лучше, чем у Епихи – тот по своим родителям-алкашам вовсе не скучал! – и Шпиндель даже очень жалел своих, понимая, что они сейчас переживают, волнуются, плачут, может быть. Если бы можно было, Шпиндель с удовольствием вернулся бы домой. Но все же страх перед братками и тюрьмой был куда сильнее.

Поэтому оба пацана считали, что, чем дольше они просидят здесь, на лесном хуторе, тем лучше. И на то, что хозяева их не выгоняют, были вовсе не в претензии. Потому что тогда перед ними встал бы очень серьезный вопрос: куда податься? В родной город, даже если не идти домой, а вписаться в какой-нибудь бомжатник, возвращаться боязно. Там можно нарваться на Угря или на эту Нинку, да и менты могут запросто отловить, опознать и посадить. Уехать куда-нибудь без денег и документов – очень сложно. Да и что делать в других городах, где никого не знаешь? Там ведь своя шпана есть, которой еще приглянуться надо. Епиха еще сможет, ежели что, помахать кулаками и добиться уважения, а Шпинделю в чужой компании маячит только жалкая участь зачморенного в крайней степени. И поэтому они молили Бога о том, чтоб дед Олег их отсюда не погнал. Хотя, конечно, понимали, что рано или поздно старикан все-таки скажет им эту нежеланную для них фразу: «Пора и честь знать…»

Чтоб как-то оттянуть этот момент, который им казался неизбежным, ребята, едва отдышавшись после болезни, решили, что сами напросятся к деду в помощники по хозяйству. Готовы были что угодно делать: хоть картошку окучивать, хоть огород полоть, хоть дрова пилить, хоть навоз выгребать.

Дед Олег, когда Епиха предложил свои услуги, только усмехнулся – у ребят первый день была нормальная температура, а дожди еще шли.

– Нет, – сказал он, – покамест вы слабоваты, мальцы. Опять простудитесь еще, городские малохольные. Отъедайтесь покуда, а там поглядим.

– Да неудобно, – произнес Епиха, – даром хлеб едим…

– Ну, если неудобно, так помогите вон Райке с Юлькой. Картошку почистите, посуду помойте…

Дома и Епиха, и Шпиндель такие работы принципиально игнорировали. А тут взялись с таким усердием, что тетка Рая аж порадовалась:

– Старательные какие! Небось мамаши на вас не нахвалятся!

Епиха со Шпинделем из скромности промолчали, не стали разубеждать тетку в ее заблуждении. Ходили за водой, чистили лук и картошку, терли морковку, мыли посуду, толкли варево для поросят – словом, вкалывали. Так они два дня потрудились в бабьем обществе. Юлька, правда, на них изредка покрикивала: мол, больно толстую стружку с картошки снимают или жир на помытой посуде оставляют, но Райка проявляла явное снисхождение к их огрехам и недоработкам. При этом пацаны заметили, что тете Рае доставляет большое удовольствие называть их «сынками» или даже «сыночками». Рассудительный Епиха решил, что, как видно, ей очень хотелось иметь сыновей.

На третий день после выздоровления установилась хорошая погода, и дед Олег нашел ребятам работу на свежем воздухе. Сам Олег Федорович распиливал мотопилой березовые стволы, а Епиха со Шпинделем кололи полученные чурбаки на поленья. Физкультура получилась очень неплохая. И аппетит разыгрался, которого в первые дни после болезни не было. Лопали так, что за ушами трещало. После обеда поленницу выкладывали, тоже от души поработали. Так что и за ужином ели в охотку. Заснули как убитые, а утром во главе с дедом отправились ремонтировать крышу бывшей конюшни, превращенной в гараж.

К этому времени Епиха и Шпиндель уже неплохо осмотрелись на новом местожительстве.

Хутор, куда привез их Олег Федорович, располагался на просторной поляне, общей площадью не менее двух гектаров. Со всех четырех сторон она была окаймлена густым лесом. К северу и востоку от поляны находился овраг, по дну которого текла маленькая речка, впадавшая в заросшую камышом протоку – старицу Снороти. Там, на речке, у деда Олега находились причал, к которому была пришвартована «казанка», и крепкий бревенчатый, совсем недавно срубленный сарайчик, где старик хранил мотор, весла, рыболовные сети и прочие причиндалы. Туда же, в сарай, Олег Федорович намеревался прятать на зиму и саму лодку.

Именно этим, так сказать, водным путем Епиха и Шпиндель прибыли на хутор. Однако была и сухопутная дорога, на противоположной, южной, стороне поляны. Она шла по не очень широкой, но присыпанной песком и щебнем, плотно прикатанной просеке. Дорога эта подводила прямо к строениям хутора. То есть к избе с обнесенным забором из сетки-«рабицы» садово-огородным участком соток на 50, где, помимо грядок с картошкой и иными овощами, яблонь, вишен, слив, кустов малины, смородины и крыжовника, размещались еще курятник, крольчатник и хлев с коровой и тремя поросятами, а также баня, сарай-дровяник и колодец. Конюшня-гараж и мастерская у деда Олега располагались вне участка, по другую сторону от тропы, ведущей к речке. Там же размещалась его личная электростанция, сделанная из дизеля от мощного трактора «Кировец К-700» и электромотора, превращенного в генератор. Эта техника жрала, по утверждению деда, довольно много солярки, поэтому он ее включал только по вечерам, чтоб освещать избу и смотреть телевизор, ну и иногда, ненадолго, днем, например, когда требовалось воды накачать из колодца – там стоял насос «Малыш».

Кроме курей, кроликов, поросят и коровы, у деда Олега имелись на балансе две овчарки: Казбек и Лайма, которые днем сидели на цепи, а ночами бегали по поляне – службу несли. Епиха и Шпиндель у этих сторожей особого доверия не вызывали. Если кому-то из пацанов случалось днем проходить мимо будок, зверюги глухо ворчали и клыки скалили. А насчет ночного времени Олег Федорович честно предупредил ребят, чтоб за забор без него не выходили, иначе порвут невзначай. Епиха и Шпиндель в это охотно верили, а потому даже в туалет, который находился внутри забора, по ночам ходили с опаской – вдруг эти домашние волчары откуда-нибудь выскочат?

Вообще-то выходило, что дед и его бабы живут богато. У них два телика было и даже два видака, переносная магнитола, холодильник (этот, правда, не работал, потому что ему электричество нужно было постоянно), в бане стиральная машина стояла. Но еще пуще удивились Епиха со Шпинделем, когда попали в гараж. Там у деда стояли два шикарных джипа – «Чероки» и «Мицубиси-Паджеро»! И вовсе не старых, со свалки подобранных, а не ранее, чем 1995 года выпуска. Епиха и Шпиндель, конечно, точной цены не ведали, но хорошо знали, что на таких машинах ездят только очень крутые бизнесмены или очень крутые бандиты. Дед Олег на такого никак не походил. Правда, ребята еще ни разу не видели, чтоб он на этих джипах катался. Дед ездил на старом, но, как видно, очень хорошо отремонтированном «ГАЗ-69». Из чего Епиха и Шпиндель сделали про себя очень скромный вывод: не иначе дед притыривает на своем «ранчо» угнанные машины. И делает это, должно быть, для какой-то солидной банды.

Кроме трех автомобилей, в гараже стоял некий странный аппарат: кресло на лыжах с мотором, пропеллером и фанерным рулем поворота, вроде самолетного. Дед объяснил, что это аэросани его собственной конструкции, на которых он ездит зимой. Еще одним самодельным устройством, которое парковалось в гараже, был универсальный мотоблок с целым набором навесных орудий. На нем можно было и огород пахать, и картошку окучивать, и сено косить, и даже возить какие-то грузы на прицепе-самосвале, причем делать все это, сидя в кресле.

В общем, дед Олег, судя по всему, был мастер на все руки. В мастерской у него имелся какой-то хитрый станок, на котором можно было и точить, и сверлить, и фрезеровать, циркулярная пила и еще какие-то механизмы.

Ребята еще раз убедились в том, что дед ловок работать, когда он забрался на односкатную крышу гаража, уже обшитую рубероидом, и стал принимать от них увесистые листы шифера, точными ударами молотка прибивая их ряд за рядом, как по ниточке. Ни одного не расколол, не покривил – умелец! И силы в нем, несмотря на внешнюю худобу, оказалось немало. Епиха и Шпиндель вдвоем листы таскали, а он наверху проворней их управлялся. К тому же работал на солнцепеке, в одних трусах. На голову, правда, свернутую из газеты шапку надел, чтоб не напекло, но, должно быть, жары особо не боялся. Загар у него был прямо-таки африканский, верно, еще с июня сохранился. А когда работа была завершена, отправился с пацанами на речку, купаться. Окунувшись по нескольку раз, устроились загорать на причале. Солнышко ласково грело освежившиеся в прохладной воде тела, душа радовалась. Вот тут-то и состоялся наконец довольно откровенный разговор, расставивший все точки над «и».

ПРИЕМЫШИ

– Ну что, сынки, – спросил Олег Федорович, присаживаясь по-турецки и закуривая «беломорину». – Надо бы нам определиться, наверно. Излечение ваше, можно считать, закончено. Кашлять перестали, задницы тоже поправились. А домой, к папам-мамам, отчего-то не проситесь. Сироты, что ли?

Епиха и Шпиндель этого разговора, как уже говорилось, ожидали и побаивались. Оба молча потупились. Потом Епиха вздохнул и сказал:

– Выгнать нас хотите, дедушка?

– Зачем? – улыбнулся Олег Федорович. – Разобраться хочу. Ежели у вас родители есть и сейчас сломя голову бегают, вас разыскивая, – это одно. Если нет у вас родителей и вы из детдома сбежали или того хуже, из колонии, – другое. А еще может и третье быть, и пятое, и десятое – всего не прикинешь. К тому же, взял я вас из камышей повязанными и крепко поротыми. Не поверю, что это родня вас отлупцевала. Своих детей, конечно, бывает, и убивают даже, но обычно сгоряча и по пьянке. Над вами же, похоже, на трезвую голову трудились. По старческому своему скудоумию могу подумать, будто вы крутым людям дорогу перешли. А это неприятно. Допустим, если они вас собирались там, в камышах, навестить утречком и еще раз поспрашивать, то я, так сказать, со своей гуманитарной помощью не в кассу выступил. И тоже могу от них неприятностей ждать. А у меня, сами видите, – хозяйство, семья. Только-только обживаться стал на старости лет. Волнения лишние мне ни к чему…

– Понятно… – печально произнес Епиха. – Хорошо. Уйдем мы от вас. Вы только объясните, как до города отсюда добраться.

– Погоди, – покачал головой Олег Федорович. – Не дослушал ты меня, Алеша. Я еще сам не решил, отпускать мне вас от себя или оставить. Мне надо о вас правду знать, понимаешь? Полную! Что вы за ребята, чем и перед кем проштрафились, от кого беды ждете. Потому что, ничего не знаючи, можно пальцем в небо попасть.

– А вы это, лишнего узнать не боитесь? – спросил Епиха, прищурясь.

– Сынок, – усмехнулся Олег Федорович, – лишнего знания не бывает. Тем более, что от того, насколько хорошо и правдиво вы мне свою историю расскажете, будет очень многое зависеть. Может быть, даже ваша жизнь молодая. Допустим, отпущу я вас с Богом, поедете вы в город или куда еще, а по дороге вас ваши дружки-братки отловят, которые вас на острове тиранили. Неприятно будет, ежели они вас еще разок привяжут и начнут, к примеру, паяльником ногти плавить… Ребята вы вроде неплохие, мне вас жалко будет, если что.

– А по-моему, Олег Федорович, – пробурчал Епиха, – вы боитесь, что, если нас поймают, мы вас заложим…

– Правильно думаешь. Попадетесь крутым – первым делом спросят, кто вас прятал. И расколют вас, как орешек, без напряга сил. А потом сюда, ко мне, наедут. Придется мне тогда свои меры принимать, для обеспечения мирного труда. Большой шухер может пойти, очень большой!

– Извините, дедушка, – спросил Шпиндель, – а вы сами-то не блатной?

– Сложный вопрос, – хмыкнул старик. – И отвечать на него мне как-то не хочется.

– А нам не хочется, – прищурился Епиха, – чтоб вы, если мы про себя все расскажем, нас браткам продали.

– Наивный ты парень! – усмехнулся дед. – Если б у меня был на это настрой, я бы вас еще больными продал, когда вы пластом лежали. Ничего не спрашивая, кстати. Просто поинтересовался бы через знакомых, не забывал ли кто на протоке шпанят в беспортошном состоянии, – и все дела. Через день, глядишь, за вами покупатели приехали бы. Много отстегнули бы или нет, не знаю, но жилось бы мне сейчас спокойнее. Однако же делать я этого не стал. Жалко вас, молодые еще.

Епиха задумался. Олег Федорович сказал убедительно. Вспомнились джипы, которые стоят в гараже-конюшне. Нет, дедуля этот не простой мужичок. Пожалуй, и правда, запросто нашел бы способ их отдать, если б хотел. Но рассказывать ему все Епихе по-прежнему не хотелось. Дед-то, может, и добренький, но вдруг окажется, что с ним те самые братаны связаны, которые сейчас в воронке отдыхают? Или, скажем, если один из них ему сыном доводился?! Может, если они про это дело расскажут, он поначалу и промолчит. Деды, они хитрые. Промолчит, виду не подаст, потому как ему, старому, и с одним Епихой врукопашную не справиться, а если Шпиндель подмогнет – и подавно. Шифер таскать одно, а драться – совсем другое. Но вот если он ночью, пока Епиха и Шпиндель будут храпака задувать, сядет на своего «козла» и сгоняет к братанам, худо будет. Приедут такие жлобы, как Жора и Сухарь, да еще и Нинку-садистку привезут. Мороз по коже…

Тут Епиха вдруг подумал: а не придавить ли ему этого старикашку? Конечно, вроде и западло это, все-таки дед их спас, как-никак, но не пожалеть бы потом, когда уже поздно будет.

Фиг его знает, до чего бы еще додумался Епиха с дурной головы, но тут со стороны тропы, ведущей от хутора, к причалу, весело хихикая, вышла Юлька. Босиком, в одном купальничке. Два маленьких треугольничка сверху и один, чуть побольше, внизу. Высокая, темноволосая, загорелая… Пацаны ее, пока дожди шли, привыкли видеть в кофте и юбке ниже колен, вчера, когда уже потеплело, она в каком-то ситцевом платье и платке расхаживала, как передовая доярка 50-х годов, а тут – на тебе! У Епихи все его пакостные мысли куда-то провалились, он так и прилип взглядом к Юлькиным ровненьким ножкам. Шпиндель тоже глянул, испугался и засмущался, глазенки опустил. Юлька, конечно, эти зрительские симпатии отметила, но посмотрела на пацанов по-всегдашнему свысока: «Мол, чего выпучились, мелкота? Сопли сперва подотрите!»

Убила наповал, хотя вслух ничего не произнесла. Епиха как-то невзначай прикинул, что эта молодуха его ростом повыше, а уж Шпиндель ей и вовсе в пупок дышать будет. К тому же Епиха припомнил, как эта телка, когда для поросят варево готовили, мешки с комбикормом ворочала и чугуны в печь сажала. Пожалуй, если двинет со всей силы, запросто сшибет Епиху с ног. Про Шпинделя и говорить нечего – он вообще в речку улетит! Не дай Бог почует, что Епиха замышляет чего-то против ее деда или папаши – кем ей Олег Федорович доводится, по-прежнему неясно было, – покрепче Нинки отделает! Но еще более серьезным обстоятельством, которое заставило Епиху засунуть свои черные замыслы поглубже, стало то, что вместе с Юлькой на берег прибежали Казбек и Лайма. С этими и вовсе лучше не связываться.

– Как водичка, мальчики? – поинтересовалась Юлька. – Успела нагреться?

– Успела, успела, – закивал дед. – Окунись, освежись малость! Собачек искупай, запарились небось на цепи? Идите сюда, родные!

Собаки, повиливая хвостами, потрусили к Олегу Федоровичу, стали его чуть ли не в бороду лизать.

– О-о, дружки мои ненаглядные! – порадовался старик, лаская собак. – Лаймочка, девочка хорошая! Умница, умница, красавица ты моя! И ты Казбек, хор-роший, хор-роший парень! Молодцы, молодцы ребята!

При всей этой идиллии пацаны видели, как собаки, облизывая хозяина, время от времени с явным неодобрением поглядывали и даже ворчали в их сторону. Для этих зверюг они, прожив неделю в доме, все еще были чужие.

Юлька тем временем прошла на край причала, оттолкнулась и прыгнула в речку. Плюх! «Во длинноногая!» – подивился Епиха, когда красотуля без разбега пролетела метра три по воздуху и обеими ногами вонзилась в воду. Это было почти на середине, где было метра два глубины.

– Ой! Теплынь-то какая! – восторженно воскликнула Юлька, выныривая. – Как парное молоко!

Епиха с этим мнением соглашаться, наверное, не стал бы.

– Небось в Оби у вас попрохладнее? – спросил дед, все еще поглаживая и потрепывая псин.

– Бывает и теплее, – ответила Юлька и саженками поплыла вниз по течению.

– Догоняйте, догоняйте, уплывет! – Олег Федорович подтолкнул собак к воде, и те, лихо попрыгав с причала, по-собачьи поплыли следом за хозяйкой.

– Ну, – обратился он к Епихе, – надумал рассказать все как есть?

Епиха вдруг испугался. А вдруг этот самый дед, ежели ему надоест их уговаривать, возьмет да и натравит на них собак? Или даже не натравит, а просто не станет их удерживать? Ведь в клочья раздерут, зубастые… Конечно, можно бы и не рассказывать про то, как было по-настоящему, только Епиха уж очень плохо придумывать умел. Шпиндель, тот лучше мог на ходу сочинять. Правда, иногда в своем вранье путался. К тому же дед именно от Епихи рассказа ждал. А Шпиндель только косился на другана и ждал, нужно ли соглашаться или нет. Ясно, что слово было за Епихой.

– Ладно, – сказал он, – попробую рассказать, Олег Федорович…

И Епиха стал рассказывать. Сначала, когда первый раз рот открывал, еще думал, будто сумеет соврать чего-нибудь, но потом, поскольку вранье в голову не лезло, начал говорить все, как было. Старик поглаживал седую бороду, слушал. Лицо у него было сосредоточенное, но по выражению его было трудно понять, как он ко всем этим похождениям и злоключениям относится. Юлька в это время плескалась с собаками, а потом, не мешая мужской беседе, выбралась на берег в стороне от мостков и скромненько удалилась. Собаки отряхнулись и убежали следом за ней.

Наконец Епиха дошел до того момента, когда Нинка учинила над ними расправу. Конечно, не хотелось рассказывать все нюансы, но и промолчать не сумел. Все выложил, до последнего.

– Понятно, – вздохнул Олег Федорович, когда Епиха завершил свою исповедь. – Похоже, что ты и впрямь все как на духу рассказал. Ты, Николка, ничего добавить не желаешь?

– Я? Н-нет, – испуганно пробормотал Шпиндель, – он все точно рассказал, как есть…

– Ну и добро, – сказал дед. – Ежели все верно, то думаю, надо вам у меня оставаться. Покуда все это не утрясется.

– А долго оно утрясаться будет? – спросил Епиха.

– Вот это я вам, мальцы, точно сказать не могу. Может, через месяц, а может – через год. Жалко мне, конечно, Николка, что у тебя папа-мама страдать будут, а только хуже, если им придется тебя в морге опознавать. У тебя, как я понял, Лешка, родители шибко пьющие, и ты им особо не нужен. Тут, хоть оно и само по себе плохо, ситуация попроще. В общем-то, конечно, вам решать самим, оставаться или нет, возвращаться домой или бомжевать. Но, конечно, если хотите жить в тепле, а не мотаться с вокзала на вокзал, то у нас тут самое место. У меня тут все, считая собак, вроде приемышей. И Юлька, и Рая. У Юльки отец и мать спились, бабка в доме престарелых доживает, Райка бездетная-безмужняя тоже, вроде вас, с крутыми поссорилась. Казбека с Лаймой хозяева бросили – кормить небось не смогли. Опять ко мне приблудились. Да и я-то сам тоже приблудный, если по-честному. Нашелся, правда, один добрый человек, позволил нам тут жить-обживаться. Вроде бы пока мы с ним не ссорились…

– А если поссоритесь? – настороженно спросил Алешка.

– Там видно будет. С ним, кстати, еще потолковать надо. Может, что-то умное подскажет насчет вас. Покамест подувайте сами, не торопясь, хотите оставаться или не хотите. Но ежели решите оставаться, то помните четко: меня слушаться надо и глупостей всяких не делать. Иначе, прямо скажу, можете пропасть ни за понюх табаку… Ладно, не буду я вам больше мозги заполаскивать, пойду насчет обеда поинтересуюсь. Вы тоже особо не бултыхайтесь, по разу окунитесь да идите домой, а то опять заболеете.

И с этими словами Олег Федорович зашагал в сторону хутора.

– Слышь, Епиха, – провожая старика взглядом, прошептал Шпиндель, – он бандит, как ты думаешь? Я поглядел – на нем шрамов уйма. На лице только маленькие, незаметные, а на спине, на животе – больших полно. И татуировки есть…

– У меня тоже глаза имеются, – насмешливо произнес Епиха. – Я это все еще там, у гаража, приметил. Он же старый, небось еще на фронте с немцами воевал.

– Нет, – помотал головой Шпиндель. – Не такой уж он древний, по-моему. Лет шестьдесят, может быть, даже меньше. Просто борода седая и морщин много. Ходит быстро, без палки, тяжести таскает такие, что мы еле корячимся.

– Да просто здоровый, – не согласился Епиха. – Бывает, и в семьдесят пять здоровье сохраняют. Я вон читал в одной газете, что в Москве генерал живет, который в 87 лет с парашютом прыгает.

– В газетах и наврать могут… Ну это вообще-то не главное. Ты как думаешь, надо оставаться?

– А ты? Домой захотел, к мамочке? – презрительно осклабился Епиха.

– Вообще-то домой хочется, – признался Шпиндель. – Но страшно. Найдут нас там…

– Хорошо, хоть это соображаешь. Они нас уже не за деньги искать будут, а за братков. Тех, что в воронке. Им, учти, по фигу будет, что ты в них топор не бросал. Почикают обоих, усек?!

– Ты мне это десятый раз говоришь! – обиделся Шпиндель. – Будто я не соображаю…

– Ничего, напомнить не вредно. Короче, мы с тобой решили оставаться у деда, так?

– Так.

– Тогда пошли, окунемся еще раз – и домой.

– В смысле, на хутор?

– У нас теперь другого дома нет…