Текст книги "Фартовые деньги"

Автор книги: Леонид Влодавец

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 30 страниц)

А Казан не торопился, он еще и еще целовал и гладил Нинкины телеса, скользил действующей ладонью по бокам, спине, животу и грудям, по бедрам и ляжкам, словно бы этой руке было поручено работать и за себя, и за раненую руку тоже.

Ну а потом он все-таки задвинул Нинке снизу вверх, и дальше все пошло более-менее обычным для нее образом…

Когда мероприятие было завершено, Нинка, уже одеваясь, заметила:

– Шурик, а ведь нам на этой тропке не развернуться будет! Километр задним ходом переть придется.

– Мы прямо поедем, – ответил Казан. – До тех пор, пока не упремся.

Нинка хотела спросить, а что будет дальше, но не решилась. К тому же сейчас ей было все равно, куда ехать, лишь бы с Шуриком.

Путешествие по просеке продолжалось еще не меньше часа. В нескольких местах еле-еле протискивались через кусты, в одном месте едва не завязли, переезжая ручей, но все-таки в конце концов выехали на опушку леса и оказались на относительно приличной дороге, идущей по краю поля, засеянного кукурузой. «Царица полей» подросла еще не шибко, но все же из-за ее двухметровых стеблей трудно было разглядеть, что находится на другой стороне.

– Налево поедем, – решил Шура после того, как в очередной раз поглядел на карту и посмотрел на солнце. Нинка послушно повернула баранку, и «шестерка» покатила по грунтовке. Слева тянулся лес, справа – кукурузные заросли. И эдак проехали еще километр, после чего дорога отвернула от леса вправо. Теперь кукуруза качалась с обеих сторон. Еще километр – и полевая дорога вывела на асфальтированное шоссе. А по этому шоссе как раз в это время мимо «шестерки» проехал автобус с табличкой «Автовокзал – Лузино».

– Господи, – сказала Нинка. – Это ж мы куда выехали? На лузинскую дорогу! Я, ее, гребаную, по гроб жизни не забуду! Отсюда всего ничего до моста через Снороть.

– Вот и сворачивай налево, – велел Шура. – По-моему, это судьба…

Часть третья
КОЛЬЦА УДАВА

НА ЛУЗИНСКОЙ ДОРОГЕ

От хутора до асфальтированной дороги Швандю везли с завязанными глазами. Механик посчитал, что «матросу» незачем знать сухопутные подходы к ларевской вотчине. Поэтому повязку с глаз шпиона-любителя сняли только после того, как отъехали подальше от выезда с просеки.

Ехали они в старом «уазике» районной администрации, который Ларев списал по старости, заменив на «Ниссан-Патрол», и подарил Механику. Для страховки с Механиком, который сел за руль, Ларев отправил двух жлобов из своей охраны, между которыми на заднем сиденье и находился подконвойный Швандя.

Почти всю дорогу ехали молча. Охранники молчали по должности, Швандя чего-либо спрашивать побаивался, а Механик все теплые слова приберегал напоследок. Однако именно он первым нарушил тишину, увидев слева, на встречной полосе, приткнувшийся к обочине «жигуленок-шестерку».

– Застрял кто-то! – бросив короткий взгляд назад, заметил Механик. – Ладно, на обратном пути посмотрим, если сами не справятся…

И прибавил газу, проскочив мимо «Жигулей». Успел только углядеть, как из водительской дверцы выбирается баба и идет к капоту.

Вскоре переехали по мосту железную дорогу и миновали райцентр Лузино. Лузино числилось поселком городского типа, но гораздо больше было похоже на город, чем Знаменск. Там даже фонари на улицах имелись. Механику Лузино напоминало о поездках с Есаулом на озеро Широкое. Да, были времена когда-то… Эх!

Чтоб не расстраиваться лишний раз, Олег постарался как можно скорее проехать через поселок и отогнать воспоминания о зимних делах.

Механик остановил «уазик» неподалеку от моста через Снороть, на той самой автобусной остановке, где неделю с небольшим назад куковала Нинка, после того как выбралась с болота. Сейчас остановка тоже пустовала – автобус, шедший в областной центр, только что ушел.

– Вылезай, гражданин Швандя, – сказал Олег, и один из молодцов, служивших в охране Ларева, вышел из задней дверцы, чтобы выпустить освобождаемого пленника.

Швандя, немного не веря в то, что его отпускают живым и здоровым, причем даже морду не набив, осторожно выбрался из машины. Нет, он, конечно, понимал, что здесь, на довольно оживленном шоссе, его вряд ли пристрелят или припорют. Все эти мероприятия намного удобнее было провести, не выезжая с хутора, а затем, привязав подходящий камешек, погрузить свежачка в прохладные воды протоки, где его хрен когда найдут. Тем не менее особой радости от освобождения Швандя не испытывал.

– Вот что, дорогой, – произнес Механик. – В напутствие тебе скажу: третий раз я тебя отпустить не смогу. У меня, понимаешь ли, запас великодушия шибко ограниченный. Кроме того, я и в этот раз тебя пощадил не в порядке гуманитарной помощи, а по бартеру. То есть, выражаясь по-нормальному, – баш на баш. К тому, что тебе было сказано раньше, должен добавить еще кое-что. Мне стало четко и ясно, что засланный казачок в вашей компашке – это Ухан. За ним есть кто-то посерьезней и, похоже, не местный. Через пару дней, возможно, узнаю. Поэтому убедительная просьба к Вите раньше времени Ухана не резать. А чтоб насчет Ухана все не выглядело туфтой, возьми кассетку с записью разговора. Постарайся ее послушать вдвоем с Витей, без лишних глаз. Заодно не забудьте просветить Шуру Казана, что его партайгеноссе не совсем геноссе… Ну, все. Принимай свои вещички!

Шванде передали чехол с удочками, рюкзак с резиновой лодкой и мелкими рыбацкими причиндалами, а также пластмассовое ведерко с водой, где плавало несколько ершей, плотвиц, окуней и даже один малый подлещик. Кассету он положил в нагрудный карман камуфляжки, внутрь неполной пачки сигарет.

– Прощай, – сказал Механик с саркастическим пафосом, – и помни обо мне!

Еремин помнил, что эта фраза из «Гамлета» когда-то здорово пощекотала ему нервы. Только забыл, чей перевод, Маршака или Пастернака.

Швандя классики не читал и даже фильм со Смоктуновским в главной роли не смотрел. Но мороз по коже у него прокатился. Надо думать, Механик запросто мог бы сыграть Тень отца Гамлета, если б, конечно, режиссер вывел на сцену только сильно увеличенную тень, а Механика спрятал за кулисами.

Хлопнули дверцы, Еремин круто развернул «уазик» и погнал в сторону Лузина, хотя ехать ему вообще-то нужно было намного дальше.

А Швандя остался на остановке. До автобуса было еще полчаса времени. Самое оно, чтоб еще раз поразмыслить над тем, во что влип.

Вообще-то Швандя уже имел время подумать. Пока сидел у Механика в подвале, он, конечно, немало напрягал мозги, тем более что никто этому особо не мешал. Правда, мысли его в основном крутились вокруг того, освободит его Ерема или нет. Швандя очень сильно сомневался, что его Механик помилует. Поэтому примерно 90 процентов времени, потраченного Швандей на раздумья, неудачливый шпион извел на мысли о том, как будет организована его собственная кончина. То есть сразу приколют или будут кишки на перо мотать. После того, как Швандя весной полюбовался на братскую могилу в коровнике, где лежало 11 обугленных жмуров, и после того, как менты ему показали Медведя с перерезанной глоткой и еще четыре изрешеченных пулями трупа, иллюзий насчет скрытого человеколюбия в душе Еремы он не питал.

Конечно, Швандя думал и над тем, что произойдет, если Механик его все-таки отпустит, но очень мало. Теперь, вопреки всем худшим ожиданиям, освобождение стало фактом. И что делать дальше?

Разумеется, можно было ничего не выдумывать и поступить именно так, как велел Механик. То есть прийти к Вите Басмачу и сказать, что так, мол, и так, Ухан ссучился и подставить тебя желает, а еще один товарищ передал кассетку с каким-то компроматом на этого гребаного Ухана. Но это ведь легко сказать, а сделать гораздо труднее.

Во-первых, Басмач – человек обстоятельный и так просто, без долгих и подробных разъяснений, никакого доклада не примет. То есть ему надо четко и толково рассказать, откуда пришла информация, почему она попала именно к Шванде и, наконец, что за товарищ передал кассетку. А тут придется либо придумывать сказочку о каком-то неизвестном типе, который всучил Шванде на улице этот компромат и на словах сказал, что Ухан – паскуда, либо рассказывать все как было, то есть о прямом контакте с Механиком. Неизвестно, чем такая откровенность может закончиться. Очень может быть, что Басмач после этого Швандю в бетон зацементирует. Потому что запросто может припомнить, что после поездки в поселок «Призрак коммунизма» один Швандя живым остался.

Во-вторых, Ухан в конторе значит побольше, чем Швандя. И ежели он чего-то умыслил против пахана, то у него среди братвы есть сторонники. А если Ерема прав и за Уханом еще какой-то покрутее прячется? Может, лучше за Ухана держаться, чем за Басмача? Пойти к Ухану и тихо, по-дружески, не требуя вознаграждения, отдать ему эту кассету…

От этой последней мысли Швандя почти сразу же отказался. Ухан тоже не дурак и тоже захочет расспросить, как и что. Но в отличие от Басмача, который может и помиловать, Ухан почти наверняка постарается Швандю замочить и как можно быстрее. В особо близких друзьях он Швандю не числил и вряд ли на него рассчитывал при своих тайных задумках. Скорее всего примет это дело за шантаж или провокацию. В общем, нет человека – нет и проблемы…

Был еще один, казалось бы, самый простой и надежный выход: швырнуть эту кассету в Снороть и начисто забыть все, что говорил Механик. Но это самое: «Прощай и помни обо мне!», очень зловеще произнесенное Еремой, заставило Швандю подумать о последствиях. А они просматривались отчетливо и неутешительно. Сразу вспоминались Медведюга с перерезанным горлом и обгорелый Вася Хряп с отстреленными яйцами. Ну и всякие легенды насчет Механика, который, как ниндзя, умеет быть невидимым и проходить сквозь стены. До сих пор ни менты, ни братва толком не знают, как он смог пролезть в охраняемый автосервис Вовы Эккерта на улице Щорса и, не оставив никаких следов, пристроить мину в «шестисотый» господина Крюка.

Шванде было ясно как дважды два: если он не передаст Басмачу кассету и не расскажет то, что велел Механик, – пощады не будет. И смерть достанет неотвратимо, хотя, возможно, и не сразу, а через какое-то время, которое ему, Шванде, придется провести в душевных муках и треволнениях. То есть никакой жизни уже не будет, а будет одно существование.

Итак, предстояло решить, кого Швандя больше боится: Басмача, Ухана или Механика. Последний вызывал наибольший страх, и Швандя решил, что надо выбирать между Витей и Уханом.

Подошел автобус, где было всего с десяток пассажиров, и Швандя влез в салон со своими пожитками. Ему предстояло доехать до города, а потом дожидаться автобуса на свой родной райцентр. За это время можно было еще многое передумать…

В это самое время Механик с ларевскими охранниками уже проехал Лузино и отмахал от него с десяток километров. Теперь ему оставалось совсем немного до поворота на заброшенный песчаный карьер, откуда по целой системе просек и дорожек можно было добраться до лесного хутора.

Явно заглохшую синюю «шестерку», из-под капота которой выглядывал объемистый бабий зад, обтянутый ситцевым платьем, Механик обнаружил на прежнем месте. Судя по всему, попытки дамы завести мотор за истекшие полчаса ни к чему не привели. Но самое удивительное состояло в том, что рядом с теткой – обладательницу такой попы нескромно было называть «девушкой»! – находился некий мужик, который только покуривал и, судя по всему, давал советы бабе, мучившей и себя, и механизм. Ну и дела! То ли феминизм в Российской Федерации уже развился до неприличного уровня, то ли мужик полный разгильдяй мамин…

Как известно, Механик не мог спокойно смотреть на страдания автолюбителей и двигателей внутреннего сгорания. Хотя ему никто не голосовал и не просил оказать помощь, Еремин объехал «шестерку» и притормозил впереди нее, сказав охранникам:

– Посидите малость, погляжу, куда эти друзья искру потеряли…

Выбравшись из-за баранки, Механик подошел к страдальцам:

– Помощь нужна, господа-товарищи?

Тут он мысленно извинился перед мужиком за неоправданно-резкие оценки, поскольку разглядел, что у того загипсованная рука висит на косынке, голова забинтована, да и нога, похоже, повреждена, ибо этот товарищ прихрамывал.

– Да вот, заглохли, понимаешь… – смущенно ответил Шура Казан. Нинка вылезла из-под капота и настороженно поглядела на пришельца. Конечно, сам по себе Механик особых опасений у нее не вызывал, но когда «уазик» проезжал мимо, она краем глаза успела разглядеть, что в машине, помимо этого коротышки, еще пара мужчин сидела и на прикид гораздо его крупнее. Казан это обстоятельство тоже отметил. Кроме того, он разглядел, что на «уазике» номерной знак соседней области. Лузинских братков он знал наперечет – они прочно стояли под Булкой, и проблем с ними быть не могло. А вот со Знаменским районом соседней области контактировал только Витя Басмач. Про Шуру там, может быть, и слышали, но в лицо не знали. К тому же эти граждане могли оказаться и ментами в штатском, которым Шурина физия и бинты могут показаться подозрительными. В планы Казана не входило знакомство со Знаменским РОВД и обашление его руководителей. Тем более, могли попасться и такие, какие взяток не берут. Наконец, история с расстрелом «БМВ» вспомнилась…

Механик снял пиджак и вежливо попросил Казана:

– Вас не затруднит подержать немного?

– Да что вы! – сказал Шура. Ему было приятно, что данный гражданин снял пиджак, под которым намного легче спрятать какой-либо стреляющий предмет, чем в кармане брюк или под рубахой, которая у Механика, к тому же, была с короткими рукавами.

– Премного благодарен! – Механик склонил голову с такой грацией, будто некогда пажеский корпус заканчивал. Правда, оттуда, кажется, сразу подпоручиками выпускали, а не прапорщиками.

– Везет нам, – покачала головой Нинка, хорошо помнившая ту «легенду», которую придумал для их путешествия Шура. – Еле-еле отвозилась с ним после аварии, столько денег извели, чтоб тачку отремонтировать, а она, зараза, встала!

– В аварию попали? – спросил Олег, уже нагибаясь над мотором. – Машина давно из ремонта?

– Не очень, – ответил Шура. – Я и сам, как видите, не совсем долечился. В Москву вот еду, здоровье поправить. У нас в области, говорят, руку не вылечат.

– Да, – сказал Механик, приглядываясь к внутренностям машины, – здоровье надо поправлять… Ключик на 16 найдете?

Нинка, по-прежнему с подозрением посматривая на незнакомого коротышку и каким-то бабьим шестым чувством ощущая опасность, от него исходящую, выдернула нужный ключ из брезентового футляра и подала Механику. А Шура, хоть и не выставлял своих опасений наружу, тоже подумывал: а не вытащить ли втихаря пушечку, припрятанную в салоне машины, и не переложить ли ее поближе к телу?

Механику в этой «семейке» тоже кое-что показалось подозрительным. Прежде всего, несмотря на то что Олег не имел медицинского образования, у него возникли сильные сомнения в том, что данный гражданин пострадал в автомобильной катастрофе. Левое плечо и предплечье водители чаще всего ломают при боковом ударе слева. От такого удара водила почти неизбежно получает травму левой стороны головы, а стекла из левой передней дверцы летят в рожу, оставляя на ней весьма заметные следы. Голова у Казана была обвязана, но морда если и была повреждена, то намного раньше, чем произошел «перелом» руки. С чисто технической точки зрения – а тут Механик понимал куда больше, чем в медицине! – «шестерка», на его взгляд, ни в какие аварии не попадала. Прежде всего потому, что краска на ней была явно не свежая. Эту машину красили самое меньшее год назад – Олег мог руку на отсечение дать. Конечно, можно было допустить, что хозяева до того раскурочили свою тачку, что вынуждены были целиком поменять кузов, но и в этом случае, наверное, надо было его покрасить.

Впрочем, Механику было по фигу, почему хозяева врут. Тем более, что придумывать басню про автокатастрофу они могли по самому безобидному поводу. Например, если этому молодцу средних лет надавали пинков и сломали руку из-за хождений по чужим женам. Причем, возможно, эта симпатичная толстопопочка в данный момент сбежала от своего законного супруга и боится, что он вот-вот вывернет из-за поворота на взмыленном «Вольво» с группой особо преданных друзей.

Насчет такой ситуации, наверное, стоило побеспокоиться, потому что эти друзья, особенно если поддатые, могут не разобрать, кто есть кто, и под горячую руку наброситься на Механика. Но Еремин хорошо знал, что если из кабины вылезут охранники Ларева, то наступательный азарт у кого хошь утихнет.

Да и вообще Олег уже взялся копошиться в моторе, а это означало, что все остальное отошло на задний план.

Проверив все на предмет самых распространенных неисправностей, начиная с контактов, ведущих к свечам зажигания и стартеру, и кончая дисками сцепления, Механик убедился, что тут все в порядке. Стартер работал, свечи искрили нормально, сцепление как таковое было в порядке, но коленвал не вращался.

– Похоже, граждане, тут что-то серьезное, – заявил Механик, – надо мотор перебирать. Могу предложить на выбор: или отбуксировать в Лузино – там есть какой-то сервис районного масштаба, или прокатиться ко мне домой.

– А почем это встанет? – спросила прагматичная Нинка.

– В Лузино – не знаю, там ребята сами цену установят. А у меня – за бесплатно.

– Бесплатный сыр вообще-то бывает только в мышеловке, – полушутя произнес Казан.

– Это при капитализме, – ответил Механик. – А я человек старой формации, могу и за так сделать.

– А далеко к вам ехать?

– Нет, – сказал Олег, – у меня тут хутор в лесу…

И махнул рукой вправо от дороги. Шура аж встрепенулся при этих словах. Нинка сразу же поняла: Казан, вопреки логике, явно жаждет поехать с этим коротышкой туда, в лес, где их вообще-то могут запросто раздеть до нитки и не только без машины оставить, но и без штанов. Но говорить что-либо Шуре она не решилась. Пропадать – так вместе…

А Казан снова пробормотал себе под нос:

– Нет, это точно судьба!

СУМАСБРОДЫ

После того, как Механик и охранники увезли Швандю с хутора, там остались только Райка, Юлька, Анюта и Епиха со Шпинделем. Райка, которую Механик назначил старшей, взялась готовить обед, а молодежи раздала массу всяких хозяйственных задач. Наиболее приятной из них был сбор вишен с тех деревьев, на которых они уже созрели. Затем, перед обедом, решили прогуляться на речку.

Епиха, по правде сказать, всю первую половину дня провел в неком полусне. Во-первых, потому что он и впрямь немного спал, а потому выспался очень плохо. А во-вторых, потому что все происшедшее ночью казалось ему сном. На чердаке в обществе Механика, Райки и Юльки он провел в общей сумме не больше полутора часов, но впечатлений нахватался на десять лет вперед.

Нет, он, конечно, хорошо понимал, что ему ничего не приснилось. И хотя остаток ночи он провел на печке, рядом с безмятежно дрыхнувшим Шпинделем, все, что происходило на чердаке, помнил в мельчайших деталях. Ощущение нереальности ночных похождений пришло позже, когда Райка разбудила их с Колькой и усадила завтракать. Юлька в это время уже готовила варево для поросят, Олег Федорович брился, готовясь к поездке в город, Ларев давал какие-то ценные советы, Соня прикидывала, как подстричь Механика, Анютка, чтоб не торчать без дела, гладила брюки Ларева, охранники спускали в подвал завтрак для Шванди… То есть все занимались чем-то вполне обычным и простым, как ни в чем не бывало. Да и сам Епиха пил теплое парное молоко в компании Шпинделя – остальные вроде уже позавтракали – и наворачивал ложкой пшенную кашу с маслом. Тоже как ни в чем не бывало.

Правда, изредка он поглядывал на Юльку, возившуюся с чугунками, мешавшую цилиндрические, пахнущие кислым хлебом гранулы комбикорма со всякими пищевыми отходами и при этом ни разу не посмотревшую в его сторону. А ведь ночью, особенно в самый первый раз, Юлька так жадно и жарко ласкала Епиху, что с ума сойти. Во второй и в третий, которые состоялись уже по его инициативе, страсть была послабее, но Епихе мало не показалось. И даже те слова, которые Юлька произнесла, отправляя Лешку спать на печку: «На сегодня хватит!» – казались такими многообещающими… Ведь должно было и завтра наступить.

Вот оно и настало, завтра. Хоть бы разок подмигнула, что ли! Неужели ей это все, что ночью было, совершенно по фигу? И Епиха все те нежные словечки, которые она ему в уши выдыхала, сам придумал, от избытка фантазии?!

Ну а потом пошли всякие дела-заботы, Механик, Ларев и Соня уехали, Епиху со Шпинделем определили на прополку, девки в это время посуду мыли и прибирались. Потом Еремин и Ларев ненадолго вернулись, Швандю вывели из подвала, погрузили в «уазик», который повел сам Олег Федорович. Ларев на своем «Ниссан-Патроле» уехал чуть позже и, похоже, в другую сторону.

Во время всех хозяйственных дел Юлька постоянно была около Анюты, а Епихе пришлось вкалывать на пару со Шпинделем, который совсем достал Лешку россказнями про то, как задерживал Швандю. С каждым повтором Шпиндель в этих рассказах выглядел все круче и круче, создавалось впечатление, будто он не просто подвернулся Шванде под ноги, а одолел его в смертельном поединке, достойном Чака Норриса или покойного Брюса Ли. К тому же Шпиндель порядком сачковал. Во время сбора вишни он сожрал ягод намного больше, чем уложил в ведерко. Епиха несколько раз был близок к тому, чтоб сорваться и надавать Шпинделю по шее, но как-то обошлось.

Так или иначе, до похода на речку он дотерпел, так и не отоварив Кольку.

Анюта с Юлькой нарядились в купальники, взялись под ручку и пошли вперед. Анюта Епихе была по фигу, но Юлькино невнимание – хоть бы оглянулась разок! – Лешку доводило до бешенства. Да еще Шпиндель опять начал рассказывать про свои геройства. Нервов не хватило, и Епиха, чтоб не затевать драку и не тратить матюки попусту, неожиданно сорвался с места и бегом пронесся мимо чинно шествующих девиц. Налетел бы – точно сбил бы их с ног и сам метров пять вниз по горке носом пропахал.

– Что это с ним? – удивилась Анюта.

– Избыток сил, – зло произнесла Юлька. – Короче, Психляндия наехала…

Знала бы двоюродная сестрица о том, что у Юльки в душе творится, – не позавидовала бы.

Нет, Епиха глубоко ошибался, считая, будто ей все по фигу. Это было далеко не так. Юлька всю ночную катавасию переживала не меньше него и даже гораздо сильнее. Потому что у нее в душе целая битва кипела, хотя и не видимая для постороннего глаза, но ожесточенная и отчаянная.

Ночью Юлька вдарилась в сумасшествие из одной только злости на Механика. Если б он демонстративно не прилип к Райке, то Епиха и по сей день оставался бы мальчиком. И поначалу Юлька, даже усевшись верхом на Лешку, ничего особо приятного не испытывала. Но когда Механик вовсю взялся ублажать Раису, которая начала сладко постанывать и ворочаться, Юлька от одной злости начала себя заводить и до того разогрелась, что ревность и мстительность перешли в азарт, а затем в бурную страсть, которая так и заплескала из этого кипящего организма… Если б она прогнала Епиху после первого раза, может быть, сейчас ей было бы легче. Но она осталась лежать рядом с ним, думая, что пацаненок больше ничего не сумеет. А Епиха, чуток отлежавшись, взял да и сам к ней потянулся. И Юлька не воспротивилась, отдалась – и в физическом плане не пожалела. После чего уже почуяла, что ее тянет к этому мальчишке. Поэтому, если б Епиха не сумел еще раз собраться, то ей, пожалуй, стало бы досадно. Но он собрался, и получилось так, что Юлька отчетливо осознала: как мужик Епиха ее устраивает больше, чем Механик. Но любовь к Еремочке-Олеженьке при всем при этом осталась. Сильная и до определенной степени чистая, как ни парадоксально это звучит. Эта самая любовь требовала от Юльки покаяться, предложить Механику наказать ее самым жестоким образом, даже убить, если на то будет его воля. И, уж конечно, сие высокое чувство настаивало на том, чтоб послать Епиху далеко и надолго, а ежели будет приставать, то разделаться с ним так, чтоб не тянул больше к ней ни рук, ни всего остального.

Однако инстинкт – зловредное и животное влечение! – нашептывал Юльке, что она ничего ужасного не совершила. И более того, убеждал, что она кругом права. Ему вторил разум, вроде бы взявший на себя роль арбитра, хладнокровно все взвешивающего и сравнивающего. Дескать, раз Ерема придумал этот групповой брак и первым привел Райку, то у нее, Юльки, есть моральное право ответить тем же. В конце концов никто ни с кем не расписан и не обвенчан. Этот же разум подсказывал, что две пары – это более прочно, чем одна тройка.

Так или иначе, но унять взбаламученность внутри себя Юлька не могла. Наверно, если б ей удалось выбрать момент и потолковать тет-а-тет с Механиком, все бы как-нибудь устаканилось. Но Механик был весь в делах и разъездах, сейчас вот опять укатил куда-то. А Епиха, как назло, все время крутился поблизости и так откровенно пялил глаза, что Юльке приходилось прилагать немало сил, чтоб сохранять показную невозмутимость. А это даже при сибирском характере не так-то просто.

Конечно, была еще одна участница событий на чердаке – Райка. В конце концов, она тоже лицо заинтересованное и могла бы подсказать верное решение, тем более что баба бывалая и опытная. Как-никак два раза замужем побывала. Но поскольку ей в нынешней ситуации больше всего светило хапнуть Механика в персональное владение, дожидаться от нее благородных жестов не приходилось.

Наверное, можно было излить душу Анютке. В конце концов для того и существуют подружки, чтоб доверять им всякие девичьи тайны. Но Юлька сильно сомневалась, что кузина, которая никакой практики в половых вопросах – окромя мытья полов! – не имела, могла посоветовать что-нибудь дельное. К тому же известно: лучшая подружка – это подушка. Потому что языком не треплет.

Оставалось одно: объясняться с Епихой. Но что этот сопляк сможет понять? Ему лишь бы сунуть…

Когда Епиха со свистом промчался мимо нее к речке, Юлька сумела разглядеть его лицо. Да, похоже, разозлился юноша. Уж не топиться ли побежал? Хотя Юлька не очень верила в такой вариант развития событий, все-таки забеспокоилась. Как бы ни злилась она на Лешку, все-таки до того, чтоб ему смерти желать, еще не дошла. Поэтому Юлька сказала Анюте:

– Присмотри за этим недомерком! – Она мотнула головой в сторону недоуменно хлопающего глазами Шпинделя. – Я сбегаю, разберусь, в чем дело…

Длинные Юлькины ноги легко сорвали ее с места и понесли следом за Епихой.

– Дурдом какой-то! – пробормотала Анюта. – Что случилось?

– Не знаю… – оторопело выдавил Шпиндель. – Шли-шли, говорили-говорили, а потом он вдруг побежал. Ни с того ни с сего… Он вообще какой-то странный сегодня.

– По-моему, – убежденно заявила Анюта, – ничего странного в этом нет. Он целый день на Юльку таращится. Влюбился, наверно.

– А она что за ним побежала? – глупо спросил Шпиндель, как будто ничего не видел и не слышал, находясь в трех метрах от места событий.

– Наверно, подумала, будто у него стресс… – важно произнесла Анюта тоном профессора психологии. – Или фрустрация.

– Хруст… чего? – Шпиндель, как известно, не имел даже законченного среднего образования.

– Не «хруст…», а фрустрация, – поправила Анюта все тем же менторским тоном. – Когда устремления личности сталкиваются с чем-либо непреодолимым, возникает такое напряженное состояние психики…

– Короче, когда крыша едет, – резюмировал Шпиндель. – А чего у него могло быть непреодолимого?

– Ну, должно быть, – высокомудро произнесла Анюта, – у Алеши возникло либидо в отношении Юли. А поскольку реализовать его он не в состоянии – то наступило состояние фрустрации, которое заставило его побежать очертя голову…

– А что такое «любидо»? – заинтересованно произнес Шпиндель, аж прибалдев от такой загрузки. Он даже что такое «биде» еще не знал, а про «либидо» вообще впервые слышал.

– Не «любидо», а «либидо», – еще раз скорректировала госпожа студентка. – Ну, это научный термин, обозначающий сексуальное влечение. В подростковом возрасте оно очень часто вызывает психические кризисы. Которые при особо экстремальном развитии могут даже привести к попыткам суицида.

– Чего-чего? – Шпиндель не решился произнести очередную Анютину заморочку. Про «стрептоцид» он слышал, про «геноцид» тоже, а вот насчет «суицида» был не в курсе. Однако проводить аналогии его мозги умели. Он знал, что «геноцид» – это когда какой-нибудь народ режут под корень. Знал и то, что стрептоцид уничтожает микробов-стрептококков. То есть стало быть, «…цид» – означает «уничтожение». А вот первая половина слова «СУИцид» изрядно смахивала на слово «суй», которое было созвучно с совсем неприличным словом. Неужели Епиха решил себе это самое оторвать? Из-за либидо с фрустрацией?! Хрен его знает, до чего бы еще малограмотный Шпиндель додумался, если б Анюта не объяснила:

– Суицид – это самоубийство. В период полового созревания у подростков на почве нереализованного либидо очень часто складываются комплексы неполноценности, которые, в свою очередь, порождают суицидальные устремления.

– Может, побежим за ними? – заволновался Шпиндель.

– Беги, если есть настроение, – сказала Анюта, – но я лично предпочитаю не вмешиваться. Сами разберутся.

Шпиндель решил, что этой шибко ученой даме виднее, и бежать следом за Юлькой не решился. А то еще и впрямь до этого самого ху…, то есть суицида дело дойдет. Так или иначе, он поплелся рядом с Анютой на пионерском расстоянии, изредка задирая башку, чтоб поглядеть, где эта дылда кончается.

Когда дошли до речки, на берегу никого не наблюдалось, но где-то ниже по течению, за камышами, слышались звуки гребков.

– Плавают, – констатировала Анюта. – Стало быть, не утопились. Я лично сразу в воду не полезу, позагораю, а ты как хочешь…

– Я тоже позагораю, – вздохнул Шпиндель и улегся пузом на полотенце.

Тем временем Юлька уже догнала уплывшего вперед Епиху, который, мрачно фыркая, загребал в направлении протоки.

– Хорошее время показываешь! – заметила Юлька саркастически. – Далеко собрался? Может, вылезем, погреемся?

И указала в сторону того островка, где они вчера загорали с Анютой. Епиха хотел было выдержать марку, но сейчас ему Юлькин язвительный голосок показался довольно милым. Надо же, значит, он для нее не пустое место все-таки! И Лешка последовал за Юлькой на окруженный камышами песчаный пятачок.

– Мое любимое место, – сказала Юлька, вытягиваясь на песочке. Епиха осторожно прилег рядом.

– Поговорить со мной не хочешь? – испытующе спросила она.

– Наверно, надо… – произнес Лешка. Здесь, при солнечном свете, он как-то особо остро ощутил свою недоделанность по сравнению с этой созревшей красавицей. Ночью это как-то не чуялось, а тут так и лезло в глаза. Сейчас даже не верилось, что все это ему уже доводилось получать в обладание. И даже то, что сейчас пряталось под узкими треугольничками купальника, он уже видел воочию, гладил, целовал и так далее.