Текст книги "Фартовые деньги"

Автор книги: Леонид Влодавец

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 30 страниц)

В мастерскую Еремин проскользнул относительно легко, и, судя по всему, со стороны дома его не заметили. И дверь не брякнула, и петли не заскрипели. Но вот там, внутри, несмотря на то что все вроде бы было до мелочей знакомо, двигаться бесшумно было очень нелегко. Тьма стояла почти абсолютная, а засветить даже спичку было нельзя. Свет почти наверняка заметят налетчики. И время на поиск Механика у них резко сократится. Но в темноте так просто было невзначай задеть какую-нибудь банку с гвоздями, наступить на лист жести, на какую-нибудь рейку, которая треснет под ногой как пистолетный выстрел…

Тем не менее Механик благополучно добрался до стеллажа, где лежали инструменты, и стал, осторожно ощупывая, подбирать себе подходящее оружие.

Острый плотницкий топорик он нашел почти сразу, однако после некоторого раздумья брать не стал. Слишком много места занимает, да и тюкнуть им по голове такого верзилу, как Швандя, не так-то просто. Особенно если у тебя рост метр шестьдесят. А по всем другим местам бить не имеет смысла. Потому что клиент останется жив и будет в состоянии орать. А Олегу вовсе не хотелось бы, чтоб его сразу же засветили. Нет, сначала он должен тихо и незаметно укантовать какого-нибудь вооруженного гражданина, обзавестись тем, что стреляет, а уж потом поиграть с незваными гостями в игру «А ну-ка, отними!».

Отточенную плоскую стамеску Механик тоже оставил в покое. Можно, конечно, полоснуть режущей кромкой по горлу, но до смерти зарезать трудно.

Из всего инвентаря Олег признал пригодным к «военной службе» только закаленное четырехгранное плотницкое шило. Оно вполне могло заменить штыковую заточку, которая имелась в родном и любимом кастете. Остался на чердаке, под подушкой… Злости у Механика на самого себя не хватало! Но все же, когда шило оказалось в руке, Олег почувствовал себя намного уверенней.

ПОСЛЕ УСПЕШНОГО СТАРТА

Борман даже не верил, что все получилось так успешно. И Швандя не подвел – указал верную дорожку по протоке, по которой они проплыли на двух резиновых лодках прямо к причалу, и собаки оказались на цепи, и во дворе, около ларевского «Ниссана», никого не было. Один из ларевских охранников выскочил с пистолетом в сени, но даже спуск нажать не успел – изрешетили. А остальные ошалели от неожиданности, когда четверо с автоматами влетели в кухню через дверь и еще столько же вломились в дом через окна. После чего захваченным врасплох осталось только руки поднять, хотя числом их было немало.

«Партайгеноссе» аж прибалдел: среди пленников оказались Шура Казан с Нинкой! У Бормана сразу от сердца отлегло. Во везуха наехала! И сам Ларев попался, так что здешняя братва, можно сказать, нейтрализована. У него оружия не было, трое уцелевших охранников отдали пистолеты беспрекословно. Шурину пушку из-под бинтов Борман выдернул самолично. Два пацаненка, один из которых был полуживой и еле глазами лупал, вообще тряслись от страха и ничего не соображали. Ну, и три бабы тоже оторопели, особенно одна молодуха спросонья. Визгу и шуму, конечно, сперва было много, но автоматы одним своим видом заставили замолчать и не рыпаться.

Для начала всех поставили лицом к стенам и к печке. Борман, с которым было семь человек, считая Швандю, по идее, подлежавшего ликвидации, хотя и не знавшего пока об этом, призадумался.

– Ну и скот же ты! – прошипел Казан, глядя в стену, но обращаясь к Борману. – Тварь продажная! Ох, смотри, узнают братки – в очке утопят!

– Ни хрена они не узнают, – самоуверенно произнес «партайгеноссе». – Дай ему прикладом, Барсик!

Это было своего рода демонстрацией. Барсик был одним из бывших охранников Шуры. Теперь он крепко впаял своему боссу промеж лопаток кованым затыльником. Шура охнул и шатнулся к стене. Остальные притихли – если уж эти жлобы своего бывшего пахана так бьют, то и остальным ничего хорошего не дождаться.

– Механика здесь нет, – очень кстати доложил Швандя.

Борман об этом и так догадывался. Кроме Шпинделя, ни одного маломерка с ростом, соответствующим Еремину, среди пленников не было. Это можно было увидеть, даже несмотря на малую освещенность от керосиновой лампы. Кстати, эта же освещенность создавала для «партайгеноссе» серьезную проблему. Не дай Бог, кто-то из пленников рискнет и сшибет с лампы стекло, а потом задует фитиль. В тесноте и темноте тут, в тесной комнате, каша получится. И стрелять опасно: отрикошетит от печки в лобешник – мало не покажется. К тому же, три мужика, охранники Ларева, были очень даже крутые. Если в первый момент растерялись и дали себя разоружить, то, придя в себя, могут хорошую драку устроить. Да и Ларев сам по себе – мужик матерый, несмотря на свой полтинничный возраст. Вполне способен глубокий нокаут обеспечить. Тот из пацанят, что повыше, в принципе крепенький. Подставишься такому сдуру – можешь крепко пожалеть. Шура Казан, конечно, инвалид, но за компанию может своим гипсом кого-нибудь отоварить. Маленький пацаненок еле на ногах держится, но ежели Швандя не врет, именно он на неудачливого «Шерлока» наручники надел. Фиг его знает, может, он насчет своего хилого самочувствия просто придуривается? В общем, ни одного из семи граждан мужского пола списывать нельзя. Восьмой, лежащий в сенях, вроде уже безопасен. Но есть девятый – Механик, от которого ничего хорошего не дождешься, если он подкрадется незаметно. Четыре бабы тоже способны хлопот наделать. Нинка, например. Правда, на стреме во дворе стоит Купон, но этого мало. А посылать кого-то еще и оставаться в избе вшестером караулить такую толпу – стремно. Тем более, что надо не просто караулить, а искать Механика. Он нужен живым, чтоб указать, где рыжевье лежит.

Покосить, что ли, всех? Слишком просто. Механик поймет, что тут нечего ловить, и уйдет. А золотишко ищи-свищи, тут лес огромный, до конца следующего века не перекопаешь… Нет, надо, чтоб он знал: основная масса народу еще жива. В том числе бабы, с которыми он живет.

Тем более что Швандя подсказал шепотом:

– Вон та девка, молодая, – любовница Меха. Она тоже знает, где рыжевье спрятано. Надо всех в подпол загнать, туда, где я сидел, а ее оставить и потолковать.

Борман подумал: мудер Швандя, жалко будет валить такого! Хотя вопрос о его жизни пересмотру, конечно, не подлежал.

Вслух «партайгеноссе» сказал:

– Открывай люк, Швандя. Говорят, тебя хозяева там на постое держали? Пусть сами там посидят…

Когда Швандя открыл подпол, бойцы Бормана навели автоматы на пленников, а сам Борман рявкнул:

– Живее вниз! По одному, в порядке очереди! Ларь первый, за ним Шура, дальше Нинка…

Постепенно всех, кроме Юльки, загнали в подвал и, закрыв крышку, надвинули на нее тяжелый комод. В комнате стало свободно.

– Так, – сказал Борман. – Бобышка, Барсик! Обшмонать весь дом внутри. Чердак в первую очередь. Стволы, баксы, рыжевье – тащите сюда. И быстрее копошитесь, ясно? Времени не вагон. Минут через двадцать Ухан с братвой подойдет, а потом и Витя подъедет, все должно быть тип-топ! Карась, иди на двор, к Купону. Смотрите, чтоб Механик, сука, как-нибудь не пронырнул. В оба глядите! Особенно у дома и около «Ниссана».

– Может, шины поколоть? – предложил Карась.

– Пока не надо. Короче, иди карауль!

В кухне, в компании с Юлькой, остались, кроме Бормана и Шванди, еще двое. Одного, похожего на популярного телеведущего, прозвали Пельшем (что, впрочем, не мешало называть его и «Плешью», потому что у него на макушке, в отличие от красавца Валдиса, имелась лысина, примерно того же формата, что у премьера Кириенко). Второй получил кликуху Коп от фамилии Копилкин. Но поскольку «коп» по-американски – это то же, что «мент» по-русски, это не все понимали правильно. Так что Копом его обзывали лишь тогда, когда он чего-нибудь делал не так, а в нормальной обстановке и при хорошем отношении именовали Копчиком. Хотя, наверно, кое-кто предпочел бы быть Копом, чем Копчиком (известно ведь, на каком месте натуральный копчик находится!).

Этих двоих Борман отправил к окнам, наблюдать за садом. Очень опасно было оставлять дом без присмотра с той стороны. Сами подошли беспрепятственно, и Механик может то же самое проделать.

Лишь после этого «партайгеноссе» подошел к Юльке, стоявшей у стены под дулом Швандиного автомата и всем своим видом показывавшей, что ни хрена не боится (хотя боялась, и еще как).

– Так, – рассматривая Юлькину мордашку, произнес Борман. – Ничего телочка, верно, Швандя? Ты б ей вставил, верно?

– Само собой, – хмыкнул тот.

– А яйца б у тебя не отвалились? – нагло спросила Юлька, которая понимала: эти жлобы что захотят с ней, то и сделают. Изнасилование – это еще фигня. Во-первых, не привыкать стать. А во-вторых, надо еще, чтоб у них поднялось. Начнешь орать, визжать, покажешь, что страшно, – это их возбудит. А будешь вести себя, как прожженная блядь, так они еще и побеспокоятся, не поймаешь ли от этой стервы сифон или спидуху… Начнут бить, конечно, но тут есть шанс кусануть их до крови, зубки-то у Юльки острые. А потом заржать, что, мол, все, гады, настал вам тот, что подкрался незаметно, сдохнете от СПИДа как пидоры… Вот тут они Юльку и зарежут сгоряча или застрелят – конец всем мукам, на хрен! А Еремочка за нее отомстит, страшно отомстит!

– Не отвалятся, не боись! – бодро ответил Швандя.

– Храбрый ты, смотрю, стал! – яростно прищурилась Юлька. – А вчера тут всем ноги целовал, даже задницу Ереме готов был вылизать, лишь бы не убили. Пощадили, блин, гадину!

Швандя наотмашь хлестанул Юльку по лицу, она отлетела к стене, стукнулась затылком о бревно, но на ногах в конечном итоге устояла.

– Бьешь? – завизжала она. – Бей! До смерти убей, падаль! Потому что если не убьешь, я тебя твоему Басмачу, на хрен, заложу! Когда тебя весной Ерема в поселке поймал, ты, чтоб свою шкуру спасти, наговорил на кассету то, что он просил. Помнишь? «Братва! Все сюда, быстро! Золото нашли! По веревке идите!» А они, дурачки, и пошли к Ереме под автомат. Слово в слово повторить могу! Потому что у нас и кассета эта лежит.

Швандя и разъярился, и испугался. Он думал, что про это дело только сам Механик знает… Нет, нельзя девке дожить до приезда Басмача! Борман, правда, хотел Басмача пришить, но хрен его знает, как повернется. Они договорятся, а Швандю замочат. И потому он набычился и уже готов был всадить в Юльку очередь.

– Тормози! – заорал Борман, вскидывая автомат и наводя на Швандю. – Она ж, падла, специально на смерть нарывается, не понял, что ли? Нет, курочка ты наша, хрен ты дождешься легкой смерти! Если хочешь побыстрее сдохнуть, могу подсказать, как это сделать. Расскажи, куда Ерема рыжевье заныкал, – и падлой буду, одной пулей пришибу, хирургически.

– А хо-хо ни хо-хо? – оскалилась Юлька. Бац! – Швандя снова ударил ее по лицу, но уже кулаком. Кровь потекла из разбитого носа, под глазом стал синяк набухать… Швандя еще раз хотел заехать, но Борман снова его остановил:

– Обормот! Ты ее сейчас пришибешь кулачищами сдуру. На хрен это надо? Крути ей руки за спину!

Это им, однако, пришлось вдвоем делать, потому что Юлька не только брыкалась, но и сумела крепко полоснуть Швандю когтями по роже. До крови рассадила, стерва! Пришлось Борману долбануть ее кулаком по затылку. Юлька обмякла, и Швандя с Борманом защелкнули у нее на запястьях наручники.

– Во гадюка! – пропыхтел Швандя, проводя ладонью по своей многострадальной роже. – Вы с Уханом не уделали, так эта сучка постаралась… Ну, она у меня попляшет!

– Срезай шнур с занавесок, – приказал Борман. – Ща мы ей небольшую дыбу организуем!

Швандя пошел исполнять приказание, а Борман неожиданно озаботился тем, что наверху, на чердаке, куда полезли с обыском Бобышка и Барсик, никакого шума не слышно. Будто и нет никого. Совсем недавно, во время допроса Юльки, вроде бы ворочались, бухтели чего-то, а теперь притихли. А вниз точно не спускались, дверь в сени оставалась открытой, лестницу, ведущую на чердак, было хорошо видно. Может, нашли рыжевье и по карманам притыривают? С них станется…

– Барсик! – зычно позвал Борман, подойдя к лестнице. Ни звука в ответ. Хотя глотка у Бормана была здоровая и гаркнул он так, что на речке, наверное, было хорошо слышно. Любой живой человек на чердаке должен был услышать. Не такие люди Барсик с Бобышкой, чтобы шутки шутить и играть в прятки с Борманом. Стало быть…

У Бормана холодок по коже прошел. Он, конечно, много слышал об этом жутком Механике. И вообще-то далеко не ко всем россказням братанов относился как к фантастическому трепу. Потому что Механик оставил после себя много вполне реальных трупов. «Партайгеноссе» вроде бы все предпринял, чтоб обезопаситься, но неужели этот недомерок и вправду как ниндзя?

Борман торопливо выскочил во двор.

– Купон! Ты здесь?

Тут, слава Богу, отозвался знакомый голос:

– Да, гражданин начальник, службу несу.

– А Карась где?

– К тому углу пошел, где туалет. Там вроде шуршануло что-то…

– Давно?

– Не так чтобы очень, минут десять назад… Он сказал, что там караулить будет.

– Коз-зел! – прошипел Борман, который уже не на шутку испугался. Тьма, казавшаяся ему таким шикарным прикрытием, когда он с братками подбирался к хутору, теперь стала таить опасность для него самого. Здесь, во дворе, он все время ощущал себя на мушке.

Тем не менее Борман обогнул угол и позвал:

– Карась! Ты где?

Ответа не последовало. Борман, прижимаясь к глухой стене дома и держа наготове автомат, перебежал к туалету. Никого и ничего. «Партайгеноссе» вдруг пришло в голову, что Механик, быть может, укрылся в сортире и сейчас его выцеливает через какую-нибудь щель в обшивке. Нервы заставили Бормана дернуть спуск и шарахнуть очередью по «скворечнику». Пули насквозь прошили тонкие доски утлой дверцы – если кто и был живой, то уцелеть не мог. Борман сорвал крючок с дверцы, распахнул… И отшатнулся в ужасе.

Из туалета, прямо на него, выпало чье-то увесистое безжизненное тело.

Борман рискнул зажечь свой фонарик-«карандаш» и ахнул. На траве лежал Карась – мертвее не бывает. Но умер он не от пуль из автомата Бормана, хотя они в него попали – в руку и в правую сторону груди. Но с такими ранами сразу не помирают. Карась, поди-ка, даже был бы в сознании и материл бы своего командира за такие «обознатушки». Но Карась материться уже не мог. Из правого виска у него торчала какая-то круглая деревяшка. Секундой позже Борман понял, что это рукоятка плотницкого шила, со страшной силой вбитого в мозг покойного… Автомат и пистолет Карася («ТТ» с глушителем) исчезли, а на лбу у мертвеца чернела жирная надпись фломастером: «1:1». Борман понял, что Механик докладывает ему – счет трупов сравнялся.

– Мех! – заорал Борман с досады. – Отзовись, падла, я поговорить с тобой хочу!

– Тут я, – послышался голос откуда-то сверху, и Борман прижался к стене, пытаясь разглядеть, что там в темноте ворочается. – Принимай работу, хозяин!

И откуда-то с конька крыши, кажется, прямо к ногам Бормана шмякнулся сперва один, а потом второй труп.

– Можешь посветить и поглядеть, – разрешил невидимый снизу Механик. – Хороший бильярдист подставок не бьет!

Как ни странно, Борман поверил и включил фонарь. Бобышка и Барсик были тоже помечены черным фломастером – соответственно, «2:1» и «3:1». Оба они были застрелены из бесшумки, которую Еремин «одолжил» у Карася. Должно быть, в то самое время, когда Юлька орала, доводя Швандю, а тот ее за это лупил. Из-за этого шума в кухне ни хрена не расслышали глухих хлопков с чердака.

– Короче, – сообщил Механик, – если не хочешь, чтоб было 4:1, 5:1 и так далее, отваливай отсюда, гражданин Борман. У тебя десять минут, чтоб до речки добежать. Можешь даже Швандю взять, пока я добрый. А с Басмачом мы договоримся, если он разрешит Ухана за яйца повесить.

– А не хочешь, чтоб я счет сравнял? – в запале от неописуемой наглости Механика произнес Борман. – Я могу ведь и больше твоего нащелкать, начиная с твоей девчонки.

– Непонятливый ты до ужаса, – вздохнул Механик. – Хреново тебе будет.

– Плешь! Копчик! Купон! – заорал Борман. – Во двор! Срежьте его с крыши!

Копчик и Пельш-Плешь завозились, выползая в окна, Купон тоже дернулся с автоматом, но тут прозвучал какой-то странный звук: не то звон, не то щелчок, не то шорох – и Купон, издав нечто среднее между «ы-ых» и «у-ух», грузно шлепнулся наземь. Жалобно брякнул упавший автомат.

– Стреляйте, вы, лохи! – Борман, обращаясь к Пельшу и Копчику, уже сорвался на истерику. – Швандя! Стреляй эту суку!

Знал бы он, что стряслось в комнате за пару секунд до этого, не пытался бы докричаться до Шванди…

А произошло там вот что. Когда Борман выскочил на двор, Швандя остался с Юлькой в кухне один. Он срезал шнур с занавесок, как приказал начальник, но как сделать для Юльки «небольшую дыбу», попросту не знал. То есть он знал, что для этого к скованным рукам клиента надо привязать веревку, потом пропустить веревку через блок или крюк и тянуть вверх за свободный конец. Но никакого блока и даже крюка, способного выдержать Юлькин немалый вес, Швандя на потолке не видел. Потом он углядел довольно прочный крюк, ввинченный в потолок, но уже не в кухне, а в горнице – Ларев как-то говорил, что на этот крюк когда-то его детскую люльку подвешивали.

Между тем Юлька пришла в себя. Лежа на полу, она исподтишка наблюдала за возней Шванди, который, повесив автомат на грудь, пытался накинуть веревку на крюк, но не доставал никак. Наконец все же додумался табурет подставить и, стоя спиной к Юльке, потянулся ко крюку со своим шнуром. Как раз в этот момент Борман истошно заорал: «Плешь! Копчик! Купон! Во двор! Срежьте его с крыши!», и Пельш-Плешь с Копчиком попрыгали в окна. Все это они проделали достаточно шумно, Швандя тоже на них отвлекся, и Юлька получила одну или две лишних секунды.

Она вскочила на ноги со скованными за спиной руками, разогналась, нагнув голову, и, в доли секунды перескочив через порог, отделявший горницу от кухни и еще пару метров пола, с неимоверной силой боднула головой Швандю в спину…

Шарах! – Швандя не только сверзился с табурета, но и крепко приложился головой о стальной никелированный шар, привинченный к спинке кровати времен 4-й пятилетки. Человеку интеллигентному, наверное, после такого удара точно настали бы кранты, но Швандя просто вырубился минут на пять. Стоит заметить и то, что если б на месте Юльки была девушка с приличным воспитанием, которую не учили бодать мужиков-тяжеловесов, то бедняжка запросто попала бы в палату к «доктору Окочурину».

Но с Юлькой этого не случилось. Она не только не потеряла сознания, но и сразу сообразила, что делать надо. Уперлась плечом в комод, которым был задвинут люк подпола. Напряглась, поднажала и отпихнула его в угол, заорав:

– Вылазьте! Вылазьте быстрее!

Она заорала так, что это услышал Борман и, позабыв об осторожности, кинулся обратно в дом. Обежал угол, влетел в сени с автоматом, вскинул ствол на Юльку… И тут – фыр-р! – что-то прошелестело в воздухе.

– Уй, бля-а-а! – взвыл «партайгеноссе», роняя автомат от острой боли в правом предплечье, куда впился сюрикен-треугольник. В ту же секунду сверху, из чердачного люка, мягко, как кот, спрыгнул Механик с автоматом за спиной, пистолетом за поясом и кастетом на правой руке. Бац! – Еремин бил плашмя, не используя шипов, так как не хотел проламывать противнику череп. Но для того, чтоб Борман потерял сознание, этого вполне хватило. Олег несколькими четко рассчитанными движениями выдернул из чехольчика на поясе Бормана пару наручников. Чик-трак! – Механик защелкнул браслетки на запястьях «партайгеноссе», подхватил его автомат и вбежал в кухню, куда уже выскочил из подвала Ларев.

– Автомат! – заорал Владимир Васильевич, и Механик бросил ему оружие. Ларев на лету подхватил «Калашникова», сиганул через порог горницы, перескочил через валяющегося на полу Швандю и застрочил через выбитое окно в сад, туда, где слышался топот Пельша и Копчика. Эти сразу поняли, что власть поменялась, и теперь жаждали только одного: добежать живыми до забора. Они даже отстреливаться не пытались, только на скорость рассчитывали. Очень некстати для них из-за облаков вынырнула луна, и силуэты бегунов были достаточно различимы даже среди теней от деревьев.

Механик, наскоро обняв Юльку, обмазавшую его кровью из разбитого носа, спросил:

– Ключи от наручников у кого?

– У Шванди были…

Олег подтащил Юльку, у которой по роже, разбавляя кровь, струились слезы радости, к Шванде, наскоро обшарил все еще не очухавшемуся жлобу карманы и, выдернув ключики, освободил Юльке руки. Сразу после этого наручники были защелкнуты на Шванде.

Тем временем из подпола выскочили жаждавшие мести и реабилитации охранники Ларева. Возможно, беспокоились, что хозяин, отойдя от сегодняшних стрессов, поувольняет их к чертовой матери. Один из них сразу же вбежал в горницу, подхватил с пола автомат Шванди и, подскочив к другому окну, решил поддержать огнем Ларева.

– На хрен ты здесь нужен! – вместо «спасибо» проорал Ларев. – Дуй вдоль забора! Отрезай от речки!

Второму охраннику Механик отдал тот автомат, что был конфискован у покойного Карася. Третьему (это был Гриша) Олег сказал:

– Во дворе, у «Ниссана», ихний жмур лежит, при нем инструмент оставался…

Юлька подбежала к рукомойнику, ополоснула свою пострадавшую рожицу, увидела в зеркале набухающий фингал и, беспощадно матерясь, полезла на чердак – за автоматом.

Следующим узником, рискнувшим выбраться из подвала, оказался Епиха. Он был в ярости и тоже жаждал отыграться. Но Механик сказал:

– Притормози, пацан! Поможешь мне, там без тебя разберутся.

Механик даже вдвоем с Епихой порядочно напряглись, затаскивая в кухню скрежещущего зубами от боли и изрыгающего матюки Бормана. Туда же, к печке, подтащили и обалдело хлопающего глазами Швандю, который опять не врубился, как он дошел до жизни такой.

Юлька с автоматом слезла с чердака и хотела было присоединиться к Лареву, но тот уже прекратил стрельбу и перебежал в кухню.

– Завалил одного, кажется, – сообщил он. – У забора. А второй проскочил. Ну, может, ребята достанут…

Словно бы в подтверждение этого со стороны речки донеслось несколько коротких очередей.