Текст книги "Вкус «лимона»"

Автор книги: Леонид Головня

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 28 страниц)

– Мы, видимо, коллеги. Вы что заканчивали? – спросила она, застегивая крепления.

– За рубежом работал.

– Не могу у вас задерживаться, – сказала шатенка, не поднимая головы. – Для меня – грустный праздник. Общие друзья ждут. Спасибо, что сохранили Лесли. У вас нет веревки какой-нибудь? Я без поводка тут оказалась.

Коля вошел во двор, сорвал с дачной террасы бельевую веревку. Незнакомка привязала ее за ошейник собаки и заскользила по лыжне. Собака понеслась рядом.

Из телевизора, хрипящего от несовершенства антенны, сообщили об очередной гадости в городе. После «Новостей» запустили шоу. Кайф не получился. Коля вздохнул. Мысли шли тяжелые. Выпитое вино выталкивало из-под корки мозга скопившиеся страхи и… самый главный страх. Коля представил, что будет в посольстве из-за подписи.

«Торчит за его спиной американский флаг. Консул, вылитый Клинтон в темном пиджаке с красным галстуком, держит перед собой папку документов и ставит галочки в квадратиках перед пунктами анкеты: здоровье заявителя – о’кей, психически не наблюдался – о’кей, профессия повар – о’кей, образование – о’кей, английский – о’кей, в фашистах и коммунистах не состоял – о’кей, наркотики не перевозил – о’кей! Отметил следующий десяток важных и неважных «о’кей». Открепил листок с заключением.

– Распишитесь здесь, мистер Эсмеральдов. – Он протянул Коле ручку и листок.

Коля задрожал, посмотрев на листок, и расписался.

Клинтон взял листок, посмотрел на Колю и нажал кнопку на столе. Как в мультике, мгновенно сбежалось десяток чиновников, белых воротничков. Склонились над бумагой, оттесняя друг друга. Слышались отдельные фразы:

– Первые три буквы похожи…

– Наклон слова смущает…

– Стоит послать на экспертизу…

Все разом повернулись к Коле.

– На экспертизу! На экспертизу! На экспертизу! – заговорили вместе и по очереди.

Клинтон заиграл на саксофоне, белые воротнички расступились… Восхищенно смотрели на хозяина…»

Коля спал за столом, уткнувшись в рукав. Из телевизора звучал саксофон. Стрелки часов вышли на утренние цифры. Музыка смолкла. В теленовостях Новый год «шагал по планете». На Тайм-сквер, в Нью-Йорке, под крики толпы блестящий шар полз вниз.

Мела февральская метель. Коля услышал за дверью шорох, открыл и увидел у порога Лесли. Собака виляла хвостом, была вычесана от репьев, шерсть лоснилась. Она шумно отряхивала капли растаявшего снега. На ошейнике болтался обрывок веревки.

– Лесли! Сбежала, паразитка!

Коля раскочегарил печку, наготовил на плитке еды.

Шатенка пришла пешком в дубленке с капюшоном, в свитере, в теплых сапожках. Увидела Лесли.

– Целый месяц никаких поползновений не было, и на€ тебе!

– Я объявление приготовил, – указал Коля взглядом на бумажку на столе. – Собрался на станцию, да не выедешь сейчас.

Она взяла листок и прочитала вслух:

– «Лесли появилась. Жду, Николай», – и засмеялась. – Надо сюда дописать: «Продается славянский шкаф».

– Зачем?

– Не помните? Так шпионы общаются. Я не представилась прошлый раз, ускакала на радостях, невоспитанная особа. Ника!

Она протянула красную от мороза руку. Коля пожал.

– В такой холод без обеда собаку не отдам. Сидите тут до весны.

Стопка «Коммерсанта» перекочевала на пол к печке. Они ели за освободившимся столом.

– Кажется, переусердствовал я с печкой, – вытирая со лба пот, сказал Коля. Он встал, прибил в глубине огонь в топке, подергал заслонку трубы. – Жарко!

– Дача у вас роскошная. Зимой, конечно, накладно протапливать?

– Не моя дача, – признался Коля. – Я сторожем работаю.

Она посмотрела на него удивленно.

– Это… после зарубежа-то!

– Жизнь по-разному складывается. Не пропадем! – бодро ответил он.

– Надо идти, темень спускается. Мне далеко.

– Провожу, – сказал Коля, – поджентльментствую перед «невоспитанной особой».

Лесли лежала на соломенном коврике. Коля посвистел. Собака поднялась, подошла. Ника нахмурилась и опустила голову. С ней явно что-то происходило.

– Что с вами?

– Павел точно так свистел.

– Ну вот, наделал я дел на дорожку. Хотите, я вытворю что-нибудь?

– Что?

В глазах Коли сверкнул азарт, появился шанс задержать гостью.

– Пожар устрою. Пойду побью, кого найду. На машине разгонюсь, и – на лед скакнем, покрутимся на льду! – Он вскочил, забегал по комнате, схватил спички и нож. Сыграл сумасшествие.

Она искренне испугалась.

– Ни в коем случае! Бросьте спички!

– Тогда я развеселю вас.

Он начал сбрасывать одежду. Она испугалась еще больше. Оставшись в плавках, Коля выскочил в дверь, в пургу.

– Ника! – крикнул издалека.

Она вышла за ним. Невзирая на ветер и снег, Коля прыгнул в высокий сугроб и исчез. Снег шевелился – он пытался ползти сквозь снег. Не получилось, высунул голову. Выскочил. Подбежал к Нике, схватил за руку и потащил. Она вырвалась, упала, поднялась, обсыпанная снегом, принялась отряхиваться.

– Ты веселый! – Она незаметно перешла на «ты». – Завидую. Сторожем устроился и в ус не дуешь.

– Дую в ус, только не выдувается ничего! – крикнул Коля из сугроба.

Он прыгал, падал, вставал. Запел «Катюшу». Попытался схватить ее за свитер. Ника убежала в дом. Здесь она остановилась, подождала. Коля не шел, и песни не слышалось. Ника выглянула в дверь, прикрывая лицо от ветра. Коля лежал на сугробе, раскинув руки и вытянув ноги, как Христос на распятии.

– Пока не поможешь встать, не поднимусь. Замерзну, умру! Не поднимусь!

– Я боюсь к тебе подходить, ты меня всю вывозишь.

– Не хочешь, не надо! – Коля свесил голову в снег.

Она нерешительно двинулась вперед. Остановилась.

– Боишься – не помогай! – Коля дрожал.

Ника протянула руку. Он встал без ее помощи и побежал в дом. В тепле дрожь не прекратилась. Испуганный Коля обхватил себя руками, натурально тряс подбородком. Вскочил, достал бутылку водки, налил в стакан.

– Стоп, стоп, стоп! – запротестовала гостья. – Только глоток, если не хочешь неделю валяться. Остальным я разотру. Массаж – мое хобби.

– О-о! – вскричал Коля, стуча зубами. – Я на массажный салон деньги коплю. Предлагаю работу.

Она засмеялась.

– Много накопил? Работа у тебя прибыльная! Помолчи сейчас, ляг на живот, расслабься. Будем болезнь выгонять. По-восточному.

Коля распластался на кровати.

– Из-за тебя весь свитер мокрый, – услышал он ворчание. – Отвернись и лежи тихо!

Она скинула сапоги, стянула свитер, оставшись в черной с кружевом сорочке, заправленной в джинсы, повесила свитер у печки. Вернулась на кровать и с маху села верхом.

– Терпи, казак, атаманом будешь! – С силой нажала точку на лопатке.

– А-а! – заорал Коля.

– Терпи, мозги надо переключить на лечение. – Изящный пальчик впился в мышцу и завибрировал. Точки на теле, прикосновение к которым вызывало едва переносимую боль, она находила с исключительной ловкостью. Коля извелся. Когда начался сам массаж, он сжимался при каждом захвате и кричал. Спина раскраснелась и протестовала.

– У тебя и массаж! Ты клиентов быстро от салона отвадишь. Долго еще?

– Подожди немного, не нарушай мне процесс.

Ника прекратила «процесс» сама. Она нежно похлопала ладошкой по красной спине. Пальцы побежали по Колиной коже, по позвоночнику, забегали на шею и волосы. Она нежно пощипывала, поглаживала, опять пробегалась пятерней подушечек пальцев вниз, на поясницу и обратно. Кожа вздрагивала, расслаблялась и исчезала из сознания в местах, где она только что протестовала против боли. Коля вспомнил Лори с ее ласковым движением по телу, размяк, сопел и не желал, чтобы «процесс» прекратился. Лорины губы, Лорины мягкие волосы, руки, ноги… Болезненная дрожь ушла, как не бывало. Дрожь начиналась другая.

Ника смочила водкой руку и принялась растирать. Терла до покраснения, до теплоты. Просила Колю перевернуться. Спина и грудь горели от ее упорных стараний. Она остановилась, накрыла Колю простыней.

– Что тебя в такую холодину понесло голого? – спросила заботливо, как маленького.

– Люблю риск! – сказал он и выдал сентенцию, о которой никогда не думал. – Чего она, жизнь, стоит, если не рисковать!

Она посмотрела в его глаза странным погасшим взглядом, тихо произнесла:

– Один у меня дорисковался и в кювете успокоился. Я говорила…

Ника замолчала, всхлипнула, опустилась на Колину грудь, заплакала и в исступлении приникла губами к простыне. Коля поцеловал ее в голову, в шею, высвободил из-под простыни руку, обнял, пытался вытереть носом и щекой слезы на ее лице…

– Коля, ты так на моего Павла похож… – прошептала она.

Они соединились в горячих объятиях, переполненные ожившими ощущениями любви с теми, кого любили. У каждого была своя половина. Изголодавшиеся тела опустошились без страсти.

– Паша… Прости! – беззвучно прошелестели женские губы.

Он лежал молча, закрыв глаза. Некоторое время они слушали порывы ветра, обнявшись, не сказав друг другу ни слова, так и заснули, вспоминая каждый свое.

…Коля проснулся от запаха кофе. В тусклом свете утра Ника стояла у плитки и мешала в кастрюльке ложкой. Была в свитере, джинсах и сапогах. Затянутые назад волосы обнажили красивую крутизну головы с ровными скулами. Метели не было. Стояла тишина.

– Ты – не он, – произнесла она ожесточенно. – Слава богу! Я успокоилась. Не знаешь, что к женщине не надо приставать. Можно женщину ухаживаниями так измучить, что она сама пристанет.

– Не хочу я никого мучить, – трезво сказал Коля и сел за стол. – Я люблю взаимное удовольствие, – и протянул руку к ее бедру. – Ника!

Она резко отстранилась, подняла голову.

– Ненавижу себя! Дачный романчик не для меня…

Посторонний звук отвлек ее. Она подняла голову, прислушалась.

– Что это?

Из-за стены слышались редкие тихие удары, прилетающие из-за забора соседнего участка.

– Сам не пойму. Иногда бахают. То ли дрова колют, то ли ковер выбивают – не могу определить. Давай сходим в дом, посмотрим с балкона. Давно собираюсь.

– Пойдем посмотрим, да я двинусь к себе.

– А кофе?

– Я выпила чашку, спасибо. – Ника надела дубленку.

Они вошли в холодный дом, поднялись на верхний этаж и вышли на занесенный снегом балкончик. Среди деревьев на соседнем участке стоял мужчина в дубленке и пыжиковой шапке. Он стрелял из пистолета в щиток, установленный перед занесенным снегом погребом. Выстрелы были редкими и глухими. На пистолете стоял глушитель. Стрелок больше приспосабливался к выстрелу, чем стрелял. Вскидывал руку, целился, приседал, прохаживался. В глубине, из-за дома, выглядывал серебристый багажник иномарки.

– Наверно, бывший военный, – сказал Коля. – Скучает по делу. Надо бы с ним познакомиться.

– Я бы не стала.

– Почему?

– Ненавижу мужчин с оружием. Павел бросился стреляться, когда я сказала, что я уйду. Перепугал на всю жизнь.

Ночью Коля «стрелялся».

«Он стоял в тельняшке на коврике, в руке сверкал Кларин револьвер, приставленный к виску. «Салон красоты» онемел от страха. Все клиенты и мастера прижали в ужасе руки к открытому рту. Только один клиент блестел глазками.

– Тише, тише, дайте человеку застрелиться! – требовал в полной тишине.

Коля посмотрел на Лори. У той на лице были одни глаза. Взгляд – не описать.

– Сейчас проверим, кто из нас прав! – сказал он, прищурившись. Коля опустил револьвер и другой рукой крутанул барабан. – Если ты, мне нечего делать на этом свете. Если я…

Лори не выдержала, бросилась к нему, повисла на руке.

– Нет, Амор! – кричала. – Нет!

Руку к револьверу не тянула, боялась спровоцировать. Держа маленькую Лори на предплечье, Коля уперся взглядом в ее глаза.

– Зачем я тебе нужен? – хрипел он и театрально таращился.

Лори закричала. Коля нажал на курок. Звук, как удар по деревяшке, повторился несколько раз. Осталось только Лорино лицо с расширенными глазами».

Громкий стук в калитку разбудил Колю спозаранку. Было солнечное утро. Он открыл дверь и увидел старика с почтовой сумкой.

– Эсмеральдов тут проживает?

– Я – Эсмеральдов, – ответил Коля с безумными глазами.

– Всегда передаю в руки, если что ценное. – Старик вытащил из сумки белый конверт.

Колино сердце учащенно забилось.

– Смотрю, по-иностранному написано. Думаю, ценное.

– Ценное, ценное, – подтвердил Коля и попытался открыть конверт прямо на улице, забыв о старике.

Почтальон не уходил. Коля взглянул на него.

– Хозяин тут, Ростислав Иваныч, поди уже генерал-лейтенант. Что-то не видно. Жив ли?

– Жив, – придумал Коля.

– Слава богу. Добрый человек, угощал меня всегда.

Коля посмотрел на деда и засуетился.

– О, погоди, дед! Я спросонья соображаю туго. А тут это письмо… – Коля вбежал в дом, схватил бутылку коньяка, набухал граненый стакан, вынес на улицу и протянул почтальону. – Спасибо, что принес.

– Куда мне столько! Много. – Старик отпил треть, крякнул и аккуратно поставил стакан на крылечко. – Спасибочки!

– Может, в дом зайдешь, закусишь?

– Не-е, не могу, у меня велосипед снаружи у забора.

– Бутылку возьми. Дома попьешь.

– Не-е, меня старуха замочит сковородой. Придумала, что у меня – сердце. – Он помялся. – Ты вот что, Эсмеральдов, если какая одежонка не нужна будет, поимей в виду.

И ушел.

– Поимею… – Коля был весь в пакете.

Достал извещение. Ноги пританцовывали.

– Дед! – заорал Коля и бросился за ним в проезд. – Дед! Иди сюда!

Почтальон обернулся и остановил велосипед.

Коля вбежал в дом, схватил зимнюю куртку, которую купил в холода, джинсы, свитер.

– Возьми, дед. У меня лишние. Носи на здоровье.

– Для внука. Куда мне такую красоту…

Полосатый со звездами флаг развевался на ветру на фасаде посольства. Коля сел в «Жигули». Радость переполняла. «Жигули» остановились у нотариальной конторы. Он переложил паспорт с визой в бумажник, порылся в нем, вытащил визитку тренера и побежал в контору. Там он оформил доверенность тренеру Вячеславу Николаевичу управлять «названным автомобилем» с правом продажи и получения денег.

На почту, в поселке, он вошел с большой коробкой конфет, просунул в окошко старшей.

– Всех поздравляю с наступающим Женским днем!

Взглянул на голубоглазую.

– Тебя дополнительно! С кем?

– С сыном. Спасибо! – ответила пышка и состроила глазки.

– Вот ухажер у нас общий появился! – сказала старшая. – Спасибо! По делу заходите. – Она тоже состроила глазки.

Коля изгнал из головы лишнюю мыслишку и сказал:

– Я – по делу. Два конвертика надо. Ценные письма отправить друзьям юности с уведомлением.

Старшая протянула конверты и формы.

– Заполняйте, отправим под персональным контролем! – сказала улыбаясь.

Коля сел за стол и написал на листочке: «Подарок от двадцать седьмого. Ухожу в плавание. «Жигули» стоят на оплаченной стоянке в аэропорту Шереметьево с восьмого марта, ключи прилеплены пластырем под правое крыло. Перворазрядник Николай». Он вложил записку, доверенность, техпаспорт в конверт. Написал адрес тренера. Во второй конверт ничего не стал писать, вложил старый паспорт. Оба письма отправил в город Обоянь.

…По участку дачи в поселке «Лесной» бесшумно двигался большой рыжий колли. Он обнюхал запертую на всевозможные замки дверь дома, пробежал к брошенным соломенным коврикам, спустился к колодцу, попил воды из оставленного на приступке ведра, пробежал по тропинке к гостевому домику. Обнюхав лавочку под навесом, он шагнул на крылечко, сунул нос в щелку под дверью и держал его там, замерев.

Снаружи, у запертой калитки, стояла Ника. Весенний ветер смахивал ее распушенные волосы на лицо. Она сбрасывала их обратно рукой и писала на обрывке бумажного пакета: «Лесли тянет меня к твоему дому. Зря я на тебя ополчилась. Как появишься, дай знать. Дача № 17 по Огородному переулку. Жду. Славянский шкаф еще не продан. Ника».

Она улыбнулась, сложила обрывок вчетверо, написала крупно: «Николаю», скрепила тонкой заколкой и бросила в щель почтового ящика.

– Лесли! Фью, фью, фью, фью, фью-у-у… – громко свистнула она и посмотрела вдоль забора.

Через некоторое время из-под досок появилась собачья голова. Изогнувшись, Лесли вытиснула крупное тело наружу и побежала к дороге, догонять хозяйку.

Глава седьмая
Партнеры-попутчики

Действующий паспорт Мавроди был аккуратно вклеен в обложку «Сборника анекдотов». Теперь Мавроди обречен на вечную виртуальную жизнь в США. У него есть счет в банке и банковская карта. Мавроди не нарушит какие-либо законы. Он никогда не умрет. «Вечные жители» живут в файлах по всему миру. Не он один такой умный. Сами США плодят их, «перекрещивая» лиц, содействующих судебным процессам над крупными преступниками.

Живое дитя государственного департамента США Николай Эсмеральдов шагнул к стойке оформления документов для полета через океан, предвкушая быструю процедуру. У него имелась всего одна сумка без чего-либо подозрительного. Единственное более-менее ценное было на нем – длиннополый, тонкой кожи плащ. Коля спокойно рассматривал окружающих.

– Привет, Мавроди! – услышал он и увидел своего первого «знакомого американца». Едлин махал из группы пассажиров, прошедших контроль, и выбирался назад, в конец группы.

Коля насторожился. Таможенный чиновник смотрел на них.

– Вместе летим, Мавроди? Вот не ожидал! – не успокаивался Едлин.

Коля бросил взгляд на контрольную стойку, махнул ему:

– Иди, не жди, в самолете поговорим.

Он закрыл от посторонних глаз паспорт Эсмеральдова и шагнул в сторону, пропустив вперед стоящих сзади людей. Смяв декларацию, Коля пошел ее переписывать.

В самолете сидел Едлин и был подшофе.

– Здорово, должник! – грубо приветствовал его Коля. – Думаешь, я за тобой годами гоняться буду!

Едлин обрадовался, как будто ждал этой встречи.

– Вот сейчас прямо и отдам, – сказал он и полез в карман за деньгами. – Двести долларов.

– Хороший знак, – сказал Коля, убирая деньги.

– Давай по капелюшечке! – Едлин достал бутылку, разлил по стаканчикам.

– Среди знакомых никто комнату не сдает?

– Есть. Хорошие ребята. Повар и журналист. Им аренду подняли, решили объединиться в смежных комнатах. С мани плохо?

– Куда уж хуже.

Коля выпил из стаканчика, закрыл глаза и откинул спинку сиденья. Треволнения на таможенном контроле окончательно не исчезли.

– Ты спать собрался? – недовольно спросил Едлин.

– Засыпаю в полетах. Последние дни беготня и нервотрепка извели. Позже наговоримся. Лететь долго.

Чем ближе была Америка, тем настойчивее становились мысли о Лори. Коля гнал их, но обнаружил, что не все мысли можно изгнать. Злился на себя, протестовал, даже тряс головой. Напрасно. «Не думать» не получалось. Длинные споры с ней возвращались помимо его воли и терзали Колю. В конце концов, он привык, что «разговоры с Лори» теперь сопровождают его бренное житье.

Сейчас он «беседовал» с ней, представив желанную встречу.

«Он сидел в тельняшке и хвастался. Лори, как образцовая половина, внимательно слушала, кивала, со всем соглашалась.

– Я не зря ездил. Я продумал, как поднять деньги, чтобы расширить салон. Помнишь мишку со звездочками? Кстати, где он?

– У меня в шкафу.

– Моя голубушка! – Коля умиленно поцеловал ее в лобик. – Про мишек я не рассказал тогда. Была неудача. Ладно! В Вашингтоне я познакомился с владельцем техасского телевидения, начальником телевизионных универмагов. Он предложил мне участвовать в проекте.

Лори подняла восхищенные глаза.

Коля продолжал:

– Я сообразил: не надо вкладывать деньги в почтовую рекламу. Очень дорого! Мы вот что сделаем…»

Самолет тряхнуло. «Образцовая половина» исчезла, Колины глаза остановились на Едлине, который неловко возился на кресле.

– Ну что, еще по капелюшечке? Прилетим, на новом месте с тебя новоселье. – Он полез за бутылкой.

Ранним утром следующего за приездом дня, кутаясь в кожаный плащ, Коля вышел из подъезда мрачной бруклинской многоэтажки. Мартовское утро холодило даже под свитером. Он достал мобильник, набрал номер, услышал Кларино «Алло!», помолчал, помедлил.

– Извини, что не отвечал, – сказал наконец.

– Кола! – радостно воскликнула трубка.

– Я не прошел интервью, – соврал Коля.

– Я прилечу! – крикнула Клара. – Ты где?

– Клара, успокойся! Прилетать некуда. Я сам позвоню, если будет нужно.

Он выключил мобильник и пошел пешком вдоль улицы.

Русский район готовился к бизнесу. Китайцы выкатывали ящики с овощами и фруктами из зеленной лавки. Женщина в норковой шубе боролась с грязной цепью, подтягивая наверх железный занавес, оберегающий аптеку от воров. Цепь застряла, женщина беспомощно оглядывалась и нашла взглядом идущего мимо мужика в коже. Коле ничего не оставалось, как прийти на помощь.

– Где ваши кавалеры? – спросил он, ничего не имея в виду.

– Ты, бля, давай, помоги мне сначала железо поднять, – попросила по-русски усталая уже с утра дама в норке.

Коля замолк, рванул цепь. Та поддалась, жалюзи пошли вверх, осыпав его грязью.

Рядом, среди выставленных из галантерейного магазинчика чемоданов, сидел на стульчике пенсионер, одетый по-зимнему – в серую стеганую куртку, шерстяные ботинки и ушанку неопределимого меха. Когда мимо шел прохожий, он, глядя вдаль, тихо произносил:

– Русские лекарства. Русские лекарства.

– Почем пурген?! – гаркнул Коля, нагло нарушая конспирацию.

Пенсионер посмотрел на него с ненавистью.

– Нарушаешь постановление Конгресса США, батя, о запрете на ввоз медицинских препаратов.

«Батя» забегал глазами и процедил сквозь зубы:

– Проходи, проходи, олигарх несловленный, без пургена просрешься.

Поблизости низкорослый белобрысый владелец продуктового магазина хамил первому покупателю, пришедшему слишком рано.

Коля повернул на большой проспект.

Город казался чужим и холодным. Застройщики Бруклина, видимо, не ведали, что существует такое искусство, как архитектура. Город вырос сам по себе, как гриб после дождя государственных инвестиций на социальное жилье. Почти всю территорию района покрыли многоэтажки-близнецы и однообразные, сросшиеся стенами, вереницы жилых блоков частных домов, перемежающиеся с гигантскими дзотами складов, технических служб и фабрик. Над всем этим серо-бурым каменным великолепием гулко терла железо и верещала тормозами на поворотах подвесная железная дорога.

Коля замедлил шаги. Прошел стеклянный дом с рестораном и офисами, Гивину мечту. Перепрыгнул через замерзшую лужу. Усмехнулся. У подъезда ветерана не увидел. В креслице сидела старушка. Коля улыбнулся, воспользовался случаем задержаться.

– Где муж, дома отдыхает?

Старушка не ответила на улыбку.

– В больницу отвезла, сынок, операцию назначили. Не знаю, к добру ли! – Она отвернулась.

Коля направился к «Салону красоты». Подошел и не узнал его. Салон занял оба этажа. На первом, где раньше располагался книжный магазин, старые окна заменили на большие, до земли, витрины. Стекла защищали узорчатые решетки. С фотографий на Колю смотрели модели с прическами, какие «нарочно не придумаешь».

Он двинулся глазами по лицам моделей, и дыхание у него сперло. Вверху на фотографии был он, шахматно-фиолетово-зеленый, улыбающийся во весь рот. Не просто улыбающийся. Слегка стилизованный, он смотрел с фирменного логотипа «Салон мисс Санчес». Надпись ниже сообщала: салон – победитель конкурса «Фантазия!», а также многие другие рекламные сведения. По полу витрины рассыпались круглые значки с Колиной личностью.

Он отпрянул от витрины, сердце учащенно и горделиво забилось. Зазвенело в ухе. Он встал за углом кофейни и стал наблюдать.

Салон был закрыт. Узорчатые жалюзи опущены и заперты на замок. Через полчаса Коля почувствовал озноб, вошел в открывшуюся кофейню, взял кофе, поднялся на второй этаж, где стояли столики, и сел у витрины, выходящей на улицу.

Внизу, где когда-то он отплясывал чечетку и отбивался от набежавших детей, шли прохожие. Коля усмехнулся:

– Ну, Лори! Бизнес-вумен!

Китаянка за стойкой решила, что обратились к ней.

– Что? – переспросила она.

– Салон, смотрю, оригинальный, – вступил он в разговор.

– Нам бизнес поднял. По пятницам толпа разноцветной ребятни собирается. Успевай обслуживать. Подчистую все подметают…

Она продолжала говорить, но Коля в ее слова уже не вникал. Мучился, как начать разговор с Лори. Встреча, предположил, произойдет в нижним салоне, в большом зале с отгороженным местом для ожидания, которое просматривалось сверху. Коля встанет на уровне перегородки, опустив голову. Под плащом белела футболка мадридского «Реала» – надевал дома с сомнением: к месту ли будет? Все-таки надел – пусть!

Клиентов по случаю раннего часа не было. Из отдаления на него смотрели мастера. Лори замерла и молчала. Мириам улыбалась:

– Какой футболист к нам пожаловал! – Видимо, рассмотрела надпись на футболке и шутила.

Мастерица из незнакомых указала на свободное кресло, приняв за клиента.

– Спасибо, – ответил Коля. – Лори, я к тебе. Здравствуй!

– Здравствуй!

Колю тряхануло, будто струна лопнула и визгнула, испортив мелодию. Почувствовал, что произойдет сейчас все не так. Не скажет он то, что хочет. Начнет просить о встрече. Будет что-то объяснять. Все мешало внутри и вокруг. Он разозлился. Воображение воспалилось и сломало диспозицию. Не сделав никакого движения, он оказался прямо перед ней. Лицом к лицу, которое расплылось, как сквозь слезы. Ухватил за плечи. Заговорил глухо, захлебываясь воздухом, не узнавая собственный звук:

– Не могу я без тебя жить! Что хочешь со мной делай! Казни, но не гони!»

Коля напряг стол и заметил, как затряслась кофейная чашка. Он перевел взгляд в окно на салон. Сердце ухнуло и окаменело. Показалось, что пол провалился, и Коля раскачивается над пустотой. Китаянка что-то спросила, но он не слышал.

Лори приехала на новенькой «Ауди» в сопровождении черноволосого мужчины, такого же загорелого, как она. Мужчина отпер замок, ловко поднял жалюзи, и они ушли внутрь. Через минуту сквозь витринное стекло на втором этаже было видно, как она готовит инструменты, стряхивает салфетки и что-то раскладывает на столах у зеркал. По улице подходили мастера и исчезали внутри здания.

Зыбкая надежда улетучилась и превратилась в прах. Посидев немного, Коля спустился вниз, опустил козырек кепки, поднял воротник плаща и быстро пошел прочь.

В квартире, где он снял комнату, сидела праздная компания. Сначала Коля услышал голоса. В коридоре топтался Едлин, искал зажигалку в карманах куртки.

– Проходи к соседям, – сказал он. – Посиди на собрании интеллигенции.

«Интеллигенцию» представляли трое осоловевших слонов-молодцов. Едлин подобрал окружение под себя. Нарушал единство формы худой трезвый старик.

Центр стола занимала сковорода с кусками жареного мяса. Маяком возвышалась ополовиненная «бутыль-ручка» горилки местного розлива.

– Чернышевского провожаем на родину, – весело сказал старик. – Навсегда! Реэмигранта в среде вырастили.

Коля посмотрел на толстого Чернышевского.

– Стас, давай усаживай гостя, – не унимался пожилой. – Ты у нас гвоздь программы. Он, возможно, тебя первый и последний раз видит. Вы садитесь, – обратился он к Коле. – Мы соседи теперь. Юра, кто автор еды? Угощай!

– Я – повар, не официант, – сказал толстый Юра, выдав недовольство, которое, видно, таил, устав ублажать честную компанию. Он важно проследовал в проем кухни без двери.

– Здесь сын отца за деньги продаст, не говоря о жене и муже. Там остались люди! – кричал Чернышевский, видимо продолжая начавшийся ранее спор. – Что толку от ваших статей, господин Раневский? – едко нападал он на старика. – Андропова никто не помнит, не то что Вышинского! Вы думаете, что справедливость преследуете, на самом деле пропагандируете убийц и мерзавцев.

– Мой долг напоминать про злодеяния, – отбивался журналист. – Увидишь, и десяти лет не пройдет, в России начнут отмечать юбилеи головорезов КПСС, приучать народ к беззаконию в верхах.

Рюмки наполнили. С тостом «Вздрогнем!» выпили. Повар с Едлиным придумали бороться на руках. Скрестив согнутые в локтях руки с рюмками, ржали и боролись, кто перетянет, чтобы выпить. Коля протянул стаканчик к журналисту – чокнуться.

– Не пью, – сказал тот.

Старик осмотрел присутствующих, подмигнул Чернышевскому, попытался соответствовать атмосфере и продекламировал:

– Мы чужие на этом празднике жизни! Да, Стас? Кто написал? – Он обвел взглядом присутствующих. Не дождавшись ответа, махнул рукой. – Ничего-то вы не читаете!

Ушел за занавеску, висящую в арке перед второй комнатой. В заседание «интеллигенции» перестал вписываться.

Градусы придали «рукоборцам» буйную энергию. Повар с Едлином расплескали горилку. Не удовлетворенные результатом, оба вскочили, вскинули согнутые в локтях руки с растопыренными пальцами.

– Посмотрим, кто первый упадет! – ударили по ладоням и свалились на раскладной диван. Кряхтя, завозились. Диван под тяжестью заходил, обещая вот-вот развалиться.

Коля мрачно смотрел на всю эту возню. Молчавший до сего момента третий «слон» встал и оттащил Едлина за ремень.

– Не лезь, Семен! Не мешай! Я его почти уложил, – протестовал Едлин. Но подчинился. Отдуваясь, сел за стол, обнял Чернышевского. – Теперь тебя навещать будем. – Налил рюмки. – У моей приятельницы Марины есть финансовая компания. Англичанам миллионы отмывают…

– Ты Наташке долг отдай, – прервал его Чернышевский. – Подвел ты нас с «Мерседесом». Я развелся…

Слов не стало слышно. Семен в полный голос запел поверх разговора песню:

– Шумел камыш, деревья гнулись, а ночка темная была…

Песню поддержали. Пели без глубины и тоски, ускорив темп. Горилка взяла свое. К словам, полным томной лирики, певцы перешли на плясовую.

– Знала только рожь высокая, как поладили они…

Затопали ногами.

– Эх!

Пение вырвалось в полуоткрытое окно, в переулок, где человек, обтянутый синей теплой майкой с надписью «ФБР – женский инспектор», выгуливал лохматую суку. Та, видно, иммигрировала недавно, и с пьянством у нее были связаны неприятности. Она залилась на окно звонким лаем.

Разговор за столом не имел ни темы, ни смысла и цементировался заезженным: «Что-то стало холодать, не пора ли нам поддать! По маленькой! Вздрогнули!»

Коля молчал. Когда наступила стадия помутнения сознания, он поднялся, толкнул дверь в комнату. Упал ничком на кровать и заснул среди доносившейся несвязной болтовни и попыток Семы запеть песню про степь.

Утром Коля набрал номер на телефоне:

– Гиви!

– Объявился! – обрадовался тот. – Как жизнь?

– Расскажу. Есть дело.

– Ты где?

– На Брайтоне.

– Встретимся в ресторане, где познакомились. Ровно на полпути. Я – в Квинсе.

– Не забудь расческу, – пошутил Коля.

– Мне расческа не нужна.

…В ресторане он появился наголо бритый.

– Так сейчас модно, – заявил, улыбаясь.

Выслушав Колину историю, Гиви покачал головой, одобрил.

– Лихо! Господин Изумруд! Ты, можно сказать, – колобок. – Он рассмеялся. – От бабушки ушел и от дедушки ушел… Лису берегись!

Они выпили за встречу.

– Что за дело привез?

– Была лиса и не одна, – начал Коля издалека. – Я тебе когда-то рассказывал, как с мишками попал.

– То – лисенок, считай. Ближе к телу, можешь?

– Выдумал похожую схему.

– Где мы с тобой деньги на раскрутку возьмем? Они на марки с конвертами тысяч пятьдесят кладут, если не сто! Еще надо штат посадить!