Текст книги "Тьма. Том 7 (СИ)"

Автор книги: Лео Сухов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 18 страниц)

Однако на сей раз придумал не он, а я.

Надо сказать, этот зал очень напоминал тот первый, где начинался путь по лабиринту. Здесь тоже имелись два прохода в потолке. А ещё были статуи, правда, растущие из пола и обращённые вниз головами.

Вот на статуи-то я и начал указывать, мигая огоньками, Андрею и Феде.

Суть моей идеи была проста. Жаль, донести её морганием огоньков оказалось сложно. А то, что очевидно одному, не всегда очевидно другому. Поэтому мне пришлось потратить с десяток минут, прежде чем эти двое догадались, какую именно авантюру я им предлагаю.

А я предлагал использовать статуи, чтобы оказаться ниже. И уже из этой позиции попробовать закинуть верёвку с крюком на лестницу в центре. Если глаза Феди меня не обманывали, из днища лестницы выступали рёбра жёсткости, за которые можно было зацепиться.

Но это всё хорошо в теории. А ты попробуй сначала спуститься по статуе на три метра вниз, а затем – докинуть крюк до лестницы, расположенной в двадцати метрах от тебя и на четыре метра выше.

И всё это, уже болтаясь в неудобном положении.

Просто на то, чтобы спуститься, а затем повиснуть на статуе, ушло не меньше получаса. Делал всё, естественно, Андрей. Федя так боялся высоты, что не смог заставить себя начать спуск. Хотя вначале, конечно, и рвался в бой.

Андрею пришлось тяжело. С его-то массой, тем более. Статуя была нанизана на металлические штыри. И когда к её весу добавился вес человека, она начала с этих штырей соскальзывать вниз, опасно раскачиваясь. И пусть у Андрея была страховка из куска верёвки, но я даже не представлял, что за дивные ощущения он испытывал во время спуска и метания «кошки».

Ну и, естественно, ни с первой, ни со второй попытки крюк закинуть не вышло. В итоге, Андрей сделал не меньше двадцати бросков, прежде чем приноровился кидать в нужную сторону и с нужной силой. Тем более, перевёрнутый зал и сам по себе постоянно обманывал наши чувства.

И стоило Андрею приноровиться, как статуя всё-таки полетела вниз. К счастью, наш старший успел среагировать. Ну то есть повис на страховке и прижался к стене, подальше оттолкнув ногами падающую каменюку.

Изваяние с грохотом рухнуло вниз, на условный «потолок», разлетевшись на части.

– Твою же дивизию! – выдал Андрей, качаясь на страховке. – Ещё бы чуть-чуть… Хорошо, что верёвку успел подтянуть.

Пока он выбирался, пока залезал на другую статую, с противоположной стороны от выхода – снова прошло время. И немного утерялась сноровка. Однако со второго раза всё пошло удачней. Во-первых, статуя оказалась покрепче предыдущей, хоть и не настолько удобная внизу. Во-вторых, Андрею быстрее удалось прибросаться.

А ещё десятка через три попыток крюк всё-таки зацепился за лестницу.

– Да!.. – радостно заорал Федя.

– Кто молодец? Я молодец! – с облегчением жутко уставшего человека выдохнул Андрей. – Так, малец, слушай внимательно… Первым ползёшь ты. А я буду держать натяг верёвки, чтобы крюк не сорвался. Понял?

– Я боюсь! – тут же запаниковал Федя.

– Не дрейфь! – попытался успокоить его Андрей.

– Может, лучше закрепить верёвку здесь, в коридоре? – не унимался парень.

– Малец, если мы протянем верёвку вдоль потолка, то есть здешнего пола, крюк не будет надёжно цепляться за выступ на дне лестницы. Понимаешь? – начал объяснять Андрей. – Я должен болтаться здесь, внизу, и держать натяг.

– А как же ты? – вроде бы понял, но растерялся Федя-младший.

– Ну, во-первых, не факт, что я здесь останусь, если ты уйдёшь…. А во-вторых, чтобы мне залезть наверх, достаточно просто повиснуть на верёвке, отцепившись от стены. Дождусь, когда она перестанет раскачиваться, и полезу вообще вертикально вверх. Если крюк не соскочит в момент моего раскачивания, дальше у него ни шанса не будет. А если ты уже будешь там и придавишь его ногой, всё вообще будет зашибись!..

Естественно, уговоры продолжались дольше, чем хотелось бы. Федя отчаянно трусил. И его можно было понять. Но время шло, а встречаться с каменной Тьмой никто не желал. И, в конце концов, моя мелкая версия решилась.

В его случае самым опасным моментом был спуск: когда Андрей удерживал натяжение всем телом, а Федя спускался до головы статуи, чтобы оттуда начать путешествие к выходу.

Вот на этом-то моменте статуя и начала сползать вниз по металлическим штырям. Вес Андрея она ещё как-то держала, а вот двойной вес ей категорически не понравился.

– Давай, малой, в темпе! – попросил Андрей, опасливо косясь на постамент.

И Федя полез. Молясь и подвывая в голос. А заодно перебирая по верёвке судорожно стиснутыми руками и дрожащими ногами. Переполз он, надо сказать, быстро. Больше барахтался на самой лестнице, не в силах подтянуться и выбраться наверх.

Андрей же, как я успел заметить, в этот момент даже дышать боялся, потому что статуя уже почти свалилась. Наконец, Федя вылез, придавил ногой крюк и сообщил об этом товарищу.

– Малец! – крикнул ему в ответ Андрей.

– Да?

– А как мне от страховки-то избавиться? Все ножи-то у тебя! – уточнил Андрей.

– Блин!.. Прости!.. Я забыл! – принялся извиняться Федя.

А я начал крутить перед ним шариком освещения, привлекая внимание. После чего запустил шарик в сторону Андрея, и тот, врезавшись в стену, рассеялся.

– Что? Чего тебе надо? – не понимал Федя.

– Малец, смотри на меня и верёвку страховки! – догадавшись, приказал Андрей. – Фёдор-старший сейчас запустит что-нибудь, чем перерубит верёвку. Понял?

– А-а-а-а! Понял! – дошло, наконец, до парня.

С третьего воздушного лезвия страховку удалось перебить. И как только это произошло, Андрей вцепился в верёвку, оттолкнулся ногами от статуи – и полетел, как на «тарзанке», к центру зала. Ну а каменное изваяние, получив финальный «пинок», естественно, полетело вниз. Вслед за первым, прямо на условный перевёрнутый «потолок».

Андрей ещё где-то с минуту ждал, пока его перестанет качать от стены к стене. И всё это время Федя шёпотом молился, старательно придерживая ногой и всем своим небольшим весом «кошку».

Ну а крюк упорно, несмотря на все усилия мальца, елозил. И выглядело это, конечно, реально страшновато. Правда, я знал, в том числе из памяти Андрея, что сколько бы крюк ни елозил, вряд ли в такой ситуации отцепится.

Сам Андрей, между тем, забрался наверх так, будто всю жизнь лишь этим и занимался. Хотя, если мне память не изменяет, тренировки он и впрямь до конца не забрасывал, а подобные упражнения в них входили. В общем, опыт у него был немаленький.

А потом Федя и Андрей пошли по винтовой лестнице вверх, на дно шахты, вместо которого крутилась воронка перехода. Время ещё оставалось, и спешить было некуда.

Однако Тьма всё равно явилась. Видимо, решила попрощаться.

– Что-то вы в этот раз быстрые… – оценила она, заглянув в колодец сверху, когда Федя и Андрей уже почти достигли портала.

И да, для неё гравитация, похоже, была направлена в другую сторону.

– Не хотели тебя больше видеть! – отозвался Андрей. – Но ты же упёртая сволочь…

– Ну-ну… Ладно тебе. Прошли и прошли. Я же говорю, что время не имеет значения! – снова добавив в голос бархатистые нотки, засмеялась Тьма. – Хотя, если честно, я люблю этот лабиринт. Приятно, знаешь ли, гонять растерянных людей, бегающих по потолку… Может, кстати, побегаем?

– Да пошла ты! – буркнул Андрей и толкнул Федю в портал.

А дальше я падал, слушая тихий голос, шептавший мне всякую чушь:

– Не хочешь играть?..

– Возвращайся!..

– В следующий раз мы не будем играть!..

– Всё будет серьёзно!..

– Не забывай меня!..

– Ты станешь моим!..

– Значит, станешь мной!..

– А я стану тобой!..

– Это неизбежно!..

Глава 7

Отрывок из беседы на «Первой волне» с Явлатовым Александром Фёдоровичем, членом Государственной Думы

Ведущий (В) :…Значит, ничего не изменилось?

Явлатов (Я) : Как не изменилось? Изменилось. Обычные и двусердые нынче уравнялись в правах.

В : Но ведь, как и раньше, двусердые не могут применить силу, если их оскорбят обычные.

Я : Послушайте… Мы семьдесят лет пытались построить новое общество. Правовое общество, прежде всего. О каком применении силы при оскорблении идёт речь? О чём вы, помилуйте?

В : Но ведь многим нашим зрителям, да и мне, казалось, что царский указ – это просто наказание для двусердых. И теперь это наказание отменено.

Я : Царский указ – необходимая мера, призванная сломать старый порядок вещей. А чтобы было понятнее… Ну давайте, предположим, я объясню так…

Раньше оно как было? Двусердый – это дворянин, высшее сословие, верно? Однако уже в начале двадцатого столетия и речи не шло о жёстком сословном делении. Доступная всем государственная лекарская служба, обязательное начальное образование… А двусердые по-прежнему оставались именно что сословием. Верно?

В : Да, всё так…

Я : Но вдумайтесь сами. Как в новое время строить миропорядок, опираясь на такой дремучий пережиток, как сословия?

В : У саксов, франков и ромеев-то получается.

Я : Плохо получается! Откровенно плохо! У саксов половина населения писать не умеет. А мы ещё удивляемся, с чего у них техническое развитие начинает отставать. А откуда им таланты брать, чтобы двигать это техническое развитие? Чтобы развивать химическую промышленность, ядерную энергетику, информационные технологии? Нужен отбор, который поможет выявлять лучших! Нужны общественные подъёмники, которые могут талантливого паренька или девушку из глухого угла, да хоть из глухой деревни, вознести на вершину развития и прогресса!

Что, скажете, это неправильно?

В : Нет-нет, конечно! Это правильно!

Я : Ну вот и я о том же. А как прикажете это делать, если обычный, но гениальный изобретатель не может и слова поперёк сказать двусердому, но совершенно обычному дворянину?

Мы успели позабыть, каково это, когда кто-то считает себя лучше других лишь потому, что у него чёрное сердце. И зачем же нам возвращать эти дремучие времена? У нас новые условия, новые вызовы. У нас есть оружие, по своей разрушительной мощи сравнимое с двусердым богатуром. И его, прошу заметить, создали обычные. Значит, надо строить новые отношения, вводить новые правила.

В : И какие они теперь, эти правила, Александр Фёдорович?

Я : Читайте законы…

В : Не все могут продраться через «чиновничий язык». Расскажите, пожалуйста, о них простыми словами. Что теперь с нами со всеми, обычными и двусердыми, будет?

Я : Ну… Если в правовом плане, то нынче главное отличие двусердых от обычных – это лишь обращение «ваше благородие». Ну и возможность попасть в Боярскую Думу, а не только в Народное Собрание. А, кроме того, скидки и особая помощь от государства, а также лично от царя за службу Отечеству.

В : Выходит, у двусердых всё же есть преимущества перед обычными?

Я : Исключительно в соответствии с обязанностями и рисками. Если двусердый родился с чёрным сердцем, теперь он может пробудить его по государственной линии. Однако если потом он будет спокойно жить и мирно работать на заводе, от обычного работяги его будет отличать только «ваше благородие» со стороны обычных. Он ведь не служил, ни рисковал, а просто трудился.

В : А если Боевое Рождение?

Я : Тогда уже, конечно, будут преимущества посерьёзнее. И послабления в налоговом бремени, и училище для двусердых, и распределение на службу, если захочет… Много чего! Всё сейчас перечислять не буду.

В : Но многое из этого обещают и обычным воям.

Я : Так ведь, по большей части, и обычные, и двусердые рискуют в бою одинаково.

В : Зато двусердый может убить больше врагов…

Я : А обычный, сидящий за управлением ракетным комплектом, может убить ещё больше, но дворянства за это не получает. Нет, тут надо уравнивать в правах. И уравнивать мы всех последовательно будем.

В : Ясно. А что насчёт столкновений между обычными и двусердыми?

Я : А в этом вопросе всё будет, тем паче, равноправно. Оскорбили тебя? Оскорби в ответ словом. Или же требуй удовлетворения в суде. Ударили кулаком? Защищайся, чем можешь. Поднимай тоже свой кулак. Или беги. Или полицию вызови. А уж потом суд рассмотрит, кто там первый драку начал.

В : А если кто-то подтолкнул к драке?

Я : Есть законы о побуждении к правонарушению. На них и будем основываться. И тут двусердые с обычными будут опять-таки на равных.

В : Ясно. Спасибо за разъяснения, Александр Федорович!

Я : Пожалуйста-пожалуйста!

Удивительно, но город Пятнышков чем-то заслужил собственное отделение Тёмного Приказа. То ли фантастической для здешних мест численностью населения, аж сто тысяч человек…

То ли банально тем фактом, что был единственным городом на всю округу.

Я, честно сказать, сам Пятнышков-то и не видел. Очнулся уже в подвале за решёткой. О том, что я неудержимый и вообще странно прохожу кризисы, здесь не знали, а верить мне не верили. Ну а потому действовали строго по правилам.

Вот уже третий день проходил в изматывающих допросах. Меня пытались вынудить сдать того отпетого негодяя, кто помог мне пройти кризис.

Авелину, кстати, тоже содержали где-то здесь, в этом здании. Она считалась главной подозреваемой, хоть и была рангом пониже. Однако в Пятнышкове такие тонкости, видимо, определить не смогли.

А вот моих охранников задерживать никто не стал. Попробовали, конечно. Но взглянули на полтора десятка автоматов, которыми «ирбисы» ощетинились в ответ, и передумали. Так что Авелина успела шепнуть Давиду, кому и что надо будет оперативно передать.

Оставалось надеяться, что Дашков или Бубен найдут время нас вытащить. Иначе в подвалах этого заштатного Тёмного Приказа можно просидеть и до конца света.

Я только одного не мог понять. Им так скучно живётся в этом Пятнышкове, что ли? Ну что за сложность взять трубку, набрать номер и проверить мои слова, что их коллеги в Ишиме обо мне знают?

Однако нет… Видимо, провинциальная тоска требовала ярких развлечений.

И развлечением на сей раз стал я. Ну и Авелина, как главная подозреваемая.

Следователем был седой, как лунь, двусердый, разменявший, наверно, не меньше полутора сотен лет. Раз за разом, терпеливо и въедливо он задавал мне одни и те же вопросы.

А такой же старый, но совершенно лысый двусердый менталист сидел в уголочке, пытаясь раскусить мою ложь. И, само собой, не мог.

Потому что я не врал.

И, чисто теоретически, я даже мог сбежать из этого места, где два древних старика, забывших о существовании телефонов, развлекаются за мой счёт. Тем паче, где-то у них защита от изменённого зверья прохудилась, и Тёма шастал в мою камеру, как к себе домой. А значит, мог принести мне всё, что потребовалось бы нам с Авелиной для побега.

Но пока я только с женой записочками обменивался. А чтобы сделать процесс переписки удобнее, из кабинета местного начальника была позаимствована тетрадь и две ручки.

Собственно, так я и узнал от Авелины, что случилось после моего входа в кризис.

Оперативно найти меня удалось исключительно по воплям Облома. Оказалось, что от «ирбисов» я, увлёкшись погоней, убежал далековато. К моменту, когда меня обнаружили, бандит так и сидел в снегу, привязанный к стволу дерева. Он, не отрываясь, глядел на чёрного кота и отчаянно орал на одной ноте.

Тёма – конечно, мальчик воспитанный. И даже местами сердобольный. Он, видимо, пытался успокоить вопящего от ужаса Облома, чтобы тот не сорвал горло и смог говорить на допросе. Однако методов-то у котов, даже таких невероятных, как Тёма, не очень много…

А точнее, два.

В общем, Тёма уже и надул рядом, и кучу навалил. Мол, сиди спокойно, место-то хорошее, а я зверь сильный, страшный – ото всех тебя защищу. Однако лихой главарь почему-то никак не успокаивался.

Зато и не делся никуда.

Подоспевшим «ирбисам» оставалось лишь получше запаковать его и забрать с собой. Теперь сидит, небось, в подвале нашего особняка, ожидая моего возвращения.

Ну а из-за того, что со мной произошло, «ирбисам» пришлось разделиться. Одни вместе со мной рванули к машинам, а другие отправились обследовать лагерь браконьеров. Не знаю, нашли они там что-нибудь ценное или нет, но обязательно выясню. Потом…

В общем, когда меня дотащили до машин, оттуда удалось, по выделенной для подобных случаев волне, сообщить в срочную службу о начале кризиса. И уже через пару часов, что для такой глуши прямо-таки достижение, прилетел вертолёт с тремя сотрудниками из ближайшего отделения Тёмного Приказа.

На этом-то вертолёте нас с Авелиной и отправили в проклятый Пятнышков. Меня, понятное дело, поместили в специально оборудованную комнату в подвале.

Однако всего через час под стражу взяли и мою жену.

А ещё часов через тридцать я пришёл в себя, будучи на четвёртом ранге.

– Давайте-ка ещё раз пройдёмся по всей вашей истории… – пожевав сухими губами, предложил седой следователь.

– Да ради Бога, Борис Петрович! – согласился я с этим энтузиастом своего дела. – Только можно я в этот раз отвечать ничего вам не буду?

– Почему же? – очень искренно удивился следователь.

– Надоело! – с не меньшей искренностью, даже голос доверительно понизив, признался я.

– Ну вы просто думайте получше над вопросами! Это же просто! – очень терпеливо предложил следователь, со скрипом суставов перекладывая одну ногу на другую.

Затекла, видимо. И неудивительно: мы к тому моменту битых два часа сидели в комнате для допросов.

А стулья у них здесь старые, неудобные. Может быть, даже застали юность этого очень пожилого следователя.

Хотя вряд ли, конечно. Его юность была так далеко, что казённые стулья должны были уже отправиться в топку.

– Борис Петрович, а оно вам не надоело… Вот так долго и печально возиться со мной? – вздохнув, решил уточнить я у этого въедливого служаки. – Ведь я вам честно говорю, что у меня все кризисы так проходят. С одними и теми же показаниями на приборах врачей. Вот уже третий кризис, прошу заметить. И Аверьян Дмитриевич вам, кстати, подтвердил, что я не вру.

– Фёдор Андреевич, ну как это может надоесть? Это ведь моя работа! – вежливо, но не скрывая радости от приваливших на его долю трудов, улыбнулся следователь. – А если я не проведу следственных действий, то как же работать? Нет-нет, меня в этом случае уволят с позором и презрением.

– Так это… Вы же, Борис Петрович, уже все следственные действия провели! – напомнил я на случай, если ларчик просто открывался, и у моего собеседника банально разыгрался старческий склероз. – Меня опросили, жену опросили… У вас даже показания моих охранников есть!

– Акхм… Не знаю, откуда у вас такие сведения, Фёдор Андреевич! – нахмурился следователь, отчего глубокие морщины на его лице стали ещё глубже, что придало ему неуловимое сходство с видами горных районов Земли из космоса. – Из охраны, небось, кто-то проговорился?

– Что вы, охрана у вас замечательная! И она тут, откровенно говоря, ни при чём, – улыбнулся я. – Просто знаю, и всё.

Вновь недовольно пожевав губами, следователь взглянул на менталиста, а тот в ответ лениво пожал плечами.

И тоже захрустел при этом суставами. Мазь им, что ли, подарить, когда наконец-то освобожусь? Жалко этих стариков-то, если посмотреть со стороны. Сидят себе, скучают на работе… Буквально засыхают на ней от одноообразия.

И никаких им тут в Пятнышкове развлечений. Кроме моей физиономии.

Вот и радуются, словно энтомологи, поймавшие неизвестную науке бабочку.

– Ладно, Фёдор Андреевич… – вновь повернул ко мне шею в крахмальном воротнике Борис Петрович.

И даже попытался сделать очень суровое лицо:

– Кто с вами общался? Сердишкин или Петров?

Но я-то видел, что он рад новому витку развлечений. Старик вцепился, как клещ, в вопрос, откуда я узнал подробности, явно намереваясь повеселиться.

Я, откровенно говоря, тоже.

Поэтому вновь ответил жуть как честно:

– Я не знаю никого из этих людей…

– Это ваша охрана вообще-то! – нахмурил белые брови Борис Петрович, скосив глаза на менталиста.

– А они со мной не разговаривают! – пожал я плечами и улыбнулся.

В силу рабочей специфики такие люди, как Борис Петрович, очень любят загадки. И обожают распутывать их виток за витком. Так что следователь, как и ожидалось, сразу же внёс в нашу беседу разнообразие. И принялся заваливать меня новой порцией вопросов, а я отвечать – предельно честно.

И мысленно посмеивался, видя, как с каждым моим ответом и кивком менталиста растёт растерянность на лице Бориса Петровича.

Увы, долго веселиться нам троим не дали. В коридоре раздались тяжёлые шаги, дверь решительно открылась, и на пороге возникло знакомое лицо.

Точнее, голова. Голова Тёмного Приказа по Ишимскому княжеству. Он же Демьян Леонидович Лапоть, который допрашивал меня где-то пару месяцев назад.

– Ваше благородие! – скрипя суставами, ну точно мазь нужна, встал при виде большого начальства следователь.

А вслед за ним и менталист.

– Сиди, Борь, сиди! – отмахнулся Лапоть, входя в комнату.

Видимо, настолько хорошо знал своего подчинённого, что уже мог обращаться к этому старику на «ты».

Следом втянулась пятёрка ратников в тяжёлых доспехах. И в комнате для допросов сразу стало очень тесно.

– Ну и что тут у нас? – буркнул Лапоть, оглядевшись в поисках стула.

Стул он нашёл у стены. И по-хозяйски переставил его к столу, после чего осторожно водрузил тяжёлый зад на несчастную древнюю мебель.

– Вот, ваше благородие! Все признаки вмешательства в кризис! – почти даже перестав скрипеть, отрапортовал следователь и вновь напомнил мне радостного энтомолога. – Кто ему помог и почему, не признаётся. Говорит, что у него всегда так.

– А оно у него так всегда и есть. И в прошлый раз в Ишиме один-в-один было… – вздохнул Лапоть, с задумчивым видом перебирая записи допросов. – Что-то вы, Фёдор Андреевич, быстро на четвёртый ранг перескочили… Я даже опомниться не успел.

– Да я как бы тоже… Думаю, во всём виновата идеальная структура, ваше благородие! – отозвался я. – Расту, как южное растение наму.

Бамбук звучит, конечно, приятнее для уха, но не успели здешние европейцы открыть Индонезию и построить порт Мамба. Вот и приходится местным пользоваться другими названиями. К слову, я узнавал, так вот – то есть, наму – его в Чосоне называют.

– Наму, значит… – покивал Лапоть. – А в сибирском лесу этот наму чего забыл?

– У наму тоже разные дела случаются… Вот в этот раз проводил, например, расследование рода, – не лукавя, ответил я.

– Со стрельбой, поди, как обычно? – понимающе хмыкнул голова Тёмного Приказа.

– Стрельба тоже имела место… – кивнул я. – Но я ни при чём: они первые начали.

– А Дашков разрешение дал на расследование? – деловито уточнил Лапоть.

– Разрешил в пределах княжества, – подтвердил я.

– Ладно… – Лапоть сгрёб все бумажки, выровнял их краями в аккуратную стопку и приказал следователю: – Подшивай всё, Борь… Не было у него никакого вмешательства.

– Да как так-то? – явно очень расстроился следователь, не хотевший выпускать меня из рук. – А откуда он сведения тайные знает? Вот пусть скажет, а!..

– Что, так ты, Борь, и не привык к сети? – сочувственно уточнил голова Тёмного Приказа. – Даже к внутренней?

– Да ну её… Сеть эту… Дьявольщина это всё! – отмахнулся сухой рукой Борис Петрович.

– Если бы научился, то уже знал бы, что на Фёдора Андреевича твоего, а, к сожалению, и нашего, записан изменённый кот, – пояснил Лапоть. – Ходит эта животина через тень в тень. Расстояние в пределах сотни вёрст. А значит, Фёдор Андреевич мог с кем угодно пообщаться. К примеру, с помощью записок.

– Вы уж, конечно, простите, господин голова, но откуда ему ручку и бумагу… – следователь внезапно умолк, вытаращив глаза, а потом хлопнул по столу рукой: – А ну-ка, Фёдор Андреевич, отдавайте мне живо перья! Это мне жена подарила, между прочим!

– Извините, но могу отдать только одно перо… – признался я. – Второе сейчас у моей жены, Авелины Павловны.

– Вот видите, у вас у самого жена есть! Значит, должны понимать, какую ценность имеют её подарки! – возмутился Борис Петрович.

– Я у вас, сударь, только подарок вашей жены отобрал. И то временно… А вы у меня, между прочим, саму жену! – напомнил я. – Есть разница-то!

На это старенький следователь смутился и ничего не ответил.

– В общем, Борь, закрывай дело!.. – подытожил Лапоть, вставая со стула. – А этого дюже прыткого двусердого я у тебя забираю… И жену его тоже. Снимайте-ка с него эту гадость…

Под «этой гадостью» Лапоть, похоже, имел в виду блокирующие кандалы. Собственно, их-то с меня немедленно и сняли после его приказа.

Ну а дальше началась муторная процедура заполнения бумажек, с выдачей мне на руки личных вещей и жены.

А также возвратом Борису Петровичу двух ручек и жалких остатков тетради. Переписывались мы с Авелиной много и плодотворно. Всё равно же больше нечего делать было…

У дверей обшарпанной двухэтажки, в которой здесь ютился Тёмный Приказ, нас ждали три потрёпанных автомобильчика с эмблемой «темников». Ну то есть, чёрным котом на дверях. Видимо, машины выделили прилетевшему начальству местные работники.

Голова Тёмного Приказа по Ишиму человеком был немаленьким: сразу видна обширная боевая, да и не только, практика. В скромную машинку на заднее сиденье он еле втиснулся, чудом не застряв в двери. А мне и Авелине приказал устраиваться рядом.

Правда, устроиться получилось, лишь тесно прижавшись бочок к бочку. И если против компании Авелины я ни капли не возражал, то близкий контакт с Лаптем был мне, мягко говоря, непривычен.

Тёма, к слову, скрываться перед начальником Тёмного Приказа не стал. Почти сразу, как устроились в автомобиле, появился в тени короба с родовым яйцом, прямо на коленях у Авелины.

И тут же с видом животного, честно выполнившего долг, мирно уснул.

– Трубку свою давай, Фёдор Андреевич! – между тем, с трудом повернулся ко мне Лапоть. – Зарядим её от машины.

Не без усилий вытянув из кармана телефон, я протянул его голове. Однако тот лишь в сторону водителя махнул – мол, ему отдавай. Хорошо ещё, не всей своей мощной рукой знаки стал подавать. Иначе, боюсь, мы с женой из машины просто вылетели бы.

– Дашков тебе про сердце рода сказал? – мрачно спросил Лапоть, стоило нам отъехать.

– Даже показал, – кивнул я.

– Вернуть обещал? – всё так же хмуро поинтересовался Лапоть.

– За участие в вылазке в Серые земли, – решил не скрывать я.

– Вот ведь жук! Вечно свою выгоду ищет… – буркнул глава Тёмного Приказа и уставился в окно.

Я понятия не имел, что у него за тёрки с Дашковым по этому вопросу… И откуда он про сердце знает, тоже не ведал… Оставалось только смириться с тем, что многие родовитые жители Ишима знают про меня куда больше, чем я сам.

И всё-таки я попытался. Вопросительно покосился на Лаптя, но догадавшись, что ответов не будет, снова уставился вперёд, по ходу движения машины. Жена молча прижималась ко мне, а на коленях у неё сидел довольный, как слон, Тёма. С чего он был доволен? Лучше, наверно, не знать.

Молчали мы всю дорогу. И вновь заговорили, лишь подъезжая к небольшому взлётному полю на краю города.

– Я когда-то твоему деду задолжал… Крупно задолжал… – вздохнул Лапоть. – Так крупно, что за всю жизнь не расплатился бы. Так что, Фёдор Андреевич, ты уж постарайся в кризисы в Ишиме входить. Там я тебя прикрою. А уж как дойдёшь до шестого ранга, так будешь под опекой царя, и тебе даже мои люди не указ станут.

– А в Серых землях? – уточнил я.

– А там тебе вообще никто не указ, – качнул тяжёлой, немного похожей на бульдожью, головой Лапоть. – Серые земли, они на то и серые, что законы Руси на них не действуют. Можешь проходить кризис, как самому захочется. Только если тёмным не станешь и полгорода не вырежешь, будь добр: как очухаешься, накатай весточку нам в Приказ. Ну чтобы мы записали в отчётности, что у тебя ранг сменился.

И снова Серые земли. Ещё один повод завести там личное имение. Честно говоря, я всё чаще и чаще подозревал, что именно по этой причине никто не бежит присоединять Сибирь. Всё-таки многим бывает нужно такое место, где тебя никто ни в чём ограничивает.

И да, по той же причине в Серые земли бегут люди, моралью не обременённые. Но ещё туда уходят те, кого не устраивает сложившее положение в обществе. А ещё те, кому элементарно шило в заднице покоя не даёт.

Эдакая вольница на окраине империи, по образцу окраин Руси.

– Что, думаешь закрепиться где-нибудь в Серых землях? – догадливо усмехнулся Лапоть.

– Есть такие мысли… – признался я.

– Рано тебе туда ещё! – ответил глава Тёмного Приказа. – Серые земли не по указу царя живут. А тебя сейчас только этот указ и прикрывает. Врагов у вас с женой многовато, Фёдор Андреевич. Тебе бы и в будущей вылазке не участвовать. Но раз договорился с этим жуком Дашковым, то слово держи. Хотя лучше бы в это чёртово африканское пекло смотаться… Там и то опасностей меньше. Правда, от ромеев, бывают, разные людишки приблуждаются…

– У всех крупных государств есть такая окраина, как у нас? – догадался я.

– Не такая большая, но да, обычно имеется, – кивнул Лапоть. – Иначе внутри стран такое бы творилось, что наши Серые земли казались бы раем на земле. Чем строже законы внутри страны, тем больше зреет необходимость иметь где-то вольницу. Ладно… Приехали мы. Ваш вертолёт с синей полосой на боку. Высадит под Ишимом. Плавченкин, слышишь меня? Трубка Седова-Покровского зарядилась?

– Так точно! – отрапортовал водитель, скосив взгляд на мой агрегат.

– Отдай ему, пока мы в сети. Пусть свои людям наберёт.

Ехать на машине от Пятнышкова до Ишима пришлось бы несколько часов. А вот на вертолёте добрались быстро. Из Тёмного Приказа меня Лапоть вытащил ближе к обеду. А всего-то к ужину я был в столице княжества, где меня встречала радостная охрана.

Правда, был среди нас всё же один недовольный. Тёма полёты не любил. Он любил свободу перемещения и отсутствие ограничений. А тут у пилота на коленях топтаться нельзя. И по вертолёту бегать нельзя. И в самое большое окно тоже нельзя смотреть, оперевшись лапами на приборную панель. В общем, очень-очень плохо организованы в этих ваших вертолётах развлечения. Ни разу не развлекательно для бедного котика.

По пути к дому я поинтересовался у Давида, как там поживает Облом. Вопрос с пленником меня по-прежнему волновал.

– Сидит в подвале, ваше благородие! И повторяет свою речь! – ответил Давид, усмехнувшись.

– В смысле? – не понял я. – Повторяет речь?

– Ага… Готовится выкладывать всё, как на духу, – отозвался начальник охраны. – Ребята ему приоткрыли виды на будущее. И он решил всех сдать ещё до того, как вы до него лично доберётесь.

– Хм… – не сказать, чтобы новость обескуражила, но всё-таки удивила.

Бандиты, конечно, обычно не те люди, которые долго молчат под пытками. Если не сектанты какие-нибудь, то быстро всё рассказывают, пусть и врут многовато.

Но такого стремления к сотрудничеству я не ожидал. Хотя мне же лучше. Пусть рассказывает.