Текст книги "Форсированный марш"

Автор книги: Лео Кесслер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц)

Глава десятая

– Я требую тишины в этом публичном доме! Всем немедленно замолчать! – проорал гауптштурмфюрер Метцгер во всю мощь своего исполинского голоса.

Среди унтер-фюреров «Вотана», собравшихся в казарме батальона, наступила тишина. Мясник медленно обвел взглядом своих подчиненных, чьи красные обветренные лица лоснились от пота и в чьих взглядах читалось нетерпеливое ожидание. Эти люди уже сжимали кружки с пивом в своих здоровенных ручищах, предвкушая его вкус. Удовлетворенный тем, что его наконец послушались, гауптштурмфюрер медленно поднял свою кружку исполненным глубокого значения церемониальным жестом. Он остановил руку на уровне третьей сверху пуговицы своего кителя, – как это предписывали традиции и устав.

– Товарищи унтер-фюреры, – заговорил Метцгер. – Мне очень приятно приветствовать вас на нашем товарищеском вечере. Прошу всех поднять кружки!

Полторы сотни рук подняли кружки вверх – на уровень третьих пуговиц кителей, точно так же, как и сам Мясник.

– Я знаю, что в эти кружки налита всего лишь моча французских кошек, – пророкотал Метцгер. – Но ночь обещает быть холодной, так что – прозит [29]29
  Заздравный тост в европейских странах. – Примеч. ред.


[Закрыть]!

Подчиняясь его приказу, унтер-фюреры батальона СС «Вотан» стремительно осушили кружки с пенистым французским пивом. Осушив кружки, они со стуком поставили их на деревянные столы и затем, как предписывала старинная традиция, трижды громко поскребли донышками кружек о поверхность стола, стараясь делать это так, чтобы у них получался слитный звук.

Мясник отер пивную пену с губ тыльной стороной своей волосатой руки. Августовская жара уже заставила его вспотеть. Затем он посмотрел на Шульце и ухмыльнулся.

– Шарфюрер Шульце, ты считаешься главным шутником нашего батальона. Расскажи же нам какую-нибудь шутку!

– И постарайся рассказать нам что-нибудь по-настоящему скабрезное, Шульце, – промурлыкал шарфюрер Гросс. У него была привычка жевать бритвенные лезвия, когда он напивался до смерти. – У меня всегда встает, когда я слышу что-нибудь скабрезное, триппер-полицейский Шульце!

Шульце побагровел от ярости. Он с трудом поднялся на ноги и с презрением наставил свою загипсованную руку на Гросса:

– Ты хочешь услышать что-нибудь скабрезное, чтобы у тебя встало, Гросс? А может быть, ты просто возьмешь свой член своими пальцами и крепко потрешь его, пока не кончишь? Будет и дешево, и сердито. – Он повернулся к Метцгеру. – Значит, вам нужна шутка? А как насчет шутки про двух монахинь, которые вдвоем распевали церковные гимны в одной постели?

– Что? – Мясник непонимающе воззрился на него.

– Черт, – выдохнул Матц, сидевший рядом с Шульце, – этот ублюдок совсем тупой. Он не понимает даже самых простых шуток!

– А что ты скажешь насчет шутки про пластического хирурга, который повесился? – попробовал зайти с другого конца Шульце.

– Ты называешь это хорошей шуткой? – начал заводиться Метцгер. – Черт бы тебя побрал, Шульце, расскажи нам что-нибудь такое, от чего мы действительно попадали бы со стульев со смеху! Мы не хотим слушать всякое дешевое дерьмо, ты что, не понял? Нам хочется услышать что-нибудь такое, чтобы от смеха можно было обоссаться!

Шульце с выражением отчаяния поднял глаза к потоку, точно моля Господа, чтобы тот убрал его куда-нибудь из этого места, где собралось так много дураков.

– Хорошо, гауптшарфюрер, – проговорил он наконец, – мне кажется, я нашел для вас хорошую шутку. – Он тщательно подбирал слова. – Вы знаете, что сказал солдат своей жене в первую ночь, возвратившись домой после полугодового отсутствия? – Шульце знал, что эта шутка приносила ему неизменный успех на протяжении последних трех лет.

– Нет, – с интересом воззрился на него Мясник. Все остальные унтер-фюреры также оживились. Французские официантки к этому моменту успели вновь наполнить их кружки свежим пивом.

– Он сказал ей: «Хорошенько посмотри на пол, дорогая, потому что в течение всех последующих сорока восьми часов ты не увидишь ничего, кроме потолка!».

В помещении раздался бешеный взрыв хохота. Шульце покосился на смеющиеся, красные от выпивки лица своих товарищей с неприкрытым отвращением.

– Вот это и есть то, что я называю хорошей шуткой! – давясь от смеха, выкрикнул Мясник. По его лицу текли слезы. Он схватился за свою кружку. – Товарищи! Давайте осушим наши чаши до того, как станет слишком холодно. Прозит!

Шульце выглянул в окно. Его взгляд скользнул по залитой ярким солнечным светом уютной площади. Погода была просто великолепная. Повернувшись к своему приятелю, он пробормотал:

– Матц, не глотай слишком много этой мочи попугаев. Помни о том, что нас ожидают гораздо более интересные вещи.

Затем он улыбнулся, думая о той мести, которую вскоре учинит в отношении гауптшарфюрера Метцгера, и подмигнул Матцу. Одноногий эсэсовец лучезарно улыбнулся ему в ответ.

* * *

То же солнце, что сияло за окнами казармы батальона СС «Вотан» в Дьеппе, заливало в этот вторник 18 октября 1942 года дороги южной Англии. Солнце было таким жгучим, что превращало грузовики с солдатами, медленно двигавшиеся к морю, в настоящие раскаленные душегубки. Эти грузовики медленно тащились мимо старинных церквей, некоторые из которых относились еще к эпохе легендарного короля Артура, мимо древних домиков под черепичными крышами и въезжали на узкие, постоянно петляющие улочки. Эти вымощенные булыжником съезды в конце концов приводили прямо к морю, расстилавшемуся внизу ослепительно сияющим голубым полотном.

Грязные мальчишки в рваных рубашках, которые носились вдоль обочин дорог, мастеря игрушечных лошадок из спичек и смолы, махали им руками. Но их матери, давно уже расставшиеся со своими мужьями, изможденные и ни на что уже не надеющиеся, скользили по грузовикам равнодушными взглядами. За прошедшие с начала войны годы они видели слишком много грузовиков, которые привозили солдат в порты, – но только назад эти солдаты почему-то никогда не возвращались.

Спрыгнув с грузовиков, солдаты выстраивались согласно своей принадлежности: батальоны канадских стрелков, Эссекский шотландский полк, стрелковый полк Монт-Ройял, королевский полк легкой пехоты герцога Гамильтона, канадский полк королевских шотландских гвардейцев. Всего в общей сложности их набиралось до пяти тысяч человек. Построившись поротно и повзводно, солдаты начали маршировать к порту, проходя мимо выцветших полотен с лозунгом: «Второй фронт – сейчас!», громко топая по булыжной мостовой. Их оружие и боеприпасы громко звякали в такт с их шагами.

Но никто не приветствовал их, не бежал им вслед. Никто не орал им: «Здорово, солдаты! Здорово, храбрецы!». Не было оркестров, игравших воодушевляющую музыку. И это было совершенно правильно. Потому что из пяти тысяч человек, которые тяжело шли по булыжной мостовой, яростно сжимая в руках свое оружие и обливаясь потом под сжигающим все живое августовским солнцем, лишь двум тысячам было суждено вернуться обратно в Англию.

* * *

– Господа, – произнес оберштурмбаннфюрер Гейер. – Я знаю, что сегодня очень жарко, но могу я все-таки попросить вас сосредоточиться? – Он взглянул на собравшихся перед ним офицеров батальона СС «Вотан» с плохо замаскированным презрением.

Офицеры батальона, одетые в черные брюки и белую летнюю униформу, уставились на своего командира.

– Через несколько мгновений мы проследуем в унтер-фюрерскую столовую для того, чтобы поучаствовать в одном из социальных мероприятий, в которых наш уважаемый рейхсфюрер, с его непреодолимой мелкобуржуазной слабостью к подобного рода вещам, заставляет нас принимать участие. – Стервятник с вызовом посмотрел на членов национал-социалистической партии, готовый парировать любой негодующий возглас того, кому подобное фамильярное упоминание о привычках Генриха Гиммлера покажется оскорбительным или подрывающим самые основы нацистской идеологии. Однако все сидевшие перед ним офицеры больше страшились его самого, нежели далекого Генриха Гиммлера, и поэтому сочли за благо промолчать и никак не демонстрировать свою реакцию.

Куно фон Доденбург улыбнулся про себя. Стервятнику и в самом деле удалось постепенно угомонить все горячие головы, которые служили в их батальоне. Год назад и он сам, пожалуй, взорвался бы при упоминании имени великого Гиммлера в таком контексте и не потерпел бы подобных насмешек над его персоной. Но это было год тому назад. До боев в России.

– К сожалению, я не знаю готовности каждого из вас к употреблению крепких спиртных напитков, и сколько именно этого пойла каждый из вас способен выдержать. Я знаю лишь, что унтер-фюреры нашего батальона, в свойственной им животной манере, сегодня вечером напьются до полного бесчувствия. Надеюсь, однако, что господа офицеры так не поступят – как бы их ни принуждали к этому и ни соблазняли те свиньи в образе унтер-фюреров, к которым мы будем вынуждены сейчас пойти. – Он указал стеком в направлении казармы, из которой уже начали доноситься первые пьяные песнопения «О, прекрасный лес Вестервальд». – Я требую, чтобы вы ограничились максимум тремя рюмками шнапса. А что касается господ унтерштурмфюреров, то им достаточно будет просто понюхать фартук официанток, которые будут его разносить. Дело в том, что британские томми могут высадиться на побережье Франции в любой момент, и я не желаю, чтобы из-за выпитого шнапса ваша реакция стала чересчур замедленной. – Он хрипло прокашлялся и ткнул пальцем в свой Рыцарский крест: – В конце концов мне надо, чтобы вы все были живы и здоровы и находились в отличной боевой форме, чтобы я мог вылечить боль в горле, добавив к этому кресту несколько бриллиантов [30]30
  Одна из степеней Рыцарского креста Железного креста. Правда, до бриллиантов Гейеру надо еще было получить к имеющемуся у него ордену дубовые листья и мечи. – Примеч. ред.


[Закрыть]!

Несколько старших офицеров вежливо улыбнулись в ответ, но большинство собравшихся в зале промолчало. Они знали, что, несмотря на все свое ерничанье, оберштурмбаннфюрер Гейер на самом деле абсолютно серьезен и готов принести всех их в жертву, лишь бы заработать себе очередные звания и медали – и приобрести крайне редкое бриллиантовое отличие к Рыцарскому кресту, которого удостаивались лишь единицы.

Куно фон Доденбург вышел из помещения на залитую солнцем площадь и непроизвольно заморгал. Слишком яркий и жгучий солнечный свет резал по глазам, как нож.

– О, Боже, – выдохнул он и вытер мгновенно выступивший на лбу пот. – Господин оберштурмбаннфюрер, неужели вы думаете, что они решат высадиться в такую вот жару?

– В любом случае, они смогут охладиться в море, когда мы швырнем их туда, – процедил сквозь зубы Стервятник. На него, похоже, высокая температура совершенно не действовала. Он вытянул свой стек по направлению к маслянистой на вид поверхности моря. – Это море и эта полоска побережья идеальны для высадки десанта. И, насколько мы знаем, мой дорогой гауптштурмфюрер, в этот момент они уже могут двигаться по направлению к нам и находиться где-то за горизонтом. – Он рассмеялся и позволил фон Доденбургу открыть перед собой дверь, ведущую в столовую, где должна была проходить дружеская пирушка командного состава и унтер-фюреров батальона.

* * *

Стрелки часов показывали 6 часов 10 минут пополудни. Буй с прикрепленным к нему зеленым флажком, выброшенный с флагманского корабля 13-й флотилии минных тральщиков королевских ВМС, мягко шлепнулся в воду, указывая на свободный от мин проход. Это был первый такой буй, за которым вскоре последовали другие. Английские тральщики работали с удесятеренной нагрузкой, быстро расчищая проход в германских минных полях для кораблей вторжения.

В это же время во многих английских портах на южном побережье Великобритании за толстой дымовой завесой началась подготовка самих судов. До этого все эти корабли были замаскированы под обычные грузовые и пассажирские суда и рыболовецкие шхуны. Теперь с них снималась часть камуфляжа и маскировки, происходила погрузка оружия и боеприпасов, на них размещались подразделения десантников. Полуголые ошалевшие коки, торопясь, спешили накормить перед отправкой поднимавшихся на борт людей. Для многих из них этот ужин должен был стать последней едой в жизни.

– Какой же дрянью нас кормят! – Полковник Фергюс Макдональд, лэрд Аберноки и Дерта, с отвращением взглянул на свою металлическую миску. – Бобы с соей. Остается лишь надеяться на то, что корабли Военно-морского флота Его Величества доставят нас на противоположный берег раньше, чем нас вывернет и вся эта коричневая жижа выплеснется из нас на палубу!

– Не знаю, не знаю, сэг, – невозмутимо проговорил майор Фредди Рори-Брик, с видимым аппетитом уплетая свою порцию. – Лично мне эта еда кажется вполне сносной. – И он зачерпнул новую ложку варева.

* * *

Когда офицеры батальона СС «Вотан» вошли в столовую, все унтер-фюреры по команде вскочили на ноги. Улучив момент, Шульце шепнул дородной и полной официантке Мари, обладательнице чрезвычайно большой груди, с которой он спал на протяжении последних нескольких ночей:

– Подойди ко мне, моя сочненькая.

– Почему ты называешь ее сочненькой? – полюбопытствовал Матц.

– Если бы ты мог просунуть свою здоровенную грязную ручищу туда, где я только что держал свою, – ответил Шульце, – ты бы знал, почему.

– Чертов извращенец! – в негодовании выдохнул Матц. Сама Мари засмеялась, чрезвычайно довольная.

Шульце понимал, что, если он хочет сделать все, что запланировал на сегодняшний вечер, то ему надо спешить. С таинственным видом он передал приблизившейся к нему Мари бутылку с темной жидкостью, которую ему удалось украсть в медсанчасти сегодня утром.

Держа в руках эту бутылку из темно-коричневого стекла, официантка вновь рассмеялась.

– Это что-то очень крепкое? – спросила она. Глаза ее заблестели.

– Очень, очень крепкое, – кивнул шарфюрер. – Действие этого напитка похоже на взрыв Везувия.

Все еще продолжая хихикать, официантка отошла от их стола. Матц в недоумении посмотрел на гамбуржца.

– Что все это значит, старина Шульце? – спросил он. – Что, черт побери, ты задумал? – В этот момент последовала команда сесть, и они опустились на лавки вместе со всеми остальными унтер-фюрерами.

Шульце рассмеялся с нескрываемой радостью:

– Эта бутылка – мой маленький коричневый стеклянный бомбовоз, который я хочу отправить Мяснику!

У Матца отвисла челюсть. Кажется, он начал догадываться. Как и все, кто служил в батальоне «Вотан», он прекрасно знал про удивительно мощное слабительное, которое с недавних пор ввел в обиход доктор Гакеншмитт, новый батальонный хирург. Неужели Шульце сделал ставку именно на это фантастическое средство?!

– Дьявол, Шульце, но ведь всего одна капля этого слабительного заставляет любого дристать так, словно внутри у него все время взрываются бомбы!

– Именно, именно, мой маленький искалеченный приятель, – спокойно процедил Шульце, не сводя глаз с Мясника. Заметив, что гауптшарфюрер поднес к губам кружку с некоторой толикой жидкостью из его бутылки, которую туда только что влила официантка Мари, он поднял вверх собственную кружку, салютуя Метцгеру, точно находился с ним в наилучших отношениях и не желал ему ничего, кроме добра. Шульце вел себя так, точно всю жизнь был лучшим другом Мясника.

Отвлекшись от речи, которую в данную минуту произносил Стервятник, Метцгер сделал хороший глоток. Не удержавшись, Шульце толкнул Матца локтем в бок так, что тот поперхнулся своим пивом, и оно выплеснулось прямо на стол.

– Ты одурел, Шульце? – заорал Матц. – Ты что, пытаешься поломать мне все ребра?

– Он выпил этот состав, – прошептал Шульце. Его глаза горели. – Мясник отпил этой мерзости. Приготовься к небольшому фейерверку, Матц!

– Но чего ради ты все это затеял, Шульце? – воскликнул Матц. – Скажи же мне, для чего это тебе нужно? Что ты в конце концов задумал?

– Я сделал все это для того, чтобы мы могли без проблем выскользнуть отсюда, – объяснил Шульце.

– И остаться без бесплатного пива?! – взорвался Матц. – Ты в своем уме, Шульце?

– В мире есть более возвышенные вещи, чем пиво, роттенфюрер Матц, – торжественно проговорил бывший докер.

– Назови хотя бы одну такую вещь! – запальчиво воскликнул Матц.

– Женская д-ы-р-к-а, – медленно, по буквам произнес Шульце.

Угрюмое выражение мгновенно покинуло лицо роттенфюрера.

– Ну, это, конечно, совершенно меняет все дело, – с готовностью согласился он. – Я и не предполагал, что ты говорил о религии. Но где же мы можем получить то, о чем ты говоришь?

– В «Кафе де ла белль Альянс» в Дьеппе.

– Значит, ты имеешь в виду Рози-Рози, Шульце? – догадался Матц. – Но она же баба нашего Мясника. Если мы отправимся к ней прямо сейчас, а он затем застукает тебя с ней в постели, то отрежет твои яйца тупым ножом, неужели ты не знаешь?

– Мой несчастный физически неполноценный друг, – с сочувствием произнес шарфюрер, – теперешний момент – самый благоприятный из всех, когда можно нанести визит Рози-Рози. Сегодня вечером моряки проводят учения в море, наши с тобой товарищи по оружию накачиваются бесплатным пивом здесь, а что касается гауптшарфюрера Метцгера… боюсь, что вскоре с ним произойдет один исключительно неприятный инцидент. Инцидент, который заставит его запереться в своей персональной уборной и мучиться там всю оставшуюся ночь. – Он внимательно посмотрел на приятеля. – Какой вывод ты можешь сделать из этой вводной, Матц?

– То, что ты сможешь засунуть свой член сегодня ночью в сладкое тело Рози-Рози, а мне будет предоставлено право выбрать любую симпатичную девчонку из числа тех, что работают в ее заведении, – мечтательно протянул маленький роттенфюрер. Он потер руки: – Я мог бы позволить паре таких девочек испортить себя сегодняшней ночью.

– Ладно, давай тогда побыстрее выскользнем отсюда, Матц! – предложил ему Шульце.

Они встали со своих мест и с самым непринужденным видом двинулись в сторону двери.

– Интересно, куда это вы направились?

Перед ними стоял их командир Куно фон Доденбург, держа в руке кружку пива, к которой, похоже, так и не притронулся.

Шульце начал лихорадочно соображать.

– Это все Матц, господин гауптштурмфюрер, – выпалил он. – У него начался приступ мигрени. Я думаю, это все из-за здешнего слишком шумного сборища. Чересчур много людей, разговоров, выпивки и всего такого.

Матц и впрямь выглядел бледным и подавленным.

– Я полагаю, что должен помочь бедняге добраться до его койки, чтобы он мог прилечь там с томиком в руках и с чашкой слабо заваренного чая, – продолжал вдохновенно врать Шульце.

Фон Доденбург усмехнулся и выразительно оттянул правое веко вниз.

– Шарфюрер Шульце, ты что же, увидел у меня бельмо на глазу? Но его там нет! Поэтому давай-ка выкладывай начистоту, что вы двое…

Его речь прервало громоподобное испускание газов, которое случилось во главе праздничного стола. Звук был такой силы, что стаканы невольно зазвенели. У Стервятника от удивления монокль выпал из глаза. От неожиданности командир батальона потерял равновесие и лишь с большим трудом сумел удержаться на ногах. Сидевший по соседству с ним шарфюрер Гросс схватился за горло и, выпучив глаза, прохрипел: «Газовая атака!». Он делал вид, будто задыхается. «Газы!» – вновь хрипло закричал он.

Гауптшарфюрер Метцгер с трудом поднялся из-за стола. Его лицо приобрело зеленоватый оттенок. Он прижимал обе руки к животу, в котором что-то зверски булькало и урчало. Косясь на него, Шульце обратился к фон Доденбургу:

– Господин гауптштурмфюрер, я думаю, нам с Матцем лучше уйти отсюда. Я также посоветовал бы и вам не задерживаться здесь чересчур долго, ибо, как вы видите, здесь собралось немало очень грубых типов!

Фон Доденбург кивнул, отпуская их, и поводил двух закадычных приятелей долгим взглядом. Обнявшись, чтобы поддержать друг друга, они двинулись вперед по дороге, ведущей в Дьепп. И лишь очень внимательный наблюдатель мог бы заметить, что их тела трясутся от с трудом сдерживаемого смеха. Через минуту фон Доденбург пожал плечами и выбросил их из головы. Он повернулся и медленно двинулся по усыпанной серым гравием дорожке парадного плаца по направлению к расположению первой роты. Гравий отчетливо хрустел у него под ногами. От стен домов по земле уже протянулись вечерние тени, предвещая скорое наступление ночи. Фон Доденбург знал, что буквально через час тем, кто находится сейчас внутри казармы, надо будет опускать на окнах светомаскировку. Рядом с казармой он увидел военнослужащих из первой роты. Гауптштурмфюрер швырнул на землю дешевую голландскую сигару, которой кто-то угостил его на вечеринке, и растер ее каблуком сапога, глядя на молодые, окрашенные здоровым румянцем лица бойцов первой роты. Это были как на подбор крепкие загорелые ребята, подтянутые, стройные, с уверенными манерами и жестами. Неожиданно Куно почувствовал, как в его груди растекается теплое чувство неподдельной гордости за них. Стоя напротив этих замечательных ребят, он словно не слышал громких пьяных криков, оглушительного хохота и обрывков непристойных песен и частушек, которые доносились из унтер-фюрерской столовой. Здесь не было ни грязи, ни разврата, здесь не пахло ни грехом, ни непристойностями. По крайней мере именно так казалось фон Доденбургу. Здесь царило лишь безграничное чувство преданности Германии, немецкому народу и фюреру. Здесь, в расположении первой роты, и была новая Германия, не отягощенная вынужденными нечистоплотными компромиссами прошлого, – Германия, представленная чистыми, неиспорченными молодыми людьми, которым предстояло, по-видимому, править рейхом после того, как война будет окончательно выиграна.

Эта мысль согрела фон Доденбурга. Он повернулся и двинулся по направлению к своей квартире. Неожиданно он почувствовал себя очень усталым. Сегодняшний день оказался довольно утомительным. Ему требовалось хорошенько отдохнуть, чтобы быть готовым к завтрашнему дню.

* * *

Корабли с британским десантом благополучно преодолели немецкие минные заграждения. На небе сиял молодой месяц, и поверхность моря отливала в лунном свете серебром, точно зеркало. Всюду, казалось, царила обстановка безмятежного спокойствия. А едва ощутимое дуновение ветерка, заставлявшее волны едва заметно колыхаться, словно специально служило для того, чтобы скрыть отдельные приглушенные команды и возню экипажей на палубах тщательно замаскированных кораблей. Операция развивалась, как по маслу. И все-таки в воздухе было неуловимо разлито колоссальное напряжение – то, которое всегда обычно сопровождает операции подобного масштаба. Полковник Фергюс Макдональд чувствовал себя так, словно это была первая в его жизни боевая операция, и волновался почти так же, как в тот памятный день, когда впервые подполз к ничего не подозревавшему германскому часовому и ловким ударом кинжала нейтрализовал его, расчистив проход вперед для своей группы. Макдональд сделал очередной глоток виски, которое было бесплатно выдано ему перед началом операции, и протянул плоскую серебряную фляжку майору Рори-Брику:

– Угощайся, старина.

Рори-Брика не требовалось упрашивать дважды. Он с удовольствием приложился к фляжке командира, сделав хороший глоток.

– Ну что ты думаешь, Фредди? – спросил полковник Макдональд так тихо, словно он всерьез опасался, что немецкие солдаты на противоположном берегу отчаянно напрягают слух, пытаясь расслышать каждое его слово. – Как развивается операция?

– По-моему, все идет ногмально, сэг, – пожал плечами майор. – Ситуация в целом дегьмовая, как обычно, но, думаю, мы спгавимся.

– А как себя чувствуют ребята? Они готовы?

– Откуда мне знать, как себя чувствуют гебята? – беззаботно ответил майор. – Всю эту демокгатическую белибегду насчет того, как себя чувствуют гядовые, я оставляю на откуп сегжантам, сэр.

– Ах ты негодник, – нахмурился полковник Макдональд. – А ну, отдай мне обратно фляжку, ты, ненасытное чрево!

Несколько секунд оба старших офицера хранили молчание, наблюдая за тем, как 250 катеров, участвовавших в этой операции, начинают образовывать более компактные группы, чтобы преодолеть в таком строю остаток пути до побережья Франции. Майор Рори-Брик поднес к глазам прибор ночного видения и стал вслух считать эти группы:

– Один… два… тги… четыге… пять… семь… десять… одиннадцать… двенадцать. – Он неожиданно замолчал.

– Отчего ты потерял дар речи, Фредди? Что случилось? – беззаботно уточнил Макдональд, делая очередной глоток виски.

Майор Рори-Брик замялся. Ему почему-то явно не хотелось отвечать командиру.

– Ну, хватит, не тяни! Или делай дело, или сойди с горшка! – прикрикнул на него полковник.

– Все дело в этих мелких ггуппах когаблей, сэр, – неохотно промолвил он наконец.

– А что здесь такого? В чем тут проблема? – бросил Макдональд.

– Ну… – Рори-Брик вновь замолчал и даже попытался отвернуться.

– Ну хватит, Фредди, – раздраженно прикрикнул на него полковник. – Вытащи изо рта свой проклятый аристократический палец, который, похоже, страшно мешает тебе и не дает возможности нормально говорить – а то ты так и прибудешь на проклятую французскую землю с пальцем во рту!

– Все дело в количестве этих ггупп, сэг, – произнес наконец майор. Он облизал покрытые налетом морской соли губы, и полковник Макдональд ощутил его неподдельный суеверный страх. – Их ровно тгинадцать!