Текст книги "Дело для трех детективов"

Автор книги: Лео Брюс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 16 страниц)

ГЛАВА 3

Я не знаю, сколько секунд нам потребовалось, чтобы достичь комнаты Мэри Терстон. Но в том, что это были секунды, а не минуты и даже не одна минута, я уверен. У двери стоял Алек Норрис. Но дверь была заперта.

Сначала мы надавили на неё плечами. Затем Уильямс, толкнув сначала верхнюю часть, а потом нижнюю, прокричал: «На запоре! В двух местах. Проломите филёнку, Терстон».

Терстон всё ещё слепо давил на дверь всем своим весом, поэтому именно я схватил стоявший на площадке тяжёлый деревянный стул и пробил им верхнюю филёнку. Через рваный проём я мельком увидел комнату и внутри нечто ужасное, но всё же потрясшее меня не столь сильно, сколько недавние крики. Полагаю, что именно они заставили меня ожидать чего-то подобного. Этим «ужасным» было слабо освещённое лицо Мэри Терстон на подушке – скорее красной, чем белой. И я тотчас понял, что наша хозяйка убита.

Однако прежде, чем мы смогли бы войти, необходимо было разбить нижнюю филёнку, поскольку дверь была высокой и, как сказал Уильямс, заперта сверху и снизу. Дотянувшись через проломы, я отодвинул засовы. И, чтобы впоследствии не возникло никаких сомнений, позвольте сразу же чётко заявить, что каждый был задвинут вполне надёжно. Так, чтобы отодвинуть нижний, мне пришлось потратить несколько секунд.

Когда я это сделал и как раз вставал, чтобы повернуть ручку, Терстон протиснулся мимо меня в комнату. И тут я обнаружил, что к нам присоединились ещё двое. Всё моё внимание было сконцентрировано на комнате перед нами, поэтому я самым краешком сознания почувствовал, что Стрикленд стоит около нас, а Феллоус – на лестнице, которая вела от двери Мэри Терстон на третий этаж. В какой именно момент они появились, я не знал и не знаю. Но я уверен, что ни одного из них не было там, когда мы добрались до лестничной площадки, и что никто из них не появился в то время, когда я отошёл, чтобы взять стул. Другими словами, ни Стрикленда, ни Феллоуса не было на месте происшествия в первые минуты после криков, хотя оба появились вскоре после этого.

И теперь мы неотрывно глядели в дверной проём. Мы вчетвером, как почетный караул, застыли перед комнатой, наблюдая и следя за движениями Терстона.

Спальня освещалась только настольной лампой, но этого было достаточно, чтобы видеть все внутри. На дальней стороне кровати лежала Мэри Терстон, полностью одетая. Но приковывала наши испуганные взоры подушка, на которой лежала её голова, подушка и горло женщины. Потому что подушка, как я уже видел, была сплошь покрыта жуткими алыми пятнами, а поперёк горла – толстого белого горла Мэри – шёл ещё более жуткий шрам. Но вновь повторяю, я не хочу излишне мучить читателя. Достаточно заметить, что, когда Терстон, задыхаясь, сказал, что она мертва, мы не вскрикнули и не сорвались с места, поскольку уже знали, какими должны быть его слова.

Сэм Уильямс сохранил хладнокровие.

– Не двигайтесь, – сказал он нам, стоявшим в дверном проёме. – Он должен быть здесь. – Уильямс подошёл к выключателю и нажал на него. Однако результат оказался нулевым, и я почувствовал некоторое облегчение. Яркий свет, заливающий эту сцену, был бы слишком беспощаден.

Но, думаю, именно этот бесполезный щелчок электрического выключателя переключил моё внимание от осознания смерти Мэри Терстон к необходимости обнаружения её убийцы. В те мучительные секунды, когда мы неотрывно глядели на то, что лежало на кровати, я думал, как это ужасно и как трагично – так, как если бы это был несчастный случай. Но когда Уильямс нажал на выключатель, но комната не осветилась, что-то пробудило меня, чтобы я осознал – это... этот ужас был делом человеческих рук, и этот человек должен быть найден.

Однако прошло не более двух-трёх минут после первого крика. Убийца никак не мог убежать.

– Оставайтесь в дверях, Таунсенд, – повторил Уильямс, и начал обыскивать комнату.

Я стоял, наблюдая за ним, а позади меня находились Стрикленд и Феллоус. Уильямс пересёк комнату, подошёл к окну, выглянул из него, посмотрел вверх и вниз, а затем подошёл к большому шкафу, встроенному в стену около камина, и быстро его обыскал. Я заметил, что он осмотрел его вверх до самой верхней части и вниз до последнего углубления. Затем Уильямс подошёл к камину и бегло осмотрел и его. Он заглянул под кровать и между матрацами, затем открыл платяной шкаф.

– Ещё раз окно, – внезапно закричал я. Хотя в комнате было два окна, открывали только одно из них, к которому и устремился вновь Уильямс. Правда, я уже видел, как он выглядывал из него, но какой-то инстинкт заставил меня попросить проделать это ещё раз.

– Невозможно, – сказал адвокат. – Высота двадцать футов. И, – он выглянул вновь, – десять футов до верхнего окна.

Уильямс продолжал поиск, как будто забыв о Терстоне. Тот стоял возле кровати, издавая очень тихие звуки, похожие на сдавленные рыдания, и не шевелился. Наконец Уильямс закончил первые исследования.

– Возможно, в этой комнате имеется какое-нибудь укромное место, – сказал он, – какое-нибудь сделанное специально.

Это казалось достаточно правдоподобным. Я очень хотел бы указать места, оставленные Уильямсом без внимания – если бы он дал мне такую возможность. Полагаю, что охотничий инстинкт в нас всё ещё силён: хотя я ни на шаг не отходил от двери, мои глаза и ум были заняты поиском. Но в самой комнате исследовать больше было нечего.

– Феллоус, помогите мне передвинуть этот ковёр, – внезапно сказал Уильямс. – Давайте исключим любую случайность.

Они сдвинули ковёр и исследовали половицы. Они просмотрели каждый фут пространства у стен. Они вновь исследовали шкаф, его дно и верхнюю часть. В комнате была только одна кровать – она была лёгкой и довольно высоко поднималась над полом. Они тщательно исследовали половицы под ней. Затем снова принялись за камин, чтобы проверить, нельзя ли через него ускользнуть. Они сдвинули мебель и осмотрели места позади неё.

Уильямс побледнел и стиснул зубы, как бы сдерживая эмоции.

– Это невероятно, – сказал он мне, а затем добавил тише, – это неестественно.

И я был склонен с ним согласиться.

К этому времени или в это время к нам присоединился Столл. И Норрис, и Феллоус сказали впоследствии, что он прибыл прежде, чем Уильямс в первый раз поднял окно, но я не заметил его появления. Столл, между прочим, был единственным из нас, кто уже надел пижаму. На нём был безобразый шерстяной халат, и дворецкий, казалось, дрожал, хотя вечер нельзя было назвать холодным.

В этот момент Уильямс, чей ум адвоката был лучше приспособлен к ситуации, сказал:

– Мы должны вызвать доктора. И полицию. Нет никакого смысла находиться здесь. Лучше обыскать территорию. Я позвоню.

Затем к нам присоединился Терстон.

– Вы позвоните, Сэм? – спросил он. Его голос был тихим и усталым. – Доктору. И всем...

– Как раз собираюсь, – сказал Уильямс и похлопал его по руке.

А затем – вы будете потрясены – но первое, что мы сделали – это хорошенько хлебнули виски. Уильямс наполнил один бокал для доктора Терстона, который просто упал на стул в гостиной, и дал по одному Феллоусу и Столлу. Зубы Алека Норриса стучали по кромке бокала, когда он пил. Стрикленд пока ещё ничего не сказал, но пил жадно.

– Послушайте, Таунсенд, – сказал Уильямс, – возьмите Норриса, Стрикленда и Феллоуса и тщательно обследуйте территорию вокруг дома.

– Хорошо, – согласился я, хотя не слишком надеялся что-нибудь обнаружить. Но я чувствовал, что больше не в состоянии переносить атмосферу этого дома. Я просто не мог уже смотреть на Терстона, который ещё недавно был таким вальяжным и бодрым, а теперь выглядел обрюзгшим и поникшим, и на Алека Норриса с его бледным лицом и тонким дрожащим подбородком. Человеком, которого я сейчас уважал больше других, был Уильямс, который никогда не терял головы и действовал в этой ужасающей ситуации превосходно.

Феллоус и Столл были в холле. Мы решили взять шофёра с собой, оставив Столла на случай, если его услуги понадобятся.

– А что на счёт женщин-слуг? – спросил я. – Они уже знают?

Мне внезапно подумалось, что будет жестоко позволить Энид, молодой горничной, войти в ту комнату неподготовленной.

– Да, сэр. Горничная была наверху, когда мы были у двери, и я послал её вниз на кухню, – пояснил Феллоус.

– Ну, оставайтесь с нею и поварихой, – сказал я Столлу. – И не позволяйте никому из них покидать кухню.

– Очень хорошо, сэр, – ответил дворецкий.

Едва только мы успели наметить наши маршруты, как Уильямс окликнул меня из небольшой гардеробной около холла, куда он пошёл, чтобы позвонить в полицию.

– Я думаю, что телефон не в порядке, – сообщил он, – или перерезаны провода. Так или иначе, он не отвечает. Лучше велите Феллоусу взять машину и немедленно привезти доктора Тейта и сержанта. Как можно быстрее.

– Хорошо.

– Я попытаюсь ещё раз. Но линия кажется совершенно мёртвой, – добавил Уильямс, возвращаясь в гардеробную.

В результате Феллоус уехал в деревню, а Стрикленд, Норрис и я отправились осматривать территорию. Мы решили, что Норрис пойдёт во двор конюшни, а Стрикленд должен сделать обход по периметру – в надежде, что среди деревьев он сможет обнаружить кого-то или что-то, что нам поможет. Хотя надежда была слабой: как вы понимаете, мы не слишком-то верили в успех нашего осмотра. Но тот факт, что дверь Мэри Терстон была заперта, окна недоступны, а комната пуста, уже выглядел настолько фантастическим и необъяснимым, что мы больше не действовали и не пытались действовать в рамках логики.

Я понимал лишь, что убийство было совершено способом, который казался мне почти сверхъестественным. Я был так обеспокоен и настолько терялся в догадках, что радостно принял бы любой план действий, предложенный для поимки убийцы, даже такой, как наше безумное обшаривание территории. Если бы Уильямс приказал мне обыскать гараж или деревенскую церковь или сесть на поезд до Лондона, то я повиновался бы так же охотно. Я просто должен был что-то делать. Едва я вспоминал, что эта бедная недалёкая и дружелюбная женщина, которая всегда была так по-простецки очаровательна и так далека от любого зла, сейчас лежит в том виде, в каком я её нашёл, – я готов был с жадностью ухватиться за любое дело, которое помогло бы за неё отомстить. Поэтому я не стал тратить время, чтобы подсчитать, есть ли у меня, Норриса и Стрикленда шансы на успех в осмотре парка. Я выбежал, не задумываясь.

Я захватил мощный карманный фонарик, лежавший на столе в холле, и после общего обхода вокруг дома пошёл по гравийной дорожке, окружающей широкую клумбу под окном Мэри Терстон. Мне казалось, что скорее здесь, чем где-нибудь вообще, можно найти нечто, что может оказаться… (это слово уже вошло в мой ум) уликой. И я не был разочарован. Я обнаружил два предмета, которые, если и не были уликами, по меньшей мере были связаны с преступлением.

Первый лежал довольно далеко – на теннисном корте, в пятнадцати или более ярдах от дома. Это была разбитая электрическая лампочка. Как только я увидел сверкание её осколков в коротко подстриженной траве, я нагнулся, чтобы их поднять. Но перед тем как дотронуться до них рукой, я остановился. Внезапно я вспомнил всё, что я прочитал о преступлениях и расследованиях. Отпечатки пальцев! И я с дрожью подумал, что из-за этого дела попал в новый и пугающий мир, в котором расследование, перекрёстный допрос и обнаружение отпечатков пальцев заменили куда более обыденные события моей прежней жизни.

Другой объект казался ещё более относящимся к делу. Это был нож, которым могло быть совершено убийство. Когда я увидел его лежащим около широкой клумбы под окном, я даже удивился. И всё же, как показали последние события, я удивился бы ещё больше, если бы его там не было. Потому что – а где же ещё ему быть? Где бы преступник ни находился в момент убийства, первой его заботой было избавиться от оружия. А поскольку это оружие было таким, которое легко идентифицировать, то убийцу не волновало, как скоро оно будет найдено, лишь бы оно не было найдено при нём. И вот, он сделал очевидное и самое безопасное: он выбросил орудие из окна, как только совершил преступление.

Итак, нож лежал там, и мой фонарь даже выявил на нём влажное кровавое пятно. Но я знал, что лучше ничего не касаться. Я оставил его лежать на месте, и решил возвратиться в дом, чтобы сообщить о своих находках.

Когда я встал, то увидел спешащего ко мне Стрикленда.

– Никаких следов, – сказал он. Голос звучал немного хрипло, но сам Стрикленд казался достаточно спокойным. Возможно, он имел носорожью шкуру, которую нелегко чем-то пробить.

Я показал нож, и Стрикленд присвистнул.

– Бедная старушка Мэри, – сказал он, глядя на оружие сверху.

Мне не понравилась эта смесь обычного сожаления и фамильярности, и я резко заметил:

– Вы любили её, не так ли?

– Да, – сказал Стрикленд, не пытаясь отодвинуться или отвести взгляд от ножа. – Дайте-ка мне на минутку фонарь, – попросил он.

Он поднёс фонарь поближе к ножу, затем встал.

– Это одна из тех проклятых китайских вещиц из зала, – сказал он. А затем добавил глубокомысленно, – Это бросает подозрение на тех, кто в доме.

Я слушал невнимательно, поскольку мне в голову пришла другая мысль.

– А что относительно следов? – спросил я. – Предположим, что кто-то как-то действительно спустился из того окна?

Это, казалось, давало слабую надежду, но не более слабую, чем всё остальное. Мы очень тщательно исследовали клумбы на несколько ярдов влево и вправо от окна Мэри Терстон – от стены до самого края клумбы. Но земля была совершенно нетронутой. Мы оба медленно двинулись к парадной двери и встретили Норриса, приближающегося с другой стороны.

– Что-нибудь видели? – спросил я его.

Он очень быстро пробормотал «нет» и пошёл в дом впереди нас.

ГЛАВА 4

Войдя в дом, мы повстречали сходящего вниз доктора Терстона. Он остановился и пристально посмотрел на нас. Затем резко спросил:

– Где это вы были, вы трое?

Я ответил, что мы обыскивали территорию, но ещё до того, как я закончил говорить, Терстон, к нашему удивлению, прошёл в гостиную. Там он тяжело опустился на стул, и, казалось, утратил к нам всякий интерес.

Уильямс, который подпирал каминную доску, отозвал меня в сторону, и я рассказал ему о своих находках. Он кивнул:

– Это почти облегчение.

– Что? То, что нож нашёлся?

– Ну в каком-то смысле да. Я уже начал сомневаться, будет ли нож… или что-то в этом роде… прозаическое.

Я бросил взгляд на его лицо. Он казался достаточно спокойным, но его формулировка была настолько странной, что я переспросил, что он имеет в виду.

– Послушайте, Таунсенд. Я абсолютно не суеверен. Я верю в факты. Но я готов признать, что самое умеренное слово, которое я могу использовать, говоря об этом деле, это «сверхъестественное». И не просто оттого, что мы обнаружили Мэри мёртвой за запертой дверью. Я слышал о таких вещах и раньше – и находилось вполне нормальное объяснение. Но, чёрт побери, когда задумаешься обо всём этом… дверь заперта. Через две минуты после криков я выглянул из окна. Через две минуты о каждом было известно, где он находится. И притом я уверен, что выйти из комнаты было невозможно. Я исследовал в ней каждый дюйм. Что тут можно сказать? Кто-то это сделал. Нож был в чьей-то руке. Тут не могло быть никаких обманов зрения или провалов сознания. Я говорю вам, это действует на меня так же, как если бы я воочию увидел нечто невозможное – например дерево, которое растёт прямо на глазах, или снег, падающий в жаркий день. Это… меня это действительно пугает.

«Пугает» – это было последнее слово, которое я ожидал услышать от Сэма Уильямса. И всё же, когда мы на следующий день обсуждали это дело, он сказал, что отчётливо помнит, что выразился именно так.

– В каком смысле? – спросил я, поскольку был просто ошеломлён.

– Ну как эта скотина смогла убежать? Это не вопрос дедукции. У меня нет ни малейшей надежды на то, что Скотланд-Ярд сможет чем-нибудь помочь. Это… это не человек, Таунсенд.

Я думаю, что эти слова Уильямса – уравновешенного, скептичного адвоката – растревожили меня гораздо глубже, чем что-либо ещё. И именно потому, что в основном я был с ним согласен, я принялся возражать в наиболее категоричной форме.

– Чёрт возьми, – заявил я, – наверняка найдётся какое-нибудь вполне простое объяснение.

– Мой дорогой юноша, как это могло случиться, если у человека не было крыльев?

Видение, которое встало перед мысленным взором, – тёмное, несущее смерть существо вроде гигантской летучей мыши, машущей крыльями и удаляющейся от дома, – было слишком фантастическим. – Нет-нет, – сказал я, – не впадайте в кошмары. Должен быть способ покинуть эту комнату.

– Думаете, стоит пойти ещё раз посмотреть?

– О, я не имел в виду… – Мысль о том, чтó лежит там, сделала меня больным и несчастным. Должно быть, я сугубый материалист, поскольку меня больше всего пугало именно тело, тогда как Уильямса, и это было довольно неожиданно, – сомнения и кошмарные мысли.

– Идём, – сказал он. – Это лучше, чем сидеть здесь и думать.

Мы вновь пошли наверх и достигли сломанной двери. Но когда мы её открыли, то замерли в удивлении. В комнате теперь было не толькотело. Около кровати, спрятав голову в ладонях, стоял на коленях мистер Райдер, викарий. Почувствовав наше присутствие, он поднял голову и посмотрел на нас. И выражение его лица было незабываемо. Оно походило на гримасы на лицах мучеников в примитивной религиозной живописи. Щёки викария были словно бескровны, а нижняя челюсть отвисла, как если бы он не мог ею управлять.

– Райдер! Как вы сюда попали? – воскликнул Сэм Уильямс. В его голосе мне послышалась нотка подозрения. Священник медленно поднялся. Он двигался скованно, как будто стоял на коленях слишком долго.

– Попал сюда? – повторил он, казалось, не понимая смысла вопроса. – Я вошёл совсем недавно.

– Где? Как? – Резкость голоса адвоката удивила меня. Неужели он и сейчас думал о своём крылатом человеке?

– Я не понимаю вас, – медленно сказал мистер Райдер, и мне показалось, что он говорил правду. – Я вошёл через парадную дверь, – добавил он.

– Кто впустил вас?

– Столл, дворецкий.

Уильямс колебался.

– И вы пришли прямо сюда? – спросил он наконец.

– Да. – Священник снова посмотрел вниз на кровать. – Бедная душа! Бедная душа! – повторил он. – Надеюсь, она будет прощена. – Затем он добавил тише, но, как мне показалось, более страстно. – Надеюсь, что все мы получим прощение.

Сэм Уильямс в упор посмотрел на него.

– Мистер Райдер, вы понимаете, что это было в высшей степени жестоким убийством? И что убийца не был схвачен? Можете ли вы сказать что-нибудь, что поможет нам?

Викарий был в большом волнении. Я видел, что он дрожит.

– Она умерла… грешницей, – был его ответ, который Уильямс встретил протестующим возгласом. – Но ведь... – продолжил мистер Райдер, уставившись на нас, – все мы грешники, не так ли? Все мы, – и он почти выбежал из комнаты.

Я и Уильямс стояли, прислушиваясь к его шагам, быстрой дробью раздающимся внизу.

– Что вы об этом думаете?

– А что тут можно думать? – ответил я, – безумный человек, без сомнения. Но имеет ли он какое-нибудь отношение к этому делу или нет, я не могу даже предполагать.

Прежде, чем начать, как предложил Уильямс, ещё один бессмысленный обыск, мы услышали, что у парадной двери остановился автомобиль. Это вернулся Феллоус, который привез местного доктора и сержанта Бифа, деревенского полицейского.

У первого работы было немного. Он довольно скоро присоединился к нам внизу, но прежде, чем сообщить нам хоть что-то, он подошёл к поникшему Терстону:

– Послушайте, доктор, я собираюсь уложить вас в кровать. Мы сделаем для вас всё, что в наших силах, но ваше присутствие здесь ничем не поможет. Поэтому будьте хорошим парнем...

Терстон поднялся, послушный, как маленький мальчик.

– Столл! – Доктор Тейт был другом дома и знал имена слуг. – Идите наверх с хозяином и проследите, чтобы у него было всё, что понадобится.

У двери доктор Терстон повернулся, чтобы пожелать нам спокойной ночи, и, когда я вспомнил его обычные громкие и весёлые приветствия и прощания, то был глубоко потрясён обращенной к нам жалкой полу-улыбкой.

– Это, должно быть, был сильный удар, – сказал доктор Тейт, когда мы остались одни. – Приблизительно полчаса назад, полагаю? – в этот момент было без четверти двенадцать. – Трудно сказать точнее. Так или иначе, где-то между одиннадцатью и половиной двенадцатого. Кто это сделал?

До него, казалось, не дошло, что мы были совершенно озадачены. Полагаю, он думал, что такое насилие в знакомом доме едва ли могло произойти без того, чтобы быть тут же раскрытым. Когда мы разъяснили ему все обстоятельства, Тейт, конечно, не поверил.

– Но... но... – начал было он.

Уильямс прервал его.

– Знаю, – сказал он кратко, – это невероятно. Но вы же видите, что это всё же произошло.

Мы едва обратили внимание, когда вошёл полицейский сержант – крупный мужчина лет сорока восьми или пятидесяти с красным лицом и неровными рыжими усами, – по всему было видно, что Биф принадлежал к большим любителям пива.

– Я исследовал тело, – объявил он громким низким голосом, таким же, вероятно, каким свидетельствовал в суде, – и я сформулировал свои заключения, – добавил он.

– Вы сделали… что? – отрывисто переспросил Уильямс.

– Я сказал, что исследовал тело, сэр, пятна крови и орудие убийства. И я сформулировал свои заключения.

Это звучало почти смехотворно.

– Вы подразумеваете, что знаете, кто это сделал? – я задохнулся.

– Я не зашёл так далеко, чтобы это сказать, сэр, – признал сержант Биф, – но я сделал всё, что необходимо было сделать сегодня вечером.

– Лучше бы как можно скорее связаться со Скотланд Ярдом, – сказал я ему, чувствуя себя несколько раздражённым от тупого самомнения этого человека.

– Возможно, этого не потребуется, – тяжеловесно ответил он.

Доктор Тейт, который знал местную публику достаточно хорошо, резко сказал:

– Не глупите, Биф. Вполне очевидно, что это дело не для вас. И я очень сомневаюсь – он повернулся к нам, – сможет ли его разрешить даже Скотланд Ярд. Но послать за ними нужно незамедлительно. Без задержки. Я просто не могу стоять в стороне и видеть, как впустую тратится время, которое могло бы оказаться полезным для обнаружения убийцы. Лучше позвоните прямо отсюда.

Сержант и не пошевелился, только моргал красными веками.

– Я знаю свои обязанности, сэр, – ответил он.

Доктор Тейт не на шутку рассердился.

– Я думаю, что весь вечер вы провели в «Красном Льве», – заметил он. – Ну так я вам заявляю, что если это дело незамедлительно не будет расследовано самым тщательным образом, я сразу же отправлюсь к начальнику полиции.

– Вы должны поступать так, как считаете наилучшим, – произнес полицейский, – но я должен попросить, чтобы ни один из этих джентльменов не покидал дом. Слугам я скажу то же самое. Я вернусь утром, чтобы... – он постучал пальцами по большому блокноту, – чтобы задать кое-какие вопросы.

– Ну это, я полагаю, является обычной процедурой.

– Очень хорошо. Тогда, джентльмены, я могу быть уверен, что все вы будете здесь завтра? Возможно, лучше всего записать ваши имена.

И медленно, мучительно Биф начал записывать наши полные имена и адреса в свой большой блокнот. Это были раздражающие десять минут. Но в конце концов сержант покончил с нами и отправился на кухню – очевидно, чтобы собрать имена прислуги.

Затем мы услышали, как хлопнула парадная дверь, и поняли, что глаз закона на нас больше не направлен. И всё же никто не двигался. Уильямс обратился к доктору Тейту.

– Что вы знаете о Райдере? – спросил он.

– Райдер? Он – трудяга. Но иногда я задаюсь вопросом, все ли у него дома. Так или иначе, у него есть навязчивая идея. Чистота. Пуризм. Когда что-то угрожает Чистоте, викарий становится совершенно неуравновешенным.

Внезапно я вспомнил любопытный вопрос, который он мне задал перед обедом, и повторил его суть.

– Весьма в его духе, – воскликнул Тейт. – Он вполне мог подозревать что-то абсурдное. Или же что-то совершенно тривиальное.

– Чего я не понимаю, – заметил Уильямс, – это как он оказался около кровати Мэри Терстон через полчаса после убийства. Райдер покинул нас, чтобы пойти домой, задолго до одиннадцати, а дом викария находится сразу за садом.

– Может быть, ему кто-то позвонил? – спросил Стрикленд.

– Невозможно. Телефон не в порядке. Наверное, перерезаны провода.

– Тогда он не пошёл домой, – сказал я.

Уильямс позвонил в звонок.

– Мы спросим Столла, – пояснил он. – Райдер заявил, что тот его впустил.

Когда Столл вошёл в комнату, я, едва взглянув на него, понял, что он настороже. Дворецкий переводил взгляд с одного из нас на другого, как будто определяя, откуда последует нападение.

– А, Столл, – обратился к нему Уильямс, – вы закрывали дверь за мистером Райдером?

– В какой именно раз, сэр? Когда он покинул дом в первый раз, ещё до того, как миссис Терстон пошла к себе, я провожал его.

– Понимаю. А когда он вернулся?

– Должно быть, через десять минут или через четверть часа после… сделанного открытия, сэр.

– Кого он спросил?

– Доктора Терстона, сэр.

– И вы проводили его в гостиную?

– Нет, сэр. Именно тогда горничная закатила истерику, сэр. Очень нервная особа. И я поспешил назад на кухню. Я оставил мистера Райдера, и он пошёл в гостиную самостоятельно. Больше я не видел его, сэр.

– Он ничего не сказал вам, кроме того, что спросил о докторе Терстоне?

– Нет, сэр. Ничего. Но он казался возбуждённым, сэр.

– Понимаю. Вы посещаете его церковь, Столл?

– Да, сэр. Пою в хоре. Бас, сэр.

– Спасибо, Столл. Теперь все могут лечь спать.

Когда дверь закрылась, мы обменялись взглядами, словно каждый хотел увидеть, что думают обо всём этом остальные.

– Странно это всё – всё, что касается Райдера, – сказал я немного погодя, но никто не ответил. Многое было странным. Очень, очень странным.

Откинувшись на стуле, я стал по очереди рассматривать каждого из мужчин в доме в качестве возможного убийцы. Это не было приятным занятием, поскольку среди них не было ни одного, кому я желал зла или кого до настоящего времени по-настоящему не любил. Но по мере того, как я переходил от одного к другому, передо мной вставала всё та же глухая стена. Как он – убийца – вышел? Те два засова – ведь я сам их отодвигал! Кто бы это ни сделал, но если физические законы всё ещё существуют, он покинул эту комнату в течение нескольких мгновений, которые потребовались нам, чтобы взбежать наверх и выломать дверь. Но как? Как? Я чувствовал, что сомнения сводят меня с ума. Из комнаты не было выхода.

Наконец все решили ложиться спать. Но когда мы встали, ожидая, что кто-нибудь выйдет первым, молодой Стрикленд сказал Алеку Норрису довольно бестактную вещь:

– Ну, кажется уже можно считать доказанным, что ваша теория об убийствах неправильна.

Я уже и забыл о той беседе за коктейлями. Воспоминание заставило меня вздрогнуть. Но эффект от замечания, сделанного Норрису, оказался довольно неожиданным.

– Да, – истерично вскричал он высоким пронзительным голосом, – я был неправ! – И начал смеяться, сначала тихо, а потом всё громче и выше, пока Уильям, который стоял рядом с ним, не ударил его по лицу.

Норрис сразу же успокоился.

– Простите, – сказал он.

– И меня простите, – сказал Уильямс, – но это единственный способ остановить истерику. Не мог позволить, чтобы вы перебудили весь дом. Уже давно за полночь.