Текст книги "В Париже дорого умирать"

Автор книги: Лен Дейтон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 15 страниц)

Глава 31

В гараже мы взяли грузовичок – крошечный серый металлический фургончик, потому что на дорогах Франции полно таких фургончиков. Мне приходилось постоянно переключать скорость, поскольку двигатель оказался маломощным, а маленькие фары едва доставали до изгородей. Ночь стояла холодная, и я завидовал мрачным водителям «мерседесов» и «ситроенов», с ревом обгонявших нас, слегка сигналя, лишь чтобы обозначить обгон.

Кван казался вполне довольным тем, что положился на мои способности вывезти его из Франции. Он откинулся на жестком сиденье, скрестил руки на груди и прикрыл глаза, будто проводил какой-то восточный ритуал медитации. Периодически он ронял пару слов. В основном просил закурить.

Переход границы был по большей части чистой формальностью. Парижский офис мог собой гордиться – три качественных британских паспорта, хотя фотография Хадсона была слегка размытой, больше двадцати пяти фунтов мелкими купюрами (французскими и бельгийскими), несколько счетов и чеков, соответствующих каждому паспорту. Когда мы миновали границу, я вздохнул свободнее. Мы с Луазо заключили сделку, и он гарантировал, что проблем не будет, но после пересечения границы я все же испытал облегчение.

Хадсон лежал на старых покрывалах на заднем сиденье. Вскоре он начал похрапывать. И тогда Кван заговорил:

– Мы поедем в отель, или вы пожертвуете одним из своих агентов, чтобы меня спрятать?

– Это Бельгия, – ответил я. – Ехать тут в отель – все равно что ехать в полицейский участок.

– Что с ним будет?

– С агентом? – Я немного помедлил. – Отправят на пенсию. Не повезло, конечно, но все равно ему грозит отставка.

– Из-за возраста?

– Да.

– И у вас есть тут кто-нибудь получше?

– Вы же понимаете, что мы не можем это обсуждать, – сказал я.

– У меня не профессиональный интерес, – пояснил Кван. – Я ученый. Чем занимаются британцы во Франции или Бельгии, мне совершенно не интересно. Но если мы подставляем этого человека, я обязан обеспечить его работой.

– Ничего вы ему не обязаны! – отрезал я. – Что вы, к черту, себе вообразили? Он задействован, потому что это его работа. В точности как моя работа – вывезти вас. И я делаю это в виде одолжения. Так что ничего вы никому не должны, забудьте. Лично для меня вы что-то вроде пакета.

Кван глубоко затянулся, затем вынул сигарету изо рта длинными изящными пальцами и потушил в пепельнице. Я представил, как он убивает Энни Казинс. Страсть или политика? Он стряхнул с пальцев остатки табака, как пианист, исполняющий пассаж.

Мы ехали мимо деревенских домов с плотно закрытыми ставнями, подвески грохотали на неровной мостовой, а яркоглазые коты разбегались в свете фар. Одного, самого нерасторопного, размазало по дороге, как чернильное пятно. И каждое следующее колесо усугубляло эту маленькую трагедию, которую обнаружат утром.

Я гнал грузовичок на предельной скорости. Стрелки на приборной панели не двигались, а мотор звучал ровно. Ничего не менялось, кроме периодических коротких очередей летящего из-под колес гравия или неожиданного запаха асфальта, или сигнала обгоняющего автомобиля.

– Мы рядом с Ипром, – сказал Кван.

– Это был Ипрский выступ, – ответил я.

Хадсон попросил сигарету. Должно быть, он проснулся некоторое время тому назад.

– Ипр, – проговорил Хадсон, прикуривая сигарету. – Это не то место, где шло крупное сражение Первой мировой?

– Одно из крупнейших, – сказал я. – Практически нет ни одной английской семьи, у которой там не погиб родственник. Возможно, там погибла и часть самой Британии.

Хадсон посмотрел в заднее стекло грузовичка.

– Подходящее место для смерти, – заметил он.

Глава 32

Над Ипрским выступом предрассветное небо было черным и становилось все ниже и темнее, как потолки у Бульдога Драммонда.[5]5
  Британский вымышленный персонаж. Считается прототипом Джеймса Бонда.


[Закрыть] Это был мрачный регион, похожий на плохо освещенный армейский склад, тянущийся на многие мили. Местность пересекали дороги – узенькие бетонные полоски, не намного шире тропинок в саду, и возникало ощущение, что, свернув на обочину, попадешь в бездонную трясину. Тут легко ездить кругами, а еще легче вообразить, что уже ездишь по кругу. Через каждые несколько ярдов мелкие зелено-белые таблички указывали путь к воинским захоронениям, где выстроились как на параде белые надгробия. Здесь всю землю пропитала смерть, но неопрятные маленькие фермы продолжали ее возделывать, сажая капусту прямо до надгробия «Рядовой из Вест-Райдинга. Имя известно только Богу». Живые коровы и мертвые солдаты делили одну и ту же землю и не ссорились. Сейчас вечнозеленые растения изгородей гнулись под тяжестью красных ягод, будто из земли выступал кровавый пот. Я остановил машину. Впереди был Пашендейль, пологий склон.

– В какую сторону лицом стояли ваши солдаты? – спросил Кван.

– По склону вверх, – ответил я. – Они продвигались вверх по склону, с шестьюдесятью фунтами на спине, под пулеметным огнем.

Кван открыл окно и выкинул окурок на дорогу. В окно ворвался порыв холодного ветра.

– Холодно, – заметил Кван. – Когда ветер стихнет, пойдет дождь.

Хадсон снова приник к окну.

– Ух ты! Еще видны траншеи! – И покачал головой, не услышав ответа. – Должно быть, им это казалось вечностью.

– Для многих это и стало вечностью, – сказал я. – Они по-прежнему лежат здесь.

– В Хиросиме погибло куда больше людей, – заметил Кван.

– Я не меряю смерть цифрами, – ответил я.

– Ну, тогда жаль, что вы были слишком осторожны, чтобы уронить вашу атомную бомбу на немцев или итальянцев! – отрезал Кван.

Я завел мотор, чтобы немного прогреть салон, но Кван открыл дверцу и вышел на бетонную дорогу. Казалось, он не замечает ни холодного ветра, ни дождя. Он взял комок блестящей, тяжелой, как глина, земли, характерной для этого региона, рассмотрел, потом разломал и швырнул не глядя в капустные грядки.

– У нас тут встреча с другой машиной? – спросил он.

– Да.

– Вы были абсолютно уверены, что я поеду с вами.

– Да, – подтвердил я. – Был. Это логично.

Кван кивнул.

– Можно еще сигарету?

Я дал.

– Мы слишком рано приехали, – пожаловался Хадсон. – Это лучший способ привлечь к себе внимание.

– Хадсон примеряет на себя роль секретного агента, – пояснил я Квану.

– Не понимаю вашего сарказма, – обиделся Хадсон.

– Ну, это обыкновенное старомодное невезение, Хадсон, – сказал я. – Потому что вы ввязались в это дело.

Над выступом неслись серые облака. На горизонте там и сям виднелись неподвижные, несмотря на ветер, ветряные мельницы – как кресты, поджидающие, когда кого-нибудь прибьют к ним гвоздями. С холма спускался автомобиль с зажженными фарами.

Они опоздали на тридцать минут. Два человека на «рено», отец с сыном. Они не представились. Вообще-то они даже старались не показывать лица. Старший вышел из машины, подошел ко мне, сплюнул на дорогу и прокашлялся.

– Вы двое – в ту машину. Американец остается в этой. С парнем не разговаривать. – Он рассмеялся трескучим невеселым смехом. – Вообще-то со мной тоже не разговаривайте. В бардачке лежит карта. Убедитесь, что это то, что вам надо. – Он схватил меня за руку. – Парень поедет на грузовичке и бросит его где-нибудь у голландской границы. Американец останется в машине. Их там встретят. Все улажено.

– Ехать с вами – это одно дело, – сказал мне Хадсон, – но ехать черт знает куда с мальчишкой – совсем другое. Думаю, я сам найду…

– Даже не мечтайте! – отрезал я. – Мы будем действовать строго по инструкции. Зарубите себе на носу.

Хадсон кивнул.

Мы вылезли из машины, а паренек медленно обошел нас по дуге, будто отец велел ему не показывать лицо. В салоне «рено» было тепло и уютно. Я залез в бардачок и обнаружил там не только карту, но и пистолет.

– Никаких отпечатков! – крикнул я пареньку. – Убедитесь, чтоб не осталось ничего лишнего, ни конфетных оберток, ни носовых платков.

– Да, и никаких особых сигарет, которые делают лично для меня в одном из дорогущих магазинов на Джермайн-стрит. – Фламандец саркастически хмыкнул. – Знает он все это.

Мужчина говорил с таким сильным акцентом, что его с трудом можно было понять. Я подумал, что обычно он говорит на фламандском и французский ему непривычен. Он снова сплюнул на дорогу, затем устроился на водительском сиденье рядом с нами.

– Он хороший мальчик, – сказал мужчина, – и знает, что нужно делать.

К тому времени, как он завел двигатель «рено», грузовичок уже исчез из виду.

Я добрался до самого сложного этапа нашего путешествия.

– Вы делали записи? – неожиданно спросил я Квана. Он молча посмотрел на меня. – Да поймите вы, я должен знать, есть ли при вас что-то, что придется уничтожить в случае чего. О коробке с документами, что дал вам Хадсон, мне известно. – Я побарабанил по ней. – Кроме нее, еще есть что-нибудь?

– Маленький блокнотик, приклеенный к ноге. Тоненькая книжица. При обыске ее не найдут.

Я кивнул. Имелись заботы и поважнее.

Машина мчалась по узким бетонкам. Вскоре мы свернули на основное шоссе, шедшее на север, к Остенде. Чересчур обильно удобренный Ипрский выступ остался позади. Мимо нас быстро мелькали и так же быстро исчезали из памяти устрашающие названия: Тайне-Кот, Сен-Жюльен, Вестерок, Пилкем, Полькапелль.[6]6
  Места боев и воинских захоронений на Ипре.


[Закрыть] Прошло пятьдесят лет, и даже те женщины, что оплакивали бессчетных погибших, тоже уже умерли. Время и телевидение, замороженные продукты и транзисторные радиоприемники залечили раны и заполнили пустоты, когда-то казавшиеся невосполнимыми.

– Что происходит? – спросил я водителя. Он был из тех людей, которых надо спрашивать, сам не скажет.

– Его люди, – он мотнул головой на Квана, – хотят, чтобы он был в Остенде. Сегодня в двадцать три часа в гавани. Я покажу на карте города.

– В гавани? Что происходит? Его сегодня возьмут на борт?

– Меня о таком в известность не ставят, – ответил водитель. – Мне велено лишь привезти вас к себе на встречу с вашим куратором, а затем в Остенде, к его куратору. Все это чертовски утомительно. Жена думает, мне платят за то, что это опасно, а я ей все твержу, что мне платят за то, что это чертовски скучно. Устали? – Я кивнул. – Мы хорошо едем. Одно тут преимущество – движения в такую рань практически нет. И грузового транспорта тоже, если не ехать через город.

– Тихо тут, – сказал я. В небе вились стайки птиц, выискивая еду в тусклом утреннем свете, их тельца ослабели в ночном холоде.

– Очень мало полиции, – продолжил водитель. – Машины едут в основном по главным магистралям. Скоро дождь пойдет, а велосипедисты дождя не любят. Это первый дождь за две недели.

– Да перестаньте вы волноваться, – сказал я. – С вашим мальчиком все будет в порядке.

– Он знает, что делать, – согласился водитель.

Глава 33

Фламандцу принадлежал отель неподалеку от Остенде. Машина свернула в крытый проезд, ведущий на мощеный внутренний двор. Пока мы парковались, заквохтали пара кур и взвыл пес.

– Здесь трудно делать что-то втайне, – заметил водитель.

Он был невысокий и коренастый, с желтоватой кожей, которая казалась всегда грязной, что бы он с ней ни делал. Широкая переносица образовывала прямую линию со лбом, забрало средневекового шлема. Рот маленький, а губы он плотно сжимал, чтобы не показывать испорченные зубы. Вокруг рта шрамы, которые обычно получают, когда вылетают через лобовое стекло. Он улыбнулся, желая показать мне, что это скорее шутка, чем извинение, и шрамы сложились в рисунок, напоминающий натянутую сетку для волос.

Боковая дверь отеля открылась, оттуда вышла женщина в черном платье с белым фартуком и уставилась на нас.

– Они приехали, – сообщил ей мужчина.

– Вижу, – ответила она. – Багажа нет?

– Багажа нет, – подтвердил мужчина. Похоже, женщине требовались какие-никакие объяснения, словно мы были мужчиной с девушкой, желающими снять двойной номер.

– Им надо отдохнуть, ma jolie môme,[7]7
  Моя красивая детка. (фр.)


[Закрыть] – сказал мужчина.

Женщина никак не походила на красивого ребенка, но комплимент на некоторое время ее умиротворил.

– Комната номер четыре, – сказала она.

– Полиция была?

– Да.

– Теперь они не вернутся до ночи, – пояснил нам мужчина. – А может, и вовсе не придут. Это скорее из-за налогов, чем криминала.

– Не расходуйте всю горячую воду, – сказала женщина.

Мы последовали за ней через желтую облупленную боковую дверь в холл отеля. Там была регистрационная стойка, сделанная из небрежно окрашенного твердого картона, и полка с висевшими на ней восемью ключами. Линолеум с рисунком в крупную клетку, задумывавшийся как мраморные плиты. Он загибался по углам, а у двери на него поставили что-то горячее, и остался идеальный круг.

– Фамилии? – мрачно спросила женщина, будто собиралась вписать нас в журнал регистрации.

– Не спрашивай, – сказал мужчина. – А они не будут интересоваться нашими.

Он улыбнулся, будто пошутил, и с тревогой глянул на жену, надеясь, что она поддержит шутку. Та пожала плечами, сняла с полки ключ и очень аккуратно положила на конторку, чтобы ее нельзя было обвинить, что она сердится.

– Им понадобится два ключа, Сибил.

Женщина зыркнула на него.

– Они заплатят за комнаты, – сказал он.

– Мы заплатим, – подтвердил я. Снаружи начался дождь. Он стучал по окнам и барабанил в дверь, будто хотел войти.

Женщина грохнула на конторку второй ключ.

– Это тебе следовало взять ту машину и бросить ее! – гневно заявила она. – А Рик привез бы этих двоих сюда.

– Это важный этап, – возразил мужчина.

– Ты ленивая свинья! Если машину объявили в розыск и Рика в ней остановят, посмотрим тогда, какой этап важнее!

Мужчина ничего не ответил, но и на меня не глядел. Он взял ключи и повел нас наверх по скрипучей лестнице.

– Осторожней с перилами. Их еще не доделали.

– Здесь все недоделано, – буркнула женщина. – Весь дом сделан наполовину.

Он провел нас в комнаты. Тесные и скорее унылые, сияющие желтым пластиком и пахнущие быстросохнущей краской. Я слышал через стену, как Кван задернул занавеску, снял пиджак и повесил на плечики в шкафу. Потом зафырчал водопровод – Кван наполнял раковину. Хозяин по-прежнему болтался рядом со мной, будто ждал чего-то. Я приложил палец к глазу и указал на комнату Квана. Мужчина понятливо кивнул.

– Машина будет готова в двадцать два часа. Отсюда до Остенде недалеко.

– Хорошо, – сказал я, надеясь, что он наконец уйдет, но тот продолжал стоять.

– Мы жили в Остенде, – сказал он. – Жена хочет туда вернуться. Там кипела жизнь, а в сельской местности для нее слишком тихо. – Он повертел сломанную дверную задвижку. Она была покрашена, но не починена. Он соединил обе части, а потом отпустил.

Я посмотрел в окно. Оно выходило на юго-запад, туда, откуда мы приехали. Дождь все шел, на дороге появились лужи, поля развезло, и там гулял ветер. Внезапные порывы ветра опрокинули цветочные горшки под распятием, и бежавшая по канавам вода была ярко-красной от почвы, которую откуда-то несла.

– Я не мог позволить мальчику везти вас, – сказал мужчина. – Я за вас отвечаю. – Он с силой потер лицо, словно надеялся заставить мозги лучше работать. – Тот, другой, не так важен для успеха всего дела. А эта часть жизненно важна. – Он посмотрел в окно. – Этот дождь нам необходим, – добавил он, желая услышать, что я с ним согласен.

– Вы все правильно сделали, – сказал я.

Он подобострастно кивнул, словно я дал ему на чай десять фунтов, а потом улыбнулся и попятился к двери.

– Я знаю, что правильно.

Главе 34

Мой куратор прибыл в одиннадцать утра. С кухни доносился запах готовки. Большой черный «хамшер» въехал во внутренний двор и остановился. Из него вылез Бирд.

– Ждите, – сказал он водителю.

На Бирде было короткое твидовое пальто и кепка в тон. Ботинки в грязи, а штанины завернуты, чтобы не испачкать. Он поднялся прямиком в мою комнату, что-то буркнул фламандцу, и тот испарился.

– Так это вы – мой куратор?

– В яблочко! – Он снял кепку и кинул на кровать. Волосы его были взъерошены. Бирд раскурил трубку. – Чертовски рад вас видеть! – Глаза его блестели, а рот был твердо сжат, как у коммивояжера, протягивающего рекламный проспект.

– Вы из меня дурака сделали, – пожаловался я.

– Да ладно, не обижайтесь, старина. Об этом даже речи быть не может. Вы отлично поработали. Луазо сказал, вы за меня горячо заступались. – Он коротко улыбнулся, поймал свое отражение в зеркале над раковиной и пригладил растрепанные волосы.

– Я сказал ему, что вы не убивали девушку, если вы об этом.

– А, ну… – Он казался смущенным. – Очень мило с вашей стороны.

Бирд вынул трубку изо рта и провел языком по зубам.

– Чертовски мило, но, откровенно говоря, старина, убил ее я.

Должно быть, я не сумел скрыть удивления.

– Неприятное дело, конечно, но она нас сдала. Всех до единого. Они подобрали к ней ключик.

– Деньги?

– Нет, не деньги. Мужчина. – Бирд выбил трубку в пепельницу. – Она была падкой на мужиков. Жан-Поль ее приручил. Вот почему женщины не годятся для такой работы, благослови их Господь. Мужики всегда обманщики, а? Девушки вечно на это покупаются. Впрочем, не нам жаловаться, верно? Лично я бы не хотел, чтобы они были другими.

Я молчал, и Бирд продолжил:

– Первоначальный план был выставить Квана эдаким восточным Джеком-потрошителем. Это давало нам возможность задержать его, разговорить и при необходимости убрать. Но планы изменились. Планы часто меняются, чем доставляют нам массу проблем, верно?

– Жан-Поль вам больше проблем не доставит. Он мертв.

– Наслышан.

– Это тоже вы организовали?

– Бросьте, не будьте таким ехидным. Хотя я понимаю ваши чувства. Признаюсь, я прошляпил это дело. Хотел провернуть все быстро, чисто и безболезненно. Но теперь поздно разводить сантименты и переживать.

– Переживать, – повторил я. – Если это действительно вы убили девушку, то как вам удалось выбраться из тюрьмы?

– Постановка. Французская полиция постаралась. Дали мне шанс исчезнуть, договорились с бельгийцами. Очень охотно сотрудничают. Еще бы им не сотрудничать, если в трех милях от их берега торчит китайское судно. Они не могут взять его на законных основаниях. Это пиратская радиостанция. Прикиньте, что будет, если все выплывет наружу. Я даже думать об этом не хочу.

– Да уж. Понятно. И что дальше?

– А теперь все перешло на правительственный уровень, старик. За пределами досягаемости мелких сошек вроде нас с вами.

Он подошел к окну и уставился на грязь и капустные кочерыжки. По земле стелилась белая дымка, как газовая атака.

– Посмотрите, какой свет, – сказал Бирд. – Вы только гляньте. Он просто божественный, но при этом его можно уловить и запечатлеть. Разве вам не хочется взяться за кисть?

– Нет, – ответил я.

– Ну а мне хочется. Художника прежде всего интересует форма, именно о ней говорят в первую очередь. Но все на свете есть лишь отражение падающего света. Не будет света – не будет и форм, как я всегда говорю. Свет – единственное, что должно заботить художника. Все величайшие художники это понимали: Пьеро делла Франческа, Эль Греко, Ван Гог. – Он перестал смотреть на дымку и повернулся ко мне, сияя от удовольствия. – Или Тёрнер. Тёрнер больше всех, возьмите любое его полотно… – Он перестал говорить, но не перестал смотреть на меня. Я не задавал вслух вопросов, но он все равно услышал. – В живописи моя жизнь. Я бы делал что угодно, лишь бы иметь достаточно денег, чтобы писать картины. Это пожирает меня. Возможно, вам не понять, что может сделать искусство с человеком.

– Думаю, начинаю улавливать, – сказал я.

Бирд пристально посмотрел на меня.

– Рад это слышать, старина.

Он достал из портфеля коричневый конверт и положил на стол.

– Хотите, чтобы я доставил Квана до корабля?

– Да, таков план. Кван здесь, и мы бы хотели, чтобы он оказался на борту. Датт тоже постарается попасть на борт, что нас вполне устраивает, но это не так важно. Доставьте Квана до Остенде. Встретьтесь там с его куратором – майором Ченом – и передайте ему с рук на руки.

– А что насчет девушки, Марии?

– Внебрачная дочка Датта работает на два фронта. Одержима мыслью о том фильме, где она снята с Жан-Полем, и делает все, чтобы его заполучить. Датт непременно воспользуется этим фактором, попомните мои слова. Он использует ее, чтобы перевести свои записи.

Бирд разорвал конверт.

– А вы попытаетесь ей помешать?

– Не я, старик. Не мое дело эти досье, да и не ваше тоже. Как только Кван окажется в Остенде, забудьте обо всем прочем. Как только Кван окажется на борту, мы скажем вам, куда уходить.

Он отсчитал некоторую сумму в бельгийских франках и протянул мне карточку прессы, удостоверение личности, аккредитив и два телефонных номера, куда звонить в случае проблем.

– Распишитесь вот здесь, – сказал он.

Я подписался на квитанциях.

– Эти досье – добыча Луазо, – добавил Бирд. – Предоставьте это ему. Хороший парень этот Луазо.

Бирд непрерывно перемещался, как боксер в легком весе на первом раунде. Он взял квитанции, подул на них и помахал в воздухе, чтобы высушить чернила.

– Вы меня использовали, Бирд, – сказал я. – Вы направили Хадсона ко мне с шитой белыми нитками историей. И вам было наплевать, что во мне могут проковырять дыру, если план в целом прокатит.

– Так решил Лондон, – спокойно поправил меня Бирд.

– Что, все восемь миллионов жителей?

– Главы наших департаментов, – терпеливо пояснил он. – Лично я возражал. – По всему миру люди противятся тому, что считают плохим делом, но все же совершают скверные поступки, если ответственность можно взвалить на коллективное решение.

Бирд полуобернулся к окну, чтобы полюбоваться туманом.

– Нюрнбергский процесс показал, что на кого бы ты ни работал, будь то «Кока-кола», корпорация «Смерть» или Генеральный штаб вермахта, ответственность за свои поступки несешь ты сам, – сказал я.

– Должно быть, я пропустил эту часть Нюрнбергского процесса, – беспечно отмахнулся Бирд. Он убрал квитанции в портмоне, взял кепку с трубкой и направился мимо меня к двери.

– Ну так позвольте освежить вам память. – Когда он поравнялся со мной, я аккуратно схватил его за грудки левой рукой и легонько нанес удар правой. Не больно, но обидно. Он отшатнулся, поправил пальто и узелок галстука, который исчез под воротником рубашки.

Бирду доводилось убивать, возможно, много раз. Такие вещи оставляют определенный след в глазах, и у Бирда это было. Он провел рукой по задней части воротничка. Я ждал, что он достанет нож или гарроту, но Бирд лишь поправил рубашку.

– Вы слишком циничны, – сказал Бирд. – Мне следовало ожидать, что вы сломаетесь. – Он посмотрел на меня. – Циники – это разочаровавшиеся романтики. Они продолжают искать кого-нибудь, кем могли бы восхищаться, но так никогда и не находят. Вы это перерастете.

– Не хочу я это перерастать, – буркнул я.

Бирд мрачно усмехнулся. Потер кожу в том месте, куда я его ударил. А потом заговорил, все еще касаясь пальцами лица:

– Никто из нас не хочет.

На этом он кивнул и вышел.