Текст книги "Свет твоих глаз (СИ)"

Автор книги: Лека Лактысева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 21 страниц)

Так, думая о своем, начала обуваться.

– Ключи, – напомнил Скворцов.

– Да, точно! – я сняла с вешалки свою сумочку, вынула из нее две связки ключей, одну бросила себе в карман, другую вложила в протянутую ладонь хозяина.

– Теперь у тебя есть ключи от моего дома, Ника, – зачем-то подчеркнул он.

– Пока есть. – Я пожала плечами.

Эдуард свел брови к переносице, плотнее сжал губы, но ничего не ответил. Вышел вместе с Найджелом из квартиры, дождался, когда я запру замок, и, держась одной рукой за перила, начал спускаться с лестницы. Я вялым хвостиком поплелась за ним.

Ссоры, споры, скандалы всегда отнимали у меня слишком много сил. После семейных разборок я всегда чувствовала себя обмякшей тряпочкой. Вот и сейчас волна эмоций схлынула, оставив меня измотанной и опустошенной.

Разговаривать не хотелось. Выйдя на улицу, я молча схватилась за подставленный Эдуардом локоть, и Найджел повел нас в парк, на площадку для выгула.

Скворцов тоже был молчалив. Открывал рот только для того, чтобы отдать своему лабрадору какую-нибудь команду. То небольшое доверие, которое, казалось, возникло между нами, оказалось разрушено. Мы словно снова стали незнакомцами, которым не о чем говорить.

И только на обратном пути Эдуард внезапно остановился у самого подъезда и спросил, запрокинув голову к небу:

– Тимофей был прав, Ника? На тебе под платьем и правда не было белья?

21. Эдуард. Сложности общения

Когда Тим довел-таки Веронику до слез, я чуть не набросился на него с кулаками.

– Ты что творишь? Что ты прицепился к моей домработнице? Понравилась – так ухаживай нормально! И имей ввиду: это не та женщина, с которой можно на одну ночь!

– Да я вообще не понимаю, почему она так реагирует! Мама вроде говорила, что нашла разведенку тебе в помощницы, а Ника ведет себя, как девственница с кучей тараканов в голове! – оправдывался младший брат.

– А в твою баранью голову не приходило, что от хорошего мужа не бегут, роняя тапки, за тысячи километров?

– Думаешь, ее бывший был с ней жесток?

– Уверен! И я требую, чтобы ты ничего подобного себе не позволял! Иначе больше на порог дома не пущу! – я был готов схватить братца за ухо, довести до дверей и выпнуть прочь – неодетым, необутым. Все равно у него машина во дворе – доберется до своей холостяцкой берлоги, не пропадет.

– Все-все. Убедил. Отныне только нежные романтичные ухаживания, – поклялся Тим.

– Ты готов жениться на ней? – у меня внутри назревал атомный взрыв. – Или намерен почем зря голову девчонке морочить?!

– А может, и женюсь. Она красивая, воспитанная, готовит хорошо…

– Пошел вон. – Я был на грани.

На Тимофея иногда находит: говорит так, что не поймешь, шутит он или всерьез. Сейчас был как раз тот случай. Но время братик выбрал совсем неподходящее. Даже если он готов увлечься Вероникой всерьез, то я не уверен, что готов ее уступить! Она – моя!.. Домработница.

– Что? – не поверил своим ушам Тимофей.

– Иди домой. Я от тебя устал. И Ника тоже.

– Ну нормально. Родного брата… – заворчал этот клоун.

– Уйди, просто уйди! – зарычал я.

Тимофей вздохнул. Откинул салфетку с плетеной корзинки, утащил какую-то выпечку, приготовленную Вероникой, завернул в салфетку, засунул в карман и пошел собираться. Я запер за ним дверь и пошел к Нике – утешать, успокаивать… Убедил девчонку выбраться из ванной и даже пойти со мной и Найджелом на прогулку.

Пока спускались по лестнице, вспомнил, как Тимофей спросил у Ники, есть ли у нее под платьем нижнее белье. Черт! Я носил ее на руках, держал за плечи и за талию, ощущал хрупкость ее плеч и упругость груди, упирающейся мне в куртку, и ни разу, ни разу не позволил себе лишнего! Почему? Я что – не только наполовину ослеп, но еще и нормальные мужские желания растерял?

Воображение разгулялось. Простора для него хватало. Что не мог увидеть – то придумалось само. Только теперь, на третий день знакомства, я внезапно осознал, что в моей квартире поселилась не просто помощница по хозяйству, не побитая жизнью разведенка, а молодая и очень привлекательная женщина. Внутри зашевелилось слегка подзабытое – горячее, нетерпеливое. Мужское. «Хочу!»

Сколько мы бродили по улице – столько я не мог избавиться от того самого вопроса, который озвучил Тимофей. Понял: не узнаю – буду мучиться всю ночь. И, когда уже добрались до подъезда, придержал Нику за локоть и спросил, стараясь смотреть куда-то в сторону:

– У тебя под платьем и правда не было белья?

Чего я ждал, когда спрашивал? Чем думал? Вот точно не мозгами…

Вероника удивила.

Выдохнула длинно. Потом положила руки мне на грудь, привстала на носочки и, почти касаясь губами моего уха, проговорила низким соблазнительным голосом:

– Было, Скворцов. Белые кружевные стринги.

Это было – как удар под дых! Неожиданно! Остро!

Я онемел и окаменел. И там, в штанах, дернулось и окаменело тоже.

Ника отошла на шаг, хмыкнула, взбежала на крыльцо, открыла дверь подъезда и, стоя на пороге, добавила уже обычным голосом:

– А теперь живи с этим, Скворцов!

Это что было?! Она и так умеет?

Я ломанулся следом – догнать, схватить, сжать ее хрупкие плечи, спросить, глядя в глаза: неужели она думает, что я не умею играть в эти игры? Что – не мужик? Так я докажу, что очень даже мужик!

Первую ступеньку поймал ногой удачно. О вторую – запнулся, полетел лицом вниз, успел выставить вперед одну руку – во второй по-прежнему сжимал рукоять поводка. С гулким звуком впечатался лбом в закрывшуюся железную дверь… из глаз посыпались искры.

Пару мгновений лежал на ступеньках, пытаясь прийти в себя.

– Надо же, такой приличный дом, а все равно какой-то алкаш на пороге валяется! – услышал женский голос откуда-то сбоку. Похоже, кто-то шел к соседнему подъезду.

Медленно перевернулся. Сел, подтянув к себе колени. Найджел топтался рядом, поскуливал: ну, что же ты, хозяин? Вставай! Надо домой! Там тепло, сухо, там миска с кормом!

Я горько хмыкнул. Потом, как безумный, захохотал во все горло: кем ты вообразил себя, Скворцов? Юным Ромео? Пылким и порывистым? Достаточно пары ступеней и железной двери, чтобы остудить твой пыл!

Сбитая ладонь саднила. На лбу зрела шишка. Отличное завершение романтической прогулки! И очень наглядное напоминание о том, кем я стал за последние месяцы.

Дверь за спиной лязгнула. Медленно, со скрипом отворилась.

Я чуть подвинулся, освобождая проход.

– Эд, ты что?! Ты упал? Сильно поранился?

Вероника.

Услышала, как я вмазался в дверь и прибежала спасать. Голос – озабоченный. Присела рядом, в лицо заглядывает. Не надо желать меня, Ника. И без тебя «жалелок» хватает. С избытком.

– Иди домой. Я сейчас поднимусь.

Странно, но желание схватить домработницу, смять, вдавить в себя и зацеловать – никуда не исчезло. Однако отрезвляющий удар вернул мозги на место. Я ведь догадывался, что так и будет. Что не смогу нормально флиртовать, ухаживать, соблазнять. Брачные игры бабуинов для меня в прошлом, а без них – какой я мужик? Так, кошелек на ножках, не более.

– У тебя ссадина на лбу. Нужно обработать и лед приложить! – Ника не послушалась. Продолжала сидеть рядом на корточках, разглядывая мою подпорченную физиономию. –Голова не кружится? Не подташнивает?

Кружится – от осознания собственной дури. И тошнит по той же причине.

– Ника, просто ступай домой. И Найджела уведи.

– Мы без тебя никуда не пойдем!

Непослушная девчонка собралась сесть рядом на холодные мокрые ступени. Неужели так трудно оставить меня одного?!

– Примеряешь на себя роль сиделки? – я изобразил кривую ухмылку. – Рановато. Ты пока только помощница по хозяйству на испытательном сроке. Вот ступай и займись своими прямыми обязанностями.

Ника задохнулась. Потом фыркнула возмущенно. Встала, постояла, глядя на меня сверху вниз. Потом бросила обиженно:

– Дурак! – и в самом деле ушла.

Найджел устал стоять на трех лапах, уселся рядом, вздохнул тоскливо, с подвыванием: ему не нравилась сырая погода, и сидеть на месте он тоже не любил. Я положил руку ему на холку, взялся почесывать за ухом. Пес прижался ко мне всем телом, ткнулся холодным носом в щеку: поцеловал.

Эх! Не таких поцелуев мне хотелось!

Но я буду хуже брата, если начну зажимать в углах и тискать собственную домработницу! А это означает что? ― правильно! Руки прочь от девчонки, Эд!

Лучше подумать, что я буду делать, если Ника все же решится разорвать или оспорить в суде подписанный контракт на суррогатное материнство. Впрочем, ясно ― что: придется просить маму Вику заняться поиском другой кандидатуры.

Бедная мама. Сколько я ей порвал нервов, пока был ребенком и подростком. И вот снова она из-за меня горюет. Ей совсем не нравится моя идея обзавестись ребенком без женитьбы. Но она все же помогает мне, переступая через себя.

…И возвращается она как раз через две недели. Получается, целую половину месяца я теряю впустую, и ничего не могу с этим поделать. Только считать убегающие дни и надеяться, что успею увидеть своего малыша раньше, чем ослепну полностью.

Найджел снова заскулил, ткнул меня носом. Я вдруг осознал, что сижу на крыльце уже минут десять. Штаны отсырели. Холод пробрался под легкую куртку, зябкой дрожью прошелся между лопаток. Вот мне еще заболеть не хватало… Доктор Слепнев предупреждал, что любая простуда может ухудшить и без того непростую ситуацию. Это соображение вынудило меня поспешно встать и отправиться домой: нужно срочно принять горячий душ и переодеться в сухое. Думаю, небольшое переохлаждение при моей закалке ― ерунда. Обойдется.

Вошел в подъезд, добрался до перил, начал подниматься по ступенькам вверх. Заметил, что Найджел ведет себя как-то странно. Он рвался вверх, радостно повизгивал, словно увидел знакомого. Прислушался на ходу. Похоже, впереди, на пару пролетов выше меня, кто-то есть. Эхо чужих шагов сливалось с моими шагами, утопало в громком дыхании и цокоте когтей лабрадора.

– Найджел? Там кто-то есть? ― признаю: верх идиотизма задавать такой вопрос собаке. Будто она способна ответить.

Парень и не ответил. Но как-то успокоился, перестал рваться с поводка.

Стало тише, и чужие шаги теперь были слышны более отчетливо. Но в подъезд за последние четверть часа никто не входил! Кроме моей домработницы.

– Ника? ― позвал негромко. Остановился, прислушиваясь, дожидаясь ответа.

Молчание. Даже если кто-то шел впереди ― этот кто-то не пожелал отвечать. Шаги тоже замерли.

Черт! Триллер какой-то! Вот только я ― не из пугливых. Двинулся дальше, не обращая внимания на эхо чужих ног. Только на всякий случай отпустил Найджела немного вперед: он, конечно, на защиту не натренирован, но хотя бы почует опасность и предупредит ворчанием. Но Найджел был скорее радостным, чем испуганным или настороженным. Значит, если впереди кто-то есть, то парень этого человека знает.

Рассуждая и прислушиваясь, я добрался до своей квартиры ― и никого не встретил. Правда, лестница уходила выше, на технический этаж, но кому и что там могло бы понадобиться в одиннадцатом часу вечера?

Дверь в мою квартиру была заперта. Я привычным жестом наощупь отыскал нужный ключ на связке, со второй попытки вставил его в замочную скважину, распахнул дверь, дожидаясь, когда Найджел пройдет вперед. Пес, вопреки обычному, входить не хотел. Упирался, рвался куда-то в сторону. Я решил пойти за ним. Глупо? ― возможно. Но я должен разобраться, что происходит! Вдруг кому-то нужна помощь?

Найджел, получив волю, понесся на технический этаж.

Снова заперев дверь, я поднялся следом.

Света на последней площадке не было. Можно было бы подсветить смартфоном, но мне такой свет помог бы мало. Поэтому я вслепую шагнул в самый дальний и темный угол, откуда доносилось повизгивание и поскуливание моего лабрадора, который будто выпрашивал у кого-то ласки.

– Найджел, кто здесь? ― я вытянул руку на высоте своих плеч и нащупал только стену.

Да что ж такое?! Как это возможно?

– Кто бы вы ни были, я знаю, что вы здесь. Просто дайте знать: вам нужна помощь? ― обратился я к темноте, вложив в голос как можно больше уверенности и, одновременно, доброжелательности.

Секундная заминка… и ― откуда-то снизу ― голос Вероники. Все-таки ― Вероники!

– Ничего не нужно.

– Так. ― Теперь я уже не знал, как поступать дальше. Не привык разбираться с женскими заскоками. ― И зачем ты сюда забралась? Почему не идешь в квартиру?

Первый вопрос Ника проигнорировала, предпочла ответить сразу на второй:

– Уже иду.

Она встала, и мои руки оказались у нее на плечах. Ника аккуратно оттолкнула одну руку, протиснулась мимо и зашагала вниз. Мне ничего не оставалось, кроме как пойти следом.

Один плюс во всей этой ситуации я все же нашел: не пришлось по второму разу самостоятельно возиться с ключами и замком. Вслепую попасть в скважину ― та еще морока. Не столько трудная, сколько унизительная. Будто нарочно придуманная, чтобы лишний раз подчеркнуть, что этот мир создан для людей зрячих.

Ввалившись в квартиру, я скинул на ходу обувь и первым делом повел Найджела мыть лапы. Заодно смыл грязь со сбитой ладони и немного промыл ссадину на лбу. Вернулся в гостиную, обнаружил, что домработница уже вовсю хлопочет, убирая со стола остатки ужина.

– Чай будете, Эдуард Евдокимович? ― о как! Вероника, похоже, решила вернуться к официальному тону.

Разозлилась, понимаю. Она помощь предлагала от всего сердца, а я ее отправил прочь, причем довольно жестко. Но по-другому в тот момент не получилось.

Ладно, желает подлатать меня ― пусть латает. Заодно смягчится и, может, все-таки признается, с какого перепугу ее понесло на технический этаж.

– Чай ― буду. Но сначала помоги мне обработать ссадины. Пожалуйста.

– Хорошо. Перекись есть? ― кажется, сработало!

Чтобы ответить на вопрос, пришлось напрячь память.

– Перекись ― в холодильнике на дверце. Аптечка ― в навесном шкафчике возле окна.

Вероника быстро отыскала нужное. Разложила на столе.

Я уселся на стул, подставил разбитый лоб.

Ника вскрыла упакованный в пластик бинт, отрезала кусок, сложила в несколько слоев, обильно смочила перекисью и, прислонив одну ладонь, чтобы едкая жидкость не текла мне в глаза, второй рукой взялась промывать ссадину.

Наверное, мне следовало зажмуриться, но я вдруг обнаружил, что прямо перед моим носом мягко покачиваются две весьма женственных округлости. Мягкий трикотаж батника больше подчеркивал, чем скрывал. И даже мое неполноценное зрение все равно позволяло по достоинству оценить и форму, и размеры этих округлостей.

Организм среагировал мгновенно и предсказуемо: я ощутил нарастающую твердость и неудобство под ширинкой. Кажется, я больше не смогу относиться к своей домработнице всего лишь как к безликой прислуге. Не знаю, чего добивался Тимофей, но результат его действий на лицо: я разглядел в Нике женщину ― привлекательную и желанную. И пока не знал, что делать с этим открытием.

Тем временем Вероника просушила кожу на лбу, нанесла ранозаживляющий спрей, который каким-то чудом нашелся в аптечке. Принесла из морозилки что-то заледенелое, обернула тканевой салфеткой, вложила мне в руку:

– Прижмите ко лбу, Эдуард Евдокимович, и подержите.

Голос ее звучал намного мягче, чем пару минут назад. Но она продолжала выкать.

– Ника, пожалуйста, зови меня просто по имени. А то такое чувство, что я не дома, а на светском рауте. ― Похоже, я и сам размяк. Говорить строго и требовательно не получалось, хоть тресни.

– Мне так лучше, ― неожиданно заупрямилась Ника. ― Это помогает помнить, что вы ― мой начальник. И тогда проще выполнять указания, даже если я с ними не согласна.

– А с чем ты не согласна?

Вероника замялась. Переставила ближе еще один стул, присела, взяла меня за сбитую ладонь:

– Сейчас руку обработаю.

– Так с чем ты не согласна, Ника? ― продолжал я настаивать на своем.

– Вы отправили меня домой, а сами остались сидеть на пороге. С разбитым лбом, с пораненной ладонью. Думаете, мне просто было уйти?

– И ты не ушла. Ни в первый раз, ни во второй. Ждала на лестнице? ― догадался я.

–А что мне оставалось? ― в голосе домработницы прозвучала обида.

– А на верхнюю площадку зачем пошла? От меня пряталась?

– Да. Думала, зайду в квартиру незаметно, пока вы Найджелу лапы моете.

– А парень тебя выдал. ― Я вдруг понял, что невольно начинаю улыбаться.

– Предатель хвостатый, ― ворчливо бросила Ника в сторону сидящего рядом пса.

Судя по звукам, тот в ответ зевнул и застучал по полу хвостом.

– Ну хоть на него не злись, ― заступился я за своего трехлапого друга.

– На него ― не буду.

– А на меня, значит, будешь…

– А вам не все равно? ― на этот раз голос Ники прозвучал тоскливо.

По-хорошему, мне именно что должно быть все равно! Если работника не устраивает его работа или начальник ― это проблемы работника. Только относиться к Нике и ее чувствам равнодушно у меня уже не выйдет. Осталось понять, как с этим жить.

– Боюсь, Ника, мне и в самом деле не все равно. Я сожалею, что повел себя грубо там, у подъезда. Постараюсь впредь быть… сдержаннее.

Пальцы Вероники, как раз прижимавшие салфетку с перекисью к ссадине на моей ладони, дрогнули.

– Что такое? Почему ты вздрагиваешь? ― все-таки реакции этой девушки однажды сведут меня с ума. Теперь-то что не так?

– Все правильно, наверное, ― домработница судорожно вздохнула, взяла сухую марлевую салфетку, промокнула с моей кожи остатки перекиси. ― Но я не привыкла, чтобы мужчины извинялись, тем более, такие…

– Как я? Большие начальники? Ника, кем был твой муж? Бандитом? Это он так запугал тебя?

Кажется, домработница собралась вскочить и сбежать, но я успел перехватить и удержать ее руку.

– Не беги. Хватит прятаться. На обоим будет проще, если я пойму, как с тобой разговаривать.

Не знаю, что повлияло ― усталость Вероники или мягкость моего тона, но девчонка перестала вырываться, обмякла на стуле.

– Муж… не бандит. Сын бандита. Но свекор погиб давно. Свекровь растила сына одна лет с десяти. И сумела взять бизнес в свои руки. Она ― очень властная женщина.

– А он? Твой муж?

– Бывший муж! ― подчеркнула Ника голосом. ― Муж ее слушается, хотя иногда капризничает и упирается.

– А к тебе он как относился?

Вероника снова напряглась, зажалась. Даже отвернулась и через силу ответила куда-то в сторону:

– Как к игрушке. Может даже любимой, но все равно… Захочу ― поиграю, захочу ― брошу или сломаю.

Уточнять, сломал ли ― я не стал. И без того видно: если не сломил окончательно, то поранил сильно. И тогда становится понятным, откуда у Ники такие бурные реакции на некоторые моменты. Жаль ее. Красивая и явно неглупая. Мама Вика упоминала что-то об университете и красном дипломе. Только никакой диплом не защитит от людской жестокости. Мне ли не знать?

– Вероника, я ― не твой муж. Мы, мужчины, все-таки разные, хотя сейчас, наверное, тебе в это трудно поверить.

Снова протяжный тоскливый вздох в ответ. Но хоть не пытается снова сбежать.

– Давайте на ладонь тоже ранозаживляющий спрей нанесу, ― Ника убрала салфетку, склонилась к моей руке, рассматривая царапину.

С трудом удержался от того чтобы приласкать ее, погладить по щеке.

– Спрей ― это хорошо. ― Что угодно, лишь бы не разрушить атмосферу доверия, которая снова возникла между нами.

И еще. На откровенность принято отвечать откровенностью. Будет честно, если я расскажу Нике кое-что о себе...

22. Вероника. Неожиданные откровения

Как ни старалась, а скрыть от Скворцова свою выходку не смогла. И объяснять пришлось. Неловко было ужасно! Ладони потели. К щекам приливал жар ― то ли от стыда, то ли от близости Эда. Мужественного, привлекательного и совсем не страшного.

Да, он совсем не такой, как мой бывший! Справедливее, рассудительнее. Сам себя сделал, не висит на родительской шее. И к своей матери относится с уважением.

Неожиданно Эдуард сам заговорил о Виктории:

– Знаешь, я только недавно узнал, что мама Вика мне не родная.

– Как ― не родная?

– Обыкновенно. ― Эд болезненно усмехнулся.

Похоже, эта рана все еще на зажила. Да и заживет ли когда-нибудь?

– Расскажешь? ― мягко попросила я, отпуская залитую спреем мужскую ладонь.

– Если ты готова выслушать…

– Да.

Эдуард отложил пакет со льдом. Взъерошил пятерней коротко стриженые волосы.

– Когда у меня резко упало зрение, начали искать причины. По некоторым признакам мой врач, доктор Слепнев, заподозрил, что это наследственное. Взялся расспрашивать, встречались ли похожие случаи по отцовской и по материнской линии. Тут-то родители и признались…

– А ты знаешь, кто твоя настоящая мать?

– Она была студенткой из Канады. Училась в университете, где преподавал отец, по обмену. Ну и…

– Понятно. Молодой привлекательный преподаватель, раскрепощенная девушка из другого мира, где сексуальная революция прогремела намного раньше, чем у нас… ― я покивала, давая понять, что не осуждаю отца Эда. Всякое в жизни бывает.

– Да. Она родила и оставила меня отцу. Сама жить у нас не пожелала, и отца к себе не позвала. Так что до трех с половиной лет отец растил меня один. Потом познакомился с Викторией. Забавно…

– Что?

– Я думал, что все дети зовут родителей по имени ― как мы с братом: мама Вика, папа Ким. Оказалось, это не так. Просто вначале я называл Викторию тетей Викой. Потом переключился на слово «мама», но имя так и говорил ― по привычке.

– Мне кажется, Виктория к тебе очень тепло относится! ― я видела, что Эду непросто говорить на эту тему, но не знала, чем его подбодрить.

– Ты права. Я никогда не чувствовал себя неродным. Мама Вика всегда наказывала нас с Тимом одинаково сурово, и хвалила ― от всей души.

– Тебе повезло, что у тебя есть брат. ― Теперь грустно стало мне.

Жаль, что мама с папой не успели родить мне братика или сестренку. Отец слишком рано погиб.

– Мне невероятно повезло, и с родителями, и с братом, ― согласился Эд.

– А ты не хочешь найти ту, биологическую мать? ― Ох! Ну куда я лезу? Зачем?

Но Скворцов отнесся к вопросу терпимо. Мотнул головой отрицательно, тут же сморщился, схватился за лоб. Похоже, от резкого движения закружилась ушибленная голова. Снова прижал к шишке лед.

Потом все же ответил:

– Не хочу. Хотя доктор Слепнев настаивает, что нам следовало бы узнать, есть ли случаи резкого падения зрения в ее семье. Если есть ― это будет очень веским доводом в пользу диагноза, который он мне поставил.

И снова я не удержалась от вопроса:

– А ты не боишься, что твой ребенок, которого родит тебе суррогатная мать, унаследует твое… заболевание, и со временем тоже…

– Ослепнет?

– Ну… да…

Скворцов встал. Отыскал пакет собачьего корма, отмерил Найджелу вечернюю порцию. Потом отошел к окну. И уже оттуда заговорил:

– Синдром Лебера передается только от матери к детям, девочкам и мальчикам. Мужчина может заболеть сам, но его дети будут здоровы.

– Значит, ты уверен, что у тебя этот синдром?

– Все остальное исключили.

– Понятно.

Я забрала у Эда и отнесла обратно в морозилку слегка подтаявший кусок свиной корейки, бросила салфетку в стирку, запустила посудомоечную машину. Этой возней я пыталась заполнить повисшую неловкую паузу. Мне казалось, что теперь, после откровений, Эдуард ждет от меня что-то еще, кроме короткого слова «понятно». Но я не знала, что сказать.

– Ника, ты отказалась становиться суррогатной матерью, потому что опасалась, что у ребенка, которого родишь, будут проблемы со зрением?

У меня подкосились ноги. Я быстро опустилась на ближайший стул.

Ну вот опять!

Зачем он меня мучает?!

– Я вообще не собираюсь больше рожать! ― выдохнула хрипло.

Перед глазами встала опустевшая кроватка сына. Балдахин, яркие погремушки. Набор бутылочек и пустышек ― они наверняка покрылись пылью там, в детской, куда я ни разу не заходила с тех пор, как уехала от мужа к маме.

– Больше? Ты рожала?.. ― Эд оторвал зад от подоконника и зашагал ко мне.

– Не хочу об этом говорить! ― я вскочила и бросилась к лестнице.

Скворцов звал меня, уговаривал не убегать, но уже не пытался догнать. Похоже, разбитый лоб его чему-то все же научил.

Вот бы этот несносный мужчина научился еще и не лезть в мое прошлое!

Слишком недавнее. Слишком болезненное, чтобы о нем получалось говорить без слез.

Заперлась в спальне. Уткнулась носом в подушку. Замерла, не дыша. В груди нарастала боль. Разрывала внутренности, потрошила наживую. Хотелось кричать. Выть. Скулить. Но я молчала. Знала: позволю себе пролить хотя бы слезинку ― и уже не остановлюсь. Как тогда, в кабинете Скворцова.

Эдуард поднялся наверх где-то через полчаса. Я слышала его шаги ― сначала на лестнице, потом ― в коридоре. Они стихли у моей двери.

Какое-то время Эд стоял там, по другую сторону преграды, и ничего не делал. Затем постучал. Спросил осторожно:

– Ника, ты только скажи мне: с тобой все хорошо?

Не считая того, что мне обеспечена очередная бессонная ночь ― все просто отлично.

Наверное, если я хочу, чтобы Эд больше никогда не просил меня родить, и вообще не заговаривал со мной о детях, лучше сказать ему все, как есть. Сейчас.

Я встала. Подошла и открыла дверь, но не стала приглашать Эда к себе.

– Мой сын умер, Скворцов. Полтора года назад. Я буду тебе очень признательна, если сейчас ты молча уйдешь в свою комнату, и больше никогда не будешь спрашивать об этом.

– Да, прости. Я не должен был… ― Эд отступил на шаг. Поднял было руку и тут же уронил ее. ― Я пойду.

– Иди.

И снова утро. Помятый не выспавшийся Скворцов. Похоже, его тоже донимала бессонница. В этот раз я приготовила блинчики с творогом, с курицей и сыром, с грибами и яйцами. Всех по четыре штуки. Эдуард умял восемь. Мне осталось четыре ― более чем достаточно, если учесть, что были еще фрукты.

– Ника, я приеду к часу дня. Будь готова и возьми с собой паспорт. После занятий в школе поводырей заедем, оформим тебе доверенность на автомобиль.

– Все сделаю.

Я ответила утвердительно, и только потом сообразила, что делать доверенность на человека, который проходит испытательный срок ― это не очень логично. Пустая трата денег, ведь работник может уйти. Впрочем, у богатых свои причуды. Если Эду так удобнее ― я возражать не стану.

Как только Скворцов ушел, занялась уборкой. Мне предстояло закончить плановую уборку на втором этаже, приготовить обед, раз уж Скворцов приедет домой как раз в обеденное время, ну и успеть привести себя в порядок перед выходом в люди. Хотя ― какой там выход. Собакам и инструкторам глубоко безразлично, насколько нарядно выглядит их клиент.

Первая половина дня прошла в штатном режиме ― я все успела, все сделала и, когда Скворцов приехал, была готова и к обеду, и к поездке. Эдуард с удовольствием съел тарелку рассольника, попросил добавки. От второго отказался.

Вскоре мы уже ехали в собачью школу поводырей. По дороге я поинтересовалась у Эда, как она называется. Раньше спросить как-то не догадалась.

– Дешер, ― ответил Эдуард. ― Школа называется «Дешер».

– Странное название…

– Так звали пса, который спас двух глупых пацанов от взрыва гранаты времен Отечественной войны. Они выдернули чеку, а он выбил гранату из рук одного из пацанов и накрыл ее своим телом.

– Он погиб?

– Разумеется.

Ну да. Глупый вопрос. Но как собака могла знать, насколько опасна эта штука, которая была в руках у детей? Все-таки недооцениваем мы разумность этих животных! Я покосилась на Найджела. Тот ответил мне серьезным взглядом. Тоже ведь все понимает!

Занятие в «Дешере» прошло легко и быстро. Мы с Найджелом неплохо сработались. Инструктор похвалила нас обоих.

Потом отправились оформлять доверенность. Это тоже не заняло много времени.

– Куда теперь? ― спросила я Эдуарда, когда мы вновь оказались в салоне автомобиля, рассекать на котором я теперь могла и без его законного владельца.

– Меня ― на завод, Найджела ― домой, ― скомандовал Скворцов.

Завод находился за чертой города, но ― навигатор в помощь!

Я задала адрес, познакомилась с маршрутом и вывела мерседес на нужный курс.

Ехали мы по шоссе, которое вело в сторону моря, и я невольно позволила себе немного помечтать о том, чтобы конечной точкой поездки был не завод, а морское побережье. Даже вздохнула украдкой, но Эд расслышал.

– Что за вздохи сожаления? ― уточнил зачем-то.

– Подумала, что никогда не видела моря. А тут до него совсем недалеко. Каких-то пару часов на машине, ― не стала скрывать свои печали.

– В выходные съездим, ― удивил Скворцов.

– Вместе? ― не поверила я.

– Ты против? ― Эд нахмурился.

– Вовсе нет! Просто не ожидала…

– Нам с Найджелом тоже не помешает подышать морским воздухом и побродить по пляжу. Правда, плавать уже поздно: вода холодная.

– Спасибо, ― я растаяла.

Все-таки временами Скворцову удается быть очень милым! И даже как будто заботливым, хотя, казалось бы, какое ему дело до меня и моих желаний?

В ожидании обещанной поездки я смягчилась, повеселела и следующие несколько дней мы с Эдом жили почти что душа в душу. Он не требовал от меня откровений, хвалил за каждое новое блюдо, которое я подавала на стол, продолжал приглашать на вечерние прогулки с Найджелом.

Выезд на море запланировали на субботу, а в пятницу вечером в гости к Эду снова заявился его младший брат. Случайно или нарочно, но он подоспел точно к ужину.

– Привет, Эд. Накормишь, хозяюшка? ― заговорил он с порога. ― Думал завтра к вам заехать, но решил не откладывать приятную встречу.

– Завтра ты нас и не застал бы, ― сообщил Тиму Эдуард.

– Это как понимать? Вы куда-то вместе собрались? ― Тимофей окинул меня любопытным взглядом.

Я предпочла отмолчаться. Ответил снова Эд:

– Мы с Вероникой планируем поехать на весь день к морю. Погуляем по берегу, пообедаем в каком-нибудь кафе.

– Романтик! Вы прямо как юные влюбленные! Ракушки, волны, закат… Жаль, вина не полагается ни одному, ни другой… Не припомню, брат, чтобы ты море сильно любил.

Тимофей, как всегда, сумел меня смутить, возмутить и заодно зародить в моей голове новые вопросы.

Желание Скворцова отправиться со мной к морю я было посчитала вполне оправданным: кто ж не любит погулять по пляжу, пусть даже сырому и пустынному по осени? Но теперь выясняется, что Эд ― не поклонник такого отдыха. Тогда ради чего он все же согласился на поездку? И почему ему нельзя вина? Со мной-то понятно: я буду за рулем.

― Трепло ты, Тим. Язык без костей. Все мелешь и мелешь, ― в голосе Эда появились нотки раздражения.

– Перестань, брат! Я наоборот хвалю! Ты ж скоро или загонишь себя с этой своей работой, или зарастешь мхом и плесенью, сидя безвылазно дома. Кстати! Может, мне с вами поехать? А что? Я классный кемпинг знаю, там мангал можно поставить. Шашлыки замутим!

– Шашлыки без водки ― что шуба без селедки, ― неожиданно пошутил Эдуард и я, приоткрыв рот, уставилась на него: он и так умеет?!

– Ты намекаешь, что третий ― лишний?

– Как-то так, ― развел руками Эд. ― Заметь, ты сам это сказал.

Тимофей изобразил шутливую обиду: