Текст книги "Свет твоих глаз (СИ)"

Автор книги: Лека Лактысева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 21 страниц)

– Значит, вы там красотами наслаждаться будете, а я тут ― чахнуть в своей холостяцкой берлоге в грустном одиночестве. Что за непруха-то? Может, и мне помощницу по хозяйству завести?

– Если тебе нужен совет, то ты не по адресу, ― отмахнулся Эдуард.

Последнее слово осталось за старшим братом. Тимофей хмыкнул, полез в сумку, извлек и протянул мне красивую коробку.

– Зефир в белой глазури, ― объявил с оттенком гордости. Тут же спохватился. ― Только не говори, что на него у тебя тоже аллергия.

– На зефир ― нет. Спасибо. ― Я приняла коробку, поставила на стол. ― Так что ― подаю ужин?

Мужчины дружно согласились.

Не считая момента с вручением коробки зефира, Тимофей в этот вечер вел себя довольно сдержанно. Лапать меня не пытался, пошлых шуток и намеков себе не позволял. Рассказал пару забавных случаев из своей врачебной практики, посетовал, что соскучился по родителям и чувствует себя одиноко по вечерам в большом загородном доме. Напросился на вечернюю прогулку с Найджелом. Видно было, что уезжать от брата ему и правда не хочется.

– Может, вы тогда без меня погуляете?

Я решила, что братьям все же есть, о чем потолковать наедине. Да и убегалась что-то за неделю. Хотелось поваляться, а нужно было еще перебрать вещи и решить, в чем ехать к морю и что брать с собой. Эдуард моему предложению не обрадовался, Тимофей, откровенно говоря, тоже. Но, когда я сказала, что мне нужно подготовиться к поездке, мужчины смирились.

– Я обязательно загляну в воскресенье вечером, ― пообещал напоследок Тимофей Скворцов. ― Поделитесь впечатлениями.

– Только ужина не будет. Не успею приготовить, ― предупредила я.

– Это очень печально, ― засмеялся Тим. ― Но я как-нибудь переживу.

Наконец, мужчины ушли, а я взялась прибирать со стола и заодно размышлять, что приготовить с собой в дорогу. Пусть Эд утверждает, что у нас будет возможность посидеть в каком-нибудь ресторанчике, но ведь пикник на пустынном пляже ― это куда более захватывающе и интересно!

23. Эдуард. Поездка к морю

Тимофей был прав и не прав. Море я любил. Не любил переполненные пляжи и бесполезную трату времени, когда нужно за компанию лежать тюленем и подставлять бока кусачему солнцу. Мне с детства было жаль каждой потраченной впустую минуты. Они ведь не вернутся! И я чего-то не успею…

Неужели неосознанное предчувствие гнало меня все дальше вперед? Словно во мне сидело знание, что однажды произойдет катастрофа, и тогда я пожалею о каждой упущенной возможности. И вот ― катастрофа случилась. Я успел многое. Можно сказать, все: бизнес сделал, завод построил, обеспечил себя до старости. По-хорошему, можно даже и не работать больше ни дня: все равно денег мне до конца жизни хватит и еще останется. Только будет ли, кому оставлять?

Вот чего я не успел: обзавестись семьей, родить сына или дочь. Все казалось, что это ― не главное. Что с этим уж точно спешить некуда. К тому же, мне не нравилось чувствовать себя объектом охоты, а охотились на меня девушки уже со старших классов школы. Еще бы: сын профессора и владелицы самого успешного цветочного бизнеса в Яснодаре!

Будь я даже прыщавым, низкорослым и кривоногим ― и то наверняка нашлись бы девчонки, мечтающие устроить свою жизнь за мой счет. Но внешностью меня природа не обделила, так что от девиц, виснущих гроздьями на плечах, я устал отбиваться еще до того, как решил открыть и раскачать собственный бизнес.

Понятно, что совсем уж отшельником я не жил, и девственность до брака не берег. Но встречаться предпочитал с женщинами умными и взрослыми, последние годы ― исключительно с разведенными. У них требований к мужчине на порядок меньше, да и замуж они рвутся далеко не так рьяно, как те, что еще не получили заветного штампа в паспорт.

Догулялся. Теперь-то уж точно замуж за меня если кто и пойдет ― так не по любви. Потому что легко любить молодого, здорового и красивого. А вот полуслепого мужика средних лет, который наощупь ищет тарелку на столе и не видит, хорошо ли смыл унитаз… Тьфу ты! Стоп. Сейчас утону в жалости к себе несчастному. Мне уже объяснили, что это ― прямой путь к депрессии. Так что срочно переключаемся на что-то другое.

К примеру, на вопрос, зачем Тимофей снова принес Нике сладости, и с какого перепугу напрашивался в поездку к морю? Неужто непонятно, что, раз не позвали ― значит, и не хотели звать? Или брат все-таки подумывает приударить за ней?

К черту! Эти мысли тоже не добавляли оптимизма. Я, конечно, желаю Тиму счастья, но не уверен, что Вероника ему подходит. И он ей ― тоже. К тому же, сейчас моя домработница совершенно не настроена на отношения с мужчинами. Эта мысль внезапно показалась утешительной.

Отправив Тимофея домой, я поднялся в свою квартиру и обнаружил, что Ника уже ушла к себе. Стало досадно: могла бы и подождать, когда я вернусь. Подумав, решил не тревожить ее до утра. Заданий и просьб к ней не было, а развлекать меня разговорами она не нанималась.

***

В субботу нормальные люди валяются в постели до полудня. Ненормальные собачники встают раньше ― питомца следует выгуливать по часам. Но я, как всегда, побил рекорд и встал в пять утра. Утренняя бессонница ― страшное дело. Лежишь, ворочаешься, ловишь за хвост остатки сна, надеясь урвать еще пару часов блаженного забытья, а оно ― ни в какую.

Найджел, заметив, что я шевельнулся, тут же подскочил со своего матраса, примчался, заплясал рядом: вставай, хозяин! Пошли на улицу! Отказывать парню не стал: быстро собрался и, стараясь не шуметь, чтобы не разбудить раньше времени Веронику, отправился на прогулку. Когда вернулся ― она уже хлопотала на кухне. Тоже ранняя пташка! Интересно: как ей дается такой режим?

– Ты, наверное, жаворонок, Ника? ― спросил от нечего делать.

– Просто не спится, ― безрадостно отозвалась она.

– Значит, мы с тобой два страдальца с одинаковой бедой, ― мне захотелось поддержать девчонку. Называть ее женщиной отчего-то даже в мыслях не получалось.

– Я заметила. ― Ника вздохнула, но развивать эту тему дальше не пожелала. Вместо этого предложила. ― Так, может, завтракаем и выдвигаемся пораньше?

– Да, можно. Зови, как завтрак подоспеет.

Я пошел в кабинет: собирать в поездку мне было нечего. Одежда вполне сойдет та, в которой я гулял с Найджелом. Пляжные плавки и полотенце не понадобятся.

Только успел извлечь из кейса ноутбук и открыть новости ― явилась Ника:

– Кушать подано, ― сообщила с порога.

– Ты еще скажи «идите пожалуйста жрать», ― внезапно развеселился я.

Ника смущенно хихикнула, и я понял, что она знает, из какого фильма эта фразочка. Зачет! Добавила пару баллов к своему рейтингу: люблю умных женщин с чувством юмора и хорошей памятью, в которой не только цены на шмотки и косметику откладываются.

– Так, что это у тебя под столом? ― Ника приблизилась, наклонилась, подобрала с ковра что-то плоское и светлое. ― Вроде вчера только убирала…

– Не ворчи. Не заметил, как выпало. ― Я опознал письмо от благотворительного фонда по длинному конверту. ― Это меня приглашают принять участие в строительстве Детской деревни.

– Что еще за деревня? ― не поняла Вероника.

– Открой, почитай.

Мне стало даже любопытно: что скажет моя домработница об этой организации и ее целях? Кажется, Ника по образованию имеет отношение к работе социальных служб. Может, вообще поручить ей разобраться в этом деле?

Я с некоторым сожалением выключил и закрыл ноутбук. Ладно, денек обойдусь без интернета, новостей и работы. В чем-то младший брат прав: я в самом деле слишком врос в свое начальственное кресло, разучился отдыхать. Пора переучиваться. Появится ребенок ― постараюсь проводить с ним как можно больше времени, раз уж мамы у него не будет…

– Я бы не спешила доверять этому фонду. Какое-то сомнительное письмо, ― подала голос моя помощница по хозяйству.

– Сможешь проверить и разобраться, кто они такие?

Ника положила конверт на стол, побарабанила по нему пальчиками. Отвечать согласием она не спешила.

– Ты бы мне очень помогла, если бы занялась этим вопросом, ― добавил я. ― Побудь моим детективом. Расходы на расследование ― за мой счет.

– Детективом? ― Ника повеселела.  Похоже, предложение показалось ей любопытным. ― Ладно, выясню, что смогу. Если они действуют легально, то в областном комитете соцобеспечения о них должны все знать. Позвоню туда в понедельник.

– Отлично! А теперь давай завтракать и собираться. Ты ведь хочешь поскорее увидеть море?

– Вот умеете вы, Эдуард Евдокимович, мотивировать работников!

– Долгие годы усиленных тренировок, ― отозвался в том же шутливом тоне.

На сердце неожиданно потеплело. Вот такая ― веселая, легкая в общении ― Ника мне понравилась еще больше!

Я встал, вынул из ее руки конверт, бросил его на стол и повел Веронику прочь из кабинета со словами:

– Все дела ― после выходных. Письмо будет тут, потом заберешь.

Вероника вырываться не стала. Позволила вести себя за руку, как маленькую девочку. Пусть всего десяток шагов ― все равно приятно. Так, будто я вдруг превратился в ее защитника, а она доверилась и встала за моим плечом.

Позавтракали быстро. Потом Ника извлекла из кладовки корзину для пикников. Надо же! Я и не знал, что у меня такое есть. Взялась укладывать в нее какие-то свертки. Похоже, с едой. Значит, все-таки пикник.

Я подумал, полез в бар, вынул из него бутылку из темного стекла, отнес своей помощнице:

– Это тоже положи.

– Но как же? Нельзя же вино…

– Оно безалкогольное.

– А тебе алкоголь нельзя… из-за болезни? ― слышно было, что Вероника с трудом решилась задать этот вопрос.

– Да. ― Я не стал вдаваться в детали. Не хотелось о грустном.

Ника, к счастью, тоже решила проявить такт и обойтись без подробностей.

Завернула бутыль в салфетку, положила в корзину, отчиталась кратко:

– Готово. Можно ехать.

Я подозвал Найджела, взял на поводок, и мы отправились в путь.

Вероника, надо отдать ей должное, не гнала, даже когда мы выехали за черту города и покатили по двухполосному шоссе. Наверняка ей не терпелось добраться поскорее, но она с этим нетерпением благополучно справлялась. Отличница вождения!

– Не против, если я включу музыку? ― поинтересовалась, едва мы выехали со двора.

– Включай. Познакомлюсь с твоими предпочтениями.

Пожалуй, отчасти я с ними уже был знаком. Забыть ту мелодичную и мрачную музыку, которую моя домработница включила в прошлое воскресенье, было трудно. В ней было что-то величественное и мятежное.  Ника ожиданий не обманула и снова включила нечто подобное. Правда, не на полную мощь. Мы даже смогли бы разговаривать, почти не напрягая голос и не перекрикивая музыку, но какое-то время я просто слушал. Потом все же решился спросить:

– И давно ты такой музыкой увлекаешься?

Я ожидал, что Ника назовет недавнюю дату: возможно, она увлеклась подобным стилем после пережитых потерь. Но моя помощница снова сумела удивить:

– С детства. Точнее, со старших классов школы.

– И как появилось такое предпочтение?

– А, это забавная история. Я шла с занятий мимо киоска, торгующего дисками с записями. Услышала совершенно непривычную композицию, совсем не похожую ни на попсу, ни на классику. Что-то совершенно новое и будоражащее. Подошла, спросила у продавца, что это играет. Он сказал ― группа «Апокалиптика». Разумеется, я о ней тогда и не слышала. Попросила продать…

– И что? ― подбодрил я Нику, которая почему-то запнулась на полуслове.

– Продавец сказал, что диск не продается, потому что это его личный. Но я не смогла уйти! Стояла, как зачарованная, слушала, и понимала, что не сдвинусь с места, пока не получу запись! И продавец, молодой парень, сжалился. Сказал ― ладно, забирай.

– Сколько тебе тогда было?

– Лет двенадцать. Даже не верится, что сейчас любую музыку можно совершенно без проблем найти в интернете, добавить в плейлист на телефоне и слушать в свое удовольствие! ― Ника вздохнула. Помолчала. Потом поинтересовалась. ― А ты что любишь слушать?

В первый момент я не поверил своим ушам. Кажется, чуть не впервые Вероника решила узнать обо мне что-то такое, что не имело отношения к ее работе, зато напрямую касалось меня как человека. Может ли быть такое, что я нравлюсь ей ― не как начальник, как человек, как… мужчина? Мне не следовало думать об этом, но отчего-то думалось.

– Я ― поклонник бардовской песни, ― признался и замолк в ожидании ответа.

– Это авторские песни под гитару? ― уточнила Вероника.

– Да. Может, слышала такие фамилии ― Визбор, Высоцкий, Окуджава, Вертинский?

– Слышала. Душевные песни. Мама их очень любила…  ― голос Ники стал тихим, сдавленным.

– Прости, не думал, что натолкну своим вопросом на тяжелые воспоминания, ― тут же повинился я.

– Нет, все нормально. Я сама спросила. Но времени прошло… слишком мало. ― Голос девчонки снова окреп. ― А ты сам умеешь играть на гитаре и петь?

– Немного. И очень давно не брал гитару в руки. Не уверен, что сумел бы…

– Жаль. Я бы послушала.

… а я бы сыграл. И спел.

Внезапно, в один момент, накатило острое желание взять в руки знакомый с детства инструмент, провести ладонью по грифу, тронуть пальцами струны… и ведь моя старая гитара хранится где-то у родителей. Приедут ― попрошу маму Вику, чтобы нашла и привезла. Кто знает ― может, руки вспомнят былые навыки?

– Все возможно, ― зачем-то почти пообещал Нике.

– Здорово! ― обрадовалась она, и я понял: гитару все-таки отыщу.

До небольшого поселка, расположенного у самого берега, добрались рано ― в начале десятого утра. Вероника, пользуясь схемой, которую оставил для нее Тим, отыскала небольшой пляж, на котором отдыхали только местные жители: туристы не знали, как туда попасть. Припарковала джип возле здания лодочной станции, вышла и замерла.

Я выбрался сам, выпустил Найджела ― без поводка. Дал ему команду гулять. Пусть побегает парень! Встал молча рядом с Никой и стал ждать. Первая встреча с морем ― особое таинство. Его надо пережить. А моя задача ― не мешать. Поэтому я и стоял молча. Внимал плеску волн, дышал особым морским ветром ― соленым, йодистым. И думал о том, что целых три года не видел моря. Некогда было. Не мог найти времени. А теперь и не увижу.  Могу только слушать, дышать. Даже потрогать могу. Увидеть ― нет.

Снова-здорово! Пришлось встряхнуться, отгоняя осточертевшие упаднические мысли. Чтобы отвлечься, пошел к багажнику, начал выгружать корзинку для пикника, свернутые в рулоны коврики для йоги, которые Вероника, видимо, рассчитывала использовать вместо пледов. Моя возня все же отвлекла Веронику от созерцания, заставила вернуться в действительность.

– Знаешь, такое количество воды немного пугает, ― подошла она и забрала у меня коврики. ― И это так странно ― видеть горизонт не ровным, а слегка изогнутым.

– Да, при хорошей погоде и видимости большая перспектива позволяет заметить, что земля круглая. А ты думаешь ― как бы иначе люди догадались, что наша планета ― шар, еще до того, как побывали в космосе или хотя бы в стратосфере?

― Как-то не задумывалась об этом, ― растерялась Вероника.

А я чуть не хлопнул себя по лбу: вот чего умничаю? Еще бы лекцию прочел по оптике. Ника же не за этим сюда приехала!

– И не надо. Это я что-то в занудство ударился. Как старый пердун.

– Нет-нет, ты что! Мне интересно, ― Ника взялась меня утешать.

Я усмехнулся, покачал головой: да ладно тебе! Не стоит!

– И никакой ты не старпер! ― Вероника возмутилась еще больше. Ого! Оказывается, словечко-то ей известно. За неделю не слышал от своей домработницы не то что матерных слов ― даже бранных. Чистейшая речь образованного интеллигентного человека!

– Я рад, что ты так считаешь…

– То есть, ты таким способом на комплимент напрашивался? ― теперь в ее голосе прозвучало возмущение. Кажется, она даже свободную руку в бок уперла.

– Доброе слово и коту Базилио приятно, ― хмыкнул в ответ.

Пора было переводить наш диалог в шутку и сворачивать на другую тему, а то как-то неловко стало. Ха! Скажи кому ― не поверят: Эдуарда Скворцова, владельца «Яснодар-Керамики», заставила смутиться его собственная домработница!

– Присмотри место поудобнее и веди меня туда, ― потребовал я, с намеком показывая на увесистую корзину в своих руках. ― Хватит нам возле машины топтаться.

Ника издала какой-то невнятный звук ― что-то среднее между «угу» и «гм», огляделась, взяла меня за руку повела наискось от автомобиля в дальний уголок пляжа.

– Там навес есть. Думаю, можно под ним пристроиться, ― сообщила на ходу.

Через пару минут мы уже разворачивали коврики на мелкой гальке под навесом.

– Денек будет солнечным! ― поглядывая вверх, радовалась моя домработница. ― И ветра почти нет ― не замерзнем!

Солнце ― это хорошо. Правда, мне стоило, видимо, взять очки с более темными стеклами. Не сообразил. Придется под навесом прятаться, когда солнце окончательно встанет. Пока еще неяркий утренний свет мне не мешал, но вот как я буду дальше…

Ника, разложив вещи, сняла обувь ― кажется, она была в кроссовках ― носки и встала:

– К воде пойдем? Мне не терпится намочить ноги!

– Пожалуй, можно. ― Я тоже сбросил туфли и носки, закатал джинсы до колена и протянул Нике руку, давая понять, что ей придется меня отвести.

Понятно, что дорогу к морю я отыскал бы и сам ― даже при моем ограниченном зрении ошибиться с тем, в какой стороне плещут волны, было невозможно. Но мне хотелось разделить с Никой ее радость и удовольствие, а не шлепать вслепую, высматривая ее ноги где-то в нескольких шагах впереди себя.

Вода в первый момент обожгла холодом. Волна прокатилась по щиколоткам, хлестнула песком по коже. Я тихо охнул, Ника ― взвизгнула и засмеялась, Найджел подбежал, залаял, думая, что с ним будут играть.

– Ах ты обормот хвостатый! ― Ника наклонилась, зачерпнула ладонью, брызнула в парня.

Тот гавкнул, отбежал, отряхнулся. Ника снова зачерпнула воды. Найджел понял, что его ждет новая порция брызг, бросился наутек, Ника ― за ним. Какое-то время они носились вокруг меня, шлепая по пене прибоя, шумя и играя. Я бы с удовольствием принял участие в этой возне, но пришлось оставаться в роли родителя, присматривающего за расшалившимися детишками.

Наконец, Ника устала бегать, вернулась ко мне, задыхаясь и смеясь:

– Давно так не веселилась! Но устала. В отличие от Найджела.

– Этот парень неутомим! ― подтвердил ее слова. ― Он и три часа так бегал бы и не запыхался.

– Уф! А у меня ноги немного замерзли, так что предлагаю вернуться.

– Идем.

Я снова позволил Веронике вести себя. Настроение, как ни странно, было хорошим. Радость Ники, как я и надеялся, оказалась заразительной: мне тоже стало весело и легко на душе, и я наслаждался этим забытым чувством.

24. Вероника. У самого синего моря

Восторг овладел мной сразу же, как только перед глазами предстала бесконечная водная гладь. Море обладало какой-то мистической силой. Оно манило, звало, нашептывало, обещало и немножко пугало. Оно требовало остаться тет-а-тет и поговорить по душам. Некоторое время я сопротивлялась этому зову. Обустраивала место для отдыха, играла с Найджелом и беспечно болтала с Эдуардом.

Потом устроила Эда на коврике под навесом, сбегала к джипу, принесла пару пледов. Один подсунула Скворцову под голову, другим накрыла его от пяток до подмышек. Эд улыбнулся признательно, а потом неожиданно задремал. Точнее даже, не задремал, а уснул ― глубоко, спокойно. Я поняла это по ровному тихому сопению. Найджел прижался к боку Эда и тоже закрыл глаза.

Мне не лежалось и не спалось. Зов моря стал еще громче и настойчивее. Я сдалась: пошла к самой кромке прибоя и устроилась там, где волны, набегая, почти касались носков моих кроссовок. Наконец-то мы остались наедине ― я и море. Теперь мы могли поговорить по душам.

Я сидела, обняв подтянутые к груди колени, вслушивалась в прибой, растворялась в мерном движении волн, пока не погрузилась в какое-то странное состояние полусна. В этом странном состоянии вся моя предыдущая жизнь вдруг предстала передо мной, как долина, на которую смотришь с высоты.

Я представила, как в эту долину приходит цунами, обрушивается, затапливает ее горько-соленой водой ― и отступает, унося с собой обломки, осколки, обрывки разрушенных розовых замков, которые я имела неосторожность построить на песке. И когда вода ушла и унесла с собой все наносное, неважное и непрочное ― обнажилось то немногое, что по-настоящему имело значение.

А значение для меня имело лишь одно: оставаться человеком. В любое время, в любом месте, при любых обстоятельствах. Я знала, что это невероятно трудно, а потому попросила у моря: ты большое, ты бесконечно сильное ― так поделись со мной своей силой! И море влилось в меня ― через глаза, через легкие, через поры. Я сидела, наполнялась его мощью, впитывала его глубину, и сама становилась глубже.

Если существует нирвана, то в эти минуты я была близка к ней как никогда!

А потом раздался возбужденный тревожный лай Найджела. Я вздрогнула и очнулась. Вывалилась из блаженного катарсиса. Обернулась, чтобы посмотреть, что происходит, и обнаружила Скворцова сидящим на земле где-то на половине пути от навеса к джипу.

Эд локтем левой руки заслонял лицо от солнечного света, который к полудню стал почти по-летнему ярким. Правой рукой он ощупывал гальку вокруг себя.

– Найджел, очки! ― требовал он от лабрадора. ― Ищи Нику! Машина!

Пес бестолково суетился рядом, размахивал хвостом и всем своим видом показывал, что рад бы помочь, но не понимает, чего от него хотят. Пожалуй, я тоже растерялась бы, если бы мне давали столько разных указаний одновременно.

Попыталась встать, чтобы подойти к Скворцову и выяснить, что происходит, и обнаружила, что отсидела ногу. Она налилась жаром, болью и категорически отказывалась слушаться. Идиотская ситуация!

– Эд, не надо меня искать. Я здесь, у берега, ― крикнула негромко.

Скворцов услышал, но, кажется, не поверил своим ушам. Развернулся в мою сторону, опустил локоть, пытаясь что-нибудь разглядеть, тут же снова зажмурил веки.

– Ника? ― переспросил настороженно.

– Да тут я, тут!

– Тогда подойди, пожалуйста. ― Эд явно не понимал, отчего я не спешу на помощь. А я недоумевала, куда и зачем он собрался, пока я медитировала на волны.

– Сейчас, погоди пару минут. ― Я старательно растирала онемевшую икру, стянутую судорожным спазмом, и тянула на себя носок. ― У меня ногу свело. А ты куда направлялся-то?

Говорить приходилось громко, чтобы перекрыть шум прибоя.

– Тебя искать.

– Мог бы просто позвать.

– Я звал. Несколько раз. Ты не откликнулась. ― В голосе Скворцова прозвучали упрек и недоумение. ― Я взял Найджела и пошел тебя искать. Почему ты не отзывалась?!

Вот и как объяснить, что я так глубоко задумалась, что просто не слышала? Со мной такое вообще впервые случилось! И если я сама почти не верила в то, что со мной произошло, то поверит ли в это Эд?

Нога еще болела, но уже слушалась. Я встала и, прихрамывая, побрела к Скворцову. Продолжать перекрикиваться через добрую половину пляжа было глупо и неудобно.

– Ника, не молчи! ― потребовал Скворцов.

– Вообще-то я пытаюсь добраться до тебя, но нога пока плохо слушается.

Эдуард судорожно втянул в себя воздух и медленно выдохнул. Впился пальцами в гальку, стиснул зубы.

– Я жду, ― проговорил после паузы. ― Там где-то мои очки. Я снова их потерял, как тогда, в школе поводырей. Постарайся не наступить.

– Вот кстати. Почему Найджела до сих пор не научили находить и приносить такую важную для тебя вещь? ― задалась я вопросом.

– Тренер работает с Найджелом всего один месяц по специальной программе. Эту команду парень пока не освоил. Рано.

– Искать домработницу его тем более не учили… ― подытожила я.

Очки лежали метрах в трех от того места, где сидел Скворцов. На этот раз им не повезло: падения на камни одно из стекол не пережило.

– Очки разбились. У тебя есть запасные? ― оповестила Эдуарда, подбирая испорченную вещь.

– Да, в машине, но в них стекла обычные, без затемнения. ― Скворцов, похоже, немного пришел в себя и успокоился. Голос его звучал намного ровнее, чем за пару минут до этого. ― От яркого света они меня не спасут. Я уже хапнул лишнего освещения и сейчас вообще ничего не вижу.

– Понятно.

Теперь мне и правда было понятно, отчего Эд так распсиховался. Мало того, что я не отзывалась, так еще и очки разбились, и специальный поводок-трость Найджела остался в машине, а без него лабрадор не мог помочь хозяину сориентироваться в окружающей обстановке.

Со сломанными окулярами в руке я, наконец, дохромала до Скворцова, уселась рядом, сунула в его ладонь обломки. Эдуард ощупал их, скривился, убедившись, что одно стекло отсутствует. Засунул оправу в нагрудный карман.

– Так почему ты не откликнулась, когда я тебя звал, Ника? ― потребовал ответа.

– Не слышала. Вроде и сидела не так далеко, но задумалась сильно.

– Задумалась? ― с сомнением повторил Эдуард. ― Хотя ― да. Впервые у моря, на пустынном пляже, в тишине…

У меня от сердца отлегло: кажется, Эд понял! Поверил! Уже легче…

– Что будем делать? В машину и домой?

Уезжать мне ужасно не хотелось, но я обязана была предложить это! Все-таки Эд остался и без очков, и ― на время ― без тех остатков зрения, что у него были. Отчасти по моей вине.

– Ты хочешь уехать?

– Не так чтобы очень…

– Значит, остаемся. У нас вроде еще пикник намечался.

И тут мне на глаза навернулись слезы! В очередной раз.

Какой же он все-таки удивительный ― мой хозяин! Сидит, ослепленный, выдернутый из своей более-менее понятной, привычной и безопасной жизни, и думает о моих желаниях!

– Хорошо! Спасибо! ― выдавила я через спазмы в горле.

– Поможешь мне добраться до коврика под навесом? ― он встал, протянул мне руку, помог подняться.

– Да, да! ― я сжала сильную широкую ладонь, повела Эда к навесу, стараясь шагать с ним вровень и в ногу. Вдохнула поглубже и выдала то, что зрело на сердце и просилось наружу. ― Ты не думай! Я бы ни за что не оставила тебя одного! Хоть на пляже, хоть еще где-то!

Эд молча повел головой, стиснул покрепче мои пальцы.

– Вот и не оставляй, ― произнес еле слышно и больше ничего не добавил.

Я посмотрела на него искоса и поняла: объяснять свои слова Скворцов не станет. Что он имел ввиду ― мне придется догадываться самостоятельно.

Он хочет, чтобы я осталась у него работать, когда закончится мой испытательный срок? Или за его просьбой скрывается что-то более глубокое и значительное?

Не буду думать об этом сегодня…

Нет, буду! И сегодня, и завтра, и через неделю.

Пока не найду в себе ответ – честный. Единственно возможный.

Добравшись до навеса, я снова усадила Эда на один из ковриков для йоги. Посмотрела на часы: время близилось к полудню. Учитывая, что завтракали мы в семь утра, желудок начал подавать ненавязчивые пока сигналы о том, что можно бы и перекусить.

– Ты не против, если я начну понемногу готовиться к пикнику? ― спросила у Скворцова.

– Начинай. Помочь, извини, не смогу.

По тону, по лицу Эда я поняла: это не камешек в мой огород, а сожаление. Как будто Эдуарду было важно разделить со мной приятные хлопоты.

– Можешь, ― поспешила заверить его.

Когда моя мамочка слегла, а я ухаживала за ней, она тоже часто вздыхала, что чувствует себя бесполезной обузой. Тогда я стала придумывать для нее всякие посильные задания. Теперь я решила провернуть тот же номер с Эдуардом.

– Можешь! ― заверила твердо.

– Чем?  ― разумеется, он не очень-то поверил.

Вместо ответа я поставила ему на колени ящичек с ложками, вилками и столовыми ножами ― с зазубренными лезвиями и скругленным кончиком.

– Вот тут столовые приборы. А вот салфетка, ― я вложила в ладонь Эда небольшое вафельное полотенце. ― Будет здорово, если ты протрешь каждый предмет отдельно.

– Но я не смогу увидеть, насколько хорошо протер его!

– Мы не в ресторане, Эд. Как протрешь, так и ладно.

– Уговорила. Куда перекладывать то, что уже вытер?

Ура! Согласился!

– Сюда, ― я подала Скворцову пластиковый тазик.

Он занялся делом. Неторопливо, сосредоточенно. Ну и хорошо. Торопиться нам некуда.

– А еще ты можешь рассказать мне что-нибудь интересное, ― мне хотелось, чтобы Эдуард отвлекся от грустных мыслей.

– Например? ― он заинтересованно приподнял брови.

– Вот я ничего не понимаю в плитке. Чем та, что для пола, отличается от той, что для стен? Как ее вообще делают?

– Тебе правда хочется это знать?

– Да, очень! Люблю открывать для себя новое.

Эд хмыкнул ― скорее, одобрительно, чем недоверчиво, и начал, как он выразился, «с азов». Через полчаса я знала о производстве плитки если не все, то значительно больше, чем среднестатистический покупатель. Состав каолиновых смесей, производственный цикл, устройство печей для обжига, способы нанесения матовой и глянцевой глазури…

Скворцов словно впервые получил возможность рассказать кому-то о том, что было важно ему самому. Он делился тонкостями, вспоминал, с какими проблемами сталкивался и как их решал, делился опытом так, будто я собиралась открыть такое же производство и пришла к нему за советом.

Я не просто слушала его ― я им любовалась. Таким увлеченным, вдохновленным, оживленным я Эда еще не видела! И таким он нравился мне еще больше! Почему я раньше не замечала и не ценила в людях страсти к любимому делу? Где были мои глаза? Мама всегда много работала, но в детстве мне казалось, что это ради меня, ради денег. Может, я ошибалась? Вдруг ей просто нравилось преподавать? Передавать знания?

Столовые приборы давно были вытерты и отодвинуты в сторону. Эдуард забыл о них, забыл о пикнике. Я расставила на клеенке контейнеры с сэндвичами, салатами, обжаренными в кляре кусочками рыбы, разложила бумажные салфетки и даже откупорила безалкогольное вино. Но, чтобы не прерывать Скворцова, продолжала шуршать пакетами и изображать неторопливую деятельность.

Эдуард сумел притормозить сам.

– Ника, дай-ка воды. В горле пересохло, ― попросил с улыбкой. ― Такое чувство, что я тебе целую лекцию прочел.

– Приблизительно так это и выглядело, ― пошутила я и вложила в протянутую руку полулитровую пластиковую бутыль с питьевой водой. ― Лекция, кстати, была очень увлекательной! При случае не откажусь послушать еще.

– Только при условии, что сама будешь задавать вопросы.

– Обязательно! Кстати, ты с чем сэндвич хочешь?

– А какие есть варианты?

Вариантов было два, сэндвичей ― четыре. Эдуард заявил, что мы должны поделиться по-дружески и попросил один с ветчиной и огурцом и другой ― с курицей и ананасом. Мне достались такие же.

Вино мы пили из пластиковых стаканчиков ― по-простому, можно сказать, по-студенчески. Салат жевала я. Эд предпочел консервированные оливки. Я догадывалась ― почему: их можно было брать наощупь, пальцами и не опасаться, что промахнешься.

Зрение к Эду возвращаться не спешило, и обедать ему пришлось вслепую. К счастью, мой хозяин сумел как-то отодвинуть переживания по этому поводу и продолжал общаться, улыбаться и шутить. Я поражалась тому, какой он, оказывается, харизматичный, когда не хмурится и не впадает в мрачность. Не понимаю. Категорически отказываюсь понимать, как так вышло, что он до сих пор не женат!