Текст книги "Свет твоих глаз (СИ)"

Автор книги: Лека Лактысева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 21 страниц)

Сэндвичи были съедены.

– Что там еще вкусного у нас есть? ― поинтересовался Скворцов.

– Рыба в кляре.

– Костистая?

– Нет, я все косточки выбрала. Будешь?

― Не откажусь.

– К рыбе есть соус со вкусом сыра. Так вкуснее, ― предложила я.

– Соус сама делала?

– Да, магазинные вечно с какими-то добавками, и вкус у них химический.

– Очень хочу рыбы с сырным соусом. Но тебе придется меня кормить, а то ведь заляпаюсь весь, ― немного напряженно пошутил Эд. ― А тебе потом отстирывать…

– Могу и покормить.

Я пересела к Эду на коврик, придвинула поближе контейнер с рыбой, взяла баночку с соусом, обмакнула в нее кусочек филе и поднесла к губам Эда.

– А-а-м! ― скомандовала, как ребенку.

Эдуард открыл рот, и я вложила в него румяный кусочек.

Он откусил половину, прожевал, играя бровями и изображая неземной восторг.

– Еще! ― потребовал, проглотив угощение.

Я поспешила выполнить приказ.

Если бы в этот момент кто-то посмотрел на нас со стороны, наверное, решил бы, что мы ― счастливая парочка влюбленных, решивших подурачиться и позаигрывать друг с другом. Все выглядело так романтично!

– У меня все пальцы в соусе! ― хихикнула я, вложив в губы Эдуарда третий кусочек рыбы и осматриваясь в поисках салфеток.

– Дай руку, ― Эд поймал и удержал мою ладонь у своего лица.

Проглотил, не жуя, все, что было у него во рту, а потом склонил голову и принялся целовать и облизывать мои пальцы! Медленно, чувственно, один за другим.

– Что… что ты делаешь? ― по моему телу прокатилась волна странной дрожи, добралась до груди, и я почувствовала, как напрягаются и твердеют вершинки ареол под тканью лифчика.

– Слизываю соус. Очень вкусно! ― усмехнулся Эд и снова втянул губами подушечку указательного пальца. Пощекотал языком, легонечко прикусил зубами, отпустил. ― А твоя кожа еще вкуснее. Я бы хотел…

– Эдуард Евдокимович! ― взмолилась я. ― Не надо!

Скворцов тут же отпустил мою руку. Помрачнел.

– Прости. Тебе, наверное, неприятно.

Если бы неприятно! Все было бы проще. Но мне, к сожалению, было даже слишком хорошо. До дрожи. До спазмов внизу живота. Так, как никогда не было с бывшим…

Вот только это неправильно! Эдуард ― мой наниматель, а не любимый мужчина! Я не имею права думать о нем, мечтать о близких отношениях. Тем более что мне отношения вообще не нужны! Во всяком случае, не сейчас. Я не готова снова лезть в это пекло и гореть в адском костре боли, сомнений, метаний.

– Ты не так понял, Эд. Просто это неправильно. Мы не должны…

– Ты права. Не должны, ― Эдуард кивнул. ― Налей мне еще вина.

Я выполнила его просьбу и начала складывать еду обратно в контейнеры. Есть больше не хотелось ― ни мне, ни Эду. Значит, десерт вернется домой нетронутым.

На то, чтобы собрать остатки трапезы обратно в корзину, времени ушло совсем немного. Скворцов даже не успел допить вино. Впрочем, он и не спешил. Сидел, цедил по глоточку и о чем-то думал, механически почесывая за ухом приникшего к его боку Найджела.

Я глянула на таймер смартфона. Он показывал третий час. Надо же, как время пролетело! Я и не думала, что мы так долго обедали.

– Эд, я пойду, пройдусь вдоль прибоя, ты не против? Вернусь, и будем потихоньку собираться в обратную дорогу. ― Мне нужно было отвлечься, побыть наедине с собой еще хотя бы пять минут.

– Иди. Только недалеко.

– Ладно.

Я видела, что Скворцову не очень хочется отпускать меня. И я могла его понять. Но оставаться рядом с ним после того, что произошло, было невыносимо. Эдуард расшатал каменные стены, которые я так старательно возводила вокруг своего сердца последние годы. Из казавшейся надежной кладки начали вываливаться булыжники, посыпался песок. Мне требовалось срочно заделать бреши в своей обороне! Иначе я совершу очередную непоправимую глупость и отдам свое сердце человеку, которому я не ровня и ровней никогда не буду.

Прости, Эдуард Скворцов, но я не могу себе позволить влюбиться в тебя! И остаться с тобой могу только как помощница. Наемный работник. И, возможно, как преданный друг ― если, конечно, ты примешь мою дружбу…

25. Вероника. Вечные ценности

На то, чтобы немного прийти в себя и избавиться от волнительного томления в теле, мне потребовалось минут десять. Наверное, я бы побродила по пляжу и дольше, но увидела, как Эдуард позвал Найджела, обнял его за шею, уткнулся лбом в собачью холку, и поняла: его терпение на исходе. Мучить Эда своим отсутствием я не желала, поэтому быстро подошла, сказала бодрее, чем себя чувствовала:

– А вот и я!

– Угу. ― Эд встал, свернул свой и мой коврик, перетянул их ремешками, подхватил за ручки корзину. ― Показывай дорогу.

Я забрала у него коврики, взяла Эда под локоть и повела к джипу. Скворцов зажмурился раньше, чем мы успели выйти из-под навеса. Я сглотнула ком в горле: все-таки это больно ― видеть, как молодой и сильный мужчина вынужден мириться с собственной беспомощностью и зависимостью от доброй воли окружающих.

– Ника, ― Эд отвлек меня от горьких мыслей. ― Ты где-нибудь поблизости туалет видела?

Хм. Вот чего не попадалось на глаза, того не попадалось. А ведь мне тоже не мешало бы воспользоваться удобствами…

– Здесь, на пляже возле станции ― точно нету. Но мы будем ехать через поселок, там вроде бы кафе было. Можно будет зайти.

– Тогда не забудь остановиться возле него.

– Обязательно! Я бы и сама предложила.

Добравшись до джипа, я забрала корзину у Эда, открыла переднюю дверцу и помогла хозяину найти ее. Дальше Эд справился сам. Уселся, открыл глаза, нащупал бардачок и надел обычные, без затемнения, очки. Я сложила в багажник наши пожитки, загнала Найджела на заднее сиденье и, наконец, уселась за руль. Бросила последний взгляд на море. Вздохнула. Прощаться с чудесным пляжем не хотелось.

– Не тоскуй. Мы обязательно приедем сюда еще. Правда, в следующие выходные не получится ― там родители из командировки вернутся, нужно будет с ними встретиться.

– Скучаешь по ним? ― быстро поддержала я нечаянно всплывшую тему, трогая машину с места.

Напоминать сейчас Эдуарду, что через неделю заканчивается мой испытательный срок было бы некрасиво. Он сделал мне невероятный подарок в виде поездки к морю! Говорить в ответ о том, что между нами по-прежнему стоит камень преткновения в виде не расторгнутого контракта на суррогатное материнство было бы черной неблагодарностью с моей стороны.

– Скучаю. Вот вроде бы и не так часто виделся с ними, но все равно, когда они рядом, в одном со мной городе ― ощущение другое.

– Да. Мне это тоже знакомо. Когда я училась в университете, то страшно скучала по маме. А когда вернулась и вышла замуж ― вроде бы жила отдельно, но все равно было чувство, что мама совсем близко.

– Это похоже на то, будто каждый человек ― антенна, которая одновременно передает сигнал и ловит ответный, ― улыбнулся Эдуард. ― Чем больше расстояние, тем слабее сигнал.

– Точно! А когда человек умирает, сигнал исчезает совсем. И в эфире становится тихо и пусто… Это очень страшно, Эд ― когда антенна родного человека вдруг замолкает! ― я сама почувствовала, что мой голос сломался.

Скворцов это тоже услышал.

– Ну вот. Опять я тебя расстроил. Прости.

– Нет! Мне это было важно. Я, наконец, поняла, откуда это странное чувство, будто я не то чтобы оглохла, но словно стала хуже слышать. Спасибо тебе!

Эдуард покачал головой:

– Ты каждый день находишь, чем меня удивить, Вероника.

– А вот и кафе! ― я припарковала джип возле симпатичного одноэтажного домика с оштукатуренными белыми стенами. ― Название простое, как три рубля!

– Дай угадаю. «Волна»?

– Почти, ― я засмеялась. ― «Пристань».

– Пристанем у «Пристани», ― развеселился Эд. ― И пойдем посмотрим, пустят ли нас туда, куда нам нужно. Найджел, ты останешься на месте. И не пищи!

Кафе было открыто, но мы оказались единственными посетителями. Осмотрелась: чисто, уютно по-домашнему. На столах ― свежие скатерти, на подоконниках ― цветы в горшочках. Вот кстати! Я ведь подумывала украсить холостяцкую берлогу Скворцова домашней зеленью!

– Чашку эспрессо, ― попросила я и пристроила свою сумку на столик у подоконника. Это был первый шаг по реализации коварного плана по похищению парочки цветочных отростков, которые потом пустят корни и будут пересажены в землю.

– А мне чашку зеленого чаю, ― добавил Эд. ― Кстати, где тут у вас руки можно помыть?

Официантка одарила нас приветливой улыбкой, указала направо:

– Да вон туда ступайте, первая и вторая дверь за углом.

Я подхватила Скворцова под локоток и повела в указанном направлении. Девушка проводила нас любопытным взглядом, но вопросов задавать не стала. Зато потом, когда мы оба вернулись и присели за накрытый пестрой скатертью столик, подала нам напитки и спросила:

– У моря были?

– Да. Там сейчас красиво, но прохладно, ― пробуя кофе, отозвалась я.

– Это вы поздно к нам приехали. Две недели назад еще загорать можно было! ― закивала девушка. Ей было скучно и хотелось пообщаться.

Скворцов промолчал. Поднес к губам чашку, в которой бултыхался простой бумажный пакетик, отпил глоток, отодвинул чашку в сторону и сделал вид, что смотрит в окно.

«Вкус не понравился», ― догадалась я.

Официантка услышала телефонный звонок из подсобки.

– Сейчас вернусь! ― произнесла скороговоркой и умчалась.

Это было очень кстати!

– Ты чай допивать будешь? ― спросила я Эдуарда.

– Нет. Он уже остыл. Да и запах жасмина не очень люблю.

– Вот и прекрасно!

Я взяла пару салфеток, смочила их едва теплым чаем из чашки Скворцова, отщипнула веточку у цветка, который мама называла «декабристом», укутала ее влажной салфеткой и быстро спрятала в сумку.

Эдуард сидел с каменным лицом и вопросы задавать не спешил. Я даже не была уверена, что он разглядел мои манипуляции.

Послышались шаги: официантка закончила говорить по телефону и спешила вернуться к нам. Я в пару глотков допила свой «эспрессо», рассчиталась наличными и попрощалась с девушкой.

– Вы заезжайте! У нас тут в соседнем доме переночевать всегда можно. Есть комнаты свободные, кухня отдельная, ― начала заманивать предприимчивая местная жительница.

– В другой раз ― непременно, ― с каменным лицом выдавил Эд. ― Ника, нам пора. Найджел заждался.

Я послала официантке извиняющуюся улыбку и повела своего грозного спутника к джипу. Спрашивать, куда пропало его хорошее настроение, я не стала. Мало ли, с какими неудобствами ему пришлось столкнуться за те несколько минут, что он провел в мужской уборной…

– Ника, что это было? ― спросил Эд, как только мы снова расселись по своим местам и я завела мотор.

– Ты о чем?

– О салфетках, которые ты зачем-то полила чаем и засунула себе в сумку. Это очень странный поступок, тебе не кажется?

– Одной странностью больше, одной меньше, ― развеселилась я. ― Ты буквально четверть часа назад сказал, что я и без того каждый день тебя удивляю.

– Так ты объяснишь мне свой поступок? ― Эд начал проявлять нетерпение. Похоже, непонимание происходящего его нервировало.

– Да все просто! – сдалась я и рассказала о своем коварном плане по похищению веточки «декабриста».

– И зачем было её воровать? ― выслушав мои объяснения, скривился Скворцов.

– Есть примета, что ворованные цветы лучше растут, ― таинственным голосом сообщила я. ― А мне очень хочется вырастить «декабриста». Он так красиво цветет!

– Ну посмотрим в декабре, зацветет он у тебя или нет. ― Эд с легким осуждением поджал губы и покачал головой. ― Эти мне специалисты по флористике! Хуже медиков с их суевериями!

– В этом декабре наш красавчик зацвести не успеет. Только через год, ― разочаровывать Скворцова не хотелось, но пришлось.

– Через год… ― Эдуард зачем-то повторил мою последнюю фразу.

Его голос дрогнул. Я бросила на него короткий взгляд: отрываться от дороги было опасно. Но и мгновения хватило, чтобы увидеть, что Скворцов болезненно поморщился.

– Теперь я тебя расстроила? Чем?

– Ты не причем. Но я не уверен, что увижу, как он будет цвести.

– Мне жаль, что все так, Эд. ― Я не знала, что еще сказать. Вздохнула, прикусила губу.

– Не надо. Хотя бы ты не вздыхай надо мной, Ника. Не представляешь, как это утомительно ― каждую минуту помнить, что ты для своих близких ― источник слез и переживаний, а не радости и смеха.

– Больше не буду! ― тут же поклялась я.

Кто бы мог подумать, что ко всем прочим бедам, моего хозяина тяготит еще и это?

Эдуард горько усмехнулся. Прислонился затылком к подголовнику и закрыл глаза. Стиснул кулаки на коленях. Я не выдержала: положила ладонь на его напряженные пальцы. Мы ехали по пустому шоссе, передачи коробка-автомат переключала сама, так что я могла себе это позволить. Скворцов мою руку не оттолкнул, но и глаза не открыл. Правда, через пару минут разжал кулаки и легонечко пожал мою руку.

Мы так и ехали в молчании до самого дома. Но эта доверительная уютная тишина между нами значила намного больше, чем самые громкие слова.

26. Эдуард. Затишье перед бурей

Говорят, человеку, который долгое время был один, нужно много времени, чтобы научиться сосуществовать с кем-то еще. Я жил один почти пятнадцать лет. Даже своих временных подруг и любовниц у себя не селил, предпочитал встречаться с ними вне дома. По всему выходило, что появление женщины в моей квартире должно было превратиться в серьезное испытание для моих нервов.

Первая бурная неделя вполне оправдывала эти нерадостные ожидания. Но субботняя поездка к морю странным образом сблизила нас с Вероникой. Ее присутствие не напрягало меня. Отсутствие ― заставляло нервничать.

Особенно остро я ощутил это в воскресенье, когда Ника отправилась за покупками в гипермаркет и пропала на добрых четыре часа. Я сломал голову, гадая, отчего она там застряла. Несколько раз порывался позвонить, спросить, все ли с ней в порядке. И только когда щелкнул дверной замок, и Найджел с радостным лаем бросился встречать пропажу, я выдохнул с облегчением.

Начиная с понедельника жизнь покатилась по давно наезженной колее: завтрак, работа, ужин, прогулка с Никой и Найджелом. Два раза, во вторник и в пятницу, мы втроем побывали в школе поводырей на занятиях. Три раза за ту же неделю к нам на ужин заезжал Тимофей. Он продолжал заигрывать с моей помощницей, нахваливать кулинарные таланты Ники и баловать ее небольшими подарками: один раз привез блокнот, другой ― новый чехол для смартфона, третий ― брелок для ключей. Ника подношения принимала без особого восторга. Похоже, просто не находила повода отказаться.

Меня поведение Тима тоже не радовало, но запрещать брату ухаживать за Вероникой я не мог. Не имел права. Раз уж сам я от мысли о женитьбе отказался, то не должен вести себя как собака на сене и мешать двум взрослым людям строить отношения. Я повторял себе это раз за разом. Твердил, как мантру, и все же на душе было тяжело и горько при мысли, что, возможно, однажды Вероника сдастся, ответит на ухаживания Тимофея и оставит работу у меня ради семейного счастья с моим братом.

Наконец, вторая неделя испытательного срока, который я сам установил для Вероники, закончилась. Наступила суббота. Время подводить итоги и решать, будет ли Ника работать на меня и дальше, и на каких условиях. Некоторые соображения на этот счет у меня, разумеется, были. Оставалось узнать, что думает о них Вероника.

С этими мыслями я проснулся в то утро. С ними отправился выгуливать Найджела. Когда вернулся ― Вероника, как и ожидал, уже хлопотала над завтраком. Вдруг представил себе, что завтра ничего этого уже не будет ― ни тихих шагов, ни запахов кофе и поджаренных тостов, ни ее голоса ― грудного, мягкого:

– Доброго утра, Эд. Садись завтракать.

В груди стало тесно и больно. Захотелось вцепиться в руки Вероники, уже знакомые, тонкие, но сильные, и просить, требовать, чтобы она не смела уходить, чтобы оставалась у меня, со мной, без всяких условий. Чтобы согласилась разделить мою жизнь, стать ее частью ― навсегда.

«Стой, Эд! ― приказал я себе. ― Такое чувство, что ты собрался замуж ее звать, а не предлагать новый договор найма!»

– Завтрак? Да, спасибо. Что ты сегодня приготовила? Чем побалуешь? ― я заставил себя спокойно, без суматохи сесть за стол.

– Пшеничная каша, салат из свежей зелени с яйцом, фетой и оливками, тосты с сыром... ― начала перечислять Ника.

– Понял. Накладывай всего по чуть-чуть, ― приказал поспешно.

Говорить хотелось совсем о другом, но я взялся за вилку, через силу затолкнул в себя немного каши и салата. А потом, когда Ника поставила передо мной чай и тосты с сыром и моим любимым абрикосовым джемом, все же не выдержал.

– Ты помнишь, какой сегодня день, Ника?

– Суббота?

– А это значит ― что?

– Что у тебя ― выходной? ― голос моей помощницы звучал слишком ровно и бесстрастно.

Не понимаю: она нарочно? Или старается скрыть свои переживания, как я пытаюсь скрыть свои? Вот только у нее есть передо мной преимущество: она видит мое лицо, а мне остается только догадываться, что выражает сейчас ее взгляд и куда он направлен.

Я отложил тост обратно на тарелку. Запрокинул голову, пытаясь боковым зрением разглядеть глаза Ники, ее брови и губы. И я даже увидел их ― но, как всегда, смазано и нечетко, будто в запотевшем зеркале.

– Две недели, ― проговорил четко и заметил, как вздрогнула сидящая напротив тонкая женская фигура.

Значит, все-таки Ника тоже взволнована, но старается этого не показывать. От того, что нервничаю не только я, стало немного легче.

– Да, помню. ― Голос Вероники дрогнул. Она тоже отодвинула от себя тосты и чашку с кофе. ― Сегодня ― последний день испытательного срока. Ты что-то решил насчет меня, Эдуард?

– Я надеялся, что решать будем вместе. Ты и я.

– Хорошо, давай вместе. Слушаю. ― Ника судорожно втянула в себя воздух и затаила дыхание.

Дальше ходить вокруг да около было невозможно. Давай, Скворцов! Сказал «а» ― говори и «б». Я собрался с силами и бросился с головой в омут:

– Я не готов оставить тебя на должности домработницы, Вероника.

Произнеся эти слова, я запнулся, набираясь решимости озвучить другое предложение, но Ника вдруг начала медленно подниматься из-за стола.

– Ты куда? ―  я едва успел прижать ее ладонь к столу своей ладонью.

– Собирать вещи? ― почему-то вопросительно отозвалась моя домработница.

– Разве ты нашла другое место? Тебя где-то ждут? ― меня, словно электрическим разрядом, прострелило болью от затылка до копчика при мысли, что Вероника могла найти новую вакансию. Нет-нет-нет! Я не позволю! Предложу ей такой оклад, что его никто не перебьет!

– Не ждут. Но это пока. Я устроюсь…

Уверенности в голосе Ники не было, но она все равно попыталась вырвать пальцы из моей ладони, и тогда я перехватил ее запястье второй рукой.

– Ника, мы не договорили! Я хотел предложить тебе…

– Суррогатное материнство?! Ни за что!  ― Ника снова рванулась, и мне пришлось встать, чтобы удержать ее, не позволить сбежать.

– Да выслушай ты меня! ― я сам не понял, как перешел на рык. ― Неужели это так трудно ― дать мне договорить?!

Вероника обмякла в моих руках. Я тут же инстинктивно притянул ее ближе, прижал к груди, заговорил торопливо, задыхаясь:

– Дом могут убирать люди из клининговой компании. Ужины можно заказывать в ресторане, хотя домашняя еда, которую ты готовишь, мне нравится намного больше. Но за эти две недели я понял, что мне не помощница по хозяйству нужна, а личная помощница! Слышишь, Ника? Я хочу, чтобы ты стала моей личной помощницей!

Вероника не ответила. Ее плечи вдруг затряслись. Из горла послышались сдавленные звуки, похожие на рыдания.

– Ты плачешь, Ника? Скажи, почему? ― я немного отстранил ее от себя, провел подушечками пальцев по ее щекам, коснулся нижних век и обнаружил, что они сухие.

А Ника продолжала содрогаться и издавать звуки, похожие… на смех?

– Ты смеешься? Да!.. Ты смеешься!  ― мне вдруг стало обидно до боли!

Я тут извелся весь, издергался, три ночи не спал, обдумывая новое предложение и предстоящий разговор, а она ― смеется!

– Ха! Ха-ха! Скворцов! Ой, ик! Прости, Эд, но ты… ик… ты ― осел! Ха-ха! ― Ника продолжала содрогаться в моих руках. ― Сначала твои слова звучали так, будто ты решил меня уволить. Потом ― словно собрался позвать замуж. А кончилось все тем, что, оказывается, ты желаешь немного изменить круг моих обязанностей!

– Ты бы предпочла, чтобы я позвал тебя замуж? ― я насторожился.

Это что еще за намеки? У меня и в мыслях не было!.. Хотя, если бы не зрение, возможно, с Вероникой я бы решился посетить ЗАГС.

– Господи упаси, Эд! Ха-ха! Даже если бы ты в самом деле попросил меня стать твоей женой… ик...  я бы отказалась, не раздумывая! ― Ника продолжала посмеиваться, и это задевало вдвойне!

– Значит, не пошла бы за меня? Я что ― настолько плох? Уродлив? Беден? Ах, да! Зрение! Все правильно. Зачем тебе слепой пень, неспособный самостоятельно выбрать галстук и надеть трусы нужной стороной!

Вероника смеяться перестала.

Обхватила рукой мой подбородок, повернула мою голову вправо, влево, пристально глядя в лицо. От необычности ее поведения я растерялся и позволил ей делать все, что вздумается.

– Вот смотрю я на вас, Эдуард Евдокимович. Вроде ― умный мужчина, образованный. И собой хороши, и опыт руководителя имеете немалый. Но как надумаете себе что-нибудь ― так десяток психологов лопатами за год не разгребут!

– Ты о чем, Ника?

– Да все о том же! Тебе кажется, что весь мир вокруг тебя вертится? И если я не рвусь за тебя замуж ― так это потому что ты кривой, хромой, косой и недостойный?! А тебе не приходило в голову, что у меня могут быть свои собственные причины не желать близости с мужчиной?! ― Теперь уже Вероника рычала на меня, как разозленная пантера.

О чем это она? Как вообще получилось, что наш разговор из деловой беседы снова превратился в выяснение отношений?

– Хорошо. Я, видимо, не прав. Ты в самом деле многое пережила. Можно понять. ― Осознание сказанного Никой доходило до меня медленно. ― И тебе не сложно помогать мне справляться с моими… ограничениями?

– Несложно, ― подтвердила Вероника.

– Прекрасно. Есть еще один момент.

– Какой? ― Ника отпустила мой подбородок.

Ее ладонь скользнула по моей шее и осталась лежать на груди. От этой ладони исходило ровное тепло. Оно согревало и словно разжимало, освобождало что-то внутри меня. Даже дышать стало легче.

– Я не могу настаивать на том, чтобы ты родила мне ребенка по контракту. Теперь, когда я знаю, какую трагедию ты пережила ― я освобождаю тебя от этих обязательств.

– Но? Ты что-то задумал, Эдуард?

И где мое «спасибо»?

– Думаю, если ты согласишься стать моей личной помощницей, тебя не затруднит взять на себя поиски другой суррогатной матери взамен той, что так и не явилась на собеседование?.. ― мой голос звучал неуверенно, почти умоляюще, и я ничего не мог с этим поделать.

― А, вот чего ты хочешь! ― Вероника не отстранилась, не стала возмущаться. И то хорошо. Зная ее, я ожидал возражений. Может, даже возмущений.

– Да. Маме Вике тяжело… ― Мне удалось перевести дыхание и заговорить более уверенно и ровно. ― Ту, первую женщину, искала она. Ради меня. Но я знаю, что это стало для Виктории трудным испытанием. Поэтому я не хочу, чтобы она снова…

– Понимаю. Мне не нравится твоя идея растить ребенка без матери, Эд. Но ты ведь не откажешься от нее?

– Не откажусь.

– Что ж. Ради Виктории я согласна.

Что? Только ради мамы Вики?

Всего мгновением раньше мне казалось, что ладонь Вероники согревает меня. Теперь же появилось ощущение, что от нее исходит ледяной холод. Он мигом превратил мои внутренности в осколок айсберга.

Я отпустил Нику, почти оттолкнул ее, отошел на несколько шагов и оказался у подоконника. Присел на него. Прислонился затылком к оконному стеклу и закрыл глаза. Чувство одиночества, почти исчезнувшее за полмесяца в обществе Ники, снова охватило меня, приняло в свои вязкие тягучие объятия.

Вот так, Скворцов. Вероника четко помнит свое место. Это ты постоянно забываешься и придумываешь себе… лишнее. Что-то про симпатию и сочувствие. Про то, что Ника сможет тебя понять. Захочет разделить твои беды и радости. У нее своих бед хватает, Эд. От тебя она хочет только крышу над головой, приличную заработную плату и четко оговоренный круг обязанностей. Все эти поездки к морю, задушевные разговоры и хождения за ручку ничего не значат. Впрочем, разве это не то, к чему ты сам стремился?

Стремился, да. И, кажется, получил. Но тогда откуда это гадкое ощущение обманутых ожиданий и несбывшихся надежд?