Текст книги "Свет твоих глаз (СИ)"

Автор книги: Лека Лактысева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 21 страниц)

– Скворцовы тебя в обиду не дадут. Тем более теперь, после того что у вас с Эдом было. Это ты удачно себе такого влиятельного мужчину нашла, ― подбодрила меня моя расчетливая подруга.

– Я же с ним не из-за этого! ― вспыхнула я. Вспомнила, как Эдуард о чем-то похожем спрашивал, и покраснела еще больше. ― Ты же не думаешь?..

– Ох, Ника. Ты такая ромашка, что на такое просто не способна! ― Тома подала мне последнюю чашку со стола.

Я пристроила ее в посудомойку, залила моющее средство, включила программу быстрого мытья.

– Ромашка… ― повторила, усаживаясь на стул. ― Хотела бы я быть такой, как ты, Томка!

– Думаешь, так оно лучше? ― с внезапной горечью отмахнулась Тамара. ― Оставайся лучше собой, Никуш. И Эда своего береги. Он тоже из породы романтиков, хоть и прикидывается жестким дельцом. Вы с ним ― два сапога пара.

– Спасибо, валенками не обозвала. Сибирскими! ― захихикала я.

Но в душе мне стало приятно: подруга моя ― психолог, в людях редко ошибается. Может, и правда, есть у нас со Скворцовым будущее? После ночи в его объятиях мне этого по-настоящему захотелось! Страхи, нажитые благодаря Жабичу, отступили. И теперь я готова была признаться себе, что хочу новых отношений. И, кажется, готова к ним ― при условии, что это будут отношения с Эдом.

37. Эдуард. Избавление

Девчонки прощались долго и трогательно. Я стоял рядом с Никой, старательно улыбаясь ее подруге, и уверял, что в моем доме Тамара ― всегда желанная гостья. Тимофей злился, шипел рассерженным змеем, что у дорогой Томочки и без того есть, где остановиться. А я вспоминал, как изводил меня первые недели после появления Ники мой младший братец, и чувствовал себя немножечко, самую малость отомщенным.

Наконец, дверь за Томой и Тимом закрылась. Мы с помощницей остались вдвоем. И я тут же сделал то, о чем мечтал с самого пробуждения: поймал Нику, прижал к себе, как мог ― висящая поперек груди рука в гипсе порядком-таки мешала обниматься ― и потянулся к ее лицу с поцелуем. Медленно, осторожно. Пусть мы провели вместе ночь, точнее, утро, но я пока не был уверен, что Ника не передумает, не оттолкнет.

Ника положила ладошки мне на плечи, привстала на носочки ― подалась навстречу. Меня окатило волной тепла ― от затылка и до самого копчика. Губы сами собой расползлись в счастливой улыбке. Оказывается, целоваться и одновременно улыбаться ― тоже можно!

– Идем на диван? ― зацеловав помощницу до радужных пятен в глазах, я прервался, чтобы перевести дыхание, и сообразил, что сидя ласкать женщину всяко проще, особенно когда в твоем распоряжении только одна рука.

Ника не возражала. Мы устроились на широченном диване, включили повтор новогоднего концерта. Я закинул загипсованную руку на спинку дивана так, что мог кончиками пальцев поглаживать плечо и шею своей помощницы. Она прижалась щекой к моему плечу. Я повернул голову. Мы снова поцеловались, и я понял, что уже не выпущу Нику из своих объятий, пока мы не повторим все, что было между нами ночью, и не попробуем чего-то нового…

В результате оторвались мы друг от друга, только когда пришло время выгуливать Найджела.

– Ох! Я ужин не приготовила! ― расстроилась Вероника.

– Закажи, ― я пожал плечами.

– И то верно…

Ужин нам доставили как раз к тому времени, когда мы вернулись с прогулки.

Ника накрыла на стол, попыталась сесть напротив меня, но я не позволил ― усадил рядом.

– Ника… я знаю, что я не подарок, ― начал издалека. Откладывать разговор о женитьбе мне казалось бессмысленным. Лучше узнать сразу, что думает на этот счет моя помощница, и не терзаться сомнениями. ― Мало того, что человек я не компанейский, вечно занятой и требовательный, так еще и зрение у меня… сама знаешь.

– Знаю, ― согласилась Ника чуть удивленно. ― Но пока не понимаю, к чему ты ведешь.

– К тому, что, кажется, тебя не напрягает моя… зависимость от твоей помощи. Ты гибкая, уживчивая, терпеливая.

– Если это похвалы, то какие-то сомнительные, ― снова прервала меня Вероника.

– Погоди, я не все сказал.

– Говори.

– Еще ты ― красивая. Худенькая, миловидная. Мне нравятся твои губы… грудь… тело. Теперь, когда я их знаю ― нравятся вдвойне. В общем, мне… я хочу… ты согласишься выйти за меня? ― понимая, что начинаю блеять ягненком, прервал свои путаные объяснения и спросил в лоб.

Спросил ― и вдруг разучился дышать. Грудь словно сдавило со всех сторон многотонной тяжестью. Горло пересохло и сжалось. В мозгу стучала мысль: «Идиот! Надо было сказать, что любишь ее!» Но голос внезапно пропал, и я только беззвучно шевелил губами, словно выдернутый из воды карась…

Мгновения тишины растянулись, превратились в вязкую жижу. Каждый удар сердца отдавался в ушах гулом кузнечного молота. Ника молчала долго. Слишком долго. И мне казалось, что я задыхаюсь в этой тишине. Во времени, которое превратилось в желе.

Кое-как, через силу, заставил повиноваться левую руку. Нащупал ею плечо помощницы, повел по нему вниз, пока не добрался до пальцев. Оказалось, Ника комкает в кулачке бумажную салфетку.

Ушей достиг всхлип.

– Ты что, плачешь? ― откуда взялось дыхание и голос, я и сам не понял. ― Почему?! Я сказал что-то не то?

– Эд, ты же говорил, что никогда… что не женишься! А тут…

– И не собирался, да. Хватало редких встреч, и никого не хотелось видеть рядом. Но с тобой все по-другому, Ника! Я за два дня без тебя чуть сума не сошел! Бродил от стены к стене как потерянный. И Найджел следом… а вчера, когда твой бывший пытался тебя увезти, мне вдруг на мгновение показалось: а что, если ты сдашься? Согласишься? И во мне что-то взорвалось!  Я понял, что не отдам, не отпущу! Хорошо, что он сразу присел, когда я ему в ухо дал, иначе я бы его…

– Не надо! Не хочу, чтобы тебя таскали по судам! ― Вероника обхватила меня за талию. ― Я бы ни за что не поехала с ним по своей воле!

– Это хорошо… ― я немного обмяк. Но тут же снова переспросил. ― Так ты согласна?

Вероника вжалась в меня еще сильнее. Засопела напряженно.

– Все так сложно, Эд! Ты ведь уже нашел суррогатную мать для своего ребенка, а я по-прежнему боюсь даже думать о детях!

– Ты не сможешь принять моего ребенка, да? ― я почувствовал себя проколотым воздушным шариком. Только вместе с воздухом из меня уходило что-то другое. Важное, теплое, светлое… Такое, чему я пока не мог подобрать названия.

– Да я любила бы его как своего! ― взвилась Ника. ― Но вдруг я не справлюсь? Подведу тебя ― и с твоим ребенком что-то случится?

– А вдруг со мной что-то случится после того как ты уйдешь от меня?  А вдруг случится что-то с тобой, а меня не будет рядом, чтобы помочь, выручить, поддержать? Мы не можем знать, что нас ждет, можем только радоваться тому, что есть! Когда оно есть… Клянусь, у малыша будет лучшая няня, лучший педиатр края будет приезжать к нему по первому звонку, вместе мы сумеем справиться со всем, что бы ни случилось! Я понимаю... помню, какими были мы с Тимом ― то разбитое колено, то рассеченная бровь, то что-то пострашнее… отцу никогда не приходило в голову винить в этом маму Вику! Я тоже не буду тебя винить! Главное, чтобы ты сама…

Я говорил, говорил, говорил… Искал убедительные слова, разумные доводы. Ника тихо всхлипывала мне в подмышку.

А потом я выдохся. Понял: не знаю, что еще сказать. Кроме, пожалуй, главного.

– Иди сюда, ― заставил помощницу перебраться к себе на колени, поймал ее затылок, сжал, чтобы она не могла отвернуться. Запрокинул свою голову, чтобы хотя бы краем глаза видеть ее лицо, и проговорил на выдохе. ― Я тебя люблю.

Ника словно задохнулась от этих слов.

Ее губы заплясали, подрагивающие пальцы двинулись вверх по моей груди, скользнули по шее, приласкали уголки губ и замерли на моих скулах.

– Не знаю, ― повела она головой, и у меня внутри ёкнуло, будто срываясь и падая в бездну: неужели не любит? ― Не понимаю, как так вышло… я сопротивлялась чувствам! Я надеялась, что сумею… но это сильнее меня!

– О чем ты, Ника? ― прохрипел я, судорожно сжимая ее талию, комкая тонкую ткань ее домашнего платья.

– Я клялась, что больше никогда!.. Но ты каждый раз находил нужные слова, чтобы разрушить все преграды, которые я строила, и я… полюбила тебя, Эд!

– И это значит, что ты… ― я все еще не услышал ответа на свое предложение, и пусть после слов любви дышать стало легче, но расслабиться я все еще не мог.

– Да. Я выйду за тебя, если ты правда этого хочешь, ― не слишком уверенно договорила Вероника.

– А ты сама? Ты ― хочешь?

Секундная заминка… судорожный вдох… и потом, на выдохе ― тихо, смущенно, но искренне:

– Хочу…

Наверное, после этих слов я должен был сделать что-то необычное: вскочить и начать кружить Нику по гостиной, или хотя бы зацеловать ее до потери сознания, показывая свою радость и признательность. Но этот разговор дался мне так непросто, что сил на бурные изъявления счастья не осталось. Меня хватило только на то, чтобы уткнуться обессиленно лбом в плечо сидящей у меня на коленях помощницы и дышать открытым ртом, как после стометровки на скорость.

– Что? Эд, ты как?! ― встревожилась Вероника.

– Счастлив до головокружения, ― пробормотал я. Придвинул Нику к себе вплотную, вжал в свое тело, не имея сил ни говорить, ни двигаться. ― Хорошая моя, сейчас. Дай минутку ― перевести дыхание…

Ника прижалась щекой к моей щеке, засопела мне в ухо, запустила пальцы в короткие волосы на затылке, массируя напряженные мышцы, рассылая по шее и спине короткие колкие разряды удовольствия.

Я не знаю, как долго мы так сидели ― может, час, а может ― всего пару минут. Время перестало существовать, да и мир вокруг будто растворился, превратился в туман. Единственное, что существовало для меня в эти мгновения ― это гибкое, хрупкое тело любимой женщины, приникшее ко мне в ласковых объятиях.

Наконец, пульс перестал бить набатом в мои барабанные перепонки. Мышцы расслабились. Дыхание выровнялось, в голове посветлело, и я ощутил, что уже в состоянии мыслить, анализировать и ― планировать.

– Мы подадим заявление, как только закончатся новогодние каникулы, ― решительно заявил своей теперь уже невесте и все еще помощнице. ― И поженимся в последних числах января. Я не хочу ждать ни одного лишнего дня!

– Хорошо, ― согласилась Ника.

– Я помогу тебе все устроить ― ресторан, кортеж. С цветами разберется мама Вика. Она ― лучший флорист Яснодара, ― я продолжал прикидывать, как организовать нашу женитьбу.

– Эдуард, погоди! ― Ника завозилась у меня на коленях, чуть отодвинулась, заглянула в лицо.

– Что?

– Понимаю, для тебя это первый брак… ― теперь голос моей помощницы звучал так, будто она подбирала слова, чтобы не задеть мои чувства.

– Да, первый. К чему ты клонишь?

– Прежде чем выбирать ресторан, цветы и кортеж, обычно стараются определиться, как много людей будет приглашено на торжество. Я бы хотела, чтобы гостей было как можно меньше. Только самые близкие. Ели ты не против...

Об этой стороне вопроса я раньше не задумывался. Вообще не думал о женитьбе! Готового ответа на замечание Вероники у меня не было. Но, если так подумать… приглашать на свадьбу коллег, сотрудников и партнеров ― не в моих интересах. Почти никто, не считая самой верхушки руководства завода, не знал о том, что я почти ослеп. На банкете этого уже не скроешь. Все станет слишком очевидным. А значит, приглашать следует только самых близких.

– Я позову только родителей и брата, ― произнес вслух.

Почувствовал, как Ника кивнула.

– А я ― только Тамару. Она будет моей свидетельницей, подругой невесты.

– В таком случае, мне в свидетели придется звать Тимофея, ― сообразил я. ― Он мне не простит, если я позволю кому-то другому встать в пару с твоей приятельницей.

– Я как раз хотела попросить тебя о том же, ― теперь в голосе любимой звучала улыбка. ― Мне кажется, из них получится красивая пара.

– Надеюсь, не красивее нас с тобой, ― усмехнулся я.

Подробности и тонкости мы обсуждали еще долго ― далеко за полночь. Зато, когда настало время действовать, наш с Никой план работал, как часики. Двенадцатого января мы подали заявление. Роспись нам назначили на двадцать восьмое. Узнав дату и время, мы смогли заказать столик в вип-зоне все той же «Диканьки» ― Вероника сказала, что ей там очень понравилось.

Чтобы никто из родственников не садился в этот день за руль, Вероника договорилась насчет большого белого лимузина с водителем: места в салоне этого гиганта должно было хватить всем.

Цветы на капот, букет невесты и оформление вип-ложи взяла на себя мама Вика. Она вообще была счастлива и вдохновлена сверх меры. В какой-то момент я даже почувствовал себя залежалым товаром, который усталый торговец рад, наконец, сбыть с рук. Постарался откинуть прочь эти гадкие мысли, но осадок на дне души все равно остался.

Казалось бы, ну что такого в том, чтобы устроить праздник на шесть человек? Но хлопот оказалось неожиданно много. Правда, большинство из них взяла на себя моя невеста. Ника то ездила по салонам, то наведывалась в кондитерские. Время неслось стремительно, как селевый поток. Но, прежде чем мы расписались, произошло еще одно очень значимое событие. Если бы я знал, как оно скажется на нашей жизни ― сделал бы все, чтобы его избежать!

38. Вероника. Горько

Оставаясь в спальне Скворцова в новогоднюю ночь, я и в самом деле не думала ни о какой благодарности и ни о какой жалости по отношению к Эду. Хотя признательна, конечно, была. Но, главное, пока мы всей компанией ездили в травмпункт, вдруг осознала, что, отказываясь от отношений с другим мужчиной, я тем самым все еще остаюсь пленницей Жабича. И в ту же минуту решила порвать с прошлым окончательно, научиться жить и быть счастливой ― назло бывшему мужу!

Чего я не ожидала, так это признания в любви и предложения руки и сердца. Настолько не ожидала, что не сразу поверила в серьезность Скворцова. Искала подвох, задавала вопросы, сомневалась, тянула время ― и чуть не довела любимого мужчину до сердечного приступа. Только когда Эд, услышав, наконец, мое «да», обмяк и упал лицом в мое плечо ― осознала: все это время он почти не дышал и боялся лишний раз пошевелиться!

Потом, отдышавшись, вдруг заторопился. Первым начал планировать, что и когда нужно сделать, чтобы как можно скорее надеть обручальное кольцо мне на палец.

– Куда ты так торопишься? К чему такая спешка? ― спросила я вечером того дня, когда мы подали заявление и поехали в ресторан отметить это событие.

– Знаешь, до того, как у меня начались проблемы со зрением, я постоянно жил с чувством, что куда-то опаздываю, ― неожиданно признался Скворцов. ― Так, будто у меня очень мало времени, чтобы успеть все, на что другим дана целая жизнь.

– И ты успел, ― произнесла я, подразумевая успехи Эда в бизнесе. ― К тридцати двум стать самым богатым человеком Яснодара ― это дорогого стоит!

– Да, успел. А потом время почти остановилось… я будто врезался с разбега в стену из желе. Увяз. Жизнь превратилась в сплошной день сурка.

– Но… ― попыталась возразить я, и не смогла продолжить фразу. Эх! Была бы рядом Томка! Она, как психолог, поняла бы Скворцова, нашла правильные слова! А я только видела, что моему любимому мужчине плохо, но не знала, чем помочь. ― Но ведь все изменилось!

– Да ― благодаря тебе, ― Эдуард нащупал мою руку, сжал ее. ― Стена не исчезла, но стала не такой плотной. Теперь я могу двигаться вперед, только, похоже, снова не успеваю…

– Мы все успеем, Эд! Вот увидишь: все будет хорошо!

На губах Скворцова проступила неуверенная улыбка:

– Ты ― моя фея, Ника. Волшебница, исполняющая мечты.

В тот вечер, после ресторана, мы еле дождались, когда такси домчит нас до дома, так резко и остро захотелось нам тесной и жаркой близости! И, сходя с ума от страсти, Эд снова и снова повторял мне, что я ― его фея, его счастье и любовь. А я таяла и плавилась в его горячих руках, и клялась себе, что сделаю все, лишь бы мой мужчина был счастлив.

Стоит ли удивляться, что через пять дней, семнадцатого января, я везла будущую суррогатную маму, Оксану, в центр репродуктивной медицине на процедуру подсадки эмбрионов, и ни капельки не ревновала своего жениха к этой милой женщине!

Скворцов тоже ехал с нами. По его побледневшему лицу и пересохшим губам я видела, что он едва сдерживает панику.

Мы с Оксаной тоже волновались, пусть и не так сильно. А главное ― напрасно. Процедура не заняла много времени. Оксану оставили в клинике, в отдельной палате, на несколько дней, чтобы обеспечить ей постельный режим и минимум волнений. Ее сын, которому еще в декабре поставили имплантируемый слуховой аппарат, на эти дни перебрался к бабушке. Он каждый день разговаривал с мамой по телефону и спокойно ждал встречи с ней, которую медики разрешили устроить на третий день после процедуры.

Мне казалось, что жизнь налаживается. Не смущало даже то, что Жабич и его подельник оставались в СИЗО, и мне предстояло встретиться с ним или на допросе, или в зале суда. Я была занята подготовкой к свадьбе, хлопотами вокруг Оксаны, разговорами с Тамарой: теперь, когда общение с ней уже ничем мне не угрожало, мы переписывались с ней с утра до вечера.

Чего я никак не ожидала, так это встречи с бывшей свекровью ― буквально за пару дней до свадьбы. Госпожа Жабич подловила меня прямо на парковке у дома Эдуарда. Он как раз отправился на завод в сопровождении личного водителя, а я намеревалась съездить на примерку в свадебный салон, куда доставили заказанное мной платье ― не классическое для невест, а, скорее, вечернее.

Я вышла из подъезда, нажала кнопку на брелоке, издалека разблокируя дверь джипа, и чуть не вприпрыжку зашагала к автомобилю.

– А ты, смотрю, неплохо устроилась! ― проскрипел у меня за плечом знакомый голос.  Такой ядовитый, что, пролетай мимо госпожи Жабич муха ― несчастное насекомое свалилось бы замертво. Но… зима, холод, насекомые в спячке… ― Уже и на джип нас… лужить успела!

Намек я поняла прекрасно. Свекровь всегда считала, что сама я заработать ни на что не способна ― только выпросить подачку у богатого мужчины.

– Что вы здесь делаете, Сталина Геннадьевна? ― спросила, не отвечая на оскорбительные намеки и не останавливаясь. Опускаться до уровня этой женщины я не собиралась.

Бывшая свекровь двинулась следом за мной

– Я требую, чтобы ты забрала заявление на моего мальчика! ― заявила она на ходу.

– Обсуждать такие вопросы я могу только в присутствии своего адвоката! ― мигом нашлась я с ответом. Адвоката мне Скворцов нанял буквально на второй день после происшествия на пороге «Диканьки». ― А сейчас ― извините. Спешу.

– А ну, стой! Не смей от меня отворачиваться, когда я с тобой разговариваю! ― Сталина Геннадьевна начала входить в раж. В точности как ее любимый сыночек. Тот тоже впадал в ярость при малейшем намеке на неповиновение.

– А то ― что? ― открывая дверцу и усаживаясь за руль, поинтересовалась я. ― Тоже руки распускать начнете? Так тут камеры наблюдения на каждом шагу. Ударьте меня, и окажетесь там же, где ваше ненаглядное дитятко.

– Ах ты су-у-чка! ― свекровь зашипела змеей, которой прищемили хвост, схватилась обеими руками за дверцу джипа, мешая мне захлопнуть ее. ― Ты хоть представляешь, что с моим сыном было, когда он понял, что ты исчезла?! Он с ума сходил! Метался по городу раненым зверем, искал тебя, тварь неблагодарную, боялся, что ты сделала с собой что-то нехорошее! Пил ночи напролет!

– Вот в последнее точно верю, ― я кивнула ― без насмешки, без злорадства. ― Спиртным он уже через год после нашей свадьбы злоупотреблять начал…

– У хорошей жены мужик не сопьется! Это ты вся в мамашку свою! Такая же стервь, любого в могилу сведешь!

– При чем тут моя мать?! ― я с трудом усидела в машине.

Кулаки сами с собой сжались, в глазах потемнело от ненависти к этой лживой тетке, которая посмела марать грязью светлую память моей любимой мамочки.

– Так она тебе ничего не рассказывала, да? ― Сталина Геннадьевна недобро прищурилась. ― Твоя мать со школы с братом моим шашни крутила! Из армии его ждала, а когда он вернулся ― год с ним повстречалась, а потом в один день бросила и за твоего отца замуж выскочила! Оклеветала его, что пьет он много и бьет ее по пьяни. Вот как они расстались, брат мой запил с горя, и пять лет пил, не просыхал, а потом ― повесился. И все мамашу твою все вспоминал, чтоб ей на том свете покоя не было!

– Это ложь! ― выдавила я.

Правда, без особой уверенности. Мама мне никогда не рассказывала, был ли у нее кто-нибудь до отца. Да и я не особо вникала. Всегда казалось: зачем ворошить прошлое?

– Не-е-ет, Верка, все правда! ― Сталина Геннадьевна полного моего имени не признавала и всегда называла Веркой. ― Когда сын мой с тобой связался, уж как я его просила: брось! Найди другую! А его на тебе переклинило, как брата ― на твоей матери! Но сына я тебе отнять не позволю! Я с собой тоже адвоката привезла! Посмотрим, чья возьмет!

– Вот и надо было встретиться вчетвером: вы со своим адвокатом, а я ― со своим, ― я покачала головой. ― Никто у вас сына отнимать не собирался. Это он меня похитить пытался, охранника клуба отравил, моему защитнику руку сломал. Думаете, ему это с рук сойдет?

– Я заплачу! ― выкрикнула свекровь.

– Кому? За что? ― не поняла я.

– Всем! И охраннику, и мужику этому со сломанной рукой!  Пусть потом твой адвокат доказывает, что это была попытка похищения!

Я уж было собралась сказать, что Скворцов свои показания ни за какие деньги не изменит, но тут к нам подошел мужчина из соседнего подъезда. Он часто по вечерам выходил на пробежку и всегда здоровался со Скворцовым, а потом, немного познакомившись ― и со мной.

– Вероника, что у вас случилось? Помощь нужна? Может, Эдуарду Евдокимовичу позвонить?

– Не нужно. Сталина Геннадьевна уже уходит. ― Я со значением посмотрела на руки свекрови, которые все еще цеплялись за дверцу джипа.

Свекровь тут же руки убрала. Отошла на несколько шагов, потом обернулась и произнесла совсем другим тоном:

– Забери ты свое заявление! Пусть сына отпустят… я его увезу. Он больше никогда здесь не появится!

Я покачала головой растерянно: без адвоката такие вопросы решать не хотелось. Поблагодарила соседа за помощь, захлопнула дверцу и двинулась к выезду со двора. Сосед, убедившись, что мне ничего не угрожает, тоже сел в машину и поехал по своим делам. Рассказывать Скворцову об этой встрече я не стала: он и без того нервничал. А вот с адвокатом поговорить собиралась буквально на следующий день после росписи.

День свадьбы настал. Ясный, чуть морозный январский денек. Тамара приехала еще накануне и, вопреки уговорам Тимофея, остановилась у нас с Эдуардом. И даже не оставила Тима на ночь. Скворцов-младший был безутешен. Даже обещание Тамары, что ночь после росписи она проведет у него, чтобы не мешать молодоженам, его не особо успокоило. Но Томка твердо стояла на своем:

– Извини, Тим, но я приехала к Нике! Кто еще кроме меня поддержит невесту накануне такого волнительного события? ― заявила она.

Учитывая, что родни и других гостей с моей стороны на свадьбе не предполагалось ― Тамара была права. Отправив Эда в его спальню, мы с ней засиделись далеко за полночь: вспоминали, сплетничали, обсуждали все, что произошло за почти месяц, пока не виделись.

– Ты представляешь, Томка, я тут два дня назад со Сталиной Геннадьевной общалась, ― добралась я до событий последних дней.

– Как так? И Скворцов позволил?! ― подпрыгнула подруга.

– Он не знает. Свекровь меня прямо тут, возле подъезда выловила, когда он уже на работу уехал. Похоже, в полиции адрес разузнала…

– Вот же жаба старая! Явно на лапу дала! ― Томка сморщилась, едва удержавшись, чтобы не сплюнуть. ― И чего она хотела?

– Чтобы я заявление на бывшего забрала. А еще сказала, что моя мама с ее братом встречалась. Обвинила мамочку в его гибели.

– Бред какой-то! ― не поверила Тамара.

– Да ясно, что бред, ― из моей груди вырвался тяжелый вздох. ― А ведь мне сначала даже нравилось, когда бывший ревновал меня. Кулаки в кровь разбивал о стены. Кричал, что жить без меня не сможет, что уроет любого, кто до меня дотронуться посмеет. Теперь я знаю, почему мама так старалась меня от свадьбы с Жабичем отговорить. Не понимаю только, зачем она о своих встречах с дядей моего мужа промолчала. Неужели и правда виноватой себя чувствовала?

– Кто знает? Наверное, настолько болезненные воспоминания остались, что не хотела их ворошить, ― заступилась за маму Томка.

Я покивала, соглашаясь. Мне тоже свою семейную жизнь непросто вспоминать было. Я ни маме, ни Тамаре и половины всего не рассказывала, что со мной происходило тогда. Да и сейчас предпочитала молчать.

– Бедная мамочка… ― снова вздохнула протяжно.

– А ты что решила? Заберешь заявление? ― напомнила подруга о главном.

– Не знаю. Надо с адвокатом поговорить. Свекровь мне не жалко, ради нее и пальцем не пошевелила бы. И самого Жабича тоже ни капельки не жаль, но ты же сама знаешь: тюрьма еще никого не исправила. Она только хуже людей делает. Страшнее. Выйдет бывший через пару лет: много ему не дадут. Приедет снова, обозленный, потерявший всякие берега, и мало ли на что решится? Я даже не за себя боюсь… у нас с Эдом дети будут, вдруг он им что-то сделать захочет?

– Да уж. И никаких гарантий тебе никто не даст, ― Томка сочувственно кивнула. ― Даже не знаю, что тут сказать.

– А не говори ничего. Давай сегодня о другом думать!

Мы поболтали еще немного и отправились спать: роспись была назначена на полдень, стилисты должны были приехать к восьми, а это означало, что вставать нам предстояло вообще в шесть.

Мы и встали ― все трое. Пока Эдуард выгуливал Найджела, я приготовила завтрак. После легкого перекуса был душ, стилисты, одевание. К одиннадцати подтянулись родители Скворцова и его брат ― нарядные, с торжественными взволнованными лицами. Они привезли с собой букет невесты и фотографа.

Еще через двадцать минут прибыл лимузин, украшенный лентами и цветочными гирляндами. Он отвез нашу честную компанию в ЗАГС.

Шагая рука об руку со Скворцовым по коридорам этого заведения, я ловила на себе восхищенные и любопытные взгляды, а сама думала о маме. Наверное, для нее этот день был бы еще более счастливым, чем для меня, ведь она так хотела, чтобы я встретила настоящую любовь! Как жаль, что она не дожила… не дождалась…

Торжественный зал, белый с позолоченной лепниной, был пронизан солнечным светом. Женщина-регистратор поставила меня и Эдуарда перед собой, Тимофей с Тамарой встали по бокам от нас, а родители Скворцова устроились на стульях у стены. Похоже, у них от переживаний подкашивались ноги.

Речь регистратора мне почти не запомнилась. Впрочем, ничего нового я и не ожидала услышать. Сказала в положенном месте «да». Услышала твердое, звучное ответное «да» от Скворцова. Самым сложным оказался момент, когда нам предложили расписаться и обменяться кольцами. Мне пришлось показать Эду место, где следовало оставить роспись, а потом подать ему кольцо, которое он надел мне на палец. Сам он разглядеть его не мог. Регистратор все эти моменты заметила, но тактично промолчала.

А потом был поцелуй и первый танец. Эдуард мягко прикоснулся к моим губам. Подхватил за талию и повел по кругу в такт красивой плавной мелодии.

– У тебя цветы в волосах? ― спросил неожиданно.

– Не живые. Флердоранж, ― улыбнулась я. ― Живые быстро теряют вид, а нам еще вечер в ресторане предстоит.

– А платье у тебя потрясающее. Особенно вырез на левом бедре, ― похвалил муж. Теперь уже муж. ― Мечтаю остаться с тобой наедине и снять с тебя всю эту соблазнительную упаковку…

Платье на мне было вечернее и потрясающе красивое: сливочно-белое, с серебристым отблеском, глубоким фигурным декольте, оно мягко подчеркивало талию, облегало бедра и струилось вниз до самых пяток.

– Придется подождать, ― засмеялась я тихо. ― Всегда говорила: свадьба ― это праздник не для молодоженов, а для их родственников.

– А знаешь, я рад, что мы с тобой подарили праздник моим родителям, ― уже серьезно отозвался Эдуард. ― Не так много поводов для радости я им давал…

– Уверена, что много! ― возразила я. ― Или ты думаешь, они не радовались твоим успехам?

– Мне казалось, что они ждут от меня чего-то другого, ― пожал плечами Эд.

– И чего же?

– Женитьбы, внуков…

– А я думаю, они просто хотели, чтобы ты был счастлив.

– Значит, сегодня я их желание выполнил! ― снова заулыбался Скворцов и, забыв о музыке, остановился и снова поцеловал меня ― сдержанно, но жадно.

Позже, в ресторане, мы целовались еще не раз. И просто так, и под крики горько. А когда Тамара с Тимофеем отправились танцевать, а Эд вместе со своим отцом ушли в мужскую комнату, чтобы освежиться, ко мне подсела поближе мама Вика. Моя новая свекровь. По ее взгляду я догадалась, что она собирается мне что-то сказать ― и невольно напряглась. Прошлый опыт подсказывал, что от матери мужа добрых слов ждать не стоит.

– Вижу, ты искренне любишь Эдуарда, ― начала Виктория издалека.

– Да, ― согласилась я.

– Знаешь, я уже и не надеялась когда-нибудь увидеть своего сына таким счастливым. Уверена, он тоже любит тебя ― так, как никогда и никого не любил.

Я растерялась и смутилась, опустила глаза, не зная, что ответить.

– Думаешь, я тебе сейчас наставления давать буду? Не буду, ― порадовала мама Вика. ― Взрослые люди, сами разберетесь, как жить.

Ах! Пусть бы она еще и сдержала это обещание! Мне стало стыдно за себя. За то, что я не способна вот так просто поверить в правильные и прочувствованные слова. Однако я видела, что это не все, что собиралась сказать моя новая свекровь. Подняла глаза на ее моложавое, утонченно-красивое лицо. Улыбнулась неловко.

– Я тебе другое хотела сказать, ― с некоторой заминкой произнесла Виктория.

– Что же?

– Ты стала спасением для нашего сына, Ника! ― мама Вика положила ладонь поверх моих пальцев, на пару мгновений сжала их ― и отпустила. ― Просто помни об этом, дочка.

– Это он меня спас… ― сквозь подступившие слезы выдавила я.

Виктория неожиданно потянулась, обняла меня.

– Значит, это судьба, ― шепнула сдавленно. На ее ресницах тоже дрожали слезинки.