Текст книги "Свет твоих глаз (СИ)"

Автор книги: Лека Лактысева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 21 страниц)

– Твоя собака ― ты и гуляй, ― все так же ровно и твердо заявила я.

Эд рвано выдохнул. Открыл рот, будто собираясь зарычать на меня, но вместо этого неверяще потряс головой и только спросил:

– Так, значит?

– Да, так. ― Я понимала, что провоцирую мужа, и делала это сознательно и преднамеренно. На войне все способы хороши.

Он растерялся, как мальчишка. Не привык Скворцов-начальник, чтобы с ним разговаривали в подобном тоне.

– Ты это нарочно, да? ― переспросил недоверчиво.

Я ответила молчанием. Оно, как известно ― знак согласия. Но Эду этого показалось недостаточно.

– Чего молчишь? ― он приблизился, встал возле дивана, нависая надо мной всем своим немалым ростом.

– Отрицать и подтверждать очевидное ― одинаково глупо, ― нашлась я с ответом.

Эдуард постоял, подумал.

– И что ― мне одному идти? ― выдавил, наконец.

Это означало, что я снова победила, и муж сдается.

– Можешь попробовать пригласить меня, ― разрешила снисходительно.

– Ладно, твоя взяла. Так ты пойдешь со мной?

Ну, зачтем как приглашение.

– Пойду. ― Вредничать дальше я не видела смысла.

Главного я уже добилась: Эд не просто уступил один раз. Мы оба понимали, что отказываться от еды и от прогулок с Найджелом я ему больше не позволю.

Стоило вывести Найджела во двор ― пес, забыв о воспитании, рванул к ближайшему кустику, да так энергично, что вырвал у Скворцова из рук поводок-трость и поволок его за собой с противным скрежетом и стуком пластика по асфальту.

– Замучился терпеть, бедняга, ― посочувствовала я парню, стоя возле мужа, но не рискуя взять его под руку.

Эдуард медленно обернулся на мой голос. Пожевал губами.

– О том, чтобы ты взяла меня под руку, я теперь тоже должен просить отдельно? ― спросил с непонятной интонацией.

– Мне показалось, что в последнее время тебя раздражают мои прикосновения, ― я не сумела скрыть обиду. ― Похоже, я стала тебе неприятна.

– Неприятна? Раздражают?! ― неожиданно взвился Эд, сделал короткий шаг, столкнулся со мной грудью, схватил меня в охапку. ― Сейчас я покажу тебе, как они меня раздражают!

Я запрокинула голову, чтобы увидеть лицо мужа, и тут же его ладони легли на мои щеки, а его рот жадно впился в мои губы.

– А-у-ымм! ― я подавилась какими-то словами, которые рвались с языка, захлебнулась в горячечной, нетерпеливой страсти Эда и тут же ответила на его поцелуй.

По телу обжигающей волной пронеслась эйфория: как же хорошо! Как я соскучилась по рукам любимого, по его телу, по сильным и одновременно бережным прикосновениям! Только бы он не останавливался!

43. Эдуард. Падение

День за днем, час за часом на протяжении последней недели я выжигал, вытравливал из своего сердца любовь. Убеждал себя, что сумею прожить без Вероники. Без ее легких шагов, низкого бархатного голоса, прохладных пальцев на моей коже. Без завтраков и ужинов, без тесного переплетения тел ночью.

Я знал, что обязан отпустить ее. Сделал все необходимые распоряжения, чтобы после развода она не осталась без жилья и без денег. Оставалась самая малость ― сказать самой Нике о том, что мы должны расстаться.

Зачем я вообще женился?! Ведь знал же, что не должен, не имею права… но пошел на поводу у чувств, у собственного эгоизма, позволил себе поверить, что зрение больше не ухудшится, что суррогатная мать родит нам с Никой детей, и у нас получится семья ― почти нормальная и обязательно счастливая!

И вот теперь ― платил по счетам. Отдирал себя от жены, с болью, с кровью. Каждый день обещал себе: сегодня. Я скажу ей сегодня. И каждый день не находил в себе сил открыть рот и произнести роковые слова. Рубил хвост не целиком, а по кусочку, и тонул в этой бесконечной агонии. Перестал есть, перестал спать. Отталкивал, обижал, пугал Нику в надежде, что она сорвется и заговорит о разводе сама. Ну не каменная же она? Не святая? Не станет бесконечно терпеть мою грубость и попытки нарваться на скандал?

Ника меня бросать не спешила. Похоже, такая мысль даже не приходила ей голову. Моя любимая вздыхала, страдала, плакала тайком, когда думала, что я не слышу… Боролась со мной ― за меня же. Я любил и ненавидел это ее благородство, эту безмерную преданность и неубиваемую любовь. А когда жена вдруг стала другой ― решительной, холодной, даже властной ― сорвался.

Пошел выгуливать вместе с ней Найджела ― совсем как в недалеком прошлом. Услышал, как она сомневается в том, что я хочу ее, и потерял голову. Схватил, сжал, мечтая впечатать ее в себя навечно, застонал, целуя, впивая и впитывая в себя ее запах, ее дыхание…

– Чувствуешь, как ты мне неприятна?! ― рычал во влажные губы и прижимал ее к себе все теснее и теснее. ― Чувствуешь, как я к тебе равнодушен?!

Ника лишь на мгновение напряглась, шокированная моим напором, а потом ответила ― не менее жадно и горячо. Ее доверчивость полоснула ножом по оголенным нервам. Как же так, родная? Что с твоим инстинктом самосохранения? Я целую неделю вел себя, как последняя сволочь, обижал и отталкивал тебя, а ты…

Кто бы знал, какого труда мне стоило оторваться от Вероники. Будь мы дома ― я не смог бы ее отпустить. Истосковавшееся по близости тело ломило. Болели все мышцы, а внизу живота словно вспух гигантский нарыв и посылал в позвоночник импульсы дергающей боли. Я знал: это только начало. Если… когда. Когда мы с Никой все же разведемся ― все станет намного хуже.

– Теперь забудь. ― Я резко отодвинулся, перехватил руки жены за запястья и убрал их от себя. Отвернулся, позвал. ― Найджел, ко мне!

Услышал шумное собачье дыхание и стук пластиковой рукояти поводка: преданный поводырь мчался на мой зов. Подбежал, ткнулся мордой в ладонь. Я потрепал мягкие плюшевые уши и нащупал поводок.

– Что это было? ― попыталась вернуть меня к выяснению отношений Ника.

Но я уже взял себя в руки. Кажется.

– Забудь, ― повторил непререкаемым тоном. ― Идем.

Вероника послушно подхватила меня под локоть и повела прочь со двора, через светофор, в парк. Она больше не пыталась заговорить, но и отпускать мою руку не спешила. Водила по кругу. Играла с Найджелом, бросая ему палку. Правда, без обычного задора и смеха. Через полчаса, по-прежнему не пытаясь заговорить, повела меня домой.

В квартире я быстро переоделся в домашнее и поспешил скрыться в кабинете. Мне предстояло убедить свое собственное тело, что близости не будет, что вспышка, которую я себе позволил, ― была совершенно неуместной. И что спать я буду вот тут, на диване. Потому что, если поднимусь в свою спальню, лягу в постель рядом с женой ― сорвусь окончательно и буду любить свою женщину всю ночь! До потери пульса и сознания. Пока не сдохну сам и не замучаю ее.

После того, что случилось во время прогулки, я ожидал, что Вероника, разобравшись с Найджелом, придет ко мне и потребует объяснений, но жена снова меня удивила. Потопталась на кухне. Судя по звяканью чашек ― пила чай. Потом ушла наверх. Я слышал ее шаги на лестнице. Ушла ― и наступила тишина, лишь слегка нарушаемая сопением Найджела, который незаметно подкрался и улегся на моих ногах.

Я сидел, слушал эту тишину и думал, что вот эта мертвая холодная пустота, словно я не только ослеп, но еще и оглох, ждет меня впереди. Месяцы, годы, десятилетия пустоты в четырех стенах, в клетке, которую я успел сделать золотой, но не успел наполнить жизнью. Слишком долго ждал и искал.

Ну почему Вероника встретилась мне только теперь?! И что она делает там, наверху? Почему ее совсем не слышно? Не могла же она лечь спать так рано!

Я нарочно заставил смартфон озвучить время. Убедился, что нет еще и одиннадцати ночи. Смутная тревога, круто замешанная на болезненном желании услышать голос Ники, ощутить ее близкое присутствие, заставила меня изменить собственным принципам, встать и отправиться на второй этаж.

В свою спальню я вошел на цыпочках. Свет в ней не горел, даже нижний. Это я различить мог. Наощупь добрался до собственной кровати, присел подле нее на корточки, положил руку на краешек и начал медленно ощупывать матрас. Вытянутая на всю длину рука встретила пустоту. Тогда я пересел на кровать, дотянулся аж до самой стены и убедился: Вероники на кровати нет!

– Ника? ― позвал шепотом, хотя прекрасно понимал, что ответа не услышу. ― Ника…

Покинув нашу спальню, я встал посреди коридора и прислушался: может, жена решила принять душ или ванну? А может, возится в одной из комнат, перестилая белье? Нет. Глупая идея. С чего бы ей ночью уборкой заниматься…

– Ника! ― снова шепнул я, словно опасаясь разбудить.

Придерживаясь за стену, побрел к спальне, которую Ника занимала раньше, до того, как мы поженились. Я не очень понимал, что ей там делать, но других идей, где ее искать, у меня не было.

Рука нащупала дверной косяк. Я остановился. Занес кулак, чтобы постучать в дверь. Не донес. Уронил руку. Даже если жена в своей спальне ― что я ей скажу? У меня нет права желать близости с ней. Не теперь, когда я собрался разводиться. Уткнулся лбом все в тот же косяк. В груди теснились, мешая дышать, ужас перед одиночеством, горечь предстоящей разлуки, тоска и еще куча всего ― непонятного, безымянного. Ресницы под повязкой увлажнились.

– Ника… ― протянул еле слышно, без надежды на ответ.

Даже если жена там, за дверью ― наверное, она спит или лежит и слушает музыку в наушниках. Или… не знаю. Но хочу быть там, с ней.

– Эд. ― Моей повисшей плетью руки коснулись прохладные пальцы. Голос жены донесся откуда-то снизу. ― Ты пришел…

Я перехватил ее ладонь и попятился на полшага.

– Ты что здесь делаешь? ― спросил неверяще.

– Сижу.

– На полу в коридоре?!

– Угу.

– Зачем? ― я перестал понимать, что происходит. Совсем.

– Не знаю. Надеялась увидеть, как ты поднимешься в свою спальню. Ты ведь уже неделю там не появляешься.

– А ты почему не там?

– Не могу там одна… без тебя. ― Ника встала, потянула меня за руку.

И я пошел за ней, потому что сопротивляться было за пределами моих сил. Послушно позволил снять с себя футболку и штаны. Повинуясь воле любимой, присел на край кровати. Она уселась мне на колени, обхватила за шею, прижалась ― кожа к коже, и я понял, что на ней нет вообще ничего.

Мои руки тут же зажили собственной жизнью: погладили гладкие бедра, проследили изгибы талии, добрались до груди.

Ника сама прижала к ней мои ладони, выгнулась, покачнулась…

– Только попробуй уйти, Скворцов! ― прошептала грозно. ― Только посмей меня оттолкнуть!

Я должен был это сделать. Обязан!

...и не смог.

Содрал гребаную повязку с глаз, чтобы не мешала. Зарылся носом в ложбинку между нежными полушариями. Отыскал губами уже затвердевшие чувствительные вершинки, сначала одну, потом ― вторую. Из груди против воли вырвался протяжный рык.

Слова вдруг забылись все разом, будто никогда не умел говорить. Остались только обрывки мыслей и рваные хриплые междометия. Я то выкрикивал их, то выстанывал, забывая дышать, содрогаясь от нестерпимой потребности целовать, терзать, пронзать собой покорное женское тело, так идеально совпадающее с моим собственным, будто нас создавали, как два кусочка единого пазла.

44. Вероника. Антресоль

Эд пришел! На второй этаж, в спальню. Сначала ― в свою, потом ― ко мне. Я ждала и не ждала, что это произойдет. Но, когда увидела его, от радости и облегчения растеряла способность говорить и двигаться. Только сидела и смотрела, как он бродит наощупь и шепотом повторяет мое имя. По щекам текли слезы. В горле першило. Все-таки муж любит меня! Его отстраненность, его враждебность ― все это напускное!

Сморгнув слезы, собравшись с силами, я схватила Скворцова за руку и уволокла в свою спальню. Он не сопротивлялся. Правда, потом, когда мы уже лежали, расслабленные, измотанные бурным единением, он попытался заговорить.

– Вероника, я не…

– Молчи! ― чутье подсказывало, что мне вряд ли понравится то, что я услышу. ― Все разговоры ― завтра.

Эд неохотно умолк. Поцеловал меня в ухо, прикрыл глаза и задремал. Я тоже уснула ― спокойно и глубоко. Так, как давно не спала!

Утром сбежала из кровати раньше, чем муж успел проснуться. Спустилась вниз, захлопотала над завтраком.

Эд спал дольше обычного. Только в начале девятого появился на верхней площадке лестницы ― с растрепанными отросшими волосами, со следом подушки на щеке.

– Ника? ― окликнул негромко. ― Ты почему не разбудила меня?

– Хотела, чтобы ты выспался. Спускайся. Завтрак на столе.

Муж вздохнул, покачал головой:

– Спасибо, но я бы хотел, чтобы ты выслушала меня…

– Выслушаю обязательно. Вот на прогулке и выслушаю.

Завтракал Эд без аппетита, но послушно съел все, что я ему подала ― омлет с овощами и сосисками, тосты с маслом и джемом.

Наконец, мы выбрались на улицу. Я ждала, что Скворцов начнет выяснять отношения прямо у подъезда, но он набрался терпения и молчал, пока мы не добрались до парка и не отпустили Найджела бегать.

– Теперь ты готова выслушать меня?

– Говори, ― неохотно разрешила я, внутренне подбираясь, будто готовилась к драке.

Готовилась не напрасно.

– Ника, я… сделал ошибку, за которую теперь придется расплачиваться нам двоим.

– И в чем ты ошибся?

– Я не должен был звать тебя замуж. Помнишь, ты спрашивала, зачем я вызвал консультантов по семейному праву?

– Да…

– Я сделал все, чтобы ты не осталась без жилья и без средств… чтобы у тебя была возможность путешествовать, отдыхать, строить свою жизнь ― без меня. Я прошу развода. ― последние слова Скворцов выдавил через силу и с такой гримасой, будто у него разболелись все зубы разом.

– Нет. ― Мне пришлось постараться, чтобы мой голос не дрожал и звучал спокойно и уверенно. Внутри все тряслось, а горло сводило от сдерживаемых рыданий. Идиот! Он правда решил, что я позволю прогнать себя? ― Можешь подавать в суд, Скворцов! И вызывать приставов, чтобы они выселили меня из твоей квартиры. По своей воле я никуда не уйду!

– Пожалуйста, Ника… ты не должна из-за меня гробить свою жизнь. Я хочу, чтобы ты нашла свое счастье…

– А если я уже нашла его, и другого мне не надо?! ― моя выдержка лопнула, как мыльный пузырь, и истерика, которую я старательно сдерживала целую неделю, выплеснулась наружу хриплым криком. ― С чего ты взял, что лучше меня знаешь, где и с кем я буду счастливой? Почему не позволяешь, чтобы решали за тебя, а сам берешься решать за меня? Сколько можно, Эд?!

Я выкрикивала эти вопросы и колотила кулаками по широкой груди мужа. Губы плясали, по щекам катились слезы, вязаная шапочка съехала с маковки и упала под ноги, порывистый февральский ветер тут же разворошил мои небрежно сколотые волосы, но мне было все равно.

– Ника…

– Что ― Ника? Ну вот что ― Ника?! Я тебе что ― игрушка? Захотел ― купил, захотел ― выбросил! С людьми так не поступают! Даже с наемными работниками! А тем более ― с близкими!

Скворцов не выдержал: обхватил мои кулаки широченными ладонями, принялся целовать костяшки замерзших пальцев.

– Это больно, я знаю. Мне тоже больно! Просто невыносимо… Но так ― правильно. Я не требую, чтобы ты согласилась прямо сейчас. Давай ты подумаешь пару дней, потом мы вернемся…

– Я все сказала! Мне нечего добавить! ― уже не прокричала, скорее, проскулила я. ― Ты ― упертый баран, который слышит только себя! Вбил в голову какую-то чушь… а о родителях ты подумал? О брате? Думаешь, они обрадуются, когда узнают, что ты меня прогнал и остался один?!

– Им придется смириться.

– Уверена: они не смирятся. Они будут на моей стороне, вот увидишь!

– И все же… два дня, Ника. Тебе нужно остыть и подумать…

Я только покачала головой, хотя знала, что Эд не увидит этого жеста. Ладно! Я потерплю два дня! Посмотрим, что он сделает, когда снова услышит от меня категорическое «нет»!

Не дождавшись новых возражений, Скворцов перехватил меня за плечи, обнял, и так и держал в охапке, пока не затрезвонил таймер в его смартфоне, извещая, что полчаса прошло, и можно вести Найджела домой. Я не пыталась оттолкнуть его. Грелась в родных руках и грела собой мужа, замерзшего за неделю одиночества, к которому он сам себя приговорил.

По возвращении домой Эд как всегда спрятался от жизни в своем кабинете. Я не стала выковыривать этого рака-отшельника из его норы. Хочет сидеть один и дальше упиваться своим горем ― пожалуйста! Но ― только до обеда.

У меня в планах была уборка. Нет, квартиру в целом убирали специалисты из клининговой компании, но вот в кладовую на втором этаже я их не пускала. Сама еще не успела изучить все ее уголки, полки, ящики и ― антресоли. Вот антресоли-то и числились в моих планах на этот день.

Я вооружилась ведром с водой, влажной тряпкой, щеткой с совком и табуретом. Перенесла все это в кладовку, влезла на табурет, открыла дверцы и принялась извлекать на свет божий коробки, полиэтиленовые пакеты, бумажные свертки. Впрочем, были там и более интересные вещи: пара фотоальбомов, гитара с растрескавшимся от времени лаком на деках.

Сложив все это богатство в углу у дверей, я взяла тряпку и снова полезла на табурет: надо же погонять вековые залежи пыли! Потянулась рукой к стене, нащупала еще один предмет: сложенную свободной бухтой веревку. Чтобы не спускаться лишний раз с табурета, стряхнула с нее пыль: все равно пол буду мыть, и повесила бухту себе на шею. Снова схватилась за влажную тряпку, и тут из глубин антресоли выбежал паук. Добежал до края, выпустил нить паутины и начал спускаться по ней вниз ― прямо мне в декольте!

Паук был огромный, с мохнатым телом и толстыми мохнатыми лапами.

Я завизжала, шарахнулась от него, сделала короткий шаг назад… нога встретила пустоту. Я взмахнула руками, табурет вывернулся из-под ноги, и я полетела спиной вниз.

Копчик! Локоть! Затылок! Боль!

Темнота…

45. Эдуард. Крик

Позвольте представиться: я ― Эдуард Евдокимович Скворцов, клинический идиот. Потому что только идиот после недели холодности и враждебности, которая должна была убедить жену в том, что я разлюбил, что больше не хочу быть вместе ― падает в постель и самозабвенно любит эту самую жену. Все насмарку! Все ― зря!

Пришлось менять тактику и пытаться уговорить Веронику развестись другими словами, не пытаясь отрицать своих чувств к ней. Ника меня честно выслушала ― как и обещала. А потом высказала все, что обо мне думает, и заявила, что избавиться от нее я смогу только силовым путем.

Эгоистичное чудовище в моей душе радовалось ее словам и требовало оставить все как есть. «Нас любят, нас хотят! ― твердило чудовище. ― Зачем же отказываться от такого счастья?» Ах, как же хотелось поддаться уговорам жены и этого махрового эгоиста! И все же я нашел в себе силы дать Нике еще два дня на раздумья.

Может быть, переспав пару ночей с идеей о расставании, с мыслью о том, что ее будущее в любом случае обеспечено, Вероника передумает и согласится оставить меня ради новой свободной жизни. Без гири на ногах. Без чемодана без ручек, который и нести не слишком удобно, и бросить жаль.

Оставалось только как-то пережить эти два дня. Еще сорок восемь часов мучительной неизвестности. Две тысячи восемьсот восемьдесят минут над бездной, на тонком канате надежды в плотном тумане отчаяния.

Ничего, я мужик. Я справлюсь.

После разговора я сбежал к себе в кабинет, включил ― впервые за несколько дней ― компьютер, попытался вникнуть в озвучиваемые механическим голосом новости. Понял, что стараюсь напрасно. Голова была занята совсем другим.

Неверные интонации и слишком уж ровная, безэмоциональная компьютерная речь раздражала. Особенно теперь, когда привык, что письма и статьи в последнее время мне читала жена. Ее можно было остановить, переспросить, даже обсудить с ней что-то, а потом вернуться к месту, на котором остановились, и читать дальше ― вместе. Компьютер так не может и вряд ли когда-нибудь научится. А потому ― пусть молчит. Уж лучше и дальше сидеть в тишине!

Тишина продлилась недолго.

Сверху, со второго этажа, донесся истошный визг, в котором я с трудом узнал голос Ники. Почти сразу после визга раздался грохот падения чего-то тяжелого, а потом все стихло ― там, наверху. Зато вскочил и залаял Найджел. Я слышал призывные нотки в его тяжелом, солидном «гав, гав!»

– Иду, иду! ― успокоил парня, выбрался из-за стола и пошел к дверям.

На ходу коснулся дверного откоса, развернулся так, чтобы наверняка не промахнуться мимо лестницы, и быстро преодолел вслепую еще несколько метров. Вытянутая вперед рука нащупала перила. Высоту ступенек ноги помнили отлично, так что по лестнице я взобрался довольно быстро, но Найджел меня все равно опередил.

Как только я оказался на втором этаже, мой умный пес побежал куда-то вперед и стал призывно лаять, подсказывая, куда идти.

Я поспешил на его зов, кончиками пальцев слегка касаясь стены, чтобы не потерять ориентиры. Судя по тому, что я миновал две закрытых двери, Найджел призывал меня в самый конец коридора, где по левой стороне обнаружилась приоткрытая дверь, ведущая в кладовку.

Лабрадор проник в это тесное помещение и жалобно заскулил. У меня оборвалось сердце.

– Ника?.. ― позвал я.

Жена не ответила. Только Найджел запищал еще жалобнее и тоньше.

– Ника! ― я двинулся вдоль стены по периметру, сделал пару осторожных шагов и запнулся обо что-то мягкое.

Присел, ощупал препятствие и с ужасом осознал, что это ― тело моей жены! Безвольное, неподвижное тело.

Получается, Ника упала? Но откуда? И если потеряла сознание ― значит, сильно ушиблась? Я быстро заскользил руками от бедра, которое нащупал первым, вверх: первым делом нужно обследовать голову!

Пальцы ощущали упругость и тепло под тонкой тканью одежды. Живот, ребра, грудь, шея…

Что?..

Веревка?

Откуда у жены на шее веревка?!

Она что ― решила расстаться с жизнью?

...из-за меня?

Нет! Нет-нет-нет! Не верю! Она не могла!

…но веревка под моими пальцами и неподвижное тело Ники словно кричали мне: могла! И сделала!

– Ника-а-а! ― я взвыл не хуже Найджела. ― Что ты натворила, Ника-а-а!

Забыв об осторожности, схватил жену за плечи, приподнял, и ее голова бессильно запрокинулась назад, затылком упираясь в мою ладонь.

Снять веревку… я должен снять веревку!  Вдруг еще не поздно, и я сумею… дыхание рот в рот, массаж сердца… я же все это умел и разучиться не мог!

Веревка снялась неожиданно легко ― она лежала на плечах жены в несколько витков, но свободно. В тот момент я был не в состоянии осознать, что это значит. Просто откинул моток прочь. Проклиная все на свете, снова уложил Нику на пол, сделал пару толчков в грудь, потом набрал побольше воздуха в легкие, склонился к губам жены, зажал ей нос, зафиксировал подбородок, прижался ртом к ее рту…

– А-а-фрр-фухх! ― жена мотнула головой, вырываясь из плотного захвата моих рук.

Задышала часто, со всхлипом.

– Ника? Ника! Говори со мной! Отвечай! Сейчас же! ― я снова схватил ее в охапку, прижал к своей груди, баюкая, как дитя. ― Зачем ты, родная? Как тебе такое в голову пришло? Прости меня! Прости! Я больше ни слова не скажу! Хочешь жить со мной ― живи! Только не делай так больше!

Я говорил, говорил, целуя лицо Вероники, ловя губами трепет ее ресниц, смаргивая слезы, сглатывая горечь в горле, раскачиваясь, будто маятник, и не смея остановиться, словно от этого зависело, будет ли она дышать…

– Скворцов… Эд! ― голос Вероники, хриплый, сдавленный, прозвучал в моих ушах самой лучшей музыкой. ― Прекрати меня трясти! Укачивает…

Облегчение волной растеклось по телу. Мышцы тут же превратились в кисель. Руки ослабели, и я почти уронил голову Вероники себе на бедро. Сделал несколько глубоких вдохов, борясь с рвущимися из груди рыданиями. Я ― мужик. Я не имею права истерить!

Провел подушечками пальцев по лицу жены. Потрогал подрагивающие ресницы, трепещущие крылья носа, сжатые плотно губы…

– Живая! Ты ― живая!..

– Чудом, ― в голосе Вероники появились ворчливые нотки. ― Проклятый паук! Надо же мне было с табурета сверзиться! Затылок ломит…

– Паук? Какой, ради всего святого, паук?! ― я перестал понимать, что происходит и о чем говорит жена.

– Мне бы примочку холодную на затылок… пусти меня, медведище! Пойду на кухню, лед приложу, ― Ника мой вопрос проигнорировала.

– А ты дойдешь? Погоди! Помогу! ― я встал сам, помог подняться Нике.

Как два контуженных солдата, пытающихся выбраться с поля боя, мы в обнимку, держась за стены, побрели на первый этаж.

Вероника добралась до холодильника, вынула что-то из морозилки, потом уселась на диван и выдохнула:

– У-у! Хорошо… вот это я приложилась…

Я наощупь нашел стакан, налил в него ледяной воды из-под крана. Отнес Нике, присел возле нее на диван.

– Так ты объяснишь мне, что произошло? ― спросил требовательно.

– Убиралась на антресолях, увидела паука ― огромного! Отшатнулась и свалилась с табурета, ― коротко, то и дело запинаясь и отхлебывая воду, отчиталась жена.

– А что у тебя на шее делала веревка?! ― я по-прежнему не мог сложить два и два. Мне казалось, что Ника пытается скрыть от меня неудачную попытку расстаться с жизнью

– Веревка? ― Вероника запнулась, будто припоминая что-то незначительное, что почти выпало из памяти. ― А! Была веревка. Там, на антресолях. Мне было лень спускаться с табурета, и я повесила ее на шею.

Неужели правда? Я потер виски. Решил, что знаю способ выяснить, лжет мне жена или нет.

– Я позвоню брату. Пусть приедет, осмотрит тебя, как только сможет. Или вызовем скорую? ― беспокойство не отпускало.

Только теперь, подержав на руках вялое безжизненное тело любимой женщины, я понял, насколько она мне нужна. Как много она значит в моей жизни. Я в самом деле собирался ее отпустить и жить, не зная, где она и что с ней? Не имея возможности услышать ее голос, убедиться, что она вообще существует? Похоже, я сильно переоценил себя и свои силы...

– Не надо скорую. И Тима не беспокой почем зря.

– Не обсуждается! ― я пошел в кабинет, нащупал на столе смартфон, вызвал номер брата.

Тим пообещал приехать после пяти часов ― у него была обычная дневная смена.

Немного успокоившись, вернулся в гостиную.

– Ника… ― позвал тихо.

– Мм?

– Не уходи от меня. Никогда!

– Знала бы, что мне следует покалечиться до потери сознания, чтобы услышать от тебя такие слова ― давно бы это сделала! ― хихикнула Вероника и тут же охнула. ― Ай! Голова… Скворцов, я понимаю, ты о серьезном, но я сейчас не в состоянии. Давай позже отношения выясним, а?

Я вдохнул ― и длинно выдохнул. Добрался наощупь до дивана. Сел, уперся локтями в колени и обхватил голову руками. Меня разрывали эмоции ― от радости и облегчения до злости и негодования. И одновременно накрывало пониманием: это и есть жизнь. Рядом с Никой я всегда живой. Без нее ― тоже живой... труп. Без цели, без смысла, без чувств и желаний. Хорошо, что она отказалась разводиться...