Текст книги "Операция "Альфа""

Автор книги: Ле Тян

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 17 страниц)

4

Подполковник Фонг неторопливо шел по тротуару, рассеянно глядя на поток пешеходов и транспорта, обычный для сайгонских улиц в этот предвечерний час. Много сил он положил на то, чтобы выработать походку, как у американского генерала Макартура, насмешливый взгляд, как у английского генерала Монтгомери, столь же подчеркнуто аккуратный стиль в одежде, как у французского генерала Де Линареса, и дерзкий, независимый вид, как у Нгуен Као Ки. Он был твердо убежден, что через пять-шесть лет непременно станет генералом, поэтому нынешние тренировки казались ему весьма своевременными.

От его дома до места службы было почти три километра, но дважды в день он проделывал этот путь пешком. Он боялся располнеть – несмотря на его тридцать три года у него уже намечалось брюшко. Если дать себе поблажку, то к тому времени, когда ему присвоят генеральское звание, он так располнеет, что все его нынешние тренировки перед зеркалом пропадут впустую! Но, как говорится, чем длиннее пояс, тем короче жизнь. Конечно, ограничив себя в еде, можно было бы стать стройнее, но всякий раз он не мог удержаться от искушения вкусно поесть. Тогда он закуривал сигару и выпивал чашечку крепкого кофе, с грустью размышляя над своей пагубной слабостью.

Неожиданно к нему подошел незнакомый, хорошо одетый мужчина, вежливо поклонился и произнес:

– Господин подполковник, господин Стивенсон ждет вас у себя. Соблаговолите сесть в машину.

Фонг, стиснув зубы, попытался собраться с мыслями. Ловушка, подстроенная вьетконгом! Кто такой Стивенсон? Бдительность прежде всего! А если это не ловушка и кто-то из американских советников действительно желает переговорить с ним? В таком случае, отказываться неучтиво, кроме того, его могут счесть трусом. Нет, надо сесть в машину, но быть начеку!

Он изобразил вежливую улыбку, кивнул и пошел к машине вслед за незнакомцем. Открыл машину и, согнувшись, проскользнул на заднее сиденье. Правая рука незаметно потянулась к икре правой ноги, к спрятанному там пистолету. Движение было таким отточенным, что незнакомец не должен был ничего заметить.

Левой рукой он снял фуражку, положил ее на колени и под ее прикрытием ловко переложил пистолет из правой руки в левую. Слегка расставил ноги, левую придвинул вплотную к дверце автомобиля. Если человек, сидевший рядом, предпримет какие-либо действия, то правой рукой он немедленно даст ему отпор, левой быстро выстрелит и тут же легко выскочит из машины.

Машина между тем свернула с проспекта на небольшую улицу, которую – это Фонг хорошо знал – отвели специально для американцев и которую открыто и тайно ночью и днем охраняла американская военная полиция. Он облегченно вздохнул, постаравшись не утратить надменного выражения лица. Машина въехала под арку высоких ворот и покатилась по усыпанной гравием дорожке прямо к дому в стиле фермы, расположенной где-нибудь на французском юге.

Незнакомец поспешно вышел из машины, обогнул ее и открыл перед Фонгом дверцу. Фонг молниеносно переложил пистолет из левой руки в правую и спрятал его на прежнее место.

Следом за незнакомцем он прошел в гостиную.

– Господин советник, подполковник Фонг прибыл, – сказал незнакомец по-английски.

Стивенсон поднялся, сделал шаг навстречу, пожал Фонгу руку, улыбнулся и кивком отпустил провожатого.

– Садитесь, подполковник, прошу, – указал Стивенсон на один из стульев.

Стивенсон некоторое время молча разглядывал Фонга, потом произнес:

– В этот час гурманы-французы пьют аперитив перед ужином. Как вы на это смотрите?

– Госполин советник, я считаю, что во всем, что касается приема пищи, французы достойны подражания.

Стивенсон улыбнулся, кивнул и разлил вино по бокалам.

– Курите, подполковник. А вы хорошо говорите по-английски. Я знаю, что Тхиеу много раз использовал вас как переводчика во время своих конфиденциальных переговоров с Уэстморлендом. И вообще мне много говорили о ваших способностях. Говорили также, что с шестьдесят второго года вы каждые пятнадцать месяцев регулярно получаете повышение и у вас есть шансы дослужиться до генеральского чина. Я знаю вьетнамский, хотя и не очень хорошо, но все же достаточно, чтобы беседовать с полковником Винь Хао, потому что его английский ниже всякой критики. Вьетнамский язык хорош, но думаю, что он все же не передаст все оттенки предстоящего нам с вами разговора. Как ваше мнение?

– Господин советник, прежде всего, я хотел бы сказать, что вы совсем захвалили меня. Я лично нахожу свои способности весьма средними. Что же касается английского, то я полностью с вами согласен – он больше подойдет для нашей беседы. И вообще, это язык, на котором говорят во всем мире…

– Еще раз должен похвалить ваш английский, подполковник. Но простите меня, увлекшись беседой, я совершенно забыл о самых элементарных вещах, с которых следует начинать знакомство. Вы, несомненно, хотели бы знать, кто такой Стивенсон и для чего этот Стивенсон пригласил вас сюда, не так ли?

– Господин советник, вы просто читаете мои мысли…

– Стивенсон – это «глаза и уши Америки», то есть ваш коллега. Меня послал сюда сам Джонсон, чтобы изменить существующую ситуацию в нужном нам направлении. Это важно как для предвыборной компании президента, которая состоится в будущем году, так и для наших с вами военных и политических успехов в ближайшие годы. Мне нужен толковый сотрудник.

Он взглянул прямо в лицо Фонгу и повторил:

– Мне нужен толковый сотрудник, способный человек. Необходимо реорганизовать стратегическую разведку Южного Вьетнама, дабы она могла справиться с возложенными на нее задачами.

Стивенсон поднялся, наполнил бокалы. Фонг держался спокойно, хотя мозг его работал очень напряженно. «Этот американец, – думал он, – определенно решил прощупать меня. Я слышал о том, что к нам прислали разведчика международного масштаба, не тот ли это человек? Если это так, то сейчас весьма подходящий случай продемонстрировать свои способности. Однако подождем, пока он не выложит все карты. Спешка таком деле только вредна».

– Подполковник, что вы можете сказать о полковнике Винь Хао?

– Господин советник, полковник Винь Хао убежденный антикоммунист, ему очень доверяет президент.

– Однако он не обладает теми качествами, которые необходимы, чтобы перестроить работу стратегической разведки в соответствии с моими планами! – строго сказал Стивенсон, перебивая Фонга. – Подполковник, осторожность весьма ценное качество. И все же нужно уметь рисковать, иначе упустишь подходящий случай. Я два раза беседовал с Винь Хао и оба раза остался недоволен им. Кроме того, он северянин. В той или иной степени все они невидимыми нитями привязаны к своей бывшей родине. – Он пожал плечами. – К тому же большинство из них прошли выучку у французов. У нас же совсем иные методы. Поэтому мне хотелось бы проследить за тем, как он работает. Не для того, конечно, чтобы испытать его преданность, а чтобы выяснить его возможности, так сказать, его уровень. Я привык поручать своим сотрудникам дела, соответствующие их возможностям. Человек преданный, но неспособный годится лишь на то, чтобы быть часовым! Вы не хотели бы помочь мне в этом деле?

– Господин советник, я буду счастлив помогать вам, что бы вы мне ни поручили.

– На совещании, которое состоится у вас завтра утром, я разрешил полковнику Винь Хао… – Стивенсон снова посмотрел прямо в глаза Фонгу и продолжал с нажимом: – Я разрешил полковнику Винь Хао сообщить наиболее доверенным лицам некоторые сведения особо секретного свойства, касающиеся ближайших намерений Соединенных Штатов в войне во Вьетнаме. Я хотел бы знать все, что скажет Винь Хао, а также все, о чем будут говорить присутствующие на этом совещании офицеры.

– Господин советник, я уже понял, что должен делать.

– Вот, подполковник, возьмите это, – Стивенсон открыл небольшую пластмассовую коробочку и вынул какой-то круглый и блестящий предмет, похожий на пуговицу. – Очень точный механизм, может работать непрерывно в течение трех часов и способен записывать звуки силою в пять децибел в радиусе тридцати метров. Вы можете спрятать его в галстук или положить в нагрудный карман, эта штука очень удобная в обращении. Чтобы он заработал, достаточно чем-нибудь острым легонько сдвинуть вот эти кнопки навстречу друг другу. Запишет абсолютно все, что будет говориться на этом совещании, на которое, я полагаю, вас непременно пригласят. Завтра во второй половине дня передадите эту штуковину человеку, которые остановил вас сегодня на улице и привез сюда; встреча на том же самом месте. А сейчас он отвезет вас домой. Отныне вы все дела будете улаживать с ним, если, конечно, не последует приглашения от меня. Надеюсь, вы поняли: о сегодняшнем разговоре никому ни слова.

Стивенсон поднялся и с улыбкой протянул Фонгу руку:

– До свидания, подполковник.

– До свидания, господин советник.

Машина серого цвета отвезла Фонга туда, где час назад остановил его незнакомец. Тот все так же молча сидел рядом, а когда машина остановилась, поспешно вышел и услужливо открыл перед Фонгом дверцу.

– До свидания, подполковник, – вежливо наклонил голову он. – Надеюсь, что мы с вами будем тесно сотрудничать. В следующий раз, когда будете садиться в эту машину, не доставайте пистолет!

Он улыбнулся, вежливо простился и захлопнул дверцу прямо перед носом растерявшегося от неожиданности Фонга, который еще долго остолбенело смотрел вслед удаляющейся по проспекту серой машине.

5

Капитан Хоанг повернулся на левый бок. Он проснулся уже давно, но вставать не хотелось. Взглянул на часы, стоявшие на японском столике, похожем на распускающуюся хризантему. Шесть часов восемь минут. «Все равно уже не заснешь. Сегодня, наверное, будет еще жарче, чем вчера… Встать, встать, принять душ и завтракать», – подумал он, но продолжал лежать, лениво прикрыв глаза.

Вчера вечером он лег очень поздно, после небольшой дружеской вечеринки, на которой, впрочем, пришлось довольно много выпить, и сегодня у него побаливала голова. Вообще-то он один мог осилить бутылку бренди, однако на всех вечеринках предпочитал пить весьма умеренно. Если же его побуждали пить еще, он прикидывался пьяным, умышленно играя роль пьяного среди действительно пьяных, но претворявшихся трезвыми людей. «И так каждую субботу! Весьма возможно, что то же самое мне предстоит и сегодня. Ну и пусть, лишь бы только это шло на пользу делу…» – подумал он не открывая глаз.

Но тут же, сделав над собой усилие, капитан поднялся, нашел ногами домашние сандалии и прошел в ванную.

Он предпочитал не жить в офицерских казармах, а снимать две небольшие комнатки в частном доме. Передняя комната служила гостиной, задняя – спальней, из нее был вход в ванную. «Молодому капитану, здоровому, в расцвете сил и к тому же неженатому, приличествует жить именно так», – частенько поговаривал он знакомым, многозначительно при этом подмигивая.

Позавтракав, он запер дверь гостиной, потом запер дверь, соединяющую обе комнаты, достал с книжной полки, подвешенной у кровати, небольшой томик, на переплете которого было написано «Астрология», и открыл его на сорок третьей странице. Поглядывая на строчки книги, он стал писать пятизначные цифры на маленьком листке бумаги. Затем достал портативный магнитофон, вставил новую кассету, установил скорость вращения шесть с половиной оборотов в минуту. Взяв в правую руку небольшую алюминиевую трубку, а в левую магнитофон, принялся, постукивая трубкой по столу, записывать шифровку. Отстучав ее два раза подряд с интервалом в две минуты, он вновь включил магнитофон, чтобы проверить, все ли правильно записано. Затем установил обычную скорость вращения и поверх свежей записи сделал другую – записал музыку, которую по воскресным утрам передавало сайгонское радио. Если случится непредвиденное и кассета попадет в руки врага, до шифровки добраться будет нелегко.

Листок с цифрами он сжег, на столе навел обычный порядок, а магнитофонную кассету положил в левый нагрудный карман, туда, где лежал специальный пропуск, выдаваемый только тем офицерам, которым по долгу службы необходимо было посещать президентский дворец. Потом приколол на грудь с левой же стороны, вплотную к лацкану мундира, большую, чуть ли не с блюдце, круглую металлическую бляху: широкий обод из красной меди с выгравированными по нему черепахами, вплотную к нему изнутри еще один широкий обод, составленный из восьми черно-черно-белых триграмм[24]24
  Каждая триграмма представляет собой комбинацию из цельных и прерывистых линий, взятых из древнекитайской гадательной книги «Ицзин»; восемь триграмм – полный набор, используемый для гадания.


[Закрыть], и в центре – голова тигра, тоже из красной меди. Американцы навешивали на себя множество самых разных талисманов – клыки и кости тигра, головы змей, чертиков из слоновой кости, втридорога купленных в Таиланде и Малайзии. Офицеры республиканской армии охотно подражали этой моде. Хоанг, чтобы не выделяться среди остальных, носил на груди эту тяжелую бляху. Одного только не знал никто: обод из восьми черно-белых триграмм был весьма искусно составлен из восьми пластинок магнита. В случае опасности Хоангу достаточно было достать из кармана пропуск вместе с приложенной к нему сзади кассетой и, четким, отработанным движением отдавая его, прикоснуться кассетой к бляхе – все нанесенное на ленту мгновенно путалось, а восстановить записанное не было уже никакой возможности.

Он подозревал, что его вчерашние собутыльники вот-вот зайдут за ним, и поэтому приготовился к прогулке заранее, с усмешкой думая о том, что, чем более бесшабашный образ жизни он будет вести, тем меньше навлечет на себя подозрений.

А пока капитан включил приемник, настроил его на сайгонскую волну, закурил, откинулся на стуле и положил ноги на стол, наблюдая за колечками дыма, тающими перед глазами…

В шестьдесят первом году, когда ему был двадцать один год, он с легкостью сдал экзамен на бакалавра и сразу же написал прошение о приеме в офицерское училище, подсчитав, что степень бакалавра в лучшем случае может обеспечить ему в каком-нибудь учреждении место секретаря с зарплатой, составляющей всего треть от зарплаты младшего лейтенанта. А ему хотелось иметь достаточно денег, чтобы мать и младший брат, которые жили в Митхо, не тряслись над каждым донгом. К тому же степень бакалавра давала только временную отсрочку от призыва в армию, и он рассудил, что, чем быть солдатом, лучше добровольно выучится на офицера.

Он всегда чурался всяких разговоров о политике, считая, что его дело только хорошо учиться и что интеллигент должен стоять вне политики. Такие слова, как «вьетконг», «сопротивление», были для него некоей темной силой, которая одновременно внушала и суеверный страх, и желание понять ее. Случалось, что мать начинала рассказывать о солдатах Хо Ши Мина, но он обрывал ее – ведь солдаты Хо Ши Мина теперь на севере, про вьетконговцев же и радио, и печать в один голос говорят, что это смутьяны, грабители и убийцы…

Его прилежание и весьма смутные познания в области политики помогли ему с отличием окончить офицерское училище в Далате: в начале шестьдесят третьего года он получил звание младшего лейтенанта. Затем его в составе группы других младших офицеров направили на учебу в Соединенные Штаты.

Лекции по психологической войне, противопартизанской борьбе и методам разведработы выработали у него привычку молчать, никогда ни словом, ни делом не проявлять своих истинных чувств. Но одновременно они вызвали и жгучее желание понять, что же все-таки происходит на его родине и как соотносится с этим все то, чему его обучают.

«Революционный переворот» первого ноября шестьдесят третьего года ошеломил его. Все во что он еще верил и что казалось ему таким стабильным, в один миг разлетелось вдребезги. Вся грязь выплыла наружу. Президент Зьем, которого раньше величали «борцом, вождем, национальным героем», теперь был заклеймен как «мясник, диктатор, тиран»…

Потом генерала Миня сверг генерал Кхань, генерала Кханя свергли Ки и Тхиеу[25]25
  После свержения Нго Динь Зьема в результате заговора генералов при пособничестве ЦРУ власть захватил генерал Зыонг Ван Минь; до августа 1964 года он занимал пост главы государства, после чего был свергнут генералом Нгуен Кханем, ставшим президентом республики. В июне 1965 года последовал новый переворот, и власть перешла в руки Нгуен Као Ки и Нгуен Ван Тхиеу.


[Закрыть].

Одна группировка ругала другую, и каждая как могла поносила Нго Динь Зьема. А Нго Динь Зьем между тем был первым президентом, наиболее надежным и самым способным из всех, кого американцы поставили в Юго-Восточной Азии, так, по крайней мере, утверждалось в тех лекциях, которые Хоангу читали в военном училище.

«Кто же тогда я сам, самостоятелен ли я или всего-навсего орудие в руках других? Где мое место? Кого буду ругать я, а кто будет поносить меня? Против кого я стану сражаться, и кто будет сражаться против меня? Нет, на все эти вопросы, сидя здесь, в Америке, ответа на получишь. Нужно вернуться домой и увидеть все своими глазами. А пока лучше всего держать ухо востро и рот на на замке – постараться не дать себя обмануть и в то же время не дать себя ни в чем заподозрить, – думал Хоанг, – вести себя так, чтобы никто не догадался о моих истинных чувствах».

И на этот раз училище он закончил с отличием, получил звание лейтенанта и был назначен офицером связи при военном кабинете президента.

На родину он вернулся в начале шестьдесят пятого, как раз когда американцы и их союзники начали стягивать свои силы во Вьетнам. Ему дали несколько дней отпуска, и он побывал дома, проведал мать и братишку, с горечью отметил, как постарела мать. Он решил, что будет всемерно помогать своим и мать сможет немного отдохнуть. Однако из разговоров с ней он с удивлением понял, что она неодобрительно относится к его карьере и даже как будто недовольна им. В разговоре она упорно повторяла одно и то же: «От судьбы не уйдешь. Раз ты выбрал военную карьеру, другого теперь тебе не остается. Об одном только молю – не совершай безнравственных поступков. В нашем роду этим себя еще никто не запятнал». Смысл этих слов матери он понял гораздо позже.

Его младшему брату было всего одиннадцать лет. Хоанг с удивлением заметил, что мальчик подошел к нему лишь после того, как он снял военную форму и переоделся костюм, который носил еще до училища. Он обнял брата, прижал к себе, тот, тронутый лаской, застенчиво заулыбался, но тут же спросил: «Почему ты нанялся служить к американцам, а не пошел их бить?» Хоанг внимательно посмотрел на братишку, которого нянчил, когда тот был совсем еще малышом. Сейчас в его глазах было нечто такое, от чего Хоанг поежился: в них стояла глубокая грусть и требовательное ожидание ответа. Что же такое успел увидеть этот мальчуган, отчего глаза его сделались глазами маленького старичка?

В Сайгон Хоанг возвращался, обуреваемый сомнениями. Очень скоро он понял, что его должность офицера связи сплошная фикция. Президент Тхиеу увлекался физиогномикой[26]26
  Физиогномика – учение о выражении характера человека в чертах лица и форме тела.


[Закрыть]. Лицо Хоанга показалось ему приятным. Кроме того, личный гадальщик президента предсказал, что раз Хоанг родился в один день с президентом, значит, ему суждено стать «дублером, платящим жизнью» за президента, в случае если тот попадет в опасную ситуацию. Поэтому именно Хоангу всегда выпадала честь относить сообщения отдела стратегической разведки в военный кабинет президента, а также открывать президенту или начальнику военного кабинета дверцу машины, стоя навытяжку под нацеленными на высоких персон объективами.

В Сайгоне он получил ответы на те вопросы, что не давали ему покоя все два года учебы в Соединенных Штатах. Он понял, что в его страну пришел агрессор и он, Хоанг, состоит на службе у этого агрессора и у тех, кто продал родину.

Тут-то и стали ему ясны слова матери – надев эту форму, он тем самым уже совершил безнравственный поступок.

«Почему ты нанялся служить к американцам, а не пошел их бить?» – так спрашивал брат. Он, Хоанг, трус, презренный трус. Он не забудет, каким пыткам подвергали одного молодого вьетконговца. Парню было не больше восемнадцати, он участвовал в нападении на аэродром в Бьенхоа, был ранен в ногу и отстреливался до последнего патрона, пока не потерял сознание. Хоанг увидел его уже в военной полиции и удивился: на лице парнишки не было и тени страха. Хоанг внутренне восхитился им, отчетливо сознавая, что сам на такое не способен. Врезалось в память и другое: большая фотография, запечатлевшая опустошенную, без единого человека, без единого деревца и кустика землю. Под фотографией стояла подпись: «Что это? Лунный пейзаж? Нет! Здесь пролетели «летающие крепости», бомбардировщики B-52!» Как можно выжить в таких условиях, не говоря уже о том, как можно решиться противостоять подобному сверхсовременному оружию? Ведь ему, по роду его службы, как никому другому, хорошо известна та мощь, которую американцы обрушили на его маленькую страну. Кто же в силах ей противостоять? Возможно ли это вообще? И о какой победе над ней можно мечтать?

Он лично хотел только одного – поскорей бы кончился весь этот кошмар. Тогда он сбросит с себя военную форму, найдет какое-нибудь мирное занятие, поселится вместе с матерью и братом. По вечерам их семья непременно будет собираться вместе, братишка станет готовить уроки, мама – отдыхать, а он тихо наслаждаться семейной идиллией. Но пока об этом нечего было и мечтать.

Так он и жил – никто не догадывался о том, что у него на душе, внешне это был спокойный, исполнительный офицер, получавший одни похвалы за свою безупречную службу.

Но однажды произошло нечто, коренным образом изменившее весь ход его жизни. Он навсегда запомнил этот день – это случилось в начале апреля шестьдесят пятого года.

…Он только что получил от майора Зи карту района Б, на которую были нанесены координаты запеленгованных радиопередатчиков нескольких полков вьетконга. Положив карту на стол и мельком глянув на нее, он вышел из кабинета, чтобы найти подполковника Де и взять у него недельную сводку. В комнату он вернулся не через главный вход, а через боковой, соединяющий ее с коммутатором. Открыв дверь, он остолбенел: Фук, их уборщица, сейчас стояла спиной к нему, наклонившись над столом, и внимательно изучала карту. Его охватила нервная дрожь, ноги чуть не подкосились от страха, и когда Фук, почувствовала на себе его взгляд, оглянулась и посмотрела ему прямо в глаза, в горле у него пересохло, и он сумел выдавить из себя только хриплое «Вон!».

Пошатываясь, вошел он в кабинет, тяжело опустился на стул и долго сидел, подперев руками голову и глядя прямо перед собой широко открытыми, невидящими глазами.

Господи! Неужели вьетконговцы проникли даже сюда? Фук, скромная, тихая женщина, каждое утро смиренно и униженно приветствующая всех, начиная от стоящего на часах солдата, на самом деле агент вьетконга? Когда обмывали его производство в капитаны, он собрал все, что осталось после небольшой пирушки, завернул прямо в скатерть и отдал Фук, чтобы она отнесла своим детям. Как она тогда покраснела и как униженно благодарила, желая новоиспеченному капитану всяческого благополучия. И эта Фук работает на разведку вьетконга! Как ему поступить? Вызвать военную полицию и арестовать ее? Но момент уже упущен! Теперь она будет все отрицать… И потом, может быть, она не одна, кроме нее здесь есть и другие? Тогда с его стороны это просто опасно, неосмотрительно. Но не сообщить, значит сделаться ее пособником! Так ведь и это опасно!

Он долго и мучительно искал выхода из создавшегося положения и не мог его найти. Так ничего и не придумав, капитан положил карту в конверт, тщательно запечатал и отнес в канцелярию военного кабинета президента. Его растерянное лицо и отрывистая, нечленораздельная речь немало удивили знавших его офицеров: не иначе как получил за что-нибудь взбучку от начальства, решили они.

После мучительных размышлений, не оставлявших его весь день и весь вечер, он пришел к решению: ничего никому не говорить, но добиться – уговорами, а если понадобиться, то и угрозами, – чтобы Фук немедленно прекратила эту опасную игру. «Надо постараться сделать так, чтобы ей повысили зарплату, наверняка она пошла на такой риск ради денег. А я, таким образом, и безнравственным поступком себя не запятнаю, и не окажусь втянутым в эту авантюру», – подумал он, и оттого, что решение было найдено, на душе у него стало легче.

На следующее утро, дождавшись, пока Фук, подметавшая коридор, окажется поблизости от его кабинета, он выглянул за дверь и позвал:

– Фук, зайдите ко мне, хочу вас кое о чем попросить…

Он сидел, откинувшись на спинку стула и вертя в пальцах кусок отсвечивающего всеми цветами радуги горного хрусталя, которым он обычно прижимал бумаги на столе. Он предполагал, что в его кабинете может быть установлено подслушивающее устройство, и потому заранее обдумал свой разговор.

Не дойдя метров двух до стола, Фук остановилась, низко опустив голову. В одной руке у нее был веник с длинной ручкой, другой она нервно теребила висевшее на груди маленькое распятие.

«А ведь она еще молода и не лишена привлекательности», – подумал Хоанг и постарался придать своему лицу как можно более суровое выражение.

– Чем занимается ваш муж, Фук, и какого возраста у вас дети?

– Господин капитан, мой муж был солдатом республиканской армии, но после ранения его демобилизовали, и теперь он работает сторожем в больнице. А дети, господин капитан, еще маленькие, кто смотрит за домом, а кто приторговывает на рынке.

– Да что вы заладили «господин капитан» да «господин капитан»! Вот что я хочу вас спросить… Кто заставил вас этим заниматься? И сколько вам платят в месяц?

– Господин капитан, правительство платит мне в месяц тысячу донгов. Нам с детьми жить трудно, потому я и пошла на эту работу, – последнюю фразу Фук произнесла с нажимом.

Хоанг неожиданно для себя улыбнулся: «А ведь она умница, – ответила так, что посторонний ни о чем не догадается. Молодчина!»

Он кивнул и задал новый вопрос:

– А эта работа, она как… вам под силу? Наверное, довольно трудно приходится?

– Господин капитан, мне не труднее, чем другим.

«Кто эти другие? Те вьетконговцы, которые сражаются с оружием в руках?» – подумал Хоанг и мягко сказал:

– Правительство в месяц платит вам тысячу донгов, я добавлю от себя еще тысячу, теперь будет достаточно? Только вы оставьте это, договорились?

– Господин капитан, я очень благодарна вам за великодушное желание помочь. Но я не смею принять ваши деньги.

– Отчего же?

– Этой суммы действительно достаточно, чтобы сейчас прокормить моих детей, но я работаю для того, чтобы они и в будущем не знали нужды.

«Неплохой ответ! Остается только удивляться тому, как велика сила духа у этой хрупкой, маленькой женщины», – подумал Хоанг.

– На первый раз я вас прощаю. Но больше этим не занимайтесь. К тому же это идет вразрез с вашей религией, не так ли?

Фук подняла голову и заглянула ему прямо в глаза. После нескольких секунд молчания она тихо сказала:

– Господь наградит вас за ваше доброе дело, господин капитан. Но моим делам он не помеха!

– Значит, благословенье господне на вашей стороне?

– Да, господин капитан.

– Ну что ж, можете идти.

Фук молча поклонилась.

– Послушайте! – окликнул ее Хоанг. – Как бы то ни было, я все же хочу дать вам денег для ваших детей.

Он вынул из кармана пачку ассигнаций и, не считая, протянул Фук, сам удивляясь своему неожиданному поступку.

…Шло время, и он стал понимать, что такие, как он, сейчас не только не имеют права на безнравственные поступки, они просто обязаны действовать, вносить свою лепту в ту борьбу, которую упорно ведет народ. Фук стала посредником, передававшим сведения, которые ему удавалось собрать в отделе стратегической разведки и в военном кабинете президента. То, чему его учили в Соединенных Штатах, не прошло даром: вот уже больше года работал он на разведку патриотов и до сих пор не был ни в чем заподозрен. Четыре месяца назад уволилась Фук, она перешла на другую работу, куда – он не знал, перед уходом она назвала ему связного и шифр, которым он мог воспользоваться в непредвиденном случае.