Текст книги "Пленница Белого Змея (СИ)"
Автор книги: Лариса Петровичева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 15 страниц)
– Сучка, – сказала Брюн. Неужели Эрик на это купится?
На лестнице послышались шаги. Тяжелые, уверенные – поднимавшийся мужчина напевал какую-то песенку, и Брюн моментально окоченела, узнав его голос.
Альберт.
Она ничего не успела сделать – дверь открылась, в комнату вошел Альберт и, окинув Брюн испытующим взглядом, промолвил:
– А, птичка. Где мой брат?
Судя по слегка помятому дорогому костюму, Альберт всю ночь провел в дороге. Небрежно бросив саквояж на ближайший стул, Альберт прикрыл дверь и мягко повторил:
– Где мой брат, птичка? Жив?
– Жив, – откликнулась Брюн. Ее снова охватило знакомое оцепенение – липкое, словно паутина, не позволяющее сопротивляться. «Бежать, – мелькнуло в голове, – оттолкнуть его в сторону и бежать». Но Брюн не могла пошевелиться: сидела на кровати, подобрав под себя ноги, и молилась только об одном: пусть ничего не случится.
– И где он? – Альберт подошел к окну, выглянул на улицу и сокрушенно покачал головой. Похоже, обстановка его удручала.
– Уехал с Лютецией…
Альберт обернулся и удивленно посмотрел на Брюн.
– С Лютецией? С той шлюхой, которая ему один раз уже дала от ворот поворот?
Брюн кивнула. Альберт устало вздохнул и опустился на кровать с ней рядом. От него пахло чем-то сладковатым, на правой скуле был небольшой порез от торопливого бритья. Красные пуговицы на белой рубашке казались болотными ягодами.
Интересно, он убьет ее сразу, или сперва изнасилует, а потом убьет?
От страха Брюн начало тошнить. «Бежать, бежать, бежать!» – захлебывался внутренний голос, но она не в силах была пошевелиться. Протянув руку, Альберт погладил ее по щиколотке, провел ладонью вверх, к колену, медленно поднимая платье.
– Я твой лучший друг, птичка, – улыбнулся он. – Знаешь, почему?
Его прикосновения были мягкими, осторожными, и можно было поверить, что почти любящими. В памяти всплыла ночь в поместье, зал, озаренный светом камина, женщина, которую оплетали змеиные кольца… Брюн поежилась, и к ее удивлению, Альберт убрал руку.
– Почему? – прошептала она.
– Потому что все хотят тебя использовать, – улыбка Альберта была невероятно обаятельной и какой-то по-детски непосредственной. Невольно забывалось, что он убийца. – А я просто хочу, вот и все. Впрочем, не об этом речь. Что за история с принцем?
Он ослабил хватку – чужая воля почти перестала подавлять, и Брюн, обнаружив, что тело снова подчиняется ей, быстро встала с постели и подошла к открытому окну. Второй этаж вполне сошел бы и за третий, внизу была булыжная мостовая, и Брюн прекрасно понимала, что разобьется вдребезги, если решит прыгать.
– Откуда ты знаешь про принца? – спросила она, молясь, чтоб Альберт не вставал, чтоб по-прежнему сидел на кровати. Альберт рассмеялся.
– Да все знают! Первейшая сплетня: принц сошел с ума и выбросил из окна родственницу министра. Не смотри так испуганно, я не собираюсь повторять его подвиг.
– Если со мной что-то случится, то будет ясно, что это сделал ты, – проговорила Брюн. – Я все рассказала министру.
Альберт даже в лице не изменился.
– Поверь, я самая маленькая проблема, которая у тебя есть, – улыбнулся он и, поднявшись с кровати, подошел к окну и встал за спиной Брюн. Чужая рука опустилась на ее живот, и Брюн с трудом удержала вскрик.
Альберт усмехнулся. Легонько дунул в ее волосы.
– Очень скоро, птичка, за тобой начнут охоту весьма влиятельные люди. Они не дураки, понимают, что просто так никто с ума не сойдет – а значит, тут интрига, в которой ты замешана не просто так. Надо выяснить, что именно ты знаешь, как тобой руководит министр Тобби, и какую роль во всем этом играет мой несчастный брат. Служба безопасности короны уже землю роет, можешь мне поверить.
– Лютеция работает на министра, – прошептала Брюн. – Господи Боже, она недаром появилась и увезла Эрика…
– Умница, – довольно откликнулся Альберт. – Начинаешь что-то понимать. Я во всей этой каше тоже неспроста, но мне, по большому счету, надо совсем немного.
Брюн промолчала, хотя прекрасно понимала, что от нее ждут вопроса «Чего именно?». Несколько дней назад она радовалась, что едет в столицу, а теперь всеми силами души хотела никогда сюда не попадать. Не видеть этих дворцов и улиц, экипажей, людей, царедворцев и их верных слуг…
– Во-первых, вытащить брата из всей этой дряни, – произнес Альберт. – А во-вторых, взять тебя. И проверить, как скоро ты начнешь кричать мое имя. Думаю, минуты через полторы.
Он умолк и какое-то время просто поглаживал Брюн по животу. Потом чужая рука ослабила хватку, и Брюн наконец-то почувствовала, что ее разум чист и свободен от стороннего воздействия.
– Идем, – улыбнулся Альберт. – У нас сегодня много дел.
* * *
Хаомийское лето прекрасно, а лето в садах Вестерлинга, под кружевной зеленью деревьев и с ароматами цветов, прекраснее вдвойне и втройне. Лютеция забронировала для их пикника небольшой столик в отдалении от остальных гуляющих – можно было наслаждаться природой, теплым солнечным днем и обществом друг друга, не опасаясь, что кто-то помешает.
«Лихо же она берет меня в оборот», – подумал Эрик, глядя, как Лютеция, внимательная и заботливая, вынимает из плетеной корзины тарелки, хлеб и серебряные контейнеры с едой. Когда-то он был готов на все, чтобы сидеть с ней за одним столом, говорить о пустяках и ловить ее заинтересованные взгляды. Но все хорошо вовремя. Любовь старые бредни, а нынче свет поумнел, и все это вздор – Эрик прочел эту фразу в каком-то романе и иногда напоминал себе ее простую правоту.
Альберт смотрел на вещи проще. Он наверняка бы сказал, что в память старых дней Лютецию следует отодрать, как следует, а потом с непринужденным видом сообщить, что предпочитаешь шлюх качеством повыше и с грудью, которая не обвисла до пупка. Видит Господь, брат так бы и сделал. Интересно, как он проводит время дома? Конечно, Эрик оставил сдерживающие артефакты, которых хватит до зимы – но тревожиться не переставал.
– О чем задумался? – Лютеция надула губки. Похоже, она задала Эрику вопрос, но так и не дождалась ответа.
– О брате, – просто ответил Эрик и принялся намазывать паштет из гусиной печени на подсушенный ломтик хлеба. Лютеция усмехнулась.
– Как он поживает? До сих пор такой же проказник, как в юности?
– Почти без перемен, – уклончиво ответил Эрик, не собираясь вдаваться в детали. – Занимается артефакторикой.
Нет, все-таки Лютеция была хороша, чертовски хороша. Иметь такую женщину в жизни и в постели – Эрик замялся, внутренне подбирая определение, и в итоге осталось только одно слово.
Хочется.
Впрочем, в последнее время он понял, что ему нужно нечто большее, чем просто красивый аксессуар.
– Ты надолго в столицу? – поинтересовалась Лютеция. Эрик неопределенно пожал плечами. По тропинке, которую от их столика отделяла высокая зеленая стена живой изгороди, прошли гуляющие, прозвенел женский смех. Хорошо было сидеть здесь, неторопливо поедать кусочки свинины в пряном соусе, заботливо поджаренные поваром Лютеции, и не думать о том, что министр Тобби втянул всех в какое-то очень пакостное дело.
– Пока не знаю, – ответил Эрик. – У меня есть определенная работа с министерством инквизиции. Говорят, ты близко приятельствуешь с господином Тобби?
Подняв голову от тарелки, Эрик посмотрел на Лютецию в упор – жестким, пронизывающим взглядом. Впрочем, бывалую кокетку этим не смутить: Лютеция улыбнулась и ответила:
– Так же, как и с остальными влиятельными господами в свете. Одинокой вдове лучше иметь как можно больше друзей, жизнь настолько непредсказуема… – она сделала крохотную паузу и поинтересовалась: – Так что же все-таки ты? Помолвлен, женат?
Эрик с трудом сдержал усмешку. Скользнул взглядом по цепочке с жемчужиной, тонувшей в сумрачной глубине декольте его спутницы, представил, как тяжелая грудь освобождается из оков корсета и мягко опускается в ладони.
– Почему это тебя интересует? – ответил он вопросом на вопрос. – В рамках светского кокетства, разумеется?
Лютеция рассмеялась. Из живой изгороди выпорхнула испуганная птичка, взлетела на ветку, разразилась звонкой бранью.
– Я могу позволить себе роскошь интересоваться тем, чем хочу, – отодвинув опустевшую тарелку, Лютеция отправила в рот клубнику, а потом промолвила: – Эта Брюн весьма мила. Вот только почему она выбирает такие некрасивые платья? Сельская привычка?
Да, Лютеция чувствовала конкурентку и всячески стремилась ее уничтожить. Ее комплименты были словно сладости, в которых спрятаны иглы.
– Обойдемся без условностей, – Эрик вложил в свою улыбку как можно больше того цинизма светского волокиты, который не раз и не два наблюдал у Альберта. – В женщине важно не платье, а то, что под ним.
Глаза Лютеции томно сверкнули. Когда-то Эрик все бы отдал за то, чтоб она посмотрела на него именно так.
– Тогда обойдемся без условностей, – повторила Лютеция и поднялась со скамеечки. – Не строй из себя недотрогу, Эрик, мы ведь оба знаем, чего ты хочешь на самом деле.
Лютеция опустилась на его колени и оказалась неожиданно легкой, а ее губы – мягкими и сладкими. На какой-то миг Эрику захотелось раствориться в этом поцелуе и обещании большего, всего, что женщина может дать мужчине – и что теперь он имел полное право взять, воспользоваться, присвоить окончательно и дальше поступать только так, как сочтет нужным. Не зная ни сопротивления, ни отказа.
Вспомнилась Брюн – тем вечером, когда он привез ее из родительского дома. Полностью обнаженная, хрупкая, девочка-веточка в его руках – подчиненная до конца, не имеющая возможности даже помыслить о сопротивлении.
Поцелуй стал горчить, и усилием воли Эрик отогнал от себя воспоминание. На то, чтоб оторваться от Лютеции, тоже потребовалось приложить старания.
– У меня дом на Большой Приморской, – сообщила Лютеция, глядя ему в глаза отуманенным теплым взглядом. – Я бы хотела продолжить там.
* * *
Вопреки опасениям Брюн, Альберт вел себя так, как и полагается джентльмену. В какой-то момент она даже расслабилась – жизнь складывалась так, что проще было довериться Альберту, чем министру и всем, кто был с ним связан. По крайней мере, до тех пор, пока они не найдут Эрика.
– Так как же ты замешан во всей этой истории? – поинтересовалась Брюн, когда они наконец-то устроились в экипаже и неторопливо двинулись в сторону садов Вестерлинга. День выдался отличный: солнечный, в меру жаркий. «Должно быть, Эрик прекрасно проводит время с Лютецией, – подумала Брюн и добавила пожелание, которое однажды услышала от прислуги в родительском доме: – Чтоб ее сто бесов в аду драли».
Впрочем, для такой бойкой особы, как Лютеция, это скорее будет удовольствием, чем пыткой.
– Как защитник своего брата, разумеется, – ответил Альберт. Сейчас, на людях, он держался спокойно, даже привычный блеск в глазах куда-то исчез. На скамье рядом с Брюн сидел настоящий джентльмен: подтянутый, одетый с иголочки, прекрасно воспитанный. – Как только я узнал, что заказ ему дал лично министр Тобби, то очень встревожился. Это не к добру, понятное дело.
Экипаж свернул с одного проспекта на другой. Брюн подумала, что в другое время любовалась бы этими роскошными дворцами, пышными садами, статуями и храмами – но сейчас ей нет никакого дела до всей этой столичной красоты. Чудесный город казался небрежно намалеванными декорациями.
– Я, конечно, не настолько сведущ в артефакторике, – продолжал Альберт, – но у меня есть опыт и связи в других делах. Но пока, птичка, тебе лучше не знать, в каких именно.
– Служба охраны короны, – проговорила Брюн. – Откуда ты знаешь, что они уже расследуют безумие принца?
Альберт усмехнулся. Помолчал. Брюн вдруг подумала, что у него просто идеальная маска. Повеса и бабник, который никогда не ночует дома, которым руководит плоть, а не разум, которому сошло с рук убийство обеих жен. Тобби очень равнодушно отнесся к тому, что сказала Брюн: ну да, женился, убил. Ну и что? Дело житейское.
Кто воспримет его всерьез? Да никто.
– То есть ты… – начала было Брюн и осеклась. Губы Альберта едва заметно дрогнули в улыбке. Брюн машинально опустила руку на дверцу экипажа, понимая, что готова выпрыгнуть из него на ходу. Куда ее везут на самом деле?
Когда Альберт мягко приобнял ее за плечи, Брюн вздрогнула и рванулась в сторону. Но чужие руки держали ее очень крепко.
– Ее величество не дура, – прошептал Альберт. – Далеко не дура. Она понимает, что дело нечисто, и будь уверена, Аврения докопается до правды. Судьба династии на кону. Но взять в оборот Дерека Тобби она пока не может – а вот подвергнуть юную девушку допросу третьей степени вполне в ее духе. Тобби тебя выгораживать не станет, у него есть другие заботы помимо защиты своих пешек. Так что я сейчас забываю о присяге хаомийскому королевскому дому.
Экипаж свернул в какую-то неприметную улочку, затем еще в одну и остановился у дверей таверны. На вывеске красовалась огромная кастрюля, из которой выглядывала растрепанная сова. На вывеске значилось «Сипуха и похлебка. Навынос и распивочно». Альберт спрыгнул на мостовую, помог Брюн спуститься и махнул рукой кучеру, как старому знакомому. Тот махнул в ответ, и экипаж неторопливо покатил прочь. Брюн растерянно смотрела ему вслед. Подойдя вплотную, Альберт обнял ее и негромко заговорил:
– Вся беда в том, птичка, что если тебя возьмут в оборот, то ты расскажешь про Эрика. Про эксперимент и про возможность влияния на человека так, что он полностью и безоговорочно подчиняется приказам…
– Но ведь это все по заказу министра… – проговорила Брюн. Альберт только рассмеялся. Сейчас в нем не было ничего от кутилы и повесы – рядом с Брюн стоял холодный и суровый человек, и бог знает, на что он был способен по-настоящему. – И я никогда бы не выдала Эрика… – добавила она, словно бы опомнившись.
– Э, птичка, на допросе третьей степени даже немые говорят, – вздохнул Альберт и подтолкнул Брюн к дверям таверны. – Тебе надо исчезнуть, и Эрику тоже.
«Сипуха и похлебка» внутри была еще непритязательнее, чем снаружи – заплеванный пол, столы и лавки, сколоченные из каких-то кривых деревяшек, стойка с угрюмым барменом, который вытирал кружку грязной тряпкой. В углу вяло кого-то мутузили. Брюн испуганно вцепилась в рукав Альберта, который невозмутимо прошел к стойке и, громко хлопнув по ней, поинтересовался:
– Оттон, дружище, почему без музыки встречаешь?
Бармен отложил тряпку, обменялся с Альбертом крепким рукопожатием и мотнул лысой башкой в шрамах в сторону драки:
– А чем тебе не музыка? Воет славно, на мой вкус.
– Размести меня и барышню, – произнес Альберт. Бармен понимающе кивнул и мотнул головой в сторону двери, которую Брюн поначалу не заметила.
– Надолго? – спросил он. Альберт неопределенно пожал плечами.
– Пара дней, – ответил он. – Может, больше. Внакладе не останешься.
Бармен завел глаза к потолку.
– Чушь не городи, – посоветовал он. – Устроим полный пансион в лучшем виде.
За дверью оказался узкий темный коридор, и Брюн была вынуждена вновь взять Альберта за руку, чтоб ни за что не зацепиться и не упасть в этом сыром мраке. Они шли недолго: вскоре щелкнул замок, открылась еще одна дверь, и Альберт ввел Брюн в небольшую, скудно меблированную, но очень чистую комнату. Опустившись на стул, Брюн поняла, насколько устала. Снова заболела спина, а полная растерянность была намного хуже физической боли.
– Моя конспиративная квартира в столице, – сообщил Альберт. – Надежней можно спрятаться только в заднице у дьявола, – он прошел по комнате, выглянул в окно, из которого открывался живописный вид на заросший травой пустырь, и, обернувшись к Брюн, заметил: – Ты что-то бледна, птичка.
– Спина болит, – откликнулась Брюн. Больше всего ей сейчас хотелось лечь, но она не собиралась вытягиваться на кровати в присутствии Альберта. Тот присел на подоконник и промолвил:
– В ночь подняли всех сотрудников старшего звена по стране. Тобби говорит, что принц рехнулся, Аврения ему не верит. Меня вызвали в столицу личным письмом, – Альберт дотронулся до кончика носа и продолжал: – Мы, потомки Белого Змея, уже много поколений служим хаомийской короне. Эрик не в курсе, он пошел в артефакторику, а мне сделали предложение, от которого невозможно отказаться. Так и живем, – он помолчал, потом добавил: – Именно я должен был тебя допрашивать. Ты бы выложила все.
По спине мазнуло холодным ветром, хотя в комнате было тепло. «Батюшка полный идиот, – вдруг подумала Брюн. – Если бы не его карты, я никогда не попала бы в эту кашу».
– Как министр смог повлиять на принца? – спросила Брюн. Альберт пожал плечами.
– Понятия не имею. Но тут без Эрика не обошлось, это точно.
Брюн понимающе кивнула. Вспомнилась толстая ампула, которую медикус передал Тобби после взрыва – наверняка, там было нечто, оказавшее влияние на несчастного принца.
– Ты на самом деле настолько невоздержан, или это только маска для работы? – вдруг спросила Брюн и сразу же ощутила, как к щекам прилила кровь. Леди не может задавать подобных вопросов. Альберт улыбнулся и ответил:
– Я люблю то, чем занимаюсь, птичка. Не прилагая дополнительных усилий, – он протянул в ее сторону руку ладонью вверх, словно приглашал на танец, и произнес: – Подойди ко мне, Брюн. Больно не будет, обещаю.
Брюн послушно приблизилась к Альберту и с той же покорностью взяла его за руку. Мелькнула мысль, что это, возможно, и есть допрос. Прикосновение отдалось легким ударом тока, и Брюн почувствовала, что падает куда-то вниз – чужая воля овладела ее разумом, и откуда-то издалека прозвучал вкрадчивый голос Альберта:
– Ты знаешь, каков на самом деле план Тобби?
В груди поселился странный давящий жар, медленно пополз в низ живота, делая Брюн тяжелой, неповоротливой, влажной. Альберт мягко гладил ее по щеке, и Брюн хотелось, чтобы он не останавливался, чтоб его рука двинулась ниже…
– Я не знаю, – пролепетала она.
– Ты знающая, – прошептал Альберт в ее приоткрытые губы. – Ты можешь ответить. Что он хочет? Сменить династию?
– Нет, – тотчас же откликнулась Брюн. Слова пробивались откуда-то из глубины души, и невесомый аметист на шее стал пудовым камнем. – Не сменить. Полностью уничтожить.
Альберт понимающе прикрыл глаза, словно именно такой ответ и хотел услышать.
– Умница, птичка, – похвалил он, и душная давящая тяжесть стала утекать, словно змея разжимала кольца, выпуская жертву. Брюн почувствовала, что обливается потом, а сердце заходится в груди, и ноги подкашиваются. «Только не падать, только не падать», – повторяла она про себя, понимая, что вот-вот рухнет на пол – и это было бы действительно невыносимо.
Потом вдруг откуда-то появился плохо побеленный потолок, а окно уползло куда-то в сторону. Брюн обнаружила, что лежит на кровати, а Альберт расшнуровывает ее корсет. «Будь, что будет, – устало подумала она, – это теперь все равно, и я ничего не могу поделать». Она всхлипнула, попробовала удержать слезы и все-таки не смогла и заплакала, тихо и горько. Но корсет ослабил хватку, и Альберт, к искреннему изумлению Брюн, поднялся с кровати.
– Дыши глубже, – мягко посоветовал он, – и попробуй поспать. Оттон через пару часов принесет ужин. А я ненадолго отлучусь.
– Куда ты? – спросила Брюн. Не потому, что ей было действительно интересно – просто из вежливости.
– Я все-таки служу хаомийской короне, – улыбнулся Альберт, направляясь к дверям. – Ни о чем не думай, птичка. Ты в безопасности.
– А Эрик? – испуганно спросила Брюн. Альберт ухмыльнулся с прежним цинизмом светского волокиты, и эта ухмылка заставила Брюн вздрогнуть от страха.
– Пусть дерет свою бабенку, – ответил он. – Моя помощь тут не понадобится.
* * *
Отдыхать? Проще сказать, чем сделать!
Когда за Альбертом закрылась дверь, а в коридоре стихли его шаги, Брюн поднялась с кровати и выглянула в окно. Интересно, его оставили открытым просто так, или же это очередная ловушка, если Брюн решит сбежать.
Окно выходило на пустырь, заросший цветами и травами. На горизонте виднелись очертания полуразрушенных домов. Да уж, интересное место Альберт выбрал для своей конспиративной квартиры. Кто его будет тут искать…
Амулет Эрика тянул вниз, заставляя опускать голову. Должно быть, силы, бродившие в Брюн, искали выход и не могли его найти. Нет, конечно же, она не сможет сбежать – с трудом доковыляв обратно к кровати, Брюн вытянулась поверх одеяла и подумала, что все развивается от плохого к худшему.
Сперва ее вырвали из родительского дома, и тогда Брюн думала, что это самое плохое, что может с ней случиться. Потом были эксперименты Эрика, разбуженные способности знающей, министр Тобби со своей местью, взрыв в лаборатории и принц Патрис, сбросивший ее с балкона, словно тряпичную куклу. Теперь к этому присоединился Альберт, агент безопасности короны, и только Господу известно, чем все это закончится.
Брюн всхлипнула, свернулась калачиком и, подложив руку под щеку, подумала, что если бы Эрик был с ней, в этом месте, то все было бы не так страшно. В последнее время она ловила себя на мысли о том, что компания пленившего ее человека вполне приятна. Страх успел куда-то уйти, уступив место уверенности и надежде.
Но Эрик проводил время в компании своей прежней любви – и ему, похоже, все было безразлично: и то, что когда-то Лютеция бросила его совершенно хамским образом, и то, что она буквально вешалась на Тобби. Неужели Эрик не понимает, что ей нужны только его деньги, и ничего больше? Или ему все равно, и он готов платить за общество этой женщины?
Брюн вздохнула. Раньше она и не думала, что жизнь может быть настолько сложной. Впрочем, зачем девушкам вообще думать, когда их судьбу решают сначала родители, а потом муж…
В коридоре послышались шаги, затем в дверь осторожно постучали, и в комнату заглянул лысый кабатчик. Аккуратно водрузив на тумбочку поднос с едой и кофейником, он угрюмо сказал:
– Вот, барышня, поужинайте, чем бог послал.
Брюн поняла, что за его угрюмостью скрывалось смущение. Сердечно поблагодарив кабатчика, она заглянула в тарелку под металлической крышкой, но темные кусочки мяса в овощном рагу не вызвали у нее аппетита. Брюн выпила чашку холодного кофе и снова легла на кровать.
Делать было нечего.
Солнечный день за окном постепенно утратил палящую белизну, став розовым и золотым, по полу пролегли длинные тени. Приближался вечер. Брюн смотрела, как облака подкрашивает сиреневым, и думала о том, что Эрик и не вспоминает о ней.
Ему все равно.
Потом она провалилась в сон и встрепенулась тогда, когда кто-то тронул ее за плечо. Открыв глаза, Брюн увидела, что уже совсем стемнело, из окна доносятся громкие трели ночных птиц и сверчков, а на кровати рядом с ней сидит Альберт с маленькой лампой в руке. Он улыбнулся, погладил Брюн по щеке.
– Как самочувствие, птичка?
Прикосновение было легким, деликатным, но у Брюн сразу же задрожали колени. Ее вдруг охватило предчувствием чего-то жуткого – и в то же время желанного. Это было словно жажда.
– Ты… – начала было Брюн и не закончила фразу. Альберт поставил лампу на тумбочку и принялся медленно расстегивать сюртук.
– Я сегодня побывал в самых разных местах, – начал он. – Сперва добился личной аудиенции ее величества. Рассказал ей все, что смог узнать. Тебя действительно ищут, птичка, но на Эрика пока не вышли.
Сбросив сюртук и жилет на стул, Альберт вытянулся на кровати рядом с Брюн и блаженно улыбнулся.
– А что министр? – поинтересовалась Брюн. Ей уже было ясно, что будет дальше, и она прекрасно понимала, что снова ничего не сумеет изменить. Здесь не было никого, кто мог бы прийти на помощь.
– Арестован в связи с обвинением в государственной измене, – откликнулся Альберт. – Похоже, Эрику ничего не заплатят за работу. Но он, по крайней мере, будет жив, Тобби пока молчит, и я думаю, что еще долго будет молчать.
Брюн невольно поежилась. Вспомнилось лицо министра в тот момент, когда он передавал ей бриллианты – бледное, отрешенное, изувеченное неутешным горем. Что ему допрос третьей степени, когда он уже испытал самую страшную боль?
– А потом? – спросила она. – Виселица?
В памяти всплыло предсказание, которое Брюн когда-то выдала министру. Поднимется высоко, но разобьется о скалы.
Альберт пожал плечами.
– Кто знает? Может, ссылка. Может, тюрьма. Но скорее всего, казнь, Аврения его очень боится.
Он со вздохом повернулся на бок и некоторое время пристально рассматривал Брюн, которая вдруг увидела себя чужими глазами: растрепанная, уставшая, с нервным блестящим взглядом и дрожащими губами.
– Боишься? – мягко спросил Альберт. – Не бойся. Никто не сделает тебе ничего плохого.
Вряд ли его словам можно было верить. Брюн и не верила.
– А Эрик? – почти жалобно спросила она. – Он до сих пор с Лютецией?
– Не знаю, – ответил Альберт. – Этого я выяснить не успел. Решил, что лучше поеду к тебе, птичка, и мы завершим то, что начали.
В следующий миг он уже целовал Брюн – не напористо и жадно, как в прошлый раз, а легко, нежно и трепетно, так, что Брюн, сама того не ожидая, откликнулась на поцелуй. Она думала, что будет страшно, но страха не было, лишь что-то сжалось в груди предчувствием боли, заставляя сердце стучать все быстрее и быстрее.
Все было не так, как она когда-то хотела. Брюн втайне всегда мечтала о том, что выйдет замуж за того, кого полюбит всем сердцем, и супружеский долг будет похож на сказку, в которой у тебя вырастают крылья. А сейчас ее сгреб в объятия почти чужой, пугающий человек, откуда-то издалека доносились пьяные крики, за окном захлебывались в песнях цикады – все было страшным и неправильным, но сейчас, в эту минуту, Брюн хотела, чтобы было именно так.
Либо это чужая воля хотела за нее.
Но к своему удивлению Брюн понимала, что сохраняет полную ясность рассудка и позволяет губам Альберта ласкать ее шею только потому, что сама этого хочет. Пусть это было неправильно – однако ей нравилось, и прикосновения Альберта отзывались в ее теле нарастающей волной тепла.
Вот чужие ладони сминают ее платье и тянут вверх, освобождая дрожащую Брюн от ненужных тряпок, и в комнате на мгновение становится очень холодно. Но Брюн понимает, что это только кажется. Вот летит в сторону сорочка, и горячие, чуть шершавые пальцы ложатся на ноющие соски – Брюн всем телом подается навстречу губам и рукам любовника, и откуда-то издали до нее долетает хриплый шепот:
– Птичка…
Это было наваждением и жаждой, которую могли утолить только объятия другого человека. Брюн не знала, сколько времени плавала в сладком тумане, почти теряя сознание от нарастающего удовольствия. Она опомнилась только тогда, когда ее толкнуло между ног, и Альберт успокаивающе проговорил:
– Не бойся, птичка. Не бойся.
И Брюн послушно подалась навстречу. Сейчас нужно было именно это: стать мягкой, покорной, податливой, готовой впустить в себя другого человека, чтоб он заполнил ее до краешка. Она боялась, что будет больно – но боль почему-то не пришла. Было лишь желание двигаться в едином ритме с любовником, то ускоряясь вместе с ним, то замирая на самом краешке сладкого безумия, почти срываясь в пропасть. Горячая, мокрая, почти умирающая от желания Брюн действительно выкрикивала имя Альберта, и, заглушая ее крик, он впивался в ее губы очередным поцелуем, и движения его бедер становились глубокими и почти жестокими.
Все кончилось как-то сразу, и финал был словно взрыв. Брюн лежала в объятиях Альберта, высоко-высоко над ней плавал потолок, и ей казалось, что сверху на нее сыплются звезды. Сожаление уже пробивалось сквозь утекающую волну невероятного наслаждения, но Брюн старалась не думать о том, что будет завтра, и как она станет жалеть о том, что случилось.
– Еще, – выдохнула она. Альберт негромко засмеялся, провел ладонью по ее бедру.
– С удовольствием, птичка, – откликнулся он. – Я к твоим услугам.
В этот миг что-то громыхнуло, и вспыхнул свет – яркий, режущий глаза.
* * *
Брюн изумленно обнаружила, что по-прежнему лежит в кровати, но на ней надето платье, и в комнате нет никаких следов Альберта. Эрик аккуратно поставил фонарь на тумбочку и негромко произнес:
– Прости, что разбудил.
«Значит, это был сон!» – с невольным облегчением подумала Брюн. Всего лишь сладкий сон, ну и замечательно. Она бы сгорела от стыда, если бы все, что приснилось, случилось бы на самом деле. Пусть тело еще помнило прикосновения и поцелуи, пусть бедра еще сводило в томной неге – все это было сном, и слава богу.
Только не с Альбертом. Только не с ним. С кем угодно, только не с ним.
– Как ты сюда попал? – спросила Брюн. Расстегнув сюртук, Эрик сбросил его на стул и устало опустился на край кровати.
– Альберт направил. Мы с тобой угодили в очень неприятную ситуацию по милости заказчика, – ответил Эрик, и Брюн тотчас же вспомнила слова Альберта во сне: министр арестован по обвинению в государственной измене…
– Тобби в тюрьме, – сказала Брюн. – Идет допрос третьей степени, но он пока молчит.
Эрик удивленно покосился на нее, но затем, должно быть, напомнил себе, что Брюн знающая.
– Я не знаю, на что он рассчитывал, наводя на принца безумие, – вздохнул Эрик. – Ему следовало понимать, что это опасно.
Он лег, с блаженным вздохом вытянул ноги и добавил:
– Теперь нам придется скрываться, пока все не разрешится так или иначе.
Некоторое время они молчали, затем Брюн, не глядя на Эрика, спросила:
– Как поживает Лютеция?
Не то что бы ей было очень интересно – просто Брюн не могла не спросить. Эрик улыбнулся, но в улыбке, вопреки опасениям Брюн, не было ни следа приятных воспоминаний. «Неужели они просто попили чаю на природе?» – удивленно подумала Брюн.
Видит Господь, она хотела именно этого.
– Идиотка, – с пронизывающей до костей честностью припечатал Эрик. – Я, конечно, больше смотрю в книги, чем на женщин. Но это не значит, что я не понимаю, когда меня хотят использовать.
Значит, у Лютеции ничего не вышло! Получила стервозина от ворот поворот! Брюн хотелось рассмеяться и крепко обнять Эрика – она и сама не знала, почему. Ведь ревновать, особенно в ее случае, было бы как минимум неуместно. Тем более, радоваться поражению соперницы, хотя какая Брюн соперница Лютеции, этой светской львице, этой красавице, этой… Эрик, похоже, почувствовал перемену в настроении Брюн, потому что приподнялся на локтях и спросил:
– Что-то не так?
– Что? – переспросила Брюн. Ей хотелось петь, вся душа пела.
– Ты странно на меня смотришь, – ответил Эрик. – Вот я и спросил, что случилось.
Было ясно, что он не отстанет, не получив ответа, и Брюн решила ответить правду:
– Хорошо, что ты здесь. Я этому рада.
Улыбка Эрика вдруг стала очень искренней, словно он был рад услышать от Брюн именно эти слова.
– Я не уйду, – сказал он. – Я тебя не оставлю.
В груди сразу же стало жарко, щеки вспыхнули румянцем, и Брюн испугалась, что Эрик заметит это смущение – но в комнате, должно быть, было недостаточно светло.
