Текст книги "Холодное блюдо мести"
Автор книги: Лариса Шкатула
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 16 страниц)
– Пожалуй, ты права, не стоит нам до времени тут светиться.
И я, выводя машину со стоянки, повернула в другую сторону.
Мы успели заказать венок с лентой, на которой было написано: «Елене Быстровой от школьных товарищей». Друзьями назвать себя не повернулся язык.
Когда мы вернулись на прежнее место, у подъезда дома остановился катафалк, и вскоре из него вынесли гроб.
Черный автобус заслонил нам обзор. Кто садился в него, мы не видели и потому решили просто поехать следом.
Хорошо, что мысли не мешают мне вести машину и совершать все необходимые водителю действия автоматически.
За автобусом-катафалком пристроились еще две легковые машины, так что я старалась держаться поодаль. Мы с Ольгой в сутолоке – люди входили в подъезд, выходили из него, да еще этот автобус стоял у самого входа – не заметили, едут ли на кладбище наши мужья, так что до срока решили не объявляться.
Было начало ноября, а деревья еще стояли в желто-багряной листве, – недельки через две, пожалуй, начнутся первые заморозки и листья облетят. Елена Быстрова умерла в свой день рождения, и природа провожала ее в последний путь, бросая на дорогу охапки желтых листьев. Время от времени порывы ветра словно поднимали на шоссе желто-багряную метель.
Как страшно это выражение – «последний путь»! Что-то же она планировала. Какое-то событие предвкушала. Для чего-то же нас собрала…
– У меня такое впечатление, что Елена пригласила к себе не кого попало, а определенных людей, собираясь что-то представить.
– Мы же считаем, что она меня не узнала, – напомнила Ольга.
– А это не важно, потому что позвала она Алексея. А кто с ним придет, было для нее второстепенно.
– То есть она собрала к себе людей, которым всем когда-то крупно насолила?
Мы, не сговариваясь, замолчали. Тогда как в такую схему вписываются супруги Гавриловы? Или хирург с женой? Или этот Евгений Макаров? И с кем она крупно говорила на балконе?
Кстати, если этот человек не пришел на похороны, то найти его будет практически невозможно. Разве что если он и вправду какая-то знаменитость… Нет, все-таки следователем быть далеко не так легко, как кажется. Для этого нужна особая голова, способность связывать воедино, казалось бы, разнородные события и просчитывать действия преступника.
– Послушай, мы ведь можем спросить, с кем Елена говорила, у наших мужей, – спохватилась я.
– А они спросят, для чего это нам, – подхватила Ольга. – Попробуем узнать обо всем сами…
Наших мужей на кладбище не оказалось. Зато выяснилось, что у Елены довольно много родственников. Что же это она никогда о них не говорила? Пару раз в школе я слышала от нее слово «предки» и в остальное время «бабушка». Не любила она никого, что ли? Или была обижена на весь свет? Впрочем, мне не роман о ней писать, а всего лишь узнать, кто ее убил, чтобы успокоиться.
Странно, не правда ли, так ставить вопрос? Но для меня главное, чтобы в этом деле не были замешаны близкие мне люди. И их близкие. А также чтобы эхо этого страшного события не достало нас некоторое время спустя. Следовало расставить точки над i.
Глава 16
На другой день Олеся Евгеньевна явилась к ней в кабинет, и Наташа решила, что воспитательница станет говорить о том, как глупо было связываться с Гриневич, и передавать слухи об этой женщине, и высказывать предположения, что Корнелия Альбертовна просто кинула Наташу: сама ни в какую Америку не поехала, а просто драпанула из этих мест, повесив на шею постороннему человеку своего отпрыска.
Но та была явно взволнованна и, прикрыв за собой дверь, быстро зашептала:
– Вы его взяли себе, да, Наталья Владимировна? Как это благородно! Такой хороший мальчик. Тихий, как ангел. Днями голодный сидел и чтобы когда голос подал. Бывало, соседки спрашивают у двери: «Рома, ты голодный?» А он: «Нет, тетя Даша (или кто еще), мама мне оставила поесть!»
– Погодите, Олеся Евгеньевна, что вы говорите? Взять себе! У него пока есть мать, и родительских прав ее не лишили. Она оставила у нас мальчика, чтобы съездить за наследством в Америку. Обещала вернуться через две недели…
Олеся Евгеньевна как будто подавилась. Несколько секунд она изумленно рассматривала Наташу, а потом закатилась дробным визгливым смехом:
– Наследство! В Америке! Ой, не могу!
– Олеся Евгеньевна, возьмите себя в руки! – сурово потребовала Наташа. Поскольку обычно она в таком тоне с подчиненными не разговаривала, воспитательница в момент захлопнула свой желто-металлический рот.
– Простите… Но вы меня поймите: я Нельку с детства знаю и ее фантазии тоже. Как напридумывает чего, люди только руками разводят. Мамаша ее тоже была с тараканами. Ладно, назвала ее Нелли. Так доченьке и этого показалось мало. Нелли она переделала в Корнелию. А простое имя отца – Алексей – обе перекроили в Альберта. Мамаша-то Гриневич в свое время приехала к нам из Ленинграда. Там у нее была комнатка в коммуналке, которую она поменяла на дом в Ивлеве. Дом, оно, конечно, штука хорошая, но Питер есть Питер, и Нелька, и ее мамаша так до конца и не смирились с тем, что вынуждены жить в провинции… Жалею я таких людей. Вон и наш Михайловский из той же породы…
– Михайловский? – удивилась Наташа. – Вы имеете в виду нашего начальника уголовного розыска?
– Его, кого же еще. Он после приезда в Ивлев одно время в доме Гриневичей жил. Земляки все-таки. Дочка перед ним хвостом крутила, только Федор Михайлович – это не Костя…
– Какой Костя? Вы меня совсем запутали, Олеся Евгеньевна! – рассердилась Наташа.
– Так я о Ромкином отце говорю.
– Это называется: в огороде бузина, а в Киеве дядька, – покачала головой Наташа. – Погодите, Олеся Евгеньевна, мы с вами все расставим по местам, только я вначале посмотрю, как чувствует себя Рома. Наверное, он не слишком легко впишется в детский коллектив.
– Впишется, не волнуйтесь, – уверенно сказала воспитательница. – Им сейчас наша Ирочка занимается. У нее как раз тема диссертации – детская коммуникабельность и как ее развивать.
Наташа все же ненадолго заглянула в группу, поймала тревожный взгляд Ромы и успокаивающе ему помахала.
За эти сутки он немного к ней привык. Особенно когда оказался в ее теплом доме, который Наташа с любовью обустроила. Жизнь офицера, зачастую проходящая в сплошных переездах, накладывала отпечаток на отношения их жен к своему быту. В самом деле, кто станет относиться к временному жилищу с такой же любовью, как к постоянному? К тому же если оно не твое, а служебное?
Наташа же всякий раз пыталась сделать безликое жилище уютным и родным. Может, потому, что она не работала и таким образом старалась себя занять? Или потому, что у нее не было детей?
Кинг принял ребенка сразу и безоговорочно. Воспитанный Наташей со щенячьего возраста, он проникся ее настроениями и чувствами, если таковые имеются у собак. Словно, посмотрев на этого худенького, дрожащего, но старавшегося не показывать своего страха малыша, громадный пес решил, что этот человеческий детеныш нуждается в его защите.
– Свой, – сказала Наташа. Позволила псу осторожно обнюхать мальчика и повторила: – Свой!
Пес шумно вздохнул, словно хотел сказать: «Сколько можно повторять одно и то же? Понял я, понял!»
– Ты все равно его побаиваешься? – спросила она у Ромы.
– Немножко, – признался мальчик.
Вчера Наташа выпустила Кинга в сад побегать, а сама осталась с Ромой, но сегодня она решила, что погуляет с собакой и возьмет с собой мальчика. Пусть он подержит Кинга за поводок.
Итак, она вернулась в кабинет, где ее ждала Олеся Евгеньевна, и сказала:
– Продолжим?
Та взглянула на заведующую – не сердится ли? Поняла, что нет, и улыбнулась:
– С какого момента?
– С того, как семья Гриневич пополнилась новым членом… Кстати, долго у них жил Михайловский?
– С дочерью, – уточнила женщина. – Недолго. Ему дали служебную квартиру. Я, собственно, не из-за этого его упомянула, а потому, как похоже ведут себя столичные жители, попав в такой городок, как наш. Не то чтобы испытывают к нам пренебрежение, но все-таки ходят, вздернув подбородок, хотят показать: мол, мы – это не то, что вы, мы особые. Может, так им легче смиряться с превратностями судьбы, которая тасует их, будто карты в колоде? Нелька вроде и родилась уже здесь, а все время, пока училась в школе, так же подбородок вздергивала: мы, питерские! С тем же выражением стала встречаться с Лешей Первенцевым. Будто одолжение ему делала…
– Это вы имеете в виду отца Ромы?
– Его самого. Он, бедняжка, так и погиб в Чечне, не узнав, что у него сын родился. Конечно, тут во многом виноваты происки Аглаи – матери Нелли. «Он не тот, он тебе не подходит, простой шофер» – и прочее. А сама-то Нелька!.. Ну поступила она в институт, год проучилась и бросила… До последнего времени продавщицей в магазине работала. Кстати, у вашего мужа.
– То-то мне ее лицо в какой-то момент знакомым показалось, – задумчиво произнесла Наташа. – А зачем она такие сложности придумала насчет наследства в Америке и прочее? Могла бы просто сдать ребенка в детский дом…
– Не скажите, Наталья Владимировна! Взять и бросить ребенка – это одно, а исчезнуть по уважительной причине – совсем другое. Попробуй докажи, что наследство – фикция. Да и кто станет этим заниматься? Вы не расстраивайтесь, Наталья Владимировна. Когда в районо поймут, что беглая мамаша не собирается возвращаться за ребенком, они сами у вас Рому заберут…
– Вот этого-то я и боюсь, – пробормотала себе под нос Наташа, так, чтобы Олеся Евгеньевна этого не услышала.
Первые шаги по Наташиному дому Роман делал, не выпуская ее руку из своей, но потом стал ходить подчеркнуто независимо, впрочем, не забывая косить глазом за спину – там ли его новая знакомая? Кинга она выпустила в сад, но пес быстро вернулся, начал царапаться в дверь. Наверное, считал, что самое интересное происходит без него.
В конце концов Кинг стал ходить по дому с мальчиком. Правда, поскольку Рома до выключателя не доставал, Наташа поначалу пробежалась и везде зажгла свет, а потом уже они и ходили вместе: Рома и Кинг.
Наташа только спросила:
– Ты как, с Кингом освоился?
– Освоился, – все же с некоторой заминкой сказал Рома.
– Может, я пока разогрею ужин, а потом тебе все покажу?
– Я побуду с Кингом, – решил малыш.
Наверное, воспитатель из Наташи плохой. Доверить ребенка собаке! «Фашиска!» – сказал бы Петя Малышев, друг ее детства. Напрасно она уверяла его, что такого слова нет и что он пропускает букву «т», – Петя все равно ее так обзывал, если считал, что Наташа поступаете ним без жалости.
Как бы то ни было, Роман и Кинг вернулись в кухню целые и невредимые, даже, кажется, проголодавшиеся.
Наташа не сразу выбрала комнату для мальчика. Селить его на второй этаж не хотелось, а рядом с ее спальней на первом этаже больше жилой комнаты не было.
Она и себе комнату выбрала не по принципу какого-то особого расположения или удобства, а для того, чтобы не подниматься наверх. Одной-то!
Теперь, похоже, нужна перепланировка.
– Ромашка, тебе наверху никакая комната не приглянулась?
Мальчик задумался, даже лоб наморщил.
– Приглянулась, – кивнул, – такая большая, с телевизором.
Это была вторая гостиная наверху.
– Считаешь, она для спальни не великовата?
Он пожал плечами:
– Зато телевизор есть.
– Так ведь когда ты спишь, то телевизор не смотришь? – осторожно поинтересовалась Наташа.
– А если не спится? – резонно ответил он.
Надо почитать, существует ли детская бессонница. И если есть, то как ее лечить.
– А часто бывало, что ты не спал?
– Бывало, когда страшно становилось. – Мальчик судорожно вздохнул, как всхлипнул.
– У тебя была своя комната, детская?
– Я спал в бабушкиной комнате. Она там жила, а потом умерла…
И она еще ругала себя, что на время оставила Рому с Кингом! А вот оставить ребенка в комнате покойницы – до такого надо додуматься! Наташа решила, что сегодня вопросов о страшном больше задавать не стоит. Как-нибудь потом, когда ребенок успокоится.
– А как ты посмотришь на то, что мы будем спать в одной комнате? – спросила она, повинуясь какому-то внезапному озарению.
– Как в скаутском лагере? – оживился Рома.
– Почему – в лагере? – удивилась Наташа.
– Мне Витя говорил, соседский мальчик. Он на лето ездил. Дети спят в одной комнате и перед сном друг другу всякие истории рассказывают!
– О, на истории я мастер! – похвасталась Наташа, незаметно подкладывая Роме еще одну котлету.
Одной проблемы, кажется, у нее точно не будет. Мальчик в еде не капризен и ест все, что ему дают.
Выбрали они для себя комнату, которая всего два года назад была супружеской спальней. С тех пор как муж с ней развелся, Наташа здесь ни разу не спала.
Из соседней комнаты они вдвоем – Рома вызвался помогать, и Наташа не стала возражать – выкатили кресло-кровать и поставили его рядом с огромным двуспальным ложем. А небольшую комнату для гостей решили считать детской, куда поместили первые игрушки Ромы – Кивина и черепаху.
– Я на ней буду отдыхать, как на подушке, – сказал Рома, устраивая игрушку на пушистом ковре. – Как будто она везет меня по морю.
Львенка Рома взял с собой в спальню и, надев на руку, слушал Наташину сказку. Потом, когда он заснул на середине повествования, она осторожно убрала игрушку под его подушку.
Теперь над его кроваткой все время горел небольшой ночник, и Наташа, привыкшая спать в темноте, не сразу к нему привыкла.
Олеся Евгеньевна давно ушла, а Наташа все стояла у окна, прижавшись лбом к холодному стеклу, вспоминала вчерашний день и мальчика, так неожиданно вошедшего в ее жизнь. И вдруг поняла, что именно второй день не думает о себе как об одиноком человеке. Она опять стала говорить «мы», причем это местоимение подразумевало и Кинга, хотя до того он все-таки существовал как-то отдельно от нее. Все-таки животное не заменит человеку человека.
За окном поднялся ветер, и она видела, как Ирочка Сеначина вывела детей на веранду, а не во двор. С неба стала срываться пороша, и стекло слегка позванивало от колючих снежинок, которые начинающаяся зима все щедрее бросала на землю.
«Надо немедленно купить Роме куртку», – решила Наташа.
Она быстро собралась и заглянула в музыкальный салон, куда воспитательницы теперь завели детей, а Олеся Евгеньевна как раз усаживалась за пианино.
– Я через часок вернусь, – сказала она Сеначиной.
– Наталья Владимировна, а сказку?.. – заметив, что она одета, заныли дети.
– Как обычно, перед сном, – пообещала Наташа. – Я ненадолго.
Она обращалась ко всем детям, но знала, что более всего это адресовано тревожному взгляду Ромы, который, видимо, боялся, что она, как и его мать, вдруг уйдет и не вернется.
Наташу продавщицы встретили как родную.
– Постоянным покупателям – скидки, – весело сказала одна из них, оглядывая Наташу каким-то новым взглядом.
«Кажется, мое инкогнито уже не тайна», – мысленно пошутила Наташа. А вслух сказала:
– Мальчика, которого я вам вчера приводила, нужно потеплее одеть.
– Знаете, – сразу оживилась вторая продавщица, – у нас осталась теплая куртка как раз на него, канадская, но с небольшим дефектом…
– Их расхватали сразу, – словно извиняясь, объяснила другая. – У нее всего-то слегка отпоролась подкладка. Хозяин уценил ее на двадцать процентов.
Они были правы, куртка выглядела по-королевски, и Наташа подумала, что надо всего лишь зайти в ателье поблизости, где этот самый дефект устранят.
– А в отделе игрушек, между прочим, есть детские электронные приставки, – заворачивая куртку, сообщила ей одна из девушек. – Совсем недорого.
– С небольшим дефектом? – предположила Наташа.
– Нет, игрушки – таможенный конфискат. На границе партию арестовали, а у нашего директора в тех краях знакомство…
– Далеко те края?
– В Мурманске.
Купила она и приставку, и меховую шапочку, и собралась было приобрести санки, но, поймав себя на этом, рассмеялась: ей оставили ребенка на две недели!
В хорошем настроении она вышла из магазина, увешанная пакетами, и, уже сходя с последней ступеньки, вдруг уперлась в чью-то мужскую грудь.
Она подняла глаза и увидела знакомый синий взгляд главного розыскника района.
– Здравствуйте, Наталья Владимировна, – сказал он ей голосом Чеширского кота и с такой же ехидной ухмылочкой. – Как говорится, на ловца и зверь бежит.
Федор Михайлович Михайловский стоял перед ней собственной персоной.
– А чего этот ловец раньше времени из отпуска является? Не терпится свести на нет преступность в районе?
– Интересно, – протянул он, поддерживая Наташу за локоть в ее продвижении к машине, – а откуда рядовые граждане Ивлева могут знать, когда у оперов кончаются отпуска?
– Не у всех оперов, а у одного, самого главного.
– Иными словами, вы меня разыскивали? Зачем?
– Но и вы меня ловили, не так ли?
– Не то чтобы ловил, а хотел с вами побеседовать. И даже, рискуя жизнью, пробрался сегодня на ваш участок, чтобы взглянуть на входную дверь… Кстати, что это вы накупили в «Детском мире»? Игрушки для своего детсада? Вам некого посылать с такими поручениями?
– Не понимаю, чего вы веселитесь, – сказала Наташа, открывая машину и сгружая покупки на сиденье. – В вашей жизни случилось что-то хорошее?
– Случилось, – кивнул он. – Я кое от чего освободился. А в вашей?
– А я кое-что приобрела. Но чтобы не говорить загадками, уточню: у меня появилась возможность заботиться о другом человеке.
– И кто же он, если не секрет?
– Некий Рома Гриневич четырех лет от роду.
– А я уж думал, вы опять вышли замуж за кого-то из местной мафии… Послушайте, Наташа, давайте посидим с вами в «Трех поросятах»? Я вас приглашаю…
– Чтобы допросить в приличной обстановке? – уточнила она.
– А вам хочется прийти по повестке?
– Мне кажется, на то, чтобы прислать мне повестку, у вас нет повода.
– Был бы человек, Наталья Владимировна, а дело сошьется.
– Странное у вас приглашение, – продолжала упираться Наташа, хотя ей самой нужно было поговорить с Михайловским. – Ну хорошо, давайте встретимся в ваших «поросятах»… в три часа дня.
– Заметано, – согласился Федор.
– Вас не подвезти? – спросила Наташа.
– Спасибо, мне тут рядом.
Он отступил в сторону, давая ей возможность выехать со стоянки.
Глава 17
Мы с Ольгой взяли из машины венок, прошли с ним в хвосте скорбной процессии. Положив его к другим венкам, остановились не у самой могилы, а за спинами родственников. Так, чтобы иметь возможность шепотом переговариваться, не отвлекая других.
– Здесь из бывших гостей четверо, – шепнула Ольга. – Супруги Гавриловы и супруги… Черт, фамилию доктора мы тоже не знаем.
– Да какая разница! – прошипела я. – К Гавриловым мы и так идем в гости, а доктора попробуем взять.
– С женой?
– Жену мы оставим на закуску.
Кто-то незнакомый нам произнес речь насчет талантливого и всеми любимого человека Леночки Быстровой. Заговорила и Галя Гаврилова. О том, как она любила покойную и как будет всем, кто Лену знал, ее не хватать.
Мы с Олей слушали вполуха.
– Видишь, мать Елены не рыдает, а только пару раз глаза промокнула, вот и все горе.
– Далеко не каждый человек свое горе выносит на всеобщее обозрение, – заметила я.
И в это время возле нас разгорелся нешуточный семейный скандал. То есть люди говорили злым шепотом, почти не разжимая губ, но мы, невольные свидетели, слышали каждое слово.
– Как же ты теперь без своей любимой сестрички будешь, без этой змеи, которая вползла в нашу семью? – сказала Инна Викторовна, жена великого хирурга.
– Прекрати! – попытался прикрикнуть на нее Павел Яковлевич, правда, все тем же шепотом, который, видимо, не давал нужного эффекта.
– Где ты теперь будешь пропадать ночами, рассказывая небылицы про какие-то тайные операции?
– Дура! – не выдержал хирург. – А откуда, ты думаешь, у тебя тряпки, и драгоценности, и долларовый счет, и прочее…
– Ну да, это твоя Леночка оперировала, а ты у нее ассистентом был!
– Оперировал я, но обо всем договаривалась она. И теперь, без нее, тебе придется здорово урезать собственные аппетиты…
– Шлюха! Дрянь! – не хотела слушать мужа Инна Викторовна.
Павел Яковлевич досадливо крякнул, оглянулся в последний раз на разверстую могилу, в которую уже опустили гроб, и быстро пошел прочь.
– Догоним? – спросила я одними губами.
– Догоним, – кивнула Ольга. – Только догоняй ты, мне все-таки тяжело бегать. Смотри, меня здесь не забудь.
Забудешь ее, как же!
Мне и в самом деле пришлось ускорить шаги, потому что разгневанный доктор мчался на всех парусах. Правда, имея двадцать лет форы, я все же его догнала.
– Павел Яковлевич!
Он остановился, удивленный.
– Вы… Лариса, нас знакомили. Какая страшная трагедия!
– Вы очень торопитесь? – спросила я деликатно, нарочно не трогаясь с места, чтобы моя беременная подруга успела подойти.
– Вообще-то я думал пойти на поминки.
– Вы на машине?
– Нет, я ехал с кем-то из родственников Лены и хотел подождать возле машины.
– А давайте мы вас подвезем? – предложила я.
– Мы? – переспросил он и оглянулся на торопящуюся Ольгу. – Этак вы, милочка, себе преждевременные роды набегаете!
– Авось обойдется, – легкомысленно отозвалась Ольга.
– Поймали, значит? – усмехнулся он. – Ну, поехали.
Он пошел рядом, кивая каким-то своим мыслям. Открыл для Ольги заднюю дверцу, и она безропотно уселась на сиденье. Хирург сел рядом со мной.
– Любопытство разбирает? Или вы имеете какое-то отношение к следствию?
– Не разбирает. Не имеем. Но есть опасность, что в конце концов следователи арестуют не того человека.
– А вы, значит, поможете этого избежать?
– По крайней мере сможем быть во всеоружии, когда машина следствия ненароком на кого-нибудь из нас наедет.
– Своеобразный у вас юмор, – отметил Павел Яковлевич, оборачиваясь к Ольге. – Итак, что вы от меня хотите? Кстати, могу вас заверить: я не убивал. На моей совести немало грехов, но греха смертоубийства нет.
Он сказал это так просто, что мы с Ольгой враз поверили, хотя знаю, что преступники редко бывают именно на преступников похожи. На вид они такие же люди, как и мы. Взять того же Чикатило… Вот я сравнила!
– Скажите, а вы, случайно, не знаете, чем Елену отравили?
– Представьте себе, знаю. У меня однокашник в судебной медицине работает. Говорит, очень редкий яд растительного происхождения. Смерть наступает мгновенно, но в отличие от цианистого калия человек не испытывает удушья, а как бы мгновенно засыпает мертвым сном. Такой вот деликатный яд. И где только люди его находят?
– Говорят, за деньги все можно достать, – сказала Ольга.
– И то верно, – согласился с ней врач. – А убивать Елену мне не было никакого резона. Я только потерял с ее смертью.
– А она не могла вас шантажировать? – подключилась и я.
– Чем? Тем, что я делал внеплановые и нигде не зафиксированные операции? Так, во-первых, это надо доказать, а во-вторых, что мне за такие нарушения сделают? Из клиники уволят? Так меня в любую другую возьмут с распростертыми объятиями. Я и в самом деле хороший хирург.
– А к Елене как вы относились? Я имею в виду – не как врач, а как мужчина?
– Это тоже ни для кого не секрет. Часто в детективах случается, что любовник охладевает к любовнице и та начинает его третировать. Но Лена… при всей своей сексуальности навязчивой никогда не была. Инициатива обычно исходила от меня. Чем еще она могла меня шантажировать? В фильмах любовницы пугают своей беременностью, но Быстрова родить не могла. Я сам делал ей операцию, удалял внематочную беременность. Теперь-то уже можно об этом говорить… Кстати, медсестрой Лена была прекрасной. Одно время мы с ней даже работали в челюстно-лицевой хирургии. Тогда пластических хирургов у нас почти не было. Что вас еще интересует?
– Боюсь, этого вы уже не знаете, – задумчиво проговорила Ольга. – Нам показалось, что своих гостей в таком составе Елена пригласила не случайно…
– Однако вы правы! – удивленно воскликнул хирург. – Она и в самом деле собиралась раздать всем сестрам по серьгам. Извиниться перед всеми, кого обидела. Так сказать, раздать долги.
– И заодно потребовать причитающееся, – ехидно добавила я.
– В каком смысле?
– Я случайно услышала, как она требовала у кого-то из мужчин вернуть долг, угрожала какие-то бумаги обнародовать. Вы видели, с кем она на своем балконе разговаривала?
– Легче сказать, с кем не говорила, – покачал головой Павел Яковлевич. – Но никто из мужчин не говорил с ней на повышенных тонах. Удивление я видел…
– А с чего вдруг она монашенкой стала выглядеть? Как-то Елене это не шло, – заметила я.
– Дело в том, что со своим женихом она решила венчаться в церкви. Ну и собиралась вроде как очиститься. Кому-то даже грозилась некую тайну открыть…
– Но не успела! – заключила Ольга, и я как раз остановила машину у подъезда дома, где располагалась квартира Быстровой.
– Однако вы ее не жаловали, – покосился на Ольгу хирург.
– Увы, не за что было жаловать, – ответила моя подруга.
Хирург вышел, а мы еще некоторое время посидели в машине, решая: идти на поминки или не идти? И вдруг увидели направлявшегося к подъезду Евгения Макарова.
– Надо же, а на кладбище не поехал.
– Может, он покойников боится? – предположила Ольга. – Как бы то ни было, а несчастным женихом он не выглядит.
Я на ее реплику не ответила, думала вот о чем: наше расследование скорее всего обречено на провал, потому что мы в отличие от знаменитых сыщиков не можем быть нейтральными. Особенно Ольга.
Вот она заметила, что Макаров вовсе не расстроен, с некоторой снисходительностью. И даже удовлетворением. И так во всем. Ольга не столько выясняла обстоятельства гибели Быстровой, сколько выискивала очередной штрих, говоривший, что Елена получила по заслугам. В этом было что-то садистское. Я Ольгу пыталась понять, но мне все меньше хотелось наши изыскания продолжать.
И ведь, начни я об этом с ней говорить, и слушать не станет. Пресловутый свой выстрел Оля все же не произвела. Может, поэтому так взбудоражена? А потом удивляемся, почему дети нервными рождаются.
– Теперь придется и нам на поминки идти, – констатировала я.
– Вот только как мы с ним разговаривать станем?
– А давай возьмем его на пушку. Мол, мы все знаем, колись!
– Ага, и он расколется. Вдребезги пополам. Где твоя былая скромность и деликатность? Видно, жизнь с военным женщину не облагораживает.
– Я могу обидеться.
– Извини, я и забыла, что мы любим мужа. Ладно, отредактирую сказанное: следователь, то бишь сыщик, из тебя никакой…
– А я и не претендую!
В самом деле, я не жалела о своей неспособности к дедукции и индукции, или что у них там за методы, у сыщиков. Воодушевление Ольги меня даже немного смешило, но кто знает, может, ей удастся с моей помощью дойти до истины?
Моя подруга между тем вдохновенно вещала:
– Обратимся к классике детектива: тот же Эркюль Пуаро, а также Ниро Вульф и даже Шерлок Холмс частенько принимали преступников у себя. Чем не кайф: сиди в кресле и жди, когда нужные люди сами пожалуют.
– Погоди. Ты что же, хочешь позвать Макарова к себе?
– А если нет, то почему?
– Потому что ты не великий сыщик, а беседовать с человеком лучше всего на нейтральной территории.
– Хорошо, тогда давай пригласим его в кафе.
– Лучше в парк Горького. Там есть такие тихие места, где одинокие лавочки закрыты высокими кустами.
– Ты учишься на ходу.
– Нет, хватаю на лету.
– Кажется, Шувалов не ошибся в своем выборе.
– Это я не ошиблась…
Ага, затоковала!..
Память тут же услужливо подсунула мне картинку: взгляд, которым мой любимый супруг обменялся с Быстровой. Неужели я ошибаюсь, считая своего мужа человеком честным, на предательство неспособным?!
Но тогда… Тогда все, что я до сих пор делала, в корне неправильно. Я считала, что Шувалов – моя судьба, а на самом деле он просто гениальный притворщик?
Я с трудом вынырнула из своей мазохистской задумчивости, не дожидаясь, пока меня оттуда вытащит подруга. Но та продолжала смотреть вдаль каким-то отстраненным взглядом, тоже уйдя в свои мысли. И ей было о чем подумать…
Не захочешь, а посочувствуешь. Даже если у ее Ушастого с Еленой и не оставалось никаких отношений, она зацепится за это его согласие прийти и будет додумывать за него, добавляя и его приход на похороны, и еще неизвестно что…
– Как же все-таки лучше у него спросить? – медленно проговорила она. – Может, правда, в лоб: мол, как ты познакомился с Еленой?
– Она была нашей участковой медсестрой, – ответила я как бы за Макарова. – Только Елена никогда не работала на участке. Знаю я Быстрову, это вовсе не та работа, которая ее бы удовлетворила.
– А нам вообще нужно это знать? Ну, она покупки рассыпала, а он помог собрать. Или в одной очереди стояли. Или в театре рядом сидели.
– Обычно именно на простых и невинных вопросах преступники попадаются, – со знанием дела сказала Ольга.
– Ну что ж, тебе виднее, – согласилась я.
– Ладно, сориентируемся по обстановке. Знаю по себе: лучше всего удаются экспромты.
Я закрыла машину, и мы с Ольгой вошли в подъезд.
Как же изменилась квартира Быстровой! Всюду занавешены зеркала. Особенно трудно пришлось, наверное, с этим зеркалом в прихожей – на него пошла приличная двуспальная простыня.
Интересно, почему мне в голову в такие вот грустные минуты приходит всякая белиберда вроде двуспальной простыни? Какая разница! Теперь в этой квартире будет жить кто-то другой, кого, наверное, смерть Елены осчастливит… Квартирный вопрос в стране решится еще очень не скоро, а у Быстровых в родне наверняка есть какой-нибудь молодой, но не слишком обеспеченный родственник, которому такая квартира отломится… Не ваше дело, Лариса Сергеевна. Я даже на саму себя разозлилась. Вместо размышлений о вечности пытаюсь заглянуть в чужой карман!
Мы замерли в дверях, и к нам тут же подскочила незнакомая женщина:
– Проходите и садитесь, девочки, я сейчас все подам. Я потихоньку огляделась – Галины нигде не было видно. Наверное, помогала на кухне.
Рядом с Макаровым освободилось место, и я протиснулась туда, а Ольге пришлось сесть на краю – все-таки беременность не способствует мобильности сыщика. Вон даже за руль не всякий раз сядешь.
Мимо стола ходили молчаливые женщины в черном. Меняли тарелки. Наливали суп-лапшу. У нас всегда подают его на поминках.
– Здравствуйте, Женя, – шепнула я Макарову.
– Здравствуйте, Лариса, – отозвался он.
Теперь, сидя от него в непосредственной близости, я с удивлением обнаружила, что он вовсе не так молод, как показалось на дне рождения. Возможно, вообще ровесник моего мужа. Или чуть моложе. Принимая гостей, Елена зажгла в гостиной приглушенный свет – она всегда любила такое освещение, которое сглаживает недостатки внешности, вот мне и показалось, что Евгений моложе.
– Скажите, Женя, вы не могли бы нам с Ольгой, – я едва заметно кивнула на подругу, – уделить немного времени?
– Могу, отчего бы не уделить, – согласился он. – Вы хотите куда-то меня позвать?
