Текст книги "Холодное блюдо мести"
Автор книги: Лариса Шкатула
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 16 страниц)
Глава 12
– Наталья Владимировна, – заглянула в «Сказочную» Ирочка Сеначина, – вам из районо звонят.
Дети разочарованно загудели.
Комнату, которую и воспитатели, и дети называли «Сказочной», придумала Наташа. Посреди ее лежал огромный ворсистый ковер, и по периметру стояли низенькие удобные диванчики. Но так уж повелось, что укладывались все на ковер: сама Наташа полулежа, а дети – кому как нравится. Большинство лежали на животе, а когда надоедало, переворачивались на спину, могли поползать, посидеть, тихонько походить. Главный закон был один – не шуметь. Кто не хотел слушать, выходил в игровую комнату, но таких детишек обычно было мало.
Сказка длилась полчаса и выполняла определенную задачу: успокоить, расслабить детей перед тихим часом. Переход из «Сказочной» в спальню происходил обычно без проблем, и укладывались в кроватки дети с удовольствием.
Только некоторые родители сетовали: «Мало ему (или ей) мультика перед сном, подавай живую сказку».
Далеко не все, как выяснилось, умели их рассказывать.
– Я быстро вернусь, – сказала Наташа своим слушателям. – Но помните: никакого шума. Кто будет шуметь, окончания нашей истории не узнает.
Это правило никогда не нарушалось.
– Наталья Владимировна, – непривычно просительным тоном обратились к ней из районо, – не могли бы вы сегодня к нам подъехать? В удобное для вас время.
– Подъеду, – согласилась она, – через полчаса детей уложим, и я смогу освободиться.
Чего им от нее надо? Обычно в этой организации к Наташе относились без особого пиетета. И даже с некоторой нарочитой строгостью. Словно только и ждали, когда она споткнется, и тогда можно будет прикрыть ее «Вишенку». «Подумать только, она дерет с родителей такие деньги!» Что они еще ей могли предъявить?
Наташа в отличие от многих частных предпринимателей ничего не утаивала от налоговой инспекции. В конце концов, на жизнь ей хватало, а делать большие деньги на полюбившемся ей деле не собиралась… Что ж, значит, не судьба!
Она вернулась в «Сказочную» и с удивлением увидела, что многие дети уже спят тут же, на ковре. Она позвала Ирочку и Олесю Евгеньевну, и все вместе они стали переносить детей в спальню. Тот, кто еще не спал, впрочем, не делал попыток сопротивляться. Да и Наташа шепотом обещала каждому:
– Вот ты проснешься, и мы вместе докончим сказку, хорошо? А вдруг тебе приснится что-нибудь интересное? Лучше того, что я бы рассказала?
Она это частенько делала – побуждала детей придумывать сказки сообща. Наташа нарочно делала паузу и спрашивала: «Как вы думаете, а что было дальше?»
И дети наперебой предлагали такие варианты развития событий, что ей оставалось только удивляться неуемной детской фантазии. Кажется, и она возле своих воспитанников заражалась склонностью к фантазированию. У нее как-то даже мелькнула мысль: а что, если попробовать написать книгу сказок для детей? Но эта мысль была такая робкая, такая неуверенная, такая странная, что Наташа пока задвинула ее подальше, в потаенный уголочек души. Пусть потихоньку растет.
В районо Наташа подъехала к половине третьего, как и обещала. Вошла в знакомый кабинет, где работала, как она считала, ее недоброжелательница. Что за сюрприз ей приготовили на этот раз?
У стола заведующей сидела молодая женщина со странно изможденным лицом и лихорадочно горящими глазами. «Что-то ее прямо корежит, – подумала Наташа. – Уж не по мою ли она душу? Какая-то в ней неистовость, будто что-то изнутри ее сжигает… К нашему берегу не рак, так жаба… Может, я откуда-то ее знаю?»
Но ничего по этому поводу ей в голову не приходило, разве что удивляло некоторое смятение заведующей, с каким та переводила взгляд со своей посетительницы на Наташу.
– Знакомьтесь, это Наталья Владимировна, владелица частного детского сада «Вишенка». А это Корнелия Альбертовна Гриневич. Разговор состоится сугубо приватный, – наконец сказала заведующая. – Если позволите, я вообще буду всего лишь присутствовать при этом, так как разрешила Корнелии Альбертовне провести его в моем кабинете.
– Слушаю вас, – сказала Наташа, присаживаясь на стул напротив женщины.
– Дело в том, – проговорила, как прокаркала, Корнелия Альбертовна хриплым прокуренным голосом, – что я получила наследство в Америке. Уже оформила визу и, чтобы наскрести денег на проезд, продала все, что могла, даже взяла в долг под залог квартиры… – Она помолчала. – Я уже обращалась ко многим заведующим детских садов, но они все бюджетные, бедные и помочь мне не могут.
– Вы имеете в виду деньгами? – осторожно поинтересовалась Наташа.
– Да нет же! – с досадой проговорила посетительница, стараясь не смотреть Наташе в глаза. Отчего-то вообще глаза у нее все время бегали, а лицо пошло красными пятнами. – У меня есть сын, Рома. Четырех лет. Мне его не с кем оставить. Оказывается, у нас в городе нет ни одного круглосуточного садика!
– Но у меня тоже сад не круглосуточный, – заметила Наташа.
– Но вы все-таки сама себе хозяйка. Я вас прошу, умоляю – примите к себе моего мальчика! К сожалению, с собой я взять его не могу, а родственников у меня нет… Поверьте, я вернусь с деньгами и расплачусь с вами за все! Вы ничем не рискуете.
Просто взять и принять чужого мальчика в «Вишенку», который считается в городе элитным садиком? У нее нет детей из неблагополучных семей и вообще таких, чьи родители не могли бы за своего ребенка заплатить…
В этот момент Наташе стало стыдно, и она оборвала свои размышления. А еще собирается писать книги для детей! Для каких детей? Только для обеспеченных?
– Но в таком случае, – сказала она, – я бы хотела оформить это дело как положено. Ну, чтобы ни у кого не возникло сомнений, что ребенка вы мне оставляете добровольно. Как это делается, вы не узнавали?
– Узнавала, – сразу оживилась Корнелия Альбертовна. – У меня есть знакомый нотариус, он сказал, достаточно моего заявления, что я доверяю вам своего сына на время отъезда.
– А могу я сначала познакомиться с вашим сыном? – все же решилась спросить Наташа; что-то настораживало ее в этом деле, и только присутствие такого надежного свидетеля, как заведующая районо, придавало их разговору некий рациональный смысл. Наташа взглянула на нее вопросительно, и та чуть заметно кивнула. Вот и все участие. Никто, оказывается, кроме Наташи, не хочет брать на себя ответственность.
– Конечно, пойдемте, – заторопилась Корнелия Альбертовна, – он ждет в приемной.
В самом деле, Наташа заметила там худенького мальчика, который сидел, ссутулившись, на стуле и смотрел перед собой, углубленный в свои мысли будто старый философ.
Корнелия Альбертовна поднялась со стула, фамильярно подхватила Наташу под руку и уже у двери обернулась:
– Спасибо вам, Марина Вячеславовна.
– Пожалуйста, – суше, чем можно было ожидать, отозвалась та.
Но когда они уже подошли к двери, заведующая вдруг резво выскочила из-за стола:
– Минуточку, Наталья Владимировна! Идите, Корнелия Альбертовна, подождите в приемной. Наталья Владимировна, простите, что втянула вас в эту историю, – быстро заговорила заведующая. – Я предлагала Гриневич на время определить ее сына в детский реабилитационный центр, но она и слушать не хочет. Говорит, надо отдать в хорошие руки. Понимаете, будто щенка оставляет, а не собственного ребенка. Это-то меня и настораживает. И хорошо, что вы хотите все оформить как положено. Правильное решение… А то мало ли что…
– Не поняла вашего опасения. – Наташа ждала объяснений.
– Беспокоит она меня. Вдруг не вернется? Такая, знаете, личность психопатического склада. Мальчишку жаль. Умненький, воспитанный. Даже странно, что при такой дуре… Простите! – спохватилась заведующая. – Но вы не беспокойтесь! Я уже говорила с соцзащитой. Если Корнелия таки не вернется, они возьмут ребенка в детский дом, а вы получите компенсацию…
Теперь Наташа поняла, в какую историю ее втравили, но приняла это событие как данность. В конце концов, ничего страшного не произойдет. Если к тому же мальчик воспитанный… «Надеюсь, никаких сюрпризов меня не ждет. Сколько его мамаша собирается отсутствовать? Две недели, говорит. Будем считать, месяц. А там посмотрим!»
В приемной ее ждала Корнелия, тиская руку сына. Он все старался поймать взгляд матери, но она отводила его от ищущих глаз ребенка.
– Познакомься, – сказала она прокуренным голосом. – Это Наталья Владимировна. Она согласилась присмотреть за тобой, пока я съезжу за деньгами. Думаю, это много времени не займет. Ты ведь будешь паинькой?
– Буду, – покорно сказал мальчик.
Наташа протянула ему руку:
– Давай знакомиться. Ты запомнил, как меня звать?
– Запомнил. Наталья Владимировна. А меня – Роман. Он тоже протянул ей свою ладошку, худенькую, хрупкую, с пальчиками, похожими на крошечные прутики, и у нее отчего-то екнуло сердце. Она еще ничего толком не знала об этом ребенке, но уже горячо его жалела.
Когда Корнелия Альбертовна написала заявление, удостоверила собственную подпись, на мгновение возникла заминка, и Гриневич поспешно сказала:
– Если вы не возражаете, хорошо бы Романа взять прямо сегодня. Завтра у меня самолет, а я еще не все собрала. Заедем, возьмете его вещи.
Пока его мама писала заявление и позже, мальчик не произнес ни слова, а в машине только сидел и смотрел в окно.
Его мать поспешно выскочила из машины и вскоре принесла небольшой рюкзачок с вещами.
– Ну все, будь паинькой! – опять сказала она сыну («Как будто других слов не знает», – с возмущением подумала Наташа) и ткнулась ему в щеку сухими губами.
Он кивнул и судорожно вздохнул.
– Я скоро вернусь и заберу тебя с собой, – пообещала его мамаша, отчего-то без особой уверенности в голосе.
Она ушла не оглядываясь, только странно помахала рукой.
– Ты не переживай, Рома, – сказала Наташа, усаживая ребенка на заднее сиденье своей машины. – Иной раз только кажется, что все тебя бросили и никто не любит.
– Тебя тоже бросали? – вдруг спросил малыш и тут же поправил себя: – Я хотел сказать «вас».
– Тоже, – призналась Наташа, выворачивая руль, чтобы развернуться на узкой улочке. – И потом, мама ведь не отдала тебя насовсем. Она только написала заявление, что доверяет тебя мне до своего возвращения.
– И что вы делали, когда вас бросили? – продолжал интересоваться Рома.
– Знаешь, давай заключим соглашение. Когда мы будем одни, ты можешь звать меня Наташа и на ты, а когда приедем в садик, то по имени-отчеству – Наталья Владимировна. Согласен?
– Согласен, – кивнул мальчик. – А где я буду жить? У тебя есть своя комната?
– У меня есть даже свой дом.
– Большой?
– Для двоих просто-таки огромный. Целых два этажа.
– И ты меня возьмешь в этот дом?
– Конечно. Но если ты не захочешь жить в доме, можешь жить в будке Кинга, – пошутила она.
– Кинг – это собака?
– И тоже очень большая.
– Вот такая? – Он развел руками, показывая по размеру на что-то вроде болонки.
Наташа рассмеялась:
– Я думаю, он повыше тебя будет.
– Огромный, – сказал мальчик уважительно. – А он злой?
– Со своими друзьями – добрый.
– Хотел бы я с ним подружиться.
– Подружишься, – пообещала Наташа. – Только вначале мы с тобой в садик заедем, я все-таки в нем работаю. А после работы, когда всех детей заберут, мы с тобой поедем ко мне домой знакомиться с Кингом. Хорошо?
– Хорошо, – кивнул мальчик и опять задумался.
Наверное, частенько ему приходилось оставаться одному и вот так, по-взрослому, сидеть и размышлять о чем-то. Пытается понять, для чего его произвели на свет?
В «Вишенке» уже закончился тихий час, и дети сидели в столовой, пили чай.
– Пойдем, я покажу тебе, где можно помыть руки и сходить в туалет, – сказала Наташа, раздевая Рому в своем кабинете. – Затем ты с ребятами слегка перекусишь. Ты ведь уже обедал?
Он недоуменно посмотрел на Наташу, которая, казалось, задавала странные вопросы.
– Меня мама кормила утром, – объяснил он. – А потом мы сидели в том доме, и мама говорила с разными тетями.
– Значит, ты голодный, – спохватилась Наташа, давая себе слово, что если на кухне у Лилии Васильевны ничего не осталось – до ужина еще два часа, – она отвезет Рому к себе домой и как следует накормит. – Лилия Васильевна, у нас с обеда ничего не осталось? – спросила она.
– Как же так – не осталось?! – всплеснула руками повариха. – Вы вот ничего не ели. Да и я впрок готовлю. Мало ли, придет кто или родители захотят попробовать, что едят их дети.
– Ну, слава Богу, – облегченно вздохнула Наташа, – а то мне надо покормить одного очень голодного мужчину.
На всякий случай она держала Рому за руку, явственно ощущая, что мальчик чувствует себя неуютно в чужом месте. Но он ничуть не стеснялся, а лишь крутил по сторонам головой, точно галчонок, высматривающий червячка.
– Я еще мальчик, – назидательно сказал он женщинам.
– Чей же это такой худющий? – спросила Лилия Васильевна.
– Мне оставили его на время, ненадолго, – пояснила Наташа, заметив, что и Рома прислушивается к ее словам.
Они сели есть в кабинете Наташи.
– С детьми ты успеешь завтра познакомиться, – сказала она мальчику. – А то они будут только отвлекаться и спрашивать, почему ты ешь не то же, что и они.
Наташа все говорила и говорила, потому что не находила отклика со стороны малыша: он как будто продолжал что-то обдумывать, но на ее вопросы отвечал вежливо, хотя и без энтузиазма. Просто «да» или «нет». Она чувствовала его напряжение и удивлялась, что он не кричит, ничего не требует, а просто ждет, что с ним сделают эти незнакомые люди.
Рома, несмотря на свои четыре года, уже знал, что ласковый голос еще ничего не означает. Ласковым голосом даже очень близкий человек может лишить тебя дома, привычного угла, обеда, свободного времени или, наоборот, предоставить этого самого времени сколько угодно, не думая о том, что человек не сможет им воспользоваться так, как от него ждут.
То есть ему хотелось бы побегать с другими детьми или поиграть в игру «Селга», в которую он однажды играл у большого мальчика по имени Игорь, и ему понравилось, и он почти сразу разобрался, как в нее играть, а Игорь сдержанно заметил:
– Ты такой маленький пацан, а головастый.
Эту похвалу Рома помнил до сих пор…
Наташе тоже было тревожно. В последнее время ее жизнь будто сорвалась с привязи, и создавалось ощущение, что она этой самой жизнью не управляет. Разве еще утром она могла предположить, что ей придется заботиться о малыше, который не слишком нужен даже собственной матери?..
Она подумала так и оборвала себя. Торопливость, с какой Корнелия препроводила к ней Рому, еще ни о чем не говорит. А то, что женщина не смотрит в глаза собеседнику, тоже не обязательно значит, что у нее совесть нечиста. Она, может, просто стесняется, что вынуждена обременять своей просьбой постороннего человека.
Наташа успокаивала себя, но не слишком на это рассчитывала. В конце концов, на две-то недели Гриневич могла оставить мальчика у кого-то из своих подруг. Неужели и подруг у нее нет?
Только что теперь зря гадать?!
Глава 13
Народ продолжал веселиться. Кажется, даже Инна Викторовна подрастеряла свою чопорность и теперь поощрительно кивала словам Евгения, который рассказывал ей что-то смешное: то ли длинный анекдот, то ли случай из жизни.
Мои друзья Кононовы как-то сникли. Скорее всего плохое настроение исходило от Ольги. Но никто ведь ее сюда не тащил. Или она считает, что Елену жизнь так и не наказала. Живет пусть и одна, но хорошо. Особых усилий не прилагая, имеет то, о чем другие могут только мечтать: отдельную квартиру в центре города, стильную обстановку. Да и сама одевается явно не на заработок медсестры.
Это я по привычке за Ольгу домысливала. А может, она поняла, что вовсе не хочет устраивать Быстровой никакого сюрприза? И этот свой выстрел тоже решила не использовать? Или опять-таки я чего-то не знаю, или она решила уступить право «выстрела» своему Ушастому?
Между прочим, у Алексея, строго говоря, уши вовсе не лопоухие или не с каким-либо другим дефектом. Просто слегка оттопыриваются. В детстве, наверное, это выглядело по-другому, а теперь придавало облику их владельца даже какой-то шарм. Так что его кличка, по сути дела, вовсе не обидная.
Я вот так всех разглядывала, со всеми мысленно разговаривала и при этом ловила себя на том, что не хочу смотреть на своего мужа. Как же так, совсем недавно я просто не сводила с него глаз! А сегодня между нами что-то пробежало. Прошло. Проскользнуло. И назвать это можно одним словом – недоверие.
Гуся водрузили на середину стола, и каждый из гостей отщипнул от него по кусочку, игнорируя интеллигентность манер. Обо мне позаботился Сергей, сунул порцию гусятины. Распорядился:
– Попробуй, гусь съедобный?
Остальные тоже молча пожевали и единодушно решили:
– Съедобный.
Потом вразнобой принялись кричать:
– Ле-на, иди за стол! Ле-на, гусь кончается!..
Но так как она все не появлялась, привести ее вызвался все тот же суетливо-услужливый Андрей.
Он отправился в кухню, а через несколько мгновений появился белый как мел.
– Господи, – прошептал он и в мгновенно наступившей тишине крикнул: – Она умерла!
– Что вы такое говорите, молодой человек? – первым откликнулся Павел Яковлевич. – Умерла! Наверное, ей стало плохо. Перенервничала в ожидании гостей. Потеряла сознание… Пропустите меня!
Лучший в мире хирург, оказывается, прикрикнул на замешкавшегося Ушастого. А ему бы полагалось иметь железные нервы. Не мудрено, что Алексей несколько растерялся. От такого сообщения у любого сердце дрогнет, не то что у бывшего мужа. Следом за врачом из-за стола стал протискиваться и мой муж.
– Благодарю вас, молодой человек, мне не нужны помощники!
Это Павел Яковлевич попытался скинуть Сергея с хвоста. Не тут-то было. Мой супруг что-то шепнул ему на ухо, и лицо у бедного хирурга перекосилось. Я поняла, что Шувалов сказал ему нечто соответствующее моменту. Например, что даже врачу могут понадобиться свидетели.
И странной была реакция эскулапа. Не мог же он всерьез думать, что к подобному событию – если действительно с Ленкой случилось что-то серьезное – не подключится милиция.
– Настоящий командир в любой ситуации командир, – сказала Ольга, после ухода Сергея передвинувшаяся ко мне поближе. – Видела, как врач хотел его отшить? Не тут-то было! «Умерла»! Надо же придумать такое. У этого Андрюши явно с нервами не в порядке. Такие, как Быстрова, просто так не умирают…
Ольга не успела договорить, потому что из кухни вышел Павел Яковлевич. Он как-то странно держал руки на весу, будто только что копался в чем-то грязном.
– Действительно умерла, – утвердительно качнул он головой в ответ на наши вопросительные взгляды и пошел в ванную мыть руки.
Появившийся вслед за ним Сергей, проходя мимо, наказал всем:
– В кухню не входите.
И вскоре мы услышали, как он по телефону вызывает милицию.
– Что же с ней такое? Сердце? – спросила Галина, обводя присутствующих растерянным взглядом.
– Кто знает адрес? – крикнул из коридора Сергей.
Андрей продиктовал.
– Ничего странного, – между тем объяснял в трубку мой муж. – Я здесь в гостях. Впервые. Вы хотите, чтобы я все рассказал вам по телефону? Ах сами приедете? Спасибо, родные!
Не умеет Шувалов быть пай-мальчиком. Я просто удивляюсь, как он с таким нетерпимым характером дослужился до полковника, и не удивляюсь, что до подполковника его в звании понизили. Уже и с милицией сцепился.
Но и я хороша. В такую страшную минуту – человек умер! – у меня отлегло от сердца: значит, если мой муж и Елена прежде виделись, то никак не у нее дома!
Мы не стали заходить в кухню, но у ее двери столпились – словно каждый хотел убедиться, что его не разыгрывают. Картина, открывшаяся нашим глазам, была не из приятных: Елена продолжала сидеть на табуретке, потому что ее тело опиралось на стену кухни, только сползло немного. У безвольно упавшей руки валялась на полу разбитая чашка, а на ее новом шикарном платье красовалось безобразное коричневое пятно.
– Погодите, – громко сказала Инна Викторовна. – Леночка умерла, но зачем надо было вызывать милицию?
– Так надо, – ответил появившийся из ванной ее муж. – Налицо признаки отравления. Я, конечно, не судмедэксперт, но могу сказать – это типичное отравление…
– Ее убили! – громко ахнула Галина.
– Подобные выводы делать рано, – осадил ее Павел Яковлевич. – Может, Лена выпила что-то сама. Какое-нибудь новомодное лекарство, которое в сочетании с алкоголем… Словом, это я посоветовал вызвать милицию.
– Как бы то ни было, – продолжала рассуждать Инна Викторовна, – молодой человек – кажется, его зовут Сергей – говорил о смерти при подозрительных обстоятельствах. Но ведь в квартиру никто из посторонних не заходил. Тогда что может быть подозрительного? Все свои… Леночка что-то некачественное съела…
– Или выпила. Вместе с кофе, – нарочито медленно произнес Ушастый, рывком вставая из кресла.
– Вы хотите сказать, Алеша, что Леночка собрала нас здесь, чтобы при всех покончить жизнь самоубийством?
Жена хирурга то ли была круглой дурой, то ли хотела ею казаться.
– Вот как вы поняли мои слова, – подивился Ушастый. – Я вовсе не имел в виду самоубийство.
– Но почему вы так уверены? – не сдавалась его оппонентка. – В последнее время Леночка часто была неуравновешенна, излишне возбуждена…
– Как обычно, когда строила козни, – не очень вежливо перебил ее Алексей.
– Дэ мортуис аут бене, аут нихиль, – промолвил Павел Яковлевич, который стоял у дверей кухни и курил, опершись о косяк.
– Я знаю, – кивнул Ушастый. – «О мертвых или хорошо, или ничего». Умолкаю, потому что ничего хорошего об умершей не знаю.
Ольга украдкой дернула мужа за полу пиджака, заставляя сесть в кресло рядом с ней.
– Послушайте, что он говорит! – вдруг истерически выкрикнула Галина и разрыдалась. – В такую минуту, когда Леночка там, на кухне…
Мне тоже стало не по себе. Не дай Бог уйти из жизни с подобным прощальным словом! Чем же за столь короткое время совместной жизни – кажется, они прожили вместе всего три месяца – Елена его так достала?!
В гостиную вернулся Сергей:
– Бригада сейчас приедет.
Я подошла к нему, чувствуя себя виноватой. Что-то случилось со мной в этой квартире. Я уже не могла смотреть на мужа с прежним слепым обожанием. Что-то беспокойно ворочалось внутри меня, не давая вернуться к прежнему состоянию.
Угораздило меня потащить Сергея на этот день рождения… Почему человек не успокаивается на достигнутом, не хранит то, что имеет? Ведь интуиция говорила мне: не ходи, ничего хорошего из этого не получится. Нет, я убедила себя, что Ольга без моего присмотра наделает глупостей. Кононов не знает свою жену так, как знаю ее я. Человек может измениться, охотно верю, но чтобы так кардинально…
А гости усопшей именинницы кучковались у двери в кухню. Видимо, до конца в смерть Елены не верилось. Казалось, вот сейчас она придет в себя, заметит это безобразное коричневое пятно от кофе и кинется его застирывать, причитая, что платье стоит чертову уйму баксов…
Милиция все не ехала, хотя я считала, что они примчатся так же быстро, как «скорая помощь» к сердечнику. Впрочем, Елене уже ничем не поможешь, но ведь мы-то могли бы оказаться не столь законопослушными гражданами и попросту разошлись бы по домам… Тем более Инна Викторовна продолжала утверждать, что это скорее всего несчастный случай.
Теперь в квартире воцарилась тишина. Никто и не смотрел на стол, на котором, кроме гуся, остывали другие горячие закуски и среди них замысловатый мясной рулет – его неугомонная Галина успела поставить на стол.
А стол будто выглядел насмешкой над людским самомнением. Кто там считает себя хозяевами жизни? Оказывается, порой нельзя загадывать свое будущее не только на год или на день, но и на мгновение. Да уж, недаром в песне поется: «Не думай о секундах свысока».
Но вот в тишине отчетливо хлопнула дверь парадного, послышались решительные шаги нескольких человек. Затем в дверь квартиры Быстровой позвонили. Мы все невольно встрепенулись, а Сергей пошел открывать милиционерам.
Мы поспешно отступили от двери кухни и опять расселись в гостиной – кто в кресле, кто на диване. Первым мимо нас прошествовал хмурый человек в халате с чемоданчиком в руке, кивнув на ходу то ли присутствующим, то ли своим мыслям.
За доктором – или, как у них называется, судебным медиком – почти шаг в шаг следовали человек в темном костюме со старомодной фотовспышкой и почему-то двумя фотоаппаратами на груди и еще двое мужчин в милицейской форме. Все они вошли в кухню и плотно прикрыли за собой дверь.
Мне показалось, что в один момент присутствующие разделились на три части: гостей именинницы – тех, при ком умерла Елена Быстрова, милиционеров, которые должны были подозревать в каждом из нас убийцу, и всех остальных, не причастных к этому преступлению людей планеты.
Неужели все-таки Елену убили? Но тогда он среди нас. Нет, об этом не хотелось думать. Самое страшное, я вдруг отчетливо поняла, что не смогу с полной уверенностью сказать: Сергей этого не делал. Неужели виной тому мимолетный взгляд узнавания, которым обменялись мой муж и Елена? Мне вдруг стало зябко. И одиноко. Уверена я была лишь в одном: если Елене и помогли уйти из жизни, то я не имею к этому ни малейшего отношения.
Через некоторое время из кухни вышел один из представителей власти и задал нам вопрос:
– Кто первым обнаружил труп?
– Я, – то ли мяукнул, то ли проблеял Андрей, бледный от страха.
Впрочем, почему именно от страха? Может, у него просто богатое воображение и он никак не привыкнет к мысли, что молодую женщину, совсем недавно здоровую и полную сил, теперь именуют так страшно: «труп»!
– Простите, а кто вы такой? – Я все-таки не выдержала и влезла со своим вопросом. Кажется, мент так увлекся ролью обличителя – убийца-то среди нас! – что забыл представиться.
– Капитан милиции Свешников Василий Алексеевич, – сухо проговорил молодой, не старше тридцати, милиционер, бросив неприязненный взгляд в мою сторону.
Возможно, мне это показалось. Не только мне, всем нам было сейчас неуютно. Мы ожидали вызова на ковер, чтобы подвергнуться экзекуции, не будучи виноватыми. Конечно, за исключением одного.
От осознания незаслуженности предстоящих испытаний хотелось сделать что-нибудь назло. Например, хлопнуть дверью и уйти. Или заявить этим немногословным работникам милиции, которые с подозрением смотрели на всех нас: «А вот не буду отвечать на ваши вопросы, и ничего вы мне не сделаете!» Ну да, и пойти к их служебной машине с руками за спиной… Какие бы мысли ни бродили в головах у остальных, подобные или совсем другие, никто из нас не сдвинулся с места.
В квартире появились еще какие-то люди и вынесли из кухни накрытые носилки.
– Чего мы ждем? – нервно выдохнула Инна Викторовна. – Лен… Тело увезли.
Ей никто не ответил, но некоторое время спустя заговорил Леша Кононов:
– Для того чтобы определить, насильственная смерть или нет, надо как минимум произвести вскрытие. Это займет некоторое время…
Из кухни появился Андрей. Он напоминал своим видом мышь, которую вытащили из ведра с водой. Не пытали же его, в конце концов! Он обвел нас всех вымученным взглядом и промолвил:
– Там говорят, чтобы зашел…
– Алексей Кононов! – как на перекличке, провозгласил выглянувший из кухни Свешников.
Ушастый пожал плечами и скрылся за дверью. Я посмотрела на Ольгу. Она сидела, уставившись в какую-то точку на двери кухни, сцепив пальцы рук так, что побелели костяшки.
А эта-то чего волнуется? Вряд ли то, что случилось, и есть обещанный Олей «выстрел». Вряд ли она стала бы рисковать, будучи на сносях, разве что… Разве что существование на свете Елены Быстровой стало угрожать существованию семьи Кононовых. Может, какой-то компромат был у именинницы на Алексея? Когда говорят, что в тихом омуте черти водятся, это не обязательно о представительницах слабого пола.
Внешне Ушастый – человек спокойный, даже индифферентный, но кто знает, что кроется за этим спокойствием? Не бушуют ли в глубине этих бесстрастных глаз бурные эмоции?
«Минуточку, Лариса Сергеевна, чего вдруг вы стали такой любопытной? Ведь прежде не интересовались кое-какими штрихами биографии своей, как вы говорите, лучшей подруги. Почему, например, она всегда твердила, что не верит «никому из этих козлов»? Или о том, что с некоторых пор мужчин для нее на свете нет? «Больше нет…» А что, если Кононова Ольга до конца не простила? Или он сказал что-то, после чего моя подруга стала сомневаться в крепости своей семьи? Так же, как и я…»
Ушастый вышел из кухни подчеркнуто спокойно, словно происшедшее его ни в коей мере не касалось. Его никто и не расспрашивал. Мы понимали, что в кухне на допросе побывает каждый из нас.
Следующим вызвали Павла Яковлевича. Если у оперев и была какая-то система в очередности допросов, то мне ее было не понять. Врач с ментами управился быстро. Он что-то тихо пробормотал на вопрос своей супруги, но я уже ничего не слышала и не видела, потому что следующей вызвали меня…
* * *
На другой день Сергей ушел из дома, когда я еще валялась в постели.
– Ты куда? – спросила я, когда он склонился надо мной с прощальным поцелуем, благоухая только что распечатанным одеколоном. Тем, что я подарила ему в честь открытия своего магазина. А если точнее, за то, что он не стал возражать против моей работы. Я попыталась подняться, но мой супруг лицемерно озаботился:
– Лежи, лежи, мы же в отпуске, куда торопиться? Лидия меня уже покормила.
Не он ли клялся и божился, что в отпуске – никакой работы?! Предупреждая мое возмущение, он пояснил:
– Я ненадолго. Зайду к ребятам, разузнаю, что да как.
Надеюсь, безразличие мне изобразить удалось. В самом деле, не скандалить же по такому понятному поводу. И почувствовала, что Сергей подспудно ждал если не скандала, то маленькой супружеской выволочки. Не дождался.
– Ты не возражаешь, мы с Лелькой по городу погуляем, так сказать, по местам боевой славы…
– Вашей? – обернулся он.
– Естественно, а чьей же еще?
Муж уже взялся за ручку, но опять повторил как клятву:
– Я ненадолго, туда и обратно.
– С одним условием.
Спина Сергея опять напряглась. Почему он даже в моем присутствии никак не научится расслабляться?!
– С каким?
– Вернешься – все мне расскажешь!
Он рассмеялся и, закрывая дверь, послал воздушный поцелуй. Наверняка ему не по себе, и он хочет поговорить с коллегами из аналогичных служб, многие из которых бывшие милиционеры.
Конечно, я не такая наивная, чтобы верить, будто он расскажет мне действительно все, а не то, что найдет нужным. И этот не худший из мужчин уверен, что при необходимости ему ничего не стоит обмануть меня. Пусть остается в счастливом неведении. Он думает, что если я моложе, то, значит, доверчивее. Глупый. Скорее всего жена-ровесница просто махнула бы рукой на эти тайны мадридского двора: хочет – пусть секретничает. Но я думаю по-другому. Еще неизвестно, кто из нас будет больше нуждаться в откровенности!
