Текст книги "Холодное блюдо мести"
Автор книги: Лариса Шкатула
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 16 страниц)
Глава 26
Прошел месяц с того дня, как уехала Корнелия Альбертовна Гриневич, а никто из органов опеки об этом и не вспомнил, к Наташе не пришел, не позвонил.
Это ее почему-то насторожило. Судьба словно давала ей передышку перед тем, как побольнее стукнуть. Вот так однажды кто-нибудь появится, когда она уже не будет ждать, и заберет у нее Рому.
Потихоньку она разузнала, что только через полгода можно поднимать вопрос об усыновлении мальчика, если мать признают без вести пропавшей. Как на фронте, честное слово!
Олеся Евгеньевна, пожалуй, единственная, напомнила:
– А я вам говорила, что Нелька в бега ударилась. Небось в Питер поехала. Корни свои искать. Только откуда они у нее? То есть найдет она родственников, которые ее не ждут. Да и кто ей обрадуется? Благо бы еще женщина была с хорошим характером, а то у нее ведь не все дома, у Нельки-то. Посмотрите на Ромку – расцвел парнишка, да и только. Она ведь его грызла, как вампириха какая. Обзывала такими словами, что нам, взрослым, стыдно было слушать. И нарочно голодом морила.
– Скажете тоже, Олеся Евгеньевна, – не выдержала Наташа. – Во-первых, вампиры не грызут, а кровь пьют…
– Так, может, она и пила. Вон он какой бледненький был. Да тощий – кожа да кости. Сейчас его и не узнать, а тогда…
– А во-вторых, какая мать станет ребенка голодом морить? Просто у нее могло не быть денег, а просить у других она стеснялась.
– Нелька стеснялась? – громко хмыкнула Олеся Евгеньевна. – Да она такого и слова не знала – «стеснительность».
Наташа, сославшись на срочную работу, этот разговор прекратила. Почему-то ей неприятно было говорить о Корнелии Альбертовне, тем более в таком духе.
Она всегда придавала значение своим словам, потому что верила в их материальность. И живучесть. Подрастет Ромашка, а ему начнут со всех сторон рассказывать, какая у него мать гнусная была. Пусть уж лучше он себе сам ее светлый образ нарисует и с тем живет.
Марат через две недели их весьма тесных и теплых отношений уехал в командировку. На этот раз в Тюмень, где ему предложили вложить деньги в один замечательный проект, который позволил бы ему вместе со Светой, Наташей и Ромой уехать отсюда куда-нибудь на юг.
– В Сочи! – говорил он, блестя глазами. – Давай поедем в Сочи. Я так долго мерз в наших холодных краях, что теперь хочу жить на юге, где много солнца и витаминов.
– А если с твоим проектом ничего не получится? – спрашивала Наташа.
– Все равно поедем! Продадим наши дома, наши дела – ты не возражаешь? – и поселимся у Черного моря.
И, словно подслушав его излияния, дня через три к ней подошла Ирочка Сеначина, которая недавно вышла замуж за дагестанца – тот в Ивлеве владел крытым рынком, – и спросила вроде в шутку:
– Наталья Владимировна, а вы не собираетесь продавать свой садик?
– Не знаю, – растерялась Наташа, – я об этом как-то не думала. А что, уже есть покупатели?
– Илья сказал, – мужа Сеначиной звали Ильяс, – что, если вы надумаете продавать «Вишенку», он мне ее купит.
– Я подумаю, – с улыбкой сказала Наташа.
На самом деле она считала, что все эти разговоры, как и планы Марата, для нее несвоевременны. Пока она не решит вопрос с усыновлением Романа, никуда отсюда не тронется.
Марат был с ней согласен.
– Вряд ли с моим делом все быстро устаканится. Может, как раз полгода и пройдет.
А еще три недели назад она все-таки зашла в один из магазинов, которые до сих пор принадлежали ее бывшему мужу, и попросила передать, чтобы тот, когда в очередной раз появится в Ивлеве, непременно позвонил ей на работу или домой.
Сергей откликнулся буквально на другой день.
– Наташа, ты хотела меня видеть?
– Хотела, – ответила она, удивляясь, что голос бывшего мужа звучит для нее всего лишь как голос старого знакомого. Вернее, человека, с которым она прежде была дружна. Когда-то Наташа представляла себе, что однажды он ей позвонит и она замрет у телефона, не в силах от волнения и рта раскрыть. И вот с ним спокойно разговаривает, и ничего внутри ее не дрожит.
Вот как подействовали на нее отношения с Маратом.
Между прочим, весь город об их романе сразу узнал, и Наташе стали об этом говорить все, кому не лень, высказывать свое мнение.
– Ну, Шестериков шустрый! – нарочито принялся сокрушаться Федор Михайловский. – Пока я в твою сторону поглядывал, он просто взял и увел тебя. И вот так всю жизнь: кому все, а кому ничего!
– Что ты придумываешь! – рассмеялась Наташа. – Чего же это ему «все»? Разведенная женщина не первой молодости.
– Вторая молодость у тебя куда лучше первой, – заключил он.
– Ты-то откуда знаешь? – удивилась Наташа. – Мы же с тобой знакомы всего ничего.
– Зато я еще застал вместо яркой, жизнерадостной личности какую-то невзрачную женщину, которая сидела в своем углу не высовываясь и приходила только на зов хозяина.
Наташа покраснела.
– Неужели это было так ужасно?
– Ты уж поверь мне! – ответил Федор. – Ничего хорошего. Одно время я даже подозревал, что Шувалов тебя бьет.
Значит, она выглядела не только невзрачной, но и забитой…
Сергей заехал за ней в «Вишенку» и, пока Наташа в новой дубленке и сапогах на шпильке шла по дорожке к его машине, не сводил с нее глаз. Потом, будто опомнившись, выскочил из машины и открыл перед ней дверцу.
Мамма мия! Когда это такое было? Обычно он сидел в машине, не делая попытки даже открыть перед ней дверцу, а теперь… Может, перевоспитался в этой южной столице? Или молодая жена на него благоприятно подействовала?
Наташа рассуждала об этом без всякого надрыва, словно о постороннем человеке. Марату она ничего не стала заранее говорить, опасаясь, что он тут же примчится на место ее встречи с Шуваловым. Кстати, ее настораживала ревность Шестерикова. Она видела семьи, в которых ревнивые мужчины сживали жен со свету. Если он не возьмет себя в руки, придется их предсвадебную эпопею прекратить.
Вот опять она излишне категорична. Если в самом деле бывшая жена посеяла в Марате сомнение в его привлекательности, то он может внушить себе, что Наташи недостоин. Надо попробовать его излечить.
– Наташка, что с тобой стало? – удивленно-шутливо проговорил Сергей, рассматривая бывшую жену, как будто увидел ее впервые.
– А что, я постарела? – кокетливо спросила она, по привычке садясь на переднее сиденье.
– Ты помолодела! – воскликнул он. – И похорошела. Глаза блестят.
В его тоне словно прозвучал упрек. Можно подумать, что он умер, а она продолжает радоваться.
– И ты хорошо выглядишь. Тоже помолодел.
– Да, знаешь, сын у меня родился! – выплеснул он, как всегда не задумываясь о том, что эта новость может причинить ей боль.
– Я в курсе, – кивнула Наташа не дрогнув. – Поздравляю.
– А ты, случайно, замуж не собралась?
– Собралась, – спокойно подтвердила она. – Почему это тебя удивляет? Считаешь, я никому не могу понравиться?
– Я этого не говорил, – запротестовал он.
Наташа мысленно усмехнулась. Вроде и жена у него есть молодая да любимая, все у него путем, а вот то, что бывшая супруга может теперь принадлежать другому, на душу ему не ложится. Наверное, все мужчины собственники. Но кажется, она отвлеклась.
– Куда ты меня везешь? – спросила она.
– В «Три поросенка», как договорились.
У кафе он остановил машину, вышел и открыл Наташе дверцу, протягивая руку. Потом распахнул перед ней дверь кафе. Неужели это ее бывший муж? Неужели он мог так сильно измениться? А может, мужчина проявляет к женщине интерес, когда она чужая? Есть уйма анекдотов на эту тему. В одном из последних в процессе интима со своей женой мужчина шептал заклинание, которое придавало ему мужскую силу: «Чужая жена! Чужая жена!»
Или… Мысль, которая пришла Наташе в голову, была обидной. Но в конце концов, это была ее мысль, и обижать себя или не обижать, она, слава Богу, могла решать сама.
Так вот, объяснение получалось простое: раньше Шувалов не видел в ней интересную женщину. Ту, перед которой распахивают двери, ту, которой дарят цветы, ту, которой говорят комплименты. Почему она, ничего этого не получая, считала, что в жизни у нее все хорошо? Объяснила себе раз и навсегда, что муж у нее скуп на эмоции, ласку и внимание, потому надо принимать его таким, каков есть, и не огорчаться. У других жен мужья похуже будут…
– Наташа, ау! – затеребил ее Сергей. – Что, опять мысли о работе?
– О жизни вообще. Знаешь, я решила усыновить одного мальчика. Правда, не знаю, как у меня это получится… Ну, это я так, к слову, а вообще звонила я тебе совсем по другому поводу. В Ивлеве объявился Димка Фокин.
– Что? Фокин?! В каком смысле объявился? Его здесь видели?
– Кое-кто видел, но не узнал.
– Он отпустил бороду? Носит парик?
– Он сделал пластическую операцию.
– Надо же, боевиков начитался! Решил, будто он такая важная птица, что мы все бросим и начнем его искать. Пластику сделал, черт знает что такое!
– Но это еще не все, – продолжала Наташа. – Он почему-то решил, что во всех его бедах виноват ты.
– Я-а-а? – изумился Сергей. – Я заставил его совершить предательство, а когда оно открылось, податься в бега?!
– Ты якобы не пришел к нему на помощь в трудную минуту, вот он и вынужден был пойти по дурному пути.
– Елкин лес! Хочется сказать грубое слово. Значит, с больной головы на здоровую… А почему вообще он стал с тобой откровенничать, с женой своего врага?
– С бывшей женой, – поправила Наташа. Она поначалу смутилась от проницательного взгляда Сергея, но быстро взяла себя в руки. – Он решил, что я вольюсь в ряды народных мстителей и стану ему помогать.
– А ты не захотела.
– Сережа, ну какой из меня мститель! Я вообще считаю месть дурью. «Холодное блюдо, то да се»! Холодная – это значит тщательно продуманная. А это уже не оскорбленные эмоции, а запланированная операция, в которой девиз – месть! И потом, смотря какое блюдо предлагается есть холодным. Если это закуска, еще куда ни шло, а если первое блюдо?
– И говорить ты стала по-другому, – медленно промолвил он, как будто ее и не слушал, а всего лишь отмечал новые интонации ее голоса. – Прямо не привычная Наташка, а некий важный государственный деятель.
Она обиделась. Значит, он всегда ей отказывал и в уме, и в умении правильно излагать свои мысли. Но потом сама себя и успокоила: пусть думает что хочет. В конце концов, и Сергей Шувалов в ее жизни – пройденный этап. И она упрямо закончила свою мысль:
– А у Фокина от слабости все это. От нежелания взглянуть на себя трезвым взглядом.
– Ты думаешь, я его мести испугаюсь?
– Тебе решать. Может, он все врал: и то, что подложил твоей жене наркотики, и то, что женщина, работавшая на него, вдруг ушла из жизни… По крайней мере он с таким смаком говорил «земля ей будет пухом»… Если я зря забила тревогу, извини!
Наташа сделала попытку подняться из-за стола, но бывший муж цепко ухватил ее за руку. Она посмотрела в его глаза и поразилась: в них плескался откровенный страх.
– Так это… он?!
– В каком смысле?
Его испуг передался ей. Она подумала, что раньше он вообще ничего не боялся, но потом поняла: он боится за своих близких. Небось представляет себе, что оставил одних, в то время как возле них крутится сейчас Фокин. Выходит, человек становится уязвимым, когда ему есть за кого бояться? Она сама стала бояться Фокина только тогда, когда у нее появился Рома. И еще беспокоилась за Кинга. Наверное, первым делом он решил бы уничтожить собаку…
– Ты не знаешь, он поменял фамилию? – спросил Сергей, усиленно о чем-то размышляя. Пришел в себя. Теперь думает, как отвести от семьи опасность.
– Кажется, да, но я не знаю, на какую… Михайловский знает! – вспомнила она.
– Михайловский! О Боже, а этому что здесь надо? Честно тебе скажу, какое-то время я даже думал, что это он приложил ко всему руку.
– Он? – изумилась Наташа. – Но зачем?
– Затем! Он и раньше меня ненавидел, к тому же его невеста стала моей женой. И вот такая возможность представилась. Отомстить, да еще чужими руками!
– Федор – порядочный человек, – холодно сказала Наташа.
Ей неприятна была суетливость Сергея и то, как походя он – оказывается, это свойственно не только слабым людям! – искал виноватых. Ведь так просто: месть – и все неприятности этим можно объяснить.
Но и его уязвимость обозначилась. Вот что значит вступать в конфликт с законом, будучи, по сути, его защитником. Военные, как ей представлялось, должны быть самыми законопослушными гражданами. Трудно, наверное, от других требовать соблюдения устава, а самому его нарушать. Привычка постоянно себя оправдывать плавно переходит в привычку обвинять других.
– Порядочный! – кипятился он. – Ты не знаешь, какую характеристику он на меня прислал, когда убили… когда убили одну женщину!
Наташа внимательно посмотрела на Сергея, ожидая продолжения: какую женщину убили? Ту, что помогала Фокину, или какую-то другую?
– Ты хочешь сказать, что он возвел на тебя поклеп?
– Не поклеп… Но вовсе не обязательно было перечислять все мои «заслуги» в стане Бойко.
– За что боролись, – медленно произнесла Наташа, считавшая, что Сергей и в самом деле получил по заслугам. Не из чувства мести, а как следствие справедливости. Он всегда плевал на отношение к нему Федора и будто дразнил его. Вот и ешь теперь кашу, которую заварил!
Она и себя не привыкла оправдывать, но свое наказание уже перенесла. И даже считала теперь его не слишком тяжелым.
– Не по-мужски это, – продолжал разоряться Сергей. – Он будто на меня наябедничал. Хотя наверняка, я думаю, от него требовалось лишь указать, привлекался я к уголовной ответственности или нет.
– Между прочим, Михайловский пытался поймать Фокина. Правда, тот сумел уйти, но вряд ли теперь он в наших краях появится.
– Зато появился в наших, – процедил Сергей сквозь зубы.
Наташа видела, что он вдруг как бы прозрел, что-то такое увидел в событиях, происходящих в далеком южном городе. Что-то себе объяснил. Если до сего времени он подозревал Михайловского, то теперь благодаря ее неуклюжим попыткам Федора защитить стал смотреть на происходящее совсем другими глазами.
И вообще, только теперь Наташа по-настоящему поняла бывшего мужа. Возможно, не хотела делать этого, привыкнув плыть по течению, не прилагая никаких усилий? Вот уж воистину: не было бы счастья, да несчастье помогло!
Шувалов всегда считал, что живет правильно и делает все как надо. Небось и Димку он тогда просто отпихнул, не желая вникать в его трудности. Оттолкнул от себя с презрением, стряхнул щелчком со своего обшлага, как надоедливую мошку…
Конечно, он не обязан был помогать взрослому человеку, запутавшемуся в собственной паутине, но кто знает, вникни тогда Сергей в проблемы оступившегося человека, и не было бы теперь проблем у него самого.
Нет, Наташе больше по сердцу мужчины добрые, умеющие сопереживать. Пусть и не такие правильные.
– Мне пора, – сказала она, поднимаясь из-за стола. – Все-таки у меня садик без присмотра.
– Разве ты уволила своих воспитательниц? – усмехнулся он.
– Ладно, не насмешничай, – проговорила она добродушно. – Сам знаешь, подчиненных нельзя надолго оставлять одних. Конечно, ты можешь не обращать внимания на мои советы, но я бы на твоем месте все же сходила к Михайловскому. Он наверняка больше всех нас знает об этом деле.
– Думаешь, он станет со мной разговаривать?
– Станет.
Он задумался, словно прикидывал: следовать совету бывшей жены или нет?
Сергей привез Наташу обратно к садику, опять открыл дверцу, поцеловал руку и сказал:
– Спасибо тебе за все.
– Такие мелочи! – отмахнулась она, но его благодарность была приятна.
– Не скажи, кто предупрежден, тот вооружен… И еще я хотел сказать… прости меня!
Он выговорил эти слова с явным усилием. Трудно просить прощения человеку, который всегда прав. По собственному разумению.
– А могу я узнать, за что?
– Как выяснилось, я кругом перед тобой виноват. – Он даже развел руками, словно показывая, насколько кругом. – Я тебя не знал. Ну да, почти два десятка лет прожить с человеком и не определить ему цену.
– Цена, видимо, нужна при продаже.
– Не шути, Наташа, ты же знаешь, о чем я говорю… Я думаю даже, что месть Фокина – месть самой судьбы. Я сломал твою жизнь, а теперь…
– Этого я не хочу даже слушать! – перебила его Наташа. – Что значит сломал? Во-первых, почти два десятка лет я жила без особых забот…
– И любви, – подсказал он.
– Не будем уточнять. – Она улыбнулась. – Скажем так: многие жены офицеров мне завидовали.
– Правда? – Он удивился и словно приободрился. – А почему ты никогда мне об этом не говорила?
– Чтобы окончательно не задрал нос.
– Значит, все-таки задирал?
– Конечно. Ты считал, что я тебе не пара. Невзрачная женщина, без высшего образования…
– Но я никогда этого не показывал. Мы с тобой ходили в гости на все праздники, ездили вместе в отпуск…
– А зачем показывать? Я и так все понимала, но при этом ни разу не пожалела, что вышла за тебя замуж. По большому счету в это время я созревала как личность. Поняла необходимость учебы, дела, которое я бы любила… Нет, если бы мы с тобой не разошлись, засохли бы оба друг подле друга… Признайся, разве сейчас ты не счастлив?
– Счастлив, – подтвердил он.
– Вот и я счастлива. Я нашла человека, который меня понимает и с удовольствием узнает. И у нас с ним так много общего. Странно, как я раньше жила без этого…
– Наташка, хочешь, я подарю тебе один из своих магазинов?
– Ты надумал их продавать?
– Надумал. Все, знаешь, не мог поверить, что очередной мой жизненный этап окончен и надо без сожаления расстаться с ним.
– Что я слышу, Сережа, ты стал философствовать, задумываться о смысле жизни?
Он смутился:
– Не всю жизнь мне быть замшелым педантом.
– Я рада за тебя, – сказала она, и он понял – искренне. – А магазины оставь себе. В смысле продай и вложи во что-нибудь нужное. Да мне бы и Марат не позволил принять от тебя такой дар. Мы, слава Богу, не бедные. Заработаем себе и детям…
– Ты говоришь во множественном числе?
– Ты очень торопишься? – ответила Наташа вопросом на вопрос.
– Не очень.
– Тогда подожди, я сейчас выйду.
Она давно уже видела прилипшую к стеклу мордашку Ромы. И даже отсюда разглядела тревогу в его глазах. Да когда же наконец он успокоится, бедненький?! Все боится, что и Наташа от него куда-нибудь уйдет, бросит его в комнате, в которой умерла бабушка…
Она вбежала в здание «Вишенки», схватила мальчика, быстро одела его и на руках вынесла во двор, где ждал Шувалов.
– Вот познакомься – это Рома.
– Дядя Сережа.
Он протянул руку, и мальчик ее осторожно пожал.
– Тебе нравится жить с Натальей Владимировной? – спросил Сергей.
– С Наташей, – поправил его Рома. – «Наталья Владимировна» – только в садике, мы так договорились. Нравится. Наташа добрая. Она не может родить себе ребеночка, и мы решили – пусть у нее будет уже готовый.
– А ты будешь ее любить? – вдруг вырвалось у Шувалова, и он сам своему вопросу удивился.
– Буду, – серьезно сказал малыш. – Люди, которые живут вместе, должны любить друг друга.
Верно говорят: устами младенца глаголет истина.
Глава 27
Я проснулась среди ночи от того, что где-то стукнула дверь. Причем даже со сна я решила, что входная. Только на ней была такая тугая пружина, что тот, кто этого не знал, почти всегда невольно отпускал дверь раньше, чем нужно, и потому раздавался такой характерный резкий звук.
Сергей крепко спал рядом со мной. Если кто и мог ходить по нашему дому среди ночи, то разве что Санька, наш полуторагодовалый малыш. Но вряд ли он, даже проснувшись, смог бы открыть дверь, запертую на ключ, а потом, погуляв по двору, вернуться в дом.
– Сережа, – шепотом позвала я.
Муж сразу проснулся – и отозвался абсолютно не сонным голосом:
– Что-то случилось?
– Мне показалось, у нас в доме кто-то есть.
– И ты не ошиблась. – Он потянулся и обнял меня, собираясь, очевидно, опять заснуть. – У нас в доме, кроме тебя, еще Санька и я.
– Подожди, Сережа, я знаю, ты умеешь спать с открытыми глазами, но я слышала, как стукнула входная дверь.
Теперь муж проснулся окончательно. Он быстро вскочил, метнулся к шкафу и, вынув оттуда пистолет, бесшумно двинулся из спальни, успев шепнуть мне:
– Лежи тихо.
Конечно, я не стала вопить: «Как, у тебя есть пистолет?!» Но все-таки удивилась, что муж ни словом не обмолвился об оружии. И надо же, я ведь совсем недавно перекладывала белье в шкафу и ничего такого не находила.
Лежи тихо, как же! В доме кто-то посторонний, а я буду лежать и ждать, чем закончится поединок между ним и моим мужем? Мой ребенок! Что я за дура, поставила его кроватку в отдельную комнату. Он еще такой маленький! Что же мы с Сережкой за родители, если решили, что сын уже большой! В полтора-то года…
Но тут же я оборвала свои мысленные стенания: разве я меньше волновалась бы за него, будь он постарше?
Как и Сергей, я могла ходить по дому, не включая свет, и потому бесшумно выскользнула из спальни, заглянула в детскую: ребенок безмятежно спал. Но это я проверила больше для самоуспокоения. Что ему еще делать среди ночи?
Едва я закрыла дверь в детскую, как в коридоре раздался выстрел, а потом что-то упало. И еще послышались звуки ударов, но какие-то глухие, а затем кто-то выругался.
«Убили! – взорвалось в моей голове. – Моего мужа убили!»
Хорошо, что у нас длинный коридор и Санькина комната находится в углу, за аркой, и потому из коридора ее не видно, и хорошо, что я купила на днях подставку для цветов в виде небольшой мраморной колонны. Цветок еще не поставила – все собиралась пересадить его из более мелкого. Да и колонна не слишком тяжелая, не мрамор, конечно, какой-то пластик… Но я схватила ее и приподняла, пробуя, сумею ли ею замахнуться. Кто сказал, что она не тяжелая? И где незваный гость? Что он делает в коридоре? И почему не залаял Поль? А если их двое?
Я нарочно задавала и задавала себе эти вопросы, стараясь не думать о том, что, возможно, сейчас в коридоре лежит без движения – или бездыханный?! – мой муж Сережа. Почему же он, такой спортивный, тренированный, дал себя… сбить с ног? Слово «убить» мой взбудораженный мозг отказывался воспроизводить.
Слух мой невероятно обострился. Теперь я слышала не только осторожные шаги, но даже прерывистое дыхание того, кто проник в наш дом.
«Господи, помоги мне!» – взмолилась я.
Он шел, держа пистолет обеими руками, как обычно показывают в боевиках. Они первыми и появились, его руки, и если бы я от страха не промедлила, можно было бы ударить его колонной по рукам, выбить пистолет… Но я ударила куда попало. Наверное, даже зажмурилась, потому что до того мне не приходилось никого бить, а уж тем более так опасно. И уже не думалось, что на весах судьбы с одной стороны жизнь членов моей семьи, а с другой – незнакомца, неизвестно как проникнувшего в наш дом.
Я ударила. Раздался крик. То ли того, кто подломился под моим ударом, то ли мой собственный. И почти сразу же я зажгла свет, все еще сжимая в руках тяжеленную колонну. Железная она, что ли?!
Передо мной на полу, скорчившись, лежал… Женя Макаров! Без сознания. Или я его убила?!
Рухнув перед ним на колени, я послушала сердце. Бьется! Я дотянулась до выпавшего из его рук пистолета и только потом метнулась в коридор, где на полу лежал мой муж, с залитым кровью лицом.
Слава Богу, он был жив. Кровь сочилась из пореза на лбу. Нужно было скорее промыть рану, но как быть с Макаровым, который мог в любую минуту очнуться, чтобы довершить то, ради чего к нам вломился?
Что мне все время мешает? Ах да, пистолет. Я выскочила в ночной рубашке и теперь не знала, куда его приткнуть, и то перекладывала его из одной руки в другую, то совала под мышку.
В конце концов я положила оружие на полку для шляп и прикрыла его своим беретом. Тут мне под руку попался кожаный пояс от моего пальто, а еще я поспешно отстегнула от своей сумки длинный ремешок. Им я связала Евгению руки, а поясом – ноги. Потом сбегала в кухню, вынула из морозилки лед, из аптечки йод и занялась раной мужа.
Я склонилась над ним и босой ногой коснулась чего-то холодного. Пистолет Сергея! Его я тоже сунула на вешалку для шляп.
Сергей очнулся и попытался тут же вскочить.
– Лежи, – строго сказала я, придерживая на его лбу полотенце со льдом.
– А где… этот?
– Потерял сознание. Очнулся – гипс, – неуклюже пошутила я.
Но муж все же поднялся, стараясь не смотреть в мою сторону – чувствует себя виноватым, что не сумел противостоять проникшему в наш дом бандиту? – подошел к Макарову.
– Это же Евгений – жених Быстровой, – сказал он удивленно. – Ты его приложила? – Он посмотрел на меня с уважением, но потом, что-то вспомнив, нахмурился: – Я же приказал тебе лежать!
– Ага, щас! – фыркнула я. – Лежать и ждать, когда он войдет?
Мой муж покраснел. Надо же! Я с любопытством уставилась на него.
– Вот уж не ожидала, что ты умеешь краснеть.
Сергей зачем-то вернулся в коридор и постоял там, тупо глядя на пол. Я опять сунула ему в руку полотенце со льдом.
– Прикладывай, а то у тебя завтра такая шишка будет! Только старайся раны не касаться.
– Я поскользнулся, – объяснил он. – И знаешь на чем? Вот на нем, на Санькином клоуне. Ударился головой об угол зеркала и вырубился.
– А кто выстрелил?
– Он. Я хотел схватить его за руку, нырнул под выстрел и… Дальше ты знаешь.
– А я говорила тебе, нечего в коридоре такое массивное зеркало устанавливать.
– Но гостям нравится.
– А они так часто у нас бывают! – съехидничала я.
Клоун – любимая Санькина игрушка. Резиновая, он ею играл еще тогда, когда ходить не умел. Теперь он с этим клоуном расхаживает по дому, изредка нажимая, чтобы игрушка пищала. А уронил он клоуна вчера, когда любимый папочка подбрасывал его к потолку как раз в коридоре.
Никто из них про упавшего клоуна не вспомнил.
– Постой, а что же это мы не торопимся милицию вызвать?
– Я не вызывала, потому что не знала, кто выстрелил. А вдруг, думаю, Сергей стрелял, а разрешения на ношение оружия у него нет?
– Вообще-то нет, – подтвердил муж и потупился.
Так бы и дала в лоб! Как этого человека могли в военное училище принять? У него же в крови непочтительность к закону, которая когда-нибудь вылезет ему боком.
– Так. У меня под беретом оба пистолета. Возьми свой, а этот мы милиции отдадим.
– Надо же, собственный сын подножку подставил, – вздохнул Сергей. Он обернулся к Макарову, который, кажется, пришел в себя, и включил еще одно бра, поярче. – И в самом деле Димка! Я бы не узнал. А документы у тебя на чье имя?
Он бесцеремонно залез в карман куртки Евгения, которого почему-то называл Димкой, и вынул права.
– Гусев Дмитрий. Третий вариант. Что же это, Елена тебе на слово поверила или знала, кто ты есть на самом деле? А если знала, почему с такой помпой все обставляла? Мол, известный человек, как будто нельзя было это проверить.
– А кто стал бы проверять? Главное – ошеломить, возбудить зависть. Они же оба выдавали себя за тех, кем не были. Людьми значительными.
– Зачем только ты ее отравил?
– Я не люблю, когда меня к чему-то принуждают. Пусть это только женитьба, – скривился Димка-Евгений, не в силах встать с пола.
Видно, здорово я его приложила! Правда, я защищалась… Но отчего-то теперь мои оправдания перед самой собой выглядели жалко. Я ведь вполне могла его убить.
– Чем ты его ударила? – встрепенулся Сергей.
– Вот этой подставкой для цветов, которая тебе не понравилась.
– Отдай ее лучше мне, я отнесу в наш офис. Не для дома она, а…
– Для защиты, – подсказала я.
– Два сапога – пара, – пробурчал Фокин, Макаров или как его еще там.
– Подожди, – задумалась я, – а как он проник в дом? Выходит, открыл замок, который, по твоему уверению, открыть невозможно? – Я вопросительно взглянула на мужа.
Он опять полез в карман куртки незваного гостя и вытащил связку ключей. На нем висело и кольцо с тремя ключами… нашей няни Ани. С брелоком в виде утенка, который мы с Санькой ей подарили.
Сергей отправился прятать свой пистолет на место в шкаф, а я нагнулась над лежащим, чтобы посмотреть, не надо ли обработать раны и ему. И в это время на лестнице затопали шаги по крайней мере двоих мужчин. Я схватила пистолет и наставила его на дверь. Никто из нас, конечно, не подумал ее закрыть.
Отчего-то никакой иной мысли, кроме как: «Сообщники!» – мне в голову не пришло. Раздумывать о том, смогу я выстрелить или не смогу, времени не было. Я вдруг поняла, что смогу защитить не только себя, но даже мужа и сына. Ведь смогла ударить псевдо-Евгения так, что он упал и потерял сознание. И, сделав это, не ужаснулась, не испугалась, а хладнокровно проверила у него пульс: если его нет, значит, этот бандит умер и потому больше не представляет для нас никакой опасности.
Шаги остановились у двери и замерли. Потом начала медленно открываться дверь.
К счастью, как раз в это время вернулся Сергей, который меня разоружил, а потом не слишком вежливо вытолкал из коридора в комнату.
– Что у вас тут происходит? – добродушно пробасил кто-то, и я выглянула, чтобы посмотреть на вошедших. Это были два милиционера в полной форме, высокие и широкоплечие. – Семейные разборки? – полюбопытствовал обладатель баса, старший лейтенант.
«Наверное, он имеет в виду ссадину на лбу Сергея», – подумала я.
– Если бы, – сказал с усмешкой мой муж. – Вряд ли бы тогда нам пришла в голову мысль вас вызвать. Кстати, – он оглянулся на меня, – ты только что сказала, что милицию надо вызвать, а она уже тут как тут.
– Нам позвонила какая-то девушка, – объяснил один из вошедших.
– Думаю, это она сидит на крыльце, – заметил второй. – Вы куда? – Это уже он сказал мне вслед.
– Сейчас вернусь.
На крыльце сидела Аня и горько плакала.
Все-таки я идеалистка. Отчего-то считала, что раз мы платим ей приличные деньги и вообще хорошо к ней относимся, этого достаточно, чтобы она была нам предана. А она взяла и отдала ключи человеку, которого наверняка считала опасным.
Да, она вызвала милицию, но если бы не благоприятное стечение обстоятельств, возможно, нас с Сергеем и Саньки уже не было бы в живых…
И только я об этом подумала, как вся жалость к Ане исчезла бесследно. Интересно, ее арестуют или нет?
Словно в ответ на мои мысли из дома вышел один из милиционеров и строго сказал плачущей Ане:
– Гражданка, пройдемте со мной.
Она встрепенулась и с надеждой взглянула на меня. А я смотрела на неподвижное тело нашего пса, лежащее прямо под фонарем у ворот. Бедный Поль! Он не лаял, потому что знал Аню и подпустил так близко того, кто с ней пришел. Наверное, Макаров, или как там его, ударил собаку ножом.
Я вернулась в дом вместе с милиционером и нашей бывшей няней.
Второй милиционер, составляя протокол, как раз в это время пошутил:
– Зачем надевать ему наручники? Его можно транспортировать и в домашней упаковке.
– Ну да, на руках у него, между прочим, ремень от моей сумочки, – проворчала я.
