Текст книги "Холодное блюдо мести"
Автор книги: Лариса Шкатула
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 16 страниц)
Глава 22
– Хорошо тут у вас, – мечтательно промолвил Михайловский, вытягивая под столом длинные ноги. Он посматривал на Наташу и Марата с видом снисходительного дядюшки, готового закрыть глаза на шалости племянников.
Он и в самом деле составил протокол места происшествия. Что-то долго писал, а потом протянул Наташе со словами:
– Прочитай и распишись.
Но она не стала читать, расписалась не глядя.
– Я тебе верю.
– А я не верю, – сказал Марат, но тоже подписался не читая.
Они еще немного посидели, выпили. Но потом Наташа перехватила взгляд Михайловского, которым он с сожалением оглядел их с Маратом накрытый стол, сбегала на кухню и на скорую руку поджарила котлеты, которые на всякий случай лежали у нее в морозилке.
Федор обрадовался:
– Вот это я понимаю – закусь, а то фрукты-конфеты, не по-русски как-то.
Он съел один почти все котлеты. Спросил только между прочим:
– А вы чего не едите?
– Мы уже ели, – заверила Наташа.
– Светка меня в хачапурную затащила, – сказал Марат.
– А-а, – промычал с набитым ртом Федор.
Уходя, он поцеловал руку Наташе – джентльмен! И сказал Марату:
– Ты чего свой джип во двор не загоняешь? Мало ли что.
Шестериков усмехнулся:
– Значит, криминальную обстановку в городе ты уже не контролируешь?
– Береженого Бог бережет, – не обиделся Федор. – Обещал меня отвезти – давай вези! Разомлел тут, в домашнем тепле.
Он вышел во двор, достал из кармана сигареты. Марат набросил на себя куртку и шепнул Наташе:
– Не сомневается, что я здесь останусь.
– А почему вообще он может так подумать? – спросила Наташа.
Марат пожал плечами, будто он не знает, в чем дело. Но было совершенно ясно, что сложившейся ситуацией он вполне доволен. И свое удовольствие особенно и не скрывает.
Конечно, Наташа догадывалась, как могли разворачиваться события после ее ухода из кафе, но не слишком ли быстро все происходит? Так быстро, что она уже событиями не управляет, а они опять тащат ее за собой и Наташа не успевает определить, нужно ей это или нет.
Дети продолжали играть, и Наташа подумала, что пора это прекратить. Кажется, часа полтора они уже так сидят.
– Рома! Света! А не пора ли вам…
– Наташа, еще немного!
– Еще полчасика, Наталья Владимировна.
Шестериков вернулся минут через десять, как будто не машину вел, а летал. Он весь сиял, возбужденный, словно Михайловский дал ему карт-бланш. На что, на отношения с Наташей?
– Марат, ты только не подумай, что я тебя выгоняю, но детям пора укладываться спать. Не могут же они весь вечер торчать перед монитором только потому, что взрослым захотелось побыть вдвоем.
– Значит, тебе тоже этого захотелось? – обрадованно подхватил он, сделав вид, что не заметил слова «выгоняю».
– Честно говоря, я пока не знаю, – сказала Наташа, отводя взгляд.
Ей хотелось побыть одной и разобраться в своих чувствах. В конце концов, они же совсем не знают друг друга. И откуда вообще это пошло? Почему он решил, что она женщина, которая ему нужна? И она вовсе не уверена, что Марат ей нужен…
Она с таким трудом наладила свою новую жизнь. Ей хочется самой прийти к пониманию того, как строить будущее, а ее опять подталкивают к решению, которое она пока не может принять.
– Тебе предстоит очередная командировка? – вдруг спросила Наташа.
– Нет, – удивился он, – с чего ты взяла?
– Тогда, может, не будем торопиться? Подумаем. Оба. Тем более что теперь мне ничего не угрожает. Фокин, наверное, уже километров двести отпилил с перепугу. Тут в него стреляли и собаками травили.
– Сам напросился. А насчет того, чтобы разобраться… Что ж, разбирайся, я тебя не тороплю. Я, честно говоря, и от себя не ожидал такого. Алка, моя покойная жена, под венец меня чуть ли не волоком тащила, а тебя я сам стал просить. Главное, что я понял: одиночество меня не слишком привлекает. А ты как, любишь быть одна?
– Не очень, – призналась Наташа. – Конечно, со временем приспосабливаешься, но все это не от хорошей жизни…
– А насчет того, чтобы нам со Светкой уйти… Тут я тебя огорчу: не уйдем! Не захочешь нам где-нибудь постелить, я вон Светку на диване устрою, своей курткой накрою, а сам здесь же лягу, на паласе, тем более что он у тебя мягкий… Пусть еще ничего не решено и ты попросила время подумать, но рисковать женщиной, которую… которая… ну, в общем, той, которая…
– Замечательно! – расхохоталась Наташа.
– Смейся, смейся, но я не могу доверять версии Михайловского, будто Фокин умчался куда-то очертя голову. Димка может поставить машину где-нибудь подальше, а сам прокрасться назад. Да и Кинга ты на улицу не выпустила. Может, Фокин как раз в эту минуту лезет по пожарной лестнице на чердак!
Она невольно вздрогнула, так явственно представив нарисованную Маратом картину.
– Что ты выдумываешь, Марат! Нарочно меня пугаешь?
– Нарочно, – сказал он и будто невзначай чмокнул ее в щеку. – Признайся, ты уже боишься.
– Угадал, – прошептала Наташа, в испуге отодвигаясь от него подальше. Что же это он действует на нее как электрический скат! Каждое прикосновение – разряд, ожог, и вскипает кровь.
Здесь же дети, что они подумают?!
– Ты загнал машину во двор? – спросила она охрипшим голосом.
– Загоню, если позволишь.
– Давай я выйду вместе с Кингом. Мы с ним еще сегодня не гуляли…
– Боишься за меня? – лукаво поинтересовался он. – А если я тебе все насочинял и Фокин в действительности улепетывает отсюда со всех ног? Насколько я его знаю, он мужик трусоватый.
– Осторожность не помешает, – солидно сказала Наташа, надевая куртку, чтобы следом за Маратом выйти во двор.
Пока он открывал ворота, Наташа стояла около крыльца. Кинга на самом деле сегодня выгуливали, так что пес не отходил от Наташи, и она время от времени касалась его головы, словно пытаясь понять, нет ли в нем агрессии, достаточно ли ее команды «свой!», чтобы Кинг воспринимал Марата именно как своего.
Потом она заперла на ключ калитку и поспешно, пока Марат вешал ее куртку, закрыла за собой входную дверь: отчего-то ей казалось, что кто-то недобрый за ними наблюдает. Слава Богу, на окнах решетки. Но если кто-то заберется на карниз второго этажа, он легко проникнет в дом. Теперь ее начала охватывать паника.
В отличие от Наташи Марат не слишком со своей дочерью церемонился.
– Компьютерный клуб закрывается, – объявил он, строго взглянув на Свету.
– Мы уже закончили, – тут же отозвалась девочка, разве что не вставая по стойке «смирно».
– Светка, ты мне что обещала?
– Полчаса поиграть… Папа, но нас же двое, значит, получается больше.
– А сколько будет на двоих? – скрывая улыбку, поинтересовался Марат. – Правильно ответишь, не буду сердиться.
– Два раза по полчаса! – выпалила девочка.
Наташа рассмеялась:
– До чего сообразительный ребенок! Светланка, как ты посмотришь на то, чтобы сегодня с папой остаться у нас ночевать? – спросила она, волнуясь, несмотря на все попытки держать себя в руках.
Какой кошмар! Ей кажется, будто уже совершила что-то неприличное, хотя дала себе слово держаться до последнего. Хорошо, что дети все-таки не так наблюдательны, как взрослые. Вон Марат отвернулся, скрывая улыбку.
– Ура! – закричала Света. – А можно, Наталья Владимировна, мы с Ромой будем спать в одной комнате?
– Конечно, можно, – сказала Наташа. – Я постелю тебе на самой большой кровати.
– Ну зачем ты ее балуешь? Вот это кресло-кровать разложим, и все дела, – вмешался Марат.
– Папочка, я хочу на самой большой.
Наташа подметила сожаление во взгляде Ромы. Почему ему не предлагают спать на самой большой кровати? Он такой маленький, но уже все понимает и в отличие от Светы чувствует себя не вправе что-то требовать. Он здесь чужой. Наташа видела, как борется в нем это недетское понимание с желанием тоже вот так поныть, покапризничать… Бедный малыш!
– Рома, ты все-таки хозяин, – сказала она, – а гостям положено отдавать самое лучшее. Зато в следующий раз вы поменяетесь: Света будет спать в твоей кроватке, а ты в моей…
Сказала и прикусила язык. Что она такое говорит! Можно подумать, что Шестериковы и в дальнейшем будут приходить к ней в дом и оставаться ночевать. Прямо сама навязывается!
Но Света ее тут же затормошила:
– Наталья Владимировна, можно посмотреть, где я буду спать?
– Рома тебя отведет и покажет, – решила Наташа, заметив, как мальчик сразу просиял. Ему явно хотелось в предстоящем мероприятии поучаствовать. Тем более, как ему сказали, в роли хозяина.
Однако какой же он уязвимый. Кажется, все его клеточки напряжены, он все время ждет чего-то плохого, обидного, а когда ничего не случается, с невольным облегчением вздыхает. Сколько времени еще потребуется для того, чтобы он успокоился и жил, как все обычные дети, радовался игрушкам и не сомневался в своем праве на ласку и внимание?
Смогла бы она стать для малыша хорошей матерью? Наташа подумала так и даже испугалась своим мыслям. Еще же ничего не известно! У него есть родная мать… по документам. И может, она еще приедет, мало ли что ее задержало. Но как же тяжело тогда придется Наташе отвыкать от того, что у нее есть сын…
Она, задумавшись, смотрела вслед детям, и тут Марат тронул ее за руку:
– Наталья Владимировна, а можно я тоже посмотрю комнату, в которой мне придется спать?
Опять он над ней посмеивается. Наташа рассердилась: поставил ее в такое положение и сам же веселится от ее растерянности! Что он себе позволяет? Думает, она уже растаяла?
От этой мысленной отповеди своему гостю она сразу почувствовала себя увереннее.
– Конечно, пойдемте, Марат Валерианович, я покажу вам вашу комнату. – Она пошла вперед, поднялась на ступеньку лестницы, ведущей на второй этаж, и оглянулась: – Против второго этажа не возражаешь?
– Не возражаю, – сказал он, ступая чуть ли не след в след за ней, так что Наташа чувствовала спиной его дыхание.
Она шла и оправдывалась перед самой собой: после перенесенного стресса даже с Кингом и с Ромой ей было бы страшно. Впервые за все время, что она здесь жила. И вообще, если мужчина предлагает свою помощь, то почему она должна отказываться, тем более…
– Эта комната свободна? – спросил Марат прямо у нее над ухом, показывая рукой на первую же дверь.
Наташа попыталась высказать свое удивление: почему его выбор пал именно на эту комнату, угловую? Она могла бы предложить ему получше, с видом на сад, но Марат не дал ей опомниться, а попросту втолкнул в эту самую комнату, закрыл за ними дверь и схватил хозяйку в охапку.
Наташа хотела возмутиться, сказать, что требует, чтобы с ее желаниями считались, но он взял ее рукой за шею, приблизил свои губы к ее губам и стал целовать, так что она в какой-то момент чуть не потеряла сознание и начала шептать, уговаривая не столько его, сколько себя:
– Пожалуйста, Марат, погоди, надо уложить детей. Ну что ты в самом деле как маленький!.. Отпусти меня, прошу!
Наконец ей удалось высвободиться. Просто потому, что он сам ее выпустил и пробурчал, тоже тяжело дыша:
– Прости, сорвался. Но я так давно ни с кем не целовался.
Она поняла, что он имеет в виду не только поцелуи, и могла бы ему сказать то же самое: еще как давно! И вообще, женщина – это одно, а мужчина – совсем другое. Женщина может обходиться без секса очень долго, а мужчина – кто-то из юмористов говорил – некоторое время суток… Господи, как глупо, что она думает об этом, ведь не замуж же ей выходить за него! И почему она вдруг начала представлять себе женщину, с которой он мог удовлетворять свой сексуальный голод… А вдруг только этот самый голод толкает его к ней?
И вообще, дети остались одни. Надо постелить им постели, уложить… Наверное, сказку захотят…
Она вышла в коридор, на ходу поправляя растрепанные волосы, но Марат следом за ней не пошел. С некоторым злорадством Наташа подумала, что ему надо привести в порядок… свои эмоции.
Но когда она стала укладывать детей, то услышала в приоткрытую дверь, как он на кухне звенит посудой. Моет ее, что ли?
– Вы нам расскажете сказку, Наталья Владимировна? – спросила Света.
Откровенно говоря, Наташа сейчас была слишком взбудоражена, чтобы рассказывать. И она нашла выход из положения.
– Ромашка, – сказала она, – ты помнишь сказку, которую я тебе вчера рассказывала?
– Помню, – отозвался мальчик.
– А не мог бы ты рассказать ее нашей гостье?
– Мог бы, – нерешительно ответил Рома.
Наверное, он никогда не рассказывал сказок. Ничего, пусть учится.
Выходя из комнаты, она спросила:
– Свет вам потушить или не надо?
– Потушите, – сказала отважная девочка. – Слушать сказки при свете неинтересно.
Но на всякий случай Наташа оставила дверь в комнату приоткрытой. Если зажечь в коридоре свет, им будет не так темно… Слишком он нервный и напуганный, ее маленький квартирант… Пока он при ней только в таком качестве.
А еще она услышала смех Светы:
– Наталья Владимировна называет тебя Ромашкой. А можно и я так буду называть?
Рома что-то сказал. Наверное, что другие дети смеяться будут, потому что Света успокоила его:
– Если кто смеяться будет, от меня по носу получит.
И вправду мужчины, которые воспитывают маленьких девочек, слишком усердно учат их самообороне!
По пути на кухню она заглянула в гостиную. Марат убрал все со стола, даже скатерть сложил, вон на стуле висит. Решил перебраться в кухню?
Она вошла и остановилась на пороге.
Марат сосредоточенно разрезал апельсин и укладывал его в форме цветка на тарелку, которая стояла на подносе. Здесь же соседствовали початая бутылка вина, коробка конфет и подсвечник на три свечи, который Наташа держала в кухонном шкафу на случай отключения электричества. В их городе свет изредка выключали, так что горожане предпочитали иметь под рукой альтернативные источники освещения.
– Успел! – обрадовался он, беря в руки поднос. – Иди за мной. Не бойся, я больше приставать к тебе не буду. Просто посидим, поговорим… Все еще дуешься?
– Ничего я не дуюсь, – запротестовала Наташа, поднимаясь вслед за ним по лестнице.
– А то я не вижу, – сказал он, оглядываясь на нее через плечо. – Небось подумала: «Пригласила человека в дом, а он о приличиях забыл».
Марат подождал, пока она откроет дверь в комнату, и пронес поднос, чтобы поставить его на прикроватную тумбочку; в этой комнате мебели было мало – полуторная кровать, торшер подле нее да стул.
Здесь никто ни разу не ночевал, но иногда Наташа поднималась сюда. Она называла ее полукруглой гостевой спальней, потому что в свое время настояла на переделке двух угловых комнат в одну большую, полукруглую.
Она редко на чем-нибудь настаивала, потому ее муж тогда злился и все спрашивал:
– Ну где ты такую комнату видела? Что это тебе, башня, что ли?
Тем более что по всему полукружию шла лоджия, с которой открывался прекрасный вид на узкую полоску далекого озера и кусочек леса на его берегу.
– Какая красивая комната! – сказал Марат, когда она, захваченная воспоминанием, остановилась у окна.
Он уже зажег свечи, и комната приобрела еще более романтический вид.
– А я не догадался хоть одну комнату сделать полукруглой. Ты этот палас специально заказывала?
– Нет, просто увидела в магазине и подумала, что сюда подойдет.
– Ты чем-то расстроена? Я тебя и в самом деле обидел? Но мне показалось, что тебе было… не слишком неприятно.
Наташа покачала головой:
– Последние остатки осенней тоски. У тебя не бывает таких грустных моментов?
Он улыбнулся:
– Мужчины, Наточка, проще женщин, грубее. Они не любят грустные моменты длить. А если те случаются, то берут бутылку водки, побольше пива…
– И то и другое? – в шутку ужаснулась она.
– А как же: водка без пива – деньги на ветер. Так вот, садятся мужчины и начинают пить…
– И рассказывать скабрезные анекдоты.
– Не без того, – согласился он.
– Может, ты хочешь водки? – спохватилась Наташа. – В кухне у нас бар есть…
Опять оговорилась: у нас! У нее, теперь только у нее одной, но Марат не дал ей уйти в себя.
– Ты уж прости, хозяйка, – сказал он нарочито «работницким» голосом, – но мы тут маленько посвоевольничали. – И кивнул на маленький графинчик, в котором была налита бесцветная жидкость, но явно не вода. – Может, и ты со мной?
– Нет, я все же вино.
– Я знал, что ты откажешься, да тут и самому мало. – Он налил Наташе вина, себе водки и поднял рюмку: – Предлагаю первый тост – за знакомство.
– За знакомство, – скрывая улыбку, согласилась она.
Глава 23
Вечером Сергей пришел с работы усталый. И на мой вопрос, как дела, пожаловался:
– Рассобачились ребятки без командирского глаза. Наш народ любит посмеиваться над военными. Мол, те, кроме устава, ничего не знают. Но с некоторых пор я убежден, что многим штатским вовсе не помешало бы воинский устав знать наизусть, в нем много дельного прописано.
– Садись, мой любимый командир, за стол, я тебя ужином кормить стану.
Санька, как всегда, повис на любимом папочке, так что тот даже руки мыть отправился в ванную вместе с ним и заодно умыл сынулю, который до этого усиленно грыз морковку.
Не знаю, в кого он такой спокойный, наш Санька. Наверное, в отца. По словам моей мамы, я доставляла ей куда больше беспокойства. И плакала по ночам, и в еде капризничала, и болела… Тьфу-тьфу!
Как обычно, я отпустила Лидию пораньше. И это ее устраивало. Она и так приходит каждый день чуть свет, но зато после двух часов дня имеет возможность идти домой и вовремя забирать из детского садика внучку.
Аню я тоже отпустила, как только днем она уложила Саньку. Все-таки полностью устраняться от домашних дел и от занятий с ребенком мне не позволяла совесть. Что поделаешь, если я буржуйка в первом поколении.
– Как у вас, о смерти Быстровой говорят? – спросила я осторожно, для разбега.
– Говорят. Выдвигают версии. Мне вопросы задают. Старые милицейские зубры на охране скучают, а тут такая возможность извилины проверить.
– Если мне не изменяет память, кто-то обещал рассказывать, как продвигается расследование… Вот, например, интересно: опера беседовали с хирургом?
– Почему так выборочно, именно с хирургом?
– Ну… мне интересно все-таки, кого из нас они подозревают. Инна Викторовна тоже как бы в стороне осталась. Неужели никто не знает, что она Елену ненавидела?
– Фантазируешь!
– Ничуть, ее взгляд я сама видела.
– Если бы взгляды убивали…
– Между прочим, сегодня у меня в гостях Кононовы были.
– Вроде у Лешки рабочий день.
– Ну и что же? Лелька попросила, чтобы я сама с ним поговорила, а то он от нее все отшучивался.
– Как – поговорила? А честное слово?
– Я его не нарушала. Человек пришел, что же с ним, и поговорить нельзя?
– Та-ак!
– Можешь не такать. Я всего лишь спросила Алексея, не он ли отравил Елену, а когда Кононов признался, что да, это он, уточнила: таблеткой или жидким ядом?
– Что-о?! – Сергей даже тарелку отставил.
– А чему ты удивляешься? Ушастый пошутил. Ольга его не слушается, расследование не бросает, вот он и вредничает.
– Тогда из-за кого «вредничал» Макаров?
– Евгений шутил. Ему было смешно, что мы в сыщиков играем…
– Смешно, – эхом повторил Сергей.
– Вот я и говорю: неохваченным остался хирург со своей бриллиантовой женой. Видел бы ты, как она на Елену смотрела! Наверное, будь у нее в руках пистолет, не задумываясь выпустила бы в Быстрову всю обойму.
– Думаю, и ты бы на ее месте смотрела на Елену без любви, зная, что твой муж почти открыто живет со своей медсестрой…
– И здесь она успела! Прямо нимфоманка какая-то. – Я уже мало чему удивлялась. – Выходит, Елена вполне могла его шантажировать…
Сергей, принявшийся было за борщ, так и не донес ложку до рта.
– Ты несколько переоцениваешь способности своей одноклассницы. Она была хитрой и даже пронырливой, но не слишком умной… Кроме того, в паре с хирургом они добывали деньги, так что никакого другого интереса хирург для нее не представлял. Подозреваю, что даже интим с врачом был для нее чем-то вроде работы. По крайней мере так говорят те, кто знал ее ближе.
Ага, спохватился! Не слишком ли хорошо мой муж знал Елену, которая положила на него глаз в госпитале, где он когда-то лежал? Надо будет узнать, работала ли Быстрова в госпитале.
Подумала так и спохватилась: «Что я делаю! Мало того что сомневаюсь в его словах, так теперь еще и собралась проверять то, что он говорит?! Вроде совсем недавно я была уверена, что Сергей к этой истории не имеет никакого отношения, но как, оказывается, хрупка эта уверенность! Забыть немедленно! Вон из моей головы, противная мыслишка!»
– Иными словами, ты думаешь, что она могла шантажировать только не очень умного человека?
– Скажу точнее: не очень осторожного. Возможно, того, кто ей доверился, не подумав о последствиях. Или не ожидая такой акульей хватки от молодой женщины.
– Чем же они занимались? Наркотиками, что ли?
Я нарочно высказала сущую на первый взгляд нелепицу, потому что пыталась совместить две смерти, случившиеся со знакомыми нам людьми всего в течение какого-нибудь месяца. И надо сказать, в непосредственной близости от нас.
– Если Свиридов – великолепный хирург, – говорят, он работал в челюстно-лицевой хирургии, – то легко представить, за что он мог брать деньги.
– Я, конечно, не следователь, и логика у меня хромает, но скорее всего Павел Яковлевич делал это не лично, а через Елену. Подумаешь, нечистый на руку врач! Много ли их, чистых?
Простите меня, врачи! Понесло. Отчего-то мне захотелось вывести супруга из себя. Слишком уж он снисходительно со мной разговаривает.
– Вот именно, ты не следователь и логика у тебя хромает…
– Но как говорил юморист: «Ноев ковчег построили любители, а «Титаник» – профессионалы».
– Знаешь, мне неприятен такой разговор, – сказал Сергей с раздражением, что меня удивило.
Эта история не так проста, и отметать сразу незаинтересованность в ней Шувалова только потому, что он мой муж, не следовало.
– У тебя даже тон стал развязным. Поверь, тебе это не идет.
Устыдил. Выходит, не только я идеализирую своего мужа, но и он меня? Что я такого сказала? Об этом все говорят, даже юмористы. Жванецкий, например, заметил, что граждане воруют, страна богатеет. А Задорнов добавил: воровство нужно разрешить официально, как зарплату.
Сергей же Шувалов не может слышать подобных рассуждений от своей жены. В то время как сам далеко не ангел. Воистину, в чужом глазу соринка видна…
– Значит, Сереж, ты думаешь, что Павел Яковлевич не мог убить Елену?
– Теперь думай не думай…
Странно он это сказал, многозначительно, и посмотрел на меня так же.
Да что же он кота за хвост тянет? Мне, значит, заниматься расследованием нельзя, а он информацией делиться не хочет! Министерство внутренних дел и не задумывается, сколько бывших милиционеров в охранных структурах работает. И для них в розыскной работе никаких секретов нет. А раз мой муж такую службу возглавляет, то, естественно, он многое знает.
– Да что случилось-то?!
– Наш хирург тю-тю, последовал за своей медсестрой.
Я думала, ослышалась. Что значит «тю-тю»? В смысле его арестовали или тоже убили?
– Ты можешь говорить без загадок? Он жив?
– Нет. Упал с лестницы. И так неудачно. Убился насмерть. Перелом основания черепа. Мгновенная смерть.
– Как ты странно это говоришь.
– Странно говорю, потому что происшествие странное.
– Ага, еще три-четыре трупа, и убийцу можно будет вычислить по остаточному принципу.
– Никто и подумать не мог, что он опять решится на убийство. Видно, медики прижали парня как следует. И не оставили ему выбора.
– Ты уже знаешь, кто это?
– Догадываюсь.
– Кто?
– Много будешь знать, скоро состаришься!
– Вон ты как!
– Ладно, не сердись, я тебе расскажу. Обещаю. Немного подожди, я вначале для себя все объясню.»
– То есть свой ковчег выстроишь?
– Типа того. Наверное, настоящий следователь над моими рассуждениями посмеялся бы. Этим они и хороши, что до поры до времени можно их не высказывать.
– Раньше ты не казался мне таким скрытным.
– Так нечего было скрывать.
– А сейчас есть чего?
– Послушай, моя маленькая сыщица, чего мне тебя зря пугать? Этак и до истерики недалеко. Ничего страшного нам с тобой не угрожает. Неприятно, согласен, но, как говорят блатные, мы с тобой не при делах. Ничего не видели, ничего не знаем, ни для кого не опасны…
Странно, чем больше Сергей меня успокаивал, тем тревожнее мне становилось. Я даже не смогла как следует расслабиться. У него, как ни странно, тоже появилась в тоне некая развязность. Мол, нам, крутым, море по колено…
В общем, он старался, старался, а потом махнул рукой:
– Что-то у тебя сегодня настроение не то.
– Извини. – Я прильнула к нему.
– Ничего, это бывает. Утро вечера мудренее.
– Что ты имеешь в виду?
– Разрешение на вторую попытку, – пошутил он.
Я с завистью смотрела на спящего Сергея. Как бы ни устал, как бы ни переволновался мой муж, он «отъезжает» мгновенно. Из любых положений: сидя, лежа и, кажется, даже стоя. Закроет глаза – и уже спит.
Странно, что смерть Елены, которую я знала много лет, не поразила меня так сильно, как смерть малознакомого Павла Яковлевича.
Если с натяжкой случай с Быстровой можно было списать чуть ли не на самоубийство, то гибель хирурга потрясла мое воображение. Два трупа – уже закономерность.
А дальше мне представился опьяневший от крови людоед, который теперь ни перед чем не остановится. Кто это? Кто?! Я вспоминала лица гостей и боялась думать о ком-нибудь из них так плохо.
Когда о подобных происшествиях читаешь в газете или книжке, думаешь, что уж с тобой-то такое никак не может произойти. И если это все-таки случается, недоумеваешь: «Ну почему случилось именно со мной?!»
И уже не замечаешь, как сама начинаешь выстраивать свое здание или, точнее, мозаику. Складываешь кусочки, пытаясь воссоздать узор. Благо, как говорит мой муж, что никому его можно не показывать… Значит, Павел Яковлевич догадался, кто убил Быстрову. Может, вызвал убийцу к себе в больницу, мол, поговорить надо, взял за горло, а тот более молодой и тренированный оказался, сильнее его…
В общем, я своими рассуждениями настолько себя взбудоражила, что сон мой и вовсе убрался прочь. Я не стала больше терзать подушку, а потихоньку сползла с кровати, неслышно затворила за собой дверь в спальню и подошла к телефону. Ольга обычно ложилась спать не раньше нуля, а сейчас на часах было только одиннадцать.
Подруга взяла трубку сразу, будто ждала моего звонка, и выдохнула мне в ухо:
– Ну, слава Богу!
– Ты ждала моего звонка?
– Конечно. Маюсь возле телефона: звонить, не звонить, а вдруг вы уже спите?
– Кое-кто, ты права, спит…
– Ясно, кому не спится в ночь глухую…
– Ольга!
– Не буду. Ты сидишь или стоишь?
– Стою.
– Тогда сядь, а то упадешь. Врача – того хирурга, что был в гостях у Быстровой, – убили!
– Знаю, мне Серега сказал.
– Он что, с ментами контачит?
– У него половина кадров – бывшие милиционеры. Было бы странно, если бы они шефу ничего не рассказывали. А тебе кто сказал?
– Лешке знакомый опер позвонил. Мой супруг мрачно шутит. Говорит, интересно – кто следующий?
– А вы так и не поставили бронированную дверь! Все выступала: «Кому мы нужны?!» Может, вы к нам переедете? На время.
– Кому суждено быть повешенным, тот не утонет.
– Оптимистическое утверждение.
– Мы с тобой так и не поговорили с Инной Викторовной…
– Думаешь, это она своего мужа с лестницы столкнула?
– После того как убила любовницу? Не смеши.
– В твоих детективах герой уже все бы раскопал, а мы с тобой поговорили со всеми, а никакого озарения на нас не снизошло и никакого вывода мы не сделали.
– Однако заразительное это занятие, ты не находишь?
– Нахожу… Кстати, Сергей говорит, что догадывается, кто это.
– А ты, конечно, не смогла его как следует допросить.
– Как же, скажет он!
– Минус вам, Лариса Сергеевна, не знаете, как мужа воспитывать. У него не должно быть тайн от жены.
– Ты знаешь, как воспитывать, – фыркнула я, – небось своего муженька ко мне привела, чтобы с моей помощью расколоть. Со стороны виднее.
– Лешка уже машет, чтобы я закруглялась. Позвони мне с утра, ладно? Спокойной ночи.
– Спокойной ночи.
– Ну до чего шустрая у меня жена! – сказал мне в самое ухо Сергей, а я от неожиданности подскочила на месте. – Буквально нельзя глаз сомкнуть…
– И захрапеть, – добавила я с досадой: интересно, долго он так стоял? И много ли слышал?
– Не спится детворе?
– Ты как на допросе, честное слово! Не спится. Позвонила подруге – ей тоже не спится. Поговорили. Ни о чем. Что еще тебя интересует?
– Ладно, не заводись. Я был не прав. Отлучил тебя от такого интересного дела, как частный сыск, да еще и пытаюсь ограничить поступление информации извне.
– С чего вдруг такое раскаяние?
– Может же во мне иной раз просыпаться совесть.
– Подозрительно мне это… Иными словами, мы с Ольгой можем продолжать беседы с подозреваемыми?
– Даю вам зеленую улицу.
– Спасибо, отец родной! Интересно, что ты потребуешь взамен?
– Любви. Одной только любви! – Он поднял меня на руки. – Лара, мы стали часто раздражаться, и это мне не нравится. Наверное, я слишком долго жил, не включая эмоции, и успел превратиться в бесчувственного чурбана…
– И слишком долго воспринимал женщин как существа второго сорта.
– Нет, нет, – запротестовал он, дыша мне в ухо, – к моей жене вообще неприменимо понятие сортности. Она элита российских женщин!
– Не подлизывайся!
– Ты права, подлизываюсь. И кто бы сказал прежде, что я, боевой офицер, стану этим заниматься!
Смеется. Ладно, я не возражаю против такого ухаживания, пусть в шутку. Я могла бы по пальцам перечесть, сколько раз Сергей меня о чем-нибудь просил. Или упрашивал. Он в самом деле скуп на красивые слова и ухаживание.
Если бы я вела дневник, то записала бы по датам, когда Шувалов преподносил мне цветы. В честь рождения сына. На два Восьмых марта. И на два дня рождения. День свадьбы я не считаю, потому что цветы для него купил Корней и буквально сунул в руки ошарашенному жениху.
– Что с тобой? – шепнула я ему в тот день. – Ты как будто не ожидал такого события.
– До сих пор не верится, – ответил он, стоя перед алтарем, то бишь под металлическим гербом России на стене загса. – Я ведь ехал сюда и рисовал себе всякие мрачные картины, включая и эту, в загсе, только возле тебя не я, а совсем другой мужчина.
– Может, ты не хотел жениться? – поинтересовалась я – реакция жениха меня удивила.
А когда заведующая загсом произнесла обычную фразу: «Объявляю вас мужем и женой…» – Сергей даже засуетился. Не сразу сообразил, на какую руку надеть мне обручальное кольцо. И стал тянуться к левой, хотя я протянула ему правую.
Вот что было странно для боевого офицера!
Наверное, это я не права, что всякую заминку – как, например, то, что Сергей не торопился рассказывать мне о знакомстве с Еленой – я расцениваю не в пользу мужа. Или как сигнал о том, что пора насторожиться. Можно подумать, за плечами у меня несколько неудачных браков, потому свой печальный опыт я и переношу на брак нынешний.
