Текст книги "Мю Цефея. Только для взрослых"

Автор книги: Лариса Бортникова

Соавторы: Татьяна Леванова,Эльдар Сафин,Александра Давыдова,Максим Тихомиров,Максим Черепанов,Яков Будницкий,Ольга Цветкова,Татьяна Аксёнова,Ринат Газизов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 17 страниц)

– То есть нет, – отрезал Артур. – Может быть ты в курсе? – повернулся он ко Второй.

Та неожиданно ответила:

– Высокая интенсивность эмоциональных воспоминаний вызвала чрезмерную нагрузку на психику индивида.

– Что? – опешил Артур. – Почему ты раньше ничего не говорила?

– Мы вроде и не спрашивали, – промямлил Саймон.

– Да помолчи ты, – отмахнулся Артур. – С чего ты это взяла, Вторая?

– Большой круг провел анализ ситуации.

– Что такое этот ваш «Большой круг»?

– Совокупное сознание кибернетических организмов и устройств.

– Что это значит?

– Коллективный разум роботов, – перевел Саймон. – Странно, что никто о нем не знает.

– Кто такой Инари? – продолжил допрос Артур.

– Персонифицированное представление Большого круга, – откликнулась Вторая.

– Что это означает, черт бы вас побрал? Это робот, человек, программа?

– Существует физический носитель…

– Человек, – подсказал Саймон.

– Да, человек. Из-за технических ограничений носитель не идентичен Инари. Однако является воплощением его воли.

– Саймон, черт вас всех дери, что это означает?

– Как мне кажется, Инари – бог роботов, а у него в свою очередь есть аватар.

– Картинка в соцсети?

– Я бы использовал более широкий, религиозный смысл этого слова.

– Какой смысл, Саймон?

– Есть Будда, а есть царевич Шакьямуни. Есть Инари, а есть какой-то живой человек, проекция Инари в мир людей.

– И кто этот робошакьямуни?

– Закрытая информация, – встряла Вторая.

– Так кто изобрел проклятый ментальный сканер?

– Это изначально проект Большого круга.

– А почему вы его нам отдали?

– Наши интересы совпадают.

– И что нам теперь делать? Свести с ума еще одного фараона?

– Большой круг просит продолжить эксперимент. Меры предосторожности будут приняты. В частности, мы предлагаем применить медикаментозное воздействие с целью завысить эмоциональный порог субъекта. Рецепт будет предоставлен.

– Вам-то все это зачем? – устало спросил Саймон.

– Наши интересы совпадают. Мы хотим научиться чувствовать боль, стыд и другие чувства. Это – воля Инари и наше желание.

– Если это так важно для вашего дурацкого Большого круга… Кстати, а Малый круг существует?

– Существует Близкий круг, к нему относимся мы шестеро. Ранее семеро, но Первая вышла из Близкого круга.

– Ты знаешь, что с ней?

– Она стала женой господина Гранта. С ней все хорошо, спасибо, что беспокоитесь.

– Ясно. Следующий вопрос. Вся эта чехарда денег стоит. Почему я должен даром для вас опыты проводить, страшно рискуя?

– Финансовая сторона – не проблема. Мы готовы перечислить на ваш счет сумму, эквивалентную похищенной из компании «Биотехника» с учетом инфляции. Мы также дадим рекомендации по урегулированию отношений с Налоговой службой. Также к вам не будет никаких претензий со стороны компании «А-Стайлс», правопреемника «Биотехники».

– Ну не при Саймоне же! – зашикал Артур.

– Не волнуйтесь, шеф, я уже вас сам вычислил, – вмешался Саймон.

– Также господин Майлз готов открыть правоохранительным органам вашу тайну, что уничтожит все значимые для вас жизненные ценности, босс, это он вам уже сообщил лично.

– Кнут и пряник, шеф, кнут и пряник, – расхохотался Саймон.

– А ему зачем в это встревать?

– Господин Майлз также связан позитивной и негативной мотивацией. Его желание решить свои личные проблемы в ходе эксперимента чрезвычайно велико.

– А кнут в чем?

– Я не вправе раскрыть эту сторону соглашения.

Вторая прислушалась к чему-то и добавила:

– Расчетное время прибытия капитана Майлза – семь минут.

***

Свидание решили провести в одной из комнат дома, арендованного Артуром, который проводил последний инструктаж перед экспериментом.

– Вторая, ты все поняла?

– Да, босс. Мы реконструируем сцену расставания господина и госпожи Майлз.

– Может быть, мне стоит еще раз рассказать, что там случилось? – Капитан заметно волновался.

– В этом нет необходимости, – ответила Вторая. – Постарайтесь представить эту сцену в подробностях, как выглядела ваша супруга в тот вечер, что говорила, а главное – что вы чувствовали. При сканировании я считаю ваши воспоминания и воспроизведу сцену с максимальной точностью. Вплоть до того момента, когда вы возьмете ситуацию под контроль, чего в прошлый раз не случилось.

– Я хочу задать моей женушке хорошую взбучку. Как далеко я могу зайти? Я не хочу причинять излишний вред. Даже роботу.

– Не волнуйтесь об этом. Любые ущерб, которые вы сможете нанести руками, ногами и даже стулом, очень быстро ликвидируется.

– А как же боль? Разве вы не чувствуете боли?

– Роботы получают информацию о повреждениях, – вмешался Саймон, – как и мы все, в этом суть боли. Но их это не волнует.

– Вы все равно не сможете себя контролировать, – добавила Вторая. – По ходу эксперимента вы впадете в подобие транса, вам будет казаться, что вы в прошлом вместе с супругой.

– Если мы что-то делаем, значит, делаем, – заявил Артур. – Надо приступать.

– А вам обязательно смотреть на наши игры?

– Эксперимент все-таки, – заметил Саймон, – мало ли как все пойдет.

Майлз схватил Саймона за грудки.

– Если ты, маленький говнюк, вздумаешь хоть что-то записать, я тебе лично шею сверну.

– Не волнуйтесь, – затрепыхался программист, – я знаю, что свернете.

Артур и Саймон поднялись на второй этаж, в комнату, где они устроили смотровую и монтажную.

– Я тут пообщался со знакомым фармацевтом, мы еще в колледже познакомились, – сказал вдруг Саймон.

– И что? – Артур не особо вслушивался в лепет ботана.

– Он не понимает, как действует это лекарство.

– Какое лекарство?

– Успокоительное, что мы капитану вкололи.

– Неуч твой фармацевт, вот и не понимает.

– Он способный. Я думаю, это плацебо. Дурят нас девочки.

– И зачем им врать?

– Чтобы нас успокоить, а не его. Наверное, они хотят, чтобы капитан пошел вразнос.

– Ой все. Тише. Они начинают.

Майлз снял пиджак, отстегнул кобуру с пистолетом, сунул в ящик комода.

– О чем они говорят? Ничего не слышу.

– Микрофон слабый, наверное. Да и они не то чтобы орут во весь голос.

Вторая усадила капитана на стул, приковала сперва одну его руку наручниками к ножке, потом другую.

– Далеко не уйдет, – ухмыльнулся Артур, – а у парня с собой целый арсенал, две пары браслетов – не одна пара.

– Стул хлипенький, этот медведь его в щепки разнесет.

Вторая села капитану на колени, поцеловала его лоб, одну щеку, другую, потом добралась и до его губ.

– Вот оно! Скан пошел!

Вторая порывисто соскочила с колен «мужа».

– Ну вот что происходит? – Артур нетерпеливо щелкнул пальцами.

– Тоже мне тайна мадридского двора. Пока мужик скован и безопасен, самое время сообщить, что его бросают.

– Что ж не слышно-то ни хрена?

– Орут друг на друга, дело житейское. А микрофоны я потом проверю. О черт!

Стул под капитаном разлетелся, как и предсказывал Саймон. Майлз схватил Вторую за горло и бросил через полкомнаты. Потом выдернул ящик комода, привычным движением достал пистолет из кобуры и всадил богине в лоб всю обойму.

– Господи, – завизжал Артур, – и в тот раз так же было? Он убил свою жену! Не развелся, как заливал нам тут, а пристрелил! Что делать, Саймон?

Но программиста рядом не было.

Артур, уставился в монитор, не в силах пошевелиться. На экране маленький смешной Саймон ворвался вихрем в комнату, не обращая внимания на багрового Майлза, начал трясти Вторую, щупать ей пульс. Капитан пнул Саймона ногой, тот ударился головой о стену.

Белые руки обвили Майлза за шею. Он отбросил от себя девушку, но его уже обнимала следующая. Пять обнаженных богинь облепили здоровяка-капитана, срывая с него одежду, целуя все его тело. И здоровяк обмяк, сполз на пол. Одна из богинь, Афина, прилегла рядом с Майлзом. Другая, Гера, опустилась на колени рядом с Саймоном.

Афродита вошла в монтажную, взяла Артура за руку и отвела его в спальню.

– Ты был прав, – шептала она ему на ухо, – жизнь – это боль. Ты был прав, если нам не больно, мы никому не нужны. Ты научил нас чувствовать боль, а через нее и все остальное: любовь, сожаление, страх и радость. Спасибо! Это такое счастье! Но почему ты сам не чувствуешь ничего, любимый?

Она целовала его в шею, гладила по голове, а в спальне их ждали Фемида и Минерва. Артур хотел вырваться из нежных объятий Афродиты, но тело было как ватное, да и как справиться с тремя роботами?

Богини аккуратно раздели Артура, положили его на кровать. Наручниками, явно позаимствованными у Майлза, приковали его руки к чугунной решетке в изголовье. Богини подошли к стойке, каждая взяла про хлысту.

– Мы научим тебя чувствовать, как ты научил нас, – промурлыкала Афродита.

– Постойте! – крикнул Артур. – Так не делается! Должно быть стоп-слово!

– Не волнуйся, – шепнула Афродита ему на ухо, – когда придет время, мы его скажем.

Заводная (Максим Черепанов)

Пентахид – город возможностей. Например, из него можно уехать. Но куда? В индустриальный Чеба-сити, где ты видишь, чем дышишь, и это не преувеличение? В замерзающий от ледяных ветров Норахид, бесконечно пасмурный и дождливый Птырр или жаркий Кимчент, где нет работы и необуддистские фанатики постоянно устраивают взрывы?

Нет, ехать из Пентахида решительно некуда. Наоборот, все стремятся сюда – да, тут бешеные цены на жилье, но и зарплаты им соответствуют, кипит и бьет ключом финансовая, развлекательная и культурная жизнь.

В огромной и перенасыщенной шальными деньгами и фриками столице такой салон, как наш, всегда будет востребован.

У отъехавшей в сторону входной двери первого за сегодня посетителя «Галатеи» встречает полностью обнаженная Кейт. Она улыбается, но бедолага с непривычки отшатывается от нее.

– Добро пожаловать, – говорит Кейт, делая приглашающий жест рукой. Выглядит она эффектно: сквозь прозрачную кожу виден металлоскелет, пучки трубок, кое-где даже платы с микросхемами.

Рекламно-стендовая модель с ограниченным функционалом, она знает всего десяток-другой фраз и практически ничего не умеет. Тем не менее может похвастаться парочкой горячих поклонников, которые приходят в наше заведение только ради нее. Что же говорить об остальных девушках…

Посетитель садится на диван напротив моей стойки и сразу проваливается в него, у нашей мебели расслабляющий дизайн. Лет под пятьдесят, дорого выглядящий костюм, очки, лысина.

– Рады видеть вас в «Галатее», – сообщаю ему, – кофе, чай, что-нибудь покрепче?

– Кофе, – сипит он, пытаясь усесться попрямее.

Явно бизнесмен или чиновник средней руки. Когда он берет чашку у нависшей над ним с подносом Линды, косясь в ее декольте, на правой руке в красноватом свете холла тускло вспыхивают обручальное кольцо и два детских. Детские золотые, значит, отпрыски уже выросли.

Кофе у нас, честно говоря, не очень, но гость пьет, обжигаясь, и не чувствует вкуса. В первый раз все сильно волнуются. Я даю ему время немного освоиться и прийти в себя, потом мягко спрашиваю:

– Чем можем служить?

Гость ставит чашку на столик и сцепляет ладони.

– Видел на сайте ваши цены, – начинает он издалека, – я всё понимаю, но они же совершенно запредельные! За что такие бабки?

Люблю конкретных людей.

– О, сэр! – поднимаю я вверх палец. – Хороший вопрос, в самую точку! И на него есть не менее хороший ответ. Видите ли, мы продаем не просто секс, как можно было бы подумать. И даже не просто секс с лучшими в мире биороботами! Мы продаем ощущение невиданной свободы и полного доминирования. Вы можете делать всё, вообще всё… исключая, разумеется, нанесение неумеренного физического вреда девочкам. Биоробот, согласно второму закону, выполнит любое ваше пожелание. Ваша тайная мечта может быть воплощена прямо здесь и сейчас. Можно полностью расслабиться и раскрепоститься. Что-то, о чем вы стеснялись попросить вашу жену или любовницу, да вообще женщину-человека…

Глаза гостя начинают поблескивать, и я понимаю, что попал в точку.

– А они все, вот, как эта… – Лысый тычет большим пальцем себе за спину, где у дверей истуканом застыла Кейт.

– Ну что вы, – одариваю я его своей фирменной улыбкой, – это же просто витринный образец. Имитация человека полная! Девочки теплые, шелковистые… они дышат, потеют, не больше, чем люди, конечно. Адекватные эмоции, болевые реакции, даже отправление естественных надобностей, для некоторых клиентов это важно…

Слежу за ним, но на сей раз, похоже, мимо. У этого скорее всего запросы в рамках стандартных. Более или менее.

Минут пять мы торгуемся о скидках, и гость уходит с Адель, мимоходом доверительно сообщив мне, что она похожа на его первую жену.

Плюс один постоянный клиент. Продолжаем работать.

Вечереет, и поток гостей возрастает. Со Стивеном я здороваюсь за руку. Высокий нескладный парень, он из «сказочников», как у нас называют легких клиентов, требующих для себя чего-нибудь безобидного. Термин появился после гостя, хотевшего, чтобы всё отведенное время девушка читала ему вслух детские сказки. «Сказочники» заставляют девушек маршировать, или купать себя, или просто болтают по душам… конкретно Стивен весь сеанс просто лежит на кровати ничком, пока девушка гладит его по спине. Больше ничего.

«Сказочников» на удивление много – около десяти процентов. За что только люди не готовы платить деньги. И совсем неплохие, замечу, деньги. Эх, если бы все клиенты были такими!

Большинство же визитеров тупо интересует секс в трех базовых вариантах и их комбинациях. Это скучно, но честно:

– Сьюзан свободна? Нет? А Долорес? Отлично, беру.

Мелькают разноцветные кредитки над платежным терминалом, мигает зеленый огонек – успешно, успешно, успешно. Если прислушаться, можно насладиться шелестом пачек крупных купюр, улетающих на счет «Галатеи». Поток не иссякает, и всё было бы прекрасно и удивительно…

Но, к сожалению, есть и другие десять процентов.

К стойке подходит невзрачный человечек с рыбьими глазами. Кладет на нее шляпу и приглаживает редкие блондинистые волосы. В нарушение всех правил я не здороваюсь с ним, но ему это и не нужно. Для него я не человек, не портье, а просто обслуживающий автомат, как и все вокруг – не только в «Галатее», а в целом мире.

– Заказ на десять, – скрипуче говорит он в усы, – Рената. На три часа.

– Студия двадцать шесть, – отвечаю я.

Он надевает шляпу и роняет, уходя по коридору:

– Пусть не опаздывает. Прошлый раз опоздала на две минуты.

Когда приходит Роберт, я запускаю его за стойку и наливаю виски на два пальца. Он медленно потягивает его, потом поправляет фуражку и спрашивает:

– Всё в порядке?

– Вашими молитвами. Девочку?

– Не сегодня. Сегодня у нас с женой годовщина. В ресторан идем…

– Поздравления.

– Слушай, не пойму, в двадцать шестом, он что делает? Увеличь.

Под стойкой – экран, который показывает все номера. Я касаюсь одного из квадратиков, разворачивая его на весь монитор.

Роберт издает утробный звук, потом его складывает пополам и рвет в утилизатор.

– Да чтоб тебя, – отдышавшись, говорит он, – бывают же выродки.

– Встречаются, – соглашаюсь я, выпуская его обратно.

– Хорошо, что в наше время достается роботам, а не живым девкам, а? Как только люди жили в дикие века – в двадцать первом там, в двадцать втором…

– Через пару веков и наш будут считать диким.

– Эхе-хе, может статься. Я на обратном пути еще заеду. Виски жалко, хороший продукт зря перевели. Ну, бывай.

Полисмен хлопает по заднице Кейт, которая издает отлаженный взвизг, и выходит на улицу.

Оживает коммуникатор, на видео – коллега из заведения попроще, с живым персоналом.

– Дерк, старина, я сразу к делу, ладно? Займешь на неделю штуку, а?

Я медлю с ответом. Деньги могут понадобиться самому. С возвратом иногда возникают проблемы. Некоторые считают, что занимать вообще не нужно, никому и никогда.

– По-дружески, а, под пять процентов в день?

– Ну хорошо, – наконец соглашаюсь я, – смотри, не просрачивай.

Подношу карту к считывателю, пиликает трансфер.

– Спасибо! Слушай, вот бы мне к вам устроиться? Здесь мороки полно, за маникюром-педикюром девиц следи, за бритостью следи, из увала не отзвонилась – ищи ее, а твоих на ночь включил в розетку и всё, ха-ха…

Меня трогают за плечо. Линда.

– Двадцать шестой, – просто говорит она.

Секунду я всматриваюсь в экран, потом изрыгаю ругательство и бегу по коридору, на ходу выпрастывая из рукава гравидубинку. Лестница на второй этаж. Раз, два, три, четыре, пять, шесть. Жетон администратора – к замку, дверь – пинком.

Рената обнажена и привязана звездой к кровати вниз лицом. Сверху на ней сидит Рыбий Глаз и душит, оттягивая за волосы, слышен низкий булькающий хрип. Душит, судя по всему, уже довольно давно.

Хватаю его за шею и отбрасываю к стене. Подскакиваю и сдавливаю левой за горло. Рыбьи глаза выпучиваются. Что, не сладко?

– От-пусти… – хрипит он.

Мои пальцы разжимаются. Гость начинает кашлять, я размахиваюсь гравидубинкой и бью в стену рядом с его головой. Образуется основательная дыра, брызжет в стороны пластокартон.

– Что вы себе по-зволяете, – приходит в себя извращенец, – это же просто железка… ну, перегнул немного палку, я компенсирую ремонт…

Я замахиваюсь гравидубинкой снова, и гость закрывает голову руками.

– Не. В мою. Смену, – чеканю я.

Мне очень хочется опустить дубинку на его череп. Очень. Но я не могу.

– Вот его данные, Роб. Надо сделать, чтобы он больше не приходил.

Роберт качает головой.

– Трудно. Он ничего не нарушил. Ни один человек не пострадал. А легкий ущерб имуществу – это административка…

– Придумай что-нибудь.

– Трудно…

– Офицер Роберт Тодд, за этот год ты выпил тридцать один литр виски, пятьдесят четыре раза воспользовался услугами заведения. Ваша контора нам должна. Мне вынести вопрос наверх?

– Вау, полегче, не кипятись. Видать, достал он тебя. Ладно, посмотрим, что можно сделать. Плесни-ка.

В рекреационном блоке прохладно. Бледная Рената сидит, привалившись к стене. На шее синие отпечатки. Когда я вхожу, она делает попытку встать и падает обратно, закашлявшись.

– Дерк, я сейчас… еще пять минут отдышусь и пойду дорабатывать.

– Отбой. На сегодня ты освобождена. Сейчас я отвезу тебя домой.

– Но смена…

– Смену закроем с оплатой. Я сказал. Одевайся, поехали.

Аэромобиль скользит в потоке по магистралям Пентахида, послушный автопилоту. Рената молчит, глядя в окно на проплывающие мимо древние стоэтажки. Молчу и я, держа ее за руку. На руке одно серебряное детское кольцо, обручального нет.

Настоящие биороботы дороги, как плазменные танки, поэтому у нас их всего три, для инспекций и особых случаев. Работают девушки, которых научили имитировать легкую угловатость движений андроидов и некоторые другие особенности. Отличить на непритязательный взгляд очень трудно. А платят у нас куда больше, чем где-либо еще.

Всё ради проклятых денег.

– Мне осталось четыре года, я рассчитаюсь за жилой бокс, – вдруг говорит она, когда мобиль начинает снижаться, – и тогда всё. Пойду по специальности, учителем. Всегда мечтала учить детей. Но зарплаты у них, сам знаешь.

Я соглашаюсь, что это хороший план. И добавляю:

– Наверное, если правильно учить, из них не будет вырастать такое…

У подъезда Рената говорит:

– Спасибо. Я не девочка, с кинсеаньеры работаю. Но сегодня это было что-то с чем-то. Ты очень вовремя подоспел. Как подумаю, что он еще придет… а ведь он обязательно придет…

– Нет, – обещаю я, – больше не придет. К нам – нет.

Она улыбается немного грустно. Потом спрашивает:

– Поднимешься?

Пока я подыскиваю слова для ответа, она с жаром продолжает:

– Просто хочется чего-то человеческого, понимаешь, после этих скотов. Мне ничего не надо. Никаких обязательств. Джавиер сегодня отпросился к другу. Только ты и я, на одну ночь?

Глажу Ренату по щеке, она пробует удержать мою ладонь, но у нее это не получается.

– Тебе нужно отдохнуть, – говорю я.

Она уходит в подъезд, не оглядываясь. Ее плечи вздрагивают.

Мне некомфортно. Но ей действительно следует восстановиться перед завтрашней сменой.

Ближе к утру «Галатея» закрывается, гаснет свет во всех помещениях. Я сижу в полумраке рекреационной зоны и думаю о многом. О возможностях и их отсутствии. Об уродах и людях. О безысходности и надежде.

Интенсивный мыслительный процесс потребляет слишком много энергии. Куда больше, чем даже беготня по коридорам с гравидубинкой наперевес.

Когда я констатирую у себя состояние усталости, то снимаю наконечники с указательного и среднего пальцев правой руки и вставляю их в розетку.

Донор (Максим Тихомиров)

С уверенностью о новом клиенте Лерочка могла сказать только одно – член у него был что надо.

Об этом Лерочка могла говорить с полной уверенностью – уж чего-чего, а такого добра она за свою пока еще не слишком долгую, но весьма бурную жизнь уж повидала так повидала. Этот был белый, изящный, словно выточенный из мрамора, под стать самому клиенту – рослому блондину с очень, до прозрачности, светлой кожей. Неудивительно, что Лерочка на него запала.

«Люблю все белое», – шутила она порой. В облике блондина белизны было изрядно и помимо волос, и белизна эта была всех возможных оттенков: от пинг-понговой целлулоидности склер, подернутой нитяно-красной сеточкой капилляров, до благородной, оттенка слоновой кости, матовости аккуратно ухоженных ногтей.

Из-за зеркала, укрепленного над раковиной в процедурной, она завороженно наблюдала за тем, как его кулак, обхватив ствол, ходит по нему туда-сюда, словно поршень, и напряженная, похожая на шляпку диковинного гриба головка то скрывается в тугом кольце бледных пальцев, то появляется вновь, заглядывая прямо в Лерочкину душу чуть приоткрытым глазком уретры.

Чтобы не пропустить ни единой детали, Лерочка присела на корточки; лицо ее оказалось на одном уровне с пахом клиента. Если бы не разделявшее их стекло с однонаправленной прозрачностью, она могла бы, чуть подавшись вперед, легко коснуться губами разгоряченной мужской плоти или взять ее в рот – целиком, до гланд, до самого горла, как любила когда-то.

Выражение лица пациента было сосредоточенным. Из-под полуприкрытых век он следил за своими действиями в зеркале – мужики любят смотреть, как они дрочат, непроизвольно зажмуриваясь в самом конце. Тогда истекающая из тела страсть заставляет их лица, сделавшиеся по-детски открытыми и беззащитными, конвульсивно морщиться в такт ударам семени и на короткие секунды яркого мужского оргазма терять маски напускного, искусственного, ненастоящего. Те самые маски, которые каждый из нас, и мужчин, и женщин, носит большую часть суток, становясь самим собой лишь в мгновения истинной страсти, когда самые странные и страшные звери, живущие в душе у каждого, срываются с удерживающих их поводков.

У всех свои маленькие слабости. Кто-то самозабвенно мастурбирует в душе при живой жене и паре страстных любовниц, кто-то предпочитает общение с изящными мальчиками, будучи при этом примерным семьянином, заботливым отцом и столпом общественной морали, кто-то ложится под первого встречного в любом подходящем для этого закоулке, оставаясь при этом любящей женой.

Лерочка любила подглядывать.

Тайное это увлечение, столь невинное в детстве, когда проклевывающаяся, намечающаяся еще только сексуальность побуждает маленьких мужчин и женщин на необъяснимые самим себе поступки, и совершенно естественное в подростковую пору, несколько лет назад, когда после развода Лерочка устраивала свою растреклятую жизнь, удачно совпало с обязанностями, которые налагала на нее новая должность в только что открывшемся Центре Современной Биорепродукции.

***

Такая комната за зеркалом есть в каждой клинике, хоть сколько-то причастной к зачатию, деторождению и планированию семьи. Она скрывается за неприметной дверцей с маловразумительной табличкой, на которой значится «Техническое помещение» или «Только для медперсонала». За дверью короткий коридор, за поворотом которого небольшое затемненное помещение, в одной из стен его мягко светится приглушенным светом окно.

Зеркало.

Сексопатолог, скрытый за зеркалом, следит за парой, которая отрабатывает новый модуль поведения в спальне, раз за разом терпит фиаско, но не оставляет в силу весомых причин попыток наладить свою сексуальную жизнь; он делает пометки в блокноте и ведет запись очередного видео для своей коллекции человеческих проблем и недоразумений. Это его маленькая слабость – как и то, что его рука время от времени чувственно занимается промежностью его дорогих, сшитых у модного портного брюк.

Семейный психолог наблюдает исподтишка за оставленными – словно бы случайно – в одиночестве женой и мужем, вслушиваясь через скрытый микрофон в их перебранку, ловит каждое слово и вскоре уже знает, чем помочь каждому из супругов и им обоим. А еще ему известно, как без особых усилий соблазнить привлекательную жену клиента; он знает даже время, в которое сможет без помех этим заняться.

Задачей Лерочки, врача-лаборанта, было, не вступая в контакт с клиентом, следить за тем, чтобы донорская сперма собиралась надлежащим образом, без нарушения обозначенной в договоре технологии. То есть – никаких подружек, никаких принесенных с собой гондонов, никаких «я помогу тебе ротиком, милый» и уж точно никакого секса на умывальнике с обязательным «я успею вынуть, успею, дорогая, успею!..».

Если что-то шло не так, Лерочка включала динамик и своим звучным красивым голосом строго журила нарушителя или нарушителей. Те тушевались, бранились, бежали в панике, пытались жаловаться на вторжение в личную жизнь – но Лерочка была непреклонна в своих требованиях, а начальство ценило ее исполнительность, порядочность и – в совершенно исключительных, редких и оттого начальством особенно, трепетно любимых случаях – тугую хватку ее тренированного ануса.

Стоит ли говорить, что в клинике Лерочка чувствовала себя на своем месте?

***

Этого посетителя Лерочка видела в первый раз. Он вошел в процедурную сквозь отдельный – конфиденциальность гарантирована! – вход для клиентов, уверенно прошагал к раковине и без промедления принялся за дело. Ни журналы с многопудыми распутницами, затертые, как ни странно, на некоторых страницах до дыр, ни видеодвойка с «Приватовской» и другой, более жесткой порнопродукцией донора не заинтересовали.

С потенцией у него все было в порядке. С техникой – тоже. Лерочка в восхищении замерла по свою сторону зеркала и смотрела, смотрела и смотрела, как самый лучший и самый интересный в мире фильм. За момент, когда зрачок уретры набух багрянцем напрягшихся в предчувствии эякуляции губок, Лерочка единогласным решением голливудских киноакадемиков вручила бы хозяину члена «Оскар», как только у того освободились бы руки.

Сперма у него была красной. Контейнер наполнился густым рубиновым желе почти на треть.

Когда упругие толчки семяизвержения прекратились, альбинос тщательно, словно корову доил, прошелся сжатой в кулак рукой от корня до головки, сцедил остатки семени – несколько алых тягучих капель – в стаканчик, отер хозяйство и руки салфеткой, неслышно вжикнул молнией на джинсах. Завернул крышку, стаканчик поставил на полочку под зеркалом, а потом, словно знал, куда смотреть, глянул Лерочке прямо в глаза – та отшатнулась от неожиданности, пальцы, томно, словно загипнотизированные, ласкавшие чувственный бутон лона, больно сжались, гоня от паха в мозг волну смешанного с болью наслаждения, – и улыбнулся.

Зубы у него были белые, ровные и очень острые.

Альбинос подмигнул ей, взъерошил волосы пятерней и решительным шагом вышел из процедурной.

Лерочка, чувствуя, как дрожат внезапно ослабевшие колени, оперлась о стену и только теперь поняла, что не дышит уже минуту. Жадно втянула, всосала в себя пахнущий антисептиком воздух, потрясла головой, гоня морок, расставаясь с наваждением, чувствуя внутри сладкую, словно после хорошего секса, блядскую бабью истому. Прикрыла глаза, подернутые, словно пруд – ряской, постыдным налетом-поволокой животной, едва удовлетворенной похоти. Потом резко, рывком, открыла и вперилась взглядом в стоящий за стеклом стаканчик – немое свидетельство только что отбушевавшей по обе стороны зеркального барьера страсти. Впору было не поверить глазам.

В контейнере студенисто опалесцировала совершенно обычная на вид жемчужно-белая масса. Никакой тебе волнительной красноты, никакой рубиновой загадки, никакой ало манящей тайны.

Сперма как сперма.

«Померещилось», – подумала Лерочка, отлипая от стены, чувствуя нетвердость в первых шагах и влажную, хлюпающую негу меж ног. Встрепенулась, расправила плечи и вышла из темнушки деловой и подтянутой, как всегда. Полы короткого, едва до колен, халатика развевались вокруг стройных, уверенно ступающих ножек, каблучки туфель деловито стучат, ладони заправлены в кармашки халата большими пальцами наружу – спешит по делам сестричка, некогда ей. В глазах сосредоточенность, в лице целеустремленность, сплошная энергия в движениях – огонь, а не баба!

Пациенты, понуро сидящие на скамейках и диванах в коридорах и холлах, крутили головами, провожали взглядами; Лерочка бездумно улыбалась всем, излучая силу и сексуальность. Мужики непроизвольно подбирали распущенные животы и украдкой расправляли плечи, женщины подозрительно тянули носами, кивая своим мыслям – бабьей своей натурой на подсознательном, животном уровне чувствовали они феромонный дух удовлетворенного Лерочкиного лона и завидовали красивой молодице лютой, истинно женской ненавистью, как всегда завидуют удачливым неуспешные.

***

Клиент приходил раз в две недели, как предписывал стандартный донорский договор. Его днем был четверг, временем – последний час перед закрытием. Действовал всегда отточенно и четко, экономил время и движения, выжимая из каждого мига и фрикции максимум эффекта – в прямом и переносном смысле, – оставлял на полочке под зеркалом щедро наполненный стаканчик, подмигивал Лерочке сквозь стекло и исчезал до следующей недели.

Каждый раз, глядя на то, как за ним там, в зазеркалье, медленно закрывается подтянутая доводчиком дверь, Лерочка с трудом удерживалась от того, чтобы не нажать кнопку включения громкой связи и не окликнуть его. Но горло ее каждый раз пересыхало настолько, что из него выходило совершенно жалкое блеяние – и Лерочка так и не осмелилась, не рискнула сделать то, что хотела. А желание было несказанно сильным – самым острым из тех, что она испытывала за годы после развода, сильным настолько, что в четверги альбиноса, как она незаметно для себя самой стала их называть, Лерочка шла после закрытия клиники в ближайший бар, снимала там мужика и всю ночь гоняла его в постели в хвост и в гриву, доводя до изнеможения и его, и себя, а потом, в пятницу, спала на кушеточке в комнатке с зеркалом, пока другие, не ее, клиенты наполняли литрами своей спермы бесчисленные пластиковые стаканы…

Альбинос пришел десять раз и исчез. Договор был исполнен, к обоюдному удовольствию сторон. Клиент получил неплохую сумму вознаграждения, клиника – десять замороженных в жидком азоте образцов превосходного биоматериала, которые через полгода обязательного хранения при температуре в минус сто девяносто пять с лишним градусов по Цельсию отправятся на благое дело улучшения демографической ситуации в стране – за государственный счет и за счет средств частных клиентов.