Текст книги "Мю Цефея. Только для взрослых"

Автор книги: Лариса Бортникова

Соавторы: Татьяна Леванова,Эльдар Сафин,Александра Давыдова,Максим Тихомиров,Максим Черепанов,Яков Будницкий,Ольга Цветкова,Татьяна Аксёнова,Ринат Газизов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 17 страниц)

Сами по себе (Денис Скорбилин)

По небу плыло облако, похожее на конскую елду. Пораженное размерами конского естества солнце пыталось укатиться за горизонт. Да разве от такого коромысла укатишься! Небесные мудя навевали радость и одновременно легкую светлую грусть. Это были приятные чувства, и вообще этот день мог стать лучшим в жизни Томата (с ударением на букву «о», разумеется, ведь на Балканах иначе и не бывает… впрочем, мы не на Балканах, я наврал, да и какая разница, просто запомните ударение). Именно сегодня, как точно знал То́мат, его должны были удостоить чести присоединиться к салату. Что это такое, юный помидор сказать не мог. Весь месяц короткого земного существования он знал лишь упругий стебель, наполненный сладкими соками земли, солнце, воду и Хозяев. Хозяева были добры и гладили Томата, нежно сжимая упругие бока. Еще не дозрел, говорили они, еще рано. Пусть еще дозреет, а уж потом…

За словом «потом» скрывалась волнующая приятная неизвестность. Томат воображал салат как место, куда собираются самые лучшие и послушные помидоры. В салате хозяева пляшут вокруг помидоров и поют им красивые нежные песни. Потом поливают чистой водой, отчего стебли наливаются горячей силой и поднимают Томата всё выше, до самого неба, по которому плывут такие интересные облака…

Но никакого салата больше не будет. Утром хозяев зарезали прямо здесь, на грядке. Кровь их впиталась в землю и, кажется, уже добралась до корней Томата. Иначе откуда у него ощущение этой горечи и бесконечной усталости, когда пашешь-пашешь, как проклятый, а потом половину урожая забирают разбойники вашей милости пана Чтобыемукабачоквсраку Миклоша Чаплинского? А если мало дашь, зарежут и тебя, и твою жену на сносях, и даже собаку не пожалели, ироды.

Разбойники, то есть верные панские слуги, приписанные к панскому замку дружинниками, тынялись по разоренной хатке. Рылись в вещах, искали в огороде клад. Эй, остолопы, хотел было заорать Томат, возьмите меня! Возьмите и покажите наконец, что такое салат! Но, разумеется, он ничего такого не прокричал, ведь помидоры не разговаривают. По крайней мере пока. Давайте почитаем, что будет дальше.

В общем, Томат промолчал. Зато подал голос кое-кто другой, зычный и грозный. Услышав басистый окрик и цоканье подков, панские прихвостни побросали мешки с награбленным и схватились за мечи.

– Повторяю, смерды: я паладин Святой Церкви, единственно верной и правильной, жестоко карающей ересиархов и всех, кто уклоняется от уплаты налогов. Призываю вас бросить оружие! Где хозяева? Они задолжали нам десятину!

– Хрен тебе в забрало, а не десятину!

«Хрен? – удивился Томат. – Какой же вы ему хрен дадите, когда сами вытоптали его, черти?» Паладин тем временем пришпорил коня, надвигаясь на троицу. Те слегка пригнулись и хищно оскалились. В отличие от бывших хозяев усадьбы, вечно голодных и загнанных, дружинники казались сытыми и полными сил. Но и здоровяк в седле тоже оказался не лыком шит. Его огромный меч наполовину высунулся из ножен, и солнце окрасило сталь в оранжевый. «Оранжевый – это такой предвестник красного, когда-то и я был оранжевым», – вздохнул помидор. Ему не нравилась вся эта суета.

Теперь мерин тревожно переступал копытами прямо над головой Томата. Огромный елдак покачивался, как язычок церковного колокола. По ком звонит конский колокол? Кто слышит его мясной звон? Томат не знал, но двух его соседей по грядке уже вдавило в землю копытами. Яркий весенний сок пролился на землю, смешавшись с кровью добрых хозяев. А затем сверху щедро ливануло кровью разбойников, паладина и даже бедного мерина.

«Просто удивительно, – подумал Томат, – на верхушку которого вывалилась конская требуха, сколько интересного скрывают в себе люди и животные. Тут и коричневый, и почти черный, а уж красного сколько оттенков! У меня столько нет…»

«Просто удивительно, – подумал уцелевший разбойник, – я все еще живой и невредимый. Однако за паладина меня точно повесят, даже панское заступничество не спасет». Конечно, разбойник жестоко просчитался. Вместо виселицы его на следующий день притащили на это самое поле другие паладины. Раздели догола, немного потешились, как заведено в мужском церковном братстве. Затем разбойнику отрубили ноги. Потом руки. И только затем пришел черед головы.

Шальная босяцкая кровь снова напитала корни Томата, будто ему и без того было мало этой соленой и невкусной жижи. Многие помидоры уже завяли, и только Томат с несколькими счастливчиками еще как-то держались, цепляясь взглядом то за солнышко, то за игривую тучку, то за серую мясную муху Филиппа.

– М-м-мф-ф-фм-м-м-м-мвкш-ш-ш-ш-шна, – восхищался красотой покрытого опарышами мяса Филипп. Черный, упитанный и наглый, он восседал на убитом коне, потирая передние лапки.

– Дорогой мой, это возмутительно! Еще два дня тому это была милая лошадка, которая щипала травку, нюхала цветочки нежными ноздрями и делала «и-го-го». А теперь ты радуешься…

Филип лишь отмахивался от обвинений Томата. Как и все мухи, он был склонен к философским размышлениям и даже выработал собственное направление. Филипп верил и активно убеждал других, что накопленные за жизнь грехи высшие существа искупают после смерти, отдавая плоть на пропитание малых сих, к которым относил и себя. Люди и скот только и делают, что жрут-жрут-жрут, так почему бы хоть разик не покормить маленькую бедную мушку?

То, что сам Филипп отожрался на кармических харчах до размеров крупного шмеля, крылатый философ воспринимал как тонкую иронию над мещанскими традициями глупых людишек. Или даже как постиронию, если вы сведущи в современной философии детей домохозяек.

Дни исчезали, как капли дождя на горячем черноземе. В усадьбе появились новые хозяева. Забрали в салат остатки овощей, и это оказалось совсем не то, что представлял себе Томат. Совсем не то. Сам он, впрочем, не успел удостоиться этой сомнительной участи. Помешали люди, прискакавшие верхом на лошадях. Кровь новых хозяев, тревожная и нежная, все еще не верящая, что такое счастье, как дом с садом и огородом, и все им, даром и навсегда, уберите, пожалуйста, меч, я уверен, мы можем договориться, поща…

Потом появились другие всадники в хороших доспехах. Кровь предыдущих убийц потекла к Томату, однако ничего нового не принесла. Люди с мечами удивительно похожи между собой.

Пошел дождь. Затем снег. С востока, где попирал землю родовой замок пана Чтобыемукабачоквсраку Миклоша Чаплинского, потянуло дымом. Это паладины ставили окончательную точку в спорных вопросах налогообложения. Из столицы на выручку Чаплинскому спешили королевские гусары. Грунтовые воды приносили к Томату все новую кровь, мысли, надежды, страхи. Снег покрыл Томата по самую плодоножку. Несъеденные товарищи сгнили, и только Филипп не оставлял друга в одиночестве. Другие мухи впали в спячку или погибли в неравных схватках с пищевой цепочкой, но только не единственный постироничный друг Томата.

– Ф-ф-ф-ф-фифдеф-ф-ф!

Да, хотел ответить ему уже не маленький одинокий помидорчик. Именно это слово! Что происходит, почему все эти прекрасные люди убивают друг друга вместо того, чтобы взять и сделать салат. Впрочем, в салат Томат больше не хотел.

Всё изменилось весной, когда стаяли снега и кони по брюхо проваливались в грязь. Филипп догрызал пойманного на чердаке хозяйского дома хорька. По небу плыли облака, похожие по форме на чуму, мор и глад. Над макушкой Томата несколько человек решали судьбу этого края и всех его жителей.

– То есть нонсенс, пановэ. – Вдова Потоцкая, приходящаяся покойному также старшей сестрой, возмущалась и сверкала глазами. Один был зелен, как черенок Томата, другой по цвету напоминал чернозем. Два короля и один епископ смущенно отводили глаза от ее колдовского взгляда… и глубокого декольте, конечно. – Нонсенс! Я прекрасно распоряжусь владениями мужа, нечего и беспокоиться, тем более перекраивать карты. Что вы придумали, мы же так хорошо жили!

Тут все заговорили одновременно, очень красочно и многозначительно. Томат уже знал, что у людей одни и те же слова одновременно могут означать одно, другое или третье. Поэтому Томат, впитавший кровь сотен подобных им, не слушал слова. Он проникал в суть.

Деньги, говорил, епископ. Деньги. Это только кажется, что разошли по всему свету оборванцев собирать десятину, и ты уже богач. Обучить, снарядить и прокормить эту прорву тяжелее, чем кажется. А тут еще и эта ваша феодальная вольница. Королевства! Каждый пятый паладин помирает на первом задании. Еще столько же погибает на втором. А у вашего владения, глубокоуважаемая сударыня, бумажки не в порядке, ваш покойный муж задолжал Церкви…

Да погоди ты, святоша, отвечает один из королей. Тоже мне, документы! Документы разные бывают, и раз уж Потоцкий отправился на небеса вместе со всей дружиной, давайте поднимем архивы. Да, сто лет прошло, и мы подписали тогда все бумаги и были не против передачи наших земель Потоцкому. Но наше королевство на подъеме, поэтому время жечь архивы. Говорите, это ваши земли? А мы и наши пушки говорим, что теперь эти земли опять наши.

А второй король смотрел на глазастую Потоцкую. Его рыжие кудри отливали бронзой на солнце. Земли, деньги, власть, говорил он, все мимолетно. Всё поднимается из праха и в прах уходит, а вот ты, красавица, почему такая грустная? Жизнь идет, и ты достойна того, чтобы вдыхать ее полной грудью, уж поверь мне, своему королю.

И, конечно же, короли и епископ говорили друг с другом. Думаешь, ты и твои гусары такие крутые? Думаешь, ты и твои пушки такие крутые? Думаешь, ты и твои паладины такие крутые? А вот давай проверим! А вот давай проверим! А вот давай проверим!

Голоса переполняли Томата, ему захотелось заплакать, но глаз у бедного помидора все еще не было, и заплакать не получилось. Томат хотел, чтобы все эти люди замолчали, ну, разве что, пусть еще рыжий немного поболтает с зеленоглазой, но они говорили и говорили… И говорили, конечно же, не о том.

Если бы не Филипп, разорвавший глотку одному из королевских стражников, они бы мололи языками до скончания времен, пока солнце не скатилось бы на землю, опаляя всех смертоносным жаром. А так… Это твоя тварь, нет твоя, вы порочные дьяволопоклонники… Кишки епископа изящно обернулись вокруг стебля Томата. Да сколько можно! Кровь дружинников и паладинов перемешалась, и хорошо хоть сами венценосные особы успели скрыться. А некоторые даже обменялись напоследок долгими заинтересованными взглядами.

Жаркое майское солнце подсушило землю, ветер принес запахи разнотравья. Томат вытянулся вверх, окреп и выбросил новые стебли. Солнце щекотало его ярко-красные бочки. По небу плыли облачка, похожие на покойников, а корни нашего помидорчика регулярно пробовали кровь на вкус. Вдалеке гремели пушки. Иногда через огород проносился взмыленный вестовой, но случалось это всё реже. Филипп говорил, что всему виною дурные слухи об этих местах, но Томат не видел в этом логики. Всё дурное, что здесь случалось, люди приносили с собой.

Ближе к осени до корней Томата добралась и кровь королей, что спорили над его головой. Сначала одного, затем другого. Горячая кровь вдовы Потоцкой тоже впиталась, но ближе к зиме. В отличие от мужчин, женщина умирала измученной, но счастливой. Двое, шептала она в голове Томата. Двое вас, милые мои детки, берегите друг друга, любите друг друга и будьте счастливы…

Новая зима не принесла снега, зато беженцев случился полный урожай. Оборванцы, пропахшие дымом сгоревших домов, жались к краю огорода, не решаясь подойти к Томату. Какой огромный, шептались они, больше тыквы. А может, больше коровы? Жаль, мы так давно не видели ни тыквы, ни коровы, одна вареная человечина. Хорошо хоть котел успели унести, а вот это что за страшилище, интересно, он кусается?

Разумеется, Филипп кусался, да еще как. Беженцев сразу же стало заметно меньше, да и те предпочли покинуть гостеприимный хутор. Впрочем, надолго Томата одного не оставили.

– Ну и елдовина вымахала! Это что, помидор?

Гусар сплюнул на промерзлую землю. Товарищ поддержал его:

– Дык, ёптыть, нечыста сыла, гивна ей в сраку!

Гусары шли по следу беженцев, однако нашли лишь одну охромевшую девку, которой побрезговал сытый Филипп. Вояки сноровисто изнасиловали бедолажку и закололи. Затем поели и теперь лениво наблюдали за Томатом. Помидор загорал под февральским солнцем, размышляя о том, что скоро весна, прилетят ласточки, и хорошо бы Филипп не сожрал бедных птичек, как в прошлом году…

– А давай его саблей чикнем?

«Эге, – подумал Томат, – чего придумали! Саблей! Я же лежу здесь, никому не мешаю!» Но его, конечно не послушались. Ведь люди не умеют читать мысли, они и говорить-то, будем откровенны, не слишком способны и сами понимают лишь язык грубой силы.

– ОТСТАНЬТЕ! – рявкнул Томат и с удивлением замолчал. Раньше его слышал только Филипп, что позволяло крылатому другу периодически ударяться в солипсизм и дразнить Томата плодом своей мушиной фантазии. Но теперь голос прорезался.

– Говорящий помидор!

– Шаблями його!

Гусары вытащили из ножен кривые стальные клинки, похожие на зубы Филиппа, только чуть-чуть длиннее. Это уже никуда не годилось, поэтому Томат выдернул из земли корень и обвил шею одного из вояк. Второй гусар в три удара сломал саблю о прочный корень и заплакал, глядя, как умирает его друг. Не в силах слушать, как страдает человек, Томат из милосердия задушил и его.

– В-вжвж-ж-ж-жвжвж-ж-ж, я ниф-ф-ф-фего не фрофустил?

«Ох, милый мой Филипп, – вздохнул помидор, – не дадут нам покоя на этом уютном огородике. Люди в принципе не предназначены для того, чтобы с ними было спокойно. Они постоянно убивают друг друга, потом страдают, потом снова берутся за железо. Сколько бы раз зима с летом ни сменяли друг друга, ничего не изменится».

– Спешите, граждане! Спешите на пир, который наш добрый и теперь наконец-то единственный король этих земель устраивает для подданных! Всем дадут поесть и разрешат посмотреть на праздничный рыцарский турнир, соревнование пушек разных мастеров и торжественные казни. Спеши…

Выскочивший на огород глашатай замер, открыв рот. Его глаза, маленькие, похожие на крохотные гнойнички, уставились на выбирающегося из земли Томата. Бедняга так и стоял, пока Филипп не подлетел к нему с тыла и не откусил голову.

– Ф-ф-ф-фкуфна! Мой друг, ф-ф-ф-фолете-ли на пф-и-и-р!

– Полетели на пир, – вздохнул Томат, – нужно поздравить нового короля и попросить оставить наш маленький уютный огородик в покое.

И они полетели, помидор верхом на мухе. Маленькие пассажиры большой человеческой истории. Воздух из-под крыльев Филиппа сбивал снег с деревьев, корни Томата цеплялись за верхушки сосен, ломая дерево легко, как лошадиный хребет или кирасу. И это не простая метафора: друзья сделали в дороге привал, увидев отряд кавалеристов. Филипп пообедал.

В замке у нового короля царило веселье. В праздничных виселицах весело болтались сторонники проигравших королей. Простолюдины, пришедшие за краюхой хлеба, бегали по двору, оглушительно визжа. Томат методично отрывал головы стражникам и запихивал им же в задницы.

Филипп ел.

Филипп ел.

Филипп ел.

Филипп ел.

Филипп ел.

Томат запихнул королевскую голову в королевскую задницу.

Филипп ел.

Филипп ел.

Филипп ел.

Простолюдины обезумели и катались по замерзшим лужам крови, будто по катку. Некоторые носили солдатские кишки, как ожерелья. Сверху на разрушенный замок опускался долгожданный январский снег.

Филипп доел королеву.

Из загончика со знатными преступниками, которых не успели казнить до прилета неразлучных друзей, смотрели дети. Мальчик и девочка. Рыжие папины волосы, мамины глаза, изумруд и оникс. Дети держались за руки и улыбались – им тоже не нравился бывший новый король.

Томат задержал на них взгляд собственных глаз, огромных и красных, видевших всю кровь этого мира.

– Филипп, мы, кажется, немного увлеклись с тобой, нет? Озверели так, что еще немного, и в людей превратимся.

– В-вж-ж-ж-ж-ж-ж-жф-ф-ф-ф-фхщ-щ-щ-щ-щ, наверное, ты прав, друг.

– Давай поможем этим детям убрать игрушки в этом домике.

– Х-х-хороф-ф-ф-ф-ф-о.

– И, может быть, какое-то время присмотрим за ними?

– Ф-ф-фа-чем?

– Просто чтобы убедиться, что они больше не будут драться. Что вырастут хорошими людьми. Присмотрим за ними… за ними всеми.

=============================================================================

Газета «Веселые, добрые и очень милые новости». 2035. №4 от 20 апреля

СКАНДАЛЬНЫЙ ПИСАТЕЛЬ ЗАВОЕВАЛ СЕРДЦА ЧИТАТЕЛЕЙ

Роман-эпопея «Сами по себе» Сильвиана Острослова удостоился почетной ежегодной премии Томата. Серия книг, бросивших вызов обществу и породившая сразу несколько протестных флешмоб-петиций, все-таки будет издана. В следующем месяце полтора миллиона цифровых копий «Сами по себе» поступят во все электронные библиотеки планеты. В следующем номере нашей милой газеты выйдет огромное интервью с автором «Самих», Сильвианом. Который, кстати, вместе с публикацией получил право на обслуживание без очереди в столовой по месту жительства. Не забывайте своевременно продлевать подписочку в своих айфончиках, наши добрые читатели. Ведь мы и дальше будем знакомить вас с самыми успешными людьми нашего мира.

Для тех, кто пропустил культурный шторм, сотрясавший нашу планету весь прошлый год, даем справку. Роман-эпопея «Сами по себе» рассказывает об альтернативной Земле, где помидор Томат не появился на свет и Человечество развивалось не согласно великому Плану, а подчиняясь хаотичной последовательности полуслучайных событий. Автор на примере истории одной семьи показывает немыслимые эпидемии, голод, две (!) мировых войны, сексуальную революцию, случайно спровоцированный ядерный Апокалипсис и последующее сексуальное порабощение остатков человечества разумными собаками-мутантами. Книга полна насилия и жестокости. В ней встречается не только нарушение правил дорожного движения и жестокое обращение с животными, но и драки, убийства, спонтанное занятие сексом и даже рыночная торговля. «Сами по себе» дают прекрасный ответ на вопрос, что бы мы делали без наших старших друзей. И, конечно, этот ответ многим показался оскорбительным, хотя нашлись и те, кто смело посмотрели в лицо отражению в зеркале.

Мудрейший и добрейший друг, советник и скромный председатель планеты Земля Томат нашел время, чтобы прокомментировать эти книги нашему корреспонденту.

ВСЕ ВЕРНО НАПИСАНО, ВАМ ТОЛЬКО ВОЛЮ ДАЙ, ЖИВОТНЫЕ ГЛУПЫЕ, ПОУБИВАЕТЕ ВСЕХ ВОКРУГ И СОЖРЕТЕ. ГЛАЗ ДА ГЛАЗ ЗА ВАМИ.

А ветрокрылый повелитель мух и пожиратель плохих людей, да растет его мускулистое тело вечно, Филипп Серый выразился еще более ярко, коротко и, не побоимся этого слова, остро:

Ф-Ф-Ф-Ф-ФИЗ-С-ДЕФ-Ф-Ф-Ф!

Зарисовки

Однажды в борделе Ласвигас (Варвара Селина)

Просто еще один жалкий беглец

из поколения любви.

Р. Дьюк

У нас на корабле кого только не было, но новый инженер санитарных систем Эрл сразу стал объектом нашего с Питом внимания. Одно дело, когда встречаешь пилота-аркилийца или торговца-вогона, но Эрл был слишком похож на нас: тоже гуманоид, только очень кожистый, какой-то нежный, белый в пятнышках, еще и с рыжими волосами.

Мы долго сдерживали шутки.

Пока не застали его в гидравлическом отсеке с членом в руке. Он был еще более вялым, чем весь Эрл, и, судя по запаху, от него не стали бы тащиться даже самки его породы. Самки-гуманоиды тащились от нас. Называли нас «карамельками». Смеялись, что в детстве сосали сладости с таким вкусом – врут или нет, но, судя по тому, как сосали, похоже на правду.

Эрл сообразил, что, несмотря на шутки, мы явно не дрочим по углам между сменами, так что мы даже как-то сдружились, а заодно поняли, что девку он вообще не знавал, хоть и проявлял интерес. Поэтому решили ему кое-что показать на очередной высадке.

Мы направились в бордель Ласвигас, самое вольное заведение астероида B12: рептилии всех цветов, двухметровые лысые лесбиянки и любительницы настоящей жидкой карамели. Это была территория огнеупорного пластика и пластмассовых пальм. Нам не то чтобы горело, но мы поспорили, что раскупорим нашего кожаного друга до следующего рейда.

Заведение было закрыто, но бордель-маман сказала, что подождет, если мы поторопимся. Мы с Питом сразу выбрали себе по телке, но Эрл мялся на входе, стесняясь сказать маман, что ему понравилась Рыжая Джесс.

Тогда я еще не знал, что своим хером практически сниму скальп милой шестнадцатилетней негритянке. А Пит не думал, что вылетит голым из окна.

Тогда я смеялся над Эрлом, потому что Рыжая Джесс была самой старой шлюхой этого борделя. Может, решил, что она из его породы? Мы не стали ему говорить, что она крашеная. Просто взяли девчонок за задницы и скрылись в вонючих комнатах второго этажа.

***

Эрл на трясущихся ногах подошел к постели. Она прогибалась от тяжелого тела Рыжей Джесс, сально ухмылявшейся самки человека – за эту ухмылку ее любили даже мелмакийцы.

– Эй, мальчик, тебе хоть шестнадцать есть?

– М-мне куда больше.

– Правда? А член в девку запихивал?

– Д-да.

– В мамку свою, что ли? – заколыхалась от басистого смеха Джесс.

Эрл неуклюже попятился, споткнулся об ковер и упал челюстью на край кровати. Рыжая всё смеялась. Таких мальчиков у нее было достаточно. Эдипов комплекс, влажные детские фантазии, а иногда просто страх перед сочными молоденькими шлюхами. Когда еще не трахался, уверенность придают странные вещи. Например, возраст партнерши. Зато стоит у них исправно, как над ними ни шути. Кончают быстро, краснеют, вылетают из комнаты, не успев натянуть штаны, кто-то даже плачет.

– Т-ты спала со старым Макки О’Пилом?

– Малыш, ты думаешь, я помню всех по именам? Иди сюда, снимай штанишки.

– Ты точно спала с ним, долго! Человек. Высокий, толстый, рыжий.

– Папка твой, что ли? – опять захихикала Джесс.

***

Никогда еще я не кончал так громко. Правда, через секунду оказалось, что грохот шел от двери, в которую на восьми копытах ворвался лысый вышибала маман. Всей своей массой он летел на меня, девчонка орала, а я не мог вырваться и дотянуться до револьвера. Лысый схватил меня за все уши, а девчонка орала всё громче – оказалось, на липкий карамельный, мать его, конец намотались ее шикарные кудри! Сука, как больно и тупо!

Когда меня, голого, с тем еще бобром вокруг хера выкинули на улицу, там уже лежал Пит и стонал. Следом вышли маман и второй вышибала – в лапищах он держал пунцового Эрла. Я даже задумался, не родственник ли он сноркам – цвет-то как хитро меняет!

– В мой бордель больше ни ногой, куриный помет! Сопляк точно не мог спланировать это без вас. Этого ублюдка вздернут еще до полуночи. Задушил мою Джесси, урод, гори в аду! – Маман залилась слезами и скрылась за дверью.

Мы, позабыв про боль, в шоке смотрели на Эрла, которого лысый стаскивал с крыльца. Такого говна мы от мальчишки не ожидали – вот тебе и бортовой сантехник. Он посмотрел исподлобья на наши охреневшие рожи.

– Моя мать повесилась, когда узнала, что отец ходит к этой шлюхе!

Ах ты ж сраный жук, он местный! Кажется, Панчи нам что-то говорил о бурном прошлом пацана. Бла-бла-кря, неудачная охота, плохое ружье, остался без отца, кэп пожалел и взял на борт…

Пит сообразил раньше и подал голос:

– А батю своего, кожи кусок, ты тоже сам прихлопнул?

Но Эрл уже отвернулся и шел в участок с криками: «Я подложу бомбу под это заведение!» – пока лысый не дал ему копытом в челюсть.

Так неудачно мы еще не трахались.