Текст книги "Айя и Лекс (СИ)"
Автор книги: Лана Черная
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 18 страниц)
29
Конец апреля.
Завидев людей, пёс насторожился, оценивая, как себя повести. Айя заступила за спину Алекса. Маленькой её сильно напугала подобная собака. Димка тогда всё боялся, что дочка заикой останется, но обошлось. А страх так и не прошёл.
– Не бойся, родная. Лорд не тронет, – Алекс присел на корточки и широко раскинул руки. – Свои, дружище.
Лорд мотнул головой, словно убеждался, что Алекс не врёт, и энергично виляя хвостом, бросился на хозяина. Огромными лапищами обнял его за шею и едва не повалил на землю. Алекс насилу удержал равновесие и захохотал, когда Лорд принялся облизывать его.
– Ну всё…всё… – почёсывая за ушами, говорил Алекс, отворачиваясь от новой волны собачьих поцелуев. – Фу, я сказал! – строго одёрнул он не на шутку разошедшегося пса. Тот фыркнул и отступил, настороженно взглянув на Айю.
– Это свои, Лорд, – ласково повторил Алекс. – Знакомься, твоя новая хозяйка, – улыбнулся, потрепав пса за загривок. На Айю предпочёл не смотреть. Не сомневался, что встретится с её изумленными глазами. Впрочем, её возмущений ему всё равно не избежать. Ночь долгая и разговор им предстоит тяжёлый. Поэтому Алекс привёз её сюда, в дом своего детства. Здесь ей будет проще понять его. Он на это надеялся.
Тем временем Лорд обнюхал замершую Айю и протянул ей здоровенную лапу. Айя пожала её боязливо с робкой полуулыбкой. А потом Лорд проводил их до дверей с обратной стороны дома и скрылся в вольере.
– Рядом Ольга Крушинина живёт, – зачем-то пояснил Алекс, ненадолго остановившись у вольера, под который он когда-то переделал длинный сарай-гараж. – Сестра Игната. Ты видела ее у нотариуса.
– Она красивая, – Айя прислонилась плечом к нагревшейся под дневным солнцем стене. Всмотрелась в небо, звёзды на котором казались размытыми пятнами из-за полупрозрачной крыши навеса.
– Она присматривает за домом, – кивнул Алекс. Ольга действительно выглядела шикарно сейчас, просто мечта любого нормального мужика, даже несмотря на уже совсем взрослого сына. Проблема только в том, что она до сих пор любила того, кого уже давно нет в живых. – Лорда кормит, – отряхнувшись от неправильных мыслей, продолжал Алекс, – и подружку к нему отпускает. Лейлу, сенбернара чистокровного. Хотела и Лорда к себе забрать, но тот ни в какую. Так и живём. Я иногда приезжаю сюда. Ходим на кладбище вместе с Лордом. Здесь недалеко.
– На кладбище? – вдруг напряглась Айя и в синих глазах мелькнула тревога.
– Родителей навещаю, – ответил Алекс, достав из кармана связку ключей. Выбрал нужный: плоский и белый, с зазубринами с двух сторон, – вставил в замок, провернул. Дважды щёлкнуло. Алекс выдохнул и распахнул тяжёлую металлическую дверь. Справа клацнул выключателем. Желтоватый свет осветил квадратную прихожую с вешалкой и двумя деревянными дверями: прямо и справа.
– Разувайся, в доме чисто, – Алекс закрыл за Айей двери. Пристроил свои ботинки рядом с её кроссовками и указал направо.
Но вместо того, чтобы шагнуть в дом, Айя развернулась и в полшага оказалась совсем близко. Ее грудь, затянутая рубашкой, тяжело вздымалась и опускалась, словно она только что кросс в пару километров пробежала.
А он смотрел на нее и не мог насмотреться. В ней все идеально: встрепанные и волосы, зардевшееся личико, блестящие глаза цвета августовского неба и охрененно откровенный наряд, которым она просто сносит все его тормоза. И чем она только думала, надевая это? Хотя будь она в платье – усадить на байк ее было бы гораздо сложнее.
– Айя… – шепчет Алекс, когда она приподнимается на носочки, обвивает руками его шею, щекоча пальчиками обритый затылок.
– Я так соскучилась, – выдохнула ему в губы и уткнулась носом ему в шею, а он сгреб ее в охапку, буквально оторвав от пола. – Так устала без тебя, – ногами оплела, прижимаясь всей собой.
Знала бы она, как он устал без нее. Как задолбался погаными мыслями, одолевающими бессонными ночами, когда хотелось выть от боли и безысходности. Знала бы, как он сводил себя с ума, представляя, как ее трогает и ласкает кто-то другой. Знала бы, как в такие моменты ему хотелось наплевать на все и убить каждого, кто мог прикоснуться к ней. Навредить или, что еще хуже, принести удовольствие. И как он едва не покалечил лучшего друга, когда тот рассказал, что Айя сама вернулась к матери. Сама выбрала пытки! А Алекс ничего не смог сделать, потому что лежал бревном, не в состоянии даже стакан в руке удержать.
Она не знала и никогда не узнает, потому что сейчас она рядом, и он никуда ее не отпустит. Ни за что. Только если подохнет окончательно и бесповоротно. Но Алекс не собирался подыхать в ближайшее время. Хватит с него смертей.
– Лешка? – перепуганный голос Синеглазки вытряхнул из мыслей. – Прости, я забыла… – и извернулась в его руках, соскальзывая на пол. Алекс позволил ей это сделать, потому что стоять вот так в тесном коридорчике оказалось вдруг дико некомфортно. Слишком сильным было его возбуждение. Настолько, что еще чуть-чуть и он прижал бы ее к стенке, содрал к чертям эти микроскопические шортики и трахнул бы жестко и без всех этих любимых девочками прелюдий. И член в джинсах отозвался готовностью сию минуту ворваться в желанное тело. Вот только беспокойство в ее глазах послужило ушатом холодной воды, немного остудив его пыл. Только поэтому он разомкнул объятия и молча наблюдал, как Айя отошла от него на безопасное, по ее мнению, расстояние в два…нет, в полтора ее маленького шага.
Усмехнулся, засунув руки в карманы. Ну и что она опять себе напридумывала?
– Как твоя спина? – с нарастающей тревогой. Спина? Алекс в изумлении изогнул бровь, а когда понял, о чем она – широко улыбнулся, не веря собственным ушам. Она беспокоилась за него. За его старую травму, о которой он успел забыть за эти полгода.
– Все в порядке, Синеглазка. Тонну не подниму, но тебя – вполне.
На ее хорошеньком личике отразилось непонимание. Она нахмурилась. Задумчиво постучала указательным пальчиком по закушенным губам.
Алекса словно током прошибло от этого движения. Как будто разряд в самое сердце. Он поморщился, поведя плечами. Неприятно и…странно. Болезненно. Он точно рехнется с этой девчонкой, как минимум. А как максимум заработает себе остановку сердца.
– Айя, – заговорил, глуша тянущую боль в мышцах. Что за хрень? – У меня был перелом позвоночника. Снова.
Ее глаза распахнулись так широко, что напомнили Алексу два огроменных аквамарина.
– Черт, – выругался сквозь зубы. – Да не пугайся ты так. Первый раз это было еще в детстве. Тогда же операцию сделали не очень удачно, отсюда и боли. Сейчас все в порядке.
– И никаких болей? – усомнилась, прищурившись. Алекс едва сдержал улыбку, наблюдая за ее фееричными переменами. А ее мимика просто чудо чудесное. Он не ждал, что после всего Синеглазка останется настолько же искренней, какой была еще год назад. Это поразительно при всем том, что она пережила. И нереально круто, потому что она осталась прежней Айей. Той сумасшедшей и искренней девчонкой, на которой он женился. И Алекс был рад этому постоянству.
– Ну почему же? Бывает иногда, если слишком много времени провожу на ногах. Но как раньше – нет, никаких болей.
– А нога? – продолжала допытываться Айя.
– С ногой отдельная песня, не самая интересная, – попытался отмахнуться, но какое там.
– И все же? – не отставала Айя, по-прежнему больше не делая никаких попыток приблизиться к нему. Хотя лично он предпочел бы ее рядом, а еще лучше под собой, стонущей и бьющейся в экстазе.
– Слишком активно пытался ходить, – вздохнув, сдался Алекс, – и связки порвал.
Айя охнула и неодобрительно покачала головой. Да он и сам знал, что слишком спешил, но времени не было на раскачку совершенно. И так три месяца восстанавливался едва ли не по миллиметру. Достало. Вот и перенагрузил ногу. И как результат – новый гипс, который Алекс снял уже через неделю. И теперь расплачивался хромотой и бесплатным приложением в виде трости, а по сути, что костыль, только поменьше.
– Господи, Лешка, – она все-таки рванулась к нему, не выдержала. А он снова сграбастал ее, зарывшись лицом в растрепанные волосы. – Ты же врач, а такой дурак.
– Одно другому не мешает, – хохотнул в ответ, а Айя лишь тихо вздохнула, обняв его.
– Идем, – он нашел ее ладонь, переплетая пальцы, хотя, видит Бог, как ему не хотелось отрываться от Синеглазки. Он бы вечность так стоял, держа ее в своих руках, чувствуя ее всем телом, такую маленькую, хрупкую и будоражащую его так, что в паху больно. Но это такая сладкая боль, что попахивало мазохизмом. Алекс хмыкнул, глядя как ее тонкие пальчики сплелись с его огрубевшими, покрытыми сеточкой шрамов.
– Ты мне расскажешь, что произошло? – спросила так тихо, что Алекс едва разобрал слова. А она вдруг замерла, уставившись на их сплетенные руки, и вся словно сжалась, опасаясь чего-то. Чего?
– Синеглазка, что опять? – двумя пальцами приподнял ее подбородок, заставляя посмотреть ему в глаза. – Конечно, я расскажу. Все, что пожелаешь, родная.
– Тогда скажи, почему… – закусила губу, пальцы добела сжала, короткими ноготками впиваясь в его кожу. – Где ты был, Лешка? Я ведь думала, что ты…ты…
Она мотнула головой, так и не договорив. Но к чему слова, когда и так все ясно. Она считала его мертвым, потому что сама видела, как остановилось его сердце еще в машине скорой. Потому что сама слышала, как врачи ставили ему приговор. А когда он очнулся и увидел себя…когда понял, что останется инвалидом на всю оставшуюся жизнь…Он не мог. Не имел права ломать ей жизнь. И он готов был свернуть шею Сварогу, когда тот покаялся, что Айя пропала. Но он дышал тогда с трудом, что уж говорить о каких-то движениях. Никто не верил, что он вообще встанет. Ему помогла злость. Колючая, бодрящая, как холодный душ. Его спасла эта дикая, выкристаллизованная злость и мысли о Синеглазке, без вести пропавшей. Артем нашел ее спустя два месяца. Отчаяние поскреблось сквозь броню злости, когда друг сказал, что Айя не захотела возвращаться. Что его Синеглазка не нуждалась в спасении и что она вернулась к той, кого ненавидела всей душой. Отчаяние и непонимание сшибли с ног Алекса почти на две недели. Он перестал есть, только пил и тупо пялился в потолок клиники, пытаясь понять: почему?
Он так и не понял, но когда Сварог выяснил, что Айя потеряла ребенка – вернулась злость. А потом и боль, вывернувшая его наизнанку одной новостью: его Синеглазка вышла замуж.
– Лешка, – позвала шепотом и коснулась обожженной щеки, но тут же отдёрнула руку, словно обожглась. Алекс стиснул зубы и сжал пальцы в кулак так, что едва не сломал ее пальчики. А она лишь губу закусила снова, ничем не выдавая собственную боль.
– Черт, прости, – ослабил хватку и губами коснулся ее кожи. Она вздрогнула и под его губами растеклись мурашки. И пульс выбивал чечетку на запястье. Сердце в кулак сжалось от внезапной мысли, что она его боится. Он не думал, не позволял себе, но вдруг? – Айя, – и голос осип, а внутри все полыхало просто: а что если все-таки боится? Что он тогда будет делать? – Ты меня боишься?
– Я? Нет, – и головой отчаянно замотала, отбрасывая его в прошлое, в день их поспешной свадьбы. Он тогда тоже спрашивал ее об этом, только тогда он читал ее, как раскрытую книгу. Тогда он видел совсем другое в ее синих глазах. А сейчас только чернильную муть. Сейчас он не знал ничего об этой женщине и ее чувствах. Но ее слова…им хотелось верить.
– С чего ты взял? Ох, – и поняла тут же, потому что коснулась его шрама, обняла, погладила, едва касаясь. Не боясь, нет, защищая.
Алекс перехватил ее запястье, щекой прижался к мягкой ладони и увидел, как из ее блестящих глаз покатились слезы.
– Тебе не больно? – шмыгнув носом, спросила, как завороженная наблюдая за собственной рукой.
– Нет, Синеглазка, – улыбнулся счастливо. – С тобой мне никогда не больно, родная.
Айя зарделась, потупив глазки. А у Алекса по венам такая нежность растеклась, что смеяться хотелось. А еще подхватить ее на руки и кружить, слушая ее заливистый смех. Он так соскучился по ее смеху. По ней соскучился.
– И все-таки ты не ответил, – поправляя ворот его куртки.
Алекс тихо вздохнул, совершенно не желая отвечать на ее вопрос, потому что не понимал, как ей объяснить.
– Я был мертв, Айя, – потому что не смог подобрать других слов. И потому, что это было правдой. Без нее он действительно был ходячим трупом.
Айя вскинула голову, широко распахнутыми глазами впившись в его обожженное лицо. Одна секунда, другая. Она ни о чем не спрашивала больше. Только смотрела, и в этих синих озерах не было ни капли осуждения, обиды или непонимания. Эти глаза не упрекали, не требовали извинений. Они оглаживали нежностью и любовью. И от этого взгляда внутри все скручивалось в тугой узел. Неистребимо захотелось прикоснуться к ней, к ее коже, напитаться ее лаской и почувствовать себя нужным. Ей нужным. Поверить, наконец, что она ждала его. Несмотря ни на что – ждала.
– Спасибо, – вдруг прошептала, встав на цыпочки и потершись щекой о его изуродованную, – спасибо, что ты выжил.
И все, Алекса накрыло. К черту разговоры и объяснения! Успеют наговориться. Сейчас ему остро необходимо оказаться в ней. Ощутить ее кожу и рваный пульс под губами, покрывающими поцелуями ее обнаженную шею.
Наспех стянул куртку, целуя ее скулы, губы. Рыча от того, как она откликалась на его напор. Как смотрела, пленяя его синим взглядом. Как шептала ему в губы не останавливаться.
Он и не собирался.
Рванул ее блузку. Пуговки разлетелись в стороны, с перестуком рассыпались по деревянному полу. Губами накрыл маленькую грудь, перекатывая на языке камушек соска, и тут же ощутил, как Айя толкнулась ему навстречу. Как теснее прижалась, вцепившись пальчиками в ткань водолазки, поощряя, не позволяя отстраниться.
Алекс хрипло рассмеялся, прикусив ее сосок.
– Ох, – только и было ему ответом, а глаза чернильные стали, затуманенные страстью.
Поймали в ловушку и уже не отпускали.
– Сними, – прохрипел Алекс, наткнувшись на пояс шорт.
Она справилась быстро, не разрывая взгляда, переступила ногами и осталась в одних чулках. И больше ничего.
– Это что такое? – оценив отсутствие трусиков, нахмурился Алекс. Когда это его скромная девочка перестала носить нижнее белье? И ладно, бюстгальтер, но трусики. Это уже за гранью понимания этой женщины Алексом. Для кого так старалась? Вряд ли для него. Жгучая ревность смешалась в диком коктейле с не отпускающим желанием.
– Это… – хрипло, как он сам только что, протянула Айя. Повела плечиками, освобождаясь от разорванной блузки. В стену вжалась, буквально распластавшись по ней. И такая восхитительная в это мгновение была, что у Алекса дух захватило так сильно, как в юности, когда он впервые взял в руки скальпель. – Это твоя жена, муж мой.
И он понял – для него. Вся она. Вот такая прекрасная: раскрасневшаяся и растрепанная, обнаженная, с темными от желания глазами. Его.
Шагнул к ней, закинул ее ножки себе на бедра и впился губами в ее рот.
Они целовались жадно, изголодавшиеся друг по другу. Он напирал, а она не уступала. Отвечала ему тем же напором, кусая и слизывая его кровь. Сумасшедшая в страсти, как и он сам.
Алекс не был нежным, просто не мог. Слишком сильно он хотел свою Синеглазку. И его проникновение в нее: резкое, одним толчком, до упора, – было упоительным и болезненным одновременно. Но эта боль была сладкой и такой нужной сейчас им обоим. Потому что в ее глазах не осталось ничего здравого, только чистая похоть. И у Алекса от вида своей девочки такой страстной и отзывчивой сносило крышу.
Он двигался резко, шалея от того, какая она узкая и идеальная для него. Как выгибается в его руках, впуская его еще глубже, хотя казалось, еще немного и он просто порвет ее. Или она его, даже через ткань исполосовывая в кровь спину своими ногтями. Но она стонала в голос, срываясь на крик, с неистовством толкаясь ему навстречу.
– Еще…пожалуйста…сильнее… – всхлипывала, мечась в его руках.
Он не мог отказать своей девочке, только не сейчас. Не мог не быть в ней, не целовать, не двигаться до упора, буквально насаживая ее на свой член. Он был весь для нее. А она – только его.
Оргазм накрыл их одновременно. Ослепил ярче сверхновой. Оглушил, погребая под собой реальность.
30
Конец апреля.
Когда ноги перестали дрожать и Алекс смог нормально дышать, он отнес Айю в кровать. Он поставил ее пару дней назад – сам предпочитал спать на полу в своей бывшей комнате. Но сегодня особый случай. Сегодня он впервые переступил порог родительской спальни.
Уложил Айю на себя, поглаживая ладонями. А она смешно сопела, когда он как бы случайно щекотал ее. Согревала его собой, даря нереальное ощущение покоя. Давно он такого не испытывал. Даже когда они только поженились, все время казалось, будто между ними стоит что-то, мешает им нормально жить, полностью отдаваясь друг другу. Теперь этой преграды не ощущалось. Теперь Алекс ощущал себя живым и свободным рядом с Синеглазкой.
И впервые он знал, что будет завтра. Он больше не боялся строить планы и смотреть в гнилое нутро прошлого.
Улыбаясь, пробежался пальцами по выпуклым позвонкам, обвел контур лопатки и замер. Нащупал шрам слева, под лопаткой. Странный, похожий на букву.
– Синеглазка…
– М? – сонно.
– Это что за хрень, родная? – вкрадчиво поинтересовался, очерчивая контур, теперь уже точно буквы.
Она вздохнула, завозилась, усаживаясь верхом. Ох, лучше бы она этого не делала, потому что член тут же отозвался, наливаясь кровью. А эта маленькая чертовка перевернулась к Алексу спиной, слегка склонила голову, демонстрируя ему шрам – латинскую букву «L» там, где билось ее сердце.
– Зачем? – только и смог выдавить.
Дрожащими пальцами коснулся витиеватой буквы его имени.
– Потому что ты – мое сердце, – ответила так легко, словно это прописная истина. Словно не могло быть по-другому.
А он дышать перестал. Резко сел, обняв свою девочку, и припал губами к шраму-тату.
– Ее Ася набила, – проговорила тихо, положив ладони на его бедра. Не шевелилась и дышала едва слышно. А он не отрывался от шрама, рисовал по нему кончиком языка и снова целовал так, будто пил, изнывая от жажды. Сходил с ума и поверить не мог, что она заклеймила себя ним. Так легко и просто. А ему как удар под дых. И с каждым прикосновением он словно умирал и воскресал. Снова и снова.
– Почему? – спросил, уткнувшись в ее плечо, большим пальцем рисуя по выбитым линиям.
– Я выходила замуж за Пашку, – сказала так веско, словно это все объясняло. – И если бы у нас что-то случилось, он должен был знать, кому принадлежу я на самом деле.
– А у вас… – он не договорил, неожиданно больно оказалось облечь в слова свои самые большие страхи. То, что не давало покоя темными ночами, когда не отпускала бессонница. Когда день был лишь вторым актом его персонального ада.
– У нас ничего не было, сердце мое, – улыбнулась Айя. – Никто не видел ни тату, ни…
Она осеклась, схватившись за горло, и так ловко вскочила на ноги, что Алекс и не понял, как она оказалась на полу. Метнулась к дверям и пропала.
– Айя! – заорал Алекс, рванув следом. Все внутри похолодело от страха за нее. Что случилось? Что он сказал? Что сделал не так?
Они столкнулись на середине лестницы. Айя налетела на него ураганом, не замечая ничего вокруг. Он схватил ее в охапку, прижал так крепко, что едва не сломал.
– Ты чего? – прошептала куда-то ему в грудь. – Что случилось?
Он едва не рассмеялся. Она еще и беспокоится за него! Сама перепугала его до полусмерти, а теперь смотрит как ни в чем не бывало. Хмурится даже, а в ладони сжимает что-то.
– Может, ты мне ответишь, – кивнул на сжатый кулак.
– Я испугалась, что потеряла, – и разжала перед ним пальцы.
На ее ладони лежали два армейских жетона на порванной цепочке. Его жетоны, которые Сварог выбросил. Соврал, значит, засранец.
– Я никогда их не снимала. Но я не могла взять в толк, зачем Тимур отдал их мне, – она говорила лихорадочно, боясь забыть, передумать. – А когда сообразила – пришла к Асе. И сегодня…когда назвали это имя…твое имя, я поняла, что все-таки нашла тебя. И…
– …сбежала, – закончил за нее Алекс, покачав головой.
Она кивнула.
– Ты и Марина, – продолжила, снова сжав кулаки и по-прежнему не глядя на него. – Я почувствовала, что между вами связь. Понимаешь?
– Нет.
– Я…как же…вы так… – она совсем растерялась.
– Айя, родная. Девочка моя. Синеглазка, – зашептал, снова прижав к себе, увлекая обратно в спальню. – Нет никакой связи. Больше нет. В моей жизни есть только ты. Слышишь меня?
Кивнула.
– Нет, так не пойдет.
Они замерли возле кровати. Лунный свет разливался по комнате через не зашторенное окно, обнимал Синеглазку голубоватым шлейфом. И это выглядело потрясающе. Он улыбнулся, ловя ее взгляд.
– Я хочу, чтобы ты запомнила раз и навсегда. Ты – моя. И никакой другой женщины нет и не будет, кроме тебя. Только ты.
– Только я, – послушно повторила она и добавила упрямо, – и наш сын. Ты должен найти его.
Он уже ищет. И не он один. Игнат поднял все свои связи, Сварог рыл с другой стороны. Они искали. Но не так просто оказалось найти ту, что умеет прятаться. Алина умела это на отлично. У нее были прекрасные учителя. И она превзошла их всех.
Алекс заправил Айе за ухо прядку волос, погладил по щеке.
– Рассказывай.
Она улыбнулась грустно.
– Похоже, это стало нашей фишкой – вести откровенные разговоры голышом.
Алекс промолчал. Стянул с кровати одеяло, закутал Синеглазку, сел на край и усадил ее к себе на колени. Такую хрупкую, беззащитную и вместе с тем нереально сильную. Она недолго повозилась, удобнее устраиваясь в его руках, и на выдохе заговорила.
О своей боли, что выпотрошила ее, когда Сварог огорошил ее: «Туманов умер». О своем одиночестве и встрече с матерью. Айя говорила, а Алекс ощущал, как сжимается все внутри и как острое сожаление колет затылок. Зря он отпустил Марину. Ох, как зря. А Айя говорила, как пришла к Марине. Как боль рвала ее в лохмотья. Как она просила помощи у той, что дала ей жизнь.
– Я верила ей, – с горечью прошептала, кутаясь в одеяло. Алекс прижал ее крепче, боясь расцепить пальцы. Ему казалось – отпусти он ее и рассыплется сам. – А она украла у меня сына. Прости…
Простить? Он изогнул бровь в немом вопросе.
– Прости, что не уберегла нашего малыша.
– Не надо, – сипло возразил Алекс, обнимая ее еще крепче, чтобы почувствовала – он рядом. Чтобы поверила – больше не исчезнет, даже если ему придется снова переиграть смерть. – Ты ни в чем не виновата. Слышишь меня? Не виновата. Отпусти. Перестань мучиться. Теперь у тебя есть я. Это главное. Понимаешь?
– Да.
Она замолчала надолго, и Алекс уже решил, что Айя уснула, укачиваемая в его руках.
– Я не знаю, что с ним, – прошептала тихо-тихо. – Но я уверена – наш сын жив. Когда он родился, я слышала его голос. Слышала, как он кричит. Я знаю, тяжелые дети так не кричат, они молчат. Наш сын не молчал. Он был совершенно здоров, понимаешь? С ним было все в порядке – я чувствую. И он живой. Ты ведь мне веришь?
Вцепилась в водолазку, смотря на Алекса с такой надеждой, что воздух отравой показался. Он сглотнул и медленно кивнул, не сомневаясь – она увидит даже в полумраке комнаты.
– Я не верю, что Марина могла его убить, понимаешь? – не разрывая взглядов.
Алекс покачал головой. Нет, он не понимал. Женщина, которая держала в страхе собственную дочь – способна на все. Что ей какой-то младенец?
– Я знаю, о чем ты подумал, – улыбнулась горько, коснулась пальчиками его щеки. Кожу закололо от тепла ее кожи. – И я знаю, что она хотела моей смерти. Она мне призналась. Потом, когда у меня появился план.
Алекс нахмурился. Нет, он определенно зря отпустил Марину. Зря пообещал не трогать ее, если она исчезнет из жизни Айи. Зря поверил ее глазам, в которых плескалось отчаяние.
– Но она никогда бы не убила твоего ребенка.
– О чем ты говоришь, Синеглазка?
– Марина – не моя мать. Моя мама умерла при родах. Моя родная мама. Ее звали Рита и она была родной сестрой Марины.
– Ритка…Ты совсем на нее не похожа. Да и на Марину, собственно. А вот на Димку очень. Такая же голубоглазая и белобрысая, как Поляк, – улыбнулся Алекс, не до конца воспринимая слова жены, как правду. Хоть и понимал, видел – она не лгала. Да и Марине совершенно ни к чему было выдумывать такое. Но зато теперь становилось понятным ее отношение к Айе. И это нисколько ничего не облегчало, вот вообще.
– Ты знал моих родителей? – теперь в ее голосе – неверие и непонимание.
– С Димкой дружили. Его в нашу компанию Туманов привел, – запнулся на фамилии, опасаясь реакции Айи, но его девочка даже не дрогнула. – Твой отец тогда помогал здорово Лёхе с лечением сестры.
– Помогал? Каким образом?
– У Димки отец светилом медицины был. Невролог. Он как раз занимался детьми с ДЦП. И Олесю устроил в хороший интернат, сам лично следил за ее лечением и реабилитацией. А еще у Олеси уже тогда была нереальная фантазия, – Алекс потерся носом о макушку Айи, вдыхая аромат ее волос. – А у Димки – талант к писательству. Вот и спелись. Она делилась с ним своими идеями, а он записывал. Когда Олеся смогла сама держать ручку – Димка подарил ей ее первую книгу.
Улыбнулся, вспоминая, как радовалась Олеся, и как Димка кружил ее на руках. Он был единственным сыном и любил Олесю, как сестру.
– Не может быть, – уставилась на Алекса, как на восьмое чудо света. – Олеся… Эллис Фог… Папа рассказывал о ней. У меня все ее книги были с ее автографом. Она мегаталантливая писательница. Я же… – Айя встрепенулась, странно улыбаясь. Глаза вспыхнули удовольствием. Таким, какое он видел, когда она рисовала свои комиксы. – Я же иллюстрации рисовала к ее историям. Невероятно!
Нет, точно открыла восьмое чудо света. Алекс рассмеялся. И промолчал, что Олеся Туманова умерла почти год назад, так и не узнав историю своего брата.
– А вот дедушку с бабушкой не знаю совсем, – вздохнула, но глаза по-прежнему сияли, несмотря на грустные воспоминания. И Алекса это радовало. – Папа говорил, что они рано умерли. Дедушка от инфаркта, а бабушка спустя год. Просто заснула и не проснулась. Папа считал, что она умерла от тоски.
– Наверное, он был прав, – согласился Алекс, зарывшись пальцами в ее мягкие кудри, разметавшиеся по плечам. – Они были нереально счастливыми и любили друг друга больше жизни. Даже больше сына, как бы погано это ни звучало.
– Папа тоже хотел умереть, – вдруг глухо проговорила Айя. – Он ввязывался в самые сложные расследования, даже на войну корреспондентом ездил. Я восхищалась им. Для меня он был героем. Бессмертным. Смелым. А он просто хотел умереть, потому что тосковал по Рите.
У Алекса сжалось сердце от боли, отравившей каждое ее слово. И это ее «Рите» – так тошно, что захотелось воскресить Поляка и самолично прибить за всю эту боль. За то, что они все так захлебнулись эгоизмом, что едва не сломали эту маленькую светлую девочку. И Алекс в том числе.
– Они были красивой парой, – разрывая липкую паузу, мешающую нормально дышать. – Ритка была очень красивой.
– Я никогда не знала, что у Марины была сестра, – нахмурилась. – Странно так. У нас даже ни одной фотографии нет в доме: я ничего не знаю о семье женщины, что называлась моей матерью столько лет.
– Ритка была побочной дочкой твоего деда, – продолжил Алекс, не желая рассказывать Айе, сейчас такой открытой перед ним, о ее семье. Слишком много дерьма они принесли ему. Да и ей, пожалуй. Вздохнул. – И ты маленькой очень на неё походила. Поэтому я долго думал, что ты её дочь. А когда узнал о Марине, очень удивился, правда. А сейчас вот на Димку похожа, – повторил он, накручивая на палец ее закрутившийся локон.
– Почему вы расстались? – немного помедлив, спросила Айя и тут же уточнила: – С Мариной.
Алекс ждал этого вопроса и не нуждался в пояснениях, о ком речь. Он был готов к этому сейчас, как никогда.
– Первый раз по глупости, как оказалось. Марина тогда застала у меня дома Леську.
Айя непонимающе посмотрела на него.
– Тогда почти никто не знал, что Леся моя сестра. Я как-то стеснялся, что моя мать нагуляла ребенка на стороне. Это было…унизительно по отношению к отцу. Но Леську я любил и везде таскал с собой, – улыбнулся. – Многие считали нас парой. Вот и Марина решила. Глупо так, – он усмехнулся. – Только я узнал об этом буквально пару часов назад. А тогда бесился, считал, что её родители не дают нам встречаться. Что они намеренно отправили её за границу, чтобы спрятать от меня. Потом узнал, что Марина была беременна от меня и сделала аборт… – он замолчал и посмотрел на Айю.
– Нет, – вдруг возразила Синеглазка и даже головой покачала, словно убеждала его в своей правоте. – Тогда Марина не делала аборт.
Алекс замер.
– О чем ты?
Если бы не схожесть Айи с Димкой – он бы подумал хрен знает что. Видел, как бывает в жизни, когда отцы узнают о своих детях не самым радужным образом. А тут Айя со своими словами.
– Марина родила дочку, – тяжело вздохнув и положив голову Алексу на плечо, выдохнула Айя. – Девочка была пятимесячной и умерла через несколько часов после рождения. Мне жаль, – добавила тихо, заглянув ему в глаза.
Жаль? Чего? Ему не о чем жалеть. Он даже ничего не почувствовал. Только пустота. Звонкая, как в новом доме, где ничто не скрадывает шаги и звуки. Где все резонирует с ее словами, но никак не отыщет брешь в его глухоте.
– Лешка?
Коснулась ладошкой его щеки. Алекс улыбнулся, только Айю не впечатлила его гримаса. В синих глазах сверкнули слезы.
– Все хорошо, Синеглазка. И не вздумай реветь.
Она кивнула и шмыгнула носом. А потом вдруг рассмеялась тихонько. Алекс готов был слушать ее смех, радостной капелью заполнявший его пустоту, всю жизнь. И был уверен – не наслушается.
– Ты очень красивая, – прошептал, оглаживая ее личико.
Румянец залил ее щеки: от скул до самых милых ушек, – которые, Алекс помнил, были ее эрогенной зоной. И он не преминул этим воспользоваться, слегка прихватив зубами мочку с золотым гвоздиком сережки.
Она ойкнула и мягкая кожа шеи покрылась мурашками, а венка запульсировала чаще. Алекс пощекотал языком за ушком, ловя ее удовольствие в тихом стоне. Синеглазка же слегка наклонила голову, подставляясь его ласке. Волосы убрала, обнажив шею. Алекс проложил дорожку из невесомых поцелуев. Слегка прикусил плечо, вызвав новый вздох то ли возмущения, то ли удовольствия. Алекс довольно улыбнулся, втянув кожу, оставляя на ней красный след. Оторвался, завороженный, как его засос наливался багрянцем. Его метка. Глубокое, рычащее чувство собственника поднималось откуда-то из глубин его нутра. Острое и завораживающее, которое не хотелось сдерживать. И плевать на все. Ухмыльнувшись, Алекс лизнул кожу вдоль тонкой венки, укусил и тут же зализал, ощущая просто дикое, испепеляющее здравый смысл, удовольствие.
