355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Лана Черная » Айя и Лекс (СИ) » Текст книги (страница 11)
Айя и Лекс (СИ)
  • Текст добавлен: 30 августа 2020, 21:00

Текст книги "Айя и Лекс (СИ)"


Автор книги: Лана Черная



сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 18 страниц)

22

Конец ноября.

– Александра Михайловна, – раздражённо говорил следователь, которому Леся позвонила узнать, как продвигается расследование смерти брата, – как только мне станет известно что-нибудь новое, я поставлю вас в известность. Но ничего не обещаю. Ведется следствие. Ну, вы же юрист, должны сами понимать, что быстро только кошки родятся.

– Быстро?! – не выдержала Леся, сорвалась на крик. – Два месяца, по-вашему, быстро?! Вы вообще, чем там занимаетесь?! Расследованием или продавливанием стула вашей толстой задницей?!

– Александра Михайловна, что вы себе позволяете?

– Позволяю, – отрезала Леся. – Я ещё не такое позволю, если вы не прекратите списывать убийство на несчастный случай. Это же надо такое придумать: неисправность автомобиля, короткое замыкание. Вы там совсем зажрались?! Думаете, не знаю, с чьей ручки кушаете, майор?

– Александра…

– Послушайте меня, майор, – Леся уже не просто злилась, закипела, дошла до крайней точки этого чертового кипения. Надоело. Устала. И майор это, выкормыш прокурорши. Марина и тут постаралась, дело стопорит, на несчастный случай списывает. Черта с два Леся это им позволит. У нее тоже связи есть. – Советую вам разобраться в деле правильно и найти виновных. Поверьте, ваш прокурор – не самая крутая «шишка». И на нее усмиритель найдется. И тогда не быть вам, товарищ майор, не то что подполковником, а даже простым гаишником. Вам ясно?

Но майор не ответил, отключившись. Леся аккуратно, сдерживая клокочущую ярость, отложила мобильник.

Со дня взрыва прошло два месяца, а эти органы правопорядка никак не могут разобраться, кто свел счеты с Алексом. Почему? Чем они там занимаются, в конце концов?! Они и тело-то выдали только неделю назад. После того, как нашли стоматологическую карту брата. По ней выходило, что обгоревшее тело принадлежало её хозяину – Алексею Туманову. До этого единственной опознавательной приметой были армейские жетоны Алекса, которые тот никогда не надевал вне операционной. Почему в тот день надел? Да и Тимур подтвердил, что это…тело – ее брат. Он был там. Был там и не пострадал в то время, как Алекс… Горло сдавило и дышать стало трудно. Слезы душили.

Леся вышла на балкон. Мороз защипал кожу, пробираясь под одежду. Сразу чувствуется – зима пожаловала. Леся закурила, наблюдая, как редкие снежинки срываются с неба и припорашивают подмёрзшую землю.

Получается, брат все-таки погиб. Хотя Леся долго не верила в это. До слов Тимура не верила. Почему-то это казалось нелепым. Да и сейчас… Она не понимала, зачем кому-то понадобилось его убивать, да ещё так…демонстративно, что ли? Неужели его прошлое дало о себе знать? Но что?

В его прошлом уже давно нет ничего и никого, кто мог бы убить. Или есть? Неужели Леся чего-то не знает о брате? Нет, не может быть. Всё она знает, ведь прошлое брата целиком её вина. Это она втянула его в дело академика Нежина, внедрила брата в логово врачей-убийц. Алекс тогда чудом уцелел и ещё умудрился спасти многих женщин и детей, которых сам же и лечил потом. Многих виновников они тогда посадили. Жаль, не всех. Впрочем, правосудие настигло всех виновных. Или не всех? И Алекса всё же убил кто-то связанный с тем делом? Но если это действительно так, значит, это она, пусть не своими руками, но убила родного брата.

Леся шмыгнула носом и выбросила наполовину скуренную сигарету. Надо бросать курить.

Но сперва нужно найти Айю. Вот только где? Куда она пропала? Что с ней произошло? Тимур тоже нервничает, бесится, потому что не углядел. И ведь не подпускал к ней никого, а она… Сбежала? Почему?

За это время об Айе Тумановой никто ничего не слышал. В институте она взяла академку, в больницах и моргах не обнаруживалась, хотя Тимур искал. Леся точно знала, да и сама проверяла и до сих пор мониторит. Мало ли что. После того, что она пережила – с ней все, что угодно могло случиться. Но никто даже предположить не мог, где Айя может находиться. Конечно, если жива.

А Леся не сомневалась – подруга жива. Хотя бы потому, что обратное не доказано. Труп-то не нашли. В той аварии она тоже не пострадала – в больнице была вместе с мужем. И потом… Тимур говорил, что она под присмотром. Леся мрачно улыбнулась. Вот тебе и под присмотром.

Леся вернулась в приятное тепло квартиры, взяла со стола оставленный там телефон и набрала номер. Сама не ожидала, что когда-нибудь позвонит этой женщине. Слишком много боли причинила она брату. Слишком много горя связано с семьёй Нежиных. Впрочем, сейчас выбирать не приходилось.

Марина Нежина – единственный человек, кто может хоть что-то знать о случившемся. В конце концов, она тоже является частью прошлого Алекса. Настолько болезненной, что Алекс пытался воскресить их любовь двадцать лет спустя. С чужим лицом, под другим именем. И как ни странно, но Марине вновь удалось разбить ему сердце.

Дозвонилась Леся не сразу, она уже решила, что Марина по-прежнему скрывается от окружающих. После смерти Алекса та оборвала все связи и пропала из виду друзей, партнёров и конкурентов. Но Марина всё же ответила и о встрече они договорились без вопросов и отговорок. И лёгкое согласие Марины посеяло у Леси сомнение о ее непричастности к делам насущным.

Появившуюся в кафе Марину Леся узнала не сразу. Она сильно «сдала» за прошедшее время: похудела, щёки запали, под глазами залегли чёрные тени; одежда не свежая, минимум макияжа. Слишком сильно за столь короткий жизненный период. Неужели переживала за дочь? Или из-за Алекса?

– Не ожидала, – заговорила Марина, разместившись за столиком. – Чем обязана?

Леся усмехнулась. Похоже, правила хорошего тона не распространялись на эту встречу. Что ж, неудивительно, учитывая, что женщины всегда ненавидели друг друга.

– Я разыскиваю Айю.

Марина изменилась в лице так внезапно, что Леся даже поперхнулась чаем.

Моментально та вся напряглась, ладони непроизвольно сжались в кулаки, а глаза хищно сощурились.

– А тебе-то она зачем? Или ты и тут успела нагадить?

Леся пропустила мимо ушей ее слова, не желая вытягивать наружу прошлое.

Марина усмехнулась криво.

– Что вам всем от нас надо?

– Кому «всем»? Марина, о чём ты? – удивилась Леся, опешив от выпада Марины. Не ожидала как-то к такой яростной атаке.

– Ко мне ваш дружок приходил. Вопросы задавал. Тоже Айю искал.

– Дружок?

Теперь Леся ничего не понимала. О ком говорит Марина? О Тимуре?

– Подполковник Крушинин, – кивнула Марина, отвечая на мысленный вопрос Леси. Правда совсем не то, о чем предположила Леся. – Приходил как официальное лицо. Но неужели ты думаешь, что я не знаю, чей он дружок? Землю носом роет, чтобы своего кормильца обелить. Обвинял в убийстве Туманова из-за наследства, – она буквально выплюнула сказанное Лесе в лицо. Та невольно отстранилась назад. – Но я никому не позволю вывалять меня в дерьме, ясно? И бизнес вам мой не видать! Стервятники…

Вот тут Леся окончательно растерялась. Во-первых, от фамилии дружка. Игнат Крушинин действительно был другом Алекса. Одним из их «великолепной семерки». И он приходил к Марине. Искал Айю, хотя официально не занимался расследованием. Нет, он не просто приходил именно к Марине. Он подозревал её в похищении дочери, ведь он в курсе непростых отношений Айи с матерью. Леся и сама склонялась к версии, что Марина знает, где её дочь. Но вряд ли она имеет отношение к смерти Алекса. Или имеет? Были же у неё причины для столь неожиданного побега?

Во-вторых, обвинения Марины. О каком дерьме она говорила? И к чему приплела свой бизнес? Медицинский центр «Сердце» безраздельно принадлежала Марине, как и все основные ниточки этого города, и никто не посягал на её собственность. По крайней мере, пока был жив Алекс. Он старался, чтобы Марину никто не трогал. Было время, когда он даже выкупил ее только расцветающий центр у всех тогдашних акционеров, а потом с легкостью переоформил все права собственности на Марину. С того дня она стала единовластной хозяйкой «Сердца». И он никогда не говорил ей об этом, как и никогда не претендовал на ее дела. И никому не позволял. Но Марина чётко дала понять, что Крушинин знает нечто такое, что может оставить успешную бизнес-леди на бобах. Но что? И почему это «что-то» неизвестно Лесе? Выходит, Игнат оказался прав. И Марина действительно в курсе, где Айя. Наверняка сама же и упрятала её куда-то. И как только умудрилась обойти такого внимательного и ничего не упускающего Тимура? И куда упрятала? Как выяснить?

– Послушай, Марин, я пришла сюда не для того, чтобы обвинять тебя во всех смертных грехах. Я просто хочу знать, что случилось с моей подругой. Я недавно брата потеряла. Больше не хочу терять близких. Поэтому я прошу тебя о…

– Откуда ты знаешь мою дочь? – перебила Марина, с недоверием глядя на собеседницу. Оно и неудивительно после многолетней «холодной войны». И дело было вовсе не в родственных связях с Алексом. Собственно о них Марина никогда и не знала. Их с Алексом вообще частенько принимали за влюблённых, особенно в юности. И Марина тоже подверглась всеобщему заблуждению. Это и стало причиной многолетнего конфликта, давно вышедшего за пределы простой юношеской обиды. А Леся к тому же в силу своей профессиональной деятельности не раз чёрной кошкой перебегала дорогу Марине Нежиной с её подружкой-прокуроршей.

– Познакомились на свадьбе, – легко солгала Леся. Ну не рассказывать же правду врагу. Да и потом, разве важно, где и как они познакомились? Важно, что они были лучшими подругами. И в этом-то как раз и была загвоздка.

Почему Айя не пришла к подруге, когда ей стало невмоготу? Почему не попросила помощи? Почему ничего не рассказала Тимуру, не поделилась? И почему Тимур не разрешал им видеться? Айя не хотела? Куда она подалась? Кому доверилась? Почему до сих пор не дала о себе знать?

Леся искала подругу полтора месяца. Следила за её однокурсниками, встречалась с бывшим парнем, мониторила её мобильник, взламывала электронную почту. Всё впустую. Осталась Марина. Впрочем, Леся уже не рассчитывала на помощь этой женщины. Но попытка, как говорится, не пытка.

– Нас Туманов познакомил, – добавила Леся после короткой паузы. Захотелось вдруг посмотреть на реакцию Марины при упоминании Алекса.

Марина мрачно улыбнулась.

– Что, уже и к нему в постель залезла?

Леся не ответила. Рассмеялась. Не сдержалась впервые за два месяца.

– Так что насчёт Айи? Поможешь?

– Извини, Леся, – Марина виновато улыбнулась. Действительно виновато, хотя Леся ни на йоту не верила этой женщине. – Но я ничем не могу тебе помочь. У меня с Айе отношения давно разладились. С того дня, как она связалась с вашим гением, жизнь моей дочери пошла наперекосяк. Я всегда знала, что эта связь до добра не доведёт, но Айя меня не слушала, – на её щеке блеснула слеза. Неужели ей на самом деле больно? Леся не сводила с неё глаз. С чего вдруг такие откровения? – И что в итоге? Алекс погиб. Айя пропала. И я понятия не имею, где может быть моя дочь. Да я даже не знаю, жива ли она! А вы ещё её обвиняете в заказном убийстве. Извини…

Не договорив, Марина резко вскочила с места и молниеносно вылетела из кафе.

Однако Лесю ей провести не удалось. Она всё поняла. Марина знает, где Айя, но никогда никому не признается. Похоже, даже под пытками. Вон какой спектакль устроила. Это во-первых. А то, что во-вторых, Леся выяснила уже вечером, подергав за кое-какие ниточки. У госпожи Нежиной действительно серьезные проблемы: сорвались поставки каких-то нужных лекарств, банк доноров расторг с ее центром договор да и мэр неожиданно потерял благосклонность к своей любимице.

Только неясно, кто же устроил ей эти проблемы. Единственный человек, кому было под силу засунуть Марину так глубоко, погиб два месяца назад. Леся хохотнула. Пожалуй, такой фокус как раз в духе её брата: достать обидчиков с того света. Но подобное на грани немыслимого, а в сверхъестественное Леся не верила.

Тогда кто? Может, кто-то мстит за гибель Алекса? Значит, этот кто-то считает ее виновной в смерти Алекса? Кто? Кто из его друзей?

Слишком много вопросов. Пришла пора получить хоть один ответ…

23

Декабрь.

Сегодня мне приносят уголь и бумагу. Я неотрывно смотрю на здоровенного детинушку в медицинской робе, постукивая пальцами по подоконнику. Наблюдаю. Вот он осторожными шагами приближается к моей койке, кладет на покрывало бумагу с угольками. И взгляд не отпускает, двигаясь плавно, как в замедленной киносъемке. Боится. Кожей ощущаю его страх, от которого смех щекочет горло. Усмехаюсь, отвернувшись к окну. Надо же, сегодня в палату вошел. А еще два дня назад все ограничивалось порогом: открывалась дверь, на пол ставился поднос с едой, дверь закрывалась на замок. И ни единого поползновения на мою территорию. Никаких лекарств и смирительной рубашки. Хватит. И так накачивали меня всякой дрянью два месяца. И неважно, что сама позволила. Больше не хочу.

Провожу пальцами по стеклу, слушая, как так же тихо санитар уходит, заперев за собой дверь на скрипучий замок. За окном кружит снег, крупными хлопья налипая на стекло, забранное решеткой. И до одури хочется вдохнуть морозный воздух, напиться, напитаться им. На свободу хочется. Да только мамочка теперь не отпустит, пока не получит то, что потеряла, когда…

Обрываю сама себя, закрываю глаза, лбом прижимаясь к решетке. Не думать. Нельзя. Слишком больно до сих пор. А в памяти уже пестрым вихрем взрываются картинки того дня. И не избавиться ведь. С тех пор, как мне перестали колоть лекарства – воспоминания оживают с завидной регулярностью. Словно память отряхивается от летаргического сна, напоминая мне, что жива. Да, память жива. А я?..

…– О, Алинка! – улыбаюсь, обнаружив на пороге своей квартиры хрупкую брюнетку. – Какими судьбами?

– Я к тебе по делу? Мо… – осекается, опустив взгляд на мой живот. Закусывает губу. А я смотрю во все глаза, не понимая, что привело Алину Барцеву ко мне в дом. В последнее время мы редко общались: нас познакомил Павел пару лет назад, она была из его мира. А его мир раскололся и осыпался крошкой, когда я застукала его в постели с другой. Наш с ним мир. И вот на пороге мнется Алинка, кусая губы и прижимая к груди капроновую папку. По делу? Любопытно.

– Проходи, о чем речь. Даже без дела проходи, – отступаю в сторону, приглашая ее внутрь.

Алинка входит нерешительно, словно опасается встретиться с толпой монстров. Разувается и вздрагивает, когда я закрываю дверь на замок.

– Проходи-проходи, не стесняйся, – подталкиваю ее в спину. Она дергает плечом, но решительно делает шаг. Еще один и еще. Пока мы не оказываемся на кухне.

– Чай? Кофе? – предлагаю, не скрывая улыбки. По какому бы делу она ни пришла – я ей рада. Она единственная, кто пришла ко мне за последние недели моего затворничества. Да, я сама настояла прилететь вместе с Лешкой, и нисколько не жалею, но в четырех стенах можно сойти с ума от ожидания. И от страха. За него. Вздыхаю, переведя взгляд на застывшую в дверях Алину.

– Алина, что случилось?

– Я слышала – ты замуж вышла, – заговаривает Барцева и голос ее хрипнет, словно сорванный от долгого крика.

– Да, – улыбка становится шире при мысли о муже, который сейчас оперирует маленького мальчика. И я верю, что у него все получится – и мальчик будет жить. Иначе просто и быть не могло. – И я очень счастлива, – и невольно обнимаю свой живот, где толкается мой…наш с Лешкой хулиган.

– Да… Теперь я вижу. Сияешь вся. А твоя мама…

Перестаю дышать. Моя мама…Ее прислала Марина? Зачем? И краски схлынули с лица, а по телу расползлась противная дрожь.

– Ты… Тебя… – в голове сплошной сумбур, ни одной толковой мысли. Как такое возможно, чтобы одно упоминание этой женщины вводило меня в такой…ступор?

– Айя! Что с тобой? – Алина вмиг оказалась рядом, протягивая мне стакан воды. Я не видела, когда она успела его набрать. К черту. Дрожащими пальцами перехватила стакан, сделала жадный глоток. – Ты в порядке? Побледнела вся…

– Все хорошо, – сделала жалкую попытку улыбнуться. На что Алинка лишь фыркнула.

– Ага, я вижу. Знаешь, я наверное пойду. Глупая это была затея.

И даже сделала попытку уйти, но я остановила.

Сейчас я понимаю, что лучше бы она ушла тогда. Лучше я бы ее не останавливала. Тогда я никогда не узнала бы то, что узнала. Тогда…меня сейчас бы здесь не было, наверное. Не знаю. Я уже ничего не знаю, кроме того, что в тот день я потеряла все. Именно в тот день, когда увидела те проклятые документы. В ту минуту, когда вникла в смысл слов и фотографий, что принесла Алина. В тот самый момент, когда схлестнулась с переполненным отчаянием черным взглядом мужа. В то мгновение, когда увидела его…сгорающего заживо. В тот проклятый день, сейчас кажущийся сплошным сюром. Страшным, жестоким и таким нереальным. Укравшим у меня целую жизнь.

– Твоя мама просто подсказала адрес, когда я искала тебя, – отвечая на мой все-таки высказанный вопрос, пожала плечами Алина.

Киваю, ощущая, как страх отпускает.

– Искала, – эхом откликаюсь и все-таки сажусь за стол, поглаживая живот. – Зачем?

– Вот, – после короткой паузы, она придвинула ко мне папку.

– Что здесь? – пальцы почему-то словно одеревенели. А внутренний голос завопил об опасности. Не открывай! Не смотри! Все внутри противилось, даже малыш разбуянился не на шутку, причиняя нестерпимую боль. Тяжело выдыхаю.

– Я родилась недоношенной, – заговорила Алина, криво улыбнувшись. И страх оживился, поднял голову и осклабился, с новой яростью впиваясь в закаменевшие мышцы. – Пятимесячные не выживают, знаешь. А я выжила, но оказалась в детдоме.

– Как? – ахаю. – Но я же знаю твоих родителей.

– Барцевы меня удочерили, – кивнула, соглашаясь с моими аргументами. – Мне тогда четырнадцать было. Добрые люди помогли, – и снова ухмылка кривит ненакрашенные губы. – Барцевы – хорошие, но… Знаешь, в моей жизни так много этих «но». Нет, ты не подумай, они меня любят. Наверное. Отрываются на мне, отдавая всю свою заботу. Их родной сын погиб много лет назад. Вот, – она постучала пальцами по столешнице. А я слушала, затаив дыхание. Ждала и не понимала, зачем она мне все это рассказывает. – Но только они не ради меня стараются, а ради своего друга. Думают, облагодетельствовали и я все забыла. Ошибаются.

– Алина, что произошло? – выдавливаю из себя. – И причем здесь я?

– Ты – ни при чем. А вот твой муж… Твой муж проводил эксперименты над детьми. И я была одной из подопытных, Айя.

В глазах потемнело так внезапно, что я зажмурилась, закрыв лицо руками. И страх внутри задрыгался в радостном танце.

– Айя…

– Уходи… – прошептала, не отнимая рук.

– Нет, Корсак, не дождешься.

– Я не Корсак, – выдохнула, ощущая, как злость рассекает мышцы, стучит в висках, изгоняя страх. – Я не Корсак, – повторяю твердо, отняв руки. Смотрю на девушку с хищным прищуром глаз. Таким знакомым… таким… Мотаю головой, развеивая наваждение. Поднимаюсь из-за стола, упершись ладонями в столешницу. – Я Туманова. Ту-ма-нова! И я тебе не верю. Уходи.

– Нет, – она упрямо мотнула головой. – Я никуда не уйду без тебя. И ты можешь не верить мне. А своему отцу? Поверишь?

Кажется, это было слишком. Удар под дых…нет, в спину. Толчок в бездну. И я не удерживаюсь на ногах, падаю в холодную черноту, каким-то чудом продолжая осознавать реальность. Чернота затянула все внутри, сожрала с потрохами, оставив здесь, в солнечной кухне, одну лишь оболочку.

– Что? Что…ты…сказала? – пальцы судорожно вцепляются в дерево столешницы, а взгляд падает на черную папку, превращающую в руины мое счастье.

– Я сказала, что содержимое этой папки принадлежит твоему отцу. Не веришь – сама посмотри. Ну же. Неужели ты думаешь, будь твой отец жив, стал бы молчать? Допустил бы, чтобы ты вышла замуж за это чудовище? Айя…

Она уговаривала меня, но я больше не нуждалась в словах. Я заглянула в ту проклятую папку. Заглянула и умерла…

Встряхиваю головой, наблюдая, как ветер переметает снег. И когда только успел подняться – еще минуту назад ни одно деревце не колыхалось. А сейчас метет, деревья до земли гнет. Бешеный какой-то, яростный. Откуда? Вздыхаю, возвращаюсь на койку. Стряхиваю с одеяла уголь и листы, те рассыпаются белоснежным веером по полу. Не хочу рисовать. Не могу. Разучилась. Ложусь на кровать, с головой прячусь под тонкое одеяло. Дрожь холодит кожу, забирается внутрь, лихорадит работающий как часы организм. Никаких сбоев: сердце перекачивает кровь, легкие «дышат», да и все остальные системы хоть в пример студентам ставь. Идеальная физиология. И голова, как назло, ясная и соображает на отлично. Любой обзавидуется. Кроме, пожалуй, здешних обитателей. Те посочувствуют скорее, потому что им в своих мирах гораздо комфортнее, чем мне с ожившей памятью.

Я помню каждую бумажку из той папки. Каждое слово и громкий заголовок. Все помню. И такой знакомый почерк с завитушками. Папин. И его имя под разоблачительными статьями. В них было целое журналистское расследование, из-за которого, судя по всему, его и убили. И в центре всего – имя моего мужа. Мужчины, которого, несмотря ни на что, я люблю. Даже сейчас, когда его уже нет. Даже если он виноват в смерти папы. Даже если все те статьи – правда. Люблю и ничего не могу с этим поделать. Я пыталась. Потому и пришла к матери. Она – единственная, кто мог подарить мне покой. Потому что жизнь порвала меня в лохмотья. Выскребла из меня все то, что делает человека одушевленным, оставив лишь жалящую боль. И эта боль сломала. Толкнула туда, где мне казалось – я смирюсь со всем, мне станет безразличен весь мир и боль, наконец, исчезнет. Я ошиблась.

И неделю назад, когда мне приснился маленький мальчуган с разноцветными глазами, боль скрутила в тугой жгут и заставила бороться. В ту ночь, проснувшись от собственного воя, я уже не подпустила к себе ни одного санитара. Я не знаю, откуда во мне взялись силы, но им не удалось меня запеленать в смирительную рубашку. А тому, кто все-таки подобрался ко мне я прокусила шею. До сих пор помню вкус крови во рту и его бешеный взгляд.

Утром ко мне пришла мамочка с новой дозой нейролептика. Такой доброй и ласковой по отношению к себе я ее никогда не видела. Даже когда была маленькой, я не могла понять, почему моя мама вдруг становится злой мачехой. Иногда мне даже казалось, что ее кто-то околдовал. Снежная королева, например. Теперь же оказалось, что она сама была и остается злой Снежной королевой. Правда, выглядела она далеко не по-королевски.

– Я знаю, что это ты, – сказала ей тогда, впервые в жизни не испытывая к этой женщине даже крупицы страха. – Ты убила Лешку. И я никогда тебе этого не прощу.

– Разве мне нужно твое прощение? – усмешка исказила ее безупречное в своей холодности лицо.

– Только не говори, что тебе нужна я. Никогда не поверю.

– Почему же? – она встала, вертя между пальцами шприц. – Ты действительно мне нужна. Особенно, когда я стану твоим единственным опекуном.

И вот тут до меня дошло. Надо же, как все оказывается просто. Деньги. Ей просто нужны деньги, которые принадлежали моему мужу. И у которого нет наследников, кроме меня и Леськи. Мысль о подруге толкнула тревогой где-то в солнечном сплетении. И другая, странная, далекая…о мальчике с разноцветными глазами.

– Ты и на шаг не приблизишься ко мне. Даже не мечтай.

Но мои слова разбиваются о глухую стену ее самоуверенности. О да, я знаю это выражение лица. Когда она ни на минуту не сомневается, что будет так, как скажет она.

– И я больше не боюсь тебя, мамочка, – намеренно выделила последнее слово и вижу, как ее передергивает от моего насмешливого тона.

– Мамочка… – задумчиво протягивает она и кривится. – Твоя мамочка давно сдохла, девочка.

Смех рвется изнутри, колкий, истеричный почти.

– Неужели все-таки злая мачеха? – судорожно выдыхаю, не отводя от нее взгляда. Нельзя. Ни на мгновение. А она смотрит на меня с недоумение и плохо скрываемым отвращением. И боль осклабилась, оставляя кровавые следы там, где, казалось, все давно отгорело. Но я ни за что не покажу, как ее слова зацепили, кривым крюком разодрав внутренности.

– Ты все равно не выйдешь отсюда, – проигнорировав мой вопрос, резюмирует.

– Ты так в этом уверена?

Она уверена. И эта ее убежденность вышибает почву из-под ног. Надолго. Я маюсь, меряя небольшую палату двумя шагами в разные стороны: туда-сюда, как сломавшийся маятник, или подолгу сижу в углу, тупо пялясь в запертую дверь. Наблюдая, как мне приносят еду, оставляя ее за порогом.

И как санитар со следом моих зубов на шее сегодня преодолел свой страх и свою ненависть ко мне. Знал бы он, кого тут стоить ненавидеть.

Мысли в голове кружатся вихрем, долбят по вискам. Напоминают, что спать нельзя. Здесь так точно, иначе проснусь привязанной к кровати в лучшем случае. Впрочем, злая мачеха наверняка не станет опускаться до такой банальщины. Или станет? Ведь не могла она не знать, чем занимается ее отец? Не могла не знать о расследовании папы. И мысли спутываются, снова отталкивая от самого важного. И снова толкают в тот проклятый день, который я отчаянно пытаюсь забыть. И не могу.

Быть в сознании равносильно медленной смерти от осознания, что у меня не осталось ничего, за что стоит бороться. Ничего, кроме собственной жизни. Но кому она нужна? Никого нет. Мужа, сына…

Сын. У меня есть сын. Вскакиваю с кровати и замираю, тяжело дыша. Тот день. Больница. Слепящий свет. И чья-то рука гладит по голове. А я цепляюсь за эту руку.

– Пожалуйста…пожалуйста…спаси его…ты же можешь…ты…

Но она лишь качает головой и по голове гладит. И боль острыми шипами вонзается в кости черепа, насквозь, глубже, раня мозг.

– Ему уже не помочь, доченька…

Доченька… и вдруг я слышу крик, отчаянный. Кто сказал, что младенцы ничего не понимают, не чувствуют? Вранье. Мой сын знал, что его не отдадут мне. Мой сын. Я точно знаю, что это он. И мое сердце рвется от счастья – живой!

– Унесите! Унесите его немедленно!

«Мамочка» требует. И детский плач стихает.

– Отдай, – шепчу лихорадочно. – Отдай моего сына. Верни. Верни…

– Он умер, Айя. Его больше нет, – шепчет она, с жалостью глядя мне в глаза.

И это последнее, что я помню. Последнее перед тем, как оказалась здесь. А потом – забытье; одинаковые, похожие друг на друга дни. И пустота, в одночасье заполнившаяся болью и приходящим во сне мальчиком с разноцветными глазами.

Это не может быть совпадением. Лешка научил меня не верить в случайности.

– Жизнь, Синеглазка, цепочка логических, связанных между собой событий, – говорил он в той, другой и счастливой жизни, устроив мою голову у себя на плече и наглаживая округлившийся живот. – Никаких совпадений. Никаких чудес. Только поступки. Твои или чьи-то еще. Жизнь, солнышко мое, определяется просто: сделал – не сделал. И никак иначе. Никаких случайностей и никогда не верь в них.

– А чудеса? – удивлялась тогда я, спорила, наивно веря, что не может мой муж быть таким прагматиком. – Разве наш малыш – не чудо?

– Наш малыш – итог нашей любви, Синеглазка, – говорил абсолютно серьезно и доказывал свои слова нежным, но требовательным поцелуем.

А я не уберегла. Качаю головой, изгоняя из себя мысли о прошлом. Не уберегла. Отдала в чужие руки. И теперь он неизвестно где, мой малыш. Наш малыш. Наше чудо, что бы ни говорил мой муж когда-то. Сейчас это уже не важно. Сейчас нужно просто выбраться отсюда.

И я бросаюсь к дверям, стучу, кричу. Требую свою «мамочку». Она приходит, когда я срываю голос. Недовольная, злая и какая-то вдруг постаревшая. Мы не виделись семь дней и сейчас мне кажется, что это совсем другая женщина. Чужая, незнакомая. Но тут же усмехаюсь сама себе. Она всегда была такой, просто я ничерта не замечала. Глупая и наивная девочка, верящая в сказки и хеппи-энды. Жизнь же вышвырнула с небес, разбив о землю мои розовые очки. И теперь я точно знаю – сказок не бывает. И никаких случайностей, только поступки.

– Что ты хочешь в обмен на мою свободу? – спрашиваю, ловя в женском взгляде отблеск триумфа.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю