Текст книги "Операция «Химера» (СИ)"
Автор книги: Лан Дремич
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 19 страниц)
ГЛАВА 3. О магазинах, Гондурасе, серых участках и их строителях
На солнечной улице жгло и припекало. В деревьях и кустах орали птицы, кое–где вдалеке, не выказывая намерения приближаться, ползали редкие сонные аборигены. Под давно некрашеной скамейкой дрых то ли родной брат, то ли полный клон напуганного Роем по прибытии Шарикобобика – те же габариты, та же свалявшаяся пыльная шерсть в репьях. Правда, в отличие от сородича, ни на Роя, ни на Марь Филипповну, животное реагировать не пожелало – приоткрыло глаз, дернуло мохнатой бровью, и снова закрыло.
Ерик в кармане разогнался было свистнуть ультразвуком, но Рой ментально погрозил ему пальцем, и фамильяр, поразмыслив, передумал.
– Магазинов у нас здесь пять, – принялась вводить инспектора в курс дела Марь Филипповна. – Три продуктовых, промтоварный и галантерея. Из обслуживания есть еще почта, а из прочих ведомственных заведений – больница, школа, музыкальная школа и два детских сада. Школы вы, наверное, не будете инспектировать, лето ведь, все в отпуска разъехались. Но если пожелаете, все ключи у завхоза оставлены. А в больницу загляните обязательно, у нас там водные процедуры по квоте делают, для организма польза уникальная. Дом Культуры, опять же имеется, круглогодично работает, там по четвергам и воскресеньям взрослые сеансы идут, по субботам и воскресеньям детское кино привозят, также дискотеки устраиваются, ну и все праздники мы тоже там обязательно культмассовыми мероприятиями отмечаем. Еще из общественных мест у нас летняя бочка с квасом и тир рядышком. Ну, завод, конечно, на котором все работают, но вы ведь туда не пойдете, наверное, оттуда только–только проверка уехала, ничего не нашли, то есть, я хотела сказать, благодарность дирекции объявили.
Вполуха слушая Марь Филипповну, кивая и соглашаясь со всем сказанным, Рой любовался окрестностями, прикидывая одновременно наилучшие места для засад и укрытий, и не находя ровным ничего.
Будто кто–то большой и сильный посмотрел когда–то на залитый солнцем поселок, согрелся душой – или что там ее у этого большого заменяло – и решил устроить образцово–показательный полигон на тему правильной обороны от беды.
С восточной стороны, прямо как по писаному, тянулся пустырь с чертополохом и редкими вкраплениями лебеды. Причем, ровно в пропорции, требовавшейся для отражения любой магической атаки.
Рой эту пропорцию всеми фибрами ощущал – чистейшая, как местный аналог самодельной граппы.
На юге обосновалось пересечение пяти дорог – сам засек, сразу по прибытии в кусты. Пятую, кстати, совсем недавно протоптали, год или два, не больше: трава еще даже кое–где пыталась пробиться.
По западному краю проходило водное пространство, Рой еще не понял, что за вода – проточная или родниковая. Но так фонить могло только незастоявшееся природное аждвао в больших количествах.
Ну а на северной границе гордыми стражами стояли заводские трубы, целых шесть штук – две поменьше, четыре побольше – в точности повторяя расположение основных точек классической ловушки.
Короче, собственными глазами не видел бы, ни за что не поверил, что такое само собой организоваться может.
И вот в этом вот райском месте – серый участок. Прямо насмешка над прекрасным шедевром.
Рой даже что–то вроде обиды на невыявленного интеллигента почувствовал. Жить ему, понимаете ли, опостылело. Смысл он, видите ли, посреди всей этой красоты, потерял. В лимб бы его, такого тонко чувствующего, на пару деньков отправить, чтобы посмотрел, как на самом деле хреново бывает. Небось сразу бы и жить захотелось, и цель какая–никакая образовалась бы.
Недоумение, тонкой струйкой потекшее из кармана, подействовало как стакан воды в лицо. Рой дернул головой и сквозь костюмную ткань осторожно погладил Ерика. Ну не прав был, не прав. Всякое в жизни случается. Заболевают ведь не по собственной прихоти, а от износа организма или заражений с отравлениями.
Так и с носителями – хуже всех тем, кто искренне считал, что должен что–то делать, раз ему дано больше, чем другим. А когда выясняется, что другим, в общем–то, и так хорошо, начинаются недопонимания с хандрой.
Кстати, теперь понятно, почему здесь так мало серости для хронопласта протяженностью плюс–минус пятнадцать лет: участок оказался со всех сторон защитой обложен, так что не придет никто на освободившееся святое место. По всей очевидности, долго еще не придет – защиты тут на десятилетия хватит.
Если, конечно, заводские трубы не взорвут, родники не закопают и поле с лебедой какими–нибудь гербицидами облагораживать не начнут.
– Дальше я вас по парку проведу, он у нас дикий, по лучшим образцам Гондураса, – продолжала разливаться соловьем добровольная помощница управдома, а теперь еще и Роя по совместительству. – Скульптор из города, когда приезжал бюст реставрировать, так и сказал: дикий у вас парк, Марь Филипповна, таких уже даже в Гондурасе не найти. За парком общественное футбольное поле; правда, сетку с ворот сняли, браконьеры несчастные, то есть, тоже для реставрации сняли, вы не подумайте чего, починят и назад повесят, как сезон закончится. А сами ворота стоят. Алкаши–то наши как узнали, что их на цветной металл сдать можно, так выкапывать пришли. А мы их там с участковым Мормышкиным и заводской футбольной командой уже в засаде ждали, – Марь Филипповна гордо выпятила на ходу грудь и попыталась подбочениться. – В общем, раскаялись, больше не будут, – прозаически закончила она.
Рой попытался сдержать улыбку, но не смог – пришлось отвернуться и сделать вид, что закашлялся. По–умному, написать бы сейчас докладную, мол, так и так, на обследованном участке в выделенном хронопласте подвижек в серости не наблюдается. Прогноз положительный, ввиду неминуемой кончины носителя от старости. Выявлять его считаю нецелесообразным, так как… и описать всю выделенную природой защиту. Баллы, вместе с поощрением от начальства за мгновенно выполненное задание, считай, уже в кармане. Все так делают.
– Скажите, а где у вас тут отдыхают? – магазины Рою инспектировать решительно расхотелось.
В самом деле, ну какая разница – девяностые сейчас, или восьмидесятые, если для работы это больше не имеет значения. Да хоть нулевые. Интеллигенция вся в одном месте собрана, Марь Филипповна, даже без дополнительной обработки со всеми перезнакомит дня за два, в крайнем случае, за три.
Ерик ехидно хихикнул сквозь сладкую дрему. Знал, поганец, что не позволит Рою совесть тупо отписаться деревянно–яблочным докладом и оставить носителя, пусть и безвредного формально, портить жизнь себе и людям.
– Так в парке и отдыхают, – обескураженно протянула Марь Филипповна. – Ну, дома еще, перед телевизором. Дети в сквер ходят, на качели, у нас их три, с качелями. Одни большие, две штуки, одни средние, для подростков, и одни, то есть, тоже двое, для малышей. Там еще горка такая, в виде слоника, каменная, ее к нам камазом везли, из области, – все больше увлекаясь, поведала она.
– Да нет, – к месту ввернул Рой противоречивый фразеологизм, подцепленный у шефа, – я не про культурный отдых, я про другие развлечения. Про летние, в смысле. Купаются у вас где? Пляж есть? – не дожидаясь, пока шокированную Марь Филипповну хватит удар после общения с собственным воображением, уточнил он.
– Конечно! Конечно, есть, – мгновенно справившись с лицом, просияла Марь Филипповна. – Вот магазин наш, пришли уже, Раечка, встречай!
Белогривая, чернобровая и красногубая Раечка, слегка потрепанная жизнью, зато в белоснежной наколке и хрустящем от чистоты халате, вымученно улыбнулась дорогому гостю и, почти незаметно корчась от жадности, радушно повела рукой вверх и влево в сторону полок:
– Здравствуйте, выбирайте, пожалуйста.
Рой равнодушно пробежал глазами по нехитрому ассортименту – крупы; несколько видов по–разному изувеченных спагетти; соль, сахар, консервы. Восьмидесятые, по всей видимости. Непонятно только, с чего же так корежит Раечку.
В смысле, оно, конечно, хорошо, что корежит – сразу видно, есть у человека смысл в жизни, пусть и эгоистичный. Зато искренний.
– И вот тут, на витрине посмотрите, – Раечка повела другой рукой, указывая теперь вниз и направо.
Молоко, кефир, сметана, сыр, колбаса трех видов, и еще что–то копченое, классификации не поддающееся.
Точно, восьмидесятые.
– Что брать будете? – на лице чем дальше, тем больше нервничающей Раечки рисовался совсем уж нечеловеческий оскал.
Рой отреагировал инстинктивно: проколол естественную защиту, отмотал на три минуты назад – вряд ли они пробыли здесь больше – и вчитался в бурный поток мыслей продавщицы. Выяснилось, что никто его не раскрыл, и нападать не собирался. Просто Раечка очень нервничала из–за того, что инспектор не бросается с горящими глазами на крупу со странным названием «гречка» и не стремится набить карманы консервами с еще более странным названием «шпроты». На копченую колбасу и неидентифицируемое нечто с совсем уж непроизносимым наименованием вообще внимания не обратил, а она не для того сразу после звонка Марь Филипповны в магазин побежала, дефицит на полки выкладывать, чтобы кто–нибудь сюда случайно зашел и что–нибудь прямо с прилавка накупил.
– Видите, как хорошо у нас снабжение работает, – гордо объявила Марь Филипповна, – не то, что у других, одна баклажанная икра на прилавках.
Девяностые – прибило Роя.
Оставалось правильно подобрать купюры, выданные под роспись в штабе, совершить какую–нибудь небольшую покупку – и смело поздравлять себя с боевым крещением.
– Вижу, – похвалил Рой. – Мне, пожалуйста, гречку и шпроту.
– Сколько? – моментально проникнувшись уважением, уточнила Раечка.
– По одной того и того, – залихватски разбежался Рой.
– А мне пять килограммов гречи и… сколько там на витрине? – вмешалась Марь Филипповна. – Да вы что?! – страшным шепотом зашипела она на Роя, каким–то чудом углядев, что он роется в карманах. Не иначе, затылком почувствовала, потому что на полки смотрела так пристально, словно ожидала, что товар, стоит только отвести глаза, тут же разбежится и попрячется. – Не вздумайте искать деньги, Раечка на проверку все запишет, у нас статья отдельная, особая, специально для таких случаев выделенная. Рая, пиши! – приказала она продавщице. – А на меня еще четыре палки копченой колбасы, килограмм докторской…
– Не больше двух в одни руки, – уничтожая Марь Филипповну взглядом, процедила Раечка.
– А у нас их две и есть! – не сдалась та. – Рой Петрович, у вас ведь есть две руки?
Вконец ошалевший Рой подтвердил, что да, есть.
– Пакетов нет, – предприняла Раечка последнюю попытку.
– Ничего, я сейчас в хозяйственный сбегаю, тут близко, там меня поймут, – пригрозила Марь Филипповна.
И, видимо, попала в жизненно важный орган, потому что Раечка внезапно скукожилась, отступила и полезла куда–то под прилавок.
– Нашлись, – тихим милым голосом поведала она.
– Пиши! – еще настойчивее велела Марь Филипповна, сгребая в пакеты с изображениями изукрашенного зеленого дерева и надписью «С Новым Годом!» пять килограммов крупы гречки, четыре палки копченой колбасы, килограмм докторской и шпроты – сколько было на витрине. – Ладно, раз уж пришла, еще Жвачку возьму, без сахара, с заменителем, чтобы два раза не ходить.
Дирол – ненавязчиво всплыло в голове у Роя – без сахара, с ксилитом, непременный атрибут нулевых.
Глядя, как Марь Филипповна на полном серьезе примеривается сцапать набитые пакеты, он понял, что не понял ни–че–го. Операция «пойми по наличию или отсутствию ассортимента, в каком времени находишься» с треском провалилась. Операция «пойми по купюрам, какой на дворе год» – тоже. Да и демон с ними обеими, потому что здешней защиты хватит, если не трогать, еще на пару поколений, независимо от того, какое сегодня число.
– Я помогу, – вмешался он, не в состоянии больше смотреть, как Марь Филипповна, в точности следует всем приемам атлетов–тяжеловесов перед поднятием очередной убойной штанги. Вдохновился кроваво–красными Раечкиными губами, сложившимися в недоверчивую точку, не без труда отодвинул победительницу и подхватил все четыре пакета.
Хорошо еще, Ерик не проснулся – точно лопнул бы от хохота и забрызгал всех так называемыми чернилами.
– Ой, давайте по тенечку, ой, вот тут срезать немного можно, ой, мы же еще в промтоварный забежать собирались! Ой! Ой, ой, ой!
Под причитания и восхваления Марь Филипповны, сообразившей, наконец, что ни забрать пакеты, ни даже помочь понести хотя бы парочку, не получится, Рой решительным шагом шел обратно, в пятиэтажное строение, гнездо местной интеллигенции. Утоптанная тропка – тайная дорожка, известная исключительно местному населению – причудливо изгибалась, магическим образом ведя не только по тенечку, но и наикратчайшим путем.
Солнце ласково щурилось сквозь надежный лиственный покров; крапива сама собой убиралась в кусты, расстилаясь перед героем, вот только пакетные ручки растягивались без всякого уважения, грозя вот–вот порваться.
Марь Филипповна суетилась так, словно Рой не тяжесть до квартиры помогал ей донести, а в одиночку забил мамонта и вознамерился самостоятельно допереть тушу до самой пещеры. Хотя, наверное, со стороны Марь Филипповны все именно так и выглядело.
Осознав этот факт, Рой в гости заходить не стал, сгрузил веселенькие красно–зеленые пакеты у двери и развернулся назад, на улицу. Домашняя сантехника ему очень нравилась, но ничто на свете не сравнится с природной свежей водой, близкое присутствие которой чуял не только он, но и Ерик.
– Вы вот сейчас по дорожке, по тротуарчику, пряменько–пряменько идите! – выкрикивала последние напутствия Марь Филипповна, которой инстинкты не давали ни пакеты без присмотра оставить, ни Роя без ценных указаний отпустить. – И не доходя до Раечкиного магазинчика, в огороды сверните. Там по краешку, по краешку, на тропочку–то и выйдете! А там дальше еще пройдете–пройдете и уже карьеры увидите, балку нашу. Только далеко за пруды не заходите, там дальше болото-о!
Наружная дверь – типовая, почти застекленная – с грохотом перекрыла источник звука. Жара ватным одеялом обернула Роя со всех сторон, окончательно вымочив рубашку на спине и вышибив на миг дух. Почти уже знакомая псина под скамейкой при его громком появлении даже бровью не повела. О том, что она все–таки дрыхнет, а не чего похуже, свидетельствовало лишь местоположение – снова в тени, а не наполовину на солнце, как получилось бы, не отодвигайся она время от времени следом за холодком.
– Ада? – прошелестело из–за редких кустов. – Адочка, не бегай. Пойдем, пообедаем, ты поспишь, а потом обратно на балку вернемся.
Высокая немолодая женщина, худая чуть ли не до полной прозрачности, бледная, вся какая–то бесцветная, вывернула на дорожку, на миг загородив Рою путь. Вздрогнула, ловко отступила, извинилась машинально, не посмотрев толком, и снова принялась негромко кого–то звать. Голос показался Рою странным – вроде бы, мелодичный, с переливами, но словно не полностью присутствующий, будто его владелица смертельно устала или вообще тяжело болеет.
Непростой голос, настораживающий. Как и вся внешность.
Первый порыв пресечь снова не вышло: как ни обещал себе Рой обходиться без лимбовских ухваток, раскритикованных шефом, а не получалось. Вот и сейчас сканирование само собой включилось, как и боевой режим, как и мгновенное обострение всех чувств.
Удалось, правда, не использовать скамейку и псину в качестве временных укрытий.
Чудовищным усилием воли Рой остался стоять на дорожке, поневоле наблюдая, как замедлившаяся женщина, оставляя за собой режущий глаз след из отпечатков аур, делает шаг назад и, чуть пригнувшись, выглядывает кого–то из–за кустов.
– А–а–а-а–дда–а-а, – настойчиво ввинтилось в барабанные перепонки.
Рой стряхнул боевой режим и с силой выдохнул набившийся в ноздри чужой запах. Тоже, кстати, не слишком обычный – не остро–болезненный и не возрастной, скорее настолько невзрачный, что впору на принадлежность к людскому роду проверку заказывать.
– Хорошо, мамуль, – навстречу женщине из–за кустов вылетела толстенькая загорелая девочка лет семи–восьми. А может, девяти–десяти. Рой в человеческом возрасте неплохо разбирался, но с детишками предпочитал не связываться. Ему Ерика хватало, выше крыши, как тут принято говорить.
В отличие от мамы девочка выглядела так, словно вобрала в себя весь солнечный день, вместе с сочной зеленью и звенящей разноголосицей местных птах. Гладенькая, причесанная, с ярко–красными бантами в обеих косичках, белоснежных шортах, только чуть–чуть запачканных пылью и травой, и в голубой футболке. Наверное, именно про таких здесь говорят «кровь с молоком».
– Ой, здравствуйте, – пролетев мимо мамы и едва не воткнувшись в Роя, звонко сказала она.
ГЛАВА 4. Первый пошёл!
– А вы кто? – девочка задрала голову и любопытно блеснула глазами. – Я вас раньше не видела, – поделилась она наблюдениями.
– Ада, – с легким налетом укора позвала женщина.
На Роя так толком и не взглянула – все внимание сосредоточила на дочери.
– Здравствуй, – Рой попытался понять, о чём конкретно его спрашивают. – Я – инспектор, – наудачу ответил он.
В обеих леди, и во взрослой, и в маленькой, магии ощущалось ноль на массу. Тут улыбнуться бы и идти дальше, но то, что люди называют интуицией, подсказывало задержаться еще немного – посмотреть и попробовать понять, почему, несмотря на отсутствие тревожных факторов, ощущение неправильности упорно не рассеивается.
Ерик, почувствовав общее нешуточное замешательство, шевельнулся в кармане, принюхался по–своему, прислушался, ничего не нашел и демонстративно впал в обратно в сонную кому.
На человеческом языке это означало «найдешь что–нибудь стоящее, тогда и обращайся».
– Ух ты, – обрадовалась девочка, – а чего? – рассмеялась в ответ на преувеличенно–удивлённую гримасу Роя и переспросила: – Вы инспектор чего? Пожарной безопасности? Мы в школе про летние пожары проходили. Я знаю, что существует специальная комиссия из инспекторов по пожарной безопасности.
– Увы, нет, – покаялся Рой, – я не пожарный инспектор, я – районный. Из центра, – зачем–то добавил он.
– А что должен делать районный инспектор? – тут же заинтересованно спросила девочка.
– Ада, – снова позвала мать. В невыразительной интонации почувствовалось чуть больше укора. – Извините нас, – она, наконец, подняла на Роя глаза – серо–голубые, блекловатые, с красными прожилками по белку, как от очень длительного недосыпа. – Я – Вера Дмитриевна, это моя дочь Ада. Мы рядом с вами живем, напротив, в тридцать шестой. Вы ведь в тридцать третью въехали, ведомственную?
Стало ясно, что никаким подвохом здесь не пахнет. Вера Дмитриевна, скорее всего, и есть та Верочка–умница–красавица с арбузной редиской на балконе и выздоровевшей на свежем воздухе дочкой. Понятно тогда, почему для нее весь белый свет в одну точку сошелся, на кровиночке сосредоточился. Отсюда и накопившийся недосып, и усталость, и отсутствие сил и желания хоть немного времени уделить себе, любимой.
Кстати, отличный подозреваемый на роль носителя. Сейчас–то, понятно, тосковать Вере Дмитриевне не с чего – только жить да радоваться начала. А вот лет через пять–семь, когда дочка подрастет и собственной жизни захочет – вполне может начать обижаться и разочаровываться.
Козни строить и молодежь поедом есть Верочка вряд ли станет – не тот человек. А вот себя никчемной постоянно чувствовать, как это у интеллигенции принято, очень даже в ее характере. Силы, правда, для полной картины что–то в ней не особо чувствуется. Но ведь с налета можно и не определить; для полной уверенности еще посмотреть нужно.
– Марь Филипповна рассказала? – понимающе усмехнулся Рой.
Видимо, чересчур понимающе, потому что Вера Дмитриевна внезапно смешалась, вспыхнула бледно–розовой краской по щекам. Отвела взгляд и пожала плечами:
– На пляже говорили, что проверяющий должен приехать, а ведомственная квартира у нас одна. Извините, Адочке обедать пора, и отдохнуть надо, доктор сказал, что ей нужен специальный режим.
– Ну, мама, – разочарованно протянула девочка.
Рой по глазам видел, что ребенка прямо–таки разрывает от миллиарда тут же появившихся вопросов.
– Ада, пожалуйста, – спокойно попросила мать. – Скучно ей, – пояснила она Рою. – Детишки ее возраста все в летний лагерь уехали, а нам доктор запретил. Сказал, что хорошо бы еще немного понаблюдаться для профилактики.
По развернувшейся картине скорее было похоже, что Вера Дмитриевна взяла в заложники любимую канарейку врача, чтобы тот написал отвод по здоровью и не отпустил ребенка одного в неведомые дали.
– А давайте я вас вечером на чай приглашу, – когда требовалось, Рой соображал быстрее, чем мгновенно. – Хотите, ко мне, хотите, к Марь Филипповне, – спешно добавил он, пока Вера Дмитриевна не успела заподозрить неладное. – Ваша Марь Филипповна удивительно вкусные пироги печет. Обещала, что к вечеру еще лучше сделает, – сочинять, так сочинять, всё равно ловить на вранье никто не станет. – А я дополнительную беседу о безопасности с вашей дочерью проведу, – зашёл он с козырей. – О том, куда звонить в экстренных ситуациях, и о приемах первой помощи. В жизни ведь всякое случается.
– Неудобно как–то, – Вера Дмитриевна снова перевела взгляд с дочери на Роя.
– Мам, ну пожалуйста! – просияла девочка.
Видимо, с тоски и от нехватки общения, ей было абсолютно все равно, о чем спрашивать – о работе разных инспекций или о правилах поведения в незнакомой местности.
– Ничего неудобного, – решительно отверг Рой возражения. – Марь Филипповна говорила, что здесь редиска у кого–то очень удачная растет, можете еще подругу пригласить, которой вкуснота такая удается. Очень я редиску уважаю, а в магазинах, сами знаете, она мелкая и едкая, возьмешь, надкусишь, и прямо понять не можешь, чеснок это, или все–таки редиска.
Девочка Ада, которой Рой подмигнул, заливисто рассмеялась.
Глядя на нее, мать тоже бледно улыбнулась – будто отсвет на лицо упал:
– Хорошо, – кивнула она. – Вечером. Только не поздно, ладно? Пойдем, Адочка, нам уже, правда, пора.
– До свидания, – весело попрощалась девочка, мотнула косичками и побежала впереди матери.
Рой тоже отправился, куда шел. За спиной грохнуло и задребезжало – дважды. Либо в двери еще остались недобитые, незамеченные Роем стекла, либо здешняя фанера отличалась какой–то особенной звонкостью, не предусмотренной в изначальных параметрах.
Солнце висело почти в зените, все живое предусмотрительно попряталось. Редкие деревья, с утра еще кое–как расщедривавшиеся на тенёк, теперь подобрали его под самые корни, явно намекая, что делиться больше не собираются. Упомянутые Марь Филипповной огороды, через которые Рою следовало прогуляться до местного водного пространства, всухую проигрывали пустырю, где сочные лопухи, разбавленные лебедой, вымахали чуть ли не по пояс.
Культурная же растительность выглядела пыльной, чахлой и удручающе однообразной.
В стороне, чуть ли не по самой середине выделенной под огороды земли, скучало одинокое пугало. Поставленное, видимо, исключительно как дань традициям, потому что ни одной птахи на всем обозримом пространстве не наблюдалось. Рой птиц прекрасно понимал – зачем лезть под палящее солнце, пытаясь выковырять из потрескавшейся земли одинокого сбрендившего муравья, когда рядом целый ресторан в виде цветущего пустыря с бабочками, жуками и гусеницами.
Протопав почти полдороги до магазина, как советовала Марь Филипповна, Рой сунулся было свернуть, как пугало внезапно замахало руками и заорало что–то вроде «куды прешь, нехристь, тропка подале».
Похоже, не пугало – ещё один абориген, но в соответствующей одежде.
Рой уже ничему не удивлялся.
– Куда подале? – спросил он сам себя, очень жалея, что не попросил Ерика обернуться панамкой или носовым платком на худой конец. – Вперед или назад?
– Сюды, дубина! – абориген принялся изображать из себя гребца в стиле баттерфляй.
Слова, которые он при этом использовал в качестве междометий, насколько Рой помнил, к печати в данном хронопласте не рекомендовались.
Рой на пробу отступил назад, вызвав прогнозируемое увеличение скорости гребков и усиление звука: затем, уже смелее, пошел дальше по кромке огородного поля.
– Во! Стой! И гляди! – абориген снял потрепанную шляпу, обнажив нестерпимо заблестевшую на солнце лысину, и принялся обмахиваться.
Послушно оглядевшись, Рой обнаружил вполне утоптанную дорожку, бегущую между неровных грядок.
– Спасибо, – выразительно кивнул он, даже не пытаясь повторить подвиг луженой глотки аборигена.
За жест, выданный в качестве «пожалуйста», в какой–нибудь цивилизованной стране вполне могли вызвать на дуэль. Рой заморачиваться не стал – еще в штабе понял, что здесь, на среднем востоке, такие вещи делаются не со зла. А если и со зла, то уж точно без предварительного умысла.
Взявшая крутой и короткий разбег дорожка шустро взлетела на пригорок и замерла, позволив Рою остановиться и перевести дух, который тут же захватило при виде открывшейся красоты.
Провал за провалом, с сияющим по низу серебром воды, вдаль уходила система искусственных озер, поросших по красно–коричневым глинистым склонам всевозможными желто–фиолетовыми лютиками.
Ровно три, как в местных сказках, брата–водоема шли вереницей до обширного болота, отделенного небольшим лугом, раскинувшимся на последнем рубеже–возвышении. Само болото уходило за горизонт, теряясь в сизом мареве, кое–где сияя проплешинами редких окошек, еще не успевших затянуться камышом или ряской.
Первое озеро – самое большое – разлилось гигантской скобкой–улыбкой, с двумя пляжами по краям. Ну точь–в–точь ямочки на щеках красавицы хохотушки. Второе – поменьше – заросшее у берегов осокой, щеголяло более обрывистыми спусками и редкими мостками. Рой их словно в бинокль увидел: шаткие и занозистые, как на картинке, на которой аборигены занимаются древним спортом, рыбалкой.
И третье – явно глубокое прямо от берега, почти без зелени, без ярко выраженных подходов к воде – настоящий тихий омут. Холодное, наверное, даже в эту сумасшедшую жару, с самыми буйными родниками и самой спокойной поверхностью. У Роя аж зубы заломило от предвкушения.
В кармане заинтересованно шевельнулось.
Рой машинально пригладил лацкан пиджака, прикидывая, что на общие пляжи соваться, наверное, не стоит. Несмотря на жаркий день, оба песчаных берега первого озера выглядели не то, чтобы людными, но и не пустовали. Права оказалась Верочка, Вера Дмитриевна, заклинательница редиски – детишки помладше все по летним лагерям разъехались.
Зато те, кто постарше, очень даже остались: девочки, насколько он видел со своего пригорка, по большей части на левом пляжике обосновались, мальчики – на правом. Взрослых с ними раз–два и обчелся, но с местной общительностью ему ни на женском, то есть, девичьем, ни на мужском–мальчишеском берегах покоя не видать.
Придется, видимо, в камышах плескаться, с мостков второго озерца нырять.
Пока Рой окрестностями любовался и место выбирал, Ерик, бедняга, весь извелся, сидя в темном и душном кармане. Близость воды поднимала напарнику настроение и слишком уж очевидно настраивала на игривый лад.
Прикинув, что дальнейшее промедление чревато новым приступом прорыва чернил, Рой мысленно махнул рукой на полагающуюся инспектору солидность. Снял пиджак и на ходу расстегнул рубашку чуть ли не до пояса. После чего направился к краю первого котлована, намереваясь обойти его справа и спуститься к каким–нибудь мосткам второго озера.
Больше всего ему третье глянулось, но раз Марь Филипповна велела не ходить, значит, там какой–то местный подвох обосновался, а с подвохами надо разбираться на свежую голову. Желательно ещё, предварительно искупавшись.
Ерик нетерпеливо запрыгал в снятом пиджаке, оттягивая руку и напоминая, что их задача заключается в отработке серого участка, а не в исследовании местности на предмет предательского захвата с целью подготовки прорыва. Вздохнув, Рой мысленно подтвердил его полную правоту. Боевой или не боевой, а выпнули в серости копаться, значит, надо сидеть и делать, что сказано, а не пытаться спасти человечество от ядерной войны путем отключения от электроэнергии. Поселок под полной естественной защитой, следовательно, даже местный подвох никакого вреда принести не способен по определению.
Как бы ни хотелось опальному боевому поскорее вернуться в строй.
Почувствовав намек на упаднические настроения, Ерик, для надежности, последний раз подпрыгнул, а затем ментально вздохнул и согласился – просто на всякий случай, из любопытства – исследовать неблагонадежное озерцо. Вдруг, и правда, что–нибудь интересное отыщется, вроде давно забытого и надежно обезвреженного клада. За это ведь тоже как–то поощрить могут?
Рой усмехнулся. Вот ведь странное качество добросовестность. С одной стороны, хорошо, а с другой – совсем даже не очень. В заварухах всяких жизнь спасает, и не только себе, любимому. Зато при нормальном существовании жить спокойно не дает.
Стоило Рою начать удаляться, обогнув первое озеро, как на «мальчишеском» пляже обнаружилось шевеление.
Кто–то в ярко–красных спортивных шортах, загорелый и не по–детски мускулистый, с пшеничной копной вьющихся волос и зычным голосом, громко скомандовал:
– В воду! До бревна – и обратно! Кто первым выйдет на берег, станет подающим!
Прищурившись против солнца, Рой пронаблюдал, как вопящая стайка мальчишек, поднимая кучи брызг, с визгом и хохотом вбегает в воду. Кто с нырка, кто с разбега – плывут к бревну, спокойно дрейфующему примерно посередине озера. Мальчишек насчитывалось человек шесть или семь, а шума и энтузиазма от них выделялось, как с рабочего батальона, вознамерившегося штурмовать гнездо подводных прядильщиц.
– Да–вай! Да–вай! – надрывался оставшийся на берегу парень.
С противоположного берега полетели первые слабые отголоски острой незаинтересованности. Кучка девчонок, до сих пор спокойно изнемогавшая под присмотром парочки клонов Марь Филипповны, внезапно принялась делиться кремом для загара, коктейлями и глянцевыми журналами.
Точнее, учитывая поправку на местность, время и возраст, скорее, семечками, газировкой и впечатлениями. И все это – пристально не–глядя в сторону плывущих на штурм бревна мальчишек.
Спортсмен в красных шортах резко вскинул обе загорелые руки, подбадривая выделившихся лидеров.
Из кармана донеслось настойчивое напоминание о том, что даже для вечных выворачивание шеи на сто восемьдесят градусов даром не проходит.
Легкий порыв ветра кинул в лицо пригоршню аромата теплой воды, настоянной на кувшинках.
Рой рассмеялся, сделал еще шаг и обнаружил, что дорожка резко понеслась под уклон, прямо в заросли наползающей на берег осоки с камышами. Да так и скатился по ней, посмеиваясь и бодро перебирая безнадежно запыленными ботинками.
