Текст книги "Операция «Химера» (СИ)"
Автор книги: Лан Дремич
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 19 страниц)
Похоже, все–таки, вспотел. Иначе, зачем бы ему по карманам шарить? Разве что платочек или салфеточку искать.
– Уговорили, значит, – подытожил Рой. – С начальником, – наблюдая, как шеф кивает в ответ на каждую реплику, – с моим. С бывшим.
– Ага, – снова поддакнул шеф. – То есть, нет, конечно! – ни платка, ни салфетки он так и не нашел, зато выкопал из глубин своей невнятной хламиды уменьшенную копию злополучного яблочка. – Ни с каким не с бывшим, а очень даже настоящим, токмо, негласно, понимаешь? Де юро пока ко мне переходишь, на земле поработать, знания, так сказать, освежить, а де факто, как только схлынет там у вас, сразу на свое место вернешься, под эгиду. Ай, да что я тут попусту мелю? На, вона, сам поговори, – шеф криво улыбнулся и то ли покачнулся, то ли поправил контрабандный шелк под седалищем. Во второй его руке появилась миниатюрная тарелочка под стать откопанному яблочку.
– …а еще Голем нуждается в постоянной охране, тоже служба почетная, – стоило тарелочке оказаться на критическом расстоянии от яблочка, как оно само прыгнуло в середину, принявшись с бешеной скоростью наворачивать по дну микроскопические кружки.
– Кхе–кхе–кхе!!! – грохнул шеф с энтузиазмом чахоточника, нюхнувшего махорки. – Говори, милок, говори, – радушно предложил он Рою, – на связи твой начальник.
– И Гефу кочегаров не хватает, так ему и скажи, если ерепениться начнет, – нимало не смущаясь помехами, продолжил разоряться Хроныч. – Пока Кира не остынет, не могу я его на линию вернуть. Не могу, и все!
Бац! От удара шефовского кулака крепкая столешница слегка прогнулась, у Роя заложило уши, блюдечко подпрыгнуло и перевернулось, а шустрое микрояблочко отлетело назад, в складки форменной хламиды.
– Новейшая разработка, – простодушно улыбнулся шеф, – стадия тестирования. Пробивает все помехи, но иногда работает лишь в одну сторону. Да ты не думай, – снова принялся уговаривать он, – про кочегаров и сторожей это он со зла. Ты же у нас ценный кадр, вот и не хочет отпускать. Да красавец еще какой! Глаза – как небо в грозу, кудри… ну, кудри потом отрастишь. Зато косая сажень в плечах, и ростом не обижен. Матчасть еще подтянуть чуток, и работать бы еще и работать, – шеф, похоже, устал улыбаться – огладил бороду и упёрся руками в стол. – Хотя я‑то знаю, что выслуги у тебя уже на пятьдесят пенсий хватит. Ежели хочешь, от прямо сейчас можешь на заслуженный отдых топать.
Рой постарался не слишком громко скрипеть зубами. Переборщил, как тут выражаются, шеф с комплиментами. Пилюлю, наверное, подсластить решил. Пенсия, кочегарка и охрана – отличный выбор для того, кто как–то в одиночку прорыв в Лимбе остановил. Ну, хорошо, почти в одиночку, не совсем один, а с напарником–фамильяром. А вурдалаки? А чернокнижники? А уж мелких кровососов они с ребятами столько переловили, что там не считать – проще взвесить. И теперь из–за претензий какой–то вздорной мамаши ему предлагается пару веков отсидеться к земле поближе.
Кстати, кем?
– На пенсию не хочу, – мрачно отмел идею Рой. – Буду знания освежать, если вы не против.
– Отлично! – расцвел шеф. – У нас тут как раз серенький участочек открылся. Крохотный, в самый раз для ознакомления!
– Серый участок? – недоверчиво переспросил Рой.
Выделять специалиста его уровня на серые участки – примерно то же, что уничтожать клопов микроскопическими инъекциями соляной кислоты. Мутно, хлопотно, и с неоправданно низким КПД.
– Вот я тоже подумал, что Голема охранять – все же проще. Сфера под сигнализацией; пришел, чаю попил, поел, поспал – и еще два десятилетия свободен, – сокрушенно вздохнул шеф.
Рой намек понял:
– В каком времени располагается вверенный мне участок? Интенсивность цвета? Параметры допуска?
– В допуске тебя ограничивать никто не собирается, – шеф хитро прищурился, снова запустив пятерню в складки хламиды, – сколько наработал, все твое. Интенсивность сам замеришь, как и рубежи времени. Все вводные – туточки… – на столе появился небольшой деревянный ящик с затейливой резьбой.
– В шкатулочке, – в относительную рифму буркнул Рой.
– В ларце, – шеф строго поднял кверху указательный палец.
Без разницы. К плавающей речи шефа, в котором архаизмы прекрасно уживались с совсем уж безумными неологизмами, Рой привык на удивление легко. Еще легче сам перенял большинство местных оборотов – профессионал он, или где? – и даже намеревался в качестве сувенира привезти начальнику новое прозвище. Ну а если для этого потребуется именовать банальную магическую шкатулку ларцом – то пусть это станет самой большой проблемой на ближайший период.
– Разрешите приступить? – забрав изукрашенный ящик, осведомился Рой.
– Приступай, милок, приступай, – благостно кивнул шеф. – Матчасть подтяни только, с культурой нашей получше ознакомься. Пословицы, поговорки, обороты речевые хитрые подучи, чтобы в лужу на первом же шагу не сесть. Частушки, опять же… Хотя, нет, не надо частушки. Срамные ты уже и так знаешь, а остальные особым успехом не пользуются. Затем перевод у Хеечки оформи, не забудь, и сразу и приступай.
– Есть подтянуть матчасть, – сквозь зубы по форме отрапортовал Рой.
– Да, и спецсредство свое покажи, – спохватился шеф. – Хватит уже прятать, ты же ж, считай, на временную постоянку к нам идешь, так хоть продемонстрируй красавца. Наши уже ставки делают, пушистый он у тебя, али кожистый.
Рой мрачно щелкнул себя по плечу, где свернувшись невесомым украшением, дрых фамильяр. Ерик словно только того и ждал – взметнулся, соня несчастный, весь растопырился, морду гордо кверху задрал, шейку вытянул, будто на параде, да еще передние клешни перед собой выставил. Пижон.
Ну прямо складной ножик на витрине: и штопор–то есть, и открывашка, а вот еще два лезвия, и шильце, и пилочка позорная где–то сбоку прилепилась. Видимо, на случай если у подружки ноготь сломается. Так и навернулся бы рыльцем в пол, да крылья вовремя распахнул, и хвостом сбалансировал.
Шеф недоуменно заморгал и спустил очки со лба на нос:
– Вроде кожистый, да? А снизу все равно пушистый…
Ерик переступил по плечу мохнатыми лапками. Щитки на хвосте негромко затрещали.
– И кожистый, и пушистый, – нехотя пояснил Рой. – При надобности хоть чешуей покроется. Так и скажите вашим спорщикам, что победила дружба.
– Ну да, ну да, – задумчиво покивал шеф. – Ты к Хеечке–то сразу иди, не затягивай. Она тебе дополнительный паек на твою звер… на твоего напарника оформит, – правильно истолковав два помрачневших взгляда исподлобья, поправился он. – Иди–иди, работай. Серые участки сами собой редко прозрачными становятся, а вот наоборот – завсегда пожалуйста.
Из кабинета Рой вышел с четким ощущением, что его где–то крупно накололи. Но оказался вовсе не в приёмной секретаря, а всё в той же ведомственной тридцать третьей.
Вот что значит эффект полного погружения – даже чувство дежавю ни разу не поймал. Зато писать ничего надо: отчёт вместе со всеми ощущениями прямиком к Хронычу отправился. Исправлять и корректировать Рой спецом ничего не стал. Пусть знает, старый пройдоха, на какую ерунду ценные кадры подписал.
ГЛАВА 2. О пирожках, молоке и хороших местах
Через час с небольшим, к сожалению, не без использования нерекомендованных спецсредств, квартира перестала походить на тонущую галеру, а сам Рой – на единственного выжившего после кораблекрушения. Ерик тоже угомонился: сложился в цикаду и пошел сохнуть на залитый солнцем подоконник.
Звонок в дверь стал неожиданностью для обоих.
– За–захарова Марь Филипповна, не иначе, – шепнул Рой Ерику, взглядом показав убраться подальше за занавеску.
Слишком живо было воспоминание о том, как одна деваха из приспешниц – дура–дурой, ни малейшего потенциала – едва не прибила напарника туфлей, не почуяв в таракане химеру–оборотня.
– Не разбудила? Не помешала? – Марь Филипповна не стала скромничать в дверях – боевым единорогом поперла в квартиру, на ходу охая и придыхая: – А я вам тут – ах! – молочка, как обещала, принесла, а потом подумала, что же одним пустым молочком–то завтракать, нашему инспектору для работы – ох! – много сил потребуется, на одном молочке далеко не уедешь, так я вам – вот… а–а–ах! – пирожков домашних принесла, с капусткой, а еще с луком и яйцом, по–соседски, так сказать, по–коллежски, то есть, по–коллеговски, одно ведь дело делаем, верно?
Причитая, приседая и не забывая присматриваться, Марь Филипповна с порога проломилась в кухню, и в мгновение ока загромоздила стол двумя блюдами – одним, видимо, с капустными пирожками, другим с луково–яичными. По центру она бухнула прозрачную емкость с молоком, вместительностью порядка шести пинт. Литра три, если в местные единицы переводить.
– Тут где–то чашечки были, я с нашим управдомом, Сергей Михалычем, в позапрошлом годе, зимой, заходила форточку закрыть – рыбный инспектор приезжал, форточку оставил, а зима лютая удалась, соседи жаловаться начали. Я уж на что далеко живу, два этажа между нами, даже мне холодом морозило, а ну как батареи бы полопались? Чашечки–то красивые такие, с цветочками по эмали, польский гарнитур. К ним еще чайничек был и маслёночка с крышечкой, – в устах Марь Филипповны прозвучало как «с крыжечкой». – Ну прямо глаз не отвести! Сейчас все помою, чтобы не из пыльного пить, оно чистенькое, только освежить нужно.
Рой не выдержал и улыбнулся – очень уж ему тут все нравилось. И боевая женщина Марь Филипповна, очень похожая на свое пятиэтажное жилище – в ширину больше, чем в длину – и пропахшая пылью солнечная квартира, и запах пирогов с луком, капустой и еще чем–то третьим, о чем Марь Филипповна сказала сразу, как ворвалась на кухню. И даже укрощенный кухонный кран ему нравился, разбрасывающий брызги и солнечных зайчиков по почти белой раковине.
– А… А что ж это вы там встали и не проходите? – забеспокоилась Марь Филипповна. Вымытая чашка, звякнув, опустилась рядом с сосудом. – Я вот вам тубареточку сюда подвину, седайте на тубареточку–то, угощайтесь, угощайтесь, молочко парное, вон, остыть еще не успело, а пирожки–то совсем горячие, только–только из духовки, вы не думайте, это мне Леночка, жена капитана гарнизонного, по секрету рецептик быстрого теста дала. Гарнизона нет давно, один только пруд остался, капитан, наверное, уже генералом стал, если не спился, а рецептик до сих пор хорош со всех сторон. Десять минут – и можно лепить, не верите, у кого хотите спросите, лучше моих пирогов даже в городской пекарне не делают.
У Роя язык не повернулся намекнуть, что пока Марь Филипповна стоит у стола, мимо просочиться разве что Ерик сможет, и то, предварительно сложившись в микроба:
– А вы себе–то чашечку помыли? – вместо этого спросил он, невольно, по старой профессиональной привычке, подстроившись под говор.
– Приглашаете? – томно выдохнула Марь Филипповна, явно дождавшись своего звездного часа, и поправив, наконец, кудряшки вместо бигуди.
– Настаиваю, – с патрицианским великодушием подкорректировал Рой.
Улучил момент, когда Марь Филипповна шагнула к раковине, и ловко протиснулся к предложенному табурету, сцапав по дороге самый просящийся в рот пирожок. Оказавшийся при этом настолько вкусным, что только железная выдержка не дала после первого же куска зажевать его целиком. Хитрое тесто ломалось, как пирожное, но не крошилось, и прямо–таки таяло на языке, оставляя послевкусие, удивительно гармонирующее с сочной начинкой.
– А теперь с лучком! С лучком и яичком попробуйте, – с плохо сдерживаемым восторгом проговорила Марь Филипповна. – Тоже, пока не остыли. После молочком запьете, оно весь запах отобьет, если боитесь. Тоже Леночка научила, она у нас столичная штучка была, в Москве на историческом факультете училась, могла в школе преподавать и много всего полезного знала. Говорила, что так древние греки делали, только у них козье молоко было, а не коровье. Ну, думаю, коровье–то еще лучше действует, оно же вкуснее и не пахнет. А у нас, представляете, корень петрушки жевали для таких случаев.
Рой, мысленно улыбнувшийся при упоминании о древних греках, усиленно закивал с набитым ртом. Он почти испытывал неловкость – оттого что никак не мог остановиться, и перестать брать следующий пирожок, когда прежний заканчивался. То есть, неловкость он испытывал, конечно, но какую–то совсем неубедительную, потому что было слишком вкусно.
– Знаете, что, – решилась Марь Филипповна, когда на обоих блюдах осталось едва ли по трети от принесенного. – Давайте я для вашей жены рецептик запишу. Берегла его берегла, как обещала, никому не давала, и что?
Рой чудовищным усилием протолкнул в пищевод очередную порцию:
– Не надо для жены, – поспешно выдавил он.
Плохо пережеванное встало колом, едва не вышибив слезу.
– А что так? – всем весом подалась вперед Марь Филипповна, чудом не своротив стол.
Сцилла, определенно, Сцилла.
– Да стар я уже, привычки менять, – отдался на волю течения Рой. – Всю жизнь в работе, в разъездах, в командировках. Мне и одному хорошо.
– Ой, да что вы такое говорите?! – под ментальный хохот обожравшегося роевскими пирогами Ерика, всплеснула руками Марь Филипповна. – Ну сколько вам? Сорок пять? Пятьдесят? Разве это старость? А сколько молодых интересных женщин, – снова поправив кудряшки и выставив грудь, как флаг на Рейхстаге, ринулась она в атаку, – сколько молодых интересных женщин были бы счастливы ждать вас из командировок, готовить к вашему приезду самые любимые блюда, дом украшать, согревать вам… сердце.
– Вообще–то тридцать восемь, – сухо поведал Рой, мощным гребком выведя полуутопшее судно в относительно нейтральные воды.
– А? – у Марь Филипповны вытянулось лицо. Ерик на своем подоконнике уже не ржал – валялся кверху брюшком, хрипел и слабо дрыгал всеми тремя парами лапок. Госпожа явно судорожно подсчитывала разницу, но выходило, что даже если она где–то ошиблась на десятку, то особого значения это уже не имело. – Ага, – на удивление быстро пришла она в себя, – так ведь я‑то и говорю, ну что вам, сорок пять уже, что ли, или пятьдесят? Вижу ведь, что не старше тридцати пяти… – уныло вздохнула она.
– Вот именно, – не менее уныло поддакнул Рой. – И все женщины, способные на описанные вами подвиги, уже давно либо замужем, либо тоже все в своих привычках. Так что не будем о грустном.
– Не будем, конечно, не будем, – удивительная боевая женщина Марь Филипповна еще и удары держать умела. – Вы молочко–то пейте, я вам еще налью, а когда окрестности инспектировать пойдем, в холодильник поставим, чтобы не закисло. А даже если закиснет, мы его Верочке отдадим, она такой творожок делает, язык проглотить можно. Верочка у нас из деревни, жизнь ее не особо баловала, по городам всяким покидала–поматросила, и выбросила с ребеночком прямо к нам. А она такая умелица, да и девочка у нее тут выздоровела, на свежем–то воздухе, да на домашнем молочке с творожком самодельным. Всем Верочка хороша, только мужика нет, у нас же тут кто?
– Кто? – поневоле поддакнул Рой, из последних сил стараясь не поддаться морской болезни.
– Алкаши! – страшным голосом припечатала Марь Филипповна. – Кругом алкаши и бездельники. А Верочка у нас умница, на пианино умеет, и крестиком вышивает, и огород ей скоро выделят, редиску сажать. Там и кабачки пойдут, и капустка, а я ей рецептик свой, так и быть, по секрету передам. Или вообще, ко мне приходить будете, я вас завсегда пирожком угощу, это ведь радость какая, смотреть, как вы кушаете!
Вусмерть укачанный Рой из счастливого монолога понял только одно: Марь Филипповна их с умницей Верочкой уже поженила и поселила где–то рядом с собой.
– Почему редиску? – поинтересовался он первым попавшимся, только чтобы сделать передышку и попробовать оценить обстановку. – В смысле…
Но Марь Филипповна явно плыла с ним на одной волне, потому что дополнительных пояснений ей не потребовалось:
– Верочка ее на балконе выращивает, пока огорода нет. Вот прямо арбуз, а не редиска! Такая же сладкая и рассыпчатая. Хотите, пойдем, прямо сейчас попробуете, – загоревшись идеей, она даже привстала.
– После ваших пирогов? – недоверчиво уточнил Рой. Таким тоном, чтобы Марь Филипповна сразу поняла – конкуренток у нее нет. Проблема есть: разница в возрасте, а конкуренток – ну вот ни одной–единственной. Даже со сладкой редиской. – И вообще, странно как–то, – с недоверчивой интонацией разборчивого жениха продолжил он, – умница–умелица, а все равно одна.
В набитом желудке приятной тяжестью лежали пироги, рядом плескалось сытое удовольствие от души повеселившегося Ерика. Больше всего организм тянуло прилечь и поспать, но работа сама себя делать явно не собиралась. Приходилось помогать.
– Так, а как же иначе–то! – послушно ринулась в новую атаку Марь Филипповна. – Сами посудите, Верочка у нас девочка образованная, бухгалтером работает, не в цехе там каком–то, то есть, цех это дело тоже, конечно, нужное, но только другое, не настолько тонкое. А значит, работяги и хмыри из частного сектора отпадают сразу. Дальше. Верочка у нас не только образованная, но и порядочная, следовательно, женатиков тоже отметаем. И кто остается? Кто, спрашиваю я вас?! Из непьющей интеллигенции только физрук школьный, да завхоз. Так вот физруку всего двадцать три, мальчишка несерьезный, а завхоз вообще бука нелюдимый, зарылся в свои бумажки инвентарные, совсем людей из–за них не видит. Нет уж, не пара они Верочке, не пара! – Марь Филипповна грозно выдохнула и положила пухленькую пятерню на стол, поставив яростную точку в разговоре.
Стало ясно, что даже если Верочке и глянется кто–то из этих двоих, никакого развития событий Марь Филипповна попросту не допустит.
– И вы хотите сказать, что прямо всех–всех интеллигентных людей в поселке знаете, – протянул Рой. Да так, чтобы интонации отчетливо говорили, что в умении собирать сведения старшей по лестнице и помощнице управдома равных, конечно, нет. Но…
– А как же их не знать–то, – неожиданно развеселилась Марь Филипповна. – Все ведь тут живут, ну, кроме некоторых продавщиц, удачно замуж выскочивших. Как гарнизон расформировали, так заводик наш снова запустили, а чтобы специалистов привлечь, вот эту самую пятиэтажку построили, квартиры давать стали. Заодно учителей, кто заявление вовремя подал, из частного сектора сюда переселили, а их дома под семейных работяг определили. У частников ведь ни отопления центрального, ни водопровода, а людям интеллигентным, вроде меня, тяжеловато все–таки с печкой зимой возиться, да воду из колонки таскать. Вот вы можете себе представить, чтобы я, слабая женщина, в одиночку меняла газовые баллоны?
Рой, по мере рассказа все больше ошалевавший от собственного везения, к концу тирады начал подозревать подвох. Еще с начальных курсов он точно знал, что за серые участки отвечают всякие непризнанные гении, которым себя девать некуда, и которые от безнадеги начинают душить окружающих. Силы у них предостаточно, а вот точка приложения отсутствует. И начинает такой вот овощ – или фрукт? Как правильно по–местному? – короче, начинает такой тип дурью маяться, и уже не о смысле жизни думать, а о бессмысленности существования. То есть, не о чем–то конкретном, а о пустоте. И ничем хорошим это по определению закончиться не может, не зря ведь мудрая средневосточная поговорка гласит, что свято место пусто не бывает. На пустоту, особенно не святую, охотников всегда найдется – уж об этом Рой знал не понаслышке. В особо запущенных случаях до прорывов доходит, самому затыкать приходилось.
Другой вопрос, что выявление носителей – дело долгое и муторное. На такие обычно Последователей–середнячков ставят, чтобы настроения регулировали и спокойно следующего звания ждали.
Выше Полубога, правда, на серых участках редко подняться удается, оттуда обычно Героями на пенсию выходят. Рой, между прочим, вообще не слышал, чтобы кого–то в звании Вечного, да еще с обретенным фамильяром, отправляли в серости колупаться. Выходит, и тут отличился, первым стал.
Ладно, не о том речь. Не об обидках и кознях начальства, а о подозрительном везении.
Всем известно, что дурью маяться – привилегия так называемой интеллигенции. Поэтому самым сложным в исследовании серого участка становится выявление этой самой интеллигенции. Ну а дальше, на ней же не написано, что ходит она тут, интеллигенция эта, с интеллигентным лицом, снаружи вежливо здоровается, а внутри всех к черту посылает. Или даже, может быть, еще куда подальше.
Значит, с каждым познакомиться как–то нужно, поговорить. В душу, если потребуется, влезть… А потом еще оттуда выбраться, если нужное нашел.
Например, небольшом европейском городке, где народ не особо общительный, можно вообще лет на двадцать застрять. Рой, когда зачет сдавал, пятилетний прогноз для крошечного островка в Средиземном море делал. А тут – на тебе – вся интеллигенция, как под заказ, в одном месте собрана, да еще с прилагающимся к ней добровольным проводником. Так вообще бывает?
– Пожалуй, что нет, – задумчиво протянул Рой в унисон с почувствовавшим его настроение Ериком.
– Вот и я не могу, – вспомнив старые обиды, распереживалась Марь Филипповна. – А завклубом на мою просьбу выделить отдельную статью одиноким женщинам на коммунальные расходы только отмахнулась. Конечно, ей–то хорошо было, два сына, три внука и муж – поперек себя шире от мускулов. Хорошая женщина, только черствая очень. Ну да ничего, зато мне было, что ей сказать, когда она рецептик моего пирожка попросила, – Марь Филипповна победно вздохнула, оглядела стол и внезапно засуетилась: – Ой, что же мы сидим–то? Молочко надо крыжечкой накрыть, да в холодильник срочно ставить! Магазины ведь открылись уже, можно и инспекцию начинать. Нет–нет–нет, вы–то куда вскочили, я сама, сама. Сейчас только решеточку одну сниму, а то не лезет баночка, – сопровождая каждое действие пояснениями, бормотала она. – Плохо что–то морозит, надо было вам телеграмму дать, я бы заранее включила, да заодно пыль прибрала, полы–то, я смотрю, все еще чистые, занавесочки освежила бы… – упоминание о чистых полах вызвало у Ерика что–то похожее на приступ совестливости
Рой прямо–таки удивился. Обычно фамильяр отличался простодушием, плавно переходящим в наглость. Видимо, таилось что–то в здешних местах, даже химеру–оборотня настраивавшее на высокие порывы. Ошеломительно странно… особенно для серого участка.
– Ну все, – покончив с холодильником, объявила Марь Филипповна. – Я его на полную выкрутила, по поводу счетчика не беспокойтесь, квитанции к нам приходят, мы их отдельной статьей рассчитываем. А пирожки в холодильник никак нельзя, поэтому я их обратно полотенчиком накрою, и вот тут в тенечек поставлю.
– Не… – Рой едва не опоздал, слегка осоловевший после убойной дозы Марь Филипповны с ее говором, матримониальными устремлениями и пирожками с молочком.
Но все–таки успел удержать занавеску и не допустить предполагаемого обморока. Или даже смертоубийства, кстати, гораздо более вероятного:
– Только не на подоконник, прошу вас. У меня там… ДОКУМЕНТЫ, – страшным голосом пояснил он.
С секунду подождал. Затем сначала сам заглянул – убедиться, что Ерик намек понял – а затем на миг отодвинул занавеску, предъявив Марь Филипповне стопку желтоватых бумаг, усеянных рядами непонятных значков. И тут же задернул, не дожидаясь, пока они сложатся во что–нибудь неприличное. Непременно на латыни, чтобы никто другой не понял.
Марь Филипповна с извиняющейся улыбкой переставляла блюда в другое подходящее место, а Ерик усиленно дулся на тему, что, мол, уж и пошутить нельзя. Потом, правда, почти простил и перекинулся в пузатенькую перьевую ручку.
– Надумаешь использовать карман в качестве уборной – отберу подушку, – мысленно пригрозил Рой, прекрасно представляя, как может отомстить почти простивший фамильяр.
В ответ пришло что–то вроде «без вопросов», и в ручке тут же протекли чернила. Спасибо, что в ладонь, а не в карман, как планировалось.
Сдерживая смех, под непрерывные причитания и ценные указания Марь Филипповны, Рой кое–как отмыл себя и напарника, клятвенно пообещав засранцу в следующий раз приобрести ему колпачок, по совместительству – подгузник.
После чего их обоих старательно вытерли пирожковым полотенцем и, наконец, выпустили из квартиры.
