Текст книги "Любимый (м)учитель (СИ)"
Автор книги: Ксюша Левина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 16 страниц)
=Над любовью короли не властны*
– Иванова! К станку! – объявил Егор Иванович, пододвигая перепуганной «бывшей» планшет, на котором генератор случайных чисел определял номер билета.
Иванова ткнула кнопку и стала следить за тем, как мелькают темы, молясь, чтобы выпало, что-то знакомое, а Егор старательно не смотрел на неё, потому что боялся дать повод для очередной истерики.
Шоу было сейчас совершенно не нужно, особенно в присутствии Соболевой, которая вот вот должна войти в аудиторию. Почему-то пока её тут не наблюдалось, и оттого становилось неуютно. Неужели не придёт?
За партами сидела «сборная неудачников», классический набор пересдающих. Иванова тут новенькая, и не с тех пор, как потеряла протекцию от преподавателя, скорее причина была в жуткой невнимательности неожиданно нашедшей на почти старательную студентку.
«Неужели она так влипла, что теперь ничего не соображает?» – думал про себя Егор, пока Иванова кряхтела над билетом.
«Хотя, скорее хочет показаться на глаза…» – Бинго! Егор Иванович, не зря же она так разоделась.
Планшет неумолипо предлагал аж три вопроса, а Соня с трудом выдала что-то сносное лишь на один.
«Что же будет с Вероникой?»
За три секунды до того, как дверь аудитории открылась, Егор услышал цокот каблуков. Шаги были не торопливыми, лёгкими и казалось, что обладательница этих чудесных ног, плывёт к кабинету, а не идёт. Егор Иванович идеализировал, но ему было приятно так думать. Он хотел мысленно восхвалять все достоинства этой чудесной девчонки, которую всё ещё называл монстром, ведьмой, своим проклятием и даже по прежнему злился на неё, но уже не ненавидел.
Первым в аудиторию проник тёплый свет коридорной лампы, следом рыжие длинные волосы, и белые тонкие пальчики на металлической дверной ручке, и чёрный кожаный рюкзак.
Вероника почти не изменилась, не превратилась в ходячий труп или вроде того, она даже улыбалась, а встретившись с ним взглядом растерянно опустила голову, но по ещё больше округлившимся щекам он понял, что улыбается… широко, будто ничего не случилось.
И только через пару секунд она нахмурилась, преобразилась, точно всё вспомнила. Села за первую парту и спокойно уставилась на Иванову, точно та рассказывала что-то жутко интересное.
– Вероника, готовьтесь.
– Я следующая? – Егор убрал руки под парту. Почему-то от спокойного голоса Соболевой, по рукам пробежали мурашки поднимая волоски. Он дёрнул головой, сделал вид что разминает шею.
– Последняя. Всем нужно сдать одну тему, а вам пять.
– Хорошо, я подожду.
И она продолжила слушать Иванову, как ни в чём не бывало. Не начала истерично повторять пройденное, не кусала нервно губы. Была совершенно… спокойна и расслаблена.
Только голос выдавал. Слишком бархатный, слишком нейтральный. Такого Егор никогда не слышал и понимал, что она волнуется, но очень хорошо себя контролирует.
Он уже разгадал, что Вероника в стрессовых ситуациях просто и быстро достигает «дзен», ей не трудно вести привычную жизнь, разрушаясь изнутри. Ей не трудно быть спокойной, как танк. Он видел всё это раньше, когда она диктовала свои условия, на деле сходя с ума от волнения. Видел это в те минуты, когда он нервничал и ждал её по ночам, а она спокойно спала у себя в комнате – просто чтобы не получать передозировку тепла, будто речь об облучении. Так она вела себя, когда Иванова приходила на разборки, и вот снова.
Студент за студентом проходил, а Егор никак не мог насмотреться на такую знакомую картинку: Соболева, спящая положив голову на парту. Блики на её щеках и волосах. Рассыпавшиеся по парте рыжие кудри. Скрещенные ноги, изящные каблуки. Свесившаяся с парты рука.
Последний студент попрощался и они остались вдвоём.
Она мало спит?
Она устала?
Егор Иванович встал со своего места, подошёл и сел на рядом стоящую парту, внимательно изучая Веронику, будто она была задачей, требующей решения.
Он коснулся её руки кончиками пальцев, потом коснулся волос и легонько тронул плечо.
– Вероника?
– Простите, я уснула, – она потёрла глаза кулаками и кивнула. – Я готова.
– Ты в норме? – он тут же пожалел о том, что спросил.
В норме она или нет, но он обещал себе, что будет держаться подальше, а ей обещал, что всё кончено.
– Да, я готова, – на одной ноте ответила Вероника вставая со стула.
Сама подошла к преподавательскому столу, сама взяла планшет, сама вышла на главную страницу со списком тем.
– С чего начнём? История Англии быть может? Второй курс… экзамен. А у меня был конкурс в Москве и я ничего не сдавала. Вообще, даже не пыталась! – она усмехнулась и уверенно ткнула на «Историю Англии», запуская рандомайзер.
– Прошу, – он не стал спорить и задавать вопросы.
Всптупать в перепалку сейчас, это почти давать себе повод в очередной раз пасть перед ней на колени, а всё и так идёт хуже некуда.
– Англия, Франция, Шотландия, – зачитала Вероника. – Какое везение! Вроде бы тема Англия, а вопрос аж про три страны! Радуйтесь моему энтузиазму, обсудим Марию Стюарт, я так понимаю? – и она отложила планшет, даже не прочитав вопросы.
– Обсудим, – кивнул Егор.
Не говорить с ней. Не смотреть на неё.
– А я вопросы не прочитала… – тихо вздохнула Вероника.
Она преображалась на глазах, снова. И уже нет скромной, тихой, милой Вероники, спящей на парте. Нет спокойной непробиваемой девочки, скрывающей за равнодушием чувства. Зато есть Соболева, которая вся из себя интриганка и вообще настоящий боец – вот она! Даром пропадает талант полководца.
Егору и невдомёк было, что выпав на целый час из реального мира, уснув тут и проснувшись от его руки – Вероника будто напиталась энергией и силой.
Мария Стюарт? Ха! Выкрутимся.
Она перестала бояться Егора. Он стал ей не безразличен, нет, но будто изменилась его роль. Первое, что она увидела, проснувшись – его глаза полные нежности и отчаяния.
А если слаб он – сильна она.
И когда он уже поймёт, что в этом его сила. Что не слабак он, когда отступает, когда делает шаг назад, потому что дай ей повод и она с лёгкость станет опорой и правой рукой, не задавая лишних вопросов.
Вероника уверенно сделала два шага к Егору, так и не вставшему с края парты.
– Зададите мне их сами? – у неё пересохли губы от азарта.
Она вообще ничего не знала. Очень отдалённо понимала о чём речь, а имя Марии Стюарт выдала на удачу.
– Кхм… И в чём же связь между Марией Стюарт, Англией, Францией и Шотландией, – спросил Егор, то и дело отводя взгляд от Вероники, которая уверенно смотрела ему прямо в глаза.
– Я конечно не берусь утверждать, но полагаю, что там замешана любовь.
– Любовь? – он удивлённо вздёрнул брови. – Вы уверены, Вероника, что дело в любви?
– Абсолютно!
– А кем же Мария Стюарт была и в кого влюбилась.
– Она была… короле-евой, – Вероника дождалась, когда Егор кивнёт.
– Какой страны? – он поднял повыше голову, потому что его рыжее проклятие стояло уже слишком близко, а запах шампуня щекотал ноздри, забивал лёгкие, как хлопок.
– Франция… Англия… Шотландия… – медленно пропела она.
– Вы ждёте, когда я кивну?
– Что вы… просто перечисляю варианты, уж мне ли не знать, что… – она замерла, приглядываясь, а Егор всё-таки опустил голову, не в силах сдержать улыбку.
Она издевается. Но до чего смешно, хорошо и хочется слушать это вечно.
– Шотландии, конечно! Мария – королева Шотландии! – какой фанат Гарри Поттера не вспомнит, что Клеменс Поэзи играла… Марию Королеву Шотландии, безусловно.
Егор кивнул, Вероника с облегчением выдохнула.
– И в кого же влюбилась Мария королева Шотландии?
– М-м… в короля… Франции, – Вероника пожала плечами. – И даже если вы скажете, что это не так, вас там не было, чтобы подтвердить. Она влюбилась в короля Франции!
– А он что?
– А он был мальчик хилый и помер!
– Какие подробности… Надо же. Но?
– Но… брак не был консумирован! – Вероника стала тараторить, вынимая из памяти все подряд воспоминания из всех исторических сериалов, что когда-либо смотрела.
– Да ладно?
– Да-а, и её выдали замуж за короля… Англии! Ну конечно!
– И как его звали?
– М-м… Генрих, я полагаю. Тюдор! Восьмой!
– Тот самый?
– О, да! Знаменитый Генрих Восьмой…
– И в чём же его «знаменитость»?
– Восемь жён! – не растерялась Вероника, нещадно путая имена, явки, пароли, годы.
– А уж не его-ли эта дочка Елизавета?
– Елизавета? Была и такая… но мы-то о Марии. Так вот, она стала его женой! Но любила того француза.
– И что они?
– А что с мёртвого возьмёшь… Ничего. И родила она Елизавету! Елизавету Тюдор, и та-а…
– Видимо чем-то правила?
– О да, ещё как! И Францией, и Англией! А сын её даже Шотландией!
– У Елизаветы был сын?
– Да.
– И как же его звали? – Егор почувствовал, будто Вероника оказалась ещё ближе, хотя она не двигалась.
Это было будто силовое поле, которое утягивало и стирало мир вокруг. Он сам наклонялся, едва не касаясь носом её макушки.
– Луи… его звали Луи.
– Сын Марии Стюарт и Генриха Восьмого – Луи…
– Да, Король-Солнце, – жалобно ответила Роня, сама задыхаясь, как загнанная зверушка.
– И что он?
– Сын… няня… Франсуаза… любовница… Брат… – лепетала она всё, что вспоминала из французского мюзикла.
Рука Егора уже лежала на её спине, под лопатками, и от ощущения тепла Вероника млела, прикрыв глаза.
– Я сдала?.. – невинный вопрос притянул Егора ещё сильнее. Он хотел рассказать ей, как всё было на самом деле, хотел поведать ей всю историю, сделать это захватывающе, интересно, чтобы она поняла всё сама, но понял, что ещё пара минут и можно слать к чертям весь план.
– Сдали. Можете идти.
Она кивнула, и только через несколько секунд всё-же смогла от Егора отойти, а он ещё долго стоял и смотрел на закрытую дверь аудитории.
Историческая справка:
Мария Стюарт – королева Шотландии, а также королева Франции в 1559–1560 годах (как супруга короля Франциска II) и претендентка на английский престол. (Женой короля Франции и правда была, а вот быть женой Генриха, увы, никак не могла)
Елизавета I – королева Англии и Ирландии, последняя из династии Тюдоров. Дочь короля Англии Генриха VIII Тюдора от брака с Анной Болейн. (Марии Стюарт приходилась кузиной)
Генрих VIII – король Англии, отец Елизаветы (от Анны Болейн). (Жён было 6, а не 8)
«Король Солнце» – король Франции и Наварры с 14 мая 1643 года по 1 сентября 1715 года. Его правление продолжалось 72 года и 110 дней и является одним из самых длительных в истории Европы. (Разумеется никакой он не сын Елизаветы, он вообще из Бурбонов и жил на 100 лет позже)
*Из мюзикла «Всё о Золушке»
=– Мой! Не отдам, не отдам никому! Как я тебя ненавижу!
День четвёртый
– Роня, это невыносимо! – воскликнула Ника, цепляясь за руку Вероники.
Находиться в обществе подруг для Рони стало странно. Она от них не отдалилась, не потеряла связь с ними, но порой ей казалось, что рассказать то, что занимает все её мысли – не может. А о чём тогда говорить?
Всё стало ужасно пресным и серым, даже смех подруг, даже идея выпить в среду винца! Даже очередная долгая репетиция.
Стоя в коридоре по котрому они втроём столько раз ходили на историю, Вероника не могла найти себе места, ей было страшно идти дальше.
– Я хочу прогулять. Всего-то. Ничего необычного, я сто раз так делала. Один из пяти экзаменов пересдан. Следующий – на консультации в четверг. Не хочу его видеть.
– Мы думали у вас всё зашибись, – Ника вздёрнула тонкую светлую бровь.
– Уже нет. Мы расстались, но говорить я про это не хочу!
– А почему ты так… спокойна? – Вера подозрительно сощурилась, оценивающе глядя на подругу. – Где сопли? Где слёзы? Это же самая большая любовь твоей жизни…
– Отношусь философски… – начала было Вероника, но слова застряли в горле. Слёз и правда не было, она не могла заплакать так давно, что боялась, как бы это не была поломка организма, сбой или вроде того.
Слёзы – очищали, так мама говорила, а тут ничего. И оттого было физически больно. Беспрестанно болело в горле, в груди, в лёгких. Каждое утро раскалывалась голова. И всё неверие, что было в Веронике, всё отрицание происходящего вылилось вот в этих незамысловатых симптомах. А ещё никаких мюзиклов, и почти полное безразличие к танцам.
Вероника танцевать ходила, но оттого, что никто не появлялся в проходе концертного зала, никакого удовольствия от занятий не было. А он не пришёл бы, это она уже поняла.
– Как это? – не унималась Вера, а Роня морщилась, потому что плакать хотелось, всё скребло, ныло, только исхода – ноль.
– Ну вот так. Не знаю! Болевой шок. Не хочу я на историю! – восклицание разлетелось вглубь коридора эхом и достигло самых нежеланных ушей.
Сам декан! замер, развернулся и направился в сторону “звезды” ВУЗа.
– Вероника, можно вас на пару слов, – медленно, но чётко произнёс декан, глядя на Веронику из-под кустистых бровей. И никакого веселья и мёда в голосе. А так всё было хорошо…
– Да, девочки, я догоню.
– Не сомневайтесь… девочки! – ядовито выдавил из себя декан, провожая Вероник взглядом. Ника и Вера обернулись напоследок, но всё-таки ушли, а Роня осталась. – Что у вас с историей?
– Всё хорошо… сдала Историю Англии… Осталась Россия и там… по мелочи.
– По мелочи? А я не ослышался, – декан перекатился с носка на пятки и сложил руки на животе. – Не ослышался ли я… что вы хотели прогулять?
– Я…
– Вероника! Вы должны понимать, что проблемы с Егором Ивановичем, на ваш счёт – занимают чуть ли не четверть моего времени! Это нонсенс! И если раньше я шёл на уступки, то теперь… я ижу с вашей стороны полное безраличие к предмету! Уму не постижимо, какая безответственность и неблагодарность! Мы столько раз расшаркивались перед Егором Ивановичем, а вы в ответ…
– Простите, – Вероника подняла на декана взгляд и почувствовала, как у неё задрожали губы. Впервые. Это было так близко к слезам, что она была почти рада. Почти готова рассмеяться и обнять старичка с кустистыми бровями.
Когда тебя отчитывает какой-нибудь “властный герой”, ты смотришь на это и только пожимаешь плечами, но когда тобой недоволен человек в возрасте, с мягким заботливым взглядом и очаровательными бровями, а тебе вдобавок стыдно – это выше любых сил.
Вероника смотрела в глаза отчитывающему её человеку и понимала, что это уже не остановить. Крупные, горячие, долгожданные слёзы покатились по её щекам, и не поверив этому в первую секунду Соболева коснулась своего лица кончиками пальцев чтобы убедиться, и вдруг разрыдалась кошмарно, громко и со всей душой.
Она рыдала, как малышка, даже топнула ногой, а декан гладил её по спине и успокаивал. Это был, пожалуй, самый трогательный момент в жизни мужчины, ибо уверенный, что наставил на путь истинный студентку, он мысленно ставил себе маленький (метра два-три) в высоту, памятник во дворе ХГТУ.
А Вероника бормотала что-то невнятное, что могло значить, как “люблю”, так и “убью”. Как “Егор”, так и “позор”. И на душе у обоих участников процесса становилось светло.
Четверть часа спустя, умывшись в туалете, Вероника долго смотрела в зеркало на своё жалкое зарёванное лицо и старалась собраться с силами. Легче стало, а вот храбрости не прибавилось.
– Не хочу его видеть! – прошипела она себе под нос.
– Что? Прошла любовь? – усмехнулась Иванова, нарисовавшаяся в дверях туалета.
– Ты меня, чтоли искала? – вздохнула Вероника, доставая расчёску из рюкзака.
– Не поверишь! Хотела тебе передать… что раз уж место так быстро освободилось… не рассчитывай, что я не воспользуюсь шансом. Неудачница!
– Иди… пользуйся, – пожала плечами Вероника, проводя по волосам, отчего локоны становились блестящими.
– Вот так вот просто?
– А что? Думаешь у тебя вот так вот просто всё не получится? – Роня спрятала расчёску в рюкзак и закинула его на плечо. – Ну-ка пошли!
– Куда это? – Иванова напряглась, но Вероника только покачала головой, не давая ей шанса смыться.
– Ну как же… пора мне уже выбить из твоей головы эти влажные глупости, заколебала! – Вероника вышла из туалета и с удовлетворением отметила, что Иванова бежит следом.
Страшно было до жути, но в крови до сих пор бушевал жуткий адреналин от только что выплеснувшихся эмоций.
Роня знала: всё получится. И она всех избавит от Ивановой, даже ей самой станет проще жить.
– Идёшь? – она обернулась к сопернице, та с каменным лицом цокала каблуками, еле поспевая за слишком уж заряженой Вероникой.
– Что ты хочешь?
– Ну как же… на историю пошли! Чего ждём?
– Соболева, я не…
Договорить Иванова не успела, Вероника распахнула дверь аудитории и весь поток на неё уставился, а самое главное Егор Иванович, не успевший остановить презентацию, которая продолжала бормотать фоном.
– Соболева! – пропищала Иванова оставшаяся в дверях.
Вероника сделала четыре решительных шага и остановилась перед Егором, а потом, чтобы никто ничего не успел предпринять – поцеловала. От души, по-настоящему. Вероятно так, как делала это в самые их лучшие дни, так чтобы по венам лилась сгущёнка, и бил в голову “Белый Русский”, со всеми вытекающими последствиями, и его рукой, мгновенно рарывшейся в её волосы.
– И что это доказывает? – спросила Иванова.
Вероника отстранилась от Егора, ещё один, последний раз прикоснувшись к его губам очень мягко и нежно, так что он зажмурился отрываясь от неё.
– Ничего, – спокойно ответила она. – Просто когда ты одержишь свою “победу” и заберёшь то что плохо “лежит”, помни, что это моё, и так как я им владеть никто не будет. Проверим? Ради эксперимента?
Егор не удержался, засмеялся.
И уткнувшись лбом в лоб Вероники шепнул:
– Не делай так больше! – а потом поцеловал кончик её носа и отпустил. – Соня, иди на место, – Егор кивнул на свободную первую парту.
– Почему? – спросила она.
– У меня впервые нет ответа на твой вопрос, – пожал плечами Егор Иванович, мигом одобрив ужасный, вопиющий поступок Соболевой, и начисто разбив решительное наступление Ивановой.
Первая залилась краской стыда, вторая – разочарования.
– Он тебя… – начала Вера, стоило Веронике сесть на место.
– Молчи, пожалуйста… я ничего не знаю. Я совершила ужасную глупость…
Примечание:
Потом, когда в полночь взошла луна,
Свистя, возвращался назад.
И вдруг возле дома:– Стой, Сатана!
Стой, тебе говорят!
Все ясно, все ясно! Так вот ты какой?
Значит, встречаешься с ней?!
С какой-то фитюлькой, пустой, дрянной!
Не смей! Ты слышишь? Не смей!
Даже не спрашивай почему! —
Сердито шагнула ближе
И вдруг, заплакав, прижалась к нему:
– Мой! Не отдам, не отдам никому!
Как я тебя ненавижу!
«Сатана» – Э. Асадов
=…последняя сила останется в сердце – это буду я, и я спасу тебя.*
– Не делай так больше!
Во второй раз слова прозвучали иначе.
Он поймал её после последней пары, остановил посреди фойе и отвёл в сторону.
– Не стану, – просто ответила она, решительно глядя на Егора. Он растерялся.
– Хорошо… – кивнул и хотел уже уйти, но Роня не дала.
– А почему? Вам не понравилось? Мне показалось иначе… – она отвела взгляд, но кого тут обмануть пытаются? Ни капли ей не было стыдно.
Стыд прошёл, стоило понять, что единственное на что устремлён взгляд Егора в течении пары – она.
То и дело несчастный историк “спотыкался” взглядом, потом отворачивался, говорил и снова “спотыкался”. Кого он обманывает?
– Ну так что?
– Ничего! Просто! Прекрати! Я не говорил, что не хочу, я сказал что так будет лучше. Чуешь разницу?
– Да, – она сделала к нему шаг, он сделал шаг от неё.
– Почему ты такая упрямая? – он сделал шаг от неё, она сделала шаг к нему.
– Почему вы такой глупый?
– Потому что вот таким уродился. Не. Делай. Так. Больше.
– Может мне мимо вас не ходить? На вас не смотреть? Пары пропускать?
– И откуда в тебе столько дерзости, Соболева? – вспылил Егор, глядя поверх её плеча на то и дело распахивающуюся дверь института.
– А вы думали я буду страдать, хандрить и ныть?
– Ничего я не думал. Рад, что тебе весело! Не делай! Так!
–… больше! Да, да, я поняла!
Вероника первой пошла на выход и не дожидаясь ещё какого-то едкого слова, побежала в сторону дома.
День пятый
– История России, Соболева, – строго объявил Егор, и Вероника тут же почувствовала, как теряет и самоуверенность и остатки знаний.
– Ага, – она ткнула рандомайзер и стала ждать, искоса поглядывая на Егора Ивановича.
Он поглядывал на неё, щелкая пальцами.
– Что там?
– М-м… Николай… второй.
– Я полагаю, вопросы там как-то связаны с революцией?
– Как-то связаны…
– Что вы знаете о Николае, кроме того, что его мать – Тоня, а отец Луи? – усмешка была злой и Веронике казалось, что заслуженной.
– Что он Царь Польский.
– Прекрасно… – едко прокомментировал ответ Волков.
День Шестой
– Ты как?
– Плохо! – отрезала Вероника, со всей силы хлопая дверцей холодильника, так что склянки с соусами в дверке, недовольно зазвенели.
– Ты куда?
– Спать!
День седьмой
Он меня не любит… Он меня не любит…
Он со мной наигрался! – Вероника подскочила с кровати и уставилась на балконную дверь.
Распахнула её, перелезла через перегородку и прижалась лбом к холодному стеклу, сквозь которую открывался вид на его спальню “Мастера”.
– Наигрался…
День восьмой
– А мне плевать! – Вероника дёргнула на себя штопор и из него с негромким “пум” вырвалась на свободу пробка.
– Ты уверена? – Ника и Вера смотрели на подругу снизу вверх, обе сидели на табуретках у кухонного стола в квартире Соболевых, крепко сжимая пустые бокалы.
– Абсолютно!
День девятый
– Ну кого я обманываю?..
День десятый
В аудитории снова собрались пересдающие. На этот раз второкурсники, и неизменная Соболева. А егор уже был готов спихнуть её другому преподавателю, чтобы не мучилась.
Ну не мог он с ней бороться!
Кто же знал, что вместо вдумчиво проведённых двух недель, она станет раз за разом выкидывать всё новые и новые трюки. Что день ото дня её настроение будет меняться от апатии к воинственному счастью. Что так трудно будет с ней.
Вероника Соболева просто не захотела расставаться, и как бы Егор ни старался – не отпустила. да, да, он не спал в соседней квартире, не спал в одной с ней кровати и они не липли друг к другу при каждой удобной возможности, но что странно… он себя свободным не чувствовал. Он даже не мог представить на короткий миг, что с кем-то в ссоре. Это казалось настолько противоестественным, что ставило в тупик.
Эксперимент трещал по швам и не получался от слова совсем. И весь холодный рассчёт Егора, все его теории и условия – летели к чёрту, потому что с Соболевой это не работало.
Впервые он захотел всё сделать серьёзно, дать человеку выбор. Настоящий, а не: “Мы трахаемся до сессии – потом всё, согласна?”
Впервые готов полностью подчиниться чужой воле, только прежде создав искусственное затишье – а страсти кипят, как в семнадцатом году!
– Всё с тобой, Соболева, через жопу, – вздохнул он, протягивая планшет. – Тяни билет.
– Я что вообще сдаю-то? – так же нейтрально вздохнула она.
“Беседа” выглядела, будто два старых друга встретились. Без ненависти, страсти, любви, напряга – просто разговор. Приятельский и платонический. На усталых нотах.
– Не знаю, посмотри сверху тему, – попросил он, не глядя.
– А, вот, вижу… европа. Была же уже? – Вероника ткнула выбор билета и темы замелькали.
– Была… Англия, – прерываясь на открывание заедающего ящика, ответил Егор, стукнул по столу, и замок поддался. – А это Европа. У вас на первом курсе был зачёт… помнишь?
Он достал из ящика старые папки с курсовыми, покрутил в руках и вернул на место, и только потом посмотрел на Соболеву.
Она с улыбкой, будто встретила старого друга, смотрела на планшет и быстро-быстро вытирала слёзы.
– Ты чего? – как мог спокойно и нейтрально спросил он и всё-таки коснулся её руки.
– А у нас… – она вдохнула, остужая раскалившееся от подступившего кома горло, и прокашлявшись стала отвечать. – На первом курсе, в первом семестре… Сидели с девочками, смеялись. Вы в сентябре тогда не сразу стали преподавать, где-то были… на телевидении, или вроде того. И в общем мы знали, что вы супер-звезда и как нам повезло. И вот вы вошли и мы все заткнулись. В косухе, водолазке и джинсах. Волосы чуть длиннее, чем сейчас. Швырнули спортивный рюкзак на стол, сами на стол сели и сказали: “Здрасте!”. А мы были такие напуганные, что заржали, после старенького дедулечки вы были просто невозможно… не знаю, как описать. Вы спросили: “Кто сказал: “Нет хлеба? Пусть едят пирожные!” – и посмотрели на меня.
– А ты что? – Егор уже не касался её руки, он её сжимал, и планшет лежал на парте, там билет – вполне очевидный в связи с этой речью.
– Я ответила: “София Коппола!”
Вероника засмеялась, сквозь слёзы, и Егор тоже засмеялся. Её глаза покраснели и теперь казались больше обычного, а на щеках блестели тонкие солёные дорожки, капли собирались в уголках губ, и всё равно она была милой и не истеричной. егору страшно захотелось бросить свою затею. Извиниться и всё закончить.
– А я? – спросил он, вместо этого.
– А вы рассмеялись и похвалили, что у меня хороший вкус на… женщин.
Я покраснела ужасно, это было… просто кошмарно! Спряталась и с тех пор тряслась как дурочка от каждого вашего взгляда. Вы меня поразили больше, чем остальных… Потом я стала танцевать, ездить на дачу, дружить с Игнатовыми. Стала знать из первых уст про ваши похождения… Это как в инсте следить за кумиром и вздыхать, что он снова свободен или несвободен, а толку то? Не поедешь же в голливуд с разборками?
– А теперь?
Он боялся что она скажет то, ради чего всё это было: “Я устала. Ты мне не нужен! Я сама себя буду любить!”
– А теперь я понимаю, что пережила бы этот день заново… снова и снова. И всякий раз отвечала “София Коппола” и краснела от вашего ответа.
Хорошо, он спросит сам!
– Ты не устала от того, как всё сложно у нас?
– Не-а, – Вероника покачала головой с обречённой уверенностью. – Как можно чего-то долго ждать, а потом опустить руки и уйти? Вы этого ждёте?
– Я этого боюсь.
– Я ненавижу Наташу Ростову. Не понимаю Аксинью. Даже Кити Щербатскую, увлекшуюся Вронским, пусть они и не были обручены или даже влюблены обоюдно.
– Глупости… Тебе так кажется, – усмехнулся он.
– Все так говорят.
– И кто же твои герои?
– Катя Татаринова. И “Святая Мария”, – улыбнулась роня.
– А она-то почему? – Егор выпустил её руку, подпёр щёку кулаком и стал смотреть на Соболеву, с каким-то умилённо-добродушным выражением, какого сам от себя не мог ожидать.
– Ну она… тридцать лет во льдах простояла, – и Вероника тоже облокотилась о стол и заняла такую же позу, как Егор.
– Значит “Два Капитана”? – удивился он. – А-ах, нет… Вероника знает всё, на что есть мюзикл! Ну конечно, “Норд-Ост”! Жаль, что такого нет про Французскую Революцию восемьдесят девятого.
– Хотите я вас удивлю дважды? – только что полные слёз глаза теперь светились счастьем.
– Всегда готов, – зачем-то ответил Егор, но уже на втором слове понизил голос, чувствуя, что увлекается беседой слишком сильно.
– Мюзикл Альбера Коэна “Любовники Бастилии” – это про французскую революцию восемьдесят девятого, – она вызвала его смех. – И… знаете, что сказала Катя Татаринова, когда Ромашов принёс лживую новость, что умер Саня Григорьев?
– Нет, – Егору показалось, что если она сейчас продолжит, он окажется обезоружен.
– *Да спасет тебя любовь моя! Да коснется тебя надежда моя! Встанет рядом, заглянет в глаза, вдохнет жизнь в помертвевшие губы! Прижмется лицом к кровавым бинтам на ногах. Скажет, это я, твоя Катя. Я пришла к тебе, где бы ты ни был. Я с тобой, что бы ни случилось с тобой. Пускай другая поможет, поддержит тебя, напоит и накормит – это я, твоя Катя. И если смерть склонится над твоим изголовьем и больше не будет сил бороться с ней, и только самая маленькая, последняя сила останется в сердце – это буду я, и я спасу тебя.
“Два капитана” – В. Каверин
