Текст книги "Любимый (м)учитель (СИ)"

Автор книги: Ксюша Левина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 16 страниц)

=– Прощайте, друг мой! – До свиданья!*

К полудню субботы груз с души Вероники упал, и окрылённая она сидела на пассажирском сиденье в машине Егора и понимала, что никогда ещё не исполнялись в такой точности мечты.

Когда ехала на дачу со Львом – была будто бы не на своём месте и хотела вот такого: Николай на заднем… Егор за рулём. И не столь важно куда.

Сбылось.

С утра она встретилась с Владом, перепуганная пришла к нему сама, чтобы помириться, а он вдруг извинился сам.

– Почему? – спросила она.

– Потому что ты обещала, что ничего не ждёшь от него. Это так? Правда?

– Правда, – кивнула Вероника, стараясь всем сердцем поверить в свои же слова.

– И ты не ждёшь его любви?

– Не жду.

– Ты уважаешь себя и доверяешь ему?

– Да.

– Ты придёшь ко мне, когда будет нужно?

– Да.

И он поверил этой лжи, а Вероника попыталась поверить своим же словам, да только вспомнилась ночь, вспомнилось утро, и огонёк надежды: он ни за что бы не целовал меня так и не обнимал бы, если бы не любил.

Правда же?

Ну да… ну да.

И вот они ехали на машине, даже не говорили, но почему-то его рука лежала на её бедре, а она даже не шевелилась, точно пришёл и устроился на коленях кот, и хоть война начнись, но не встать никак с места… котейка же!

И всякий раз, как его пальцы сжимались, она сладко жмурилась.

– Куда едем? На Генеральскую дачу?

– Увы, но да, – рассмеялся Егор.

Он был в своих солнцезащитных очках и кожанке, и при каждом взгляде на него у Вероники отказывалось биться дальше сердце.

– А что?

– Ничего, куда угодно… Кто там будет?

– Да всё те же!

Вероника прикинула, что если там будет Регина, можно будет снова поговорить, но надеяться не стала. Зато вспомнила про Льва и затопил душу жгучий стыд. Он же вроде бы… ухаживал? Вроде бы. Да точно, ухаживал.

И что теперь? Они же друзья. И вот она сначала со Львом приходила, теперь с Егором. Стало казаться, что кто-то кого-то предаёт и она не удержалась:

– И… Лев?

– А что?

– Просто… в общем знаете, мне неловко, наверное. Мне казалось, что я ему нравилась.

– А ты нравилась, – серьёзно и уже без смеха кивнул Егор. Его тон стал почти ледяным, а черты будто заострились.

Его тёмная давящая аура почти перепугала.

– И…

– И?

Егор свернул и Вероника сначала испугалась, а потом поняла, что они просто доехали до дачи.

– Так что? – требовательно поинтересовался он, глуша мотор.

Развернулся к ней всем телом, приблизился и схватив за подбородок запрокинул голову.

– Проблемы?

– Никаких, – шепнула Вероника, понимая, что совсем никак не может возражать, она по уши погрязла в нём и он может что угодно делать. И даже этот жестокий взгляд и цепкие пальцы – совсем не пугают. Пусть… пусть смотрит, пусть говорит что угодно.

– И я могу тебя сейчас поцеловать?

– Можете, – и когда он снова стал хозяином?

Когда она упустила вожжи?

Вот же только была уверена, что он попал в её сети, а уже не знает, что делать.

Егор потянул её на себя и стал целовать, как безумный, как голодный, как жаждущий воды и иссушённый, будто Вероника от всего спасала, будто она – лучшая панацея.

Он целовался по-разномву, но вот так – только когда был страшно взволнован или зол. И по его поцелуям Роня бы написала диссертацию! Она знала каждый и могла говорить на этом языке. А знал бы Егор как хорошо несчастная его изучила – испугался бы, но что уж, он был уверен, что просто немного приболел вирусом «Соболева» и вот-вот придёт в себя, а уж она-то… точно ни о чём ещё не догадалась.

– Пошли? – просипел он, ловя в расширившихся зрачках Вероники отчаянный влюблённый блеск, на который невозможно ни купиться.

И даже дыхание от этого перехватило.

От этого ли?

Да-да, точно!

Ну посмотрим, Егор, посмотрим…

Когда они вышли из машины, на них уже пялились. И если взгляды остальных были просто заинтересованные, то Лев застыл посреди двора и рука его крепко сжала чуть промявшуюся пивную банку.

Егор и Роня шли не за руку, но все видели их отчаянный страстный поцелуй и никто не сомневался, что это не просто так… из вежливости было.

Саша Игнатова улыбалась от уха до уха, а уж у Леры Ростовой чуть припадок не случился. Не скрывая своего восторга, она висла на плече своего мужа, и чуть ли не в голос орала, что «так и думала».

Егор шёл во двор, как на войну. Сосредоточенный и напряжённый, а у самой калитки схватил Роню за плечо и притянул к себе. Она удивлённо на него посмотрела.

– Ты, кстати, Николя в машине забыл, – кивнула она.

– А… ага…

– Отелло, – пробормотала она себе под нос и пошла дальше одна.

Лев смотрел на неё с тоской. И это немного… разрывало сердце. Вероника кивнула ему, потопталась немного, а потом невзирая на напряжённого донельзя Егора, подошла и спросила:

– Не хотите прогуляться? – спросила Вероника.

– Хорошо, – кивнул Лев. – Пива?

У Егора… ну, пожалуй, это можно назвать «потемнело в глазах». И почувствовав его взгляд в спину, Веронка обернулась и с лёгкой улыбкой кивнула, мол, не переживай, дружок.

– Я ненадолго.

– Пофиг, – усмехнулся Егор и в его взгляде было больше стали, чем в трилогии Зака Снайдера.

Примечание:

(Кораблев) – Чтоб в незаконченном романе

 Начать еще одну главу…

 (Н.А.) – Экспресс не терпит опозданий!

 (М.В.)– Прощайте, друг мой!

 (Кораблев)– До свиданья!

 (М.В.) – Переезжайте к нам в Москву!

Н.А. – Николай Антонович

 М.В. – Мария Васильевна

«Московский скорый» – мюзикл «Норд-Ост»



=…Скажи, что я ее люблю…*

Лев шёл опустив плечи и вся его огромная, великолепная фигура говорила об отчаянной тоске. Хотелось обнять его лохматую красивую голову и сказать: «Котик, не переживай!», но Котик не переживать не мог.

– Так вы… вместе? – спросил Лев.

– Мы не «не вместе», – пожала плечами Роня и открыла своё пиво. – Вы…

– Я расстроен, – признался Лев. – Вы очень милая, а он злодей.

– Он ваш друг! – и даже понимая, что всё это только шутки, её немного колола обида.

Да-да-да! Злодей, злодей как есть! Но что же в его сердце никто не верит? Неужели только она одна видит его, прекрасное, за всеми этими канатами-жилами, яростными отрицаниями и колючками, сердце?

– Да-а, и все знают, что он тот самый одинокий волк, который всегда таким и останется. Мы всё шутили, что у него всего-то три неженатых… ай! – Лев махнул рукой.

– А-а, он мне рассказал про свадьбы друзей, – Вероника пнула сбитую в кучу листву и она разлетелась кругом красивым жёлтым дождём. Пряно по-осеннему пахло и припекало последнее в сезоне солнышко, а от мысли что она тут с Егором, было жутко жарко в груди.

И даже показалось, что это может стать лучшим днём в её жизни, и что вообще не будет уже ничего более прекрасного, чем этот тёплый день и этот тёплый мужчина, что остался злиться и кипеть, во дворе дома.

– М-да… удачи вам, – усмешка Льва прошла мимо, но закралось дурацкое подозрение:

– Кто-то решил жениться?

– Ну точно не я. Ростов – женат. Игнатов тоже. Петров остаётся, но у него с Ниной всё вилами по воде писано. И Ян с Сафо. – Лев замолчал и сбавил шаг. А потом спросил прямо: – Вы же не надеетесь особо?..

– Нет. Правда нет, – она снова себя убеждала, как глупый упрямый ребёнок, который уже знает наверняка, что нет Деда Мороза, но если сделать вид… написать письмо… то он всё-таки исполнит, пусть это и родители притворятся, подыграют.

Вероника покачала головой, но всё-таки стало не по себе. Выходит это не шутки. Выходит, кому-то до сессии, а кому-то до свадьбы друзей. Какой же этот Егор дурацкий человек.

– Почему тогда вы с ним?

– Мне ничего от него, наверное, не нужно…

– Это как? Мне кажется, что вы себя обманываете, – они совсем остановились и уставились друг на друга. Две рыжие головы на фоне жёлтого волшебного леса, и оба подумали об одном и том же, как же красив сейчас другой и как идёт ему эта осень.

– Я надеюсь, что он просто сдержит слово и до конца останется честным. И всё… Большего мне не нужно! Он справится?

– Не знаю, – улыбка Льва погасла и невысказанная мысль так и повисла в воздухе, потому что Егор приближался к ним широким шагом, уверенной злобно-решительной походкой. – Может его и спросите?

– Лев, тебя зовут, – бросил Егор, и настоящим тараном набросился на Веронику, снося её, без предисловий, хватая за руку и утягивая вглубь леса.

Лев печально посмотрел им вслед и ушёл, пиная на ходу листья.

Вероника тащилась следом, утягиваемая всё дальше, пока не устала и не остановилась.

– Стойте! Ну что вы делаете?

– Это ты что делаешь? А? Что за… прогулки!?

– А вам-то что? Просто хотела объясниться…

– Зачем? – он гневно пронзал Веронику злым взглядом и даже не касаясь, будто выворачивал ей руки и протыкал живот ножом.

– Это… вежливо, он мне…нравится.

– Нравится??

– А вам то что? ВАМ какое дело? Вы ревнуете?

– С чего бы?

– Тогда что это за спектакль? Да, нравится!

– Ну так что же ты ко мне ночами ходишь, если он нравится?

– И правда… что же это я хожу не в ту квартиру… – в Веронике проснулась гордая актриса-интриганка, та самая, что разводила друзей на глупые споры и поступки. Прошёл страх, что кто-то “сорвётся с крючка”, прошёл страх остаться без долгожданной любви Егора ивановича.

И может вот эта дурная натура, склонная бросаться из крайности в крайность и свела Егора с ума?

– Ах, да! – она хлопнула себя по лбу. – так удобно же… ну что там, через перегородку перепрыгнула и готово! А тут ехать… заморачиваться. Вы это, хатами поменяйтесь, чтобы всем было комфортно и вы не мучились от неуд…

Она не договорила, хотя речь была долгой и язвительной. Впавший в ступор от такого отпора Егор, вдруг переменился. Только что он был царём! Хозяином ситуации и бросался усмешками и ядом, ждал просьб и мольбы, и вот тебе… Девчонка, тихая мышка с последней парты, дрожащая у доски, колет его, травит.

Егор приблизился, подхватил её, как безвольную куколку, и прижал к широкому стволу дерева, сжав так сильно, что несчастная задохнулась.

“Неужели я смогла бы когда-то полюбить его сильнее, чем сейчас!” – промелькнуло в мыслях Вероники, в ту короткую секунду, что они смотрели друг другу в глаза. – “Он безумен и я сама делаю его таким… Если у меня это отнять – я, выходит, отдам часть себя?”

В её волосах путались жёлтые листья, а затылок больно ударялся о жёсткую кору дерева, и руки… руки Егора так некстати нежно, гладили живот и спину и были такими сумасшедше осторожными. И это при том, что губы никого не жалели и пленных не брали.

Веронике казалось, что нет на свете более безопасного места. она не боялась его рук, которые не могли сделать больно. И она обожала его губы, которые если больно и делали – то тут же просили прощения.

– Дура… – пробормотал он, поднимая Роню на руки, чтобы она обхватила его ногами. – Скажи, что пошутила…

– Я…

– Скажи, что, блин, пошутила! Пожалуйста… – он прижался лбом к её щеке. – Скажи, что пошутила.

– Скажите что ревнуете.

– Упрямая! Скажи, что пошутила! – продолжал требовать Егор, сжимая Веронику всё крепче, он целовал её щёки, скулы, виски.

– Скажите, что… ревнуете.

– Ревную.

– Пошутила…

Примечание:

Постой, преодолевший страх,

 Пропавший под водой, затерянный в песках.

 Нарисовавший круг, опять в последний раз,

 Неуловим для рук, невидимый для глаз,

 Я превращаюсь в звук.

 Скажи, что я ее люблю,

 Без нее вся жизнь равна нулю.

«Скажи, что я ее люблю» – Сплин



=Опять в твою любовь поверю

Вероника чувствовала Егора Ивановича, будто он был солнцем, за которым следовало ходить, чтобы не замёрзнуть. Его тепло было почти вездесущим, и даже издалека доходили манящие тёплые волны. Они обнимали, как прогретое, летнее море, и успокаивали.

Вероника была как никогда влюблена и ей казалось, что больше – уже никак нельзя, что больше – уже не влюбляются. И от этого её чувства сводило горло, болело в груди и становилось попросту невыносимо дышать.

В желтоватом, слабом свете костра Егор был будто волшебный всесильный принц, дарящий ей милость и внимание, а Вероника перед этим не могла не таять и не трепетать.

Когда в очередной раз вернувшись из дома с очередной порцией нанизанного на шпажки сырого мяса, Роня не нашла Егора, ей будто стало жутко холодно.

Бедолажка начала крутиться на месте в поисках пропажи, даже Николай на неё посмотрел подозрительно.

“Кого потеряла?” – будто спрашивал пёс.

А Вероника никак не могла унять себя и сесть спокойно на лавочку.

– Он в доме, – усмехнулся сидящий рядом Ростов.

– Спасибо… мне… спросить кое-что…

И все понимали, что это безобидная наивная ложь, и смотрели вслед Роне улыбаясь и обещая друг другу “не смеяться”.

А она замерла на широком крыльце, переоборудованном в беседку и на секунду повернулась к сидящей там в садовом кресле Лере. Лера подняла бутылку пива, будто подбадривая и советуя не торчать тут.

– Иди уже… Вы всё-таки, как дети.

Вероника вошла в дом и осмотрелась. Первый этаж практически полностью состоял из лестничной клетки и огромной комнаты, поделённой только мебелью и деревянными колоннами на отдельные пространства. В целом это были просто необъятные хоромы, заставленные старыми красивыми вещами и детскими игрушками, которые тут были… почти лишними.

ну не могли тут жить маленькие дети, не могла в таком доме обосноваться любящая семья, это было пристанище одиноких. Романтичная колыбель, для тех кто ценит покой и тишину.

Веронике представлялось, что в таком доме могла бы жить изящная женщина, творческая и поэтично-одинокая. она бы пествовала все эти старинные вещицы, собирала их, пила вино и предывылась думам. Когда Вероника узнала, что так оно и было, а дом долгое время принадлежал покойной матери Леры – Асе, всё встало на свои места.

Некоторые люди оставляют на своём жилье нестираемую печать. Стены так и не смогли избавиться от своей хозяйки, въевшейся в них, словно густой и удушливый запах гари.

Егор сидел в одном из многочисленных разномастных кресел, и навалившись на один подлокотник, писал что-то в тетрадку.

Тетрадка. Та самая простая, школьная, с интригующей надписью: “История. Для таких, как Соболева!”.

Вероника остановилась, любуясь его фигурой. То как он держал ручку, как писал вывернув кисть, как разминал иногда шею и низко склонял голову, приглядываясь в полумраке к словам в тетради – было завораживающе хорошо.

Невозможно любить его сильнее чем теперь. Я уверена.

И она сама себе рассмеялась, радуясь тому, что чувствует так, будто это возникло не само по себе, а стало подарком от какого-то щедрого и любящего существа. В бога Вероника не верила, но в то, что кто-то вселил в её сердце чувство, что сейчас заставляло радоваться сущим пустякам, таким как блики на щеке Егора, не могло быть даром кого-то земного. Слишком нереально огромным стало счастье, разрослось, раздулось и заполнило всё тело.

– Удивительно, – голос Егора нарушил тишину, и она рассыпалась мурашками по коже.

И стал медленно оживать вслед за тем весь дом: затикали механические часы, забилась в окно ветка, потревоженная ветром. Заскрипело древнее кресло под телом откинувшегося в нём мужчины, и зашуршала потревоженная сквозняком шторка на окне.

В мир вернулись звуки, которые растворялись до этого, пока не звучал его голос.

Я больна… Я так влипла! – Вероника улыбнулась и прижала ладони к щекам, боясь что слишком очевидно покраснела, от такой безделицы, как его голос.

– Что?

– Ты до сих пор никак не привлекла моё внимание, почему?

– Зачем? Если бы я хотела… я бы с вами заговорила, – Вероника пожала плечами и подошла к Егору, а он тут же поймал её и уронил на себя.

– Ты правда не читала это? – он поднял тетрадь, а потом закрыл и положил на пол рядом с креслом, не выпуская из рук Веронику.

– Нет.

– Почему? Я не запрещал.

– Ну… Там может быть сущая ерунда. Что-то глупое и простое, вроде лекций по истории. А может быть что-то очень личное, что поможет мне вас понять. И в первом и во втором случае… я не стану этого делать, пока вы не попросите. Вы же не Синяя Борода, чтобы я… Ну вы поняли.

– Понял, – он кивнул. – Понял, ты настоящее золотко, да?

– Как интересно, – она засмеялась и обхватила его ногами, спряталась в его руках, уткнулась носом в его грудь.

– Вы самый сильный человек на свете, – шепнула и испуганно замерла. Когда-то она всё это рассказывала Владу, а теперь поняла, что вообще не хочет ничего больше знать кроме этой выдуманной истины.

Для Вероники, как гром среди ясного неба, материализовалась проста истина: если Егор позволит, она больше не станет видеть дальше его плеча, за которым укроется от мира.

– Самый сильный? Почему ты так решила?

– Мне так… кажется. Мне кажется, что вы такой.

– А большинство думает иначе, – Егор подцепил её подбородок и наклонил её голову, чтобы заглянуть в глаза. – Я не сильный. И я не хороший, – он выдохнул сначала, а потом втянул полные лёгкие пропахшего Вероникой воздуха.

Стало хорошо и спокойно, будто кто-то свыше определил это – его местом. И вот теперь, дойдя до последнего пристанища, Егору казалось, что всё безумно верно, что он достиг высшей точки, что это и есть смысл… неужели мы говорим это слово? Жизни!

– Я так боюсь сделать тебе больно, – он смотрел в её глаза, гладил её виски и думал о том, как бы сейчас навсегда девчонку с собой связать. Скрутить, унести, украсть.

Но нужно ли? К чему? Что в ней?

– Больно? – она вцепилась в кисти его рук, прижимая к себе крепче. – Больно?.. Но почему?

– Потому что сказка вечно не длится.

– Сказка… – она улыбнулась и склонила голову.

– Да, Вероника. Ты – сказка.

– Почему вы говорите такие… вещи.

– Потому что их глупо отрицать.

– Но вы отрицали…

– Нет, – он покачал головой. Так мягко, так осторожно, будто этот протест был глупым и смешным, будто Вероника ничего не понимала и нужно было только немного её вразумить и наставить на верный путь. – Нет. Когда я ничего не хотел и не чувствовал – я просто ничего не обещал. Знаешь, почему Иванова так быстро стала моей любовницей?

– Почему?..

– Потому что я сразу знал, чего я от неё хочу. И я сразу ей это высказал. И она сразу согласилась.

– А я… – Вероника хотела скорее узнать, чем же этот разговор закончится, до чего они договорятся. Она хотела знать, что дело в ней, что это она просто что-то большее, чем какая-то Иванова.

Что-то более сложное, лучшее.

И больше всего на месте Соболева боялась теперь понять, что она не лучше и не сложнее, что причина иная, простая и не романтичная.

Потому, когда Егор Иванович ей ответил, она всхлипнула, вывернулась из его рук и прижавшись лбом к сгибу его шеи так и застыла.

Ей нравилось чувствовать его тёплую кожу и то как напрягаются мышцы, вдыхать его запах и знать что он сейчас очень крепко обнимает.

В тот момент, когда он шепнул:

– А ты – лучшее… что со мной происходило, Соболева.

Примечание:

Он представляет это так:

 едва лишь я пиджак примерю -

 опять в твою любовь поверю…

 Как бы не так. Такой чудак.

«Старый иджак» – Б. Окуджава



=Тишину шагами меря, ты как будущность войдёшь

Они остались в кресле, полулежали, прижавшись друг к другу и иногда что-то тихо говорили. Он казался Веронике таинственным дерзким Печориным, она казалась Егору настоящим спасением.

Одного он так и не смог сообразить: от чего же его спасали.

– Вы когда-то кому-то говорили, что любите?

– Смешной вопрос… Нет. Ну ты же о девушках?

– Я очень много вопросов задам, если вы это говорили мальчикам… – удивлённо воскликнула Роня и оба засмеялись.

– Никому. Только матушке, и то по большим праздникам. Сказал ей это как-то на юбилее… она рыдала потом весь вечер, всякий раз, как меня видела. Больше не рисковал. У нас вообще в семье такого не говорили никогда и не говорят.

– А у нас говорят! Постоянно… Все! Папа, мама, все дети… У нас это не то чтобы вместо доброго утра, хотя… кого я обманываю? Соболевы – семья где все друг друга обожают!

– Потому ты такая… открытая?

– Открытая? Это вы к тому, что я вам там сказала? – она подняла голову, через силу оторвав щёку от плеча Егора, и посмотрела ему в глаза.

В полутьме казалось, что они сверкают звёздочками, и какой-то взгляд ужасно взволнованный, очень нежный.

– Наверно, – он изящно ушёл от ответа, который и так был известен, и спрятал в её волосах улыбку.

Шторку трепал сквозняк из форточки, и она поднималась над Егором и Вероникой, иногда накрывая белым невесомым крылом. В эти секунды Роне казалось, что они спрятаны от мира, и она в порыве нежности ещё крепче прижималась к человеку, которого вполне вероятно считала своей судьбой.

– Я сказала это, потому что никогда этих слов не боялась, но вовсе не потому, что они для меня ничего не значат.

– Я не думал, что не значат, но быть может ты поторопилась? – он продолжал говорить почти неслышно, но у Вероники слова отзывались в ушах так громко, будто он кричал изо всех сил.

– Почему? Нет, стойте… Почему вас не волновало это раньше? Почему сейчас?

– Пожалуй, это пугает.

– Потому что вы не можете ответить тем же?

Он замолчал, а она напряглась. Да, он не мог, это было понятно. Это было естественно, ну кто она такая в самом деле? Чего ждать? Но он не отвечал бесконечно долго, а когда голос завибрировал где-то в груди, а потом зазвучал, испуганно зажмурилась.

– А ты бы этого хотела?

– Я… а вы…

– Я хочу, чтобы ты меня правильно понимала. Я всё ещё ничего тебе не обещаю. Не собираюсь обещать, это было бы несправедливо. И ты – лучше, чем я. Ты не заслуживаешь несправедливости.

– А что не так с вами? Какую ерунду вы скажете? – она отстранилась, внимательно глядя ему в глаза, выискивая в них ответы, чтобы слова вдруг не обманули. – Что вы не умеете любить? Что делаете людям больно? Что это всё вас не интересует? Что вам разбили сердце и теперь вам страшно? Какое клише будем использовать мы?

Она была уверена, что имеет право такое говорить. В тот момент, как Егор признался, что ревнует, он будето сказал ей в церкви "Да", безоговорочно признал, что они – вместе, что их связывает что-то большее, чем пресловутый "секс без отношений", что это их общая сказка, общее время.

Когда Егор признал, что Вероника – лучшее, что с ним случилось, он заключил их обоих в защитный кокон и наделил её властью говорить что угодно. Задавать любые вопросы.

Егор отпустил её и теперь она могла в любой момент встать и уйти. Он этого боялся, потому что все вот эти: «Пусти меня!» и «Я уйду и не вернусь» – его ужасно раздражали. Но она не уходила, и выждав пять секунд он потянулся и легко сжал её шею, погладил большими пальцами линию челюсти и запустил одну руку в её волосы, пропуская меж пальцев длинные рыжие пряди.

– Нет. Ничего из этого. Никто мне сердце не разбивал и никак не обижал, и не отвращал от любви и всё такое. Просто… я не знаю о чём мы говорим. Ещё не разобрался, и я боюсь, что уже не могу обещать тебе…

Она замерла и прислушалась к тому, как оторвавшееся от тоненьких ниточек-сосудов, летит вниз несчастное сердце.

– … что буду беспристрастно честен и никогда не обижу и не перейду черту. Я уже не могу обещать, что всё это для меня ничего не будет значит, а там где есть какие-то чувства – ничего не будет спокойно, – она выдохнула. Сердце вернулось на место, да так резко, что кровь ударила в голову. Щёки заалели и виски сдавило нервное, волнительное напряжение. – Там начинается ответственность, обиды и прочее. И всё было просто… а теперь выяснилось, что я ревную.

– Что в вашей тетради? – вдруг спросила Вероника и высвободилась из рук Егора окончательно. – Я могу прочитать то, что там написано?

– Можешь, – он кивнул и наклонившись подобрал с пола тетрадь. – Только одна, хорошо?

Она кивнула. Егор встал, поставил Веронику на пол и вышел из домика.

Стало ужасно холодно, точно солнце ушло, и даже тетрадка вместе со скрытой в ней тайной, что бы там не было написано, не согревала.

Все воспоминания о происшедшем, о сказанном – не согревали, но почему-то стало казаться, что думая о них – становится легче жить. Вероника подставляла лицо сквозняку из открытой форточки, шторка развеваясь касалась её лица, и в голове на репиде произнесённые только что слова – и становилось не тепло, но приятно. Не приторно, не жарко, но свежо. Нежно и трепетно, сердце не срывалось на бесконечный бег.

Это была чистая и ничем не запятнанная любовь, прекрасная тем, что не требовала ни ответа, ни признания.

Вероника открыла тетрадь.

Примечание:

Но нежданно по портьере

Пробежит вторженья дрожь.

Тишину шагами меря,

Ты, как будущность, войдешь.

Ты появишься у двери

В чем-то белом, без причуд,

В чем-то впрямь из тех материй,

Из которых хлопья шьют.

«Никого не будет в доме…» – Б. Пастернак