Текст книги "Отбор для Слепого (СИ)"

Автор книги: Ксюша Иванова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 15 страниц)

Я забыла о какой-то там благодарности, обо всем… забыла. Даже о ТОМ, что клялась себе помнить всю свою жизнь. Забыла. Когда он поцеловал…

И сама отвечала, больше всего желая попробовать его на вкус, а потом, когда сделала это, когда язык бесстыже скользнул в рот Давида, уже просто не могла оторваться – таким он был замечательным, словно… давно забытая на вкус мятная конфета.

Что там обычно делают, когда целуются? Глаза закрывают? Глупые, глупые люди! И я сама раньше была глупой-глупой! Но не сейчас… Я с восторгом рассматриваю с о-очень близкого расстояния его сдвинутые к переносице брови – словно хмурится, словно недоволен… Я с удовольствием вижу черные ресницы, подрагивающие на скулах… Я хочу одновременно и целовать и трогать! И пусть мне будет стыдно и горько потом! Потом, но сейчас пусть мне будет хорошо! И пальцы – в волосы, так, чтобы коснуться кожи его головы, так, чтобы… да-а-а, услышать его судорожный вдох, чтобы дать понять, что вот именно в эту, конкретную минуту я могу позволить ему очень многое… просто из-за того, что я почему-то нужна этому мужчине!

И он отлично понимает мой намек – и вот уже рука, осторожно, но уверенно, ползет под моей одеждой вверх. И я точно знаю, куда она направляется, и жду, жду этого прикосновения, забыв, как отвечать на поцелуй…

И, конечно, слышу, как открывается дверь в комнату, даже, кажется, еще раньше я слышала шаги по коридору. Но не понимаю, что нужно остановиться, что нужно прекратить всё это! Наоборот, мне кажется, что тот, кто вошел, вот сейчас увидит, что происходит здесь и развернется, и уйдет, и оставит в покое… И растерянные, ошарашенные глаза Давида напротив моих. И мне почему-то хочется успокаивающе погладить его по голове.

– Хм, ребята, извините, конечно, но пора ехать, – судя по голосу, Пророк, несмотря на свою слепоту, каким-то образом понимает, чем мы здесь занимаемся. – Иначе Серафим наш сейчас передумает и решит Регину не отдавать – мне кажется, он ждет кого-то важного, кто положил глаз на нашу девушку. Пошлите уже!

Я чувствую себя маленькой и любимой, я чувствую себя, как в детстве, когда отец за руку вел меня по птичьему двору, а злые гуси рассерженно кричали и били крыльями в своих загонах, но, опасаясь палки в руках хозяина, не рисковали даже приближаться к сетке, чтобы попытаться нас укусить. Тогда мне было страшновато, но в то же время я отлично понимала, что с отцом я в полной безопасности, что он никогда не позволит случиться чему-то плохому.

Вот так и сейчас – Давид ведет меня за руку по исхоженным вдоль и поперек за много лет коридорам, он сам – чуть впереди, так, чтобы прикрывать меня, чтобы, если вдруг случись что-то, легко засунуть меня себе за спину. А я, еще не опомнившаяся, еще не отошедшая от его поцелуев, не вижу ничего вокруг, только его широкие плечи, только прядки чёрных волос, цепляющиеся за воротничок его куртки…

А возле крыльца стоит мой Мустанг! И я совершенно не расстраиваюсь, что Давид указывает мне на пассажирское сиденье – неважно, это не главное! Главное, что они как-то смогли убедить, договориться, может быть, даже припугнуть, но забрали его!

Я так устала, что засыпаю почти сразу же, как только сажусь в машину. Засыпаю, глядя, как уверенно и крепко мужские пальцы сжимают руль…

45. Пророк.

На перекрестке, там, откуда дорога налево ведёт в Новгород, а направо – обратно к заводу, Давид, ехавший впереди, почему-то остановился. Ночью, конечно, лучше из машины не выходить. Хотя в последние годы, с того момента, как наша группировка фактически захватила власть в городе, как все остальные признали нас главными, поклялись в верности, стало намного безопаснее, но все же…

Только Давид все равно выходит, и я понимаю, почему он сейчас такой бесстрашный – я отлично "вижу", как он – впервые на моей памяти вот такой – яркий, с аурой, сотканной исключительно из тёплых, но бурлящих, искрящихся цветов – идет к нашей машине. И такой он близок мне и понятен. И я знаю, с ним происходит что-то подобное, что-то похожее на мое собственное нынешнее состояние.

– Пророк, поехали в Новгород! Я думаю, там тоже есть доктор – осмотрит Гайку.

– Ты уверен?

– Она спит. А к обеду мы точно будем на месте. Только вы поезжайте вперед, а я следом.

– Хорошо. Давай Тимур!

– И ребята, – говорит Давид, прежде чем захлопнуть дверцу. – Не спать. Смотрите в оба!

Да уж, наверное, Антон будет в ярости, когда узнает, что я уехал, взяв минимум охраны. Только-только спасли из одной заварушки, как "великий стратег" отправился искать новые приключения.

Только всё это сейчас было мне абсолютно безразлично – чье-то недовольство, чье-то осуждение. Сейчас для меня имело смысл только одно – поскорее добраться до Миланы и все объяснить. Потому что… Да просто иначе вся моя жизнь теряла смысл.

Я извелся, вспоминая, что говорил тогда Земцову и, представляя, как это слышалось ей. Да, она должна была мне верить. Да, должна была чувствовать, что я говорю все это специально, чтобы выторговать нам свободу, обмануть его. Но она так мало знает меня. Она такая искренняя, такая доверчивая, и вовсе неудивительно, что принимает все на веру. И, на самом деле, она ничего мне не должна… Ну разве что любить…

Более того, она ведь ребенка защищала, того, который, возможно (ну был ведь такой шанс), мог бы у нас быть! А тут… нельзя, в общем, судить.

Но все эти размышления – всего лишь оправдания для себя самого. Я просто сходил с ума от тоски по ней. И любой ценой должен был вернуть свою девочку.

Ночь в дороге прошла в размышлениях – если бы подобное мне пришлось делать до катастрофы (ехать к женщине, которой причинил боль, которую обидел), в другой, вероятной, более радужной реальности, то я бы купил цветы, подарок, а сейчас… сейчас мог рассчитывать только на свое красноречие и, может быть, совсем немного на Зверя, которого забрал у Техников, где бросил, отправляясь на поиски Миланы в первый раз.

Что удивительно, животное, казалось, помнило меня – с недовольством, но все-таки позволило взять на руки. Техники же, кажется, едва не перекрестились от счастья, поняв, что "страшный" зверь наконец-то покидает их.

Он, выпущенный на заднее сиденье, между мной и Богданом, раздумывал недолго – шагнул в мою сторону и, стараясь все же не касаться, свернулся калачиком рядом.

Спать я, конечно, не мог – какой уж тут сон! Слушать ленивые разговоры Степки и Богдана было скучно. Стараясь отвлечься от мыслей о предстоящей встрече с Миланой, я задумался над другим важным вопросом, над тем, ответ на который давно должен был найти. Кто предатель? Кто из моих приближенных – шпион Земцова?

Это, наверное, должен быть кто-то, кто контактировал с москвичами, кто имел возможность переметнуться, а может, кто-то, появившийся в отряде недавно? Или… а если притворщиком Земцов назвал своего шпиона вовсе не в обобщенном смысле? Если "притворщик" – означает, что вместо кого-то из моих парней в отряде с некоторых пор действует совершенно другой человек, просто сымитировавший внешность, притворившийся моим бойцом?

В вероятность этого, после того, как Денис смог стать похожим на Богдана (ребята долго восхищались, и даже сам Богдан признал, что есть что-то общее), я верил. Вдруг людей с такой способностью у Земцова несколько? Или даже все его бойцы в той или иной мере владеют разными уникальными способностями?

Тогда где, в какой момент могла произойти подмена? Как понять? Ведь я даже не могу рассмотреть своих ребят. И их просить рассказать друг о друге, понаблюдать, найти какие-то странности в поведении, не могу – рискую нарваться на НЕГО.

Отряд моих бойцов был сформирован почти сразу же, как мой клан и Северная группировка Жука слились. С того момента дважды состав менялся – один раз пополнялся, а второй – наоборот, три человека ушли к Ярославу, предпочтя рабочие будни постоянным разъездам со мною. Получается, полгода назад к моим ребятам и присоединился этот шпион… либо он был с самого начала в составе группы. Кто? Кто же это?

Крысу во что бы то ни стало нужно выявить до отъезда в Солнечногорск, иначе вся полученная там информация, если, конечно, удастся договориться с жителями города, уйдет в руки Земцова.

И еще одна мысль назойливо крутилась в голове – если у меня под боком работает притворщик, то где тогда тот парень, которого он имитирует? В плену? Или убит?

… Уже к утру, когда Тимура за рулем сменил Богдан, а я постепенно начинал дремать, запрокинув голову на сиденье, сквозь сон, в голову пришла мысль, что все молодые ребята, входящие в состав моего отряда, были с Антоном в той поездке, когда по моей же собственной просьбе, Жук отправился спасать Ярослава! Именно тогда и был контакт с армией только что захватившего власть в Москве Земцова там, в подземелье, где разводят каких-то отвратительных животных, о которых рассказывала Рыжая. (1)

Вот здесь нужно искать разгадку! Мне срочно нужно поговорить с Ярославом или Антоном, или, на худой конец, с Димоном… Стоп! Там же и Давид был! Давид? Давид…

Молодые ребята, конечно, хороши – все они физически подготовлены, все неглупы, но Давид… он явно выделяется среди них и не только жизненным опытом – все-таки постарше всех лет на шесть-семь, а-то и побольше, но и другими качествами: умен, хитер, обладает замечательными командирскими качествами, дружен со всем руководством нашей группировки… блядь! Да он же входит в военный совет! И он вызвался идти в гостиницу спасть Милану!!! Именно тогда ведь мог и передать все данные – с ним только эта девчонка (для прикрытия!) была и человек Земцова – Денис…

Сон, как рукой, сняло! Чувствуя покалывания в висках, предупреждающие о начинающейся головной боли, я верил и не верил в то, что только что придумал сам…

(1) – об этих событиях рассказывается в 1 части «Любовь на руинах»

46. Милана

– Отец, отпусти меня!

Мне хотелось плакать, рыдать, свернувшись калачиком в своей комнате, желательно укрывшись с головой одеялом, но отец заставлял рассказывать, добивался каких-то ответов. Я не хотела слушать, я не хотела никого видеть. В душе бушевал настоящий ураган чувств, главным из которых было ощущение потери, безумного горя, будто бы я потеряла самого дорогого человека! Предатель… обманщик… люблю все равно!

– Милана, дочка, сегодня ты точно никуда не поедешь! Уже поздно, уже ночь. Я не могу заставлять своих ребят, только вчера прибывших из поездки, вновь куда-то собираться.

– Я сама!

– Ты сейчас говоришь глупости. Я тебя одну ночью никуда не отпущу. Сама понимаешь! Куда ты собралась? К Пророку? После того, как чуть его не убила? Ты уверена, что он захочет тебя видеть?

Каждое его слово словно ножом разрезало мне сердце! Не захочет… А потом, сразу же мысль о том, что я могла повредить ему что-нибудь, сломать ребра, как минимум! И я снова подхватывалась, чтобы бежать… ночью… в другой город! Только чтобы убедиться, что мой Женечка жив! А отец, словно маньяк какой-то, не обращая внимания на мои чувства, "поворачивал нож в ране":

– За что ты его так? Неужели случайно задела?

– Нет. Не случайно. Его хотела ударить в первую очередь. Остальных так… по инерции.

– Да за что? Он же любит тебя, глупую! Спасать рванул в Москву, не раздумывая, не позволив мне даже за бойцами вернуться – время терять не хотел! Да он сам не свой был – по ночам вокруг машины ходил – спать не мог! Ты же у меня такая чуткая, такая добрая девочка! Как ты могла?

– Отец, прошу тебя-я, не на-адо! Мне больно! Мне плохо! Он сказал, что на опыты Земцову отдаст нашего ребенка!

– Кого? Какого ребенка? – метавшийся по комнате отец, вдруг остановился, как вкопанный, пытаясь осознать весь масштаб трагедии, приключившийся с его дочкой. – Я так понял, что вы не… О, Леночка, как мне тебя сейчас не хватает!

Его лицо исказила настоящая мука. И я хотела броситься к нему, обнять, успокоить. Моего единственного родного… Но тут вдруг мой мозг пронзила мысль – как смею Я устраивать сцены ЕМУ? Да разве я знаю, что такое боль? Да разве я теряла когда-нибудь кого-то настолько близкого? Мать? Да. Но я была ребенком и боль в процессе взросления стерлась, уменьшилась, потому что у меня осталось не так уж и много воспоминаний о ней. А еще потому, что он, мой отец, сделал всё, чтобы заменить ее мне в то время, как сам потерял свою единственную, свою любимую! А я? Мой-то любимый жив! Я ценить должна каждую минуту, проведенную рядом с ним! В который раз сделала шаг к двери, но вновь была остановлена отцом:

– Присядь, сумасшедшая девчонка! Столько лет я воспитывал в тебе выдержку и всё коту под хвост! Головой. Головой думай! И объясни мне, наконец, всё, иначе я за себя не отвечаю – посажу тебя под замок и будешь сидеть, пока не наберешься ума-разума!

Я послушно села на его кровать. Отец устроился рядом.

– Папа, я не беременна. Наверное, – говорить с ним на эту тему было стыдно настолько, что глаз поднять я не могла. – Но они говорили о наших будущих, о возможных детях. Он согласился, чтобы над ними Земцов ставил эксперименты, чтобы убивал!

– Возможно, так нужно было сказать, чтобы спасти вас? Возможно, Пророк хотел обмануть его, усыпить бдительность? Ты об этом подумала? При том, что данные дети, ваши с ним дети, существуют пока только в теории, такое обещание Женя вполне мог дать, надеясь дальше как-нибудь выкрутиться, как-то спасти тебя же, дурочку! Ты понимаешь это?

Я и сама уже давно думала именно так. Когда первоначальный запал прошел, я всё поняла. Хотя из вредности что ли, всё еще пыталась убедить себя саму, что он – предатель, что обманул меня. Теперь я боялась только одного – что Женя меня никогда не простит! А он не простит – это точно…

Я сцепила зубы, сжала кулаки, но в носу предательски защипало, слезы потекли по щекам, а из горла так и рвалось горькое: а-а-а!

– Девочка моя, милая моя, – всё поняв, всё почувствовав даже раньше меня самой, отец крепко прижал к своей груди. – Я с тобой, слышишь? Всегда с тобой. Он простит. Он поймет. Он придет к тебе. И всё еще будет. И ты будешь счастлива, потому что вы предназначены друг для друга. И детей своих, которые обязательно будут, он ни за что не отдаст так же, как когда-то я не отдал тебя. Я ведь сделал все, чтобы спасти, чтобы спрятать от Земцова, даже Леночка поверила в то, что тебя больше нет. Да, дочка, тогда я причинил ей ужасную боль. Но другого пути просто не было. Я отдал тебя чужим людям, потому что сам не мог защитить – меня посылали на задание в другую страну и ослушаться, не выполнить приказ, означало – навсегда потерять вас обеих.

– И что ты сделал? – я, слушала затаив дыхание, потому что он впервые заговорил об этом.

– У меня был друг, девушка, умевшая ходить по стенам, – отец ласково улыбался, вспоминая о ней. – Снежка проникла в помещение, где содержали детей, взяла тебя и три года прятала в глухой деревушке у дальних родственников.

– Что с ней случилось?

– Ее нашли. Таким, как мы не позволяли уйти из проекта. В контракте был пункт, подразумевающий расторжение договора, но на деле только одна причина считалась возможной для этого – смерть Мы, простые участники, не сразу поняли это, а когда поняли, стали пытаться покинуть проект любыми способами. Но каждого, сумевшего сбежать, разыскивали. Снежка хорошо пряталась – три года не удавалось напасть на след. Но потом все-таки…

– Ты говорил, что в доме, где нашёл меня, все умерли от какой-то страшной болезни.

– Я говорил так, потому что изначально, в том месте, где мы жили, нужно было оградить тебя. Я смог забрать тебя только после катастрофы, когда в стране была полная неразбериха, когда даже такой важный проект, как "Пересвет", свернули. Сказать, что ты – ребенок из деревни, где все умерли от неизвестной болезни – это был хороший способ отпугнуть людей, напугать их самой возможностью заражения, а потом ты тоже в это поверила, нужно было поддерживать легенду. Детская память избирательна – почему-то ты не помнила, что видела Снежку, ее родителей и друга убитыми, возможно, это просто причиняло тебе боль. Не было там никакой болезни, на самом деле, их всех расстреляли. А тебя успели спрятать в подпол – раньше в деревнях такие подвальчики под половицами делали. Когда мы с товарищем пришли туда, ты спала на полу возле мертвой Снежки.

– Отец, почему ты никогда не рассказывал мне о том, что я – родная дочь? Ну ладно в детстве – нужно было скрываться, прятаться, пусть для того скрывал, чтобы я случайно никому не проболталась. Но сейчас, когда я стала взрослой?

– Ты должна была быть сильной. Я воспитывал тебя, как мальчишку, как сына – тренировал, наказывал и, может быть, где-то перегибал палку, но мне всегда казалось, что мою любовь ты чувствуешь. Я хотел, чтобы ты была жёсткой, смелой, мужественной, чтобы в нашем мужском мире, мире подлости, лжи и грубой силы, могла постоять за себя, найти свое место. А ты стала такой, как твоя мать – доброй, нежной, вызывающей желание защищать, носить на руках. Ты выросла настоящей женщиной…

Больше всего на свете мне хотелось спросить его о матери, как случилось так, что папа ее не уберег, но не могла выдавить из себя ни слова – не хотелось причинять ему лишнюю боль.

– Отец, если я уеду, то как же ты будешь здесь совсем один?

– Я не один, дочка. Я чувствую тебя на расстоянии. Иногда даже, я слышу твои мысли. И Леночка… пусть незримо, но она всегда со мной, что бы я ни делал, где бы я ни был.

– Папа, скажи мне, как мне дальше жить? Какова моя цель?

Он задумался. А потом, улыбнувшись, сказал:

– Просто будь счастлива. И Женя будет счастлив рядом с тобой. Забудь о том, что я говорил когда-то. Все эти мировые цели – поднимать города, возрождать цивилизацию, сражаться, это все – мужская работа. Я научил тебя защищать свою жизнь, это умение пригодится всегда. Остальное пусть сделает мужчина. Я вижу, что не ошибся в своем выборе – Пророк именно тот, кто сможет поднять с колен человечество, а ты будешь его поддержкой, опорой, глазами, в конце концов!

Мы долго еще говорили, сидя рядом на кровати, застеленной старым шерстяным одеялом, а с первыми лучами солнца отец поднял наших бойцов, и через час я уже мчалась в сторону Питера.

47.

Укрывая ее одеялом, еле сдержался, чтобы не поцеловать бледную щеку. Снял куртку, скатал и подложил под голову Регине – иначе все тело затечет и будет болеть.

Конечно, нужен врач – рука потрепана сильно. И, может, все-таки я погорячился, когда решил за Гайку, когда потащил ее следом за нами в Новгород?

Я и сам не мог точно ответить на вопрос, почему поступил именно так. Просто не хотел оставить ее, не мог вот именно сейчас с ней расстаться…

То и дело посматривал в сторону пассажирского сиденья. И с каждым взглядом девушка мне нравилась все больше! Откормить бы только чуть-чуть, чтобы порозовели щечки, чтобы исчезли круги под глазами. А еще – обнимать, ласкать, чтобы из ее шоколадных глаз навсегда исчезли тоска и боль.

И откуда мысли-то такие? Никогда ведь раньше желания заботиться о ком-то не возникало. А сейчас я вдруг представил, как привожу ее в свою комнату в бараке, который недавно был отстроен бойцами Ярослава. Молодежь размещалась в общих больших комнатах, рассчитанных на десять человек – этаких общежитиях. У семейных были комнаты побольше – в здании завода. У меня единственного из одиноких была своя маленькая коморка, в которой с трудом помещалась койка, стул и вешалка для одежды.

Почему-то ясно виделось мне, как после тяжелого рабочего дня она встречает меня – вскакивает навстречу и бросается в объятья…

Где-то слева у самого края горизонта светлела тоненькая полоска неба, указывая на наступающий рассвет. И очередной серый дождливый день уже не казался мне мрачным и тоскливым, потому что сбоку спала красивая женщина с растрепанной косой, женщина, к которой меня тянуло, как магнитом…

…Ребята остановились – Пророк разрешил размяться. Сам же командир шел в мою сторону. Я вылез из машины навстречу.

– Давид, как девушка? – он казался, действительно, озабоченным самочувствием Регины. И этот факт был приятен мне, как если бы у меня спрашивали о здоровье близкого мне человека, волновались о члене моей семьи.

– Всё еще спит. Но повязка, вроде бы, не сильно пропиталась кровью. Да и нам совсем немного ехать осталось.

– Как думаешь, она захочет с нами в Солнечногорск поехать?

Я задумался. С одной стороны, мне хотелось бы этого. Почему? Да всё элементарно и просто – обычный мужской интерес, меня к ней влекло, хотелось быть рядом, хотелось спать с ней, в конце концов. А совместная дорога, дальняя поездка – это, на мой взгляд, очень неплохо сближает людей. А ей это нужно – привыкнуть, освоиться рядом со мной. Но с другой… опасное путешествие предстоит. А там, на заводе, под охраной Жука, под постоянным присмотром Ярослава – там ей совершенно ничего не угрожает. Я хотел, чтобы она была в безопасности. Даже если не со мной.

– Не знаю. Но я не буду настаивать. Вот Мустанга возьмем и поедем – классная тачка у нее.

– Согласен, – он помолчал немного, а потом неожиданно добавил. – Она тебе нравится?

Понятно, что речь вовсе не о машине. Я мог бы, конечно, напомнить ему, что это не его дело. Я мог бы вообще не отвечать. Но Пророк был симпатичен мне. Я чувствовал к нему расположение и даже, наверное, хотел бы стать ему другом, поэтому ответил:

– Очень.

– Если она согласится, надолго ли хватить твоего интереса?

Вот этот вопрос, сама его формулировка, мне уже не понравился – это что же получается, что я в его глазах – гуляка и потаскун, как называла меня Гайка? Или такой, как я, не способен на нормальные человеческие чувства? Безумно захотелось врезать ему, но я сдерживался из последних сил. И тут он вдруг неожиданно и таким тоном, будто бы очень доволен моей реакцией, спросил:

– А помнишь Машу? Знаешь, что с ней случилось? Почему она тебя не дождалась тогда из поездки в Москву? Почему ты к ней не пошел, когда вернулся?

Я опешил. К чему эти вопросы? При чем здесь Маша? И откуда, вообще, Пророк знает обо всем об этом?

– Да тебе-то что? Что тебе до Маши?

– Хочу понять тебя. И девушка мне эта нравится. Я знаю, как сейчас Маша живет. И знаю, кто в этом виноват.

Я виноват – так он считает! Виноват в том, что она попала к мужу-тирану, в том, что он бьет свою жену? Ну, конечно же! Кто же еще?

– Я, между прочим, ходил к ней, когда приехал из Москвы! И потом еще несколько раз! И у меня были вполне серьезные намерения! Только она сказала, что вождь одного из кланов с окраины предложил ей серьезные отношения – замуж позвал, и она согласилась! Я кто? Простой боец! А там у этого мудака – власть, питание нормальное – они и охотятся и наемников готовят, а еще в их клане оружие чинят… Хотя, что я тебе-то рассказываю? Ты и сам в курсе! И, если уж ты так осведомлен о ее жизни, должен знать и то, что она через неделю после нашего последнего разговора, уехала с разрешения Антона!

Я выходил из себя – он не имел никакого права так нагло лезть в мою жизнь! Но Пророк вдруг поднял в примиряющем жесте руки:

– Давид, я ничего плохого сказать не хотел, – после паузы добавил. – А как вы с ней познакомились?

– С Машей? Ну, она с матерью и сестрами сама пришла в клан, когда Северная группировка разбила армию этой бабы, помнишь, в парке большой клан держала? Как же ее там…? Ну такая, как горилла огромная, билась, как гладиатор – с топором против троих мужиков выходила! Так у нее в клане сплошь такие бабы-бойцы были. Вот и Машина мать тоже… Ну, и Машка, она тоже дралась неплохо.

– А где ее сестры? Как их звали?

Мне казался странным его интерес, но, пожав плечами, я отвечал:

– Иришка с Машей, кажется, в клан ее мужа ушла, а маленькая Ульянка, тогда ей года полтора было, когда они к нам попросились, с матерью у нас так и живут! Слушай, Пророк, откуда у тебя интерес такой к моей, так сказать, личной жизни?

– Честный ответ хочешь?

– Естественно.

– Шпиона ищу земцовского. Подозреваю тебя.

Я задохнулся от возмущения – меня подозревает! Меня! Да разве я не доказывал свою преданность? Да разве я давал когда-нибудь повод сомневаться? Не сдержавшись, ухватился за полы его расстегнутой куртки, прижал к машине и, не встретив никакого сопротивления, спросил:

– Зачем тогда мне рассказал? Не лучше ли было со стороны понаблюдать?

– Возможно. Убеди меня том, что ты невиновен! Докажи, что ты не притворщик. Сможешь? И отпусти, а то ребят переполошишь!

Пришлось отпустить, парни и без того шли в нашу сторону. Как убедить? Как Я могу быть притворщиком. Я думал недолго, ответ сам пришел в голову:

– Это легко доказать. Я же ранен был еще задолго до контакта с людьми Земцова. Рыжая, да и другие, Ярослав например, Димон, Степка, подтвердят это. У меня на плече в том месте шрам остался. Можешь потрогать. Опять же кто-то из молодых, Богдан, кажется, перевязывал в поезде потом. Он может и вспомнит, куда именно я ранен был. По логике вещей, если бы я был притворщиком, смог бы огнестрел повторить, сделать такой, как у нужного человека, да еще быстро – контакт-то у нас только во время боя был. Ну, ещё… знаешь, я все-таки не усредненный такой мужик! Попробуй по росту и размерам притворщика подбери!

48. Пророк.

Если бы я сомневался в невиновности Давида, то, конечно, никогда не пошел бы на откровенность – наблюдал бы за ним со стороны, а прежде всего, поговорил бы об этом с Ярославом и Антоном. Но так же быстро, как мысль о том, что именно он – шпион, до меня дошло понимание ошибочности такой идеи.

Правда, главное тому доказательство я видел вовсе не в подробностях его личной жизни и даже не в той давней истории с Машей. А как раз-таки в его внешних данных.

Судя по рассказам Дениса, по разговору с Земцовым, по тем немногим знаниям о притворщиках, что у меня есть, чтобы прикинуться другим человеком, нужно время и изначальные общие черты внешности – рост, цвет волос, лицо, одежда, в конце концов, похожая! Ведь Денису тогда у Техников было бы достаточно убить кого-нибудь из моих бойцов, отдать его тело своей основной группе и оказаться моим человеком. Но он-то этого не сделал. Значит, не так прост этот процесс. Скорее всего, нужно быть похожим изначально на объект, а кроме того, нужно понаблюдать за ним, запомнить какие-то жесты, голос, черты внешности. Только спустя два дня Денис смог повторить облик Богдана, да и то, судя по описанию Ростоцкого, недосконально.

А там, во время боя… вряд ли. Конечно, подменить его могли поедатели землекопов, но Ярослав очень подробно рассказывал о событиях того времени – Давид, действительно, был ранен и большую часть времени проводил с остальными нашими бойцами. Кроме того, он обладает очень уж специфичной внешностью. Да даже аура его – особенная, узнаваемая! Подбери еще попробуй такого, чтобы ни Ярослав, ни Антон, ни другие ребята, внимания на отличия не обратили!

И реакция Давида на мои слова только подтвердила мои размышления. Он возмутился, вышел из себя, был обижен и удивлен моим предположением – все оттенки его эмоций я легко считывал. А вот страха и досады я не ощутил. Более того, если бы он был шпионом, первое что сделал бы (я бы поступил именно так) – убил меня, потом прыгнул в машину и свалил, пока ребята бы соображали. Не он. Кто тогда?

– Ребята, садитесь в машину, сейчас поедем, – я хотел задать Давиду последний вопрос, дать пищу для размышлений и наблюдений. – Давид, у тебя есть какие-то подозрения?

Он не торопился отвечать. Молчал некоторое время, и в предутренней тишине где-то вдалеке мне послышался шум мотора. Обостренный слух подсказывал, что едут еще далеко и со стороны Новгорода.

– Возможно. Нужно подумать. Я не хочу так, навскидку – ребята все, как родные… Только знаешь что, Пророк, ты им-то так, как сейчас мне, не говори в лицо, пока уверен не будешь! Они – молодые, горячие, от обиды или тебе что-нибудь сделают, или с собой… Машина едет?

Давид насторожился, прислушиваясь.

– Да. Километра два до нас, а то и больше.

– Что будем делать?

– Съедем с дороги и переждем где-нибудь поблизости.

– Тут вокруг луг, деревьев практически нет. Если прятать машины, либо возвращаться нужно, либо быстро навстречу, но по-любому не успеем.

– Давай съедем просто. Сделаем вид, что остановились на ночлег. Но будем готовы. Машина, судя по звуку, одна – бойцов много быть не должно. Да и из Новгорода это – дружественные, так сказать, люди.

Мы съехали с дороги и поставили машины так, чтобы удобно было отстреливаться в случае чего. Ребята с оружием залегли прямо в траве по разные стороны от дороги. Давид пошёл будить Регину. А я просто сел в машину, достал свой пистолет, положил на колено – конечно, в бою я тоже лишним не буду, не промахнусь – очертания фигур, а точнее их ауру, энергетическое поле, которое вокруг каждого человека имеется, я "вижу" отлично. Но у нас есть свои правила. Ребята не должны отвлекаться на меня, а я, как охраняемое лицо, обязан без крайней на то необходимости не подставляться.

Шум двигателя приближался. Машина, действительно, была одна. Я был почти уверен, что она просто проедет мимо. Так и произошло. Почти. Проехав мимо нас, она неожиданно затормозила, визг тормозных колодок был слышен даже у меня в салоне, и остановилась.

Я сразу же ощутил напряжение и легкое волнение со стороны своих ребят – естественная реакция перед началом боя. Я изо всех сил пытался прощупать тех, кто сидел в машине своим внутренним зрением, но сделать это, пока они внутри – сложно, мне было видно одно размытое разноцветное пятно.

Я скорее почувствовал, чем увидел, как из машины выскочил человек и быстро метнулся в нашу сторону. Еще не успев толком "рассмотреть" его, я рванул дверцу машины, чтобы предупредить своих о том, что стрелять нельзя! Чтобы пустили…

И, кажется, даже успел крикнуть. Перед первым выстрелом.

49.

Регина.

– Гайка, просыпайся…

Что же ты делаешь со мной? Заче-е-ем? Я же привыкну, мне же понравится… Мне уже нравилось – и это ласковое прикосновение пальцев к одной щеке и нежные поцелуи на другой. И я, бессовестная, всё тянула и тянула время, не открывала глаза, чтобы он не отстранился, чтобы продолжал так трогать. И даже эта дурацкая кличка звучала сейчас как-то… сладко.

– Ну, Гаечка, пора уже… Сейчас бой может начаться. Мне нужно подготовиться.

Глаза распахнулись сами собой и встретились с его, улыбающимися, находящимися буквально в нескольких сантиметрах от моего лица.

– Так и знал, что ты притворяешься. Наклонись и сиди тихонько, так, чтобы тебя снаружи видно не было. Всё, я пошел.

– Стой, Давид, – я начала, еще сама не зная, что хочу ему сказать. – Будь… осторожен.

Он радостно улыбнулся, качнул головой так, что на лоб упала непослушная черная прядь и, подмигнув, захлопнул дверь.