Текст книги "Отбор для Слепого (СИ)"
Автор книги: Ксюша Иванова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 15 страниц)
Я обернулась к своему сопровождающему, который вместе с Давидом осторожно выглядывал в окно – прикидывая пути бегства. И поразилась – да это же Богдан, один из парней, с которыми я занимаюсь у Пророка! И почему я не узнала его сразу? Странно…
– Мне кажется, нужно уходить сейчас, – сказал Давид. – Пока они ее не хватились.
Он обернулся ко мне и, видимо, тоже разглядел мои повреждения, потому что изменился в лице и сделал шаг навстречу:
– Сашка… как же они ТЕБЯ смогли так? Е-мое… да-а… Слепой так и сказал, что тебе здесь больно… как чувствовал. Ну, терпи, друг, пока не свалим отсюда, у папашки твоего целая аптечка в машине – полечит!
– Отец приехал за мной?
– Да, на следующий день после того, как тебя выкрали. Здесь они все, неподалеку. Нас вот послали, чтобы попытаться по-тихому тебя забрать. У Земцова здесь бойцов многовато – не факт, что сможем силой пробиться.
– Хватит болтать, давайте решать уже что-то, – прервал нас Богдан.
– Да что тут решать? Я сейчас бужу Регину и выхожу с ней на улицу по лестнице. Если что, скажу, что ты остался ночевать здесь – за номер-то уплачено… а мы… ну, допустим, хотим потрахаться без тебя в машине… экстрима захотелось там, разнообразия. Заводим, подъезжаем к балкону, помогаем Сашке спуститься и валим быстро-быстро. Мустанга попробуй еще догони!
– А если патруль?
– Придется разбираться с ним. Какие еще варианты?
План казался мне сейчас вполне себе удачным. Видимо, Богдан думал также, потому что вместо ответа просто кивнул.
– Тогда придется будить Регину.
Давид сел рядом с девушкой на кровать и осторожно, даже как-то бережно, отвел с ее лица прядь темных, длинных, немного вьющихся волос, позвал по имени и внимательно следил за тем, как она просыпается. От меня не укрылась нежность и забота, которые буквально напитали каждое движение этого самоуверенного, грубоватого мужика. Хотя, возможно, это он только со мной такой вредный… а с нормальными женщинами, с такими, которые ему нравятся – полная противоположность… Богдан тоже заметил неравнодушие Давида к девушке.
– Слышишь, командир, ты не очень-то руки распускай! В мирных условиях мы с тобой еще поборемся за эту девушку!
– Ты сначала за свою жизнь поборись – еще неизвестно, что с тобой Слепой сделает, когда мы вернемся.
– Ну, тут-то все понятно – такие, как я, – начал говорить он с самодовольством, гордо подняв голову. – Такие, как я, в каждой армии нужны. Он будет счастлив, что в его отряде, действительно крутой боец появился.
На мой недоумевающий взгляд, Давид пояснил:
– Да-а, Саш, это – не Богдан! Прикинь, это один из уникальных бойцов Земцова – притворщик. Он может в любого превратиться!
Я с удивлением повернулась к парню и уставилась на него, как на невозможное чудо. Именно в это мгновение дверь в комнату неожиданно распахнулась.
32. Пророк
– Женя, прекрати маячить – иди в машину, отдохни немного, – Монах сидел на пеньке и устало потирал пальцами виски.
Мы ждали всю ночь, но никто так и не вернулся. Что-то явно пошло не так. Что-то случилось. Они попались.
Думать и ждать дальше просто не имело смысла. Оставалось два варианта – уезжать или попытаться силой отбить своих у Земцова. По самым элементарным подсчетам у него людей раза в четыре больше, чем у меня вместе с Монахом.
Выбора не было. Я понял, что нужно сделать.
– Платон, забирай своих бойцов и поезжай к Антону. Нам нужна его помощь.
– Женя, я не успею. Если Земцов выдвинется отсюда и соединится со своей армией, нам не поможет даже Антон!
– Я иду к нему.
Я не спрашивал сейчас у Монаха совета. Я не думал больше, правильно ли, так ли нужно поступать. Всю свою жизнь я только и делал, что жил по четко определенным, выстроенным мною самим правилам. Сейчас я хотел по-другому. Сейчас мне было нужно поступить так, как велело сердце. А оно криком кричало, что мне нужно быть рядом с Миланой.
Я так мало ее знал. Я так мало успел понять и почувствовать. Но в одном я был абсолютно уверен – это мой человек. Я хочу узнать, хочу быть рядом, хочу, чтобы тепло ее волшебное всегда грело меня своими лучами, как это было тогда, в доме у Пограничников. Моя интуиция редко подводила своего хозяина – прозвище Пророк дали не только за умение уговорить, донести людям истину, но и за способность предчувствовать будущее! Поэтому я отлично понимал, что Милана – моя женщина, судьбою мне предназначенная. И сейчас какой-то мудак захотел ее забрать. Разве мог я это допустить?
– Я с тобой! – не отступал Монах.
– Нет. Ты едешь к Антону. Если даже не успеет, он обязан знать о том, что произошло.
– Ты не должен подставляться, нет! Без тебя у нас нет шансов бороться против Земцова! Ты – надежда нашего мира, человек, который когда-нибудь возродит наши города и сделает жизнь людей более светлой, более лёгкой, чем сейчас! Даже ради своей дочери я не могу позволить тебе рисковать собой. Я пойду сам. А ты поезжай к Антону – вместе вы сможете что-нибудь придумать.
Я понимал, что он не отступится – будет бесконечно спорить и стоять на своем. Поэтому сделал то, что умел лучше всего – изо всех сил захотел его убедить сейчас. И заговорил негромко, так, чтобы Платон вынужден был прислушиваться, напрягаться – и, как следствие, ловить каждое мое слово:
– Ты мог бы объяснить еще тогда, в первую нашу встречу, что пришлешь мне не просто необычного бойца, а девушку, которая мне предназначена. Ты знал это. Ты мог бы объяснить это хотя бы ей! И тогда, возможно, я сумел бы понять раньше. И тогда, возможно, я сумел бы её защитить. Меня тянуло к ней с самого первого дня. Но… она же парень! Она же – боец! А я же – слепой… И, конечно, я был обязан понять, но эти невесты… весь этот бред… я понял, но было уже поздно. Он меня обманул. Ты хотел найти для своей дочери защитника. Ты знал, что именно она нужна зачем-то Земцову. Ты, я уверен, знаешь, зачем. И последнее, по какой-то, только тебе одному ведомой причине, ты решил, что именно я смогу ее защитить. Так вот теперь моя очередь решать. А ТЫ будешь делать так, как скажу я.
Я обернулся в сторону своих ребят, негромко переговаривающихся неподалеку от машин, и позвал:
– Богдан, Степан, пойдете со мной! Остальные – окружите кабак и будьте готовы. Действовать по обстоятельствам. Беркут – главный.
Я шагнул вслед за своими парнями, хорошо знающими меня, понимающими, что не нужно показывать дорогу и помогать своему слепому командиру. Спокойно достав оружие, ребята направились к зданию, в котором разместились люди Земцова. Монах догнал меня:
– Женя, – упорно в который раз назвал именем, которое слышать мне было как-то непривычно. – Боюсь, именно этого он и добивается. Ему Пророк нужен, как воздух. Люди не любят его, понимаешь? Ему популярность, признание толпы нужны. А чтобы этого достичь, нужно либо самому быть героем, либо иметь того, кто сможет тебя правильно подать. Героем у него не получается.
– Тем лучше. Значит, мне нечего бояться – меня он не убьет, – я сделал попытку уйти.
– Постой, – Монах неожиданно обнял меня и, хлопнув по плечу, сказал. – Удачи тебе, сынок.
Уже подходя к этой гостинице-забегаловке, я услышал, как завёлся мотор, и машина Монаха уехала.
… – Долго же мне пришлось тебя ждать, – такими словами меня встретил сам Земцов буквально на входе. – Оружие сдаём, ребята, вы на моей территории.
Нас никто не остановил, никто не окликнул, хотя я отлично чувствовал тех, кто шел по пятам и следил за нами до самого здания. Они знали, кто именно идет!
Свой пистолет и два ножа я отдал сразу. Ребята по моей команде – тоже. Прошёл и сел за стол, напротив Земцова. Я пытался "рассмотреть", почувствовать его, но ничего понять не смог – он умел закрываться.
Земцов молчал – рассматривал меня. Я решил начать первым:
– Мои люди живы?
– Да.
– Зачем тебе девушка?
– Милана? О-о, этот занятный экземпляр я разыскивал несколько лет. Я и предположить не мог, что Платон сумел ее найти еще в детстве, что именно ее будет растить, как приемную дочь, скрывая от всех правду. И Алёнку смог вернуть! Ох, Платон-Платон, столько лет из-за тебя потрачено зря… Ну, ладно, не будем о грустном. Девушка мне нужна была, во-первых, как приманка для тебя. А во-вторых, она станет матерью для детей, которые дадут небывалую силу моей армии. Только не спрашивай, зачем мне армия, не разочаровывай меня.
– Не буду. Тут и так все понятно. Более того, я не буду спрашивать, зачем тебе нужен я. Мне интересно только, как ты понял, что я приду за ней?
– Ну, это же элементарно, Слепой! У тебя есть странники. Так ты своих шпионов, кажется, зовешь? А у меня есть притворщики… это покруче будет!
– Кто? – меня затопила ярость, ведь, ни в ком из своих людей я не сомневался.
– Если он ещё не раскрыт, зачем это делать сейчас мне? Подумай! О тебе идет слава, как о великом стратеге – интересно посмотреть, насколько ты велик.
– Отведи меня к ней, – сказал, не надеясь на положительный ответ.
– Хорошо, – легко согласился Земцов.
И уже через пару минут я заходил в комнату, где должна была быть Милана.
33. Милана
Дверь открылась, и я нехотя подняла голову – что толку смотреть, если ребят увели, ясно сказав, что в живых останусь только я одна. И как бы я ни просила, какие бы обещания не давала, Земцов был неумолим. Да и кто такая я, чтобы меня послушать…
Но в дверях, освещаемый бледным утренним светом, стоял Пророк! Я не поверила своим глазам! А потом поняла… ну конечно, это Земцов прислал одного из своих притворщиков! Поэтому и капюшон куртки, такой же точно, как и у него, натянут на лицо – чтобы я не увидела сразу его шрамы, точнее их отсутствие!
Я отвернулась к стене, желая показать, что таким примитивным способом меня им не обмануть. Откуда Пророк может быть здесь? Зачем? И как его могли пропустить так запросто? Да сразу же остановили бы – вон про Давида и остальных сказали, что знали о каждом шаге!
Отвернулась, но, затаив дыхание, ждала, что этот "притворщик" будет говорить. Он молчал. Но я слышала, как медленно и осторожно он шагает к кровати. И жалела, очень жалела, что отвернулась – безумно хотелось посмотреть, что делает этот человек.
Не смогла удержаться только тогда, когда металлическая сетка моей койки прогнулась под его весом – уселся рядом. А я развернулась и увидела, как он неторопливо снимает куртку.
Сумрак в комнате не скрывал от меня главного – сердце чувствовало, что это все-таки ОН! И, замерев, я не могла поверить в чудо.
– Милана, ты не узнала меня?
А голос-то, голос, ни с чьим не спутаешь! Ни один притворщик, я уверена, не способен так похоже изобразить! Я вскочила на кровати, утратив от счастья здравый смысл полностью – все-таки мы находимся на территории врагов. Бросилась к нему на шею, обнимая обеими руками, прижимаясь так крепко, как только это было возможно.
– Это ты? Настоящий? Правда? – говорила глупости, и никак не могла остановиться. – Как тебя пустили сюда? Ты зачем…
– За тобой.
Его пальцы ласково, осторожно пробежали, чуть касаясь, по моему лицу, по плечам, рукам, как бы убеждаясь, что это я рядом, что цела и невредима.
А-а-а! ОН. ПРИШЁЛ. ЗА. МНОЙ! Это невозможно! Это нереально! Сердце в груди отплясывало какой-то, только ему одному известный, танец, трепыхаясь, как сумасшедшее о грудную клетку.
Обхватив ладонями его лицо, я всматривалась в любимые черты, и слезы катались по щекам – я небезразлична ему!
– Женечка, я люблю тебя, – сказала то, что просилось из глубины души, что давно уже искало выхода и, наконец, вылилось именно в эти слова. – Мой хороший, мой любимый… за мной пришел… ты пришел… за мной…
Он обнимал, и я решила, что мне можно все, что все дозволено сейчас – легонько прикоснулась губами к его лбу, к его шрамам, потом опустилась на скулы, покрытые колючей щетиной. Он сам подставил губы, сам обхватил рукой мой затылок и притянул к себе. И при этом (не могло мне показаться!) он дрожал всем телом, как будто замерз, как если бы страдал от высокой температуры.
– Останови меня… сейчас нельзя, – эта хрипотца в голосе, нетерпеливые руки, приподнявшие край моего свитера и поглаживающие спину, не оставляли никаких вариантов – что остановить, вот это счастье быть с ним рядом?
– Да плевать на них… на всех. Ты пришел за мной. Я нужна тебе?
– Да.
– Я буду, кем ты захочешь – женой, любовницей, телохранителем, источником силы, щитом твоим… только не бросай меня… пожалуйста… позволь быть рядом с тобой.
– Дурочка моя, – он улыбался, а мне не стыдно было просить – он стал смыслом моей жизни, я по-другому, без него жить не хотела и не могла. – Зачем ты так? Я – мужчина, я сам хочу! Ты не поняла еще? У нас с тобой не могло быть односторонних безответных чувств, мы – две половинки целого, понимаешь? И я тоже… я то же самое чувствую. Даже, наверное, еще сильнее, потому что не надеялся, не верил, что смогу встретить такую… мою… единственную… Не брошу. Не отпущу, даже если сама захочешь уйти! И будешь… и женой, и любовницей, и щитом и любимой моей будешь, только нужно выбраться отсюда. И остальных забрать.
34. Пророк.
– Женя, он сказал, что убьет Давида и девушку, и этого парня, похожего на Богдана.
– Ничего не сделает. Пока во всяком случае. Не переживай.
Земцов так просто согласился – не потянул время, не попытался шантажировать, не спросил даже, что за отношения связывают меня и Милану. Это настораживало, заставляло задуматься. Я, конечно, понимал, что он мог прослушивать комнату. А может, просто догадывался о том, почему я так упорно пытаюсь вытащить девушку. Ведь я был в его руках сейчас – не имело никакого смысла идти мне на уступки.
Но все это не имело значения, когда я прижимал к себе свою солнечную девочку. Все ушло на задний план – судьбы моих людей, будущее городов, возможная война и, кажущийся совершенно нереальным, мир… Сейчас, касаясь подушечками пальцев бархатной кожи там у самой кромки свитера на границе с ремнем ее брюк, я готов был порвать на клочки любого, кто только попытается встать между нами. И, самое главное, я чувствовал, что сил у меня для этого хватит!
Мое особое "зрение" замечало тоненькие ручейки желто-оранжевого цвета, которые тянулись от нее ко мне, я буквально всем телом ощущал, как ее особая энергия, ее невероятная сила наполняла мое тело. И это от простого прикосновения! Что же будет, если я смогу получить большее? Меня ощутимо потряхивало от этого прилива, ну и, конечно, от безумного возбуждения, которое, возможно, было каким-то образом обусловлено ее на меня влиянием, но при этом факт оставался фактом – я никогда ни к кому не испытывал подобного. Это – не банальное желание обладать женщиной, а физический и эмоциональный голод, который, наверное, чувствует умирающий от жажды, ползущий к оазису и уже почти ощущающий вкус воды на губах или заключенный в камере-одиночке, лишенный на долгие годы живого человеческого общения.
Так и я… нашёл свой источник… неповторимый и единственный… и целовал ее до одури, до состояния, когда уже неважно, прослушивают ли комнату, подсматривают ли за нами. Пусть… главное, чтобы не мешали…
Она сама отодвинулась, заставляя тянуться следом, потому что мне было мало… всегда теперь будет мало… Я с трудом сдержал стон разочарования, когда Милана соскочила с кровати. Но потом я понял зачем… И, как никогда, пожалел, что не могу этого увидеть.
Она закрыла дверь, громко щелкнув замком в полной тишине комнаты. И, шагнув в мою сторону, начала раздеваться.
– Не-е-ет, так не пойдет, я сам хочу! Иди ко мне, – и в ответ на мою просьбу, она тут же решительно шагнула ближе и остановилась прямо возле кровати, уперевшись ногами в мои колени…
"Успела снять только свитер", – с каким-то облегчением думаю я.
Я захватил край футболки и, заставляя ее немного нагнуться, стянул ненужную вещь. А потом подвинул ближе, так, чтобы она встала между моих раздвинутых коленей, потянулся руками, желая потрогать ее, обнаженную, сладкую, прочесть ее, запомнить, запечатлеть своими прикосновениями…
Но руки неожиданно наткнулись на плотную ткань, обтягивающую ее тело вверху, над животом. Я с удивлением ощупал преграду.
– Милана, что это?
– Бинты…
– Зачем? – спросил, хотя я уже понял, уже догадался. – Это же больно! Нельзя же так! Глупая моя, что же ты с собой делаешь?
К чему вся эта конспирация? Она нужна только тем, у кого нет защиты, кому, во что бы то ни стало, нужно скрыться, спрятаться за мужской одеждой, но ей-то, зачем это притом, что сама себя всегда сможет отстоять, отбить и отец – вон какой имеется!
Она сама нащупала где-то начало своей "брони" и начала разматываться. Трогая ее руки, я отмечал про себя, что делает она это быстро, ловко (неужто каждый день?) и при этом так, чтобы легко из сложенного в рулончик орудия пыток завтра забинтоваться снова! Вырвал из рук и начал быстро снимать бинты сам, комкая так, чтобы больше нельзя было ими воспользоваться.
– Больше никогда, слышишь? Больше не делай этого! Я хочу, чтобы ты, наконец-то, стала тем, кем являешься – девушкой. Хватит притворяться, хватить губить и мучить себя! Я сумею защитить свою женщину!
– Это не для защиты.
– А зачем тогда? – спросил, наконец-то мазнув пальцами по голой коже!
Она вздрогнула, покрылась мурашками и шатнулась мне навстречу, сказав жарким шепотом:
– Я не хотела, чтобы меня заметили. Любить не хотела. Зависеть от кого-то.
– И получалось?
– Всегда.
– То есть… у тебя никого не было? Ты ни с кем…
– Нет.
Важно ли это для меня? Что-то изменилось бы, если бы у Миланы был мужчина до меня? Не изменилось. И да… важно. Важно! Никого не любила. Моя. Только моя. И как же жаль, что я не так чист перед ней, что и любил, и желал, и был с другими! Когда-то был, в другой, в прошлой жизни.
– Милая, может быть, – начал говорить против своего желания, но так, действительно, было бы гораздо лучше. – Не нужно здесь и сейчас? Выберемся отсюда, уедем… домой? И всё это… будет потом обязательно?
Я уговаривал ее? Или себя? Потому что руки, вопреки словам, скользили по спине, касались дорожки позвоночника, разминали не по-женски упругие мышцы на предплечьях – и это было необычно и волнительно – осознавать, насколько она особенная, непохожая на всех, кто был до…
– Не хочу, чтобы он, Егор, был первым. С тобой хочу. Чтобы хотя бы раз узнать, как это бывает, когда любишь.
Знает? Бедная моя девочка, как, наверное, напугана она! Мне безумно хотелось защитить Милану, успокоить, но пока я и сам не знал, что с нами будет завтра. Потянул ее за руку на колени, закрывая руками, прижимая, чтобы не замерзла в холодной комнате, а еще, чтобы знала, что никакому Егору никогда не достанется!
– Женя, они хотят, чтобы я родила ребенка, из которого… из его тельца, крови… я не знаю, чего именно… но, в общем, убить его хотят и сделать специальное средство, чтобы колоть бойцам и получать уникальных солдат с особенными способностями.
Она дрожала. Теперь уже не от возбуждения, я это улавливал четко, а от страха, от осознания всего ужаса того, что ей пришлось узнать.
– Не-ет, не бойся, я не позволю. Они тебя не получат. Никогда. Только через мой труп.
– Не говори так. Лучше поцелуй меня! Я все время думаю, что вот сейчас кто-нибудь войдет, и все закончится.
И я, наплевав на доводы рассудка, призывавшего не делать этого, поцеловал…
35. Милана
Какой же он нежный… какой ласковый. Такой потрясающе мужественный… Только бы никто не пришёл, только бы никто не постучал, не забрал у меня мое короткое счастье. А это, действительно, ни с чем не сравнимо – быть в его руках, целовать его губы, касаться пальцами родинки на скуле, трогать жёсткие волосы на затылке!
Я видела его реакцию и не понимала, почему именно так ко мне… Я – обычная, не самая привлекательная, не женственная вовсе… А он подрагивает всем телом и мурашками покрывается, когда я стаскиваю через голову его футболку и намеренно провожу при этом подушечками пальцев по гладкой коже на груди! Если это – химия, предопределенность такая, как говорит он, если по-другому быть не могло, и то, что между нами сейчас происходит – судьба, то я благодарна ей! Даже придумать не могу, за что она сделала мне такой подарок – потрясающего, самого красивого, самого лучшего в мире мужчину!
– Я хочу посмотреть на тебя, – шепчет он, и кругом идет голова.
Я ложусь на продавленную кровать, зная, что он будет трогать, и жду этих прикосновений. И его пальцы начинают свое медленное исследование. Мне хочется поторопить его, потому что в любой момент я ожидаю вторжения наших врагов. Но я стесняюсь произнести такие слова, да и слишком волнительно это ожидание, это нетерпеливое желание ощутить его прикосновения ниже…
И он "смотрит" сначала мое лицо… Подушечками пальцев пробегает по волосам, обводит ушные раковины, чуть задержавшись на мочках ушей. Потом трогает скулы, щеки, лоб, брови, глаза, одним пальцем проводит по носу и эти подрагивающие безумно чувственные пальцы… эти простые прикосновения что-то странное делают с моим телом! Я не понимаю, почему у меня вдруг пересохло во рту! Я не понимаю, почему мне не хватает воздуха, и я дышу так, будто пробежала пару-тройку километров! Я не понимаю, в конце концов, почему так болезненно ноют груди, особенно сжавшиеся в тугие горошины соски, и сладко замирает где-то внизу живота…
Большой палец медленно обводит губы, заставляя приоткрыться, позволить скользнуть по внутренней влажной стороне… И, поддаваясь стыдному непонятному порыву, я провожу по нему языком, и слышу Женин стон. Испуганный взгляд в его лицо, на закушенную губу, на нахмуренный лоб, и мне, несмотря на всю мою неопытность, становится понятно, что ему нравится эта моя инициатива! Но, оказывается, он "видит" гораздо больше, чем я могла бы подумать. Палец касается едва-едва, чтобы не причинить лишней боли разбитого уголка губы. И, склонившись ко мне, он целует это место…
А потом Женины руки ускоряются – сползают на шею, трогают обнаженные плечи, почему-то неуверенно замирают, остановившись на полпути к груди и дальше… медленно, еще медленнее, чем до этого… И я вообще забываю, что нужно дышать. А когда, наконец, горячие ладони обхватывают мою подрагивающую плоть, а чуть шершавые пальцы прикасаются к соскам, мы с ним стонем уже в унисон.
Я слежу за его лицом. И, казалось бы, что можно понять о чувствах человека, если нет возможности посмотреть в его глаза? Но я понимаю, чувствую, знаю, что ему нравится, что Жене тоже доставляют удовольствия эти касания, не меньшее, чем мне!
А потом путь его пальцев повторяют губы… И я всей кожей чувствую, как он влажно и горячо дышит. Особенно дойдя до конечной остановки своих рук. И все-таки, словно решившись, после мучительно долгой для меня паузы, его язык трогает вершинку, заставляя изогнуться мое тело, заставляя выдохнуть неведомо откуда появившиеся в голове слова: "О, Боже.."
Меня накрывает ураган эмоций, тысячи оттенков чувств – от смущения до дикого желания узнать, что будет дальше. Я не могла и подумать, что эта часть моего тела может быть настолько чувствительной, способной так реагировать на ласки!
Я не слышу, как он расстегивает ремень на моих брюках, и только когда он начинает стягивать их, приподнимаюсь, чтобы помочь, и сама тянусь к нему, потому что хочу видеть и чувствовать его обнаженное тело. И мы вместе в четыре руки лихрадочно раздеваемся, целуясь, лаская друг друга, забыв обо всем на свете.
Я слышу, как где-то вдалеке, кажется, вовсе на другой планете, за дверью комнаты, проходит толпа людей, громко смеясь, топая и матерясь, вздрагиваю и инстинктивно пытаюсь закрыться. Но нетерпеливые руки, но жаркий шепот его, не позволяют:
– Никто не войдет, поверь мне. Возле двери стоит охрана.
– Женя… они что же… они же догадываются, что мы здесь делаем, – мой срывающийся хриплый голос наполнен ужасом, а взгляд пытается нашарить в полумраке разбросанную одежду.
Он садится на кровати, поставив голые ступни на пол. И говорит с улыбкой, но как-то обиженно, что ли:
– Милая моя, если для тебя это имеет значение, я готов подождать столько, сколько ты скажешь. Только вокруг меня всегда много народа. Придется тебе привыкать.
Я слышу его, конечно. Я даже понимаю смысл. Только не пытаюсь обдумать его слова или сочинить ответ. Не-ет, я рассматриваю повернутую ко мне мускулистую крепкую спину, широкие плечи, и не могу сдержаться – губы сами, без моего на то приказа, касаются шелковистой кожи. Он замирает. А я, напрочь забыв о каких-то там людях за дверью, прижимаюсь грудью к его спине, руки с наслаждением гладят его бока, живот и совершенно случайно касаются гладкого горячего члена. От неожиданности я дергаюсь, буквально от лица до пяток заливаясь краской, и пытаюсь отстраниться. Только поздно – он взвивается на кровати и, резко развернувшись ко мне, опрокидывает на кровать, под себя, накрывая своим телом. Я слышу, как он шепчет:
– Я старался… правда! Но это… выше моих сил… Забудь о них, пожалуйста! Забудь… сейчас…
О ком нужно забыть? Я тут же отбрасываю эти слова, тут же забываю о них. Потому что невозможно помнить что-то лишнее, когда Женины руки вдруг оказываются там, где никто никогда не трогал, где ноет, где влажно, где каждая клеточка молит о его прикосновении. Я беззвучно хватаю ртом прохладный воздух, но мне от него не холодно, нет! Мне очень жарко! И я, конечно, позволяю раскинуть мои ноги, легко пройтись между ними, раздвигая, раскрывая, лаская, трогая, скользя, касаясь и находя такое местечко, легкое прикосновение к которому заставляет меня стонать, вцепившись руками в одеяло, на котором лежу.
Очень скоро я понимаю, чувствую, что вот эти, подступающие и откатывающиеся тут же, волны вот-вот накроют меня, разобьют на осколки, и я откуда-то точно знаю, что в этот момент Женя обязательно должен быть со мной… во мне. Я тяну за влажные напряженные плечи на себя, шепчу ему, зову его, прошу… люблю его невозможно… невыносимо… и он подчиняется…
С жадностью наблюдаю, как он становится на колени между моих ног, как опускается на меня, накрывает собой, как его лицо приближается. И вот я уже могу целовать, гладить, ласкать его лицо. И делаю это, не задумываясь. Только сердце стучит, как сумасшедшее в предчувствии чего-то неизведанного, долгожданного, нужного нам обоим…
И боль, которую я испытываю нисколько не отрезвляет, наоборот, делает мои ощущения еще ярче, еще сильнее. Именно поэтому, когда он, чуть толкнувшись в мое тело, пытается отстраниться, я не позволяю – мне мало, мне он нужен весь! Вцепившись ногтями в упругие, твердые ягодицы, я сама толкаю его в себя. Он хрипит что-то неразборчивое, он стонет, он яростно, быстро, отрывисто двигается. И, чувствуя, как его рука скользит между нашими телами, догадываясь, куда именно она направляется, и понимая, что стоит ему только коснуться того самого, безумно чувствительного местечка, как я потеряю контроль на собой, я все-таки успеваю с восторгом ощутить, что он это сделал даже раньше меня, что он потерял голову совершенно, что это Женино тело дрожит и бьется надо мной, что твердая плоть внутри моего тела содрогается, ударяя горячей струей вглубину. Но сладкая мысль о том, что ему хорошо со мной тут же исчезает, вытесненная его пальцами, его все-такими же сильными толчками, его шумным дыханием мне в ухо… и та самая волна все-таки накрывает меня с головой, погрузив на несколько секунд в кромешную темноту, в которой есть только чистое наслаждение и Женины ласковые слова. Не сразу, но я все-таки понимаю их:
– Я люблю тебя…
37. Пророк.
– Девочка моя… милая моя… любимая моя…
Почему-то эти слова, никогда и никому не произносимые мною раньше, сейчас сами рвутся и выплескиваются для нее – доверчиво жмущейся, то и дело прикасающейся губами к моей груди, на которую я уложил ее сам. Она молчит некоторое время, а потом приказывает:
– Еще!
Ах, еще! Нет, ну это же просто наглость – я бы хотел услышать нечто подобное в ответ! Сжимаю крепче, затягиваю на себя всю целиком и понимаю, что вот это, последнее, сделал все-таки зря… Потому что пять минут отдыха и я уже снова готов! Потому что с ней не так, иначе, чем всегда до этого… Потому что мне хорошо. Нет, мне замечательно, восхитительно рядом с ней!
И мозг, затуманенный чувствами, отмечает, что я неожиданно полон сил и ощущаю себя полностью отдохнувшим. А еще я улыбаюсь, против своей воли, вопреки мыслям о том, что нужно идти к Земцову – он вечно ждать не будет.
Но… не могу уйти. Особенно теперь, когда она замерла на мне сверху, когда ладошки поглаживают мою грудь, когда, раскинув ноги по обе стороны от моих бедер, она касается моего паха влажными складочками…
Я шумно сглатываю и подчиняюсь ей:
– Солнечная моя девочка, сладкая моя, красивая, чистая моя… ты устала, я знаю, – шепчу хриплым чужим голосом и понимаю, что, должно быть, я прав – если я чувствую себя отдохнувшим, здоровым и сильным, счастливым и любимым, значит, по главному закону физики – эта энергия, наполнившая меня, не могла взяться из ниоткуда, ее я "потянул" из Миланы. – Ты поспи немного, отдохни…
– А я и не устала совершенно, – насмешливый совершенно не сонный и абсолютно бодрый голосок раздается прямо у моего уха. – И не уговаривай! Я все твои уловки вижу насквозь – меня спать заставишь, а сам уйдешь!
Да-а, так бы мне, наверное, немного легче было уйти от тебя. Наверное, но далеко не факт. Я даже думать не желаю о том, что скоро придётся оторваться, расстаться, покинуть тебя – так я воспринимаю уход к Земцову на пару-тройку часов! И мне безумно нравится это моё странное состояние, эта наша словесная игра…
– А как же наши стражники, которые стоят у двери вот уже… час? Они больше тебя не смущают?
Ее губы вдруг обхватывают мочку уха, втягивают в рот. И когда она начинает посасывать, я забываю обо всем, и руки сами начинают путешествовать по гладкой коже ее спины. Я, конечно, забываю и свой вопрос, но она, чуть отодвинувшись, произносит горячим шепотом прямо в ухо:
– Я хочу смутиться еще разочек.
И я хохочу. Правда, только до того момента, как рука моей девочки ложится на мой вновь каменный член. О-о, я тоже хочу… и не раз!
Но нельзя. Не могу, не хочу, чтобы ей было больно снова. Я же не пацан, озабоченный похотью, должен понимать… я уже причинил ей боль в первый раз. Но именно таким – молодым, влюбленным по уши, и кипящим страстью к одной единственной, я себя сейчас и ощущаю.
И нет больше моего вечного одиночества, нет темноты – только свет, только ее тепло, только радость от прикосновений, только счастье быть любимым и любить самому.
Знаю, что нужно убрать ее руку. Но с нею я слаб и безволен, я не могу и не хочу прерывать эти неумелые, но настойчивые ласки. Да мне вообще все равно, что подумает обо мне Земцов. Тем более что я понял, как поступить и что ему предложить. Я уже знаю, как спасти всех нас. Я вообще очень четко и ясно представляю себе весь расклад.
