Текст книги "Отбор для Слепого (СИ)"
Автор книги: Ксюша Иванова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц)
Она включила магнитолу, а я готов был поклясться, что, заглушаемая музыкой, Регина прошептала: "Было бы что парить!" Но решил сделать вид, что не слышу. Пока сделать вид.
Ещё через час, когда уже начинало темнеть, и она устало щурила глаза, я еще раз предложил подменить, хотя и надо было бы наказать глупую.
– Ладно, иди – насладись настоящей тачкой, не вашими развалюхами!
– Давай-давай, сейчас тебя водитель-ас прокатит!
Завести не получалось. Она веселилась, молча, старательно глядя в другую сторону.
– Гайка?
– Да, Хвастун?
– Признавайся, ты специально?
– Хм, ладно, помогу, а-то мы уже отстали от остальных.
И вдруг, без предупреждения она перегнулась, проехавшись грудью по моим коленям и где-то там в глубине, под рулем, практически у самых педалей, что-то нажала, щелкнув тумблером. Я же, офигевший от нахлынувших непонятных (и понятных) эмоций, сидел и смотрел на волосы, рассыпавшиеся по моим коленям… и мне было вообще неинтересно, далеко ли оторвались остальные, где там секрет в этой машине. Меня волновал только один вопрос, какие они наощупь, ее волосы, ну и ещё… как бы они выглядели на моих голых коленях, если бы штанов вдруг на мне сейчас не оказалось…
Эта мысль совершила настоящий переворот в моем теле – внизу живота заныло болезненное возбуждение. И когда она поднималась, я уверен, взглядом своим скользнула по моим, натянувшимся в районе паха, штанам.
Села, прикусив нижнюю губку, и это уже был перебор для меня, я невольно подался к ней, кладя руку на колено и, наверное, попытался бы поцеловать, если бы проснувшийся Богдан не подал голос с заднего сиденья:
– А чего мы стоим, командир?
… Когда окончательно стемнело, и ехать, не включая фары, стало невозможно, решили до рассвета сделать привал. Всем известно, что зажженные фары видно на много километров вперед, лучше не привлекать лишнее внимание, ведь вдоль дорог часто обитают всевозможные головорезы, промышляющие убийством путешественников.
Все три машины поставили прямо посреди небольшой лужайки, метрах в пятидесяти от дороги. Я распределил ночное дежурство, расставив по периметру лужайки своих молодых бойцов, тех, что выспались со мной в машине. Остальным отсчитал время заступления на дежурство и, попив чаю с хлебом и вяленным мясом вместе с Пророком и Монахом, отправился спать в машину к Регине.
Уже дойдя до машины, вдруг вспомнил, что она, наверное, тоже голодная. У костра хозяйничал Степка.
– Степан, дай мне порцию для Гайки… и чаю налей. Да не жалей ты, экономист хренов!
– Да у нас тут всего на пару раз перекусить осталось…
– Так что теперь, девчонку не кормить совсем?
Он недовольно покачал головой, но мяса добавил и чаю долил в эмалированную кружку до краев.
Когда я, поставив на крышу еду, открыл дверь, она спала, положив голову на руль. Осветившая салон лампочка на короткое время показала мне повернутое в мою сторону личико, с чуть приоткрывшимися розовыми губками, такое нежное, такое красивое… Я не мог устоять. Да и не хотел… Всего лишь один разочек поцелую и всё! Даже не подумал о том, какая у нее может быть реакция…
23. Регина.
Я чувствую. Я чувствую его! Он вернулся… Так нежно… Так сладко… Так медленно движутся по моей щеке теплые влажные губы… и там в уголок рта вдруг лёгким касанием скользит язык, самый его кончик… И я, конечно же… ему навстречу… со стоном. Поворачиваюсь, тянусь к нему, ловлю этот настойчивый язык, втягиваю, всасываю себе в рот и, наконец-то понимаю, что у моего Ванечки безумно приятный, но совершенно незнакомый вкус!
Оттолкнуть и посмотреть на него! Но этот порыв я заталкиваю глубже в подкорку, чтобы не мешал мне наслаждаться давно забытыми ощущениями и усилием воли остаюсь в блаженном пограничье между сном и явью, там, где мой Ванечка снова со мной…
И он понимает, что я хочу большего, всего хочу… чтобы кожа к коже, чтобы глубоко внутри! И, по-моему, мы вздрагиваем синхронно. И медленно, с упоением, мои руки скользят по широким плечам а потом, с невероятным удовольствием, я запускаю пальцы в его чуть более длинные, чем должны быть, волосы на затылке. Как же он пахнет…
Я чувствую, как нетерпеливая рука пытается залезть под одежду, и почему-то дрожит, добравшись наконец, до груди. И она, рука эта, такая нежная, такая трепетная… Легонько, чуть касаясь, перекатывает между пальцами сосок. И пронзающая мое тело молния острого возбуждения буквально вырывает у меня его имя:
– Ва-анечка…
Он почему-то замирает. Потом медленно отодвигается, лишая меня своего жара, своей ласки, надежды… И говорит чужим хриплым голосом:
– Давид. Не Ванечка. Слышишь?
Я постепенно прихожу в себя. Мне больно и горько. Как могла я принять этого… этого человека за своего мужа? Как могла забыть, что не будет Ванечки больше никогда в моей жизни? В горле – комок и я знаю, что если заплачу сейчас мне станет легче, но держусь из последних сил – только не при нем. И стараюсь, чтобы голос звучал также, как и всегда:
– Давид, кто дал тебе право лапать меня?
– Ты.
– Что-о?
– Стонами своими, ответными поцелуями, возбуждением…
– Я думала, что со мной другой мужчина. Мне приснилось.
– Он – твой муж?
– Я не хочу рассказывать о нем ТЕБЕ. И никогда! Слышишь? Никогда больше не трогай меня! Я не хочу! Я не могу! – я не хотела кричать, помнила, что вокруг бойцы, знала, что, несмотря на броню, которая покрывает Мустанга, кое-что за пределами машины все-таки слышно, но голос непроизвольно срывался на верхние ноты.
– Да успокойся ты, ненормальная, не хочешь – не буду больше. Подумаешь, тоже мне сама невинность отыскалась! На вот, я тебе ужин принес. Чай еще не остыл.
Есть хотелось. Я не знала, что придётся ехать так далеко, поэтому из дому ничего с собой не взяла. У Пограничников покормили, но это было утром. А сейчас, судя по всему, дело идет к полуночи. Мясо с хлебом показались очень вкусными, а чай – ароматным и жутко сладким.
– Сахар? Откуда? – заговорила с ним сама, наблюдая, как он пытается нащупать рычаг, чтобы перевести кресло в горизонтальное положение.
– Хм, не спрашивай. И не требуй его завтра у нашего дежурного кашевара – не даст.
Свой отдал, что ли? Я смягчилась – настоящий чай с сахаром пить приходилось редко, это был дефицитный продукт. Да и, вообще, он ведь позаботился обо мне – вон, еду принес.
– Рычаг снизу под сиденьем, – потом, немного поразмыслив, добавила. – А в багажнике одеяло есть.
– Бери себе.
Понимая, что это уже – перебор, но почему-то испытывая перед ним какое-то необъяснимое чувство вины, я возразила:
– Оно большое, бери, хватит на двоих.
Он заметно встрепенулся и обрадованно заявил:
– Ну вот, сразу бы так! А-то "не трогай меня никогда"!
– Вот что ты за человек! Я без намеков! Просто холодно же очень ночью! Но если ты будешь приставать, то спи уж тогда так, без одеяла!
– А ну ладно! Как скажешь. Не хочешь – не надо.
Я обратила внимание на эту его неожиданную покладистость, но не думала, что этот человек настолько подлый и коварный, и слова его ничего не значат…
… А вот ночью, наверное ближе к утру, когда в остывшей машине было так же холодно, как на улице, я проснулась внезапно от того, что Давид, шепотом матерясь, устраивается за моей спиной на МОЕМ сиденье и закутывает нас двоих одеялом, плотнее запихивая под мой бок его края.
Я хотела возразить, честно! Я думала о том, что нужно прогнать, обругать его. Я не знаю, почему не смогла.
А потом, когда талию обвила сильная рука, а лицо его уткнулось мне в волосы на затылке, когда стало не просто тепло, а как-то… уютно, словно в коконе и ещё… спокойно, как не было уже давно, тогда я решила, что если сделаю вид, что сплю, он подумает, что я ничего не заметила. Долго лежала без сна, наслаждаясь объятьями чужого мужчины, вдыхая его приятный запах, чувствуя всем телом, как жарко во сне он дышит мне в затылок… проклиная себя, предательницу, и не имея сил сбросить эту наглую руку.
И впервые за два года я спала крепко и без сновидений и проснулась вовсе не от очередного кошмара, а… вот же, сволочь, от легкого поцелуя в шею…
– Давид, отпусти, – и сама не услышала уверенности в своём собственном голосе. – Пожалуйста…
– Ага, сейчас, – пробормотал, продолжая прижиматься все также близко. – Просто затекло все тело, на одном боку знаешь как трудно спать… и не говори, что не звала меня к себе… ты так стучала зубами, что я заснуть не мог…
Я слушала. А смысл… ускользал. Просто он шептал, прижимаясь теплыми губами к моей шее сзади и от этого мне было жарко и волнительно, и от этого сладко ныло внизу живота…
24. Милана.
Никакого спокойствия, вопреки названию, препарат, введенный мне в вену, не принес – я все также волновалась и испытывала страх, глядя на высокого, крепкого, еще совсем не старого мужчину, который курил, сидя за небольшим столиком в углу комнаты.
– Расскажи, – попросила его.
Это было унизительно – просить о чем-то человека, выкравшего меня непонятно зачем; человека, которого ненавидел мой отец. Но я очень хотела знать, как будто чувствовала, что от его ответов сейчас зависит вся моя жизнь.
– Расскажу. Присаживайся, – он указал на стул рядом с собой. Приближаться к Земцову мне не хотелось, но и сопротивляться его вкрадчивому голосу, по непонятной для себя причине, я тоже не могла. – Курить не предлагаю, извини, это не соответствует цели твоего визита ко мне. Сейчас принесут поесть, потерпи.
– А какова же цель моего визита, могу я узнать? – я подумала о том, что мы с ним в помещении вдвоем, руки у меня развязаны, а комната всего лишь на втором этаже – я могу сейчас попытаться провести один из своих приёмов, тем более, что он в данный момент сидит, а я, как раз, стою, да еще и с развязанными руками, а потом выпрыгнуть в окно – а там, попробуйте еще поймайте!
– Узнаешь, все узнаешь. Но предупреждаю, "Спокойствие", которое тебе вкололи – это не валерьянка вовсе, это – блокатор для твоих способностей. Ты, конечно, можешь попробовать сейчас то, о чем думаешь, но учти, что я тоже кое-что умею.
Как? Правда? Но откуда он узнал? Я попыталась призвать свою Силу, направить ее в кончики пальцев, и даже, с радостью, почувствовала знакомое покалывание в них, но оно накатывало небольшими волнами, и тут же исчезало. Звонцов понимающе качал головой:
– Да-да, я вижу, ты меня начинаешь понимать. Садись, рассказ будет долгим… В самом начале работы над проектом, как я уже сказал, мы с Платоном Ростоцким были друзьями, несмотря на то, что находились, так скажем, по разные стороны баррикад. Но потом случилась одна вещь… Специальная бригада разыскивала все новых испытуемых. И однажды они привезли ее – твою мать…
Он внезапно замолчал и некоторое время сидел, уставившись в стену, пока пепел от тлеющей сигареты не упал на палец.
– Она была красавицей. Невероятной девушкой. И я отлично знал, что это – одна из ее уникальных способностей, это часть ее дара – нравиться людям, вызывать у них чувство любви, нежности к себе, желание защищать, быть рядом, и все равно не мог бороться со своими чувствами. И не хотел. Но она выбрала Платона. Я присутствовал при их первой встрече. До этого момента был уверен, что истории о любви с первого взгляда – это выдумки и обман. Но они… они не оставили мне ни малейшего шанса. Сам воздух, казалось, искрился, когда они были вместе.
Он снова замолчал. А я не смогла сдержаться:
– А ты решил, что твои чувства важнее, чем чьи бы то ни было и вмешался в их отношения?
– Я пытался, конечно, да. Но ведь были и другие… были более значимые, чем я, в нашей организации, люди. Все дело в том, что нам никак не удавалось создать такую вакцину, которая бы могла вызвать у простого человека, не наделенного какими-то сверхестественными способностями, появление особых качеств. А потом родилась ты, и оказалось, что у двоих испытуемых с огромной вероятностью на свет появляется ребенок, обладающий способностями обоих родителей.
В моей голове смешалось все, что он сейчас говорил. Я абсолютно ничего не понимала. Что же получается, мои родители – подопытные, обладающие уникальными способностями и, судя по всей предыдущей речи Земнцова, ими являются мой отец, которого я считала приемным и какая-то женщина, которую он безумно любил в молодости? Но зачем, зачем тогда отец обманывал меня? Почему не говорил правду? Хотя… он ведь никогда не говорил и обратного, того, что неродной мне. Именно такая фраза ни разу не звучала из его уст. Да, забрал меня, когда мне было три или четыре года из какой-то деревни, о чем я совершенно ничего не помнила. Но ведь любил он меня, как родную. Уж в этом я никогда не сомневалась. И способности мои… они же очень похожи на его собственные.
– Кто мои родители?
– Я вижу, что ты уже догадалась сама.
Он почему-то улыбался. Но не мне. Он смотрел в сторону двери. Я резко обернулась. В дверном приеме, небрежно опершись на стену, стоял красивый молодой человек, со сложенными на груди руками. Он, не отрываясь, смотрел на меня.
– Ну как, Егор? Нравится?
– Симпатичная. Но я бы не сказал, что она настолько прекрасна, как ты мне описывал.
– Возможно, я, глядя на нее, все-таки вижу перед собой ее мать – Елену. Ты даже не представляешь, насколько совершенной женщиной была она! Но я уверен, если Милану отмыть, переодеть и позволить отрасти волосам, она тоже будет вполне себе ничего.
Парень пожал плечами и сделал шаг в мою сторону, с интересом всматриваясь в мои глаза. А я подумала, что он, конечно, очень красив, но до Жени ему далеко, да он даже Давиду проигрывает, хоть и выглядит уверенным в своей собственной неотразимости. Он почему-то рассмеялся и неожиданно сказал:
– Поверь мне, скоро ты будешь думать обо мне совершенно противоположное. Очень скоро ты будешь считать меня центром своего мира и хозяином души, сердца… и чего там еще? Забудешь и о своих любовниках и о прошлой жизни.
Эти его слова испугали меня, хотя объяснений им я найти не могла.
– Я не понимаю… ты умеешь читать мысли?
– Хм, я много чего умею. И, отец, давай Я расскажу ей?
Отец? Это сын Земцова?
– Расскажи.
– Ты, конечно, понимаешь, что сейчас нет возможностей проводить исследования, подобные тем, что когда-то делал мой отец. А уникальные бойцы нужны не меньше, чем двадцать лет назад, а может, даже больше. И нам с отцом стоило невероятных усилий восстановить научную лабораторию и собрать там выживших учёных. У нас нет ни времени, ни средств на ошибку. Ты знаешь для чего подопытных отца заставляли рожать таких, как мы с тобой?
– Что? Ты тоже?
– Да. Я тоже. Мои настоящие родители были из той же группы испытуемых, что и твои. И они меня, также как и твои тебя, украли из лаборатории. Только твоему отцу удалось спрятать тебя и твою мать, а мои родители погибли, делая то же самое. И если бы не этот человек, – он с благодарностью и любовью посмотрел на Земцова. – В живых меня уже не было бы давно.
– Почему? Кто бы тебя убил? Да и зачем убивать ребенка? Ведь из нас получились бы в будущем уникальные воины?
– Как ты думаешь, что лучше – один воин с потрясающими качествами или тысяча со способностями, развитыми немного меньше?
– Смотря какой воин… Но для создания армии, наверное, тысяча.
– А что лучше, получить армию в перспективе лет так через пятьдесят или через год-два?
– Второе, естественно.
– Так вот, дети нужны были им вовсе не для того, чтобы растить и развивать их. Просто в крови, тканях младенцев, таких, как мы с тобой, содержится особое химическое вещество, соединение, на основе которого можно создать сыворотку. Эта сыворотка вызывает у взрослого человека, у самого среднего, простого даже, некие изменения в организме. Если в этот момент воздействовать на получившего сыворотку человека небольшой дозой радиации, то эффект усиливается в разы…
Он говорил и говорил, увлеченно, с горящими глазами, так, будто и не было сказано самого главного. Так, будто ни для него самого, ни для учёных, придумавших подобную жестокость, не было никакой беды в том, что для создания этой сыворотки изначально все-таки нужно убить человека, чьего-то ребенка, живого малыша! И я, глядя на него, начинала с ужасом понимать, зачем я здесь и почему им нужна именно я. Вцепившись побелевшими пальцами в стул, я, как заведенная, качала головой и не могла заставить себя остановиться.
– Нет. Нет. Отпустите меня, пожалуйста, – впервые в жизни у меня начиналась истерика, я не могла успокоиться и теперь раскачивалась на стуле из стороны в сторону всем телом.
– Глупая, ты поймёшь. Тебе даже понравится, я обещаю…
25.
– О чем ты мечтаешь?
– Быть с тобой.
– И всё? Разве это – мечта, ерунда какая!
– Ах, ерунда, – шепчет она мне куда-то в шею. – Значит, ТЫ мечтаешь о чем-то другом? Не о том, чтобы мы с тобой всегда были вдвоем?
– Конечно! – мои губы сами собой растягиваются в улыбке, несмотря на то, что я изо всех сил стараюсь быть сейчас серьезным.
Я очень тонко чувствую изменения в ее настроении, ее эмоции. И сейчас, вот именно после моего "конечно", вместо шутливого веселья, она обижается и даже пытается отодвинуться от меня. Этого, естественно, я позволить не могу – перехватываю ее, уже практически успевшую слезть с кровати, у самого края, тяну на себя. И, распластав на груди, крепко обхватив обеими руками, целую ее надутые губки.
– Конечно, я мечтаю, чтобы мы не вдвоем с тобой были, а втроём!
Она на мгновение замирает, прекратив вырываться и таинственным шепотом спрашивает:
– Как ты узнал?
Глупая моя, я чувствую тебя всем сердцем, мне даже кажется иногда, что твои эмоции я ощущаю намного ярче, чем свои собственные. И единственное возможное этому объяснение я вкладываю в слова:
– Люблю тебя…
…И в тот момент, когда она склоняется ко мне и начинает целовать, не дав мне насладиться ее близостью, кто-то хватает за плечо:
– Командир, пора ехать!
– Сука! Давид, ты совсем охренел?
Я знаю, что он удивленно и непонимающе смотрит на меня. И, конечно, сказать о том, что Давид разбудил меня в неподходящий момент, не могу. Понимаю, что, действительно, пора ехать и даже нужно спешить. Но руки, кажется, еще ощущают изгибы ее тела, как если бы я только что, на самом деле, держал Милану в объятиях.
– Извини, Давид, – выдавливаю из себя. – Крепко спал, не ожидал.
О, да! Очень крепко! Всю ночь ходил возле машины, отвлекая ребят, стоящих на посту. Я был уверен, что Милане сейчас плохо. Я каким-то непостижимым образом чувствовал ее боль. Хотя, возможно, просто надумал это себе. Но мысли не давали сомкнуть глаз. И только к утру, когда выбился из сил, сел в машину и вырубился.
Подобные сны, полные любви и нежности, мне никогда ранее не приходилось видеть. Наоборот, раньше меня просто преследовали кошмары. Но ночь растаяла, а сладкие ощущения счастья и радости все также наполняли мое сердце, как ни старался я гнать их прочь, мучась несоответствием ситуации и своих ощущений. "Пусть бы уж были привычные кошмары, – суеверно подумал я.
Монах заметно волновался и нервничал – мы приближались к Москве. С утра пришел в мою машину, оставив нашего пленника ехать в окружении охраны. Сел на заднее сиденье, рядом со мной и сказал задумчиво:
– Странный парень. Совершенно на Земцова не похож. И вообще, он какой-то… не знаю даже.
– Слишком хороший, чтобы быть плохим?
– Точно. Слишком хороший, слишком разговорчивый, но при этом ничего лишнего не сказал. А еще я заметил… он пытается это скрыть, но я ведь и сам когда-то такому учился, он не обычный человек. Он такой же, как мы с тобой, как моя дочь. Только в чем его способности состоят, я пока не понял.
– С чего ты взял, что он обладает каким-то даром?
– Когда-то давно, еще до катастрофы, я был участником секретного государственного проекта под кодовым названием "Пересвет". Со всей России и бывших союзных республик собирали особенных, одаренных людей, имеющих нерядовые способности. Существовала методика отбора. Особо обращали внимание на людей с военной подготовкой, то есть армию прошерстили вдоль и поперек, но и мирных граждан осторожно прощупывали тоже.
– Почему ты пришел в него?
– Я был военным, служил в морском спецназе, в разведгруппе. Скромничать сейчас ни к чему, я был лучшим в своем боевом подразделении. Когда к нам в часть приехала комиссия, нас всех заставили пройти экзамен. Команда есть команда, мы – люди подневольные! Прошли медосмотр, который проводился с помощью каких-то странных, мною никогда ранее не виданных аппаратов, потом сдавали тесты с непонятными, порой казавшимися смешными или даже глупыми, вопросами. Ну и напоследок, для нас приготовили физические тесты… не знаю даже, как это назвать – не было привычных марш-бросков, стандартных отжиманий или подтягиваний. Был некоторый комплекс упражнений. В тот момент я еще не знал, что те странные ужимки и прыжки, стойки на голове и застывания в одной позе с вытянутыми вперед руками, предназначены для выявления особых способностей. Никто из нас не знал. За нами внимательно наблюдала целая команда людей в военной форме без знаков различия и принадлежности к какому-либо роду войск. Отобрали троих. Меня в том числе. Предложили заключить контракт. По нему я должен был пройти двухгодовое обучение в изолированном лагере. Месячное жалованье было в несколько раз выше моего прежнего. Кроме того, мне гарантировали последующее значительное повышение в звании и потрясающие перспективы в плане карьерного роста.
– Как они объяснили тот факт, что отобрали именно тебя?
– Поначалу – никак. Сказали, что я подхожу, и все. А я и обрадовался – сулили-то буквально золотые горы, правды простым смертным никто не говорил. Но потом, когда я прибыл в так называемый тренировочный лагерь, вот тут и понял, что за люди стали участниками этого проекта. И, если честно, не мог уяснить поначалу, что же такого особенного во мне. Почему именно меня выбрали из сотен других профессиональных военных.
– А что за людей отобрали еще, кроме тебя?
– О, ну, ты бы, наверное, был поражен, увидев их! Я вообще был в шоке – никогда подобными вещами не интересовался и считал, что, например, видеть сквозь стены или читать мысли – это из области фантастики. Но там! Там были еще более уникальные персонажи! Хочешь, я расскажу тебе, о первом своем дне в лагере? В тот день я увидел такое, от чего мой привычный мир перевернулся с ног на голову и больше уже никогда не вернулся обратно.
26. Платон Ростоцкий. За 27 лет до описываемых событий.
– Петька, – не мог успокоиться Кирюха Петров из второго отряда, отобранный вместе со мной и Петькой Локотьковым, подписавший вчера сказочный договор с шикарными условиями и теперь летевший с нами на небольшом частном самолете в загадочный тренировочный лагерь. – Ну ладно, Ростоцкий – он стрелял лучше всех, первым был по физической подготовке, и имеет чёрный пояс по каратэ! Ну, я, конечно, тоже – достойный боец! Посмотри, какие у меня мускулы! Но ты…
Кирюха снова затрясся от хохота, показывая пальцем в сторону покрасневшего Петьки. Мало того, что молодой боец был, в отличие от нас – военных-контрактников, простым солдатом-срочником, так он еще и ничего особенного из себя не представлял – был хилым и слабеньким на вид, по службе звезд с неба не хватал.
Однако, именно его назвали самым перспективным, и отобрали даже раньше нас с Кириллом.
Мы прибыли в лагерь уже ночью, были проведены в одну на всех троих комнату и, не ужиная, провалились в сон, попадав на кровати. Утром нас никто не будил. Но я проснулся, как обычно рано. Сходил в душ, пока ребята спали, потом, маясь от безделья, вышел на балкон.
Разрывая рваными рывками рук утренний туман, на небольшой площадке перед зданием, в котором мы разместились, делали зарядку несколько молодых парней и девушек. Ими командовал пожилой мужчина с военной выправкой.
После зарядки они пробежали пару десятков кругов по периметру двора, а потом командир приказал разбиться по парам. Вот тут-то и началось самое интересное.
Первыми в центр вышли двое парней, коренастых, крепких, чем-то отдаленно похожих друг на друга. Они некоторое время ходили кругами, чуть сближаясь, а потом, вновь отдаляясь друг от друга, как бы примеривались, внимательно следя за каждым движением противника. Остальные отошли подальше, но за ходом поединка продолжали следить.
Поначалу я рассматривал двух бойцов без особого интереса – у нас подобные поединки проходили буквально каждый день, ничего нового увидеть не ожидал. Но в какой-то момент один из парней вдруг вытянул обе руки перед собой и обвел ладонями в воздухе воображаемый шар. И воздух между ладонями вдруг заискрился, засиял огненными всполохами! Я даже глаза потер кулаками, не веря в реальность того, что вижу! Я не заметил у парня в руках ни зажигалки, ни каких-то горючих предметов – руки его были абсолютно пусты, ну если не считать этот шар! А потом, немного напрягшись, будто бы огненный шар был тяжелым, он размахнулся обеими руками и швырнул его в своего противника! Однако, противник выставил навстречу летящему снаряду обе руки открытыми ладонями вперед, и, собравшись, напрягшись, что было сил, оттолкнул воздух, даже не прикасаясь к шару, буквально в нескольких миллиметрах от него! Шар тут же направился обратно к своему хозяину, но, не долетев пару метров, упал на землю и в ту же секунду исчез.
Оба бойца, как по команде, повернулись к своему командиру. Он недовольно качал головой:
– Оскар, тебе нужно было бить резче, быстрее, чтобы он не успел отразить! А ты, Беликов, должен был добросить, додержать, сделать так, чтобы файербол не угас по пути, а долетел… да и слишком тяжело он тебе дался, глянь, вспотел весь! Короче, тренируетесь до обеда друг с другом, после стрельбы буду у вас зачет принимать. Ясно?
– Так точно! – в один голос удрученно ответили оба бойца и, расстроено качая головами, отправились куда-то за здание.
Я так внимательно следил за происходящим во дворе, что не заметил, что за мной наблюдают тоже. И в тот момент, когда уже собрался уйти в комнату, с соседнего балкона вдруг донеслось:
– А что это за красавчика нам привезли?
На пластиковом стуле, закинув обе ноги на перила балкона, сидела девушка-мулатка с копной мелких кудряшек на голове. Коротенькие шортики открывали моему взору длиннющие ножки, показываемые хозяйкой с очень выгодного ракурса. Что ответить ей, я придумал не сразу, она успела задать еще один вопрос, несмотря на необычную внешность, на чистейшем русском языке:
– Ты кто – боец, телепат, а хотя нет-нет, ты – этот, как его там, который всем нравится… э-э… забыла, блин! Так ты кто?
– Не знаю. Я – обычный человек.
– Ой, мамочки, он не знает! – захохотала, раскачиваясь на стуле. – Ты откуда здесь, святая простота? Обычные человеки дома сидят, а здесь – все больше особенные, уникальные тренируются. Какая у тебя специализация? Что умеешь?
– Ну, я – военный, боец спецназа, каратэ занимаюсь, стреляю хорошо, – я понимал, в свете ранее увиденного, о чем она спрашивает, но найти в себе самом какие-то особенные, уникальные черты, не мог, как ни старался. – А огонь руками зажигать не умею.
– А, ну раз военный… это все объясняет! С вашим братом не церемонятся здесь – вы ж, вроде как, обязаны родину защищать, стране и гражданам служить, поэтому вас и отбирают по принципу "Меньше знаешь, крепче спишь". Ладно, не переживай, они, – она кивнула в сторону проходившей мимо нашего здания группы людей в белых халатах. – Они разберутся. Да, скоро ты и сам все о себе поймешь.
– Да я и не переживаю.
– А ты красивый! Как тебя зовут? Или тоже не в курсе?
– В курсе. Платон.
– Ого! Классно! Ты, как этот, как воин древнерусский! Точно для "Пересвета" подходишь!
Никакой связи своего имени с историей Древней Руси я не улавливал, но, собственно, мне было все равно – пусть считает меня, кем хочет.
– А как меня зовут, узнать не желаешь?
– Скажи, если хочешь, – меня, если честно, гораздо больше интересовала ее "специализация", чем имя.
– Снежана! Прикинь, родаки извратились! Я, с такой кожей и волосами – и вдруг Снежана! – она искренне и весело рассмеялась. – Хочешь знать, что я умею?
– Хочу.
– Смотри. Покажу сейчас. Только никому, учти! Это – секрет!
Она, моментально вскочив на ноги и сбросив комнатные тапочки с розовыми заячьими ушами, перелезла через перила балкона и, приставив обе ладони к кирпичной стене, вдруг зависла над землей, непонятным для меня образом удерживаясь на практически гладкой поверхности!
… – И это был только первый день моего пребывания в этом месте, и даже не день – а утро! – с тоской и грустью я рассказывал Пророку о своей молодости, о том времени, когда даже что-то не очень хорошее, казалось забавным и интересным. – Я быстро освоился на новом месте, понял, кто я такой и что умею. Через год я был одним из лучших бойцов в лагере. Именно тогда и появилась там моя Леночка. Конечно, заводить отношения нам было строго запрещено, но в лагере большей частью, были собраны люди молодые, и поэтому сплошь и рядом кто-то к кому-то лазал ночью в окно, кто-то во время пробежек в лесу рвал цветы, а кто-то наотрез отказывался выходить на ринг против определенного человека. Поэтому и нам удавалось некоторое время не привлекать к себе особого внимания. До той поры, когда эксперимент вступил в новую фазу. Когда государство потребовало результатов у наших ученых. Результаты были – каждый из нас прогрессировал, нас изучали и, скорее всего, многое узнали о природе наших удивительных способностей. Только главного достигнуто не было – ни одна вакцина, усиливающая наши способности в разы, не действовала на простых людей, либо действовала, но вовсе не так, как хотелось бы. Именно поэтому и решили попробовать иной метод. Но для этого нужны были дети… которых именно мы, подопытные программы "Пересвет" должны были в самые близкие сроки им родить.
27. Милана.
– Подождите-подождите, – мне хотелось зажмуриться, чтобы не видеть больше их довольные, улыбающиеся лица. – Вы предлагаете мне родить ребенка и отдать вам, чтобы из его маленького тельца сделали какую-то там вакцину? Но он же… он же будет живым… человеком… ребенком! Это же – убийство! Вы – убийцы! Звери просто!
– В нашем мире ежедневно происходят сотни убийств. Десятки убитых – дети! Я думаю, ты знаешь, что многие матери в маленьких деревушках сами убивают своих младенцев потому лишь, что не смогут их прокормить. Я думаю, ты в курсе, что десятки каннибальских кланов, потерявших человеческий облик, поедают младенцев в качестве деликатеса по большим праздникам. И после этого ты обвиняешь в жестокости нас? – Земцов-старший с презрением смотрел на меня. – У нас есть возможность создать непобедимую армию, равной которой нет нигде в мире. Ты знаешь, в чем наша беда? Понимаешь, почему у нас никак не получается возродить планету? Мы разрознены, разобщены. У каждого клана – свои интересы, свои цели. Нужно объединить всех, сплотить, дать людям одну – общую на всех идею. Сделать это, не используя силу, невозможно. Подумай, что значит жизнь одного человека, да еще какого – неразумного, только что появившегося на свет, существа, когда на другой чаше весов лежат жизни тысяч других людей, сотен будущих детей?
