Текст книги "Теплый пепел надежд"
Автор книги: Ксения Васильева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 18 страниц)
Я вошла, он обернулся и застыл: он знал мое тело и это гнусное, как он говорил, пятно… Я спросила его: ну как? Узнаешь красавицу?
У меня и голос изменился (Кирик это заметил), а тут я постаралась говорить своим прежним… Получилось.
И пока он таращился, не зная, что делать, я вдруг спонтанно вытянула вперед руки с черным лаком на длинных ногтях и взвыла: «Я пришла за тобой оттуда! Там я стала красавицей, а ты сгубил меня, я замерзла в ночи!..»
Он побелел и упал. А я ушла. Не подойдя к нему. Потом узнала, что он умер от сердечного приступа, но не в ту минуту, а чуть позже, при каком-то парне… Как видно, он ничего никому не сказал: его глодал страх, он от него и погиб. Я его убила? Он убил меня.
Сонечка замолчала.
Кирик тоже молчал, не в силах переварить услышанное. Боже! Сколько же горя пришлось на эту девочку!.. И что с ней сталось…
Сонечка продолжила:
– Макарыча я убила по-другому. По-настоящему. Он же был такая гадость, и вы все это либо знали, либо подозревали, но он вам был удобен! И никто из вас ему слова худого не сказал! Он мне сделал паспорт, когда я к нему пришла красавицей. Он не узнал меня, я сказала, что меня послал один ныне покойный художник.
Макарыч долго кочевряжился, но потом за большие деньги сделал. А я принесла «хорошее» средство, усыпляющее навеки, мы с ним выпили, он сказал, что за сделанную им услугу я должна с ним переспать.
Я согласилась, и мы с ним за это выпили. А перед тем я объявила ему, что я уродка Соня и что ему больше не жить на этой земле. Я не хотела, чтобы он не знал, за что… И он понял, что с ним будет…
Это была отвратительная сцена. Я ушла, бросив еще там сигарету…
Снова наступило тягостное молчание. Но Соне необходимо было излиться, освободиться от тяжкого кома, засевшего в сердце… И она, вздохнув протяжно, с надрывом, сказала с какой-то мольбой:
– Кирик Сергеевич, только вы не думайте, что это я… виновата в гибели Андрея Николаевича… Даю вам слово, хотя оно, наверное, для вас ничего не значит.
Кирик вздрогнул. Как?! И Андрей? Это, конечно, она! Пусть лучше не клянется, не надо больше ничего, у него кончаются силы! Сонечка, увидев, как подействовало на него это известие, поняла, что он ничего об этом не знает.
– Вы разве не читали?.. О его гибели в автокатастрофе? В МК было…
Он брезгливо поморщился:
– Ты же знаешь, я не читаю желтую прессу.
– Да, я помню это… – спохватилась Соня. – Они разбились на машине. Но это не я! – закричала она. – Хотя можно теперь все на меня сложить!
– Что ты кричишь? – вдруг спокойно спросил он, выйдя из оцепенения. – Кто и что о тебе знает? Только я. Не рассказывала же ты всем и каждому о… – он был не в состоянии применить это жуткое слово «убийство» к Сонечке…
Но нет! Это не Сонечка, теперь это Зинаида!
– Не рассказывала, – ответила она с вызовом, видя, что он изменился: стал суше, холоднее. В течение ее рассказа он менялся, но проблески жалости оставались, а сейчас… их нет. – Зря я рассказала вам. На что я, дурочка, надеялась? На то, что вы меня поймете? Пожалеете? Поможете? Ага! Жди от вас жалости! Вы сейчас думаете – когда же она уберется, чтобы спокойно послушать музыку и продумать завтрашний день… Знаю я вас! Черт меня дернул припереться!
Она вся пылала от обиды, старой обиды: он так и не пришел к Генке и не забрал ее оттуда! А она ждала! Не позвонил, не спрашивал – не хотел ничего знать! Он равнодушный, жестокий человек! Нет, он – сверхчеловек, каким себя считает.
Ему вообще все безразличны. Она нарушила его покой, а теперь потревожена его абстрактная мораль! И возможно, завтра ему будет плохо работаться… Злыдень, монстр, кикимора болотная! Так думала она. Ни в коем случае не заплакать перед ним. Она сейчас уйдет. Пусть бежит в милицию. Хотя он не побежит, подумала она, и была права.
Накрутив себя, Зина-Сонечка закричала:
– Я вижу, о чем вы думаете! О том, что я – ужасное существо… Как это вы говорили? Неуемных страстей? А теперь вообще криминальная особа! И вы меня презираете, да, презираете, я же вижу! Хотя Генку вы сами терпеть не могли, но убить? Фи! Это я, грязная, виновата во всем, я, которой руку страшно подать – запачкаешься, – Кирик хотел было прекратить эту истерику, но понял, что надо выслушать все, – я могла свершить правосудие, вы – нет! И теперь я прихожу к вам, плачу, прошу сострадания и, может быть, совета – как мне жить? Что делать с моей памятью и со всем тем, что со мной произошло?.. А вы молча, джентльменски прохладно, осуждаете меня, но никогда в этом не признаетесь…
Зина остановилась, задохнувшись, слезы закипали в глазах, но она яростно их сглотнула и сказала почти спокойно:
– А знаете, кто во всем виноват? Вы. Вы заморочили мне голову своим благородством, оригинальностью, гениальностью и мудростью.
Теперь-то я знаю, что это просто глубокое равнодушие ко всему. Вы уверили меня, что я необыкновенная, что мое истинное лицо скрыто под маской, что оно проявится с чьей-то любовью… Как в сказке… Однако сразу же предупредили меня, что вы-то не имеете права любить! А то бы… – она едко усмехнулась, – а то бы вы полюбили меня, подзаборную уродину! Вы лгали! Мне, девчонке, которая смотрела на вас, как на Бога! Зачем? Вам было интересно? А я все вбирала, вбирала и решила, что все это так: вы все понимаете! И что вы… вы любите меня! Вот до чего я додумалась в тиши ночи… Я решила вам служить вечно. Я была согласна с вами на все.
И тут к вам пришла дама. Которую вы любили и, наверное, любите сейчас. Я все поняла. Я поняла, что вы мне врали. Как говорят, вешали лапшу на уши. Не кривитесь, не надо! Вы и сами прекрасно изъясняетесь матом, если это надо, в обществе «шоферни», как вы называете своих приятелей! Вы – самовлюбленный артист! Вам нужна аудитория! И не врите, что вам никто не нужен! Вам нужны все! Только чтобы они сами к вам ходили, вам поклонялись! Ладно, не буду вам надоедать. Но все-таки я вас ждала. Я думала, если… – Зина махнула рукой и встала.
Кирик подошел к ней.
– Сядь. Мы не закончили с тобой… Ведь ты пришла ко мне не только, чтобы обличить меня? Ты же сама сказала.
Зина опустилась на стул. Монолог вымотал ее до основания. У нее тряслись ноги, и, пожалуй, если бы она даже очень захотела уйти, не смогла бы, упала.
Он сел напротив нее.
– Теперь моя очередь. Я не буду оправдываться, Сонечка…
Она прошептала – голос куда-то пропал:
– Не надо, не воскрешайте ту несчастную девчонку. Я – Зина, прошу вас…
– Хорошо, – согласился он, – пусть Зина, мне так проще. Ты права. Я виноват. Я воспринимал тебя как взрослого человека, мне непривычно общаться с подростками… Нельзя было говорить с тобой на равных тогда… Ты была ребенком, но очень восприимчивым, и это меня обмануло… Но, поверь, все, что я тебе говорил, – правда. Конечно, я актерствую, конечно, я высокомерен, гордыня – великий грех, но он у меня есть. Что ты хочешь?
Я обыкновенный смертный. Что ты придумала обо мне? Но я виноват. И более того… – Кирик замолчал, на его лице отразилась внутренняя борьба, – ведь я любил Сонечку… – он именно так сказал: «Сонечку», как бы совсем отделив ее от Зины. – И та дама, которая когда-то давно была для меня… та дама уже ничего не значит в моей жизни…
– Почему же вы не разыскали меня? – удивилась Зина. – Почему?
– Потому что я – отпетый дурак. Я подумал, что ты захотела уйти от меня. Разве мог я предполагать, что приход моей старой, давно прошедшей любви введет тебя в заблуждение. Я тоже был вне себя, я тоже обижался, как мальчишка. А когда стал что-то соображать, стал тебя разыскивать, но тебя нигде не было.
Он сокрушенно замолк, но тут же снова заговорил:
– Я не виню тебя ни в чем… Какое я имею на это право? Но… то, что ты сделала, противоестественно для нормального человека, ты меня понимаешь?.. И что делать с этим, я не знаю.
– Скажите… – Зина смотрела ему прямо в глаза, – только правду. Обязательно правду.
Он понял, о чем она его спросит, и воспротивился всем существом этому вопросу и своему ответу, но запретить ей говорить он не мог…
– Меня, Зину, вы… не любите?..
Именно этого он боялся! Кирик смотрел на ее очаровательное лицо, обрамленное рыжими завитками, в ее разноцветные и оттого еще более загадочные глаза и не чувствовал ничего.
Не было в нем того трепета, с которым он смотрел на того маленького уродца, который, поселившись в его доме, внес в него живое тепло.
Перед ним была незнакомая красивая юная дама. И хотя он уговаривал себя, что это Соня, Сонечка, он понимал, что Сонечки нет, она осталась его болью, его виной, горьким воспоминанием…
И в своем внутреннем мире эта девушка-женщина была удалена от Сонечки на огромное расстояние. Как же он мог ей сказать, что любит ее, Зину?
– Не любите… – подтвердила гостья.
– Зина, – начал он неуверенно, – я ничего тебе не скажу теперь. Ты должна это понять… Для этого и мне, и тебе…
Она прервала его:
– Кирик Сергеевич, не надо дальше, я не хочу, чтобы вы кривили душой. Мне все понятно. Не стоило мне задавать вам этот вопрос. Глупо… Забудьте, пожалуйста, очень вас прошу.
Он смутился и, чтобы как-то сгладить впечатление от своего вялого полуотказа, спросил:
– Сонечка, но ты же хотела посоветоваться со мной?..
Она усмехнулась понимающе:
– Не надо, Кирик Сергеевич, сейчас у вас никак не получается игра, фальшивите. Я стала крепким человеком. Все выдержу. И советов не надо. Я сама должна все решить.
Стремительно поднявшись, Зина предупредила:
– Не удерживайте меня. Я все равно уйду.
Кирик тоже встал и, поняв, что это конец, спросил:
– Но ты оставишь мне свои координаты? Я позвоню тебе, обязательно. Завтра…
Она, все так же усмехаясь, продиктовала адрес Дома и номер телефона, но предупредила, что, вероятнее всего, скоро оттуда съедет.
Меж ними вдруг встала стена. Два человека, будто едва знакомые, расставались, видимо, навсегда. Не сожалея об этом, по крайней мере в данный момент.
Выйдя из дома, Сонечка бесцельно побрела по улице.
Ведь только из-за Кирика она кинулась к тому врачу! Только его хотела она поразить, удивить и… влюбить в себя, новую.
А потом? Потом… Понасмехавшись над ним, поиздевавшись, унизив его и заставив почувствовать вину, броситься к нему на грудь, рыдая от счастья и восторга. Таков был ее замысел, детская глупая мечта. А получилось все настолько непохоже на ее грезы, что теперь она не знала, что с собой делать. Скоро ей предстояло ехать в Париж с Разаковым, уже шли сборы… Но ей не нужны стали ни Париж, ни Разаков, ни восторженная шумиха вокруг нее… Все, все стало не нужно.
Она села в какой-то троллейбус, просто так, чтобы остаться одной и не предпринимать никаких действий.
Глядя в окно, она стала узнавать места. И поняла, что едет прямиком к дому доктора, где провела долгие месяцы…
Зачем? Что ей надо там? Доктора нет на свете… А если бы и был? Валялась бы в ногах, умоляя вернуть ей прежнее лицо?.. Ну нет! Даже из-за Кирика. Снова стать всеми презираемой уродиной, лишиться своей новой жизни, по которой она идет царственным шагом?.. Жизнь эта стала ее жизнью, Сонечки ли, Зины – но ее! И она эту жизнь не поменяет на прежнюю никогда!
Она вышла на знакомой остановке, ноги сами вынесли ее. Прошла к дому, стоящему в глубине двора, тихого и уединенного, и села на скамейку. К ней тут же подвалил какой-то парень, весь в коже. Отодвинувшись, Соня довольно грубо оборвала его:
– Можно покоя хоть немного? Ты ведь не дурак, чего же лезешь?
Парень оторопел и с видом петуха, окаченного бадьей воды, удалился, посылая в ее адрес что-то нехорошее. Ей было плевать.
Она перешагнула какую-то черту, сегодня был последний шаг… И теперь могла сказать все и сделать все, нимало не заботясь о последствиях. Впрочем, это было заложено в ней и раньше, но сейчас сцементировалось, как в отстроенном здании… Она сидела во дворике долго, вспоминала, забываясь, даже словно задремывая. Тихо шуршали опадающие листья, в воздухе стояла такая грусть, что казалось, весь мир должен упасть на колени и плакать, каяться… Сонечка вдруг громко рассмеялась в тишине дворика… Ну что, хотела стать «владычицей морскою»?.. А оказалась у разбитого корыта!
Ничего нельзя хотеть слишком! Даже красавицам не все удается… Уродина ее переплюнула, ее, Зинаиду, манекенщицу суперкласса!
Вот как бывает…
Тяжко, как старуха, поднявшись со скамейки, окинула прощальным взглядом дворик, дом и поплелась к остановке троллейбуса.
Касьяну казалось, что он сидит в Доме уже сутки. Обед сменился ужином, пришел пианист Витюша, чуть ли не десять раз присаживалась к его столику Ирина Андреевна…
Он болтал с ней о разных пустяках… Только один раз она его то ли огорченно, то ли с тревогой спросила: «Зиночку ждете?»
– Повидать бы ее не прочь…
Ирина сказала, что, вероятнее всего, она у Разакова – скоро они отправляются в Париж. Касьян хотел было уже попросить ее позвонить туда, но позвонил сам модельер: оказалось, что Зины там нет и не было, чем Разаков весьма раздосадован. Касьян – в который раз за сегодня! – обругал себя дубиной и непрофессионалом…
Как он мог отпустить Зину после ее странного прихода к Кирику Успенскому? Почему он не поехал за ней?.. Сейчас уже все стало бы на свои места.
И тут появилась она. Поля шляпы все так же опущены. Окинув зал взглядом и увидев Касьяна, кивнула ему, вымученно улыбнувшись, и сделала знак рукой, который он понял как «подождите, я сейчас».
У Касьяна отлегло от сердца, а то ему показалось, что он Зиночку уже никогда не увидит.
Из кухни снова вышла Ирина, присела к Касьяну.
– Увидели наконец свою любовь? Последнее время она что-то не в себе. Мрачна, я бы сказала, не по возрасту и без видимых причин. Ей бы петь и веселиться, как птичке-синичке, а не хохлиться, как больной вороне… Да-а, – протянула Ирина задумчиво, – мне чудится, у нее какие-то неприятности. Может, Разаков нашел лучшую модель? Я думаю, Зиночка ваша истинно любить не способна. Не огорчайтесь, – попросила Ирина, улыбнувшись. Она догадывалась, что Касьяна влечет не красотка Зина, а таинственная особа с ее именем.
– Да, кстати, – вдруг вспомнила Ирина, – я ведь провела расследование, чуть не по минутам… Никакая уродливая девица здесь не появлялась.
– Понял, – коротко откликнулся Касьян. – А что это не видно нашего мальчонку со шрамами? Он что, уехал?
– Нет, он здесь, – ответила Ирина, – только в какой-то меланхолии, и мне даже показалось, что к Зиночке он поостыл. Она в конце концов со своей фанаберией отошьет от себя всех мужиков! И будет сидеть одна, вот увидите.
Касьян усмехнулся. Так они сидели, пока сыщик опять не стал нервничать. Однако идти самому к ней не стоит… А может, это необходимо? Пока Ирина болтала, он метался, решив под конец через десять минут подняться к ней.
Сонечка, поднявшись наверх, стукнула в дверь к Максу.
Юноша сидел в кресле, читая: на коленях у него лежал ее томик Блока!..
Увидев Зину, вскочил, оглядев комнату, которая нуждалась в уборке.
Макс ругнул себя за бардак, но не прибирать же при Зине! Сам он был в джинсах, черной майке, босиком. Машинально пригладив волосы, Макс глупо спросил:
– Это вы?
– Как видите, – ответила с улыбкой Сонечка. – Здравствуйте, Макс. Мне захотелось к вам зайти и поболтать. У вас выпить найдется?
– Найдется, – бросившись к шкафчику, юноша извлек начатую бутылку «Абсолюта» и полбутылки вина. Она села в кресло, глядя, как он суетится, «накрывая стол», и думала о том, что Макс читал Сонечкин томик Блока, к чему бы это?.. Интересный факт! Наконец он сел, не глядя на нее.
«…Бедняжка, боится ослепнуть от моей красоты», – подумала она горько. Зато Соня уж смотрела! И видела простенького парнишку с приятными, даже красивыми чертами лица, с еле видимыми теперь шрамами…
Она была так в него влюблена, что решилась на поступок, который сломал ей жизнь!.. Или нет? Не сломал?
Зина-Сонечка протяжно вздохнула.
Она подняла рюмку:
– Выпьем за нас, Максим, вы не против?
Он густо покраснел и выпил. Ему было здорово не по себе, он не представлял себе причины, по какой эта феерическая красавица, о которой он мечтал ночами, пришла вдруг к нему.
– Я смотрю, вы любите Блока? – спросила она. – Мальчики в вашем возрасте стихов не читают… так?
Макс опять вспыхнул и посмотрел на нее: в глазах его была какая-то мольба… Может быть, он просил не продолжать этот разговор?.. Нет, будет, зачем же она тогда явилась сюда?
– Или я не права? Ответьте же мне, Макс, вы любите Блока, это ваша книга? Что вы молчите? Так красивых дам не принимают. Ну? Я жду, – это она уже сказала капризным, приказным тоном. Придется тебе, Максик, ответить, подумала она.
Все еще не обретя дар речи, он кивнул. Взяв книгу в руки, Соня пролистнула, увидела свои пометки и чуть не зарыдала. Дошла до стихов о Незнакомке, прочла две строфы, те, которые читала тогда, и снова спросила:
– Это ваши пометки? «Незнакомка» – ваше любимое?
Макс побледнел, в глазах вдруг промелькнуло что-то похожее на злобу, и он ответил довольно резко:
– Я не люблю стихи. Это книжка моей сестры… Она сунула мне в сумку, и я решил посмотреть.
– У вас есть сестра? – удивилась она. – Старше, младше?
– Мы близнецы, – коротко ответил юноша, находясь в том же состоянии.
– Какая прелесть! – воскликнула она, всплеснув руками. – Наверное, хорошенькая?
– Хорошенькая, – подтвердил Макс, добавив неуклюже: – Но с вами не сравнится…
…Ага, начинает потихоньку клеиться. Замечательно! Эта игра вдруг взбодрила ее, сладкое чувство вседозволенности и скорого отмщения согревало ее существо.
– А почему сестра не с вами? – допытывалась она. Пусть выкручивается, доколе сможет!..
– Я здесь по делам… А сестра учится… – с некоторым усилием произнес он.
Поудобнее устроившись в кресле, она сняла шляпу, тряхнула головой, золотисто-рыжие кудряшки взвились нимбом. Оторопев от такого зрелища, Макс не отрывал от нее восхищенных глаз.
– А что у вас за дела, Макс? – продолжила Соня допрос. – Налейте мне еще немного, что-то вы за мной плохо ухаживаете.
Он послушно разлил водку и она попросила:
– Ваш тост!
Насупившись, юноша напыщенно произнес:
– Я пью за вас, прекраснейшую женщину в мире!
Она хихикнула, и они выпили. Лукаво склонив голову, она продолжила игру.
– Признайтесь, Макс, вы были там, у себя, влюблены? Уж конечно! А в вас, наверное, влюблялись все поголовно! Разбили чье-нибудь сердечко, а?
Он промолчал, и опять в глазах у него мелькнуло ожесточение.
«…Надо же, как он меня ненавидит, – подумала Сонечка. – Не забудет никак! Не меня! Бедную уродинку Сонечку, сестру мою несчастную…» Ей стало так жаль себя, пробудилась такая ненависть (почти как прежде) к этому дурному, злобному парню!
Ничего, он еще попляшет и попоет под ее волшебную дудочку!
– Ну, не очень-то вы учтивый кавалер. Слово из вас клещами надо вытаскивать, – недовольно заявила она, словно намереваясь уйти, даже шляпу взяла в руки.
Макс испугался. Сейчас растает мираж, и он снова останется один. А она никогда, никогда больше не войдет к нему.
– Ну, я вас слушаю, – капризно протянула она. – Какие дела здесь могут быть у такого юного мальчика? Любовные?..
Раздался стук, дверь приоткрылась, и показалась кудрявая голова Касьяна. Наткнувшись взглядом на Зину, он облегченно улыбнулся:
– Вот вы где! А я понял, что вы собирались присоединиться ко мне и моему шампанскому!
Сонечка ответила такой же радостной улыбкой:
– И собираюсь. Макс зазвал меня в гости, говорит, что ему грустно сегодня и одиноко. Я решила немного скрасить его существование… Присоединяйтесь? – предложила она Касьяну.
Тот замотал головой:
– Не буду мешать молодежи. Я все-таки жду вас внизу.
Опять улыбнулся и исчез, еще раз шепнув: «Жду».
– Вы его хорошо знаете? – спросил юноша.
– Довольно хорошо, – ответила Сонечка, – очень милый и приятный человек.
– Но он же сыщик… – объявил Макс.
Сонечка пожала плечами:
– Ну и что? Замечательная профессия, интересная… И нужная, между прочим.
– Я к нему обратился, – брякнул вдруг Макс, – мне нужно найти одного человека… Так он сказал, что уже ее ищет. Сейчас он за вами ведь приходил? Не ко мне? – забеспокоился он.
– Не к вам, успокойтесь, он бы сказал… – ответила чуть раздраженно Сонечка, она почти по-прежнему ненавидела этого упорного сопляка. – А почему вы сказали «ее»? Вы разыскиваете даму? За этим приехали?
– Да, – ответил Макс. – Одну… преступницу.
– Как интересно! – воскликнула Сонечка. – И Касьян тоже ее ищет? Что же она сотворила?
– Она – почти убийца. Вот, – показал он на свое лицо, – это она меня порезала. – Мало, подумала Сонечка, мало порезала. – Если бы случайно ко мне парень не зашел – все. Ночь была, все уже спали…
– Вероятно, она была… вашей близкой подружкой?..
– Нет! – крикнул Макс. – Никогда!
– Что с вами? – фальшиво испугалась Сонечка.
Макс повесил голову:
– Простите… Просто я представил, что это так… и мне стало неприятно.
– Неприятно? Отчего же? – допытывалась она.
– Вы не знаете… Она была злобная уродина! В меня влюбилась! Я не мог ее терпеть! Она такая страшная и нехорошая! Вы и представить себе не можете! Мою сестру, дуру Гульку, так захомутала… Сонька эта очень умная и хитрая… Такое сотворила!..
Макс уже не мог остановиться.
– Переоделась в красавицу… – он замолчал, понимая, что эта прекрасная девушка умрет со скуки от какой-то допотопной истории!..
Надо как-то быстро и интересно закончить, не то Зина уйдет!
– В общем, я вам все описывать не буду. Она меня подставила, порезала и сбежала в Москву. Прислала своей матери письмо. Я узнал, где она, и приехал, чтобы найти ее… А оказалось, ее вообще ищут… Почему, я, правда, не знаю.
– Так нельзя, Макс, это неблагородно… Преследовать бедную девушку за то, что она была в вас влюблена… – наставительно заговорила Сонечка.
– Она же хотела меня убить! – снова вскинулся Макс.
– Тише, тише, а то Касьян подумает, что мы с вами деремся! – Она засмеялась, но сразу стала серьезной.
– Скажите, а что вы с ней собираетесь сделать, как только найдете?
Макс молчал. Он сам толком не знал… Наверное, сдаст Касьяну, и пусть ее осудят и засадят в тюрьму.
– Ну? – подхлестнула его Зина.
– Не знаю… Сначала мне хотелось тоже ее порезать…
– Зачем же ее резать, если она и так уродина? И на нее без отвращения не взглянешь? – резонно возразила Сонечка.
– Сдам ее сыщику, этому Касьяну, и пусть что хотят, то с ней и делают. Мне бы хотелось посмотреть на нее и в… – он хотел сказать: и в рожу поганую плюнуть, но постеснялся.
– И в рожу ей плюнуть, так? – будто прочла его мысли Сонечка.
Ей вдруг смертельно надоела эта игра с Максом, тупым и злобным. Господи, что она в нем нашла? Хотя тогда она была крошкой-малюткой по сравнению с теперешней Соней-Зиной…
Надо заканчивать эти пляски тем эффектным жестом, о котором она давно думала. Хотя это ее уже не интересовало, но история должна получить завершение.
– Макс, вы меня разочаровали, – сказала Сонечка холодно. – Вы мне казались добрым и понимающим… Тихо, тихо, – остановила она вскочившего побледневшего юношу, – я ваши шрамы видела. И в них вините только себя.
Она зорко посмотрела на него. Макс, опустив голову, крепко сжал кулаки.
– Повторяю: виноват ты сам, – она отбросила «вы» – еще чего! – Ты запрещал сестре дружить с ней. Почему? Только из-за того, что судьба так распорядилась и дала ей именно такое лицо? Но она прежде всего человек! А какой? Ты не знаешь и не узнаешь никогда! Она любила и тебя, и твою сестру, которая ответила ей дружбой, потому что была невинна и добра! А ты… ты как был тупицей, так и остался! – Макс встал. Лицо его было мрачным и злым.
«…Та-ак, – подумала она, – сейчас он меня ударит! Ну что ж, посмотрим, что из этого выйдет. Сейчас ему сказать или еще поерзать?..»
Сонечка задумалась.
Макс не дал ей времени на раздумья, зашипев:
– Почему вы ее защищаете? Вы же не знаете, как было! Вы не верите мне, вы на стороне какой-то девки, которая меня чуть не убила? – Внимательно посмотрев на нее, он вдруг сказал уверенно: – Вы меня ненавидите. За что? Что я вам сделал? Я люблю вас, Зина, и буду вечно любить… – Не справившись с волнением, Макс упал перед ней на колени и разрыдался.
Эта сцена ее тяготила.
– Ну-ну, – сказала она, чуть дотронувшись до его жестких густых волос (если бы это случилось тогда! Жизнь ее была бы другой), – не надо плакать, ничего не изменишь. Я тебя вовсе не ненавижу… А любовь твоя пройдет, как детское заболевание, корь например. Думаю, что и твоя уродина забыла о тебе думать. Она ведь стала натурщицей, и ее все нарасхват… Говорят, ее полюбил один очень известный художник, именно в ее облике уродки… Тебя это не удивляет?
Он поднялся с колен, не глядя на нее, кулаком утер слезы и пробормотал:
– Не верю я… Это она слухи распускает. Врет! Но Касьян найдет ее, я уверен!..
– Конечно, найдет, я тоже уверена, – усмехнулась она и вдруг спросила: – Что бы ты сказал, если бы я оказалась той Соней, а?.. – И улыбнулась ему своей самой лучезарной улыбкой.
Он оторопел – ну и шуточки у этой Зины! На черта ей эго надо? Может, затевает с ним какую-то непонятную игру? Зачем она пришла? Он-то по глупости подумал, что она к нему неравнодушна…
– Зина, зачем вы издеваетесь надо мной? Будто я вам враг…
– А ты и есть мне враг, – ответила она снова с улыбкой, – правда, сейчас уже отошло… Ведь я действительно Сонька-уродина. Так как мы будем?
Он смотрел на нее с мольбой. Зачем она так зло издевается над ним? Она! С ее нежным, прекрасным, светящимся в полутьме лицом и сверкающими, как звезды, глазами – такая необыкновенная! И такая недобрая…
И только одно прошептал:
– Что я вам сделал? За что?..
Она звонко рассмеялась:
– Ты много чего сделал! Интересно, а почему ты считаешь, что я не могу быть Сонькой?
– Нет! Вы не можете быть ею… Вы – другая, другой человек, другая совсем… Конечно, я не такой уж вахлак и знаю, что есть врачи, которые меняют там… лицо, фигуру… Ну, улучшают… Но сделать совсем другого человека!.. С другим голосом и… всем… Этого нет.
– Есть, – возразила она, – и если ты мне не веришь, я расскажу подробно, как все было у тебя в общежитии, хочешь?
– Нет! – крикнул он. – Я не хочу это вспоминать! Она вам рассказала! И вы действуете с ее подачи! Вы ей поверили! Конечно, она себя выгородила!
– Хорошо, – остановила его крики Сонечка, – оставайся при своем мнении. Тогда еще вопрос: а ты смог бы полюбить Соню, ставшую мной?
Это было уже выше его возможностей.
– Извините меня, я что-то… Мне плохо… Вы сердитесь на меня?..
Она пожала плечами.
– Я никогда, никогда не поверю… вам… Я бы ее узнал в любом виде… Не издевайтесь надо мной… – прошептал Макс.
Она встала с кресла, он попытался приподняться, но его качнуло.
– Может быть, дать валокардина?
Он замотал головой. Все, что ему сейчас было нужно, это остаться одному, чтобы эта странная, пугающая женщина ушла.
Уже закрывая за собой дверь, она сказала:
– Максик, передай мою любовь Гуле…
Она вышла. Он без сил остался сидеть на тахте. Без мыслей, без чувств, без желания двигаться. Она выжала из него все. Единственное, что мелькнуло в его одурманенной голове, было то, что там находились две женщины! Ему всегда так казалось, только он никому не говорил!..
Сонечка пришла к себе, переоделась в скромный студенческий наряд: джинсы, свитерок на голое тело, ботинки на толстой подошве… Будто собралась куда-то зимовать, подумала она, может, и так…
Но к Касьяну идти надо. И опять болью резануло по сердцу: Кирик никогда не примет ее такой, какая она сейчас… И этот дурачок Макс готов обманываться, но ни за что не захочет поверить, что Зина – это Соня, даже если сто свидетелей докажут ему это. Мужчины! Она их хорошо узнала за год… Даже лучший из них, простите за грубость, мудак!
С такими мыслями Сонечка спустилась в зал. Было поздно, Касьян сидел в одиночестве. Увидев ее, он расплылся, она ответила ему тем же, присев за его столик.
– Отделались от своего поклонника? – спросил Касьян. – Сложно было?
– Да нет, ничего сложного, – ответила она рассеянно. – Интересно, мне чего-нибудь дадут сейчас поесть и выпить? Я голодна и хочу промочить горло.
Касьян встал, сказав, что, кажется, Ирина Андреевна еще не ушла. Прискакав на кухню, он прошептал ей, что ему позарез надо поговорить с Зиночкой, а она голодна и хочет выпить… Ирина обещала все исполнить.
Касьян чмокнул ее в щечку.
– Расскажете потом, что у вас за тайны? – с любопытством спросила она.
… – Ну, вот, Зиночка, я теперь весь ваш. А поесть нам и выпить сейчас подадут.
– Волшебник… – с лукавством произнесла она. – Касьян, вы чего-то ждете от меня? А мне вначале показалось, что это вы что-то мне хотите сообщить…
Касьян несколько затянул с ответом, увидев, что к ним направляется Ирина с подносом, уставленным снедью, и с графинчиком.
Ирина была хорошей школы: поставив все на стол, она с улыбкой удалилась.
– Давайте, Зиночка, выпьем чуток, заедим, и тогда уж поболтаем, – предложил Касьян. Он разлил коньяк, разложил красивый салат по тарелочкам, поднял рюмку. – Со свиданьицем!
Они выпили. Молча закусили.
Касьян, словно насытившись, отвалился от стола, и Сонечка почувствовала тревогу. Все эти его шуточки были преддверием к какому-то серьезному разговору, который он оттягивал.
– Ну, это уж вы, Зиночка, слишком… – протянул он, будто прочел ее мысли. – Я просто хотел задать вам парочку вопросов. И все, как говорится, станет на свои места. Я так думаю.
– А что, сейчас все не на своих? – парировала она.
Он неопределенно пожал плечами.
Сонечка ощущала нарастающую неуверенность.
…Чего он тянет? Что хочет ей сказать? Не в любви же признаться! Да и не так она ему нравится… Странный он все-таки, этот Касьян, хотя и милый… Сыщик. Этим, наверное, все сказано.
– Зиночка, прелесть вы наша, – начал он нерешительно, но вдруг в лоб спросил: – Вы приходили к Кирику Успенскому? Я бы не стал вас спрашивать, но вы…
Она прервала его.
– Вы хотите сказать, что я вам солгала, скажем мягко, сказала неправду о наших с ним отношениях. – Она поняла, что он видел ее у Кирика!
– Вроде того, – откликнулся Касьян, и Сонечка вдруг явственно услышала, как со скрежетом рушатся их дружеские, шутливые отношения, наступает некая новая реальность, где царят суровость, холодность и жесткость.
…Да это допрос, ужаснулась она, почувствовав себя одинокой ветлой на юру.
– Да, я сказала неправду. Каюсь. Но у нас с Кириком слишком давние и слишком сложные отношения, чтобы о них кому-то говорить… Мы сами-то не можем разобраться. Я бы вам могла сейчас снова нагородить… Что пришла, мол, к нему заказать портрет… Видите, я говорю правду, понимая, что это фактически допрос…
Она не спросила, с чего вдруг ее надо допрашивать. Боялась.
– Допрос не так происходит, дорогая Зиночка, – усмехнулся новый Касьян, – это лишь приватная беседа, в которой я хочу выяснить, что есть правда, а что – нет.
