Текст книги "Теплый пепел надежд"
Автор книги: Ксения Васильева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 18 страниц)
Разаков помолчал.
– Попробую… Брок о ней хорошо отозвался, но приглашал тебя.
– Попробуй, – попросила Зина, – только не шаляй-валяй, а постарайся уговорить.
Разаков внимательно посмотрел на нее:
– А что, проблемы?.. Ты хочешь от нее избавиться?
– Никаких проблем. Она милая девочка, но глупая до невозможности, – почти со слезами проговорила Зина. – Она мне надоела! Зла я ей не хочу. Голландия для нее будет высшим счастьем.
Разаков был потрясен: ничего себе девчушка! Далеко пойдет… А ту он, конечно, отправит, уговорит голландца, это несложно, тот помешался на «русских красавицах» и считает, что тогда его Дом станет экзотичным и притягательным.
Зина встала.
– Пойду прогуляюсь, что-то голова сегодня болит…
Разаков понял, что она дает ему время на переговоры с голландцем.
Примерно через час все было улажено. Голландец без сопротивления согласился на пикантную и более юную Соню. Выехать она должна будет как можно скорее.
А Зина осталась у Разакова.
С этими новостями она и пришла в «свой» Дом. Соня расплакалась.
– Ты что? – удивилась Зина.
– Я знала, что ты меня не любишь… – сквозь слезы бормотала Соня, – но не думала, что настолько! Я не хочу туда без тебя! Я хотела вместе! И Разаков бы не отдал меня, не разделил нас, если бы ты этого не захотела! Это ты, ты меня прогоняешь!
Зина разозлилась:
– Послушай, дурочка, куда я тебя прогоняю? За границу? В Голландию? В Амстердам? Ты соображаешь? Тебя что, в Пензу отправляют? Ты отлично знаешь, что с Разаковым спорить невозможно! Он ничьих мнений не слушает и уж раз решил, так и будет!
Соня продолжала всхлипывать.
Зина встала.
– Пойдем к Разакову! Сейчас же скажем, что ты тоже никуда не едешь и что мы остаемся вместе! Одевайся, валяешься до полудня в постели, с ума сойти!
Соня посмотрела на нее заплаканными глазами:
– А почему ты не едешь одна? Почему я? Ведь ты же могла бы… Почему?
– Потому что это ты хотела за границу, а не я, – мягко ответила Зина. – Я туда не рвусь. Не знаю, как тебе объяснить… Может, время мое еще не наступило… Я подумала, если голландец хочет себе одну русскую манекенщицу, пусть это будешь ты… Но раз ты не хочешь ехать – ради Бога! Отказаться можно в одну секунду! Сегодня наш голландец будет еще на двух просмотрах, подберет себе кого-нибудь!
– Ты правда не хочешь в Голландию? – робко спросила Соня, успокаиваясь.
– Я же тебе сказала – пока не хочу. Никуда. Но скорее бы поехала в Голландию, чем, к примеру, в Америку или Францию.
– Почему? – удивилась Соня.
– Долго объяснять, – ответила Зина уже несколько раздраженно. – Ну так что, идем отказываться?
Та сидела, опустив плечи, наклонив голову, и выглядела совсем ребенком.
Зина возмутилась:
– Ты долго будешь морочить голову? Или – да, или – нет! Мне еще нужно, между прочим, съесть хоть чего-нибудь, я голодная как волк! Пока там разговоры-переговоры шли, проголодалась! Пошли! – Зина уже хорошо знала неустойчивый Сонин характер: если на нее давить, она сделает наоборот, лишь бы доказать, что на нее никто не влияет! А в Голландию Соне хотелось очень!
И Соня сдалась, тихо спросив:
– Так ты считаешь, мне поехать?..
– Конечно, считаю! Я к тебе в гости приеду! Да хоть через месяц! Кстати, ехать надо быстро. Лететь то есть. Хорошо, что загранпаспорт у тебя уже есть, все-таки молодец наш Разаков!
Через несколько минут Соня уже смеялась, была весела, как пташка, и ни о каких походах к Разакову речи не было.
Они славно позавтракали, снова увидев парнишку со шрамами. Поздоровавшись с ними, он покраснел. Соня даже хихикнула, а Зина ответила наклоном головы, как истинно светская дама.
Когда он вышел из зала, Соня шепнула:
– Я же говорила тебе, что у него шрамы! Зря я с тобой пари не заключила! Сейчас ты бы мне бутылку шампанского купила!
– Я тебе вечером куплю, – пообещала Зина, – и мы с тобой выпьем за нашу удачу! Ну, скажи – не удача? Я с Севера, ты с Украины… И вдруг такой взлет, а? – И она счастливо рассмеялась. – Нет, ну вникни! Сколько в Москве красавиц? А кто старз? Мы с тобой! С кудыкиной горы, из лесов темных, из углов стремных…
Зина стала хохотать. Соня вторила ей, думая, что Зина, конечно, умнее ее в сто пятьдесят раз, у нее большое будущее… депутата или министра.
Через неделю Соня летела в прекрасную Голландию, в благословенный город Амстердам.
Продолжение главы третьей
…ЕЕ ПРИНЦЫ
– Я открою! – прокричал Федя. Нельзя, чтобы они узнали о присланных матерью деньгах! Он открывал дверь в лихорадке.
Хотя если бы он не был пьян, он бы сообразил, что никто из его прежних знакомых и друзей не имеет представления, где он живет. Все они постепенно, незаметно отходили от него, пока он не остался совсем один.
Федя распахнул дверь во всю ширь.
Перед ним стоял Кирилл.
«…Почему Кирилл, зачем мне Кирилл?» – подумал Федя, забыв о разговоре у Макарыча о Сонечке.
Кирилл сразу приступил к делу:
– Ну, веди меня к своей натуре, показывай. Я смогу оценить и вязаться к ней, как понимаешь, не буду.
Федя не понимал, чего от него хочет этот сноб?.. Потом спохватился:
– Проходи, Кирилл, проходи…
Пока они шли по коридору, Федя кое-как вспомнил, но вот на чем порешили, забыл. Надо было как-то выворачиваться.
– Кирилл, я тебя сразу к ней поведу, – сказал он, – только ты уж извини их, что так живут… А девчонке деваться некуда, но она не такая, вообще не пьет! Сейчас таких и нету…
Федя произнес это с тайным восхищением и удивлением. Кирилл засмеялся.
Они вошли в комнату с раскладушкой…
…Обещала же стул поставить, расстроился Федя, увидев глазами приличного человека «свою» комнату. Грязная, затхлая, с единственной «мебелью» – раскладушкой, покрытой старым пальто, из-под которого виднелись голый матрас и сальная подушка.
– Ты подожди здесь, – засуетился Федя, застыдившись.
Он протрезвел и вспомнил, что наобещал Соне.
– Что ты оправдываешься? Каждый живет как хочет и как может. Думаешь, я такой чистюля? Зря. Всякое видел, не волнуйся, – успокаивал его Кирилл.
Он уселся на раскладушку.
Федя ринулся к «этим». Но там оказалось на диво тихо. Только две пары глаз воззрились на него с тоской и вопросом.
– Менты? – испуганно проговорил Барбос.
– Какие менты, придурок? – Федя чувствовал себя уже достойным господином, к которому в гости пришел светский человек, художник.
Он зашептал Сонечке:
– Пригладь волосенки, там тебя художник ждет. Элита!
Сонечка растерялась. Она сегодня даже лицо не мыла! Так гадко в этой ванной! И не спала совсем… Хотя о чем это она? Уродку ничто не изменит, все равно, мылась она, причесывалась…
Они вышли. Раздался вопль Барбоса:
– Куда вы, ребята, не бросайте! Мне страшно!
– Мы сейчас… – Федя испугался, что Барбос поплетется за ними.
Кирилл встал с раскладушки, улыбнулся, представился:
– Кирилл. А вас зовут Сонечка?..
Та только кивнула, во все глаза глядя на дядьку. Впрочем, какой он дядька. Но и не парень… Перед ней стоял высокий, худощавый молодой мужчина с яркими светло-карими, почти желтыми глазами и блестящими белыми зубами, открывшимися в улыбке. Нос у него был с горбинкой.
На нем были заляпанные краской джинсы и серая рубаха. Еще она поняла, что он очень красивый.
Он смотрел ей прямо в глаза.
– Вы извините, Сонечка, я в рабочей форме, но захотелось вас увидеть поскорее… Вы натурщица? Вас уже… – он запнулся перед словом «красили» – девочка не поймет – и произнес отвратительное для него слово: – Рисовали?
Сонечка не знала, как лучше ответить… Кому нужна девчонка, которая толком не знает, что такое натурщица…
А ей так захотелось стать ею!
Кирилл прервал ее молчание:
– Я понял, вы в первый раз идете на это?
Сонечка кивнула, ожидая своей участи. Ну, вот и все. Дурак Федька, зачем он это заварил! Она бы не надеялась… А так ей будет совсем плохо, когда уйдет этот Кирилл, и она снова вернется в вонючую кухню…
Глядя на нее, Кирилл думал, до чего некрасива, бедняжка, в этом что-то есть… Федор говорил что-то о фигуре?.. Но сейчас не разберешь, она в джинсах и какой-то безобразной майке… И ростом не вышла… Может, для скульпторов?.. Он был уже готов сказать: «Спасибо, я подумаю… Поговорю с приятелем…», что означало отказ.
Но, вглядевшись в глаза девочки, он понял, что его отказ станет для нее трагедией. Придя сюда, он неожиданно оказался ответственным за нее. Почему он так чувствовал, он бы ответить не смог. И он не отказал ей, хотя денег у него было немного и неизвестно, продастся ли портрет, заказчику он показался не романтичным (Кирилл «красил» известного поэта)…
– Сонечка, давай тогда так. Завтра с утра жду. Начинаю я работать с восьми. Подходит?
Она кивнула, не веря своим ушам.
– Ну, тогда все, – он снова улыбнулся.
Феди они не замечали, что ему совсем не понравилось. Что, Кирилл думает за так проехаться? Натурщицу даром поиметь? Федя сейчас такого этой дурочке наговорит, что завтра она побоится из дома нос высунуть!
Кирилл ушел.
Сонечка бросилась Феде на шею:
– Федечка, золотой, спасибо! Какой этот Кирилл замечательный, да?
У того исправилось настроение.
– Замечательный! Не то слово! Он гений. Его все художники уважают и боятся… Если он скажет: хорошо, значит, так и есть, а уж если плохо, то мыль веревку…
– А он женат? – вдруг спросила Сонечка.
Федя, по правде, и не знал. Тут была только его мастерская, а жил он в центре, но Федя решил соврать.
– С бабами он не валандается. Рисует. Знаешь, есть такие энтузиасты… Вот он такой. А ты что, замуж за него собралась? Ну ты даешь!
Сонечка смутилась до слез:
– Что ты! Просто интересно…
– А вообще-то, чего не бывает… – Федя подмигнул Сонечке, потом нахмурился. – Да, Сонь, понимаешь, ведь все это дело, как говорится, не просто за так… Процент, знаешь, что это такое? Получается, я твой ну как бы менеджер. Я тебя представляю, рекламирую, даю тебе выигрышную работу… За это, Соня, сейчас платят большие – да что! – огромные деньги. Знаешь, дружба дружбой…
Соня слушала молча, не выражая своего отношения к сказанному. Федя струхнул. Кто ее знает? Соберет сейчас свой пакет и дунет отсюда… И он решил несколько сдать позиции.
– Я бы никогда и ни за что… Слышишь? Но сама видишь, как и где я живу! Я, интеллигентный человек… С кем общаюсь? Хорошо еще художники приходят. Так ведь что? Я и принять никого не могу, ты видишь? – Федя обвел рукой вокруг себя. – Так что сколько заплатишь, столько и ладно.
Федя понурил голову. Он и играл, и говорил сущую правду.
Сонечка положила руку ему на плечо:
– Подожди, я сейчас, – вышла.
…Ну, что ж, она готова заплатить. Это лучше, чем бесконечно давать на водку.
Соня положила перед Федей пятьдесят долларов.
– Я все понимаю, не думай, я вовсе не осуждаю тебя. Я сама… – Соня замолчала.
Утро было на редкость тихое. Никаких воплей, беготни за водкой. Сонечка заставила себя пойти в отвратительную ванную и там, под ледяной струйкой, попробовала вымыться. Причесала паричок, взяв пакет, заглянула в кухоньку – там было мертвое царство – и навсегда покинула эту квартиру. В ее жизни новый поворот, и что бы ни случилось, она сюда не вернется – лучше камень на шею!
Дверь одной из квартир на первом этаже открылась, и вышел коренастый старик с черными вострыми глазками.
Он улыбнулся Сонечке:
– Ты, девонька, к Кирюше?.. Ну, дак его еще нету, – ласково сказал старик грубым голосом. – Идем, я тебя чайком напою, чего здесь стоять? Он все одно ко мне заходит, ключ берет…
В комнате старика ее удивили чистота и порядок. А тот суетился, расставляя чашки, доставая из допотопного холодильника сыр, масло, помидоры, яйца.
Сонечка только сейчас поняла, как она хочет есть.
Старик, будто зная это, приговаривал:
– Вот сейчас я тебе яишенку пожарю с помидорчиками, потом чайку… Тебя эта стерва, поди, голодом держит? Она только пельмени и жрет…
…Все знает, подумала Сонечка, ну и старикашка!
А он, выходя из комнаты, поинтересовался, не желает ли она выпить.
– Я не пью. Совсем, – с достоинством ответила Сонечка.
– Молодец, – похвалил старик, – я вот тоже не пью. Варю маленько, для друзей-товарищей. – И убежал на кухню.
Так это тот самый Макарыч! Соня осмотрелась. Старик живет неплохо. Деньги, наверное, на своей поганой водке бешеные гребет, подумала она, ожесточаясь на старикашку.
От мыслей о нем Соня незаметно перешла к Кириллу и вдруг решила, что он ее обманул. Не нужна она ему.
Отчасти она угадала: утром Кирилл ругал себя, что поддался чувству жалости, а теперь надо выкручиваться. А то привяжется – не отвяжешься. Кирилл не терпел никаких неудобств.
…Горько вздохнув, Соня решила ждать до десяти.
Пришел Макарыч со сковородкой и чайником, но не с тем мятым, который он подавал пьяным гостям, а с новым, красненьким, со свистком.
Они сели за стол, старик начал рассказывать про Кирилла, какой он работящий, про художников, как иной раз им легко достаются «а-аграмадные» деньжищи. А вот Кирилл своих картинок не продает. На заказ рисует, да. Гордый очень, сделал вывод старикан не столько для Сонечки, сколько для себя.
Сонечка наконец-то нормально поела и незаметно отключилась.
Проснулась она от голоса Кирилла, который стоял над ней и посмеивался. Тут же фальшиво ухмылялся Макарыч.
– Попьешь чайку, Кирик? – спросил он. Кирилл согласился, дома он не успел. Сегодня неожиданно проспал, а работать надо начинать с раннего утра, иначе не заладится…
Сонечка отметила два момента: что Макарыч фамильярно назвал его Кириком, как мальчонку маленького, и второе: работа не заладится, если поздно начнешь.
А допотопные часы Макарыча показывали уже одиннадцатый час… Значит, он думает, что не заладится с ней, Соней… Это повергло ее в уныние, что ж, лучше она пойдет спать на вокзал, чем вернется туда.
Наконец чаепитие окончилось.
Они прошли через темную переднюю и оказались в большой комнате, освещенной солнцем. Окно здесь было огромное, круглое, охватывающее половину комнаты, в углублении – потом Кирилл сказал, что это называется эркер.
В комнате почти ничего не было, кроме огромного сундука, узкой тахты, застеленной мешковиной, и картин, повернутых лицом к стене.
Занавесок на окне не было. И еще там стоял один стул, у окна.
…Это и есть мастерская, удивилась Сонечка. Ей-то казалось, что это нечто запредельное… И почему картины повернуты задом? Можно ли ей на них посмотреть?..
Наверное, нельзя… И вообще, надо вести себя спокойно. Соня еще не могла прийти в себя оттого, что попала сюда, что Кирилл не обманул… Она была на вершине счастья.
– Присаживайтесь, Сонечка, давайте вначале поговорим. Я понимаю, что у вас такое впервые, поэтому должен вам кое-что пояснить, – сказал Кирилл. – Во-первых, давайте договоримся об оплате за ваш труд, может быть, она вас не устроит, и тогда… мы расстанемся, – он улыбнулся.
Господи! Какая плата? Она готова ничего не получать! Лишь бы он ее не прогнал! Это он говорит просто так, подумала Сонечка и была права. Кирилл еще не оставил мысли прекратить эту глупую благотворительность.
– За сеанс я могу платить вам пятьдесят тысяч. Понимаю, что мало, но… – он развел руками, – больше не получится.
Сонечка ахнула про себя: пятьдесят тысяч? И это ее «не устроит»? Ее все устроит.
– Ну как? – спросил он, надеясь, что она откажется. Хотя никуда он не денется – придется что-то с этой девицей делать.
– Что вы, для меня это большие деньги. Спасибо, – честно призналась Соня.
Кирилл вздохнул и продолжил:
– Но вот следующий пункт более щекотливый, что ли… – он помолчал, глядя ей в лицо. – Я пишу большей частью обнаженную натуру, вам это понятно?
Она покраснела, но, не раздумывая, согласилась.
Он нахмурился.
– Вы не подумали. Так нельзя. Сколько вам лет?
– Семнадцать… – немного прибавила она, подумав, что он зануда и строгих правил… А Федя ей говорил, что художники аморальные типы.
– Ну, наверное, не совсем, но хорошо, что хоть паспорт у вас есть. А родители? И почему вы, Сонечка, приличная девочка, живете в одной квартире с алкашами и бомжами? Или это какая-то тайна? – спросил он, видя, что она опустила голову.
– Я когда-нибудь вам расскажу… – тихо ответила Соня, подумав, что ему она расскажет. С ношей, о которой она помнила ежечасно, жить трудно.
– Не думайте, ничего страшного, я ни от кого не скрываюсь… – и замолчала, потому что врала безбожно, а Кирилла она боялась: ей казалось, что он видит ее насквозь.
Так оно и было. Он не стал расспрашивать ее, подумав, что девчонка что-то совершила.
– Вы не москвичка? – продолжал он допрос.
Она мотнула головой.
– Вам жить негде?
Она снова мотнула.
Он надолго замолчал… Ему еще надо заботиться о ее ночевке!..
– Хорошо, – собрался он с силами, – вы можете оставаться здесь. Я чаще уезжаю домой. Если же нет, здесь есть еще комнатенка… У меня, правда, бывают гости, очень редко, и дамы, что тоже редко, но все равно я должен вас об этом предупредить. Кажется, все. Так вы не отказываетесь? – переспросил он с надеждой.
– Нет, – сказала Сонечка твердо.
– Тогда начнем работать, хотя, честно говоря, сегодня уже поздновато. Ну, сколько сможем.
Кирилл вышел, вернувшись в своей вчерашней одежде. Увидев, что она продолжает сидеть на тахте, он с легким раздражением спросил:
– Почему вы не готовы?
– Я не знаю… – испуганно пролепетала она.
– Раздевайтесь. Я же вам сказал: обнаженная натура! И вы мне ответили, что понимаете. Не так?
Он не смотрел на нее, злясь на себя.
Стесняясь, Сонечка стала быстро раздеваться. Хорошо, что вымылась сегодня под жуткой ледяной струей и надела свежее белье.
– Пройдите за ширму, там вам будет удобнее… – раздался голос.
Ширма стояла в углу, отделяя малюсенькое пространство, за которым мог поместиться один человек. В трусиках и лифчике Сонечка прошла туда. Сняла их, скатала вместе с джинсами, сунула в пакет, который выглядел уже весьма потрепанным.
Поплотнее надвинула парик и поняла, что делает все это ради того, чтобы не выходить из-за ширмы. Это казалось невозможным. Вот о чем говорил, видимо, Кирилл, а она и не представляла себе, что такое обнаженная натура!
Теперь Соня маялась за ширмой, не зная, что предпринять. Как она выйдет к нему? Он одет, а она совершенно голая…
Нет! Она не может этого сделать! У нее ноги пристыли к полу. Может, одеться, выйти и отказаться… Уйти к своим бомжам, а он пусть остается с теми, кто все понимает.
Соня слышала, как Кирилл, что-то напевая, ходит по мастерской. Она стала мерзнуть и злиться. Ему хорошо! У него все есть. Он одет и не собирается раздеваться, потому что ему это не нужно! Ему не нужна квартира, не нужно прятаться…
– Сонечка, вы где, моя детка? Уже окончательно примерзли к полу? Выходите, дорогая, все готово…
Вдруг над ширмой показалась голова Кирилла, голова смеялась, укоризненно покачиваясь из стороны в сторону.
– Ай-яй-яй, – он ухватил Соню за руку и выволок на свет. Не глядя на нее (а она-то думала, что он уставится), Кирилл провел ее на появившееся возвышеньице, где стояла табуретка.
– Садитесь, я посмотрю, как складывается фон.
Сзади постаментика был повешен занавес – наполовину серый, наполовину темно-зеленый…
Она прошла по полу, как по стеклу, взобралась на возвышение, села на табуретку и задрожала; тряслось все, даже голова. Как она ни старалась унять дрожь, сделать ничего не могла.
Кирилл куда-то вышел. Сонечка осталась одна, и ей жутко хотелось одеться. Всего лишь одеться, чтобы почувствовать себя человеком, а не подопытной лягушкой. Хотелось плакать, а дрожь становилась все сильнее.
Вошел Кирилл. Не глядя на нее, он протянул ей бокал с чем-то красноватым.
– Сонечка, выпейте, это мартини, ничего страшного, вы просто согреетесь, я пока еще готовлюсь… И это возьмите… – он дал ей большой пушистый плед, – закутайтесь и погрейтесь. У меня еще не все готово. Краски, то, се…
Она послушно выпила, тепло пробежало по телу, а плед согрел ее окончательно.
Стало получше. Пропали слезы, обида и страх…
Пока ей было тепло и прекратилась дрожь, она решилась. Сбросив с себя плед, Сонечка проговорила:
– Я готова, вы можете начинать.
Кирилл расхохотался. Сонечка, чтобы доказать свое бесстрашие и сообразительность, села, как примадонна из захудалого варьете: рука в бок, голова задрана и нога на ногу…
Его смех окончательно помог ей избавиться от смущения.
– Ну, так-то не надо. Просто сидите, – сказал он сквозь смех и кинул ей яблоко. – Вот, ешьте яблоко или смотрите на него… Лучше ешьте.
Прекрасный аромат заставил Сонечку забыть обо всем, а Кирилл меж тем смотрел на нее, прикрывая то один глаз, то другой, потом сделал из бумажной трубочки подзорную трубу.
Было нисколько не страшно! Все-таки она очень глупая! Кирилл смотрел довольно долго, только один раз сказал:
– Встаньте, повернитесь, еще раз…
Получилось, что он осмотрел ее со всех сторон, но это уже не мешало ей думать, дремать – так расслабило ее мартини.
Потом он велел сесть.
– Можете греться, накиньте плед, я возьму кое-что…
Кирилл, прикрепив большой лист плотной бумаги к мольберту, начал что-то набрасывать углем, быстро взглядывая на нее, а то и вовсе не глядя…
Соня поняла, что существует для него именно как натура, а не живой конкретный человек, ей стало обидно.
В ее размышления ворвался его требовательный голос:
– Сонечка, снимите парик.
…Как? Но она не может его снять! У нее такие ужасные волосы! Ей нечем было их вымыть!..
– Сонечка, ну, что вы застряли? – сердито спросил он.
Она посмотрела на него и прошептала:
– Я не могу…
– Он у вас что, приклеен? Снимайте, он мне не нужен.
Но Соня заупрямилась.
– Не буду. У меня грязные волосы… – наконец призналась она.
Кирилл рассмеялся ей в лицо.
– Мне совершенно безразлично, грязные у вас волосы или нет. Мне нужны живые волосы, а не эти нитки смотанные, понятно? Снимайте, – сказал он строго, отсмеявшись, – давно меня так никто не веселил. Уже только за это вам надо платить.
Соня опять расстроилась и, чуть не заплакав, стащила с головы парик.
Кирилл протянул ей расческу и маленькое зеркальце. Она кое-как расчесала жирные тощие пряди.
– Замечательно, – с удовлетворением осматривал ее Кирилл, словно под париком оказались золотые кудри до пояса…
Так у нее же есть еще один парик! Может, тот ему понравится? Он и качеством лучше…
Но Кирилл прочел ей нотацию по поводу того, что хорошо только то, что естественно.
Соня слушала, думая, что ему, такому красивому, легко так говорить, а что делать ей, уродливой?..
И вдруг она это ему выпалила. Впервые в жизни публично признав собственное уродство. Кирилл сморщился, как от боли.
– Люди, люди, семя злое и дурное… Это я не о вас. Вы еще чисты… Кто вам сказал, что вы дурнушка? Какие-нибудь дяди или тети? Или друзья и подружки? Вы просто не укладываетесь в обычные обывательские понятия о красоте. В своем роде вы – красавица, понятно вам? Так и держитесь. И все будут думать так же… На людей, глупых в основе своей, это действует, как красное на быка. Вот попомните мои слова! Короче, хватит! Надо работать, а вечером мы с вами обо всем потолкуем, идет? А, Сонечка?
Он подошел к ней, поднял ее голову за подбородок, и ткнулся носом в ее нос.
– Голову выше!
Соня очень устала за эти два часа, а Кириллу показалось, что он сделал совсем мало.
Она подумала, что пятьдесят тысяч не так уж и много за такую работу. Она вроде бы ничего не делала, сидела… Но нельзя ни отвлечься, ни двинуться, ни переменить позу.
Иногда Кирилл разрешал ей отдохнуть, а сам что-то набрасывал на листе.
Листов он поменял три, сказав, что завтра поставит холст.
Когда художник объявил о конце работы, Сонечка уже доходила. Болели шея и спина, кружилась голова и вообще ей было плохо, не по себе. Однако наготы своей она бояться перестала.
Она теперь относилась к ней, как и художник, – равнодушно, не заостряясь.
Они пообедали вместе. Он сварил вкусный суп из пакета, пожарил рыбные котлетки из коробки, тоже очень вкусные.
Дома мама никогда не покупала ничего «иностранного» – все готовилось из продуктов, купленных на рынке, в крайнем случае – в магазине… А тут все быстро и вкусно! Особенно после пельменей Зофьи. Соня их никогда не забудет.
После обеда пили кофе.
При мастерской имелась небольшая, скромно обставленная комната: красивый стол, на толстой львиной лапе, атласный диванчик с круглой спинкой, три стула и шкаф во всю стену – все старинное.
Кирилл сказал, что здесь она будет жить.
– Ну а теперь поболтаем, – произнес Кирилл, уютно устроившись на диване. Сонечка сидела напротив, на стуле.
Он посмотрел на нее с улыбкой:
– Можешь сесть на диван, не укушу и приставать не стану.
Почему-то он вдруг стал называть ее на «ты», будто эти часы их сблизили. Соня покраснела, пробормотав, что ей и здесь удобно.
Кирилл вдруг озабоченно полез в карман (он переоделся в вельветовые штаны цвета хаки и в такую же рубашку) и достал пять десяток.
Опять покраснев, Соня взяла деньги.
А что, если Кирилл попросит ее выйти и что-то купить? Улиц Сонечка панически боялась, там ее ждет милиция, чтобы забрать, надеть наручники и увезти в тюрьму…
Кирилл ничего не знает! Он и подумать не может, что она скрывается от закона!
Сонечка от этих мыслей передернулась.
– Вспомнила своих бомжей? – спросил художник.
Она неопределенно кивнула.
А он, благодушно попивая кофеек, снова спросил:
– Все же, как ты к ним попала? Через Федю? Немыслимое сочетание: ты и они…
Она молчала, ощущая, что молчание ее становится неприличным…
Однако Кирилл заговорил сам.
– Я хочу тебе кое-что объяснить, Сонечка. Вот ты сегодня засмущалась передо мной, и я вполне понимаю. Мужчина, еще не дряхлый, и юное существо противоположного пола, да еще нагое… Что возникает в мыслях? Секс! Но я человек странный, как говорят мои приятели, может быть, тебе это тоже удалось заметить…
Художник взглянул на нее, но Соня не шелохнулась.
– Искусство в своей основе сексуально, – продолжил он, – потому что секс движет всякими человеческими эмоциями и страстью, но на эту тему мы как-нибудь потом поговорим с тобой, если захочешь. А сейчас я скажу тебе просто. В моем искусстве секс, безусловно, присутствует, но он отстранен от меня, понимаешь? Если бы я спал со своими моделями, натурами, то все, что я бы написал, было в движении, эмоционально, а я считаю, что искусство тогда истинно, когда оно отстранено и статично. Страсть очень неряшливо выступает в картине, скульптуре. Произведение становится однодневкой, оно не вечно…
Кирилл замолчал и, усмехнувшись, добавил:
– В общем, ты меня не слушай, а то я такое разведу… Просто пойми, ты для меня – такое же произведение искусства, как и мои картины, ты должна твердо знать, что тебе здесь ничто не угрожает. Тем более, – добавил он, считая, что для нее это будет самым важным аргументом, – я ведь старше тебя на двадцать два года. Ты моей дочерью можешь быть.
Теперь о твоей внешности, – он посмотрел на нее внимательно, будто сверяясь с чем-то. Сонечка вдруг почувствовала, что он глядит на нее по-иному, чем люди, будто она уже картина, а не живой человек. – Я уже тебе сказал, но еще повторю – у тебя совершенное тело. А тело – главный выразитель человека. Ты – прекрасна по сути, запомни это. Твое лицо так же прекрасно, как твое тело. Господу нужно было создать вот такой, как ты, потрясающий экземпляр, где лицо как бы сокрыто под пеленой… И его надо вытащить! Твое истинное лицо. Это гениальная задача, роскошная! Боюсь, моих силенок не хватит на это, ведь я не гений, так, средний мазилка. Но я попробую. Я задамся целью, а ты мне поможешь.
– Чем? – прошептала Соня, оторопевшая от его горячей речи.
– Тем, что будешь понимать меня. Я ведь бываю противный, – Кирилл задумался, – я вообще противный, не обаятельный и не контактный. Иногда терпеть меня довольно трудно.
– Я буду терпеть, – Сонечка опустила голову, чтобы он не заметил, какими глазами она на него смотрит.
– Отлично, – сказал художник с облегчением, – мне кажется, мы друг друга поняли. Скажи, – вдруг снова заговорил он после длинной паузы, – а ты не хочешь мне рассказать о себе?.. Я умею хранить чужие тайны. – И, видя, что она молчит, поспешил предупредить: – Если тебе не хочется, я ни в коем случае не настаиваю.
– Потом… – прошептала она, и он сразу же согласился:
– Конечно, нам еще предстоит с тобой уйма времени наедине.
«…А дальше?.. – подумала она. – Ты выгонишь меня, как только закончится твоя работа? И не будешь сожалеть обо мне. Я стану для тебя прошлым… А мне некуда будет идти. Туда я не вернусь», – подумала она о верхних обитателях дома.
Кирилл такой умный! Среди знакомых взрослых никто не мог бы с ним сравниться…
А Макс? Она вдруг поняла, что с сегодняшнего дня, с сей минуты Макс исчез из ее сознания. Раньше он жил в ней, а сегодня ушел…
Кирилл поставил пластинку.
– Моцарт, давай послушаем, нам это пригодится…
Они молча слушали, Сонечка немного задремала под музыку, ослабло напряжение, в котором она находилась весь день.
Проснувшись от звонка, Соня не могла понять, где она. Ей показалось, что она дома, пришла Гуля, с которой они собрались идти на реку… Но через секунду она уже вернулась в настоящее. В комнату вошел Кирилл с улыбающимся Федором.
– Ну, слава Богу, здесь. Хоть бы поднялась, сообщила! А то я сижу и не знаю, куда пропала? Может, думаю, Кирилл уехал домой, а она куда-нибудь закатилась, ласточка наша!
Федя ерничал, стараясь выглядеть эдаким интеллигентным господином, который обеспокоен отсутствием общей подружки или родственницы. Быстро оглядев стол и увидев чашки с кофе, он загрустил.
Кирилл вышел, вернувшись с бутылкой «Смирнова».
– Я тебе, Федя, благодарен за Сонечку. Ты молодец, что понял эту девочку. Тебе мой подарок. Хочешь, выпьем по рюмочке сейчас, а остальное возьмешь?..
Федя и обрадовался и расстроился: он рассчитывал на благодарность в денежном выражении. «Смирнов» – само собой! Как теперь сказать? При Соньке… Она ему уже заплатила. Но она – за одно, а Кирилл – за другое…
Однако как же он угадал с Сонькой! Именно для Кирилла, тот же чеканутый! Федя железно знал, что от Соньки он будет в диком восторге. Но теперь, значит, девчонка для них утеряна. Надо что-то придумывать.
– А у нас новости, – сообщил Федя, выпив с Кириллом водки и закусив печеньем, – «пани» Зофью забрали в психушник! Она начала такое городить… Сказали, немного у нее шансов… Теперь Барбос и с меня требует плату вперед, хотя прекрасно знает, что у меня сейчас нет, но я отдам. Такого еще не было, чтобы я не отдавал.
Кирилл достал пачку пятидесяток, три отсчитал Феде.
Федя прочувствованно благодарил, думая, что мог бы дать больше или долларами. Говорят, у него мать в Америке и оттуда ему шлет баксы. Жлоб! Ну, с паршивой овцы хоть шерсти клок. Но «Смирнова» надо выпить здесь, авось на дом еще выдаст…
– По чу-чуть? За дружбу? Ты, Сонь, как я понимаю, здесь обитаться будешь? – спросил Федя.
