Текст книги "Бешеная скорость (СИ)"
Автор книги: Ксения Мартьянова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 29 страниц)
Он сделал шаг вперед, даже не думая прерывать зрительного контакта, и она инстинктивно отступила назад, словно чувствовала, в какой именно момент он начнет двигаться. Она не слышала той музыки, что играла в зале, но зато отчетливо слышала ту, что в это самое мгновение изо всех сил, на самой высокой громкости, барабанила у неё в груди. Её сердце колотилось с такой силой, будто бы вот-вот выскочит наружу, а пульс прощупывался столь слабо, будто бы скоро и вовсе перестанет биться.
Тук-тук. Остановка. Тук-тук. Снова остановка.
Именно такая мелодия сейчас вела её, заставляя поддаваться своему внутреннему ритму. Её голова кружилась от нескольких бокалов шампанского, и она ощущала, как слабеет тело, но все равно смотрела ему в глаза и не смела останавливаться. Когда его рука медленно поползла вверх по её спине, Дженнифер почувствовала, как задрожала, не в силах контролировать то, что он заставлял её испытывать.
– Он пробуждает у тебя такие же ощущения? – внезапно тихо спросил он, словно читая все эмоции на её лице. – Твое тело точно так же реагирует на его близость? – когда он наклонился к её коже, по ней мгновенно побежали мурашки. – Твое сердце так же замирает, когда он что-то шепчет тебе? А пульс так же учащенно бьется, когда берет за руку? – Она думала, что хуже уже быть не может, но когда его губы коснулись кожи на её шее, Дженнифер безвольно выдохнула, и это абсолютно точно не ускользнуло от внимания этого искусителя. – Я уверен, что он не в состоянии вызывать у тебя такие вздохи, Дженни, – все ещё продолжал шептать Дилан. – Вздохи наслаждения, безумства и желания. Скажи, что я прав, – просил он, пока его губы незаметно для всех касались её опаленной кожи, а пальцы оставляли обжигающие следы на обнаженной спине. – Просто признайся, что я не ошибся.
Дженнифер практически забыла, как дышать, а когда он нежно провел кончиком своего носа по её шее, а рукой вниз по её бедру, она тихо застонала, больше не в силах сдерживаться. В его объятиях она чувствовала себя безвольной куклой, управляемой умелым кукловодом, знающим все её уязвимые места. И она ненавидела себя за то, что позволила ему дергать за эти ниточки.
Их танец стал интимнее, и теперь со стороны напоминал сплетение двух тел, обрамленных ненужной одеждой, перекрывающей им путь к блаженству. Она не знала, как смотрели на них люди вокруг, и самое главное, не знала, видел ли все это Томас. Её тело сейчас было совершенно неподконтрольно её разуму, от здравости которого уже не осталось и следа. Дженнифер совершенно не думала о Ханте, и ей было плевать на то, что могли подумать окружающие, потому что для неё во всем этом чертовом зале, как и в мире, остался только он один. И больше ничто не имело значения.
– Та ночь не была ошибкой, – внезапно прорезалось в её сознании. – И ты только что доказала это. Ты проиграла, Дженни, – выдохнул он. – Проиграла.
Она не знала почему, но эти слова ударили по ней с такой силой, что в миг отрезвили затуманенную голову, возвращая ясность ума и заставляя тут же оценить всю бедственность своего положения.
Дженнифер широко распахнула глаза, встречаясь с его горящим взглядом и замечая на его губах самодовольную улыбку. Сейчас он напоминал ей дикого хищника, который, наконец, после долгих усилий, поймал свою добычу в лапы.
– Это был просто секс, – резко ответила Дженнифер, хватаясь за собственные слова как за соломинку. – Между нами абсолютно ничего нет. И нас абсолютно ничего не связывает.
Он лишь шире улыбнулся, после чего сильнее прижал её тело к своему и наклонился.
– Ты можешь обманывать кого угодно, – начал говорить он, переходя на шепот. – Можешь даже думать, что у тебя это отлично получается. Но я хочу, чтобы ты знала одну вещь, – он наклонился ещё ниже, а затем нежно прикусил мочку её уха, от чего она вздрогнула, ощутив сильнейший прилив тепла и дрожь в коленях, – я всегда вижу, когда ты лжешь.
Он немного подождал, а затем медленно отстранился от неё и направился в сторону сцены, больше не произнеся ни единого слова. Дженнифер стояла посреди зала, пытаясь совладать с собственными эмоциями и понимая, что только что совершила самую огромную ошибку в своей жизни.
Позволила ему убедиться в своей правоте.
Глава 7
«Алан! Справа!». Столкновение. Реакция. Скрежет металла. Крики. Звук тормозящих шин. Переворачивающийся автомобиль. Запах крови. Все это прорезалось в голову так отчетливо, словно происходило на самом деле. Словно не было сном. Дилан чувствовал каждый удар этой чертовой стали об асфальт, будто бы тоже находился внутри машины и понимал, что жизнь каждого находящегося в салоне начинает обратный отсчет.
Десять.
Переворот. Удар. Переворот. Девять.
Звук разбивающегося стекла.
Восемь.
Боль от врезающихся в кожу кристаллов. Семь.
Запах бензина. Тошнота. Слабость. Шесть.
Молитва. Страх. Слезы.
Пять.
Касание ресницами кожи. Четыре.
Остановка. Тишина. Покой.
Три.
Выливающееся горючее… Две.
Он знает, что означает эта тишина…
Одна.
Дилан резко сел на кровати, проснувшись от собственного крика, и боясь сделать хотя бы одно неосторожное движение. Его дыхание было прерывистым, а лицо мокрым от слез. Кожа блестела от пота, и он ясно чувствовал, как гулко стучит его сердце и как сильно бьется под кожей пульс.
Только спустя пару секунд он осознал, что находится в собственной квартире и сидит в постели, в которую лег накануне вечером, и это заставило его, наконец, просто начать дышать. Он сделал медленный, размеренный выдох, а затем так же неспешно набрал в легкие воздух. Как можно больше воздуха.
За окном что-то сверкнуло, а затем послышался сильный грохот, сопровождающийся мощными и частыми ударами по стеклу. Дилан запустил свои вспотевшие пальцы в волосы и согнул ноги в коленях, опершись локтями об опору, которую себе создал. Этот чертов сон повторялся каждую ночь. Как только он закрывал свои глаза, его сознание начинало воспроизводить события из прошлого, которые оставили на нем нестираемый отпечаток. Он не был в той гребаной машине, его не было с родителями в тот момент, когда они разбились, но эта картинка, которую он начинал видеть, как только заходило солнце, была такой реальной… такой настоящей, словно не являлась игрой его воображения. Словно была его воспоминанием.
Он не помнил, когда в последний раз спал больше четырех часов в сутки, пяти – если очень повезет. Не помнил, когда полноценно питался или просто расслаблялся. То, что с ним происходило, не просто не давало ему покоя, оно медленно сводило его с ума. И Дилану казалось, что он уже окончательно потерян для этого мира. Окончательно потерян для нормального будущего, которого у такого, как он, просто не может быть. И поэтому, никогда не будет.
Он старался дышать, делая глубокие вдохи и выдохи, и чувствуя, что это хоть и немного, но действительно начинает успокаивать. Этому упражнению его научила подруга Сары. Когда Меган Палмер чего-то боялась или просто ощущала, что её тело и разум начинают контролировать эмоции, а она сама просто теряет над ними всякую власть, то всегда дышала. Глубоко. Размеренно. Представляя, что с каждым новым выдохом отпускает от себя частичку болезненного прошлого, а с каждым вдохом – позволяет себе стать немного свободней.
Пусть и на какое-то время.
Это работало. Он мог поклясться, что это действительно помогало ему забывать о том, что так прочно сидело в его голове уже много лет, но весь парадокс заключался в том, что действие этого «чудотворного снадобья» было слишком недолгим. И он не имел возможности его продлить…
Так надолго, чтобы каждую ночь без опаски закрывать глаза. Так надолго, чтобы ложиться в свою постель и знать, что в этот раз он сможет спокойно спать. Так надолго, чтобы обрести надежду на лучшее будущее… на иную жизнь. Так надолго, чтобы просто снова хотеть жить. Жить и бороться.
Бороться… Дилан усмехнулся. Он так устал от вечной войны с этим чертовым миром, так устал от сражения с самим собой, что единственным возможным выходом из всей этой ситуации, увидел просто напросто опустить руки.
Вот почему он решил уйти из гонок. Вот почему в одночасье изменил свои взгляды на жизнь и перестал спорить с людьми, которые всячески пытались уберечь его, отговаривая от подобного «развлечения». Дилан устал нести ношу, что легла на его плечи в тот самый день, когда он впервые сел за руль гоночного автомобиля.
Трасса была его спасением, его мечтой и его жизнью, но в то же время она убивала в нем все человеческие чувства, словно была его смертью, погибелью, наваждением. Вы знаете, что такое гонки? Знаете, что ощущает каждый пилот, сидя в своей машине и мчась по дороге со скоростью более двухсот миль в час? Знаете, что он чувствует перед тем, как надевает шлем и после того, как снимает его? Знаете, что испытывает, когда остается наедине с собственными мыслями?
Понятия не имеете, верно?
А он не просто представляет себе все это, а ощущает, чувствует, испытывает. Каждой клеточкой своего тела. Ежедневно. Ежечасно. Ежеминутно. Такие, как он, живут в мире, которым правят безумие и страсть. В мире, где каждый родившийся одержим лишь одной единственной целью: во что бы то ни стало оставить свой след. Таким, как он, не важны пути достижения цели. Им не важно то, что мы называем страхом. Неконтролируемым и всеобъемлющим. Такие, как он, презирают рациональность, полностью отдаваясь во власть неконтролируемых эмоций. Победа для такого человека, словно глоток чистой воды в пустыне: когда тебя одолевает сильнейшая жажда, ты пойдешь абсолютно на все, чтобы ощутить, как драгоценная жидкость льется по твоему пересохшему горлу.
Трасса была смыслом его существования. Она была рядом с ним всегда, когда он нуждался в лекарстве, способным заглушить боль, которая разрывала его изнутри. Она помогла ему пережить потерю своей семьи, но в то же время стала той самой причиной, по которой он так и не смог сказать своему отцу, как сильно он его любил. По которой, он больше ни разу не смог просто обнять свою маму.
– Спасибо, что пришли, – Дилан пожал руку человеку в черном смокинге, с которым работал его отец, а затем кивнул его жене, которая кивнула ему в ответ.
– Алан был моим другом, – Ладвуд сильнее сжал его ладонь, – и эта трагедия коснулась всех нас. Мы просто не могли не придти.
Он только кивнул и больше ничего не сказал. Мужчина обнял его и ободряюще похлопал по спине, а затем вышел наружу. Дилан сделал глубокий вдох, стараясь сдерживать ту боль, что с каждой проходящей секундой прогрызала в его груди все большую и большую дыру, образовывая ни с чем несравнимую пустоту. Он будет держаться. Сегодня. Завтра. Весь следующий месяц, а затем и год. Он будет сильным столько, сколько нужно, и если понадобится, переступит черту, поменяет собственные принципы, станет лгать себе и окружающим, но никогда и никому не позволит увидеть слезы на своих глазах. Никогда. И никому.
Он проводил ещё около сотни людей, не забывая пожимать им руки и кивать в знак благодарности. Некоторых из них он видел впервые, но, несмотря на это, они искренне и со всей присущей человеку чувственностью выражали свои соболезнования и давали такую необходимую им с Сарой поддержку.
Хотя вряд ли хоть кто-то из присутствующих, мог бы с уверенностью сказать, что понимает его боль. Что понимает, что значит винить себя в смерти родителей. Что значит чувствовать себя неблагодарным, недостойным сыном, предавшим веру и надежды отца. Сыном, который вызывал слезы матери, когда сбегал из дома под покровом ночи для того, чтобы ощутить, как от нереальной скорости в жилах закипает кровь, как от подступающего адреналина учащается пульс, а от бегущей вверх стрелки спидометра на мгновение останавливается сердцебиение.
Вряд ли хоть кто-то в этом зале слышал, с какой болью сейчас кричал маленький мальчик, обессилено падающий на пол и громко роняющий соленые слезы. Он сомневался, что хоть кто-то видел, с какой неистовой силой этот ребенок дергал ногами, барабаня ладонями по холодному дереву, и выкрикивал, как ему жаль. Как он просил прощения у самых дорогих ему людей, навсегда ушедших из этого мира и из его жизни. Как клялся в том, что больше никогда не посмеет перечить воле своего отца и ни за что не заставит маму огорчаться, если только они вернуться обратно. Если только дадут ему ещё один шанс.
Дилан с усилием сжал свои пальцы в кулаки, а затем перевел взгляд на три массивных креста, висевших на дальней стене церкви. Он никогда не верил в Бога. Никогда не говорил с Ним и никогда и ничего у Него не просил. Но сегодня, находясь здесь, и сполна нахлебавшись из Чаши Скорби, он просто понял, почему люди делали это. Почему молились, верили и надеялись.
Так они облегчали свою боль.
Но ему казалось, что его боль уже никто и никогда не сможет заглушить.
Дилан направился вперед по проходу, минуя деревянные скамьи, которые уже успели полностью опустеть и не сводил глаз со стены. Эти священные символы не представляли собой ничего необычного, но он мог бы поклясться, что чувствовал, как какая-то невидимая сила тянет его подойти к ним ближе, открыться им, довериться. Позволить своим эмоциям вырваться наружу.
– Отпусти меня, – срывающийся голос заставил его мгновенно придти в себя, и он повернул свою голову в ту сторону, откуда он доносился. – Я прошу тебя, Макс, дай мне спросить! Я хочу знать…
Дилан в одно мгновение подлетел к сестре, и одним рывком развернул её к себе. Макс передал её хрупкое тельце в его руки тут же, и ему даже не потребовалось ничего говорить.
– Сара…
– Почему Он сделал это? – Она плакала, все так же упорно пытаясь вырваться из рук Дилана. – Почему забрал их?
– Детка…
– Это все наша вина, – её голос срывался, пока она «убивала» его своими проникновенными карими глазами, наполненными болью и отчаянием. – Он наказывает нас, да? Он забрал их, потому что мы все и всегда делали не так… я делала не так…
– Не смей говорить так, – он сильнее сжал её плечи, при этом смотря на её строгим, но в то же время до невозможности мягким взглядом. – Ты не виновата в том, что случилось.
– Но я была в той машине, – обессилено шептала она, словно не в состоянии была повысить голос хотя бы на тон, – я должна была погибнуть вместе с ними…
– Но ты не погибла.
– Потому что она вытолкнула меня из машины, – из её глаз брызнули слезы, и она начала задыхаться, пытаясь договорить, – она… спасла мне… жизнь… а сама…
– Это был её выбор.
– Я не… понимаю, Дилан…не… понимаю… – она окончательно разрыдалась, обессилено зарываясь лицом в его рубашку, и отчаянно цепляясь пальцами за кусочки ткани.
– Знаю, – тихо ответил он, – я тоже, – Дилан осторожно перевел свой взгляд Макса, тихо стоявшего напротив них, и не без опаски заглянул другу в глаза. Любой другой человек мог бы осудить его за излишнее хладнокровие и отстраненность, сказать, что он не способен на сострадание и сочувствие, не способен на любовь и уважение, но увидел лишь понимание и поддержу и никакой жалости.
Макс прекрасно знал, что на самом деле скрывалось за маской отчужденности, которую надел на себя его друг. Знал, как сильно ему хотелось рыдать навзрыд и орать во все горло. Как сильно хотелось обвинить во всем Бога, пусть даже он и не верил в его существование. Выйти на улицу и проголосить, как несправедлив этот чертов мир, и как погана эта дурацкая жизнь.
Но понимал, что Дилан никогда так не поступит. Он всегда будет сдерживаться.
Ради Сары.
Ради единственного дорогого, что у него осталось.
Дилан стоял возле кроватки Уолтера и наблюдал за тем, как малыш сладко посапывал, лежа на боку. Он был таким маленьким, невинным и светлым для такого огромного мира, полного жестокости, зла и разврата, и порой Дилан просто не понимал, как родители уберегали свое дитя от опасностей, которые ожидали каждого человечка, переступившего порог родного дома. Невольно он вспомнил о Максе и Дженнифер, и его сердце болезненно сжалось, когда он представил, как такие же беззащитные крохи, как и его племянник, долгие годы жили в доме, в воздухе которого витали боль, жестокость и насилие. Он боялся даже думать о том, что когда-нибудь этот малыш узнает о том, каков этот мир на самом деле. И отдал бы очень многое за то, чтобы и самому до конца своих дней оставаться в неведении.
Дилан осторожно провел своей большой ладонью по крохотному тельцу, поправляя сползшее вниз одеяло, и только сейчас заметил, как малыш прижимался к небольшой мягкой игрушке, обнимая её махонькими ручонками.
Он попытался рассмотреть «прелестное создание», которое так крепко сжимал Уолтер, но даже спустя пару минут мучений, так и не смог разобрать, кем или даже чем было это непонятное существо. Почему его племянник спит с игрушкой, напоминавшей ему девчачий мультик про единорогов и принцесс? Дилан нахмурился как раз в тот самый момент, когда услышал за своей спиной знакомые шаги, и обернулся, намереваясь получить ответ на свой важный вопрос.
– Кто подарил ему этого злобного розового чудика? – возмутился он, когда Сара вошла в детскую.
– Это хрюшка, – поправила его девушка, – и она милая.
Его глаза непритворно расширились.
– Милая? Да это же просто монстр какой-то, – Дилан ткнул в игрушку пальцем, – посмотри сама, страшнее него только кукла Чаки.
Его сестра подошла ближе и заглянула внутрь небольшой кроватки. На её лице появилось задумчивое выражение, а затем она кивнула.
– Да, ты прав, ужасное чудище.
– Насмехаешься? – Дилан сузил глаза.
Сара улыбнулась брату.
– Да ладно тебе, вряд ли тетя нашего Уолли могла подарить ему свинку, являющуюся воплощением маньяка-убийцы.
– Я так и знал, что это идея Дженнифер, – начал тихо причитать Дилан, – только она могла купить мальчику этого розового монстра.
– Что ты имеешь против розовых поросят?
– Ничего, если с ними спят девчонки, – объяснил он.
– Серьезно? – брови Сары взлетели вверх. – А парни такие все крутые что ли?
– Именно, – согласно кивнул он. – Я не позволю, чтобы над моим племянником смеялись. Все должны воспринимать его как сильного и храброго мужчину.
– Ему месяц, Дилан.
– И что? – самодовольно улыбнулся он. – Крутые парни круты в любом возрасте. Я научу его быть настоящим мужчиной. Он будет знать, как нужно одеваться и как вести себя с женщинами. Я расскажу ему о значении мужской дружбы. И обязательно дам пару уроков о том, что делать в чрезвычайных ситуациях.
– Насколько чрезвычайных? – нахмурилась Сара.
– Прости, детка, но это только между мужчинами.
– О, правда? – Его сестра сложила руки на груди, а затем улыбнулась. – Мои секреты ты знал всегда.
– Потому что я твой брат, – просто ответил он.
Её бровь поползла вверх.
– А то, что я его мать, это не аргумент?
– Если я расскажу тебе о наших секретах, то выдам очень важную государственную тайну, и дабы не навлечь на всех нас серьезные проблемы с законом, мне придется молчать, – Дилан театрально поднял свою правую руку вверх и «застегнул молнию» на своих губах.
Сара шлепнула его по руке и тихо рассмеялась.
– Ты дурак и совсем не меняешься. Но запомни, Бейли, – она ткнула в него указательным пальцем своей руки и сощурила глаза, – если ты испортишь мне сына, я тебя убью. И тогда твоя тайна станет известна каждой женщине в этом городе.
– Я понял, понял, – рассмеялся он, – обещаю, что не стану потакать его капризам.
– Я знаю, – Сара легко коснулась его щеки. – Ты станешь самым лучшим дядей на свете. Уже им стал.
Дилан перевел свои глаза на крохотное личико, мирно посапывающее неподалеку от них, и подумал о том, что сейчас он все ещё находится под защитой всех этих людей. Его оберегают Сара и Макс, Дженнифер, Пэгги, он сам, и все, кому этот малыш небезразличен. Сейчас он в безопасности, но что будет, когда он подрастет? Когда выйдет в этот большой мир и лицом к лицу столкнется с тем, что может навсегда изменить его изнутри… сделать совершенно другим человеком? Он ещё не знал, что его ожидает, не знал, что совсем скоро, от его невинности и доброты не останется почти ничего. Жизнь заберет все. Без остатка.
Она опустошит его. Заставит встать перед выбором, а затем ударит по самому больному, показав, что его выбор изначально не мог быть верным, потому что все уже было давно решено за него. Заставит каждый день наблюдать за тем, как гибнут люди, вселив в него чувство собственного бессилия и никчемности перед таким страшным врагом, как Смерть. Заставит принимать решения, которые будут тяжким грузом лежать на его плечах и долгие годы тянуть его все ниже и ниже ко дну. Он не хотел бы всего этого для маленького невинного крохи, который только начал познавать то, что его окружало, но весь парадокс заключался в том, что это было просто неизбежно.
– Я не хотел бы, чтобы мой сын жил в таком мире, – внезапно произнес он, заставив Сару поднять на него свои глаза.
Её вопрос был безмолвным, и он понял, что она ждет продолжения.
– То, через что прошли мы с тобой, – снова заговорил он, – то, что таким клеймом отпечаталось на жизнях Макса, Дженнифер, Пэгги, Меган, Алекса. То, с чем ежедневно приходится сталкиваться людям по всей планете… – Дилан отрицательно покачал головой. – Я просто не могу позволить своему ребенку пережить подобное.
– С чего ты взял, что его жизнь будет похожа на наши?
– А разве в нашем мире может быть иначе? – спросил он так, словно это все объясняло.
– Все мы когда-то испытываем боль, – согласилась Сара. – Это жизнь… и то, что её составляет неизбежно коснется каждого.
Он слабо усмехнулся.
– Эта неизбежность убивает в нас людей. Посмотри, кем я стал, – с болью в голосе произнес он, – а ведь когда-то и я лежал в кроватке, окруженный заботой, вниманием и защитой.
– Что тебя беспокоит? – внезапно тихо спросила она, делая шаг вперед.
– Что мы не являемся хозяевами собственной судьбы.
– А кроме этого?
Её вопрос заставил Дилана замереть. На короткое мгновение он успел забыть, что его сестренка с младенчества обладала даром «читать эмоции людей по лицам».
– Ничего, – уклончиво ответил он, отводя глаза в сторону. – Только это.
– А мне думается, что дело совсем в другом, – Сара наклонила голову набок, при этом не сводя с него своего взгляда. – Ты никогда не врал мне, Дилан, что происходит?
– Просто мы не можем быть уверенными в том, что наши дети выберут правильный путь.
– Поэтому у них есть мы, – сказала Сара, – чтобы направлять.
– Решать за них, что важнее, а что, в свою очередь, не достойно их внимания? – горько усмехнулся он, – Они все равно поступят по-своему, и одному твоему Богу известно, чем это обернется.
Дилану показалось, что Сара издала что-то похожее на вздох сожаления.
– Так в этом все дело, так? Ты никак не простишь себя за свой выбор?
– Мы никогда не можем предугадать последствия наших решений, – ответил он, не давая ей прямого ответа на вопрос и чувствуя, как его пальцы начинают сжиматься в кулаки. – И очень часто мы жалеем о том, что когда-то не поступили иначе.
– Ты не можешь знать наверняка, как сложится жизнь твоего ребенка. Да, отчасти ты прав, что боишься, но ведь есть шанс на то, что он окажется мудрее, чем его родители, и за это нужно держаться.
– Нельзя всегда просто надеяться, Сара… нельзя слепо верить.
– Иногда только это и спасает.
Дилан отвернулся к окну, стараясь заглушить ноющую боль в сердце, которая снова дала о себе знать. Он же обещал себе, что будет сильным. Обещал, что Сара никогда не узнает о его страхах. Так почему же он дал слабину…
– В том, что машина перевернулась, не было твоей вины, – неожиданно услышал он. – И ты уж точно не смог бы изменить ту аварию, сделав другой выбор. Это все равно бы произошло.
– Но их последнее воспоминание обо мне было бы совершенно иным, – сквозь зубы произнес он, с болью опуская отяжелевшие веки. – Они бы ушли, гордившись сыном, которого воспитали…
– Они гордились тобой, – он ощутил, как она коснулась его руки, – и любили тебя всем сердцем.
– Я предал их… не оправдал надежд, которые они на меня возлагали… как они могли гордиться сыном, который просто плевал им в лицо, отстаивая свое мнение так, словно… – Дилан плотно поджал свои губы, стараясь делать ритмичные выдохи, но ярость уже завладела его эмоциями.
– Дилан…
– Я не достоин называться их сыном… не достоин носить их фамилию…
– Нет… послушай…
– Я ставил свою мальчишескую гордость выше отцовского слова….
– Дилан, посмотри на меня, – не выдержав, она обхватила его лицо своими ладонями, и он ощутил тепло, исходившее от её рук. Она заставила его заглянуть ей в глаза, и он заметил в её карих глубинах беспокойство и понимание одновременно, – прекрати винить себя за ошибки юности. Ты уже итак наказал себя достаточно, оставив то, что до сих пор помогало тебе просто не сломаться. Остановись, – он молчал, но не сводил своего взгляда с лица сестры. Что он мог ответить ей? Сказать, что это не так? Что он бросил гонки не из-за того, что до сих пор не оставляло в покое его душу? Но она уже знала, что была права. В каждом своем слове. И теперь ещё и понимала, что он до сих пор не смог справиться с тем, что сидело у него внутри. И что все эти годы он лгал ей, делая вид, что смог совладать с собственными чувствами.
– Так будет лучше, – только и смог произнести он, нежно опуская её ладони вниз.
– Для кого лучше? – она практически шептала, и Дилан ощущал, как трясутся её руки. – Для мамы и папы это уже не имеет никакого значения…
Дилан с болью в груди прикрыл глаза и отвернулся от сестры. Он пытался выбросить из головы эту злополучную картину, но понимал, что все усилия были напрасными. Эта боль никогда не оставит его.
В комнате повисла давящая тишина, а затем Дилан ощутил, как Сара прислонилась лбом к его спине. Она всегда делала так, когда хотела получить со своего брата обещание защиты и поддержки, но сейчас, стоя в этой самой комнате, она давала это обещание ему.
– Я люблю тебя, – тихо сказала она, сильнее прижимаясь щекой к его футболке. – И знаю, как тебе тяжело. Но так же, я знаю, что несмотря на все, что они говорили, такой твой выбор они бы не одобрили. Да, они не хотели, чтобы ты гонял, но не хотели лишь потому, что боялись, что не смогут уберечь тебя. И я понимаю их. Я боюсь этого каждый раз, когда ты выезжаешь на трассу. Боюсь, что меня не будет рядом, и я просто ничего не смогу сделать.
– Теперь ты можешь не бояться этого, – он не видел её лица, но ему казалось, что её глаза закрыты. Он чувствовал её эмоции каждой клеточкой своего тела: страх, боль, тоска, горечь… они словно прошли сквозь него в тот самый момент, когда её ладонь коснулась его спины.
– Когда я нуждалась в тебе, ты всегда оказывался рядом, – продолжала Сара. – Прибегал по первому зову. Благодаря этому, я никогда не чувствовала себя одинокой и опустошенной настолько, чтобы в какую-то минуту просто перестать хотеть жить, – она немного помолчала, но Дилан понимал, что скажи он сейчас хоть слово – он сломает внутри неё что-то очень ценное, что она собиралась ему открыть. – Ты всегда был сильным. Слишком сильным. Иногда я просто не понимала, откуда в тебе столько холода и безразличия, но теперь понимаю. Ты всегда и все делал лишь ради меня, все эти годы пытался заглушить мою боль, при этом забывая о собственной. – Она снова сделала паузу, а затем легонько отстранилась. – Я хочу, чтобы ты знал, что какое бы решение ты не принял, я всегда его поддержу и всегда буду рядом, – с этими словами Сара приподнялась на цыпочки и поцеловала брата в щеку, – но твой выбор будет лишь твоим выбором, – прошептала она. – И его ноша всегда будет лежать лишь на твоих плечах.
Её рука в последний раз скользнула по его спине, а затем он ощутил легкую прохладу и буквально через несколько секунд услышал, как тихонько закрылась дверь.
Он не знал, сколько простоял так, просто смотря в окно, стараясь последовать совету сестры и пытаясь разобраться в своих хаотично бегающих мыслях, но когда спустился вниз, то обнаружил, что было уже около десяти вечера. Он слегка помял затекшую шею и потянулся, чтобы разогнуть уже начинающую отчего-то болеть спину.
– Ты в порядке? – Дилан поднял голову и встретился с обеспокоенными глазами своего друга.
– А почему я должен быть не в порядке? – как ни в чем не бывало, спросил он.
– Да я в общем-то просто так спросил, – пожал плечами Макс, и это заставило Дилана усмехнуться.
– Брось ты это. Думаешь, я не понимаю, что твоя жена тебе все рассказала?
– Что меня выдало? – лицо его друга скривилось, и он почесал свой затылок.
– Встревоженный взгляд, – губы Дилана растянулись в легкой полуулыбке. – И тот факт, что Сара никогда и ничего от тебя не скрывает.
– На ней лица не было, когда она спустилась, поэтому я…
– Эй, – Дилан сжал его плечо, – ты не обязан оправдываться передо мной. Она твоя жена, и то, что вы делитесь друг с другом – это очень ценно. Тем более, что ты мой друг, Макс. Все нормально. И я тоже.
– Ты же знаешь, что всегда можешь на меня рассчитывать? – тихо спросил он, внезапно делая шаг вперед и заключая его в объятия
– Знаю, – ответил Дилан, хлопая его по спине, – и это взаимно.
– Ты не голоден? – спросил Макс, отстраняясь. – Мы могли бы что-нибудь заказать.
– Нет, спасибо. Мне на самом деле уже пора, так что я поеду, – Дилан протянул ему руку.
– Дела? – многозначительно улыбнулся Макс, отвечая на рукопожатие.
– Не те, о которых ты подумал, – усмехнулся он. – Утренняя деловая встреча. Нужно выспаться и подготовиться.
– Расскажешь потом, как прошла подготовка, – не унимался Макс, рассмеявшись в полголоса.
Дилан уже хотел было отплатить ему в той же манере, как вдруг прозвенел звонок в дверь.
– Вы кого-то ждете? – удивленно спросил он, но по взгляду Макса понял, что он точно не ждал.
– Вообще-то нет.
– Я открою. Это ко мне, – Сара на ходу вытирала руки полотенцем, с улыбкой на губах направляясь к двери.
– К твоей жене ходят так поздно? Сказал бы я, кто ты, – улыбнулся Дилан, довольный тем, что ему все-таки удалось съязвить, но тут же ощутил, как большой кулак прилетел ему прямо в живот. Не сильно, но достаточно доходчиво и по-мужски.
– Привет, – до них донесся улыбчивый голос Сары, что заставило Дилана плотно поджать губы, чтобы не дай Бог не рассмеяться.
– Я чуть с ума не сошла, пока нашла именно то, что ты просила, – знакомый запах окутал ноздри, а голос прорезался в сознание. – Но твоя подруга просто лучше всех.
– Ты очень скромна, когда хвалишь себя, – рассмеялась Сара. – Спасибо большое, не знаю, что бы я без тебя делала.
– Останусь скромной, – последовал серьезный ответ, а затем девушки одновременно рассмеялись.
Дилан и не заметил, как Макс отошел от него, подходя к жене и сестре.
