Текст книги "Бешеная скорость (СИ)"

– Когда она обнимает мой пальчик своей ручкой,

Это заставляет мое сердце улыбаться, – Дженнифер почувствовала, как он улыбнулся, и не смогла сдержать очередного потока слез.

– Все становится немного светлее

И я понимаю, что жизнь – это

Когда мое сердце наполнено любовью,

Когда я чувствую, что взлетаю в облака,

Когда отдаю больше, чем беру взамен.

И все потому, что я вижу свет в глазах своей малышки.

Она плакала, изо всех сил стараясь успокоить свое бешено колотящееся сердце, но понимала, что не в силах сдержать эмоции.

В глазах своей дочери я могу видеть будущее,

Отражение того, кто я, и того, что меня ждет впереди.

Она будет расти, и когда-нибудь, оставит меня,

Может быть, вскоре создаст семью,

И когда я уйду, я надеюсь, она увидит,

Каким счастливым сделала меня.

Я уйду, но всегда буду там, – Стенли немного помолчал, заставляя Дженнифер сильнее зажмуриться, а затем наклонился и нежно поцеловал её в макушку.

– В глазах моей дочери,

В сердце моей малышки.

Дженнифер позволяла слезам с невероятной силой и быстротой литься по щекам, позволяла мыслям бесконтрольно проноситься в голове. Она сняла защитный барьер, на мгновение дав себе возможность почувствовать себя той, которой она всегда хотела быть, но которой раз за разом просто боялась становиться. Она рыдала во весь голос, выплескивая наружу всю свою боль и позволяя своему отцу увидеть себя такой. Слабой. Беззащитной. Эмоциональной. Испытывающей страх. Но он не корил её за эти чувства. Он продолжал гордиться своей маленькой Дженни даже в моменты, когда она, казалось бы, невольно разочаровывала его.

– Я люблю тебя, папа, – шептала она, сильнее прижимаясь к отцу, и слыша, как эти важные слова он говорит ей в ответ.

***

Дженнифер попытался разбудить настойчивый звонок мобильного, который пробирался сквозь её затуманенное сознание и выдергивал из далекого и спокойного мира сновидений. Она застонала и перевернулась на другой бок, все ещё надеясь на то, что все это ей просто показалось, и что никакого дурацкого звонка просто не было. Когда она снова расслабилась и начала погружаться в свой прекрасный сон, из которого её так нещадно выдернули, эта отвратительная мелодия раздалась с новой силой и, как ей на секунду подумалось, с удвоенной. Она нехотя протянула руку к тумбочке, пытаясь нащупать чудо техники двадцать первого века, которое в данную секунду так сильно ненавидела и, не глядя, вырубила свой сотовый. Плевать. Она хочет спать, и она будет спать.

Невольно улыбнувшись тишине и покою, Дженнифер сильнее обняла подушку, которая пахла лавандой и жасмином, отбросила в сторону все ненужные мысли, освободила разум и позволила сказочному Песочному Человеку околдовать себя волшебным порошком и забрать в прекрасный мир сновидений. Ей снились нереальной красоты горы, холмы, усыпанные цветами совершенно различных оттенков, озера и реки, поблескивающие от яркого солнечного света, птицы, летающие высоко над землей и поющие прекрасные песни. Ей снились все краски мира. И она наблюдала за чудесами, которые обычно были скрыты от человеческих глаз. Её дыхание выровнялось, сердце замедлило свой ритм, а пульс стал стучать спокойно и монотонно. Дженнифер осторожно ступила на цветочную поляну и ощутила, как босые ноги коснулись слегка прохладной травы. Её руки инстинктивно потянулись к цветам, из которых, после легкого касания, выпорхнули сотни, тысячи бабочек. Они переливались всеми возможными цветами на планете, заполняя все пространство вокруг и создавая красоту, описать которую простыми словами просто невозможно. Она улыбнулась, счастливо наблюдая за тем, как прекрасные создания уносятся к небу, а затем увидела слабые мужские очертания и почувствовала, как застучало её сердце. Дженнифер не различала его лица, и на первый взгляд он казался ей лишь светлым бликом, отражающим солнце, но чувства невозможно было спрятать. Она знала эти ощущения наизусть. Надень он хоть тысячу костюмов, смени хоть сотни масок, она все равно узнает его. Все равно выберет его.

Он протянул к ней руку и она, не раздумывая, сделала шаг навстречу. Она шла путем, которым её вело сердце, не слушая разум и полностью отдаваясь во власть своих чувств. Она ускоряла шаг, желая поскорее коснуться этого света, но он уходил от неё все дальше и дальше. Где-то вдалеке слышались голоса, но она все никак не могла различить слов, обрывки которых прорезались в её сознание.

– Нет…

Дженнифер побежала, но всего через секунду ощутила, как отяжелели её ноги. Он уходил все дальше, рассыпался, растворялся, становился обыкновенным видением, заставляя поверить в нереальность происходящего.

– Очнись… – услышала она где-то неподалеку, но лишь с силой замотала головой и побежала сильнее.

– Нет…

– Дженнифер…

Она ощутила, как что-то словно силой вытолкнуло её из сна и, сделав резкий выдох, открыла глаза.

– Эй, ты в порядке?

Дженни понадобилось всего несколько секунд, чтобы окончательно придти в себя. Дом. Кровать. Знакомый голос. Сон. Дурной сон. Она повернула свою голову и попыталась сесть на постели.

– Что ты здесь делаешь? – Её голова сильно болела, и она схватилась за неё, когда сделала попытку привстать.

– До тебя дозвониться никто не может, – оправдался он, помогая ей сесть. – И никто не знает, куда ты подевалась. – Она вопросительно посмотрела на Дилана, и тогда он закончил. – Сара позвонила мне.

Дженнифер выдохнула.

– Я обещала перезвонить и забыла. Это моя вина.

Она прикрыла глаза, стараясь контролировать головную боль, а затем сделала несколько ритмичных вдохов, чтобы окончательно придти в себя.

– Ты уверена, что ты в порядке? Мне показалось, что ты неспокойно спишь.

Она прокрутила в голове обрывки сна, который, как она была уверена, появился в её голове совсем не просто так, но предпочла умолчать о том, что её это всерьез беспокоит.

– Я в порядке, – утвердительно кивнула она, а затем слегка нахмурилась. – А как ты вообще узнал, что я тут? Я никому не сообщала о своих планах.

– Ты что же, собиралась сбежать от меня? – Усмехнулся он, но, когда Дженнифер даже не улыбнулась, присел рядом с ней на кровать. – На самом деле, я просто почувствовал, что ты можешь поехать к отцу. Ты всегда искала у него… поддержки. А я знаю, что сейчас она тебе очень нужна.

Она отвела свой взгляд всего на несколько секунд, чтобы собраться с соответствующими мыслями, а затем снова посмотрела ему в глаза.

– Я не хочу, чтобы ты думал, что я о чем-то жалею. Потому что это не так. Как и в тот день, когда я сказала, что люблю тебя, я уверена в своих словах. Но все не так просто, и ты знаешь это не хуже меня…

– Я знаю, – Дилан взял её за руку, но взгляда не отвел, – а ещё я знаю, что что бы не ждало нас впереди, мы сможем пройти через это. И знаешь почему? Потому что мы вместе и потому, что любим. Сильно. Искренне. Преданно. До безумия. А я верю, что это самая могущественная сила на земле.

Дженнифер закрыла глаза и обняла его, почувствовав, что он в ответ крепко прижал её к себе. Наверное, Дилан был прав. Они, действительно, не знали, что ждало их впереди, но разве, это было так важно? Разве это имело значение, когда ты понимал, что любишь так сильно, возможно, в последний раз в жизни? Разве все эти мысли в одинокой комнате могли сравниться с тем чувством, когда он сжимает твою руку и шепчет, что всегда будет рядом? Разве в отрицании собственных чувств вообще может быть смысл? Возможно, она и боялась того, что будет дальше и не знала, какие ещё испытания подбросит им Судьба, но, если честно, знать совсем и не желала. На данный момент, она была уверена в одной неопровержимой истине, которую готова была пронести даже сквозь долгие года трудностей. Через что бы им не пришлось пройти, что бы не пришлось вынести, они все смогут только потому, что будут вместе, потому, что будут связаны прочной нитью, благословленной самими Небесами.

И Дженнифер была точно уверена в том, что на Земле не существует силы, способной разорвать эту связь.

Глава 16

Дилан спускался вниз, размышляя о том, что только что сказал Дженнифер. Он действительно считал, что они смогут преодолеть абсолютно любые испытания. Действительно думал, что их чувства наделяют их для этого определенными силами. Но мысли о том, через что именно им придется пройти и сколько разрушений понести за собой, не оставляли его ни на минуту. Да, он не говорил об этом девушке, хрупкий мостик уверенности которой был расшатан практически полностью. Он предпочел поступить как мужчина, а именно, – разобраться во всем самому.

Зачем было надламывать ещё больше то, что и так держалось из последних сил?

– Я уже и не думал, что когда-либо снова увижу тебя, – раздался тихий голос, – а особенно после того, что было, – Дилан замедлил свой шаг и осторожно поднял глаза вверх. Стенли сидел в кресле у подножия лестницы. Его глаза были закрыты, а лицо расслабленно и умиротворенно. Казалось бы, ничто в этом человеке не изменилось, однако, Дилан знал, что изменилось абсолютно всё.

Он сунул руки в карманы джинсов и осторожно ступил на коврик, сходя с последней ступеньки.

– Наши планы редко совпадают с Его.

– Да, ты прав, – он даже слегка улыбнулся уголками губ. – И нам остается лишь следовать Его воле.

Дилан выдохнул, понимая, что должен перешагнуть через неприязнь, которую чувствовал все эти годы, переживая за своего лучшего друга, видевшего от отца лишь ненависть и ярость. И знал, что сейчас для этого самое время.

– Стенли, мне жаль… искренне.

– Не стоит жалеть, – он открыл свои глаза и их взгляды встретились. – Я грешил слишком много, и теперь пришла пора расплатиться за боль, которую я причинил людям, в то время находившимся рядом со мной. И в особенности, моей семье.

– И Максу? – Тихо спроси он, мгновенно встречая печальный взгляд голубых глаз.

– А ему в первую очередь, – тяжело прохрипел Стенли, с усилием делая следующий вдох. Его болезнь прогрессировала, и прогрессировала быстро. Дженнифер упоминала что-то о том, что её отец не хочет принимать никаких лекарств и что ей стоит очень большого труда заставить его хотя бы в критических ситуациях, когда дышать становится уже просто невозможно, использовать ингалятор. Стенли Пирс был одним из самых характерных людей, которых он когда-либо встречал, и если уж этот человек что-то решил, то его не сможет переубедить абсолютно ничто. И это переняла у него его горячо любимая дочь.

– Ты наделал много ужасных вещей, – неожиданно сказал Дилан, вспоминая, как впервые увидел Стенли «в деле», – тех, которые уже никогда не исправляют, – мужчина печально улыбнулся, делая утвердительный кивок и заставляя Дилана ощутить что-то вроде сожаления, – но я никогда не желал тебе такого конца. Никто из нас не желал.

После его слов, которые, по всей видимости, Стенли никак не ожидал услышать, он поднял свою голову вверх. В его глазах было столько боли, что Дилан даже невольно содрогнулся. Этому человеку было плохо. Он был истощен и практически сломлен физически, но гораздо больше, чем это, его убивало то, что находилось внутри него – в самой глубине его души. Дилан всегда знал о выражении: «глаза – зеркало души», но никогда не придавал ему какого-либо значения, считая, что это одна из тех фразочек, которыми забавляются романтичные особы или мечтательные писатели, желающие привлечь к себе как можно больше читателей. Но Боже, как же сильно он ошибался. Сейчас он отчетливо видел душу человека, который окончательно смирился с неизбежностью своей участи. Душу истерзанную, замученную и пропащую. Душу больную, отчаявшуюся и умирающую. Душу, спасти которую могло лишь избавление.

– Я заслужил то, что имею, – уверенно сказал Стенли, поднимаясь со своего кресла и отходя в сторону окна, – и приму это с достоинством. Моя дочь никогда не запомнит меня, как труса и подлеца. Она никогда не увидит мои страхи и мою боль. Я просто хочу, чтобы она знала, что я рядом, и чтобы любила меня точно так же, как в детстве, когда считала своего папочку отважным и благородным героем. Хочу, чтобы она любила меня по-настоящему.

Дилан сделал несколько шагов по мягкому темно-зеленому ковру и встал рядом с человеком, с которым раньше вряд ли вынес бы и минуты в одной комнате.

– Она никогда и никого не будет любить сильнее, чем тебя, – сказал он, смотря в окно на соседний дом на той стороне улицы. Стенли повернул голову к нему, но Дилан не сделал того же, – я не могу объяснить этого. Не могу сказать, почему она готова отдать свою жизнь за человека, который причинил её семье столько боли. Почему готова простить тебе слезы Пэгги и синяки на теле Макса. Почему готова забыть все, что ты сделал и защищать тебя перед любым, кто посмеет сказать что-то дурное. Я не знаю много, но в одном я уверен, как ни в чем больше, – он развернулся и посмотрел Стенли в глаза, – её чувства к тебе самые настоящие. И они никогда не изменятся.

Он заметил, как дрогнула его нижняя губа и как его глаза затуманила такая знакомая ему пелена. Он увидел искренние чувства, рушить которые не имел никакого права.

– Почему ты говоришь мне все это?

– Не знаю, – замотал головой Дилан, – возможно, это совсем не то, что я ожидал сказать тебе при следующей встрече, но это то, что я хотел сказать. А я привык следовать своим желаниям.

Стенли коротко кивнул, снова отворачиваясь к окну. В воздухе повисло недолгое, но все же продолжительное молчание, во время которого двое мужчин, таких похожих, но в то же время таких разных, пытались осознать слова друг друга. Они даже не подозревали, насколько одинаковыми были. Нет, не внешне. Внутренне. Их страхи, мечты, стремления, ошибки, убеждения и сила духа… – все это было таким идентичным, словно находилось в душе и сердце одного единственного человека, а не двух, на первый взгляд, казалось бы, таких разных личностей. Это было невозможным, но удивительным и неоспоримым фактом.

– Я рад, что с моей семьей будет такой человек, как ты, – Дилан замер, совсем не ожидая услышать от Стенли такое. – И пусть мои слова совершенно ничего не изменят ни между нами, ни в жизнях каждого из нас, но я скажу то, что думаю, потому что это важно для меня. – Он сглотнул и сделал несколько тяжелых вдохов, стараясь преодолеть очередной приступ удушья, которые случались с ним все чаще и чаще. – Я люблю Дженнифер больше всего на свете. Она единственное, что осталось у меня. И каким бы мерзавцем ты не считал меня, за свою дочку я готов не просто умереть, я готов долгие годы гореть в аду. Я готов вынести все, лишь бы видеть на её лице улыбку и знать, что она счастлива, – Стенли закашлялся, но когда снова восстановил дыхание, продолжил, как ни в чем не бывало. – Я никогда не позволил бы ей выбрать неправильный путь. И никогда не допустил бы, чтобы рядом с ней находился кто-то, кто мог бы причинить ей боль. И я счастлив, что в этом мы с тобой думаем одинаково.

Дилан неотрывно смотрел на человека, которого совершенно не узнавал. Что случилось с безжалостным алкоголиком, принимавшим лишь собственные желания и эмоции? Неужели близость смерти может так сильно менять мысли и желания людей? Или, возможно, он просто не видит того, что скрывается по другую сторону?

– Откуда тебе знать? Почему ты так уверен, что я не причиню ей боль?

– Потому что ты лучший друг моего сына, – прошептал Стенли, поворачиваясь к Дилану лицом. – И потому, что ты любишь мою дочь.

– Чувства заставляют нас быть слабыми. Я видел, что такая любовь делает с людскими жизнями.

– Именно поэтому ты никогда не выберешь мой путь, – просто сказал он. – Потому, что ты сильнее меня.

Они очень долго просто смотрели друг на друга, молча, не шевелясь, позволяя друг другу увидеть самые потаенные, самые глубокие свои мысли. Дилану казалось, что он чувствует все то, что в данную секунду ощущает Стенли. Что он испытывает абсолютно те же эмоции, и что разделяет с ним его страхи, в то же время смиренно принимая то, что уже никак нельзя изменить.

– Так, поехали, иначе, меня точно уволят, – раздался сзади веселый голос Дженнифер, быстро сбегающей вниз.

Не успел Дилан толком опомниться, как Стенли тут же ошарашил их своим вопросом.

– Почему ты не сказала мне, что вы вместе? – Его взгляд был направлен точно на дочь, словно он чувствовал, что в недосказанности и скрытности виновата была именно она. Дилан даже спиной почувствовал, как Дженнифер напряглась, совершенно не ожидая подобного вопроса. Она внимательно посмотрела на него, будто бы пытаясь проверить внезапную догадку относительно «излишней болтливости своего парня», но, по его не менее удивленному взгляду поняла, что Дилан и словом не обмолвился.

– Как ты понял? – Тихо спросила она, сдаваясь перед очевидностью ситуации.

– Детка… – покачал головой Стенли, – ты никогда не умела обманывать. А особенно меня.

Дженнифер вновь мельком взглянула на Дилана, и он понял, что она пытается увидеть его реакцию на происходящее. Он стоял со спокойным, равнодушным выражением, всем своим естеством показывая и Стенли и ей самой, что не собирается изворачиваться и лгать.

Черт возьми, он хотел быть с этой женщиной. И ему плевать, если об этом станет известно всему миру.

– И… ты совсем не против этого? – Внезапно замявшись, поинтересовалась Дженнифер, засовывая руки в передние карманы своих джинсов. – Ты… не осуждаешь нас?

– Осуждаю? – Брови Стенли взлетели вверх. – Что за глупости сидят в твоей голове?

– Нет… – она явно теряла способность говорить трезво, – я не… это… – Дженнифер выдохнула и покачала головой, – пап, все сложно.

Стенли немного помолчал, внимательно изучая выражение на её лице, а затем резко развернулся в сторону Дилана.

– Бейли, почему моя дочь думает, что кто-то будет настроен против ваших отношений?

Дилан посмотрел на Дженнифер. Её глаза были опущены вниз и закрыты. Она напоминала ему напуганную и провинившуюся школьницу, стоявшую перед родителем, который должен был вот-вот озвучить самое страшное наказание в жизни. Чего она так боялась? Почему думала, что никто не поддержит их решения? Отчего ей казалось, что они могут совершить ошибку?

Он не был уверен, что и сам знает ответы на эти вопросы.

Хотя догадка об истинной причине постоянно вертелась в его голове.

– Возможно, это моя вина, – признался Дилан..

– Объяснись, – грозно потребовал Стенли, сложив руки на груди. Сейчас он не выглядел ослабевшим человеком, которого сильно потрепала неизлечимая болезнь. Сейчас он напоминал ему обычного среднестатистического отца, готового вот-вот вышвырнуть друга своей единственной и горячо любимой дочери за эту дверь ко всем чертям.

– Я поступил не честно по отношению к человеку, который долгое время был рядом со мной.

– Девушка? – Заключил Стенли.

– Да, – кивнул Дилан, замечая, как дернулась Дженнифер. – Алисия.

Стенли молча смотрел ему в глаза, а Дилан не смел отводить взгляда в сторону. Как и Дженнифер, он ждал ответа, но не боялся того, что может последовать за ним. Разве уже свернув на этот путь, он имел право отступать?

– Ты ведь никогда не любил её, – прошептал мужчина так, словно это было черным по белому написано на лице его оппонента и не требовало подтверждения. Дилан снова утвердительно кивнул, плотно сжав свои зубы. Он ненавидел себя за то, что такое долгое время обманывал Алисию. Что позволил себе играть с её чувствами. И ни разу не попытался подумать о том, через что ей придется пройти. Это были отношения без обязательств, без любви и каких-либо сантиментов – так они договаривались. Но неужели он всерьез рассчитывал на то, что она не влюбится в него? Что не захочет большего и не попытается нарушить когда-то данное ею обещание? Эта грань очень тонка. И он знал, на что шел. Черт возьми, он знал.

Стенли лишь мельком посмотрел на него, а затем положил руку на его плечо и покинул комнату, больше ничего не сказав. Он знал свою дочь. Знал, как никто другой и видел, что она сомневается. Видел, что мечется от одного решения к другому. Именно поэтому дал им возможность поговорить. Разобраться во всем раз и навсегда.

– Я скажу ей сегодня, – неожиданно твердо произнес Дилан, когда они остались одни, – и остальным тоже.

– Что? – Выдохнула Дженнифер, внезапно задрожав. – Ты с ума сошел?

– Я больше не хочу играть, – он подошел ближе. – Мы должны сказать всем правду.

– Нет! – Прикрикнула она, словно не веря своим ушам. – Нет, Дилан, мы не можем!

– А что мы можем? – Застонал он, не веря в то, что они снова возвращаются к тому, с чего начали. – До конца своих дней притворяться, будто бы между нами ничего нет? Надеяться, что никогда не пройдем через это?

– Нет… я не знаю, – тихо ответила она, стараясь дышать и запуская руки в волосы. – Но я не готова все изменить прямо сейчас. Не так…

– А как? – Не унимался Дилан, понимая, что начинает заводиться. – Под звуки фанфар, за праздничным столом и с бутылкой шампанского?

– Ты не понимаешь… – шептала она, отворачиваясь в сторону и делая несколько шагов к окну.

– О, ну конечно, прости! Куда мне до того, чтобы понять тебя, верно? – Он не сдержал смешка. – Я забыл, что не можешь принять ни одного решения, не посоветовавшись со своей головой! Тебе так необходимо взвесить варианты и понять, что мы не совершаем ошибку? Неужели ты все ещё сомневаешься в правильности нашего решения?!

– Да, я сомневаюсь! – Неожиданно закричала она, заставляя Дилана замереть. – И прости, что я так много думаю, но иначе я просто не могу! Мне нужно думать, взвешивать и анализировать! Мне необходимо быть уверенной в том, что ждет меня. Что ждет нас.

– Господи, но так не бывает, – теперь руки в волосы запустил он. – Люди рискуют, Дженни, понимаешь? Когда они любят, то не анализируют, а просто идут велением сердца.

– Я не умею так жить! – Закричала она.

– Ты просто не хочешь так жить, – ответил он за неё, чувствуя, что никогда в жизни не был так прав, – и пока ты сама не поймешь обратного, я ничего не смогу изменить.

На мгновение между ними повисла тишина. Она давила, душила и уничтожала, но была необходима им так же сильно, как и этот разговор.

Для того, чтобы все понять.

Все осознать.

Или снова запутаться.

– Тогда, наверное, нам лучше повременить с отношениями, – сделала вывод она, отводя глаза в сторону, – сейчас в них нет совершенно никакого смысла.

Дилан лишь коротко кивнул, а затем бросил на стол связку ключей, которые все это время лежали у него в кармане, и наклонился к ней

– Твоя машина у дома, – тихо сказал он, стараясь, чтобы его голос звучал как можно холоднее. – Хорошего дня.

А затем покинул дом, так ни разу и не оглянувшись.

***

Дилан сильнее вдавливал педаль газа, вжимаясь в сидение и разгоняясь до максимальной скорости. Он старался выжить из двигателя все, на что тот был способен и будь проклят человек, который попытается его остановить. Дилан резко вывернул руль, огибая крутой поворот, и улыбнулся, когда чуть не вылетел за его пределы. Безумие. Сумасшествие. Опасность. Адреналин. Страсть. Страх. Удовлетворение. Все это проходило сквозь него, оставляя ни с чем несравнимое чувство спокойствия. Чувство, которое помогало ему не сорваться.

Он знал, что за ним наблюдали. Знал, что когда он приезжал сюда, садился за руль и гонял, как чокнутый придурок, абсолютно все смотрели за этой картиной, написанной художником без имени. Через окна, сидя на трибунах, облокотившись о перила, смотря в экраны мониторов… – люди выбирали любой доступный им способ, чтобы учиться у одного из лучших. Впитывать его энергию, его тягу к безрассудству и любовь к риску. Дилан Бейли был легендой этого места. А это место было его домом.

Он крутился на трассе около часа. Выделывая самые опасные и сложные трюки и желая ощутить опасность ещё ближе, чем когда-либо. Он ускорялся на поворотах и несколько раз тормозил на волосок от вылета. И это были лучшие ощущения за этот день.

– Рад, что ты снова с нами, – улыбнулся Маркус, когда Дилан остановился и вылез из автомобиля.

Он облокачивался о перила около трибун, и все это время наблюдал за очередным сенсационным заездом своего «подопечного».

– Я бросил гонки, – ответил Дилан, снимая шлем и расстегивая перчатки.

– Но это не мешает тебе возвращаться сюда снова и снова, – сказал он, подходя к нему.

– Привычка, – резко сказал Дилан, а затем посмотрел на Маркуса, – но я буду от неё избавляться.

– Тебе это не нужно, – покачал головой Грант. – Здесь твой дом, Дилан. Твоя семья. А семья всегда принимает своих сыновей обратно, особенно, когда они нуждаются в этом. – Он промолчал, оставив его слова без ответа, и тогда Маркус улыбнулся. – Ты ведь тоже чувствуешь это, не так ли? Что только здесь и только с нами можешь ощущать себя нужным. И что скорость – это единственная женщина, которая всегда будет рядом.

– Единственное, что я сейчас чувствую – это жажда, – ответил он, снова уклоняясь от ответа, – прости Маркус.

Дилан подал знак ребятам, чтобы они отогнали гоночный автомобиль, а затем направился в раздевалку.

– Ты самый упрямый гонщик на свете, Бейли, – рассмеялся Грант. – И мне кажется, что во многом именно твое упрямство сможет привести тебя к славе.

– А точнее, тебя, я прав?

Маркус улыбнулся, когда Дилан повернулся к нему.

– Какой отец не хочет, чтобы о нем говорили: «это сделал его мальчик! Это он привел его к победе!»

Каким бы тщеславным и эгоистичным не был Маркус Грант, Дилан все же чувствовал, что привязан к нему. Именно его учитель и наставник, а позже и менеджер был с ним в те моменты, когда ему было особенно тяжело, и несмотря на то, что в какой-то степени, он преследовал и свои собственные цели, Дилан все же видел, что многие его действия были искренними и исходили из глубины сердца. Тем более, что Маркус был одним из самых доверчивых людей на свете, что казалось таким невероятным, зная род его деятельности.

– Маркус… – Дилан улыбнулся и покачал головой.

– Ты должен дать мне шанс. Последний, – каким-то невообразимым образом он приобнял Дилана, хотя и был намного ниже его. – Тебе нужна эта гонка. Тем более, что он очень хочет, чтобы она состоялась.

– Он? – Дилан остановился и заглянул Гранту в глаза. – Кто он?

– Да не важно! Главное, что тебе нашли такого соперника! – Маркус даже подпрыгнул от восторга и снова повел Дилана вперед. – Его репутация огромна! Он сильный, уверенный в себе и думает, что является самым лучшим!

Дилан выдохнул.

– Я очень рад за этого парня, правда. Пусть он будет лучшим. Я не стану ему мешать.

– Ты не понимаешь, какой это шанс для тебя! Ты можешь раз и навсегда доказать своим родным и в частности самому себе, что равных Дилану Бейли просто не существует!

– Маркус, мои родные любят меня не за то, что я отличный гонщик.

– А кто говорит про любовь? – Теперь остановился Маркус. – Я говорю про признание. Они верят в тебя, как в человека, но не как в гонщика. И ты должен показать им, что с самых ранних лет боролся за такую жизнь не из упрямства, а потому что знал, что это твое призвание.

Дилан долго смотрел Маркусу в глаза и понимал, что этот человек всегда мог выйти абсолютно из любой ситуации, потому что прекрасно знал, на какие точки давить. И вот сейчас он очень верно подбирал слова, осознавая, что каждое из них возымеет свой эффект.

– Я обещал сестре, что больше не буду участвовать в гонках, – только и сказал он, надеясь, что Маркус согласится с ним и отпустит восвояси. – Ты же знаешь, что такое мое обещание Саре.

– Знаю, – ответил Маркус, – но она поймет тебя, потому что будет испытывать гордость за своего брата.

– Я не могу, – наконец, прошептал он, – прости.

– И нет совершенно никакого шанса, что ты согласишься? Скажи, кого мне попросить, и он уговорит тебя.

Дилан снова улыбнулся забавным попыткам Маркуса склонить его на свою сторону и крепко, по-сыновьи, сжал его плечо.

– Я всегда буду считать это место своим домом. А тебя своим первым и лучшим учителем. Но вряд ли на свете есть человек, который заставит меня снова выехать на трассу.

– Даже, если это буду я? – Внезапный голос, прозвучавший со стороны входа, заставил Дилана замереть. Он ощутил, как участился пульс, а пальцы непроизвольно сжались в кулаки. Костяшки на них побелели, а ногти до боли впились в кожу, заставляя её покраснеть. Он закрыл глаза, пытаясь успокоиться и убедить себя в том, что это всего лишь дурной сон. Или чья-то неудачная шутка. Но никак не хотел верить в то, что все это может быть реальностью. – Ты что же, совсем не рад меня видеть? – Снова спросил голос. На этот раз Дилан с усилием стиснул челюсть и развернулся.

– Ты…

– Как видишь, – он развел руками и, улыбнувшись, покрутился вокруг себя, – Кристофер Поуз воплоти.

– Как ты посмел придти сюда после всего… – Дилану казалось, что ещё чуть-чуть, и он совсем перестанет себя контролировать. – Как посмел показаться мне на глаза…

– Эй, да ладно тебе, сколько лет прошло? Год? Два?

– Три, – сквозь зубы произнес он, – и пройди даже десять лет, это ничего не изменит.

– Слушай, я не заставлял этого парня садиться в машину, – выдохнул Кристофер и сунул руки в карманы. – И если твой друг не уследил за своим импульсивным мальчишкой, в этом нет моей вины.

– Его звали Калеб, – дрожа от ярости, сказал Дилан. – И ему было всего девятнадцать.

– Гоночная трасса – это опасное место, которое не подходит для любителей, – твердо сказал Кристофер, делая несколько шагов ему навстречу, – и тебе известно это не хуже, чем мне. Садясь за руль и участвуя в профессиональных гонках, этот парень уже заочно подписал себе смертельный приговор, – тихо сказал он, смотря ему прямо в глаза. – Он был мертв ещё задолго до того, как сошел с трассы.

Дилан резко схватил его за шиворот, больше не в силах сдерживать то, что таким грузом сидело у него внутри, и резко припер Кристофера к стенке.

– Он был бы жив, если бы ты не перерезал провода, – прошипел он, пока яростная дрожь сотрясала все его тело. – Этот мальчик был бы со своей семьей, если бы ты не убил его!

– Это абсурд, – прошептал Поулз, державшийся на удивление спокойно. – Я даже не знал Калеба…

– Не произноси его имя, – Дилан ударил его об стенку и сильнее прижал к холодному камню, – не смей даже думать, что ты имеешь на это право.

– Не из-за меня он сел в эту машину, – улыбнулся Кристофер, а затем, когда Дилан замер, мерзко прицокнул, – упс, я напомнил тебе о чем-то нехорошем? Неужели воззвал к чувству вины? – Он усмехнулся. – Это очень просто, когда человек сам не может простить себя. А ты не можешь. Нееет. И никогда не сможешь.