Текст книги "Ловец застывших мгновений (СИ)"

Автор книги: Ксения Кононова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 19 страниц)

Глава 12

I'm so numb. Can't you hear me?

Here I am. There is something inside me,

That still wants to feel.

My silent scream.

I don't need no fakes around me

All I want is you to be with me

Here I am.

All these words have lost their meaning

I just hope you hear my silent scream…[12]12
  Я так нем. Ты не слышишь меня?
  Я здесь. Во мне есть что-то,
  Что еще хочет чувствовать…
  Мой тихий крик.
  Я не нуждаюсь в фальши вокруг меня.
  Все что я хочу, это, что бы ты был со мной –
  Я здесь.
  Все эти слова потеряли свое значение.
  Я надеюсь, ты слышишь
  Мой тихий крик.


[Закрыть]

Cinema Bizarre «Silent Scream»

Секунда. Вторая. Третья. Слышу, как тикают настенные часы в кабинете. Отсчитывают время, пока я не могу сделать вдох. Этот звук кажется оглушающе громким. Раздражающим. Пытаюсь понять то, что только что услышал. Сопротивляюсь. Отчаянно. Просто безумие. Сестра?

– Это, вероятно, ошибка, – произношу тихо и ошарашено. – Это невозможно.

Доктор Коул усаживается за стол напротив и внимательно смотрит на меня.

– Вы действительно не подозревали?

Не подозревал? Что одна из моих клиенток окажется моей… сестрой? А если бы Кэтрин сняла меня для секса? Ощущение, будто в голову медленно наливают раскаленное олово. Печет. Но постепенно остывая, превращает сознание в недвижимый монолит. Заклинивает всего на одном слове. Сестра?

– Послушайте, Энджи. И в вашей ДНК, и в ДНК Кэтрин присутствует некий общий генетический маркер. Невозможно сказать полное ли это родство, может быть и так, что у вас лишь один общий родитель, от которого вы и унаследовали его. Но ошибки здесь быть не может.

Сестра? Кэтрин – моя сестра? Перед внутренним взором непроизвольно начинают мелькать все эпизоды нашего с ней знакомства, будто кто-то быстро перелистывает фотоальбом. Всплывают ощущения, которые я испытываю по отношению к ней.

– Надо полагать, для вас это стало неожиданностью…

Резко вскидываю голову, понимая, что уже длительное время сижу, не проронив ни слова.

– Можно вас попросить не сообщать об этом Кэтрин? – срывается с губ.

Она согласно кивает в ответ.

– Я понимаю. Вы хотите сделать это сами?

Не уверен. И она замечает это по моему выражению лица.

– Что бы вы ни решили, я думаю, она имеет право знать тоже, – понимаю, что доктор права, но не уверен в целесообразности этого открытия. Ни для себя, ни для нее. – Вы можете забрать копию ваших анализов. Если хотите.

Рассеяно киваю и, наконец, поднимаю выпавшие из рук бумаги.

– Спасибо, – поднимаюсь со стула.

– Удачи, – серьезно произносит она.

Выхожу из кабинета и на миг прислоняюсь к стене. Все еще не могу до конца принять этот факт и вместе с тем что-то теплое самопроизвольно шевельнулось в груди. У меня никогда не возникало желания разыскать своих настоящих родителей. Мне не хотелось посмотреть в лицо тем людям, которые произвели меня на свет, а затем оставили под дверями моего персонального Ада. Но Кэти это совсем другое и она нуждается в ком-то рядом, особенно сейчас и очевидно не меньше, чем и я сам. Не знаю, когда соберусь, чтобы рассказать ей о том, что узнал пять минут назад. И соберусь ли вообще когда-либо? Что если это что-то поменяет в наших жизнях? Хотя, кого я обманываю? Уже поменяло. В моей. Всего за одну короткую секунду.

Подхожу к дверям больничной палаты и несколько минут смотрю через небольшое окошко на спящую Кэтрин. Сестра. Наконец, набираюсь смелости и вхожу внутрь. Еще несколько секунд в нерешительности стою в дверях, но когда рука Кэти вздрагивает и она непроизвольно двигает пальцами, подхожу ближе. Такая же бледная кожа. Как у меня? Осторожно касаюсь каштановой пряди волос и убираю ее с лица. Почти такого же оттенка, как мои. Я замечал все это и раньше, но сейчас… Сестра…

Кэтрин беспокойно вздрагивает и пытается открыть глаза. Несколько секунд смотрит отсутствующим взглядом в сторону окна, а затем медленно поворачивает голову ко мне.

– Энджи… – едва слышно. Откашливается и тут же морщится. Больно.

– Да, Кэти. Я здесь.

Она находит ладонью мою руку и просто кладет ее сверху. Сил сжать у нее нет.

– Со мной не соскучишься, правда? – слабая улыбка.

Это точно.

– Не разговаривай, если тяжело, – накрываю ее руку своей сверху. – Я предупреждал, что твои путешествия не самая лучшая идея.

– Опять воспитываешь?

– Да.

Лишь хмыкает в ответ и вновь морщится. Рассказать? Вряд ли это самый подходящий момент. Я сам еще не до конца осознал этот факт. Он так до сих пор и пульсирует в моем сознании, ошарашивая своей невероятностью. Судьба? Объяснение нашей взаимной иррациональной симпатии друг к другу? Рад? Напуган? Растерян? Понимаю, что все это успело смешаться и вычленить что-то одно не удается.

– Кэти, тебе нужно отдыхать. Мне ненадолго разрешили зайти…

Она немного грустно кивает.

– Я позову доктора. А завтра приду проверить как у тебя дела, хорошо?

– Спасибо, Энджи. Ты ведь не обязан…

И с этими словами внутрь проникает робкое осознание. Крохотное, но безапелляционное. Обязан. Я не знаю как. Не имею никакого представления о том, как заботиться о ком-то. Слишком давно привык быть один. Всю жизнь. Но сейчас, стоя перед фактом, понимаю, что у меня два выбора. Забыть обо всем, что узнал сегодня и вернуться в свой панцирь. Оставить ее совсем одну, сбежавшую из дома и не имеющую ни одного близкого человека рядом. И второй. Попытаться перешагнуть что-то в себе. Попытаться научиться быть кому-то поддержкой. Быть близким человеком. Братом? Быть… семьей? Тем, о чем даже не имею смутного понятия?

– Не говори глупости, – непроизвольно наклоняюсь и касаюсь губами ее лба.

Когда отстраняюсь, замечаю легкое удивление в каре-зеленых глазах. Через мгновение понимаю, чем оно вызвано. До этого момента лишь она целовала меня в щеку. Но я никогда не возвращал этих поцелуев обратно. Для нее ничего не изменилось. Для меня изменилось все. Пора учиться. Самому.

– Отдыхай, – отпускаю ее ладонь и выхожу из палаты. Нужно побыть одному.

Город успел завернуться в темную шаль сумерек. Встречает меня холодным дыханием, пытается пробраться под одежду и коснуться кожи. Бесполезно. Не чувствую. Специально не ловлю такси. Какое-то время просто иду по улице, подняв ворот пальто и пряча в нем свое лицо.

Холод. Он гонится за мной вдоль этих ночных улиц. Ступает по моим же следам. Касается рук и лица, будто навязчивый преследователь. Будто нашел кого-то похожего на себя среди множества случайных прохожих. Упрямо иду вперед, пустые глаза смотрят сквозь людей, машины и здания.

Еще одна попытка. Новый человек в моей жизни, к которому чувствую тепло. Пытаюсь разобраться в собственных ощущениях, пока лавирую между людьми, идущими навстречу. Не обращаю внимания ни на звуки, ни на яркие огни.

Это не такое же ощущение, которое я испытываю рядом с Тео. Испытывал. Поправляю сам себя с болезненным спазмом. Что-то иное. Не страсть. Не желание. Не отчаянная болезненная потребность. Симпатия и беспокойство. Именно поэтому не смог оставить ее одну тогда на остановке. Именно поэтому ухаживал, пока она лежала с жаром. Именно поэтому не хотел отпускать ее в сумасшедшее путешествие автостопом. А сегодня не мог трезво оценить произошедшее, уступив шоку и тихой панике. За почти две недели я привык к тому, что Кэти ждет меня дома. Когда бы я ни вернулся, она сидит на кровати и что-то читает или просто смотрит в окно. Может быть, это и есть семья? Доверие и забота. Когда знаешь, что кто-то тебя ждет.

Впервые тоненькая едва уловимая ниточка мыслей сама собой выводит на совершенно другой вопрос. Аккуратно, будто боится вспугнуть саму себя. Что я испытываю по отношению к Тео? Кроме желания. Кроме того, что он стал первым человеком за очень долгое время, которого я захотел сам. Захотел, чтобы он был рядом. Постоянно. Чтобы иметь возможность поверить, что могу интересовать кого-то не только как одна из разновидностей секс игрушек.

«Эндж, ты же сам знаешь, что между нами что-то намного большее, чем просто секс. Ты чувствуешь это, я знаю. Почему ты не можешь поверить в мои чувства?..»

Чувствую? Я боюсь чувствовать. Помню каждое слово, сказанное им в тот вечер, хотя и смог заставить себя не задумываться над ними, все по той же причине. Люди рождаются, не имея страхов. Постепенно познают их. Всего однажды коснувшись раскаленного металла или острого лезвия, испытывают боль. Обжигаются. Ранятся. Прочно запоминают и это ощущение, и то, что к нему привело, чтобы потом, в будущем, больше не допустить повторения. Защититься. Уберечься от боли. Это называется опыт.

У меня он тоже имеется. Я… чувствовал когда-то. Прикоснулся к этому разрушающему яду. Отравил им всю кровь и сознание. Ощутил столько боли, что теперь мой мозг ни за что добровольно не согласится на подобный риск еще раз. Безрассудный или оправданный. Не важно. Он автоматически испытывает приступ паники, боясь оказаться в подобной ситуации снова. Мой неудачный опыт незаметно перерос в настоящую фобию. Вероятно, так и есть. Как тогда еще объяснить этот болезненный страх, вынудивший оттолкнуть единственно значимого человека в моей жизни? Почему его признание вызвало во мне ощущение угрозы? Тео не причинил бы мне боли, знаю это, и все равно не смог перебороть панику.

Пытаюсь взглянуть вглубь себя, чтобы найти разбуженную Тео душу. Она кровоточит. Постоянно. С того самого дня, когда он уехал. Разрушаю сам себя, и никто не может мне помочь. Я могу научиться не обращать на это внимания, но это ощущение никуда не исчезнет. Оно все также медленно будет продолжать разрушать то, что осталось от меня. Питать внутренний хаос, поселившийся в каждой клеточке и в каждой мысли.

Не знаю ответов. Не могу принять правильных решений. Не в состоянии перебороть себя. И вместе с этим мечтаю лишь об одном. Спрятаться в Тео. Еще хотя бы раз. Увидеть свое отражение в кофейном золоте его глаз. Там, где покой. Там, где тепло. Там, где чувствую себя живым и целым. Где чувствую себя Артуром. Вернуть чувство иллюзорной защиты и безопасности от себя же самого и распинающих мою душу страхов. Запутался и с каждым днем запутываюсь еще больше. Легче не становится. Ответов так и не появляется. Может, потому что их нет? Или потому что я боюсь их найти? Не готов.

Ночь проглатывает в своих объятиях. Вновь уступаю. Становлюсь Энджелом. Вести бой с самим собой изнуряющее и болезненное занятие. Победителя не будет в любом случае, а проигравшим все равно буду я.

Так и не сдвинувшись в своих самокопаниях ни на йоту, добираюсь до дома. Меня встречает мой рыжий кусочек солнца. Воспоминание о лете. Моем лете. Трется о ноги. Мурлычет. Будто интересуется, куда пропала его подружка. Понимаю, что мне тоже не хватает ее присутствия. Привык? Кэти. Сестра. Сознание постепенно угасает. Слишком тяжело и сложно думать обо всех переменах, происходящих во мне в последнее время.

Не спеша собираюсь. Меня ждет клиент. Нет. Решительно поправляю сам себя. Он ждет не меня. Он ждет Энджела. Почти научился отделять его от себя настоящего. Смог бы рассказать правду Тео? Может, это и есть выход? Рассказать о себе все и увидеть в его глазах отвращение вместо обожания и брезгливость вместо нежности. Ложь. Я соткан изо лжи и порочности, а это невозможно любить. Даже Тео.

Незаметно для меня самого начались ежедневные паломничества в госпиталь. На шестой день Кэтрин сняли швы, и она почти свободно начала передвигаться по палате и коридору. Выздоравливала она быстро и с каждым своим визитом я начал замечать, что Кэти стала чаще улыбаться и выглядеть более жизнерадостной. Очевидных причин этим ее метаморфозам я найти не могу, возможно, все дело в том, что я как и обещал, прихожу ее навещать. Либо она рада, что у нее пока отпала необходимость продолжать ее сумасшедшее путешествие и этому есть достаточно веская причина.

– Доброе утро, Кэти, – я как всегда вхожу в ее палату без стука и натыкаюсь в пороге на Саманту. Невысокая худенькая медсестра с большими голубыми глазами и светло-русыми волосами, собранными в невысокий хвостик на затылке, утыкается мне в плечо.

Слегка неловко пытается разминуться и после нескольких неудачных попыток смущенно улыбается.

– Прошу прощения.

Киваю в ответ, показывая, что все в порядке и делаю шаг в сторону, пропуская ее к выходу. Кэтрин уже не спит. Сидит, опираясь спиной на подушки. Но сегодня на ее лице застыла неподдельная грусть. Подхожу ближе и уже почти привычно обмениваемся поцелуем в щеку.

– Как дела, симулянтка?

Она все-таки улыбается мне.

– Доктор Коул сказала, что если все будет хорошо, через несколько дней меня выпишут.

Новость достаточно оптимистичная, но в интонации Кэтрин отчетливо звучат печальные нотки. Улавливаю какое-то напряжение. Не успеваю ответить. Среагировать.

– Ты был прав, Энджи, – тяжело вздыхает, – ничего из моей затеи не получилось. Да и тебе столько проблем доставила. Похоже, придется вернуться домой.

Теперь понятно, что отравляет ее мысли. Она не хочет возвращаться туда, где до нее по большому счету никому нет никакого дела.

– В любом случае об этом еще рано говорить, – спокойно произношу, присаживаясь в ее ногах. – Чтобы полностью восстановиться, тебе нужен еще минимум месяц и наблюдение врача, так что ни о каких переездах не может быть и речи.

Кэтрин открывает рот, но я не даю ей возразить.

– Ни в одну, ни в другую сторону. Твои открытки никуда не денутся и у тебя еще масса времени впереди, чтобы объездить весь мир. А домой, если захочешь, сможешь вернуться в любой момент. Но только когда поправишься.

– Энджи… – замолкает. Не договаривает до конца. В глазах застывает нерешительность. Отводит взгляд к окну.

Кэти не может продолжить свое путешествие. Не хочет возвращаться домой. По-моему, выбор очевиден. Остаться у меня. Или…нет? Вдруг понимаю, что для нее ничего не поменялось, и я до сих пор лишь случайный знакомый, в котором она неожиданно для себя нашла поддержку и для которого не хочет быть обузой. Не собираюсь выяснять, правдива ли моя догадка. Уже немного изучив Кэти, знаю, это заставит ее нервничать и воинственно отнекиваться.

– Значит так, – она удивленно поворачивает голову ко мне, застигнутая врасплох моим решительным тоном, – ты останешься у меня, пока полностью не поправишься. А потом, когда я буду уверен, что с тобой все в порядке, у тебя будет возможность принять свое самостоятельное решение. До тех пор не хочу слышать ни слова о машинах, поездах, автобусах и самолетах.

– О мотоциклах? – поддевает, но вижу, как слегка расслабляется и в ее глазах застывает искренняя благодарность. На миг хочется рассказать Кэти, о том, что по какому-то Вселенскому невероятному совпадению я оказался ее биологическим братом. Что на самом деле, я хочу, чтобы она осталась со мной не из жалости, и не из-за каких-то других причин, а потому что мне нравится ее присутствие. Потому что хочется почувствовать, что такое подобие семьи, которой у меня никогда не было. Но что-то удерживает меня. Возможно, ей это знание и не нужно вовсе. Она сбежала как раз от семьи, нужна ли ей другая? Странная. В моем лице.

Отрицательно качаю головой.

– Велосипеды и лошадей тоже можешь занести в черный список.

Непроизвольно улыбается.

– Опять придется не спать до рассвета и кормить твоего кота, потому что ты забываешь?

– Таково мое условие и цена моего гостеприимства, – согласно киваю.

Кэти смиренно вздыхает, будто ее ждет рабство, но я лишь улыбаюсь, позволяя ей играть эту роль, чтобы не ранить вновь самолюбие. Вскоре ей приносят лекарства, и она послушно опустошает небольшие пластиковые прозрачные стаканчики, запивая их содержимое водой из бутылки. Запрокидывает голову. Поперхнувшись, кашляет. Корчит смешные рожицы. Наблюдаю с улыбкой. Теперь смотрю на нее немного по-другому. Сестра… Тепло рядом с ней.

Еще какое-то время сижу с Кэтрин. Переговариваемся о мелочах. Жалуется на ужасную вынужденную диету и отвратительную еду. Мечтает о Макдональдсе и огромной порции картошки фри с французской горчицей. Ребенок. Улыбаюсь и обещаю, что мы сходим туда непременно, когда она перестанет попадать под машины. Когда поднимаюсь, чтобы уйти, Кэти как всегда желает мне удачи, и я склоняюсь над ней, касаясь лба легким поцелуем.

– Энджи… – вдруг произносит она.

– Да, Кэти.

– Знаешь, почему я тогда выбрала тебя?

Понимаю, что она имеет в виду.

– Потому что я красивый гей? – делаю предположение, вопросительно приподнимая бровь.

– И поэтому тоже, – смеется, – а еще ты чем-то напомнил мне папу.

Вероятно, на моем лице проскальзывает то полнейшее замешательство, которое на миг сковывает всего меня внутри, потому, что она торопится объяснить свои слова.

– Ну, то есть, мне так показалось. Наверное, поэтому мне с тобой так легко. И ты мне нравишься. Очень. Это глупость, да?

Нет. Это, как оказалось, далеко не глупость. Рассказать? Враз немею, не в состоянии выдавить из себя ни слова. Несколько секунд смотрю на нее, и вопрос срывается с языка сам собой. Покалывает кожу от напряжения.

– Каким он был, Кэти?

Зачем мне это? Я не имею ни малейшего желания знать о человеке, который возможно был моим биологическим отцом. Но слова прозвучали. Запустили механизм. Отрицать поздно.

– Я не очень хорошо его помню, – после нескольких секунд раздумий, произносит Кэтрин. – Его звали Фредерик Чериш. Помню только его теплые руки и как он любил подбрасывать меня в воздух. Смеялся. А мама ругалась, что я уже большая и тяжелая для таких забав. У меня где-то была его фотография. Если хочешь, я потом тебе покажу.

Кэти замолкает, поглаживая ладонью простынь.

– Ты скучаешь по нему?

– Очень.

Понимаю, что это правда. А также, что для одного раза информации мне больше, чем достаточно.

– Мне очень жаль, – мои соболезнования ее утрате искренни. Пусть я не знаю, что такое семья и у меня все в этой жизни сложилось не так, но Кэти любила его. И он, вероятно, любил ее не меньше.

Любовь? Опять задумываюсь над этим чувством, когда выхожу от Кэтрин и ловлю такси, чтобы добраться домой. Холодное ноябрьское утро близится к границе с днем, а я до сих пор не спал. Ощущаю, как усталость наполняет тело и растекается в сознании, наливая веки свинцом. Осенний влажный и промозглый ветер врывается в чуть опущенное окошко автомобиля. Касается лица и волос. Гонит по тротуару опавшие листья, пиная их носками своих невидимых туфель. Срывает последние уцелевшие листья на почти голых ветвях, будто полон гнева и обиды потому, что некому унять его тоскливое одиночество.

Пока такси везет меня по оживленным в это время суток улицам, пытаюсь понять, как мне так прочно удалось забыть то, что я, кажется, уже испытывал когда-то. Память весьма избирательна в этом случае. Она не дает мне забыть о последствиях ни на миг. Звучит вечным отголоском во всем моем существе. Мое проклятие. Но я не могу вспомнить, почему позволил так поступить с собой. Почему доверился тогда, семь лет назад. Или даже больше… Любил? Или то было что-то другое?

Такси останавливается у дома. Расплатившись, выхожу, захлопывая за собой дверцу. Взбегаю по ступенькам к парадному входу. Мысли то толпятся неразборчивой кучей, из которой я не могу вычленить хоть что-нибудь одно определенное. Истинное. Ответ на все свои вопросы. То разбегаются по сознанию, прячась в самых темных и недоступных его углах. Будто боятся, что я все-таки найду то единственное, и это все изменит.

А еще оплетают мой мозг черными тонкими, но прочными и липкими нитями. Нитями сомнений, страхов, опасений и предчувствий. Эта паутина настолько крепка, что я не могу прорваться сквозь ее отравленный заслон.

Раздеваюсь и забираюсь в кровать. До возвращения Тео осталось три недели. Все еще считаю. Мазохист. Чего я жду, если сам оттолкнул его и так до сих пор не нашел в себе силы принять его чувства? Возможно, у него там тоже достаточно времени для того, чтобы забыть те сложные и непонятные отношения, связавшие нас на время. Просто секс. Усмехаюсь. Горько. Разве не этого я хотел? Натягиваю одеяло на голову. Прячусь в кромешном мраке своего подсознания, из последних сил борясь с желанием завыть от болезненного спазма, сжимающего грудь.

Меньше, чем через неделю Кэтрин выписывают, и ближе к вечеру я забираю ее к себе. Вновь. Всю дорогу, пока едем в такси, она без умолку тараторит, и я непроизвольно вспоминаю, как мы познакомились. Слушаю вполуха и улыбаюсь. Привык. Не утомляет.

– Кэти, ты не думаешь, что стоит позвонить семье и сказать, что с тобой все в порядке?

Она замолкает. Немного насторожено вскидывает на меня глаза.

– Ты сообщил им?

Вижу в ее взгляде едва уловимое обвинение в предательстве.

– Нет. Но ты должна это сделать.

– А если они захотят забрать меня назад?

– А если они рано или поздно сами тебя найдут? Обвинят меня в похищении и удерживании силой у себя?

Она фыркает.

– Я уже совершеннолетняя. Тебе это не грозит.

– Ну спасибо, – немного едко.

Кэтрин несколько минут задумчиво смотрит в окно и молчит. Знаю, что поступаю не честно, но ее нужно подтолкнуть к этому решению.

– Считай это еще одним моим условием. Последним. Если ты все еще хочешь остаться у меня…

– Хорошо, – вздыхает, наконец, – я позвоню им. Но я, ни слова не скажу о том, где я, с кем я и что со мной произошло.

– Да, думаю, вряд ли их обрадует тот факт, что ты вначале чуть не умерла от голода, потом провалялась с жутким гриппом. Затем тебя сбила машина, и ты перенесла серьезную операцию. А теперь, в довершение всей картины, будешь жить вместе с проститутом. Я ничего не упустил? – замечаю слегка саркастически.

– Нет, – в тон мне отвечает, – но с одним пунктом я не согласна.

Удивленно смотрю в ее глаза.

– Я буду жить с человеком, благодаря которому до сих пор жива и здорова. В очередной раз.

Подхватывает меня под руку и придвигается ближе, укладывая голову на плечо. Ее мягкие каштановые волосы легко щекочут кожу лица. Через минуту добавляет.

– Энджи, я знаю, что это ты оплатил и операцию, и лечение. Я не знаю, почему ты так ко мне относишься, но…

Не успеваю хоть что-то произнести в ответ, как Кэти импульсивно целует меня в щеку.

– Я очень тебе благодарна. Люблю тебя, Энджи.

Неосознанно застываю. Чувствую, как в висках стучит кровь, но Кэтрин не ждет никакого ответа. Все также доверчиво прижимается ко мне, глядя в окно. В ее мире все так просто. Она делает то, что хочет, подчиняясь сиюминутному настроению. Говорит то, что думает без двойных подтекстов и потаенных смыслов. Взбалмошная. Но ловлю себя на мысли, что сейчас у меня не возникает желания сбежать и спрятаться. Почему? Не это ли же самое мне сказал Тео? Знаю, что признание Кэти всего лишь благодарность, выражение своей симпатии, не больше. Но всерьез задумываюсь, почему на одни и те же слова реагирую так по-разному. Может, потому что в сказанном Тео был другой смысл? Может, потому что я тоже…

Такси останавливается у парадного входа, а я продолжаю сидеть, не в состоянии сдвинуться с места. Я тоже что?

– Энджи? – Кэтрин легонько тянет меня за руку, и я рассеянно перевожу на нее взгляд. – Все в порядке?

Утвердительно киваю, пытаясь справиться с паникой, которая вновь подобно мощному адреналиновому выбросу просачивается из глубины сознания. Жадно проглатывает меня в своей воронке.

Я тоже что?!

Выбираюсь из автомобиля и помогаю выйти Кэти. Сердце. Стучит так, будто задыхается. Будто совершает свои последние толчки в бесполезной попытке продлить минуты жизни. Должно быть, я сошел с ума. Ошарашено понимаю, то, что внутри меня до сих пор живо, хочет чувствовать. Не только желать. Артур. Тлеющие угольки, возрожденные Тео. Не благодаря, а вопреки моему отчаянному сопротивлению.

Но как быть теперь? Оттолкнул. Отказался. Обвинил. Забыть? Наши отношения приносят нам обоим лишь боль. Найти силы остановиться? Так будет безопаснее и для него, и для меня. Забыть. Это слово эхом отзывается на каждый толчок сердца, отдающий пульсирующим биением крови в ушах. Застряли. Попали в капкан.

Время превращается в обратный отсчет. До возвращения Тео осталось две недели, а мне хватило всего лишь секунды, чтобы потеряться во всем этом еще больше. Возможно ли отыскать самому себя в этом лабиринте? Невозможно.

Открываю двери в квартиру и пропускаю Кэтрин. Мой пушистый квартирант вертится здесь же. Трется о ее ноги. Встречает. Радуется возвращению.

– Привет, Тео.

Кэти наклоняется и берет его на руки. Непроизвольно вздрагиваю от ее обращения. Я все-таки мазохист. Котенок жмурится от удовольствия и начинает утробно мурлыкать, перебирая лапками.

– Кэти, осторожно, чтобы швы не разошлись, – напоминаю, нужно отвлечься самому от ощущения внутренней дрожи. Помогаю ей снять куртку. – И ты обещала позвонить домой.

– Ты скучаешь по нему, ведь так?

Забыл, что с Кэтрин такие вещи не проходят. Смотрит на меня внимательным взглядом каре-зеленых глаз. Избегаю его. Снимаю пальто. Прохожу к плите и включаю чайник.

– Я заварю тебе свежий чай.

Слышу, как она усаживается за стойку за моей спиной. Молчит какое-то время. Наконец, произносит нечто гениальное и полностью в своем духе.

– Я позвоню домой сразу после того, как ты позвонишь ему, – спокойно и совершенно обыденно.

Удивленно оборачиваюсь и несколько секунд смотрю на нее. Она не отводит взгляд. Считает, что поступает правильно. Ее не смущает тот факт, что она ставит мне условия.

– Прошу прощения?

Кэтрин ничуть не волнует моя предостерегающая интонация. Многозначительно качает головой.

– Я позвоню домой после того, как ты позвонишь Тео, – повторяет, будто объясняет ребенку. Дает понять, что действительно имеет в виду то, что говорит.

Отворачиваюсь. Насыпаю чай в заварочный чайничек. Молчим. Оба. Она ждет. Я пытаюсь найти, что ответить. Вздыхаю. Сдаюсь.

– Не получится, Кэти, – не оборачиваясь.

– Это еще почему?

– Потому что Тео сейчас нет. Он уехал со своей выставкой и когда вернется, я не знаю. Так что из твоей затеи ничего не выйдет.

Лгу. Ей, чтобы она забыла о своем условии. Себе, чтобы самому забыть, что тщательно веду счет неделям до его возвращения.

– И давно он уехал?

Сказать сколько недель назад? Или дней? Я с точностью знаю и то, и другое.

– В конце лета.

Кэтрин задумчиво молчит. Полагаю, этот вопрос закрыт. Ошибаюсь.

– Почему вы все-таки поссорились?

– Мы не ссорились.

– Почему тогда вы расстались?

Она не отвяжется, это очевидно. Чувствую, как ее вопросы звучат в унисон с моими же внутренними и как от них начинает жечь и саднить где-то внутри. В области сердца.

– Слишком много вопросов, не находишь? – резче, чем хотел.

– Господи, Энджи! Посмотри на себя! Твоего кота зовут Тео, но ты ни разу не назвал его по имени, а стоит это сделать мне, как ты тут же напрягаешься, либо вздрагиваешь, либо мрачнеешь и замыкаешься. Тебе не кажется, что с этим нужно что-то сделать?

– Кажется, – не выдерживаю, бросаю на ходу, направляясь в ванную, – давно нужно сменить кличку.

Не нравится этот разговор. Не хочу, чтобы кто-то видел, как я разрываюсь на части. Как с каждым новым днем пожираю сам себя. Даже Кэтрин. Она вскакивает со стула и следует за мной.

– Да что такого могло произойти, чтобы все было так безнадежно? Измена? – хватает меня за ладонь. Последняя грань. Последняя капля. Она, вероятно на миг забыла, чем я зарабатываю деньги.

– Любовь! – резко почти выкрикиваю, вырывая руку и захлопывая перед ее растерянным лицом дверь. Хочу спрятаться хоть на пару минут.

Опираюсь руками о края раковины. Опускаю голову и закрываю глаза. Дрожу. Включаю воду и, набирая горсть, умываюсь. Трясти начинает сильнее. То ли от холода, то ли от не нервного напряжения, уже не знаю. Опять не могу сделать глубокий вдох. Будто астматик задыхаюсь. Не знаю, что делать дальше. Не знаю, что можно изменить. Все казалось так предельно просто, пока Тео не появился в моей жизни. Пока в ней вновь не появилась Кэти.

Все во мне, все вокруг меня необратимо меняется, пока я отчаянно пытаюсь хвататься за прежний образ жизни, хотя уже совсем не уверен, что хочу этого. Потерялся. Запутался. Заблудился. Трус. Обманщик. Эгоист. Продажный. Грязный. Одинокий.

Опускаюсь на холодный пол. Опираюсь затылком о кафельную стену и обнимаю себя за плечи. Дверь тихонько приоткрывается. Не поворачиваю голову. Жду новой пытки вопросами, но Кэтрин садится рядом. Молчит. Едва ощутимо касается моих волос, перебирает пряди почти такого же шоколадного оттенка, что и у нее. Успокаивает?

– В ванной можно спрятаться от себя? – она не ждет ответа. Вопрос в пустоту. Пытается понять меня. – Разве любовь может стать причиной разрыва?

Усмехаюсь, глядя в одну точку на противоположной стене.

– Моя любовь, Кэти, имеет свою фиксированную цену. Любовь по тарифу почасовой оплаты. Ее может купить любой желающий, достаточно иметь определенную сумму в наличии и это само по себе уничтожает ее, какую бы то ни было, ценность.

– Это не любовь, – качает она головой, – а Тео не платил за нее. Ты был с ним совершенно «безтарифно». И не пытайся уверить меня, что это один из видов твоей благотворительности.

Кэтрин права. Нет смысла отрицать, что я был с Тео не потому, что он оплатил мои услуги, а потому что я сам этого хотел. До сих пор хочу. Чувствовать его рядом, ощущать тепло, покой и легкий привкус ванили на губах. Но любовь ли это?

– Не думаю, что Тео обрадовался бы, узнай он, кто я на самом деле.

Поворачиваюсь к Кэти, вздыхая, но вижу в ее глазах вопрос. Отрицательно качаю головой.

– Нет. Я не стану проверять это на практике. Именно поэтому все закончилось так, как закончилось.

Не отвечает. Сидим молча, но чувствую в этой тишине безмолвную поддержку. Наконец, Кэтрин поднимается.

– Сварить тебе кофе?

Благодарно улыбаюсь и поднимаюсь следом. Несколько дней в моем полном распоряжении, пока Дэйв уехал куда-то на уик-энд, улаживать дела. Так что этот вечер мы проводим дома вдвоем с Кэти. Она нашла фотографию своего отца и теперь мне понятно, почему я показался ей на него похожим. Такой же цвет волос, глаз и овал лица. Как так случилось? Знал ли он о том, что у него был еще один ребенок? Это уже не столь важно. Так и не решаюсь рассказать Кэтрин о результатах анализов. Постепенно темнеет. Ночь проникает в окна, ворует скудный свет пасмурного вечера. Устали. Засыпаем.

Утро начинается с навязчивого звука, настойчиво проникающего сквозь толщу сонного сознания. Телефон. Дэйв? В такую рань? Шарю ладонью по тумбочке, пока рука не натыкается на вибрирующий прямоугольник. И чего, спрашивается, звонить?

– Да, – даже не взглянув на дисплей.

– Осенние рассветы не такие красивые, как летние, Эндж. Но в них тоже что-то есть.

Сердце останавливается в тот самый момент, когда этот низкий тембр голоса проникает в меня. Заполняет собой. В один короткий миг все внутри взрывается миллиардами нервных импульсов и наполняет дрожью. Тео. Вернулся.

– Я соскучился, Эндж…