Текст книги "Теневые игры"

Автор книги: Ксения Чайкова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 30 страниц)

Тьма взирала на нашего подопечного с присущим демонам хладнокровием. Ей графеныш тоже не слишком нравился, но вонато понимала (даже, кажется, лучше, чем ее хозяйка), что упускать такого богатого и знатного клиента нельзя, и по возможности старалась помочь мне, привычно играя роль воспитанного демона при богатой дамочке. А между тем высматривала потенциальных врагов и отвлекала меня от мрачных мыслей, в которых раз за разом фигурировали пыточные застенки, палаческий инвентарь и распятый на дыбе Торин.

Отношения с моим подопечным портились столь катастрофически, что вскоре я готова была раз за разом повторять: «Торин, прости, я была неправа» – лишь бы он перестал кривляться и смотреть на меня так, будто готов придушить голыми руками. Не страдающему от избытка ума аристократенку не нравилось все: моя манера ходить, говорить, улыбаться и носить под платьем оружие. Его не устраивала моя нелюбовь к кофе, вошедшему в большую моду при дворе. Ему не пришлось по сердцу вышивание, которое я, как всякая благородная леди или только пытающаяся ею казаться, носила в маленьком кошеле на поясе и вытаскивала в приличествующие случаю моменты. Его не приводили в восторг мои попытки привить ему хороший вкус или хотя бы следить за гардеробом. И уж подавно склочного и капризного графеныша раздражала искренняя симпатия и даже некоторое подобие заботы, с которой относился ко мне Лорранский-старший. Может, Торин ревновал (хотя кого к кому?). Может, просто не понимал, как можно любить кого-то, кроме его самого. А может, элементарно бесился со скуки и от нечего делать цеплялся ко всем.

По мне, так хорошая порка пошла бы Лорранскому-младшему только на пользу. К сожалению, никому бы и в страшном сне не привиделось столь жесткое и действенное воспитательное средство в применении к благороднорожденному. Поэтому вкус березовой каши Торин так и не познал. А зря. И из него, глядишь, толк бы вышел, и окружающие большое моральное удовлетворение получили.

Осень в городе – совсем не то, что в сельской местности. Багряная охра лесов и рощ да умирающая патина лугов, воспеваемые не одним поколением романтиков и поэтов, в больших человеческих поселениях превращается лишь в холодный туман, колкий лед под каблуками да серые неприглядные сумерки, висящие над домами круглосуточно, за исключением лишь самых темных ночных часов. Даже Каленара, всегда казавшаяся мне веселой молодухой в нарядном платье и цветастом платке, в эту ненастную пору года гляделась вдовой, облаченной в скромное платье неприглядного серого цвета, только что похоронившей мужа и теперь сумрачно размышляющей, на что ей жить дальше. Впрочем, муж, наверное, был старый, жадный и нелюбимый, потому что к ночи столица Райдассы, несмотря на неприятную погоду, оживала и расцветала сотнями огней. Если продолжать сравнение с вдовой, можно сказать – набрасывала на плечи яркую шелковую шаль и начинала кокетливо коситься в сторону неженатого соседа, не забывая изредка ронять на надушенный кружевной платочек слезу, дабы не быть обвиненной в нарушении приличий.

Осень в городе – время ярмарок и торжищ. И их не напугать даже хмурой плаксивой непогодой. Селяне свозят в столицу плоды своих летних трудов и продают или обменивают краснобокие яблоки, мешки с житом и сеном на ленты для дочерей, горшки для жен и ножи для сыновей. Какофония из воплей торговок, мычания волов, скоморошьих выкриков и детского смеха под серым недоверчивым небом кажется особенно пронзительной и веселой; для любого горожанина она звучит сладкой музыкой, в который каждый легко найдет себе аккорд но вкусу и с наслаждением подхватит его, стараясь не думать о предстоящей долгой и холодной зиме с ее вьюгами и метелями, а также неизбежной хандрой и тоской по солнечным летним денькам.

Осень в городе – приволье для воришек и мошенников. Наивных и неопытных селян, понаехавших на столичные базары и ярмарки, надуть намного проще, чем подозрительных каленарцев, за долгие десятилетия уже привыкших подкармливать гильдии воров и грабителей, но относящихся к ним с присущим всякому честному (или не очень честному) человеку недоверием и злобой.

Осень в городе – пора тоски и хандры среди аристократии. На пикники и балы на открытом воздухе уже выезжать холодно. Повисшие над Каленарой и пригородами тучи в любой момент могут расплакаться пресными ледяными слезами, а бродяга-ветер, подобно всем бездомным, не испытывает должного почтения к прекрасным леди и готов без сантиментов задирать им юбки и срывать шали с полуобнаженных плеч. Вечеринки в саду отменяются по тем же причинам. Охотничьи выездки любят далеко не все, да и не принято на них постоянно дам таскать – их прекрасные очи явно не предназначены для созерцания той жестокости, которой отличаются гончие псы и егеря по отношению к загнанной дичи.

Осень в городе – это долгие темные вечера у камина, мокрые ноги, тяжесть напитавшейся водой куртки на плечах, книги в недорогих деревянных обложках, спицы и пяльцы, покрасневшие от холода руки, сводящий с ума аромат поздних яблок, небесные слезы на щеках, шумные торги с продавцами дров, склоки с завышающими цены молочниками и угольщиками, отороченное мехом домашнее платье, ставшая привычной меланхолия, грязь и лужи на улицах, сосущая пустота на месте сердца, привычные улыбки соседям, женщины в длинных плащах, мужчины в кожаных колетах, подогретое вино с пряностями и сахаром, золотые монеты опавших листьев на брусчатке, рвущая душу тоска, чуть великоватая вязаная шапка и алмазная уверенность в том, что следующий сезон уж наверняка принесет счастье.

Осень в городе – время забав и развлечений. Для простолюдинов – кулачные бои, скоморошьи пляски, балаганные представления и непременные горячие блины. Для скучающей, пресытившейся вечеринками аристократии – рыцарские турниры и большой королевский бал.

Беда пришла оттуда, откуда я ждала ее меньше всего. Да и не я одна, если честно. Стража, ворвавшаяся ввечеру в поместье, стала неприятной неожиданностью не только для меня, но и для Торина, и для милорда Ирриона, и для всей прислуги.

– Это что еще такое? – неприятно удивился мой подопечный. В глазах его явственно читалось негодование. Вот – говорил весь вид Торина,– вот остался на один вечер в родном доме, не поехал ни на какие рауты, так развлечения сами его нашли. Более чем сомнительные и подозрительные развлечения, надо заметить.

– Милорд Торин Лорранский? – звонким голосом недавнего пажа или герольда пропел молоденький капитан с густой копной роскошных светло-русых кудряшек и тоненькими щегольскими усиками над верхней губой,– Именем короля вы арестованы!

– Чего? – схватился за сердце Иррион. Уже одно это показывало, как сильно сдал Лорранский-старший – еще полгода назад он сцепил бы руки не на груди, а на рукояти шпаги или меча.– По какому праву?

– По личному приказанию ее величества королевы Родригии,– несколько смущенно пояснил капитан, щелкая каблуками и на всякий случай отдавая честь. Его подчиненные, явно не испытывая никакого желания вязать благороднорожденного и насильно волочь его куда бы то ни было, рассеялись по кабинету, в котором мы коротали вечер, и начали с интересом присматриваться к предметам обстановки и стоящим в шкафах фолиантам. И вот уже изящная серебряная фигурка замершей в охотничьей стойке гончей исчезла в чьих-то бездонных карманах, и жалобно заскрипело сломанное неловкой рукой перо, и звучно грохнулась об пол доска для мартаки, и покатились по ковру упавшие с нее фишки и фигурки.

Торин, которого, похоже, еще ни разу в жизни не арестовывали, растерянно затряс кудрявой головушкой и начал вставать из кресла. Судя по его несколько нервным и порывистым движениям, бестолковый аристократеныш вздумал схватить капитана за грудки и потребовать у него отчета и за действия подчиненных, и за дерзкие слова, которые тот осмелился произнести в адрес благороднорожденного.

Понимая, что еще секунда, и свалки не избежать, я порывисто вскочила, отбрасывая в сторону вышивание, и вцепилась в графенков камзол:

– Нет! Погоди, мой дорогой! Наверное, здесь ошибка какая-то! Ах, полковник, вы, наверное, просто перепутали поместья!

– Увы, миледи, никакой ошибки нет,– беспомощно улыбнулся польщенный столь резким повышением в звании капитан.– Я должен доставить милорда Торина Лорранского в королевский дворец.

– На каком основании? – Голос Ирриона зазвенел, как дуэльные шпаги в руках умелых фехтовальщиков. Похоже, Лорранский-старший сумел успокоиться и готовился защищать сына, пустив в ход все свои связи и деньги.

– Личный приказ ее величества,– послушно повторил вояка, возмущенно косясь на своих подчиненных. Те, видя, что драки не предвидится, попрятали оружие, с которым влетели в кабинет, и продолжали ознакомительную экскурсию, то и дело что-то роняя, ломая или прибирая себе на черный день.

Милорд Иррион вопросительно покосился на меня. Я указала взглядом на четверых из шести нагрянувших стражников, потом на щеголеватого капитана и слегка передернула плечами. Лорранский-старший опустил веки. Он, как и я, прекрасно понимал, что храна вполне сможет одолеть полдюжины мужчин. Без оружия это будет, конечно, сложно, но в принципе вполне осуществимо. Другое дело, что массовый разгон действующих по королевскому указу вояк вряд ли станет наилучшим выходом из создавшегося положения.

– Куда же вы его повезете – ночью, под дождем, по холоду и слякоти? – запричитала я, вновь хватаясь за Торина,– О полковник, не будете ли вы столь любезны переночевать здесь, а завтра утром милорд Лорранский сам явится, куда приказано.

– Миледи… Приказ… Мы служивые люди… Вы должны понимать… – Капитану явно стало очень неуютно. Да кто вообще его, мальчишку, на арест отрядил? А если бы здесь сопротивление оказать вздумали?! Конечно, благороднорожденные – это не голь кабацкая, которая всегда в драку лезет и в тюрьму идти категорически не хочет. Но воякам явно очень повезло с Торином, ибо не будь мой аристократ настолько неуклюжим да трусоватым, здесь уже наверняка бы звенели скрещенные в поединке шпаги.

– Я понимаю.– Быстрый взгляд на Лорранского-старшего. Тот спокойно опускает глаза. Значит, я все делаю правильно.– Но пожалуйста! Ее величество, наверное, уже легла почивать и вряд ли возьмется за разбор дела, ради которого изволит приглашать к себе милорда Торина.

Искренность сыграть ничуть не сложнее, чем любое другое чувство. А в замке Рэй у меня были такие хорошие преподаватели притворства и лицедейства…

По-девичьи длинные и пушистые ресницы капитана неуверенно дрогнули. Судя по всему, слишком молодой для этого ответственного поста мужчина отчаянно пытался решить вставшую перед ним во весь рост дилемму. В самом деле, вечером королеве явно найдется чем заняться, кроме разборок с чем-то не угодившим ей аристократом. А по темноте предполагаемого преступника везти ой как небезопасно – того и гляди, прирежет своих сопровождающих да и будет таков! Да и дождь, похоже, собирается…

Торин медленно, не делая резких движений, опустился обратно в кресло и застыл сидячим памятником самому себе. Милорд Иррион мельком глянул на сына и повернулся ко мне с надеждой в глазах, еще более горькой и пронзительной, чем отчаяние. А я лихорадочно соображала, чем мог Торин так насолить самой королеве. Впрочем, что бы он ни натворил, это случилось еще до моего найма, ибо за ту неделю, что мы в паре протаскались по балам и приемам, властительницу Райдассы я не видела ни разу. И не горела желанием увидеть, если честно. А ведь придется…

Ночь прошла ужасно. Я, отдавая дань своей паранойе и подозревая в разместившихся в гостевых комнатах вояках переодетых наемных убийц, верным демоном просидела в ногах кровати Торина до рассвета, так и не сомкнув глаз и неустанно пытаясь понять, кому и чем так не угодил мой подопечный. Оный, кстати сказать, являл миру подлунному потрясающее хладнокровие и невозмутимость: с истинно аристократическим равнодушием проследил за расселением явившихся по его душу стражников в комнаты, а потом не нашел ничего лучшего, чем завалиться в кровать и благополучнейше продрыхнуть до самого утра. Не то так уверен, что ошибка какая-то случилась, не то просто мозгов не хватает испугаться. Милорд Иррион, дабы успокоить потрясенные нервы, выпил коньяку, принял снотворное и тоже отошел на покой. Тьма некоторое время честно пыталась нести вахту вместе со мной, но потом все-таки не выдержала и перелетела в большое кресло в углу комнаты, немного потопталась на сиденье, свернулась чешуйчатым калачиком и задремала, изредка рефлекторно дергая хвостом и клацая зубами – видно, вонато снилась охота.

Оставленная на почетном и ответственном, но не слишком приятном посту дежурного, я то принималась нервно мерить шагами спальню, то, замерев, подозрительно прислушивалась к ночным шепотам и шорохам, то подходила к окну и, прислонившись к гардинам, бездумно таращилась в постепенно раздевающийся сад. Торин спокойно посвистывал, а иногда и похрапывал, раз за разом заставляя меня нервно вздрагивать и оглядываться. То, что ничего не происходило, отнюдь меня не успокаивало – опыт подсказывал, что самых больших и серьезных гадостей следует ожидать именно после такого вот нехорошего предгрозового затишья.

Венценосная чета служила отличной иллюстрацией к старинной райдасской поговорке: жениться – не напасть, как бы, женившись, не пропасть. Король наш, его величество Лиард Третий, метко, но не слишком благозвучно прозванный в народе Сопливцем за неприятную привычку то и дело проводить ребром ладони по носу, правил довольно спокойно и мирно до тех пор, пока советники не вздумали его женить и не подсунули своему монарху в супруги какую-то заграничную принцессу. Оная, надо сказать, на присланном портретике смотрелась дивной красавицей: большеглазая, высоколобая, стройная, с матовой кожей и роскошными кудрями цвета воронова крыла. И лишь после свадьбы по доверенности, на которой Сопливца представлял один из поспособствовавших бракосочетанию советников, выяснилось, что наше будущее величество в жизни далеко не так прекрасна, какой ее сумели изобразить ловкие придворные живописцы. Впрочем, художники во все времена льстили своим заказчикам. Все это знали и потому относились к подобным казусам философски и даже, можно сказать, морально готовились к тому, что невеста или жених могут оказаться не такими красивыми, какими гляделись на портретах. Но явившаяся наконец к своему супругу новоявленная королева даже цепных кобелей во дворах Каленары устрашила до дикого воя и по-щенячьи пронзительных взвизгов. Про монарха и народ и говорить нечего. Никто просто не мог предположить, что живописцы начнут приукрашивать модель настолько явно и нахально. Хотя, надо признать, виртуозы красок и кистей соврали только в самой малости: на сколько тонов они осветлили кожу принцессы Родригии, настолько и утемнили волосы, на сколько пальцев утончили талию, на столько же увеличили бюст. Общее же количество пальцев и тонов осталось неизменным и вполне соответствовало оригиналу.

И добро бы недостатки новой правительницы Райдассы ограничивались лишь некоторыми изъянами внешности. Это-то, в конце концов, пережить вполне возможно – маскарады там почаще устраивать или вуали какие-нибудь плотные в моду ввести. Кроме того, красота – дело спорное, относительное и на любителя. Оркам, думаю, Родригия пришлась бы очень даже по вкусу. Но, к сожалению, новоявленная королева оказалась не в меру экспрессивной и активной особой, воодушевленно вмешивалась в политику и с безапелляционным апломбом навязывала венценосному супругу свое мнение. Советники, настоявшие на свадьбе, только за головы хватались, наблюдая, как решительная баба, за пару лет правления распоясавшаяся окончательно, твёрдой рукой наводит во дворце, да и во всем королевстве свои порядки.

Лиард Третий, рано лишившийся родителей и воспитанный сонмом придворных на свой лад (то есть совершенно бесхребетным, слабодушным и нерешительным, лишенным даже проблеска яркой индивидуальности и харизмы, которая отличала его предков), никак не мог воспрепятствовать чинимому произволу. Будучи человеком вялым и бесхарактерным, он был способен лишь на бессильное всплескивание руками и закатывание глаз, на которые его супруга обращала внимания не больше, чем на собак, по-прежнему заходящихся в истошном лае, когда она проходила мимо. Некоторые даже из-за этого всерьез подозревали в ней волколака – представителя древней, вроде бы вымершей расы, очень похожей на обычных людей, но способной превращаться в волка, медведя или вернетока. Венценосная чета, как я уже заметила, составляла пару просто изумительную: худой, если не сказать тощий, король с жиденькой козлиной бороденкой и привычкой без конца возить ладонью по носу и ширококостная, вечно насупленная королева с недобрым взглядом исподлобья и густым слоем белил на лице. Они разнились так же радикально, как день и ночь, и было непонятно, как они не то что спать в одной постели – существовать рядом могут.

Торин, представший пред светлые очи (в самом прямом смысле этого слова – глаза королевы под крашеными угольно-черными бровями казались блеклыми, будто выцветшими) монаршей пары, был одет дорого и со вкусом. Я позаботилась, чтобы мой клиент хотя бы внешним видом перед своими правителями не опозорился. Видимо, под утро к нему наконец пришло здорово задержавшееся где-то по дороге осознание происходящего – Торин впал в некое подобие ступора и безмолвно позволил мне выбрать, а слуг – облачить его в роскошный костюм опалового цвета и белоснежную рубашку, отделанную тончайшими кружевами. Шпагу, носившую скорее декоративную функцию, у моего подопечного отобрали на входе – не принято перед особами королевской крови с оружием представать. Я, правда, свои запасы не вытряхнула, а обыскивать меня никто и не подумал. Правильно, виданое ли дело, чтобы дама из высшего общества со смертоносными предметами под платьем шаталась! Никому подобное кощунство, разумеется, и в голову не пришло. Что сыграло мне на руку.

В зал, куда помимо монархов и слегка побледневшего Торина набилось человек тридцать придворных, так просто войти не удалось – дорогу мне преградили донельзя надутые и решительно настроенные лакеи. Пришлось пустить в ход притворные слезы и лесть. В конце концов смутившиеся мужчины при дверях почесали в затылках и все-таки пропустили несчастную, обеспокоенную судьбой возлюбленного девицу на заседание. Которое началось с торжественного и донельзя нудного перечисления всех титулов, имен и званий наших досточтимых монархов. Привычные ко всему придворные даже не переменились в лицах, Торин же, начавший нервничать еще по дороге во дворец, слегка переминался с ноги на ногу, отчего доски паркета под ним прогибались и поскрипывали, как дверные петли в «Сломанном мече». Его величество то и дело косился на своего дальнего родственника с неодобрением.

За королевским гардеробом явно следили профессионалы. На Родригии красовалось шикарное темно-синее платье с кружевной отделкой и серебряным шитьем, смягчающее все недостатки ее внешности и представляющее правительницу Райдассы в самом выгодном свете, какой только был возможен без применения всевозможных магических ухищрений для сокрытия кислого лица и немалого возраста. Ее супруг также красовался в более чем роскошном и отлично подходящем ему костюме. Правда, брезгливого выражения монаршего лика дорогому наряду изменить было не под силу.

Пока шло напыщенное перечисление титулов, я, затесавшаяся в толпу и скромно приткнувшаяся за чьей-то широкой, облаченной в бархат спиной, сосредоточила все свое внимание на Торине, а потом быстро пробежала глазами по лицам присутствующих, стараясь определить, кто из собравшихся в зале (не считая достоуважаемых монархов, разумеется) представляет для моего подопечного наибольшую опасность. И была неприятно удивлена, в упор столкнувшись с холодным, чуть вопросительным взглядом темно-карих, почти черных глаз. Вайский! Да не один, а с будто прилипнувшим к его спине незнакомым мне храном! При виде моих вопросительно вздернутых бровей бывший грабитель небрежно передернул плечами и взглядом указал сначала на венценосцев, едва не позевывающих на своих тронах, а потом на своего телохранителя – высокого красивого парня примерно года на два младше меня, самоуверенного и решительного сверх всякой меры. Впрочем, с такими мускулами решительным выглядел бы и младенец. Я опустила ресницы, показывая, что намек поняла, и перенесла свое внимание на Торина, который как раз исполнял перед королевой какой-то необычный поклон, больше похожий на маленький одиночный танец, чем на простое выражение уважения к монаршим особам.

Ее величество королева Родригия поморщилась и неприятным скрежещущим голосом, который придворные льстецы сравнивали с соловьиным пением, а насмешливый, не слишком почтительный народ – со скрипом немазаной телеги, вопросила:

– Лорранский?

– Истинно так, ваше величество,– чуть дрогнувшим голосом согласился Торин, на всякий случай вновь делая первые движения своего танца-поклона. Судя по брезгливой мине на лице Родригии, она не была ни восхищена, ни польщена таким необычным выражением верноподданнических чувств. Скорее наоборот – королева скривилась, будто глотнула уксуса, и поручила вести дознание надутому важностью щеголю, стоящему за ее троном – не то своему родственнику, не то фавориту. Тот, верно истолковав небрежное движение затянутой в шелковую перчатку монаршей ручки, шагнул вперед, выпятил облаченную в светло-зеленый муаровый жилет грудь и напыщенно поинтересовался:

– Милорд Лорранский, известно ли вам, что королевским указом от пятнадцатого числа разнокраса месяца прошлого года дуэли с участием благороднорожденных запрещены?

Торин страдальчески поморщился и кивнул.

– Ага! возрадовался обладатель красивого жилета.– А отчего тогда седьмого числа желтолиста месяца вы вступили в единоборство с милордом князем Варракским?

Графеныш передернул плечами и едва слышно проблеял нечто невинно-оправдывающееся, похожее на стон доживающей последние минуты козы. Впрочем, щеголя удовлетворило и это:

– Значит, сам факт дуэли вы не отрицаете?

– Нет,– помявшись, признался мой подопечный.

Я едва не рухнула, где стояла. Торин – слабый, нервный, неуклюжий, празднующий труса даже перед индюками и гусаками, не умеющий обращаться с оружием и боящийся вида крови, дрался на дуэли?! Причем, судя по тому, что Лорранский стоит на своих ногах, он еще и победил! Седьмого желтолиста – это же буквально пять дней назад! Да-а… Раз уж такие, как Торин, в поединках участвовать начали – наверное, апокалипсис близок, как никогда. Чем же мы так богов прогневили?!

Воистину страшное время наступает. С ума сходят даже те, у кого его отродясь не было…

– А что послужило причиной конфликта? – елейным голоском поинтересовался дознаватель, искоса поглядывая на монаршую чету. Королева, кажется, была полностью поглощена внимательным изучением потолочной лепнины, а ее венценосный супруг предавался своему любимому занятию сидел, уставившись отрешенным остановившимся взглядом в пол и время от времени, в полном соответствии со своей народной кличкой, проводил ладонью по носу. Их величества выглядели так, будто это не они издали указ, запрещающий дуэли, а теперь ревностно следят за его исполнением и устраивают показательные судилища, дабы аристократам неповадно было против их воли идти и друг с другом поединки устраивать. На плаху, ясное дело, Торина не пошлют и даже в тюрьму не бросят, но вот опозорить нрилюдно – это да. Это у нас могут.

Хотя в чем-то венценосцы наши, наверное, все же правы. Не дело, конечно, голубой крови между собой грызться – мелкие благородные драчки вполне могут перерасти в междоусобную войну. Был уже когда-то случай такой, лет этак двести назад,– поссорились два каких-то князя, собрали небольшие войска из наемников да и затеяли битву. Тогдашнему королю, дабы разогнать драчунов и не допустить гражданской войны, пришлось задействовать регулярную армию. Однако результатом этой стычки стала сожженная дотла деревня и жертвы среди мирного населения. С тех пор короли стараются разнимать аристократические склоки до того, как они перерастут в нечто более масштабное и серьезное. Ведь и в тот раз началось все с простой дуэли из-за девицы полублагородного происхождения, которая, кстати сказать, предпочла кого-то третьего, вообще за нее не сражавшегося и в битве участия не принимавшего.

Монархи скучали. Придворные тоже – разбор полетов какого-то благороднорожденного их не интересовал совершенно. Я же, окаменев от ужаса, невидящими глазами уставилась на королевскую чету. Мысли испуганными демонами, попавшими в ловчие сети, трепыхались в голове, и мне стоило больших трудов призвать их к порядку и заставить себя думать логически. Пять дней назад… В это время я уже приступила к своим обязанностям личной храны милорда Торина. Если бы его убили на этой несчастной дуэли… Н-да, наверное, тогда я бы не стояла в этом зале, а уже сползла во Мрак вековечный. Остается лишь благодарить хранителей Сенаторны за то, что моего клиента не пришибли в этой глупой стычке.

Боги, как же увалень Торин ухитрился удрать от меня на поединок? Да еще так, что я ничего не заметила и не заподозрила?!

Тем временем предмет моих лихорадочных размышлений, явно труся, но высоко держа бедовую кудрявую головушку, давал королевской чете пояснения относительно своего безобразного поведения:

– Князь Варракский позволил себе весьма нелестные высказывания о моей спутнице. Будучи воспитанным человеком, я не мог оставить без внимания его в высшей степени оскорбительные нападки и не вступиться за…

Я раскрыла рот и, понимая, что под впечатлением от сих оригинальных известий вот-вот рухну на пол, сделала беспомощное хватательное движение ставшими вдруг ватными пальцами, словно силясь зацепиться за воздух. Разумеется, оно ничем мне помочь не могло, и от падения меня удержала лишь стальная рука, неожиданно поймавшая и крепко сжавшая мою талию.

Первый взгляд… Нет, первый взгляд я бросила не на нежданного помощника, а на Торина – не вздумал ли кто напасть на него, попутно отвлекая мое внимание заботливыми и одновременно жесткими и болезненными жестами. Но Лорранский продолжал свой долгий и путаный рассказ, посвященный оскорблениям, якобы нанесенным мне Варракским (а может, и впрямь нанесенным, при выполнении заказа я на такие мелочи, как правило, внимания не обращаю), и я осмелилась краем глаза покоситься на галантного кавалера, вздумавшего подхватывать совершенно незнакомую девушку.

Осторожно. Не дергайся, сестра,– мягко толкнулся в левое ухо бархатистый, едва слышный шепот.

– Убери руки, брат, мне больно. Имей хоть какое-то уважение к старшим,– так же тихо и глухо попросила я, аккуратно высвобождаясь из стального хвата. Тьма, тут же угрожающе затоптавшаяся на плечах, получила несколько мыслеобразов с успокаивающим содержанием, сложила крылья и замерла неподвижной чешуйчатой статуей, аккуратно вцепившейся когтями в ткань платья.– Что у тебя ко мне за дело?

Хран удивился. Его рука, так до конца и не убранная с моей талии, едва ощутимо вопросительно дрогнула, а потом рефлекторно сжала пальцы так, что я едва не зашипела от боли и любезно ответила на эту ласку сильным, но почти незаметным со стороны ударом локтя.

– Видишь ли, я бы поставил вопрос несколько иначе,– отдышавшись и убрав непрошеную конечность, доверительно сообщил мне хран,– Что за дело у тебя, сестра, к моему клиенту?

– К многоуважаемому барону Байскому? – на всякий случай уточнила я и, скорее почувствовав, чем увидев согласный кивок, абсолютно честно и правдиво ответила: – Да никакого, собственно. А в чем проблема?

– Да? – Брат так и стоял за моей спиной, дабы не привлекать всеобщего внимания топотом и перемещениями, и поэтому мы не видели лиц друг друга. Впрочем, в разговоре это, скорее всего, никому бы не помогло – уж что-что, а маски носить в нашей гильдии умеют все.– А отчего же мой клиент, встрепанный, испуганный, прилетел в замок Рэй и едва ли не на коленях выпросил себе личного телохранителя, утверждая, что на него, кажется, началась охота?

– Понятия не имею,– чуть встревоженно отозвалась я, продолжая буравить взглядом спину по-прежнему оправдывающегося Торина.– И кто же вздумал убить Байского?

– Некая девушка из нашей гильдии – среднего роста, темноглазая, пепельноволосая, с любимым демоном на плече. Ты с такой случайно не знакома?

– Я? Побойся богов, брат! У меня свой работодатель и свой заказ. Милорд Вайский может спать спокойно. Уж кого-кого, а меня ему опасаться точно незачем.

– Клянешься? – недоверчиво уточнил хран. Я чувствовала его тяжелое напряженное дыхание и, понимая, что он вполне готов при необходимости убить меня на глазах всего высокого собрания, старалась не дергаться. Драку да душегубство перед лицом монархов затевать – это, кажется, чересчур даже для непредсказуемых и чуточку сумасшедших представителей нашей гильдии.

– Клянусь,– искренне отозвалась я, в очередной раз окидывая быстрым нервным взглядом зал. Тьма все волновалась и порывалась поближе познакомиться с пытающимся угрожать нам храном. Торин неспешно, с ужасающими подробностями рассказывал королевской чете о злосчастной дуэли. Замерший статуей Вайский буквально поедал глазами колоритную парочку наемников, быстрым полушепотом обсуждающих свои профессиональные проблемы. Он единственный из присутствующих понимал, чем могут закончиться наши переговоры, и потому был предельно напряжен и собран, дабы при необходимости предпринять все возможное для спасения своей жизни. Но нервничал он зря. Драки не предвиделось.

– А ну побожись!

– Да чтоб у меня лезвие меча заржавело и арбалет рассохся, если вру! – с чувством брякнула я, не зная, какими еще словами доказывать свою искренность.

Братьям и сестрам у нас принято верить. Хран скорее промолчит, чем скажет другому храпу откровенную неправду. А я еще и поклялась. Поэтому мой собеседник расслабился и вполне спокойно поинтересовался:

– А ты не с Лорранским сюда пришла?

– Ну с Лорранским,– вновь насторожившись, кивнула я.– А что?

– Мой клиент располагает кое-какой информацией, которая может заинтересовать и тебя, и твоего нанимателя,– загадочным голосом баюна, тешащего детишек на завалинке, поведал мой собеседник.

– Сегодня за час до полуночи в «Сломанном мече»,– немногословно предложила я, удивившись и, чего греха таить, слегка струхнув.

– Я передам,– кивнул он и, на секунду сжав пальцы моей безвольно опущенной руки, тихо отступил к Байскому. До меня донесся торопливый шелест старательно понижаемых голосов – хран быстрым шепотом просвещал своего нанимателя относительно результатов переговоров. Дослушав, Марин поймал мой взгляд и коротко кивнул, подтверждая, что явится на встречу. Я слегка улыбнулась и, на время выбросив из головы бывшего клиента, сосредоточилась на своем деле – наблюдении за Торином и по возможности пресечением попыток покушений на его жизнь. К счастью, неугомонному графенышу никакая опасность, похоже, не грозила – судя по лицам монархов, они, уморенные его на редкость подробным и детальным рассказом, уже откровенно подремывали на своих тронах. Да и тот щеголь в красивом жилете, что вел допрос, заметно клевал носом, время от времени вскидывая голову и делая вид, что бдит и внимает.