Текст книги "Теневые игры"

Автор книги: Ксения Чайкова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 30 страниц)

– Уверена? – насмешливо сощурился мой несостоявшийся убийца, пытавшийся выдать себя за брата-близнеца Каррэна.

Я беспомощно открыла рот. Альмовский менталитет человеку понять очень сложно, для этого нужно как минимум иметь соответствующий склад ума, гибкую психику и здоровый, крепкий, готовый выдержать потрясения рассудок. В частности, пепельнокожая раса на удивление дотошна во многих ничего не значащих мелочах. И Каррэн, похоже, сумел соврать, не сказав мне ни слова лжи. Но я и сама виновата: спросила у него, не кто состоит с ним в родстве, а с кем он живет. Вот альм и ответил честно и правдиво: с матерью и сестренкой. Так оно, наверное, и было. Поэтому про бродящего по просторам Сенаторны брата он и не упомянул.

– Но вы и впрямь похожи как идентичные заклинания одного и того же мага,– дабы сказать хоть что-то, выдала я, пытаясь понять, отчего Каррэн в свое время не рассказал мне о своем брате.

– Что ты хочешь – близнецы ведь,– вздохнул Вэррэн.– Нас все слуги путали. Горничные и няньки, правда, еще как-то различали, а вот лакеи даже понять не пытались, кто именно из господских детей стоит перед ними.

И тут меня осенило. Вот оно, основное отличие двух изумительно похожих альмов! От Каррэна, как я очень четко и болезненно помнила, пахло летним лугом и цветами. А Вэррэн источал легкий аромат соснового бора в знойный иол– день – нагревшейся хвои, растопленной смолы, земляники и лесных фиалок. Неудивительно, что горничные приловчились распознавать, кто есть кто – у женщин обоняние более тонкое, чем у мужчин, поэтому они способны ощущать легкие, едва уловимые ароматы и запахи. Ну и, конечно, было еще одно, принципиальное для меня отличие: Карэн меня любил. А Вэррэн хотел убить. Впрочем, за дело. Что называется, заслужила. Но утешение это, конечно, весьма слабое.

– Я одного не могу понять. Откуда? Откуда ты узнал, что именно я… – Договорить не удалось, голос предательски дрогнул и сорвался.

– Человек один рассказал.– Брезгливая гримаса на лице Вэррэна ясно показывала, сколь невысокого он мнения о доносчике.– Высокий такой, по вашим меркам, наверное, красивый. Глаза мечтательные, голос томный, манеры изысканные… Имя только какое-то странное. Вернее, не имя даже, а прозвище, кличка, как у собаки. Не то Зверь, не то…

– Зверюга,– пробормотала я в тихом ужасе. Из поездки в Меритаун вернулись всего трое – я, Торин и красивый, изящный парень из отреченных, которого на обратном пути я оберегала и пестовала почти так же, как своего клиента. Правда, в излишней опеке он не нуждался, был привычен к походной жизни, умел готовить и строить укрытие на ночь, знал толк в лечебных травах, литературе и поэзии, без споров проглатывал любую предложенную ему еду, хотя и предпочитал овощные салатики и тушенную с пряностями крольчатину, знал приемы безоружной борьбы и весьма ловко применял их на практике…

– Во-во. Именно Зверюга,– подтвердил мои худшие опасения Вэррэн,– Умный, знал, кому что рассказывать…

– И кому он что рассказал? – глухо поинтересовалась я, пытаясь переварить вываленные мне на голову сведения. Внезапно вспомнилось, что именно Зверюга первым высказал идею бросить в зале разваливающегося королевского дворца близняшек Правого и Левого. Тогда я подумала, что он конечно же заботится прежде всего о жизни Тори на. Теперь же в душу начали закрадываться неопределенные, но весьма неприятные сомнения.

– Да так… – Судя по голосу альма, он невольно восхищался хитростью Зверюги,– Письмо моей матери написал, мол, могу поведать, кто и как вашего старшего сыночка убил. Она… Ну нервная, импульсивная, невыдержанная женщина, мигом сообразила, что к чему, и отправила меня разбираться.

– Погоди-погоди! – запротестовала я.– Ничего не понимаю. Давай по порядку. Ты же сказал, что вы с Каррэном близнецы. Так? Так. А почему теперь ты говоришь: старший?

– Потому что Каррэн и впрямь меня старше. Минут этак на десять,– равнодушно отозвался альм. Крыть было нечем, я нетерпеливо махнула рукой, показывая, что принимаю объяснение, и продолжила допрос:

– Откуда ты знаешь с подробностями, что делал Зверюга? Почему ты сам отправился меня убивать? Кто тебе объяснил, где меня искать? Отчего Каррэн не назвал мне тебя среди своих родственников? Впрочем, нет. Давай-ка рассказывай все с самого начала и по порядку!

Видимо, глаза у меня сделались уж вовсе мрачными и нехорошими – альм из правящего рода невольно поежился, поудобнее устроился на жестком полу и покорно начал давать отчет простой наемнице. Я притаилась как мышь, боясь спугнуть откровение Вэррэна, рассказывающего мне о своей жизни не как новой знакомой, а как старой и верной подруге.

Понять все услышанное мне было сложно. Принять – еще сложнее. Слишком уж не похожи друг на друга наши расы, причем основные различия заключаются даже не в физиологии и не во внешнем виде – в самом деле, в общих чертах-то все одно и то же, – а в мировосприятии, менталитете и взглядах на жизнь.

Своеобразные понятия о чести заставили Вэррэна спешно покинуть родное поместье в Белом округе подземного альмовского городища и в одиночку отправиться бродить по грешной земле Сенаторны. Что он натворил – нечеловек так и не признался. Да я бы, наверное, и не поняла. Вроде бы он не то оскорбил, не то унизил кого-то очень важного и значительного. Мужчины порой, как дети,– невоздержанны на язык и безответственны в словах и поступках, словно не понимают, чем это все может закончиться. Но суть не в этом. Родители, сыгравшие не последнюю роль в удалении Вэррэна из Тэллентэра, оплакивать изгнание сына не собирались – ведь у них остался еще один наследник – умный, рассудительный, не столь опрометчивый в делах и поступках Каррэн. Он с уважением относился к решениям своего дядюшки (мать братьев приходилась родной сестрой одному из трех соправителей Тэллентэра) и всегда исполнял его волю. Поэтому, узнав из шпионских донесений о существовании этих проклятых кристаллов, он и поторопился выехать в Райдассу, дабы как раз успеть в качестве сопровождающего ценного чародейского груза.

О гибели Каррэна, наступившей вследствие действий военно-магического характера в исполнении одной вечно мрачной кареглазой наемницы, притворяющейся любовницей милорда Торина Лорранского, род В'елнатов узнал примерно через неделю после этого события. Как выяснилось, очаровательный мечтатель Зверюга, во время пребывания в Меритауне маясь бездельем в ожидании отъезда обратно в Райдассу, нашел себе занятие по душе – черкнул пару строчек родне Каррэна, выражая им искреннее сочувствие и похвальную готовность поделиться информацией о последних минутах мятежного альма. К стыду своему, я так и не научилась разбираться в людях – парень-то казался мне отрешенным романтиком не от мира сего, не видящим ничего дальше кончика своего клинка, а оказался циничным стервецом, живенько сообразившим, сколько знатные альмы заплатят за наводку на убийцу племянника соправителя. И внимательным он был еще каким, в отличие от меня – запомнил и название рода, и имена матери и сестры Каррэна, которые тот мне называл, да я как-то мимо ушей их пропустила. Ну и вот он, результат.

Когда Вэррэн дошел до письменного диалога со своей матушкой, в котором она велела ему разобраться с убийцей брата и обещала в случае успеха полное прощение всех прегрешений, я не выдержала, вскочила и забегала по камере. Альм, следя за моими лихорадочными перемещениями льдисто-спокойными глазами, равнодушно повествовал, как снялся с места, пересекся со Зверюгой в Кларрейде, куда отреченный отправился после окончания нашего путешествия, получил уйму нужной и полезной информации и рванул на розыски наглой наемницы в наш славный стольный град. Нащупать мои следы было не так уж сложно. Храна – значит, из замка Рэй, что в окрестностях Каленары. Эта прописная истина известна всем и каждому в мире подлунном. Приехать в столицу Райдассы и начать методично обшаривать все места, где собираются наемники,– что может быть проще?! Кроме того, я, недалекая, сама назвала Зверюге свой адрес, с удивляющей меня саму наивностью приглашая его забегать в гости. Так что эта ценная информация тоже стала достоянием Вэррэна.

Правда, дома он меня не застал, чему очень огорчился (я мысленно вознесла горячую молитву за здоровье милорда Ирриона Лорранского, заставившего провести меня ту самую ночь, когда в мой особнячок явился альм, в своем поместье). Затем Вэррэн начал по ниточке собирать всю хитросплетенную ткань моей жизни. Успехов он достиг, да еще каких: нашел первого, третьего и седьмого моих клиентов, съездил в замок Рэй, составил себе представление обо всем, что я успела натворить в мире подлунном, и начал устраивать засады. Но не везло бедному Вэррэну просто катастрофически: то народу слишком много вокруг меня толпилось, то не пускали его туда, куда я иду, то невольные свидетели, сами того не желая, закрывали меня от его арбалетов. И от ножей. Непосредственным виновником переполоха на улице Чар стал именно мой новый хвостатый знакомый. Каким чудом окончательно затосковавший и начавший с горя творить глупости альм пролез в королевский дворец, он не рассказывал, а я не расспрашивала, подозревая, что Вэррэн попросту убил кого-то из охраны или прислуги. А уж в галереях королевской обители нечеловек никого не удивил – там постоянно толкутся какие-то посольства и гости, а альмы для большинства близко не общающихся с ними людей все на одно лицо. Равно как и мы для них.

Оставалось только благодарить богов, не давших Вэррэну простора для действий. Потому что к покушениям на свою жизнь я не была готова. Торина защитить – это да. А о себе я никогда особенно не пеклась, считая, что ненормальных, возжелавших свести со мной личные счеты, еще поискать нужно. Впрочем, это лишний раз доказывает, что человеку свойственно ошибаться.

– И где сейчас Зверюга? – злобно прошипела я, решив отложить всю остальную вываленную на мою голову информацию в долгий мысленный ящик, дабы обдумать ее на досуге. Единственное, чего мне хотелось в тот момент,– это оказаться как можно ближе к очаровательному романтику из отреченных, дабы четко и неприглядно объяснить ему, что предавать девушек, а тем более нежных, наивных и беззащитных хран – очень, очень скверно.

– Понятия не имею,– фыркнул не разделяющий моего недоброго энтузиазма Вэррэн.– Наверное, так и сидит в Кларрейде. А может, в другое место перебрался – такие люди, как он, на одном месте подолгу не задерживаются, так и несутся по жизни, как гонимая ветром палая листва.

– Недолго ему летать осталось,– хищно улыбнулась я. Не люблю, когда меня предают. А чем, кроме предательства, можно назвать то, что вытворил Зверюга? Я его шкуру не раз и не два спасла, а он… Как только разберусь с заказом милорда Ирриона – рвану на поиски отреченного. И да сберегут его тогда все двенадцать богов… – Ладно. Убивать сейчас будешь?

Видимо, к таким откровенным, простосердечным и наивным вопросам благородных альмов не приучают. Во всяком случае, растерялся и смутился бедный Вэррэн, как приличная девица, застигнутая за разглядыванием афиш одного из ночных заведений на улице Грез.

– Судя по отсутствию энтузиазма, это подождет,– вздохнула я, вставая. Паук, уменьшаясь на ходу, торопливо взбежал по подолу и крохотной брошкой замер на корсаже под прикрытием пояса. Я покровительственно дотронулась до него кончиками пальцев, почувствовала постепенно угасающее тепло хитрой магической побрякушки и машинально отряхнула юбки,– Плащ оставь себе – здесь слишком холодно, как бы тебе не простудиться. Я еще приду.

– Ты ненормальная.

Вэррэн не спрашивал, Вэррэн констатировал, причем так спокойно и уверенно, будто знал это всю жизнь, а теперь просто получил лишнее доказательство моей умственной несостоятельности.

– Как и все храны,– не стала спорить и опровергать очевидное я,– Счастливо. Я еще приду.

– А если я тебя не приглашаю?

В его положении столь самоуверенное и нахальное заявление едва ли не до слез умиления доводило.

– Увы, наемники редко приходят по приглашению. А уж храны тем более,– Я покачала головой и высунула руку в окошко, дабы призвать тюремщика. Тот, паче чаяния, ко мне не поспешил. Впрочем, густой раскатистый храп, раздавшийся в ответ, говорил сам за себя. В коридоре ему явно было тесно, звук гудел и множился, отражаясь от стен и словно напитываясь дополнительными силами. При таком бдительном и радетельном страже я могла бы вытащить на волю полтюрьмы, если бы захотела.– Ау, уважаемый! Не соблаговолите ли проводить меня на выход?

Но моему далеко не самому хилому голосу с могучим храпом было не тягаться: силой легких боги тюремщика явно не обидели. Он, посапывая, вдохновенно выводил сложные рулады, в которых я скоро явственно различила первые такты легкомысленной, не слишком приличной народной песенки «Я у речки отдыхал и русалку повстречал». Сии музыкальные экзерсисы меня, конечно, восхитили, но не настолько, чтобы я оставила свои попытки растолкать тюремщика и решилась ночевать в одной камере с Вэррэном: как-то уж слишком недобро и хищно поглядывал на меня альм. Убить, быть может, и не убьет, но вот кусок отгрызть наверняка попробует, потому как чем заключенных у нас кормят – только демонам Мрака вековечного ведомо. Даже сказать «по-свински» нельзя, ибо ни одна свинья на таком пайке и трех дней не протянет. Но и я хороша, клуша рассеянная,– могла бы догадаться прихватить с собой какой-нибудь еды!

– Погоди, я тебе помогу.– Вэррэн аккуратно оттеснил меня от окошка, набрал полную грудь воздуха и вдруг заверещал так, что у меня заложило уши. Толстячок подпрыгнул на аршин над полом и схватился за сердце, словно опасаясь, что оно собирается выскакивать из груди и бежать подальше от источника столь громких и пронзительных звуков.

– Ми-миледи?…– неуверенно проблеял тюремщик, с трудом принимая вертикальное положение и все еще держась за грудь.

– Она самая,– с милой улыбкой согласилась я.– Пойдемте обратно?

– А? Да-да, конечно… – Глаза ошалевшего от неожиданной побудки пузана рассеянно блуждали по потолку и стенам, словно их хозяин не очень хорошо соображал, где находится. В конце концов тюремщик все-таки нашел в себе силы отыскать в связке ключей нужный, отпереть дверь камеры и даже галантно подать мне руку на выходе. Уже почти шагнув через порог, я обернулась. Альм сидел на полу, обхватив колени руками, и пристально смотрел мне вслед. Плащ с меховой оторочкой на его плечах казался королевской мантией.

Лицо я держала ровно до того момента, когда я уселась в карету милордов Лорранских и задернула плотные шелковые занавески.

Наемница плакала. Это казалось невероятным, но холодная невозмутимая профессионалка действительно плакала. Плакала как простая девушка – искренними, крупными, горькими, прозрачными слезами, всхлипывая, вздыхая и постанывая сквозь судорожно стиснутые зубы.

– Тш-ш-ш… Все хорошо. Я с гобой. Мы вместе придумаем, как тебе поступить. Ну расскажи мне, что случилось. Чего ты в тюрьме насмотрелась?

– Такой же! Понимаешь – такой же! Только запах другой. А все остальное – и голос, и интонации, и внешность – все точно такое же! Даже имя похожее!

– Ну значит, тебе повезло,– философски вздохнула рыженькая магиня, притягивая голову подруги себе на грудь и поглаживая ее по волосам. Торин невольно почесал затекшую от стояния в непривычном положении спину, перемялся с одной ноги на другую и вновь приник к замочной скважине.

– Какое гам повезло?! Ты подумай, куда он вляпался! Стрельба в королевском дворце – не шутка! Да и Торин наш благороднорожденный там, как на грех, попался, значит, дело могут повернуть так, будто альм на монаршего родственника напал. А за это, как ты сама прекрасно знаешь, у нас полагается смертная казнь.

– Кстати, ты знаешь, что Торин маг? – Цвертина была рада сменить тему. Но Тень лишь равнодушно отмахнулась:

– Да, конечно, знаю. Я сама ему эту потрясающую новость пару месяцев назад и сообщила. Правда, там одно название, что маг: Торин сам по себе слаб, да еще и учиться не желает, думает, что все само к нему придет.

– Не скажи! – воодушевленно покачала головой магния.– Мы тут с ним…

Лорранский невольно поморщился. Очаровательная Цвертина, с которой он познакомился в день памятного турнира, была нисколько не похожа на свою боевитую подругу. Магиня оказалась по-женски мягкой и нежной, в меру наивной, как и полагалось богатой девушке, восторженной и веселой, деловитой и красивой. А еще она, не скупясь, делилась магическими знаниями. Не то что наемница эта – или безучастную деревяшку из себя корчит, или все-таки поддается на провокации и показывает эмоции, да только такие, что уж лучше бы она их не демонстрировала. То ехидство, то бешенство, то издевательская радость, то бесконечные подколки и намеки… И красота маги ни завораживала не той странной, дикой ледяной мрачностью, что отличала ее подругу, а ласкала светом и теплом. Приведение в чувство рухнувшей в беспамятстве Тени дало отличный повод для знакомства и обмена адресами, а проблемы, связанные с альмом, позволили продолжить эти более чем приятные и полезные отношения. И, кабы не принесло храну в недобрый час, так Торин бы, наверное, под руководством Цвертины уже пару заклинаний освоил!

Но увы! Наемница прилетела из тюрьмы встрепанная, будто за ней все демоны Мрака вековечного по пятам гнались, рухнула на диван в кабинете и, не вдаваясь в долгие объяснения, разрыдалась так горько и отчаянно, что у Тори– на защемило сердце. Он, если честно, вообще считал храну неспособной на слезы. А тут и стоны, и жалобы, и слезы в три ручья. Такое поведение было настолько несвойственно наемнице, что Лорранский даже засомневался, уж не подменили ли его телохранительницу. Стержень, на котором она держалась, казалось, согнулся, а то и вовсе переломился пополам, и лишенная привычной опоры девушка поникла, как надломленный цветок. Или треснувшая арфа.

Зато Цвертина сориентировалась мгновенно: очень мягко и тактично вытеснила Торина в коридор, закрыла дверь и приступила к планомерному, спокойному, очень подробному и обстоятельному допросу своей пепельноволосой подруги. Вонато, которую в качестве охранницы Торина тоже выперли из кабинета, равнодушно перелетела на висящую на потолке люстру и замерла на ней оригинальным архитектурным украшением, то подозрительно щуря огромные рубиновые глазищи в сторону графа, то сочувственно поглядывая на двери кабинета. Демона, по-видимому, происходящее не интересовало ни в коей мере. А может, она просто понимала, что хозяйка рано или поздно поделится с ней своими мыслями.

А вот Торина снедало любопытство. Вступать с наемницей в ментальный контакт подобно демону он еще не научился, и потому, наплевав на достоинство рода Лорранских, не чинясь, приник к замочной скважине. Вонато сверху посматривала на него ехидно и снисходительно, явно собираясь потом наябедничать хозяйке об этом недостойном поведении молодого графа. Внезапно она насторожилась, завозилась на люстре и сбила на пол коротенький свечной огарок. Однако тревога была ложной, лишь где-то вдалеке прошуршали торопливые шаги одной из служанок. Торин досадливо покосился на довольную собой вонато и припал к двери. Но девушки совместными усилиями уже кун провали истерику и даже, кажется, успели договориться до чего-то важного, значительного и конструктивного. Во всяком случае, обе они имели такой гордый и довольный вид, словно только что решили все проблемы в мире подлунном.

Из рук в руки перешла какая-то тонкая фитюлька на длинном шнурке. Магиня, зажмурившись, стремительным полушепотом пробормотала пару фраз на шаррате, удовлетворенно улыбнулась и вернула кулон подруге. Та, не доверяя маленькому поясному кошельку, повесила украшение на шею и старательно замаскировала простенький кожаный шнурок кружевным воротником. После чего чмокнула Цвертину в щеку и вышла в коридор.

Торин едва успел отпрянуть, дабы не получить дверной створкой по любопытному носу. Судя по резким и решительным движениям девушки, вновь обретшей утраченную было грациозность и уверенность в себе, она вспомнила о своих обязанностях личной храны милорда Лорранского-младшего и готова была выполнять их со всем тщанием и прилежанием.

Оружейник заменил растянувшуюся тетиву.

Мастер-настройщик подкрутил провисшие струны арфы, и они зазвучали еще резче и пронзительнее.

Бедный Торин страдальчески поморщился. Обострения профессиональной внимательности у своей телохранительницы он опасался даже больше, чем ядовитых змей, которые пугали его до состояния неконтролируемой паники.

Графенок совершенно ополоумел. Мало того что знакомство с Цвертиной вызвало у него новый всплеск бестолкового интереса к магии, гак он еще и отчета у меня потребовал, о чем я в тюрьме с пленным альмом беседовала и до чего мы договорились. Понимая, что так просто мой настырный подопечный все равно не отвяжется, я попыталась отделаться парой общих фраз, да не тут-то было! Торин иногда напоминал мне экзотические островные сладости – вроде и красиво, и любопытно, но совершенно неудобоваримо, а уж если к штанам или подолу прилипнет, то семь потов прольешь, пока отдерешь хотя бы половину. Я понимала, что ему гак же, как и мне, не терпелось узнать, что означает это странное явление альма, вроде бы убитого почти два месяца назад на границе с Йанарой и Тэллентэром. Но не испытывала никакого желания пояснять болтливому и капризному аристократенышу обстоятельства явления «покойника», равно как и причины его воинственных действий в мой адрес. К счастью, Цвертина прониклась к моему вздорному подопечному необъяснимой симпатией, и охотно нянчилась с ним, и выгуливала в начавших убираться в золото парках, и даже, кажется, потихоньку учила какой-то магии. Я не препятствовала. Подругу мою все происходящее, кажется, только забавляло, а Торин присмотрен и вполне доволен жизнью. И храну свою не донимает, что немаловажно.

А в моей голове зрел отчаянный и безнадежный план. Я должна была вытащить Вэррэна из тюрьмы. Я не знала, ни как я это проверну, ни куда его потом спрячу, ни что буду делать в случае вероятного провала. Я просто должна была вырвать его из цепких лап нашего правосудия, из которых даже невиновный никогда не выбирался невредимым.

Брать тюрьмы на абордаж мне еще не приходилось. Корабли тоже, если честно. Но там я хотя бы теорию себе представляла – хранов на всякий случай обучают особенностям сражения на воде и захвата судов – мало ли как жизнь повернется, вдруг и на море доведется повоевать. Как самой сбежать из-под стражи, я тоже знала. Но как вытащить другого… Да еще альма, который неизбежно будет бросаться в глаза… Такой задачки мне боги еще не подкидывали.

Все осложнялось необходимостью соблюдать полнейшую секретность. Милорд Иррион, конечно, относился ко мне с симпатией, но он прекрасно знал, что альм затеял стрельбу в присутствии его сына. И понять и простить этого не мог. Драгоценное здоровье Торина (в которого, к слову сказать, никто и не думал целиться) значило для Лорранского-старшего гораздо больше, чем жизнь Вэррэна. Я его понимала. Но согласиться с политикой невмешательства не могла. Этот альм служил живым доказательством моего страшного предательства. И в то же время до боли напоминал Каррэна, которого я имела неосторожность полюбить.

Это неправда, что с глаз долой – из сердца вон. Наоборот. Ушедший поселяется в душе навсегда, прирастает к ней, да так, что не отдерешь. И выжить его оттуда просто невозможно. Я знаю. Я пыталась. И не смогла.

Платье было вызывающе дорогим. Оно кололо глаза своим богатством, безмолвно кричало о той дикой сумме денег, что пришлось выложить за это великолепие, поражало роскошью отделки и изумительной красотой кружев воротника и манжет, повторяющих своим узором тонкую как паутина вышивку по корсажу. Восхитительно нежный и гладкий йанарский шелк цвета знойного летнего неба дерзко, гордо, демонстративно, надменно, без слов рассказывал всем и каждому об истинной стоимости этого наряда, с вызовом демонстрируя богатство хозяйки… или ее покровителя. Ткань, безумно дорогая, была такого качества, что даже не шуршала и не шелестела, я передвигалась совершенно бесшумно, совсем как тень. Четыре ниспадающие одна из-под другой юбки – каждая последующая чуть темнее предыдущей – казались вихрящимся вокруг ног потоком воды.

Я смотрелась во всей этой красоте южной птицей, безуспешно старающейся прикинуться скромницей и недотрогой. Это впечатление поддерживали плащ и муфта. Бобровый мех, окаймляющий комплект осенних одежек, был выделан так превосходно, что походил на отполированное серебро. Такой наряд требовал роскошных драгоценностей, но у меня их не было. Равно как и денег на приобретение – почти все накопления ушли на безумно дорогой наряд.

Пришлось идти на поклон к Торину. Мой подопечный покосился так подозрительно, словно знал, что я затеяла что-то не то. Но наскоро слепленная историйка о каком-то маге, пригласившем нас с Цвергиной в гости, подействовала, и мой подопечный соизволил принести мне ожерелье и пару браслетов. Я посмотрела на предложенные мне вещи, тяжело вздохнула, раздумывая, что хуже – явиться на люди без драгоценностей или щеголять в таком ошеломляюще безвкусном комплекте, совершенно не подходящем к моему платью, и в конце концов легким покачиванием головы отвергла сию красотищу. Торин засопел оскорбленно и негодующе, как породистая декоративная собачонка, которой неловкая хозяйка отдавила лапу, но принес мне другое ожерелье. Оно разительно отличалось от предыдущего и было милостиво принято, после чего графеныш воззрился на меня столь недоуменно и недоверчиво, что я даже испугалась. Впрочем, раздумывать о странностях поведения моего подопечного у меня не было ни времени, ни желания. Я собиралась провернуть противозаконную аферу и готова была растерзать всякого, кто вздумает мне мешать. К счастью, не дружащий с логикой аристократ и не подумал поинтересоваться, отчего это я собираюсь на гулянки, когда обязана охранять его драгоценную жизнь.

Сесть в роскошном, безумно дорогом наряде на лошадь нечего было и думать – это было невозможно в принципе, да и вообще казалось кощунством. Но карета графов Лорранских мне не подходила – уж слишком она была приметной и запоминающейся. А милорд Иррион из-за своей доброты и желания помочь и так окажется втянутым в мои проблемы по самые уши. Незачем осложнять ему жизнь еще и столь явным и недвусмысленным признаком участия кого-то из семьи Лорранских в моей затее.

Бедная Цвертина, которая уже наверняка сама не рада была, что связалась со мной, но отступать стеснялась, прислала за мной свой экипаж – хорошенькую карету без всяких опознавательных знаков. Кучер старательно изображал невменяемого идиота, не способного воспринимать ничего, кроме ясно и четко сформулированных приказов. А может, и был таковым, Мрак этих магов разберет, может, у них модно стало обучать душевнобольных какой-нибудь простой работе и привлекать их к делу. Было же когда-то, года этак три назад, повальное увлечение иметь зомби в качестве прислуги.

Потрепав по ушам Тьму, вновь остающуюся за охранницу Торина, я уселась в экипаж и бережно расправила на коленях складки подола. Страшно даже подумать, сколько денег на мне надето. Пять десятков золотых, почти год безбедной жизни без хлопот и забот о хлебе насущном… Эх…

Стража на воротах Каленары очень огорчилась. Еще бы – красивая карета и восхитительный наряд ясно свидетельствовали, что в стольный град изволит ехать девица более чем небедная. Соответственно взять с нее въездную пошлину собирались как минимум в трехкратном размере – от такой богачки все равно не убудет, а бедным охранникам городских рубежей хоть на пиво да жаркое в ближайшем трактире хватит. Однако ничего им с меня слупить не удалось – свиток, свидетельствующий о том, что я являюсь владелицей недвижимости в Каленаре, и освобождающий от уплаты за въезд и выезд из столицы, я всегда возила с собой и с готовностью являла его миру, оберегая свой кошелек от дополнительных трат. В самом деле, мне же, бывало, по три раза на день из города и обратно кататься приходится, если бы не эта гербовая бумага с внушительной печатью, я бы уже давным-давно разорилась на пошлины да выплаты.

Столица постепенно отходила от великого праздника. Уже и рыцари поразъехались на поиски новых подвигов, и торговцы вопили не столь оглушительно и весело, и со ставен сняли украшения да вымпелы, и с улиц исчезли дополнительные патрули стражи. Даже пьяных валялось в лужах намного меньше, чем в день рыцарского турнира. Рынок, правда, еще шумел – в самом разгаре была большая осенняя ярмарка, и купцы с покупателями отчаянно торговались, стараясь соблюсти собственную выгоду и не дать себя надуть. Ярким палаткам, возам и прилавкам было тесно на большой торговой площади, они расползались по всем соседним улочкам и заполняли, казалось, своим оживленным шумом и гомоном весь город. Оживилась и работорговля. С приходом осени, когда нужно было убирать урожай и сеять озимые, в хозяйстве ценны были любые руки, и купцы, специализирующиеся на живом товаре, вовсю пользовались этим, расхваливая каждого выставленного на продажу человека как незаменимого сельхозработника. При виде изящной девушки лет шестнадцати, позвякивающей кандалами на тонких запястьях и испуганно кутающейся в какую-то дерюгу, я страдальчески поморщилась и в который раз возблагодарила богов, избавивших меня от столь незавидной участи. Не награди они одну из своих чад силой и выносливостью, пришлось бы и мне днем спину на каких-нибудь работах гнуть, ночью развлечением для хозяина и его сыновей служить и страшной сморщенной старухой в могилу сходить лет этак в тридцать. Впрочем, с моей нынешней профессией тоже особенно долго жить не придется. Видимо, хранители Сенаторны судили мне не задержаться в мире подлунном, как бы ни сложилась моя судьба.

Платье выполнило свое предназначение выше всяких похвал. Стоило мне осторожно ступить из кареты на загаженную мостовую, как все окружающие, не исключая малых детей и дряхлых стариков, уставились на него во все глаза. Я, стараясь сдержать нервическую дрожь, слегка поджала губы и брезгливо приподняла роскошные юбки. Пола плаща соскользнула со сгиба руки и зацепила краем уличную грязь. Я поморщилась. Получилось гордо и величественно – из караульной будки тут же выскочил дежурный стражник и поспешил подхватить нарядную гостью под руки, не дожидаясь, пока сиятельная леди, случайно выпачкавшая свое роскошное одеяние в серой осенней слякоти, поднимет несусветный крик и скандал.