Текст книги "Карамель (СИ)"
Автор книги: Кристина Тарасова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 16 страниц)
Подхожу к посадочному месту – носки соскальзывают, и я гляжу вниз. Из-под моей ноги вылетает маленький камень – он парит вниз, и я хочу ощутить этот полет вместе с ним. Почему я смотрю туда? – не положено: по уровню, по статусу, по принадлежности к людям с поверхности. Мой взор должен быть обращен впереди себя или на небо, к которому мы так приближены.
Я осматриваю здания вокруг нас, мысленно путаюсь в паутине мостов и за решеткой из многочисленных высоток поодаль. Я рада, что мы живем в Северном районе на замыкающей улице – никто из соседей не смел наблюдать за нами так же, как я сейчас наблюдала за чужаками в других домах просто потому, что они находились ниже. Весь Северный район построен на вышках небоскребов.
– Карамелька! – слышу я вопль со стороны сада. – Карамелька! Карамелька!
Карамелька. Я ощущаю вмиг подступившую рвоту и оборачиваюсь. Ко мне навстречу бежит мальчишка – он пересекает каменную дорожку и вот-вот ступит на мраморные плиты: ко мне.
Карамелька.
– Кара! – голос матери разрывает тонкую нить между мной и мальчиком.
Он растворяется в воздухе, как будто никогда не навещал наш сад, а я в припадке дергаюсь, смотря на крыльцо нашего дома.
– Надеюсь, ты не собираешься покончить с собой? – кривится мать, выглядывая из дверей. – Тебе еще интервью давать на следующей неделе.
В саду всплывает новый силуэт – выше того мальчишки. Признаться, я теряюсь – оглядываюсь между ними и хмурюсь; глотаю слюни с горьким привкусом алкоголя и собственной ущемленностью в данной ситуации. Принимаю боевую позу – готовая отбить любой из предначертанных мне ударов.
– Почему ты приходишь из школы позже меня? – нагло кидаю я, обращаясь к меньшему силуэту.
Ему двенадцать, он – она и уроков у нас всегда одинаковое количество. Я хочу увечить ее за проступком и сдать матери.
– А почему я посещаю факультативы, а ты их прогуливаешь? – не менее нагло отзывается девчонка.
Между деревьями-коротышками выныривает светловолосая голова, затем появляется все тело и передо мной предстает младшая сестра. Иногда я желала, чтобы она пропала. Ее характер был напрямую списан с материнского, и внешность их была идентична – я удивлялась тому, как они еще друг друга не сгрызли. Ничего… я убеждена, что маленький богомол подрастет и точно устроит борьбу за территорию со старцем – они перекусят друг другу глотки.
– О чем сегодня с Ромео в холле шептались? – сестра хитро улыбается мне, и маленькие каблучки ее туфель соприкасаются с мраморной плитой, издавая соответствующий звук.
– Надо же! – наигранно восторгаюсь я. – Ты смогла дотянуться до кнопки лифта?
Для своего возраста сестра была очень высокой; тогда как ее однокашники с трудом доставали до ячейки в раздевалке и даже до кнопки лифта, из-за чего между этажами на уроки ездили с кем-либо из старших. Она передвигалась по школе сама и частенько комплексовала из-за этого – скрыто.
– Готовились к побегу влюбленных? – она разрывается от хохота.
– Золото, хватит довольствоваться унижениями сестры, – отвечает ей мать и раскрывает свои удушливые объятия для любимой дочери.
Золото… Ничего хуже придумать они уже не могли. В фамилии Голдман итак присутствовала часть от «золото», а в нас самих текла кровь людей – выходцев из Америки на территорию России; но родители решили изощрятся на всю доступную и одну дочь обозвали Карамелью, а другую Золотом.
– Где здесь унижения, если она сама показывает свое бескультурье, упоминая это странное слово «любовь»? – спокойно проговариваю я.
– Знаешь, Кара, я хотела предложить тебе заказать транспорт, но, наверное, ты хочешь прогуляться по мосту, – обрывает меня мать, бросает как копье острый быстрый взгляд и отворачивается.
Они с Золото заходят в дом, и я опять остаюсь одна.
Золото, Золотце всегда была на первом месте для родителей. Должно быть, они вовремя поняли, что я не лучший вариант в качестве ребенка, и, пока возраст для деторождения не истек, решили завести еще одного отпрыска.
В отличие от сестры, я никогда не гуляла по мостам, даже если в кратчайшие сроки необходимо было добраться из одной точки города в другую. Лучше я опоздаю или не приеду вовсе, но ни за что не буду плестись по одной дороге с другими людьми проклятым мостом.
В воздухе машины переходят с одной воздушной полосы на другую, и я наблюдаю за ними – словно змеи они извиваются и плавно переносятся, словно ветви диких невиданных никому ранее растений переплетаются друг с другом и путают в своих искусно-оформленных окрасках.
Я оглядываюсь на сад и, каждый раз смотря на него, мечтаю вырубить все деревья и кусты до единого. Ничего живое не должно присутствовать в этом доме, на этой улице, в этом городе – ничего живого, как и в душах каждого живущего в Новом Мире.
– Вас подвезти? – слышу голос, и серебристый автомобиль без крыши останавливается в воздухе у посадочного места рядом со мной; молодой парень за рулем машет мне рукой и добавляет: – Садитесь! Вам куда?
– Золотое Кольцо, – спокойно отвечаю я. – А вам?
– Тоже в Западный район.
В Западном районе осуществлялась купля-продажа всего существующего в Новом Мире, и проще его можно было характеризовать торговым районом.
Дверь передо мной открывается, отъезжая в сторону, а красные кожаные сидения вульгарно приглашают сесть. Глядя на двухместную машину без крыши, прихожу к выводу, что передо мной остановился сын какой-нибудь влиятельной семьи, сотрудничающей с моей.
Я сажусь, аккуратно подправляя под собой подол пальто, мягкое кресло с жесткой обивкой встречает меня и обнимает, а незнакомец внимательно смотрит на сенсорный экран для управления, жмет острыми пальцами определенную комбинацию, и мы поднимаемся в воздух. Момент взлета всегда заставляет меня встрепенуться: тот самый миг, когда тебя отдирают с земли, по которой ты ходишь, и вот ты уже на десятки метров возвысился над последним мостом и несешься над бескрайней пропастью Нового Мира. Я смотрю на верхушки зданий: иногда между небоскребами виднеются высоковольтные заборы на горизонте, которые огораживают весь наш город, весь Новый Мир, чтобы ни одно существо, ни одно погибающее существо не смогло ворваться к нам извне и разрушить нашу идиллию.
Улица Голдман теряется позади. Я оборачиваюсь на нее – двухэтажный кирпичный дом, вымощенный крупнейшими бордовыми камнями, стоит на большом и ровном участке, крыша наискось скрывает половину построения, панорамные окна в кабинете отца не позволяют мне разглядеть его уставший силуэт, иссохшие виноградные лозы обвивают арку при входе, огороженные за ненадобностью клумбы, в которых все равно ничего не растет, и только старый грунт каждый раз размокает под утро из-за излишней влаги. Красивый дом скрывает в себе красивых людей с уродливыми душами и уродливыми секретами. Наша оболочка утаивала наше нутро, и обязаны мы должны были быть этим этому дому.
Я придерживаю рукой волосы, развевающиеся на ветру. Организм современных людей более адаптирован к низким температурам и резкой смене климата; иммунитет не позволит никому из нас заболеть от простого сквозняка.
– Спасибо вам, – заранее благодарю я водителя за то, что он не оставил меня у посадочного места.
– Да что вы… – не отвлекаясь от управления, тянет он.
– За сколько вы меня подвезете? – интересуюсь я.
– За одну серебряную.
Задумываюсь, но практически сразу отвечаю, что цена неправильная.
– И причина тому? – Вскидывает бровями он, но сам продолжает смотреть впереди себя – на воздушные полосы.
– Из школы, находящейся в этом районе, меня довозят за две серебряные, – объясняю я и быстро разглядываю молодого человека.
– Мне кажется, – он трет слегка видимую щетину, – я могу бесплатно подвезти вас как знакомую. Вы же Голдман?
– Верно, – в момент роняю я. – Наши отцы работают вместе?
Юноша кивает мне. Возможно, мы виделись на каком-нибудь деловом приеме, с десяток которых я посетила вместе с семьей, когда отец решал свозить нас на общественные мероприятия для подливки масла в вечно горящий огонь меж семейных и меж конкурентных отношений.
На секунду незнакомец отвлекается и поворачивается на меня. У него янтарные глаза – по мне ударяет дрожь; я уже видела сегодня почти такие же глаза. Мы обмениваемся улыбками и не более того; а внутри себя я хороню необъяснимое для меня беспокойство.
Мы подлетаем к Центру – огромному кругу, состоящему из платформ и соединяющему дороги, что ведут в районы, обозванные по сторонам света, спокойно прогуливающих горожан. Один мост зигзагом переплетается с другим, два других делятся крестом, следующие хаотично наваливаются и искажаются ближе к основанию, но, если посмотреть вниз, пролетая над этим самым кругом – можно было действительно лицезреть воочию круг; словно центр паутины. Все эти мосты разного размера и длины, все эти дороги путались в одной общей точке, которая на вершине своей держала самое крупное посадочной место во всем Новом Мире.
Мы летим из Северного, справа от нас Западный район – куда нам и надо; слева Восточный – промышленный район, в котором осуществляется производство товаров, еды и транспорта; впереди – Южный район. Бессмысленный. По мне так он просто не должен существовать в Новом Мире. Южный район – беден и построен практически в низовьях, там постоянно устраивают бунты и живут все те, кто не достоин зваться людьми с поверхности, но еще не так ничтожен, чтобы отправиться в Острог. Однажды отец поднимал на собрании вопрос о возможном отсечении Южного района, но все-таки там находились некоторые точки, пригодные для людей трех других, а еще в нем жили все рабочие обслуживающих сфер.
Мы так быстро проносимся, что я с трудом различаю небольшие купола, которые обыкновенно разглядываю при перелете – раньше люди посещали то здание, чтобы исповедаться, но потом поняли, что Бог не спасет их.
Потому что Боги – мы.
А мы не позволим всякому сброду стоять наравне с нами.
– Уже почти, – говорит юноша, но я не смотрю на него. – Уже почти…
Он повторяет это более сухо, но более протяжно, что и заставляет меня обернуться. Незнакомец устремляет свои янтарный глаза с панели управления на меня – он оглядывает мои руки, спокойной лежащие на пальто, затем поднимается и видит, что я начала наблюдать за ним первой. Лицо его преображается в улыбке, которая шла отнюдь не всем, и он опять возвращается к управлению. Я присматриваюсь к юноше; в отличие от Ромео его не заботит укладка: короткие волосы каштанового цвета растрепаны и бьют языками пламени из-за ветра. Я опять обращаю внимание на щетину – как дико!
Мы сворачиваем в Западный район, и вот перед нами сотни магазинчиков и отделов, рассыпанных по одной длинной платформе, идущей кругом – Золотое Кольцо. Оно украшено декоративными цветами и неоновыми вывесками, но старые плиты проглядываются даже невооруженным взглядом. Виноградная лоза спадает со скамей вниз – ползет по толстым плитам и уходит ниже, словно кружевная оборка.
Прямо под нами проезжает поезд. Я слышу, как стучат колеса по рельсам, вижу обтекаемой формы транспортное средство. Я бы могла доехать до Золотого Кольца на поезде, но тогда бы пришлось идти по мосту на остановку, что тоже мне совершенно не симпатизировало.
– Спасибо вам еще раз, – говорю я, когда мы паркуемся у посадочного места, и дверь вновь открывается.
Вижу на конце этажа Ирис.
Магазины располагаются по всей длине улицы, а затем большие лестницы с колоннами уводят покупателей на этаж ниже, где также до конца улицы виднеются сотни прилавков, после чего следующая лестница – конструкция уходит на двадцать этажей. Я смотрю, как женщина, поднявшаяся по ступеням, огибает колонны и идет дальше по кругу из отделов. Золотое Кольцо – это приманка, ловушка; ты теряешься и без конца ходишь мимо одних и тех же отделов, пока не опомнишься и не уйдешь на один пролет вниз, где произойдет то же самое, и ты вновь окунешься в неоновое вранье.
Люди из Южного района закупаются в низовьях Золотого Кольца; мосты из района подводят их к самым нижним этажам, чтобы мы не пересекались друг с другом.
Я покидаю машину незнакомца и поправляю пальто, Ирис замечает меня и бредет навстречу. В этот момент я оборачиваюсь в сторону Северного района и смотрю на здание управляющих, от крыши которого тянется длинный пик – антенна; а пред ней в воздухе парит огромный экран с постоянной рекламой, которая транслируется с раннего утра и до комендантского часа.
Я надеюсь увидеть свое лицо, но рекламируют какую-то новую вакцину для увеличения воспринимаемой информации – думаю, современным ученым было глубоко плевать на то, что придумывать и что пускать в массовое распространение; лишь бы народ получал определенную дозу новизны.
– Карамель, ты опоздала, – журчит подруга и подходит ко мне, ее острый язык заплетается как у змеи.
– Забыла про тебя, – вру я и лукаво улыбаюсь, на что Ирис хмурится.
Мы идем в сторону моих отделов, которые достались мне в наследство от деда несколько лет назад. Он был единственным стоящим и достойным носить фамилию Голдман человеком среди всей сомнительной семейки – я уважала его. Мне не нравилось, что от него постоянно пахло рыбьим жиром и машинным маслом, но, в целом, человеком он был неплохим. Я, как и все члены семьи Голдман, ждала смерти деда, чтобы получить в наследство компании; отцу досталась автомобильная фабрика, моему дяде – папиному брату – рыбная фабрика, на меня дед оформил несколько отделов на Золотом Кольце, а матери перепала кулинарная книга от его первой жены. Вся ирония заключалась в том, что моя мать терпеть не могла готовить, а свою первую жену дед ненавидел так сильно, что упрятал в психиатрическую лечебницу – конечно же, как только она переписала на него обувную фабрику. Тот конфликт долго не могли уладить, но все свели к антирекламе, вышедшей боком.
Мы заходим в первый отдел, и Ирис шагает к зеркалам. Я распорядилась, чтобы манекены стояли при входе, а примерочные словно Золотое Кольцо оплетали все помещение.
– Новая коллекция завтра, – говорю я и смотрю на пустые вешалки при входе.
По левой стороне зеркала высвечиваются различные модели, задача Ирис пальцем попасть в то, что ей понравится. Она примеряет и примеряет: вместо ее школьной одежды в зеркальном отражении появляются те вещи, которые она выбирает – наконец выплывает нечто стоящее. Ирис разглядывает на себе красное платье с коротким рукавом и юбкой средней длины; ей всегда шли кровавые оттенки.
– А это не новая коллекция, Карамель? – подмечает она, на что я пожимаю плечами.
Несколько вечеров неделей ранее были потрачены на создание моделей, которые отправились на фабрику в Восточном районе, где с некоторой корректировкой схем оказались воплощены на струящихся тканях, и дальше путь их был устремлен в отделы Золотого Кольца.
– Двести золотых карт? – спрашивает Ирис, посмотрев на ценник. – Ты щедра, как никогда, Карамель.
– Должно быть, забыла ноль дописать, – посмеиваюсь я. – Потрогай ткань, Ирис. Чистый бархат. Где ты сейчас такое найдешь?
– По старой дружбе ты отдашь его мне за двести, – Ирис нажимает на кнопку «купить», и я ничего не успеваю сделать и сказать; проклинаю компьютер, который не доставил лишний ноль, хотя тот действительно имелся при оформлении.
Отражение Ирис подсвечивается, касса при входе звенит – на ней появляется полное имя моей подруги и номер ее карты; зеркала сами считывают лица и ищут по базе данных людей, решивших приобрести себе вещи в том или ином отделе. За зеркалами находится зал-склад с сотнями вешалок и коробок, в которых хранится товар.
– Здесь закончим, – улыбается Ирис и поворачивается на меня. – Попрошу у тебя, Карамель, доставку на дом, а пока пойдем дальше.
Девушка огибает меня и раскрывает перед собой двери, выходя на улицу – сотни сверкающих неоновых вывесок и ламп Золотого Кольца освещают ее стройный силуэт, змеиный хвост толкает ее бедра из стороны в сторону, раздвоенный язык опять шипит про излюбленные отделы дорогой подруги. Дорогая подруга она – обходилась она мне действительно дорого.
Мы продолжаем нашу прогулку: Ирис с восхищением набирает вещи, обвивает свой змеиный стан тканями и рукоплещет тому, что удостоилась родиться в Новом Мире, она упивается и восхищается этим, она изводится красоте и обвешивает свои руки многочисленными пакетами, но я не принимаю участие в этом вещевой фетише и в выборе одежды вообще. Когда мы заканчиваем досконально изучать весь этаж, Ирис выходит из последнего отдела и говорит:
– Думаю, на сегодня мы закончили.
Змеиный язык ударяется о белые зубы, а я смеюсь над ней, роняя:
– Ты – думаешь?
– С тобой так приятно дружить, Карамель, – кидает Ирис и обгоняет меня – идет впереди и ловит свет от мелькающих около посадочных мест фар автомобилей.
– А с тобой нет, – успеваю процедить сквозь зубы я, но подруга не слышит меня.
Или делает вид, что не слышит.
– Скоро новости, – замечает Ирис, глядя в сторону здания управляющих и огромных часов, парящих над ним.
Время около шести, и нам бы стоило до семи уже разъехаться по домам.
Экран на здании управляющих переливается различными цветами; он так ярок на фоне постепенно темнеющего неба.
Я шагаю по мраморным плитам, каблуки ударяют и шаг за шагом, стук за стуком повторяют сердцебиение моего тела, я чувствую холодную волну, пробежавшую по спине и пересчитавшую мои позвонки: словно острые и холодные пальцы вдавили каждый и пустили пот по шее.
– Мы ваши Создатели!
Вторит голос, и я вижу перед собой воду. Не понимаю, что происходит… Я тону?
– Мы будущее этого мира!
Глубоко вдыхаю – пара секунд – и замираю – пара секунд.
– И если вы живете…
Вода наполняет легкие как сосуд, но чья-то дрогнувшая рука не останавливается, и жидкость льется через край, ощипывает меня и давит.
– … дышите нашим воздухом…
Барахтаюсь и пытаюсь всплыть, вскидываю руками кверху, но не могу более двигаться.
– … едите нашу пищу…
Я хочу закричать.
– … смотрите на наше небо…
Кричу!
– … знайте! без нас не было бы и вас.
Дыхание перехватывает: я ощущаю, как ледяная жидкость растекается внутри меня, охватывает органы и удушливо стискивает их в своих объятиях.
– Вы наши подчиненные, а мы Боги!
Все тело обливается жаром. Я чувствую, что вот-вот – и вспыхну; загорюсь, как спичка, которую в следующий миг потушат и избавятся от нее.
– Восхваляйте же своих Создателей!
Я резко открываю глаза.
Помню, что тонула; вода была ледяной, но все тело жгло – у меня не получается это объяснить.
Ирис внимательно наблюдает за мной на экране, ее дрожащие ледяные глаза замирают на бледном лице девочки из рекламы.
– Пора домой, – отвлекая и подругу и себя, говорю я.
Странное видение, которое раньше было просто сном преследует меня и путает мысли, вьется вокруг тела и стискивает в своих объятиях – но я не нуждаюсь в этом; хочу отречься, забыться, оставить все это.
Мы ловим автомобиль, и нас подвозят. Меня валит с ног появившаяся откуда-то усталость – она разливается по венам, и я ощущаю, как атрофируется конечности. Все, что мне бы сейчас хотелось – закрыться от серого Нового Мира, серых жителей серого Нового Мира и остаться наедине со своими мыслями – не менее серыми.
Я подхожу к дому, и из дверей выплывает Миринда. Пропуская меня, она шепчет:
– С возвращением, мисс Голдман.
Я оказываюсь в коридоре и, первым делом, примечаю идеально выбеленный ковер. Как служанке удалось вычистить ту грязь из ворса? От сломанной статуэтки также не осталось ни следа.
Пальто скидываю на плечи, с ног скидываю сапоги – они отлетают в пуф около зеркала на стене. Миринда принимает мою верхнюю одежду и раскланивается:
– Ваш ужин у вас в комнате, мисс Голдман. Ваша мать пожелала, чтобы вы ели сегодня у себя.
Ее голос дрожит, и этот страх разжигает во мне злобу – насколько она себя не уважает и насколько она распространяет заразу людей Южного района и непригодных для жизни в нашем доме, если трясется от страха? Синий отек у нее на плече отливает при повороте ее худого тела – лампа около дверей освещает женщину, когда она поднимает мою обувь и ставит ее аккуратно перед ковром.
– А я желаю, чтобы она оставила свой террор и пропала, – усмехаюсь я и направлюсь в ванную. – Как видишь, не всем желаниям суждено сбыться.
Пальто соскальзывает с плеч и приземляется на ковер.
– Ваш ужин перенести? – неуверенно спрашивает Миринда.
Я задумываюсь и пропускаю вопрос служанки мимо ушей.
– Что? Ты что-то сказала? – Я включаю воду и мылю руки, на прислугу не оборачиваюсь.
– Ваш ужин…
Не даю ей договорить:
– К черту! Люблю ужинать одна.
Люблю ужинать одна, потому что никто своим внешним видом не посмеет докучать мне.
– Это значит… – протягивает женщина, но слушать ее я больше не намерена.
– Это значит убирайся отсюда, идиотка, и подумай над сказанным мной.
Я огрызаюсь на нее и скалюсь, жду когда черная мышка пропадет, и ее грязные контуры тела не будут смущать белоснежный кафель ванной комнаты.
Я умываюсь, закрыв глаза, и слышу, как каблучки от тапок Миринды стучат по полу. Бумажное полотенце скатывается в сырых руках и оставляет на себе черные отметины; я швыряю его на дно раковины и выставляю руки перед к лицу ладонями – чернила струятся по коже как выпирающие вены, и я спешу их вытереть. Не понимаю, где так замаралась… Выхожу из ванной, иду к гостиной и, завернув в арку по правой стороне, оказываюсь на кухне. Отец и мать сидят за стеклянным столом друг напротив друга, сестра крутится на стуле у барной стойки с тетрадью – наверное, выполняет домашнее задание. Никто не обращает на меня внимания, но разговоры резко утекают как та черная грязь с рук вместе с водой. Я прохожу мимо них к следующей арке, из холодильника беру бутыль воды и проделываю путь обратно. Стоит только мне ступить в коридор – за пределы кухни; как голоса этих людей рассыпаются словно мазута с туфель. Я поднимаюсь к себе в комнату, но, прежде чем зайти, замираю.
– Миринда! – зову я служанку. – Миринда, подай мне сумку! – Она лежит в коридоре при входе – была там, когда я пришла со школы. – И отцовскую книгу, которую я кинула рядом! Быстрей, Миринда!
Я улыбаюсь сама себе и думаю о том, что это наименьшее из того, что они могут услышать и чем я могу броситься в них сейчас. Надавив на дверь, заплываю к себе – по выкрашенному в розовый цвет ковру и через тонкие занавески, тянущиеся поперек комнаты и делящие ее на спальную и рабочую зоны, я пробираюсь мимо двуспальной кровати к деревянному столу у окна, сажусь за него и включаю компьютер: изображение переводится на вспыхнувший в воздухе экран по правой стене.
– Мисс Голдман, – слышу я голос Миринды, когда вскрываю бутыль и делаю глубокий глоток.
После моего разрешения служанка заходит и оставляет на кровати то, что я велела принести. Прежде чем испариться за дверью напоминает об ужине – я оборачиваюсь и вижу рядом с полками маленький столик на колесах; на нем двойная порция устриц и креветки. Я прогоняю Миринду и занимаюсь расценками вещей в своих отделах, небо темнеет, платье за платьем проносятся у меня перед глазами и, когда я заканчиваю, свет за окном уже тухнет – работа выполнена.
Я встаю и беру тарелку с ужином, недолго гляжу на уродливые морепродукты – раскатанные устрицы и склизкие нити водорослей, после чего запускаю их в мусорное ведро под столом – не терплю такую еду. Решаю позвонить дяде и выбираю его контакт на плавающем в воздухе экране. Передо мной появляется изображение потного, лысого мужчины.
– Карамель? – спрашивает он и хмурится. – Неужели ты еще жива, Карамель, девочка?
Его ровные зубы улыбаются мне страшной улыбкой, потому что я знаю, что этими зубами он мог бы разорвать живому человеку глотку, будь на то воля властей или если бы от этого зависела судьба его завода.
– И тебе привет, – отмахиваюсь я с прищуром.
– Думал, самка богомола тебя съела, – парирует дядя, и я не сдерживаю улыбки. – Клешни еще не сломала от злости?
– Сцепила ими сегодня статуэтку в гостиной, – говорю ему и пододвигаюсь на стуле. – Это с твоей фабрикой проблемы, дядя?
Решаю не тянуть и задаю вопрос прямо. Мужчина лукаво лыбится, ровные зубы опять принимают животный оскал обезумевшего хищника, и тогда я добавляю «Значит, нет». В ответ мне следует легкий кивок, и я наглядно могу показать, на чем держится Новый Мир – главным не провозглашенным для общественности законом был закон того, что выживает сильнейший.
– Как отец? – спрашивает дядя, хотя я не вижу в его глазах заинтересованности.
– На закуске.
Мы опять улыбаемся друг другу.
Дядя первым начал называть мать богомолом и рассказал мне, что самки богомолов после спаривания поедают самцов. В сопровождении чего это происходило и какие последствия несло я знать не могла, но факт оставался фактом – отныне мы ждали, когда мать сцапает отца, и шутливо отзывались о них обоих.
– А если честно, девочка?
– В Южном районе и Остроге не все так спокойно, – откровенно заявляю я.
– В Остроге не может быть спокойно хотя бы потому, что люди от пребывания там мутируют уже через секунду. Так что если у них не вырастает вторая голова хотя бы через сутки – считай, жизнь удалась.
Я посмеиваюсь – чувство юмора дяди мне всегда нравилось.
– Уверен, отец выкарабкается, – уже спокойней добавляет он.
– А я заказала устрицы, – перебиваю я и улыбаюсь, на что получаю плавный кивок головой и несколько махов плечами в знак согласия, однако потом дядя растерянно добавляет:
– Ты же не любишь все, что когда-либо плавало.
– Мне хотелось добавить маленькую ложку ущерба рыбной фабрике, которая итак в миске убытке, – признаюсь я.
– Моя девочка. – Дядя машет в мою сторону пальцем, как бы ругая, а на лице его довольная улыбка.
– Не хочешь завтра встретиться? – предлагаю я.
– Нет, не хочу, Карамель, – роняет мужчина и наблюдает за моим резко переменившимся выражением лица: улыбка уходит и остается длинная прямая, исказившая рот. – Ничего не подумай, но мы уже договорились о встрече с твоим отцом. Он просил не говорить, – получает кивок от меня и продолжает, – рассчитывал позвать товарищей по работе.
– В честь чего? – спрашиваю я – Эвриала кидает свой грозный взгляд на меня и велит окаменеть.
– Ты дашь интервью для новостей, а я разберусь с соседней рыбной фабрикой, – объясняет дядя. – И отец разберется со своими делами.
– Ладно.
– Все узнаешь от него, но пока что молчи. – Мужчина оглядывается и обращается к кому-то за спиной, быстро смотрит на меня и исчезает с экрана.
Я вздыхаю и обрываю связь, встаю и иду к зеркалу в полный рост, что висит напротив кровати. Чувствую усталость и пульсирующую боль в висках, приглядываюсь к бледному лицу и касаюсь впалых щек – я забыла, когда последний раз ела. Но не это должно меня волновать… – подхожу ближе к зеркалу и, коснувшись своего отражения, принимаю сосредоточенное выражение лица: тоска и апатия ускользают, все другое испаряется, отходит от меня и улетучивается за пределы комнаты.
– Я – жительница Северного района… Я – жительница Северного района и моей семье не знакомы ни голод, ни бедность. – Расслабляю и опускаю брови, вновь напрягаюсь. – Мы – те, благодаря кому город еще процветает. – И вот уже улыбка озаряет мое отражение. – Без нас вся инфраструктура бы пала, – Уверенно качаю головой и млею с собственной речи. – Мы – создатели Будущего. Мы – творцы нашей судьбы!
– Ты очень скромна, – В дверном проеме появляется сестра и сбивает меня.
– Пошла прочь, – рычу я и не смотрю на нее. – Пошла вон отсюда.
– Может, я хотела попросить тебя как старшую сестру почитать мне сказку? – язвит Золото.
– Я прочитаю тебе всевозможные варианты эпитафии, которые я придумаю лично для тебя, если ты сейчас же не уйдешь. – Я резко поворачиваюсь и прокалываю ее взглядом; маленькая девочка в пижаме упирает руки в бока и хочет мне возразить, но я повторяю: – Пошла прочь отсюда, Золото. Вон!
– Очень остроумно. – хмурится сестра и вдруг вскрикивает. – Вызовите врача этой ненормальной! Карамель сошла с ума!
Я подаюсь к двери и захлопываю ее перед Золото, когда та заворачивает и сбегает. Не успеваю вернуться к зеркалу, как раздается скрипучий голос матери.
– Кара! Кара, спустись в гостиную!
Хочу проигнорировать и это, но уважение к семье перебарывает – я спускаюсь.
– Тебя хотела позвать сестра. – Мать сидит на одном из диванов, рядом отец и Золото. – А ты занята подготовкой какой-то речи?
– Для интервью, – признаюсь я, остановившись на последней ступени лестницы.
– Похвально, – произносит отец; он говорит это непроизвольно – так надо сказать, но от его хвалебных слов мне ни холодно, ни жарко, мне никак; как и всю жизнь.
– Мы хотели обсудить твой день рождения, – с трудом выдавливает из себя мать, и голос ее как старое кресло скрипит.
– Утром – школа, – отвечаю я. – Днем – Золотое Кольцо, вечером – подарки.
– Ты не хочешь где-нибудь отметить? – не смотря на меня, интересуется Золото. – Деньги с твоего дня рождения переходят мне на счет?
– Можешь взять с процентами, – ехидничаю я, чтобы поскорее отвязаться от семьи. – Подарки мы уже обсудили, отец, верно?
Он кивает мне.
– Я пойду спать, – не прощаюсь и поднимаюсь обратно в комнату.
День Второй
Я ворошу кукурузные хлопья в миске на кухне, но ничего не ем. Мне нужно посидеть час, а то и два, чтобы желудок мог принимать еду. Свет падает под таким углом, что я замечаю маленькое пятно на углу стола.
– Миринда! – кричу я. – Миринда, немедленно сюда!
Возможно, она еще спит. Хотя, что уж там возможно – все еще спят.
– Не заставляй меня повторять! – кидаю я, и через несколько секунд появляется Миринда в мятом костюме, с заспанными глазами и еще более утомленным видом. – Ужасно выглядишь. – Правда ничуть не ударяет ее. – Ты плохо прибралась вчера. Мне ткнуть тебя носом в это, – стучу пальцем на место рядом с пятном, – чтобы ты увидела грязь?
– Простите, мисс Голдман, – извиняется она и кидается протирать стол. – Вы рано проснулись, мисс Голдман.
Не отвечаю ей.
Вспоминаю, как плавала на спине; вода щекочет мою кожу: закрываю глаза от удовольствия, но потом волны вдруг начинают тянуть вниз, вниз с такой силой, будто кто-то намеренно топит меня. Я не пытаюсь спастись и я не задумываюсь о жизни на поверхности – я отдаюсь стихии, что так не свойственно людям Нового Мира. В мыслях укоряю саму себя за слабость в собственном сне, а потом укоряю себя еще больше за то, что мне снился сон.
– Вам подать молока к хлопьям, мисс Голдман? – спрашивает Миринда.
Терпеть не могу молоко и не понимаю, почему мы до сих пор его заказываем, если еженедельно выливаем остатки в яму на заднем дворе. На сегодняшний момент в Восточном районе осталась дюжина коров.
– Воды, – отвечаю я. – Дай воды.
Миринда начинает копошиться в открытом холодильнике, и ее мелькания раздражают меня, из-за чего я решаю отвлечь себя и щелкаю пальцами по направлению к экрану, который вмиг вспыхивает около голой стены и включается на хронике – старых записях предыдущих выпусков новостей.
