Текст книги "Семейные тайны"
Автор книги: Кристин Сэлингер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 18 страниц)
– То есть они желали бы видеть в тебе совершенство?
– Именно. А я, разумеется, далека от идеала. – Стремилась к этому, работала над собой, но идеалом так и не стала. Значит, как личность не состоялась, по их мнению. А как же иначе это можно расценивать?
– Быть совершенством скучно, – заметил Филипп. – И страшно. Да и зачем?
Сибилл в ответ лишь нахмурилась.
– Так что же произошло? – спросил он.
– Да в общем-то ничего особенного. Просто опять не угодила маме. Она требует, чтобы я поступила так, как хочет она… а я не могу. Не могу, и все.
– И поэтому ты терзаешься угрызениями совести, переживаешь, грустишь?
– И боюсь, что навсегда утратила ее расположение.
– Даже так?
– Это тоже не исключено, – тихо сказала Сибилл. – Я очень благодарна им за предоставленные возможности. Они дали мне хороший старт в жизни, хорошее воспитание, образование. Мы много путешествовали по миру, и я уже с детства начала знакомиться с культурой разных народов. Для моей работы это бесценный опыт.
Возможности, думал Филипп. Воспитание, образование, путешествия. А как же любовь, привязанности, развлечения? Неужели ничего этого не было в ее жизни? И вообще, сознает ли она, что характеризует скорее школу, чем семью.
– Где ты росла?
– Гм. Везде понемногу. В Нью-Йорке, Бостоне, Чикаго, Париже, Милане, Лондоне. Отец читал лекции и давал консультации. Он – психиатр. Сейчас они живут в Париже. Маме этот город всегда нравился больше других.
– Ну да, а удаленность усугубляет чувство вины.
– Совершенно верно, – рассмеялась Сибилл, откидываясь на спинку стула, потому что им принесли закуску. Как ни странно, ей действительно стало чуть легче на душе. Рассказав ему немного о себе, она в некоторой степени избавилась от комплекса подлой обманщицы. – А ты, значит, вырос здесь.
– Приехал сюда, когда мне было тринадцать. Когда Куинны стали моими родителями.
– Стали?
– Это тоже часть той длинной истории. – Он поднял бокал с вином, изучающе глядя на нее поверх ободка. Обычно, откровенничая с женщинами о периоде своей жизни до встречи с Куиннами, он, как правило, излагал тщательно отредактированную версию. Лгать он не лгал, но и в подробности не вдавался.
Как ни странно, Сибилл ему захотелось рассказать все без утайки – голую неприкрашенную правду. Он колебался, размышляя, как поступить, и наконец выбрал золотую середину.
– Я вырос в Балтиморе, в бандитской среде. Однажды угодил в неприятную историю с серьезными последствиями. К тринадцати годам я уже вовсю катил по наклонной. Ничего хорошего мне не светило. Куинны предоставили мне возможность изменить свою жизнь. Они вытащили меня со дна, привезли в Сент-Кристофер, взяли в свою семью.
– Усыновили? – Эту информацию она и сама раскопала, когда собирала сведения о Реймонде Куинне. Но чем был продиктован их поступок?
– Да. У них уже были Кэм и Этан, однако они нашли место еще для одного подростка. И, надо признать, я на первых порах давал им жару, но они не отступились. Я вообще не помню, чтобы кто-либо из них хоть раз спасовал перед трудностями.
Вспомнилось, как умирал отец на больничной койке. Даже тогда, перед смертью, Рей тревожился за своих сыновей, за Сета. Беспокоился о семье.
– Когда я впервые увидела вас вместе, всех троих, – заговорила Сибилл, – то сразу поняла, что передо мной братья, хотя внешне вы абсолютно разные. Сходство прослеживается на каком-то неосязаемом уровне. Я бы сказала, вы пример того, как среда вырабатывает отсутствующую наследственность.
– Скорей уж, пример того, что два великодушных решительных человека способны сделать для трех несчастных мальчиков.
Сибилл глотнула вина, чтобы смочить горло, и добавила:
– И для Сета.
– Несчастный мальчик номер четыре. Мы пытаемся сделать для него то, что сделали бы мои родители. То, о чем просил нас отец. Мама умерла несколько лет назад, и мы все четверо какое-то время барахтались, словно щенки в воде. Она была потрясающая женщина. Мы мало ценили ее, когда она была с нами.
– Думаю, тут ты ошибаешься. – До глубины души тронутая неизбывной тоской в голосе Филиппа, Сибилл улыбнулась ему. – Я уверена, она чувствовала, что вы ее очень любите.
– Надеюсь. После ее смерти Кэм отправился в Европу. Стал профессиональным гонщиком. Состязался в скорости на парусных судах, автомобилях и прочее. И у него неплохо получалось. Этан остался здесь, купил себе дом. Он без залива и дня прожить не может. А я вернулся в Балтимор. Все-таки я по натуре горожанин, – добавил он, сверкнув улыбкой.
– Тебе милее Внутренняя гавань, Камденские доки.
– Точно. Здесь стал бывать наездами. По праздникам, изредка по выходным. Но это уже все не то.
Сибилл чуть склонила набок голову и с любопытством взглянула на него.
– А ты скучаешь по прошлому?
Она вспомнила, как ликовала в душе, когда поступила в университет и уехала от родителей. Она стала жить самостоятельно; никто не следил за каждым ее шагом, не взвешивал каждое слово. Она обрела свободу.
– Нет, но случалось, да и до сих пор иногда такая ностальгия накатывает. Разве в твоей жизни никогда не было прелестных летних деньков, о которых вспоминается с грустью и тоской? Тебе шестнадцать, в твоем бумажнике новенькие водительские права, и весь мир лежит у твоих ног.
Сибилл со смехом тряхнула головой. В шестнадцать лет у нее не было водительских прав. В тот год они жили в Лондоне, и всюду, куда ей было дозволено ездить, ее возил персональный водитель в форменном костюме. Правда, иногда ей удавалось ускользнуть из-под родительского надзора и она путешествовала на метро. Единственная форма протеста, на которую она отваживалась.
– Шестнадцатилетние девочки, – отвечала Сибилл, в то время как официант заменял тарелки с остатками салата на основное блюдо, – не столь привязаны к своим автомобилям, как шестнадцатилетние мальчики.
– Мальчику проще снять девочку, если он на колесах.
– Сомневаюсь, чтобы у тебя были проблемы в этой области, с машиной или без машины.
– И все же, как ты будешь обниматься с девушкой на заднем сиденье машины, если машины у тебя нет?
– И то верно. И вот теперь ты снова здесь. И твои братья тоже.
– Да. Сет попал к отцу при крайне сложных и неясных обстоятельствах. Мать Сета… ты услышишь всякие разговоры об этом, если пробудешь в городке еще какое-то время.
– Вот как? – Сибилл положила в рот кусочек рыбы, надеясь, что ей удастся проглотить его.
– Отец преподавал английский язык в университете, в филиале на Восточном побережье. Чуть меньше года назад к нему явилась женщина. Встреча проходила без свидетелей, поэтому подробностей мы не знаем, но, судя по всему, разговор был не очень приятный. После она отправилась к декану и обвинила отца в сексуальных домогательствах.
Вилка выпала из руки Сибилл. Стараясь сохранять невозмутимость, она как ни в чем не бывало вновь взяла ее с тарелки.
– Должно быть, ему… вам всем тяжело было перенести такое.
– Не то слово. Она заявила, что в годы ее учебы в университете он принуждал студенток расплачиваться за оценки своим телом и угрозами склонил ее к любовной связи с ним.
Нет, кусок застревает в горле, осознала Сибилл, до боли в пальцах сжимая вилку.
– У нее был роман с твоим отцом?
– Она так утверждает, но, конечно, это неправда. Ведь тогда мама еще была жива, – задумчиво отозвался Филипп, будто рассуждая сам с собой. – Во всяком случае, в списках студентов того университета она никогда не значилась. Отец преподавал там на протяжении двадцати пяти лет, и его поведение никогда не вызывало нареканий. А она попыталась скомпрометировать его. Очернить его репутацию.
Никакого романа, конечно, не было, устало думала Сибилл. Глория, как всегда, в своем амплуа. Действовала по типичному сценарию: оболгала, дискредитировала и исчезла.
Однако свою роль тоже нужно играть, опомнилась Сибилл.
– Но зачем? Зачем она это сделала?
– Из-за денег.
– Не понимаю.
– Отец дал ей деньги, много денег. За Сета. Она – мать Сета.
– Ты хочешь сказать, что она… продала своего сына? – Нет, на такую низость даже Глория не способна, убеждала себя Сибилл. Она просто не могла так поступить. – В это трудно поверить.
– Не у всех матерей развито материнское чувство, – заметил Филипп, пожимая плечами. – Он выписал чек на сумму в несколько тысяч долларов на имя Глории Делотер – так ее зовут – и уехал на три-четыре дня. А вернулся с Сетом.
Сибилл молча поднесла ко рту бокал с водой, чтобы унять жжение в горле. «Он приехал и забрал Сета», – рыдала Глория. – «Они отняли у меня Сета. Ты должна мне помочь».
– Спустя несколько месяцев, – продолжал Филипп, – он снял со своего счета в банке почти все сбережения и отправился в Балтимор. А по дороге назад попал в аварию. Скончался в больнице от полученных травм.
– Мне очень жаль, – пробормотала Сибилл, сознавая всю несуразность своей реплики.
– Он держался, пока Кэм не приехал из Европы. Попросил нас троих не оставлять Сета, заботиться о нем. Мы стараемся выполнять данное обещание. Хотя не скажу, что это сплошное удовольствие, – добавил с улыбкой Филипп. – Зато не скучно. Вот организовали судостроительный бизнес. Весьма увлекательное занятие. А Кэм, благодаря Сету, еще и жену приобрел. Анна ведет его дело. Она – работник социальной службы.
– Вот как? Значит, они поженились, едва познакомившись?
– Полагаю, когда два человека чувствуют, что не могут жить друг без друга, временной фактор не имеет значения.
Сибилл всегда была убеждена в обратном. Считала, что удачный брак зиждется на основе тщательного планирования и психологической совместимости партнеров, которые хорошо изучили друг друга, уверены во взаимной привязанности и имеют общие интересы и цели. А чтобы выяснить все это, требуется время.
Впрочем, динамика любовных отношений в семье Куиннов не ее проблема.
– Да, занимательная история. – Только велика ли в ней доля правды? Много ли фактов искажено? Неужели она должна поверить, будто ее сестра продала собственного сына?
Очевидно, правда кроется где-то посередине, решила Сибилл. Нечто среднее между двумя полярными версиями.
Филипп, разумеется, не догадывается, кем приходится Глория Реймонду Куинну. Интересно, как повлияет этот факт на сложившуюся ситуацию?
– Пока все идет неплохо. Малыш счастлив. Через пару месяцев будет оформлено официальное опекунство. Да и мне нравится быть старшим братом. Есть кем покомандовать.
Ей необходимо подумать. Отрешиться от эмоций и трезво все обдумать. Однако вечер еще не окончен.
– А ему нравится роль младшего брата?
– Еще бы! Он выигрывает больше всех. Кэму жалуется на меня или Этана, мне – на Кэма или Этана. Использует нас на полную катушку в своих интересах. Гениальный парень. Тестирование, которое он прошел, когда отец устраивал его здесь в школу, показало, что он обладает почти феноменальными способностями. Знаешь, как он окончил прошлый учебный год? На одни пятерки.
– Правда? – Сибилл радостно улыбнулась. – Ты гордишься им?
– Конечно. И собой тоже. Меня ведь подрядили готовить с ним домашнее задание. До недавнего времени я и не вспоминал, как ненавижу дроби. Ну ладно, теперь, когда я поведал тебе свою длинную историю, расскажи, что ты думаешь о Сент-Крисе?
– Я еще только осматриваюсь.
– Значит, ты пока не намерена уезжать?
– Нет. Побуду здесь немного.
– Чтобы оценить всю прелесть городка у воды, нужно пожить в нем некоторое время. Пойдем со мной завтра под парусами?
– А разве ты не возвращаешься в Балтимор?
– В понедельник.
Сибилл молчала в нерешительности, но потом напомнила себе, что именно за этим она сюда и ехала. Нельзя отказываться от приглашения, если она желает разобраться что к чему.
– Тогда с удовольствием. Только, по-моему, моряк из меня никудышный.
– Это мы выясним. Я заеду за тобой. В десять – в половине одиннадцатого?
– Да, в самый раз. А вы, полагаю, все плаваете?
– Вплоть до собак. – Филипп расхохотался, увидев выражение ее лица. – Не волнуйся, с собой мы их не возьмем.
– Я не боюсь собак. Просто не привыкла к ним.
– У тебя никогда не было щенка?
– Нет.
– И кошки тоже?
– Нет.
– И рыбок?
Сибилл рассмеялась, качая головой.
– Нет. Мы ведь постоянно переезжали с места на место. Когда жили в Бостоне, я дружила в школе с одной девочкой. У нее тогда ощенилась собака. Кутята были такие милые. – Странно, что она теперь вспомнила тот эпизод, думала Сибилл. Ей так хотелось взять домой одного из тех щенят. Но родители конечно же не разрешили. В доме, где стояла антикварная мебель и принимали важных гостей, собаке не было места. Это исключено, сказала мама. И разговор был исчерпан. – Теперь я все время в разъездах. Обзаводиться питомцами было бы непрактично.
– И где тебе больше нравится? – поинтересовался Филипп.
– Я легко приспосабливаюсь. Меня устраивает любое место, где бы я ни жила.
– Значит, в данный момент тебя устраивает Сент-Крис.
– В общем-то да. Занимательный городок. – Она посмотрела в окно. В водах залива отражалась мерцающими бликами плывущая по небу луна. – Ритм жизни неспешный, но не вялый. Настроение меняется, как погода. За несколько дней я научилась отличать местных жителей от туристов. И лодочников от всех остальных.
– Каким образом?
– Каким образом? – Она рассеянно посмотрела на него.
– Как ты отличаешь одних от других?
– По самым типичным признакам. Смотрю на набережную из окна и наблюдаю. Туристы, как правило, представлены парами; это чаще всего супруги. Но встречаются и одиночки. Они гуляют, заглядывают в магазины, берут напрокат лодки. Общаются только друг с другом или себе подобными. Потому что все они в незнакомой среде. У многих фотоаппараты, карты, бинокли. Местные же появляются на набережной с определенной целью. По долгу службы или еще зачем-то. Они останавливаются на минуту, чтобы поприветствовать соседа, и скоро раскланиваются, торопясь по своим делам.
– Почему ты наблюдаешь из окна?
– Мне твой вопрос непонятен.
– Почему ты сама не спускаешься на набережную?
– Я там бываю. Но точное представление легче составить, когда наблюдаешь со стороны.
– Думаю, являясь непосредственной участницей сцены, ты получила бы более разнообразные впечатления. – Он обратил взгляд к официанту, подошедшему подлить им вина и предложить десерт.
– Только кофе, – попросила Сибилл. – Без кофеина.
– То же самое. – Филипп подался вперед. – В твоей книге есть раздел, в котором ты анализируешь такой способ самосохранения, как отстраненность, на примере человека, лежащего на тротуаре, которого люди обходят стороной, отворачивая от него взгляды. Некоторые замедляют шаг, но не останавливаются.
– Равнодушие. Разобщенность.
– Именно. Но ведь всегда найдется кто-то, кто в итоге остановится и попытается помочь. А когда один отказывается от принципа отстраненности, его примеру следуют другие.
– Когда принцип отстраненности нарушен, другим легче переступить черту. Многие даже видят в этом насущную необходимость. Труднее всего сделать первый шаг. Я проводила подобные исследования в Нью-Йорке, Лондоне, Будапеште, и результат везде был один и тот же. Это психология выживания жителей большого города. Избегай зрительного контакта на улице, не замечай бездомных.
– А чем отличается тот первый человек от остальных?
– У него инстинкт самосохранения менее развит, чем склонность к состраданию. Или же он более импульсивный по натуре.
– То-то и оно. Он живет полноценной жизнью, а не проходит по ней стороной. Он живет, а не существует.
– По-твоему, если я наблюдаю, значит, я не живу, а существую?
– Не знаю. Но думаю, быть участником событий гораздо интереснее и полезнее, чем наблюдать за ходом жизни издалека.
– Я занимаюсь наблюдениями и нахожу это занятие вполне интересным и полезным.
Не обращая внимания на официанта, расставлявшего перед ними чашки с кофе, Филипп приблизил к ней свое лицо и заглянул в глаза.
– Но ведь ты ученый. Опыты – твоя стихия. Почему бы тебе самой не принять участие в эксперименте? С моим участием.
Сибилл опустила глаза, глядя, как он кончиками пальцев теребит ее пальцы. По телу медленно разливался жар.
– Впервые слышу, чтобы приглашение в постель выражалось в столь своеобразной иносказательной форме.
– Вообще-то я имел в виду другое, но… если ты ответишь согласием, я буду только признателен. – Филипп сверкнул улыбкой, встречая ее настороженный взгляд. – На самом деле я хотел предложить прогуляться по набережной, когда допьем кофе. Но если ты предпочитаешь лечь со мной в постель, мы будем в твоей гостинице уже через пять минут.
Сибилл не стала отворачиваться, когда он склонил к ней лицо и принялся целовать ее с ленивой невозмутимостью, обещавшей обратиться в страсть. Стоит ей только захотеть. А она хотела. Очень хотела. И удивлялась себе. Потому что ей требовалось вот в это самое мгновение ощутить взрыв жгучих чувств, в котором сгорели бы все ее тревоги, сомнения и внутренняя напряженность.
Но она всю жизнь вырабатывала в себе привычку укрощать свои несвоевременные желания и потому сейчас положила ладонь ему на грудь и легонько оттолкнула, прерывая поцелуй, отдаляясь от соблазна.
– Я предпочитаю прогуляться.
– Тогда пошли.
Он желает большего. Следовало сразу сообразить, что несколько коротких поцелуев только разожгут в нем аппетит. Но он не ожидал, что будет чувствовать влечение к ней так остро. Может, виной тому задетое самолюбие, размышлял Филипп, ведя ее за руку по набережной. Ведь она реагировала на его ласки с полнейшим самообладанием. Вот бы соскоблить с нее защитный покров благоразумия и рассудительности, слой за слоем, и отыскать под ним женщину. Докопаться до голых чувств и рефлексов.
Филипп едва не рассмеялся над собой. Конечно, в нем говорит самолюбие. Насколько он может догадываться, доктор Сибилл Гриффин намерена держать его на расстоянии.
Что ж, он принимает вызов. Трудно отказать себе в удовольствии потягаться с таким противником.
– Теперь я понимаю, почему бар Шайни столь популярен среди местных жителей. – Сибилл искоса глянула на него и улыбнулась. – Еще нет и половины десятого, а все магазины уже закрыты, суда пришвартованы, улицы почти пусты. Все готовятся ко сну.
– Летом здесь чуть оживленнее. Ненамного, но все же. Холодает. Ты не замерзла?
– Нет. Мне тепло. Приятный ветерок. – Она остановилась, глядя на покачивающиеся мачты. – Ваш парусник тоже здесь?
– Нет. У нас свой причал возле дома. А вон парусная шлюпка Этана.
– Где?
– Это единственная парусная шлюпка в Сент-Крисе. Таких всего штук двадцать во всем заливе. Вон та, – жестом показал Филипп. – С одной мачтой.
Сибилл все парусные суда казались одинаковыми. Разумеется, они отличались одно от другого размером и степенью ухоженности, но по сути все это были парусники.
– А что собой представляет парусная шлюпка?
– Производное от плоскодонных краболовных скифов. – Рассказывая, Филипп притянул ее ближе. – Только парусные шлюпки больше и с V-образным днищем. Строить их легче и дешевле.
– Значит, на них ловят крабов?
– Нет. Крабов ловят в основном на моторных катерах. На парусных шлюпках добывают устриц. В начале девятнадцатого века в Мэриленде вышел закон, согласно которому добыча устриц разрешалась только с парусных судов.
– Во имя сохранения вида?
– Да. В результате на свет появились парусные шлюпки, и они до сих пор находят применение. Правда, их осталось немного. И устриц здесь тоже мало.
– И твой брат ходит на ней за устрицами?
– Да. И надо признать, это занятие не из приятных. Тяжелая противная работа на собачьем холоде.
– Ты говоришь, как настоящий профессионал.
– Мне тоже пришлось на ней попотеть. – Филипп остановился у носа шлюпки и обнял Сибилл за талию. – Ходить в море под парусом в феврале, в штормовую погоду, когда промозглый ветер швыряет тебя как щепку, продувая насквозь… В общем, Балтимор мне больше по нраву.
Сибилл хмыкнула, разглядывая судно, на вид старое и грубое. Прямо пережиток древних эпох, подумала она.
– Я, пожалуй, соглашусь с тобой, даже не пробуя ступить на нее. Так почему ты ходил в море в штормовую погоду, если Балтимор тебе больше по нраву?
– Чтобы мозги проветрить.
– Надеюсь, ты не на этой шлюпке приглашаешь меня покататься завтра?
– Нет. У нас есть симпатичный прогулочный парусник. Плавать умеешь?
Сибилл выгнула брови.
– Это намек на твои капитанские способности?
– Нет. Предложение. Вода холодная, но купаться в ней можно.
– Я без купальника.
– Ну и что?
Сибилл рассмеялась и вновь зашагала по набережной.
– Я удовлетворюсь завтрашней прогулкой под парусом. А сегодня мне нужно еще поработать немного. Спасибо за ужин. Я получила большое удовольствие.
– Я тоже. Позволь проводить тебя до гостиницы.
– В этом нет необходимости. Гостиница за углом.
– Все равно.
Сибилл не стала спорить. В любом случае провожать ее до номера она не позволит. И в номер тоже не пригласит. Она чувствовала себя уверенно. Ей казалось, что она грамотно манипулирует и Филиппом, и трудной запутанной ситуацией. Чем быстрее она уединится в своем номере, тем больше времени у нее будет, чтобы разобраться в своих мыслях и чувствах перед новой встречей с ним.
А поскольку парусник пришвартован прямо возле их дома, весьма вероятно, что она опять увидит Сета.
– Я приду утром. – Она остановилась у входа в вестибюль. – Часов в десять?
– Прекрасно.
– Что-нибудь взять с собой? Кроме аэрона.
– Я обо всем позабочусь, – улыбнулся Филипп. – Приятных сновидений.
– Спокойной ночи.
Сибилл приготовилась принять прощальный поцелуй, и, как она и ожидала, он коснулся ее губ ласково и нетребовательно. Довольная собой и Филиппом, она расслабилась и отступила на шаг, собираясь уйти.
И вдруг почувствовала на затылке его руку. Он чуть склонил голову, и на одно ошеломляющее мгновение его поцелуй обратился в нечто жгучее, исступленное и угрожающее. Ее ладонь, лежавшая на его плече, сжалась в кулак, цепляясь за его пиджак. Ноги подкосились, рассудок затуманился, голова закружилась, в висках гулким эхом отдавалось биение сердца.
Она услышала стон – низкий, гортанный, протяжный.
Поцелуй длился всего несколько секунд, но он поверг ее в шок. Встретив ее взволнованный потрясенный взгляд, Филипп едва не задохнулся от всколыхнувшего все его существо желания.
Не такая уж она холодная и сдержанная, отметил он. Один слой счищен. Он провел большим пальцем по ее подбородку.
– До встречи утром.
– Да… спокойной ночи. – Сибилл быстро взяла себя в руки и, улыбнувшись ему, пошла прочь. Но, шагая по вестибюлю к лифту, она держала трясущуюся ладонь на животе, пытаясь унять внутреннюю дрожь.
Недооценила она его, призналась себе Сибилл, стараясь дышать ровно и глубоко. Он вовсе не такой рафинированный и безвредный, как представляется на первый взгляд. Под элегантной привлекательной оболочкой кроется нечто первобытное и хищное. И что бы это ни было, ее оно непреодолимо влечет.
ГЛАВА 6
Будто он мчится на мотоцикле. Или занимается сексом. Ощущения равноценные, думал Филипп, скользя против ветра на паруснике к свободному слипу на набережной. Судов в заливе встречалось мало. Он уже и не помнил, когда последний раз ходил один под парусом, но, как это делается, не забыл. Запамятовал другое: восторг и ликование, распирающие все существо, когда несешься по голубым волнам солнечным воскресным утром под аккомпанемент пронзительных криков чаек.
Да, отвык он от простых удовольствий. Но, поскольку сегодня впервые за два месяца у него выдался целый свободный день, он уж постарается наверстать упущенное.
И сполна насладится несколькими благословенными часами в обществе загадочной Сибилл Гриффин.
Филипп обратил взор на гостиницу, пытаясь определить окно ее номера. Из слов Сибилл он знал, что она снимает апартаменты с видом на залив, откуда может отстраненно наблюдать за кипением жизни на набережной.
И вдруг он увидел ее. Она стояла на крошечном балконе. Ее зачесанные назад блестящие каштановые волосы золотились на солнце; лицо издалека казалось холодным и неприступным.
Нет, она вовсе не холодная, думал Филипп, вспоминая их прощание у гостиницы накануне вечером, – ее протяжный гортанный стон, непроизвольный трепет тела, откликнувшегося на зов его разгоряченной крови.
И от ясных голубых глаз тоже не веяло холодом, когда он заглянул в них, оторвавшись от ее губ. Они были затуманены страстью и смущением и оттого казались еще более притягательными.
Вкус ее губ, запах кожи вошли в его плоть и кровь и продолжали будоражить сознание всю дорогу домой, на протяжении всей ночи и теперь, когда он вновь увидел ее и знал, что она тоже смотрит на него.
Что же ты наблюдаешь со своего балкона, доктор Гриффин? И какие выводы делаешь из своих наблюдений?
Филипп улыбнулся ей и отсалютовал, давая понять, что заметил ее. Потом переключил свое внимание на парусник, направляя его к причалу.
На причале он увидел Сета.
– Ты что здесь делаешь? – удивился Филипп.
– Как всегда на посылках, – с наигранным отвращением буркнул мальчик, проворно набрасывая трос на кнехты. – Отправили за пончиками.
– Вот как? – Филипп ловко перескочил с палубы на берег. – Неужто опять проголодались?
– Люди, как тебе известно, не питаются древесной корой. Один ты у нас такой, – съязвил Сет.
– И потому я все еще буду сильным и симпатичным, когда ты уже превратишься в немощного старика.
– Может быть. Зато я получу больше удовольствий от жизни.
Филипп стянул с Сета кепку и легонько ударил ею мальчика.
– Смотря что ты называешь удовольствиями.
– А в твоем понимании это, очевидно, ухлестывать за бабами.
– Одно из них. А еще мне нравится гонять тебя с домашним заданием. Дочитал «Джонни Тремейна»?
– Да, да, да. – Сет закатил глаза. – Хоть бы раз в жизни устроил себе выходной!
– Что-о?! Когда вся моя жизнь посвящена тебе? – Филипп усмешкой ответил на фырканье Сета. – И как тебе книга?
– Ничего. – Мальчик передернул плечами. Привычка, свойственная всем Куиннам. – Нормально.
– Чуть позже сделаем заметки для твоего доклада.
– До чего же я обожаю воскресные вечера, – заявил Сет. – Это значит, что ты сваливаешь на целых четыре дня.
– Ну-ну, рассказывай. Я ведь знаю, что ты скучаешь по мне.
– Держи карман шире.
– Считаешь часы до моего возвращения.
Сет с трудом подавил смешок.
– Черта с два. – И все-таки расхохотался, отбиваясь от Филиппа, схватившего его за пояс.
Сибилл, направлявшаяся к ним, издалека заслышала звонкий счастливый смех, потом увидела улыбающееся лицо Сета, и у нее защемило сердце. Зачем она здесь? Чего добивается?
Но разве можно уйти, не выяснив всех обстоятельств?
– Доброе утро.
Филипп взглянул в ее сторону, на мгновение утратив бдительность, и получил тычок в живот. Охнув от неожиданности, он обвил Сета рукой за шею и, наклонившись к нему, прошипел:
– Отлуплю тебя позже. Когда не будет свидетелей.
– Мечтать не вредно. – Раскрасневшийся от удовольствия Сет нахлобучил на голову кепку и принял безразличный вид. – Кое-кто из нас должен работать сегодня.
– А кое-кто нет.
– Я думала, ты едешь с нами, – сказала Сибилл, обращаясь к Сету. – Хочешь?
– Я здесь раб. – Мальчик с тоской посмотрел на парусник и пожал плечами. – Нам надо корпус строить. К тому же этот красавчик наверняка опрокинет судно.
– Ах ты паршивец! – Филипп попытался схватить Сета, но тот увернулся, пританцовывая и хохоча во все горло.
– Надеюсь, она умеет плавать! – крикнул он убегая.
Филипп повернулся к Сибилл. Она взволнованно покусывала нижнюю губу.
– Не бойся, не опрокинемся.
– Вообще-то… – Сибилл взглянула на парусник. Он казался маленьким и хрупким. – Плавать я умею. Так что все в порядке.
– Боже, ну и чертенок. Запятнал мою репутацию. Да его еще на свете не было, когда я начал ходить под парусом.
– Не сердись на него.
– Что?
– Не сердись на него, прошу тебя. Уверена, он просто шутил. Он не хотел тебя оскорбить. – Голос Сибилл был пронизан мукой.
Филипп в недоумении уставился на нее. Бледная как полотно, она нервно теребила золотую цепочку на шее.
– Сибилл, да я вовсе не сержусь. Мы просто дурачились. Расслабься. – Озадаченный, он легонько потерся костяшками пальцев о ее подбородок. – Поддразнивание и подшучивание у нас обычный способ выражения братской любви и привязанности друг к другу.
– О! – Сибилл не знала, обрадована она больше или смущена. – Это просто свидетельствует о том, что у меня нет братьев.
– Тебе повезло. Иначе они превратили бы твою жизнь в ад. – Филипп ласково коснулся губами ее губ. – Так уж заведено.
Он ступил на палубу и протянул ей руку. Помешкав секунду, она вложила в его ладонь свою.
– Добро пожаловать на борт корабля.
Палуба закачалась под ее ногами.
– Спасибо, – отозвалась она, стараясь не замечать качки. – Что я должна делать?
– Пока ничего. Сиди, отдыхай, наслаждайся жизнью.
– Постараюсь.
Сибилл опустилась на одну из скамеек и вцепилась в мягкое сиденье, наблюдая, как Филипп отдает швартовы. Все будет замечательно, убеждала она себя. Ей должно понравиться.
В конце концов, она же видела, как он плыл в порт, или в док, или как это еще называется. Вид у него был очень уверенный. Даже, пожалуй, дерзкий, решила Сибилл, вспомнив, как он скользил взглядом по фасаду гостиницы, пока не заметил ее на балконе.
Поступок в духе безрассудных романтиков. Приплыл под парусами, нашел ее взглядом, сверкнул улыбкой, махнул рукой… И если у нее при этом чуть участился пульс, ругать себя она не станет. Вполне естественная женская реакция на волнующее зрелище.
А он волновал воображение. Потертые джинсы, заправленная в них свежая футболка, такая же ослепительно белая, как паруса, золотистые волосы, загорелые мускулистые руки. Какая женщина останется равнодушной к перспективе провести несколько часов наедине с мужчиной, который выглядит так, как Филипп Куинн?
И целуется, как Филипп Куинн.
Хотя она обещала себе не задерживаться мыслями на этой грани его таланта, о которой получила более чем яркое представление накануне вечером.
Филипп завел мотор и плавно повел судно со спущенными парусами от причала. Низкий рокот двигателя вселял чувство безопасности. В сущности, это то же самое что машина, думала Сибилл. Машина, едущая по воде.
Да и не одни они вовсе. Вокруг снуют катера, лодки, другие парусники. Увидев мальчика в возрасте Сета в крошечном суденышке с треугольным красным парусом, она чуть разжала пальцы, до тех пор словно приросшие к скамье. Если уж дети не боятся ходить в море, ей грешно трусить.
– Поднимаю паруса.
Сибилл повернулась на голос Филиппа и рассеянно улыбнулась ему.
– Что ты сказал?
– Смотри.
Он грациозно двигался по палубе, натягивая тросы. И вдруг паруса взметнулись вверх, с треском раскрылись, наполнились ветром. У нее ёкнуло сердце, пальцы опять прилипли к скамье.
Нет, она ошибалась, думала Сибилл. Это не машина. Настоящая стихия – первобытная, прекрасная, пронимающая до костей. Судно, прежде казавшееся маленьким и хрупким, теперь дышало мощью и силой, вселяло страх и восхищение.
