Текст книги "Семейные тайны"

Автор книги: Кристин Сэлингер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 18 страниц)

– Вода же холодная! – взвизгнул Сет, чувствуя, что Этан разгибает руку. Но его поставили на ноги и повернули лицом к небольшому деревянному паруснику с небесно-голубыми парусами, мягко хлопающими на вечернем ветру. Мальчик открыл рот от изумления. – Что… откуда это?

– Плод наших трудов, – сдержанно отвечал Филипп.

– Это… кто его покупает?

– Он построен не на продажу, – сказал Кэм.

– Он… он… – Не может быть, с замиранием сердца думал Сет. В его душе боролись недоверие и надежда. Но надежда перевешивала. За последний год он научился надеяться. – Это мне?

– Среди присутствующих здесь день рождения только у тебя одного, – напомнил ему Кэм. – Хочешь взглянуть поближе?

– Он мой? – прошептал мальчик с таким восторгом и ошеломлением в голосе, что у Сибилл защипало в глазах. – Мой? – радостно завопил он и крутанулся на месте. – И я могу оставить его у себя?

– Ты хороший моряк, – спокойно заметил Этан. – И парусник хороший. Остойчивый и с отличным ходом.

– Вы построили его для меня? – Мальчик переводил взгляд с одного брата на другого. – Для меня?

– Нет, для другого щенка. – Кэм дал ему легкий подзатыльник. – Ну что задумался? Иди смотри.

– Правда? – дрожащими губами произнес Сет. – Я могу залезть в него? И посидеть?

– Ради Бога, – с волнением в голосе воскликнул Кэм, хватая мальчика за руку и переставляя его на палубу. – Он ведь твой!

– Думаю, нам лучше оставить мужчин. Пусть побудут одни несколько минут, – тихо сказала Анна.

– Они так любят его, – заметила Сибилл, наблюдая, как четверо мужчин восторженно обсуждают достоинства деревянного судна. – Наверное, я только сейчас это поняла по-настоящему.

– Он тоже их любит. – Грейс прижалась щекой к личику Обри.

И не просто любит, думала Сибилл, сидя за праздничным столом в шумной кухне. Ей опять вспомнилось потрясенное лицо Сета, пытающегося осознать, что кто-то любит его, любит настолько, что догадался о его сокровенной мечте. Догадался и воплотил ее в реальность.

Модель его жизни была сломана, изменена и преобразована. До того, как она вошла в нее. Теперь его жизнь текла по предначертанному руслу. Он нашел свою семью.

Но ей нет среди них места. Она не может здесь оставаться. Еще немного, и она не выдержит.

– Мне пора, – с учтивой улыбкой объявила Сибилл. – Разрешите поблагодарить вас…

– Сет еще не видел твоего подарка, – перебила ее Анна. – Пусть он вскроет его, а потом мы будем есть торт.

– Торт! – Обри, сидевшая на высоком стульчике, захлопала в ладоши. – Он задует свечи и загадает желание.

– Чуть позже, – сказала дочери Грейс. – Сет, отведи Сибилл в гостиную. Подарок там.

– Конечно. – Мальчик дождался, пока Сибилл встала из-за стола, и, передернув плечом, пошел из кухни.

– Я купила все это в Балтиморе, – смущенно начала она, – так что, если что-то тебе не понравится или не подойдет, Филипп сможет обменять.

– Ладно. – Сет вытащил коробку из первого пакета, уселся в позе лотоса на полу и спустя несколько секунд уже рвал в клочья подарочную упаковку, которую она так мучительно выбирала.

– Могла бы и в газету завернуть, – хмыкнул Филипп, усаживая ее в кресло.

– Обычная коробка, – озадаченно произнес Сет. Его скучающий тон резанул ее по сердцу.

– Да… я сохранила чек. Можешь вернуть в магазин в любое время и обменять на то, что нравится.

– Ага. – Тут он перехватил жесткий взгляд Филиппа и поправился: – Вообще-то коробка ничего, красивая. – На самом деле ему хотелось закатить глаза. Он лениво отогнул металлический крючок, откинул крышку. – Черт побери!

– Вот это да, Сет! – присвистнул Кэм, глянув через плечо на входившую в гостиную Анну.

– Боже, ты только посмотри! Тут есть все. И уголь, и пастель, и карандаши. – Он ошарашенно взглянул на Сибилл. – И это все мне?

– Это набор. – Она нервно крутила на пальце тоненькое колечко. – Ты так хорошо рисуешь, и я подумала… может, тебе захочется поэкспериментировать с другими материалами. Во второй коробке еще кое-какие принадлежности.

– Еще?

– Акварель, кисти, бумага… – Она пересела на пол, глядя, как мальчик с радостным нетерпением срывает бумагу со второй коробки. – Возможно, ты решишь, что тебе больше по душе краски, замешенные на акриловой смоле, или перо с тушью, но я сама больше склоняюсь к акварели, поэтому подумала, что, может, ты тоже захочешь попробовать.

– Я не умею рисовать акварелью.

– О, это очень просто. – Сибилл взяла одну из кистей и начала объяснять основные технические приемы. Рассказывая, она улыбалась ему, позабыв про свою нервозность.

Свет лампы косо падал на ее лицо, преображая черты, глаза и тем самым вызывая у него смутные воспоминания.

– У тебя в квартире на стене висела картина? Цветы, белые цветы в синей вазе?

Сибилл сдавила пальцами кисть.

– Да, в спальне. У меня в квартире в Нью-Йорке. Это одна из моих акварелей. Не очень удачная.

– И еще у тебя были цветные бутылочки на столе. Много. Разных размеров.

– Флакончики от духов. – У нее опять сдавило горло, так что она едва выдохнула. – Я их коллекционировала.

– Ты разрешила мне спать с тобой в твоей кровати. – Он прищурился, сосредоточенно роясь в обрывках воспоминаний. Мягкие ароматы, мягкий голос, мягкие цвета, формы. – Ты рассказывала мне сказку, про лягушку.

«Заколдованный принц». В воображении всплыл маленький мальчик. Он лежит возле нее, свернувшись клубочком. Его ярко-синие глаза неотрывно смотрят ей в лицо. Ночник рассеивает темноту, а она успокаивает его страхи волшебной сказкой со счастливым концом.

– Когда ты гостил у меня, тебе снились кошмары. Ты еще совсем маленький был тогда.

– И еще у меня был щенок. Ты купила мне щенка.

– Не настоящего. Мягкую игрушку. – У нее поплыло перед глазами, в горле застрял комок, сердце разрывалось. – Ты… у тебя не было игрушек. И, когда я принесла его домой, ты спросил, чей он. Я сказала: твой. Ты так и звал его: «Твой». Она не взяла его, когда… Мне нужно идти.

Сибилл вскочила с пола и стремительно кинулась к двери.

ГЛАВА 17

Она подбежала к своему автомобилю, дернула дверцу и только тогда сообразила, что машина закрыта. Глупая привычка жителя большого города, совсем неуместная в милом маленьком городке.

В следующую минуту она осознала, что выскочила на улицу без сумки, пиджака и ключей. Но о том, чтобы возвращаться в дом после столь постыдной вспышки, не может быть и речи. Лучше идти до гостиницы пешком.

Услышав за спиной шаги, Сибилл резко обернулась и увидела направляющегося к ней Филиппа. Радость или смущение вызвало его появление, она затруднялась определить. Она не могла понять, что пузырится в ней, горит, заливая сердце и горло. Чувствовала только, что ей нужно от этого поскорее избавиться.

– Извини. Я понимаю, что поступила невежливо. Но мне действительно необходимо уехать, – быстро заговорила она, захлебываясь словами. – Принеси, пожалуйста, мою сумку. Мне нужна сумка. Там ключи. Надеюсь, я не испортила…

– Ты вся дрожишь, – мягко сказал Филипп, протягивая к ней руки. Она отпрянула.

– На улице похолодало. А я забыла пиджак.

– Не настолько. Иди сюда, Сибилл.

– Нет, я уезжаю. Голова разболелась. Я… нет, не трогай меня.

Не обращая внимания на ее слова, он решительно притянул ее к себе и крепко обнял.

– Все хорошо, детка.

– Нет. – Ей хотелось вопить. Неужели он слепой? И глупый? – Мне не следовало приходить. Твой брат меня ненавидит. Сет боится. Ты… твои… я… – О, как больно. Грудь разрывается. – Отпусти. Я здесь чужая.

– Вовсе нет.

Он видел, как она и Сет смотрели друг на друга, как между ними возникала некая связь. Ее глаза ярко-голубые, его – сияющие. Он даже будто уловил какой-то щелчок.

– Никто не питает к тебе ненависти. Никто тебя не боится. Поплачь. – Он прижался ртом к ее виску и готов был поклясться, что чувствует, как вибрирует и шипит в нем боль. – Поплачь.

– Я не собираюсь устраивать здесь спектакль. Принеси, пожалуйста, мою сумку, и я уеду.

Она держалась стойко. Казалось, вся обратилась в мрамор. Но этот мрамор уже дал трещину и лопался от внутреннего давления. Если она не позволит своим чувствам излиться наружу, то просто взорвется, решил Филипп. Значит, он должен подтолкнуть ее.

– Он вспомнил тебя. Вспомнил, что ты любила его.

В ней что-то хрустнуло, разбилось вдребезги. Острые осколки вонзились в разбухшее сердце.

– Я больше не могу. Это невыносимо. – Она судорожно вцепилась ему в плечи, сжимая и разжимая пальцы. – Она забрала его. Забрала. Я чуть не умерла от горя.

Сибилл всхлипывала, теперь уже крепко обхватив его за шею.

– Я знаю. Знаю. Так всегда бывает, – тихо сказал Филипп. Он поднял ее на руки и, прижимая к груди, присел с ней на траву. – Излей свое горе.

Она отчаянно рыдала, жгучими слезами орошая его рубашку, а он укачивал ее и думал. Холодная? Безучастная? Вовсе нет. Просто боится душевной боли.

Он не увещевал ее, не успокаивал, даже когда она сотрясалась всем телом так сильно, что казалось, у нее вот-вот переломятся кости. Он не сулил ей утешения, не предлагал советов. Он знал цену очищению и поэтому просто гладил ее и покачивал, пока она выплакивала свою боль.

На крыльцо вышла Анна. Филипп мотнул ей головой, отправляя обратно в дом. Дверь закрылась, они снова остались одни. А он все гладил и гладил ее, медленно покачиваясь с ней на руках.

Наконец слезы иссякли, и, выдохшаяся и сконфуженная, она затихла у его груди. Голова гудела, в горле и желудке ощущалось жжение.

– Извини.

– Не надо извиняться. Тебе нужно было выплакаться. Как никому другому.

– Слезы проблем не решают.

– Это как сказать. – Он встал, поставил ее на ноги и подвел к своему джипу.

– Садись.

– Нет, мне нужно…

– Садись, – повторил он с едва заметным раздражением в голосе. – Сейчас принесу сумку и пиджак. – Он усадил ее на пассажирское сиденье. – Но машину ты не поведешь. И ночью я тебя одну не оставлю.

У нее не было сил спорить. Она чувствовала себя опустошенной и жалкой. Только бы добраться до гостиницы. Она сразу ляжет спать. Проглотит таблетку снотворного и провалится в забытье. Думать она не желает. Если начнет думать, к ней вернется боль. И затопит ее.

Из дома вышел Филипп с ее вещами. В его угрюмом лице читалась несгибаемая решимость. Не в состоянии бороться с собственным малодушием, Сибилл закрыла глаза.

Филипп не произнес ни слова. Просто сел рядом с ней за руль, пристегнул ее к сиденью ремнем безопасности и завел мотор. Он не нарушал благословенного молчания всю дорогу до гостиницы. Она не возражала, когда он вошел вместе с ней в вестибюль, не возражала, когда он вытащил из ее сумочки ключ и отпер дверь.

Взяв за руку, он повел ее прямо в спальню.

– Раздевайся, – скомандовал он и, видя, что она не двигается, таращась на него опухшими покрасневшими глазами, добавил: – Боже мой, я вовсе не собираюсь на тебя бросаться! За кого ты меня принимаешь?

Он и сам не понимал, почему вспылил. Может быть, его пронял ее беззащитный истерзанный вид. Он развернулся на каблуках и зашагал в ванную.

Спустя несколько секунд Сибилл услышала шум полившейся из крана воды. В комнату вернулся Филипп со стаканом воды и таблеткой аспирина в руке.

– Выпей. Если сама не заботишься о себе, значит, это должен сделать кто-то другой.

Вода смягчила воспаленное горло, но, прежде чем она успела поблагодарить его, он уже забрал стакан, отставил его в сторону и принялся стягивать с нее свитер. Сибилл покачнулась, моргая в недоумении.

– А теперь ты примешь горячую ванну.

Потрясенная, она и не думала протестовать, позволяя ему раздевать себя, словно куклу. Оставшись без одежды, она поежилась, но продолжала молча стоять. Он подхватил ее на руки и перенес в ванную.

Вода оказалась горячее, чем, по ее мнению, было полезно для здоровья, и едва не переливалась через край. Но высказаться на эту тему ей не удалось: в следующую секунду Филипп завернул кран и приказал:

– Откинься на спину, закрой глаза. Делай, что говорю! – добавил он с такой неожиданной силой в голосе, что она безропотно повиновалась и не разжала век, даже когда услышала стук двери, закрывшейся за его спиной.

Клюя носом, она пролежала в ванне минут двадцать. Не заснула только потому, что боялась утонуть. Да еще не давала покоя мысль, что Филипп вернется, вытащит ее из воды и оботрет полотенцем. Поэтому, желая избежать очередного позора, она дрожа сама выбралась из ванны.

С другой стороны, предположила Сибилл, не исключено, что он уже ушел. И кто посмеет его укорить? Подобный постыдный срыв у кого угодно вызовет омерзение.

Но, когда она вошла в спальню, Филипп стоял у входа на балкон, созерцая ночной залив.

– Спасибо тебе. – Понимая, что поставила в неловкое положение и себя, и его, она попыталась хоть как-то искупить свою вину. – Прости…

– Еще раз извинишься, я за себя не отвечаю, Сибилл. – Он шагнул к ней, положил ладони ей на плечи и насмешливо вскинул брови, когда она отшатнулась от него. – Уже лучше, – заключил Филипп, проводя пальцами по ее плечам и шее. – Но еще есть над чем поработать. Ложись. – Он со вздохом подтолкнул ее к кровати. – Секс меня сейчас не интересует. Я хорошо владею собой и вполне способен удержаться, когда вижу перед собой эмоционально и физически истощенную женщину. На живот. Быстро.

Сибилл легла на кровать и не сумела заглушить стон, когда его пальцы начали мять ее лопатки.

– Ты у нас психолог, – напомнил ей Филипп. – Ну-ка скажи, что происходит с теми, кто постоянно подавляет свои чувства?

– На эмоциональном или на физическом уровне?

Он рассмеялся и, оседлав ее, принялся массировать ей спину.

– А я отвечу тебе, док. Их мучают мигрени, изжога, боли в желудке. А когда плотину прорывает, все накопленное выливается наружу таким стремительным и неудержимым потоком, что они не справляются с нагрузкой и заболевают.

Он стянул с ее плеч халат и подушечками ладоней стал давить на мышцы.

– Ты сердишься на меня?

– Нет, Сибилл. Не на тебя. Расскажи мне про тот период, когда Сет жил у тебя.

– С тех пор много воды утекло.

– Ему было четыре года, – не унимался Филипп, сосредоточенно разминая вновь напрягшиеся мышцы. – Ты жила в Нью-Йорке. Там же, где и теперь?

– Да. Недалеко от Центрального парка. Это тихий район. Спокойный.

Привилегированный, добавил про себя Филипп. Богемный Ист-вилледж не достоин доктора Гриффин.

– Две спальни?

– Да. Вторая служит мне кабинетом.

Он почти представил себе ту комнату. Аккуратная, элегантная, каждая вещь на своем месте.

– Сет, наверное, там спал?

– Нет, в ней разместилась Глория. Сета мы положили на диване в гостиной. Он ведь был совсем еще малыш.

– Значит, в один прекрасный день они взяли и заявились к тебе.

– В общем да. Мы с ней не виделись много лет. Я знала про Сета. Она звонила мне, когда муж бросил ее. Время от времени я посылала ей деньги, но к себе не приглашала. Никогда не запрещала приезжать, но и не приглашала. Не желала с ней встречаться. Она такая… скандальная, неуживчивая.

– Но она приехала?

– Да. Однажды после обеда я вернулась домой с лекции, а она ждет меня на улице. Злая, взбешенная тем, что привратник не впустил ее, не позволил подняться ко мне в квартиру. Сет плачет, она кричит… – Сибилл вздохнула. – Типичная картина.

– Но ты ее приняла?

– Я не могла ее прогнать. У нее с собой ничего не было. Только заплечная сумка да малыш. Она умоляла позволить им пожить немножко. Сказала, что добиралась ко мне автостопом. Что у нее ни цента за душой. Она начала плакать, а Сет просто вскарабкался на диван и уснул. Должно быть, сильно вымотался.

– И долго они у тебя пробыли?

– Несколько недель. – Она погрузилась в воспоминания. – Я собиралась устроить ее на работу, но она сказала, что сначала ей нужно отдохнуть. Сказала, что больна. Что какой-то водитель грузовика из Оклахомы изнасиловал ее. Я знала, что она лжет, но…

– Она твоя сестра.

– Нет, не в том дело, – устало отозвалась Сибилл. – Если честно, я уже давно не питала к ней родственных чувств. Но Сет… Он почти не умел говорить. Я ничего не знала о детях, но потом купила специальную книгу и вычитала, что в его возрасте ему полагается быть более многословным.

Филипп едва заметно улыбнулся, представляя, как она выбирает нужную книгу, внимательно читает, пытаясь привести все в порядок.

– Он был похож на маленькое привидение, – тихо продолжала она. – Его почти не было видно в квартире. Осторожно выползал, только когда Глория уходила куда-нибудь на время и оставляла его со мной. А когда она впервые не вернулась ночевать, ему приснился кошмар.

– И ты взяла его к себе в постель, рассказала сказку?

– «Заколдованный принц». Мне ее рассказывала няня. Она любила сказки. А он боялся темноты. Я тоже в детстве боялась темноты. – Голос ее отяжелел от усталости, речь лилась медленно. – Когда мне становилось страшно, я мечтала оказаться в постели с родителями, но мне не позволяли. Но… я подумала, что ему не будет от этого вреда.

– Конечно нет. – Воображение нарисовало ему маленькую девочку с темными волосами и светлыми глазами, дрожащую в темноте от страха. – Ему это не повредило.

– Он подолгу разглядывал мою коллекцию флакончиков от духов. Его привлекали цвет и форма. Я купила ему цветные карандаши. Он любил рисовать.

– И подарила ему игрушечную собаку.

– Ему нравилось смотреть на собак, которых выгуливали в парке. И он так радовался, когда я принесла ему эту мягкую игрушку. Повсюду ее таскал. Спал с ней вместе.

– Ты его полюбила?

– Да, очень. Даже не знаю, как это произошло. Он ведь жил у меня всего несколько недель.

– Время тут ни при чем. – Он убрал с ее лица волосы, чтобы видеть профиль. – Не всегда оно влияет на динамику наших чувств.

– По идее должно влиять, но тогда случилось иначе. Мне было плевать, что она забрала мои вещи, обокрала меня. Но она увела малыша. Даже не дала попрощаться с ним. Его увела, а собачку оставила. Чтобы причинить мне боль. Знала, что я буду тревожиться, представляя, как он плачет по ночам по любимой игрушке. Поэтому я запретила себе думать о нем. Чтобы не сойти с ума.

– Все хорошо. Теперь все кончено. – Он ласково поглаживал ее, убаюкивая. – Она больше не причинит зла Сету. И тебе тоже.

– Я вела себя глупо.

– Вовсе нет. – Он гладил ее шею, плечи. – Спи.

– Не уходи.

– Нет. – Он нахмурился. Ее шея казалась такой хрупкой под его пальцами. – Я с тобой.

В том-то и вся проблема, осознал Филипп, продолжая поглаживать ее плечи и спину. Он желает остаться, желает постоянно быть рядом с ней. Ему хочется видеть, как она спит глубоким спокойным сном, как теперь. Хочется прижимать ее к своей груди, когда она плачет, ибо он сомневался, что она плачет часто, а если такое и случается, то вряд ли в присутствии кого-то, кто готов утешить ее.

Ему хотелось видеть, как внезапно загораются смехом ее синие глаза, спокойные и ясные, словно воды безмятежного озера, и изгибаются в улыбке мягкие нежные губы. Он готов был часами слушать, как меняются интонации ее голоса, в котором звучит то теплая насмешка, то формализм, то назидательность.

Ему нравится, как она выглядит утром, слегка удивленная тем, что видит его рядом. Нравится, какая она ночью, со следами страсти и наслаждения на лице.

– Пожалуй, я в тебя влюбился, Сибилл, – тихо произнес Филипп, вытягиваясь рядом с ней на кровати. – И, черт возьми, это только усложняет наши отношения.

Она проснулась в темноте и на мгновение, всего на долю секунды, вновь почувствовала себя маленькой девочкой, дрожащей от страха перед загадочными тенями. Она до боли прикусила губу. Ведь если она расплачется, кто-нибудь из слуг услышит ее всхлипы и сообщит матери. И та рассердится. Мама всегда сердится, когда она выказывает страх перед темнотой.

Потом она опомнилась. Оказывается, она давно уже не ребенок. Она взрослая женщина и прекрасно понимает, что глупо бояться темноты, что на свете есть вещи куда страшнее. А в темноте скрывается только темнота.

Какая же я дура! – отругала себя Сибилл, вспомнив события минувшего дня. Выставить себя такой идиоткой! Так расклеиться! Допустить подобный срыв! Вместо того чтобы взять себя в руки, умчалась из дома как последняя трусиха.

Непростительное поведение.

А потом рыдала у Филиппа на груди. Ревела, как ребенок, на траве перед домом, будто…

Филипп.

Сгорая от стыда, она громко застонала и закрыла лицо ладонями. Чья-то рука обняла ее.

– Тсс.

Она узнала его по прикосновению, по запаху, прежде чем он притянул ее к себе.

– Все хорошо, – прошептал он.

– Я думала, ты ушел.

– Я же сказал, что останусь. – Он приоткрыл глаза и глянул на светящийся циферблат будильника, стоявшего на тумбочке у кровати. – Три часа. Как я сразу не догадался?

– Я не хотела будить тебя. – Ее глаза привыкли к темноте, и теперь она отчетливо различала его. Пальцы зудели, страстно желая прикосновения.

– Вряд ли я склонен проявлять недовольство, просыпаясь среди ночи в постели рядом с прекрасной женщиной.

Сибилл улыбнулась, обрадованная тем, что он не намерен пытать ее о причинах столь позорного срыва, который она допустила накануне. Сейчас они вдвоем. Только он и она. Можно не скорбеть о вчерашнем, можно не тревожиться о будущем.

– Полагаю, у тебя большой опыт в подобных делах.

– Просто есть вещи, которые ты обязан делать правильно.

Голос у него такой теплый, рука такая сильная, тело такое упругое.

– Как ты относишься к тому, что женщина, в постели с которой ты проснулся среди ночи, желает соблазнить тебя?

– Разумеется, положительно.

– В таком случае, если не возражаешь… – Она повернулась, прижалась к нему всем телом, губами нашла его губы.

– Если у меня появятся возражения, я дам знать.

Она тихо рассмеялась, охваченная чувством благодарности за все то, что он сделал для нее, за то, чем он для нее стал. Ей не терпелось выразить ему свою благодарность.

Темно. В темноте она может быть кем угодно.

– А если я не остановлюсь?

– Угрожаешь? – удивился он, возбужденный ее дразнящим мурлыканьем и прикосновением пальцев, выделывающих будоражащие круги на его теле. – Я тебя не боюсь.

– А зря. – Теперь ее пальцам помогали и губы. – Я могу тебя испугать.

– Уж постарайся. О Боже. – Он зажмурился. – Желаю удачи.

Она опять рассмеялась и принялась облизывать его, словно кошка, ногтями медленно царапая его с боков. Он задрожал, задышал тяжело и часто.

До чего удивительно мужское тело, думала Сибилл, лениво ощупывая, исследуя его фигуру. Мускулистое, гладкое и по очертаниям идеально гармонирует с женскими формами. С ее формами.

Здесь шелковистое, там шероховатое. Упругое и в то же время податливое. В ее власти пробудить в нем желание и острое томление, которые пробуждает в ней он. Как и он, она способна давать и брать. И все то восхитительно-греховное и нечестивое, что люди вытворяют в темноте, она тоже способна совершать.

Он сойдет с ума, если она не остановится. А если прервется, он умрет. Ее жаркие неугомонные губы всюду. Грациозные тонкие пальцы разгоняют, горячат в жилах кровь. Ее влажное тело скользит, перекатывается по нему.

Она женщина. Единственная женщина. Он жаждет ее, как жизнь.

Словно некий фантастический призрак, она вздымается над ним, стряхивает с себя пеньюар, выгибает спину, порывистым движением головы откидывает назад волосы. Все ее существо пронизано восхитительным ощущением легкости, свободы, неуемной энергии. Ее переполняет желание, голая страсть. Глаза блестят, сверкают в темноте, околдовывая его.

Она опустилась на него, медленно приняла в себя, смутно сознавая, скольких усилий ему стоит покоряться ее темпу. Задержала дыхание, выдохнула со сладостным стоном. Опять задержала, снова выдохнула. Его ладони поймали ее груди, стиснули, пленили.

Она раскачивалась на нем с терзающей медлительностью, распаляя себя, упиваясь собственной властью. И все время смотрела ему в глаза. Он содрогнулся под ней, напряг мышцы, впечатался телом в ее бедра. Сильный, думала Сибилл. Он очень сильный, раз позволяет использовать его как ей нравится.

Она провела ладонями по его груди, склонилась над ним, под завесой свесившихся волос губами нашла его губы, смяла их. Их языки и зубы сцепились в эротической схватке, дыхание смешалось.

Волна стремительно нарастающего оргазма накатила на нее, захлестнула, закрутила. Она откинулась назад, выгнулась, наслаждаясь полнотой ощущений.

И вновь быстро задвигалась, спеша ввергнуть в экстаз и его.

Он сжал ее бедра, впился в них пальцами, а она бесновалась на нем – безудержно-алчная, необузданная, сладострастная. Он перестал сознавать себя. Разум заволокло, тело отчаянно искало выход внутреннему напряжению.

Наконец его прорвало. Избавление было жестоким и восхитительным.

Горячая, размягченная, она рухнула на него, разлилась по нему как жидкий воск. Гулкий стук ее сердца эхом отдавался в его груди, где безумствовало его собственное. Он не мог произнести ни звука. Ему не хватало дыхания, чтобы вытолкнуть из себя слова, но те три, что все-таки сорвались с его языка, он никогда не говорил женщинам.

– Я люблю тебя.

Ликующая, она лениво, по-кошачьи, потянулась, потом свернулась рядом с ним клубочком и сонно промолвила:

– Так и есть.

– Что?

Она тихо хмыкнула и подавила зевок.

– Может, я тебя и не испугала, зато мозги уж точно вывернула наизнанку.

– Несомненно. – И это еще мягко сказано. Мужчина, который начинает задумываться о любви, да еще и вслух о ней говорит, когда обнаженный, распаленный лежит в объятиях женщины, безусловно, уже может распрощаться с привычным спокойным существованием.

– Впервые не жалею, что проснулась в три часа ночи. – Быстро погружаясь в сон, она положила голову ему на плечо, устроилась поудобнее и пробормотала: – Блеск.

Он расправил смятые простыни и одеяла. Она зажала в пальцах край одеяла, натянула его до подбородка.

Второй раз за ночь Филипп лежал без сна и смотрел в потолок, а она рядом с ним спала глубоким безмятежным сном.

ГЛАВА 18

Филипп поднялся с постели с первыми проблесками рассвета. После бессонной ночи ему предстоял день, заполненный тяжелым физическим трудом.

А вот отсутствие кофе – это скверно.

Когда он начал одеваться, проснулась Сибилл.

– Ты идешь в мастерскую?

– Да. – Натягивая брюки, он провел языком по зубам. Черт, у него даже нет с собой зубной щетки.

– Может, завтрак сюда заказать? Кофе?

Кофе. Вожделенное слово. От одного его звука сладостно зазвенела кровь.

Но он схватил рубашку. Если она закажет кофе, ему придется с ней разговаривать. И их беседа вряд ли окончится чем-то хорошим, потому что настроение у него отвратительное.

А почему у него отвратительное настроение? Потому что он провел бессонную ночь и допустил, что она пробила брешь в его защитной броне и коварством заставила в себя влюбиться.

– Дома позавтракаю, – отрывисто бросил он. – Мне все равно нужно переодеться. – Для этого и поднялся в такую рань.

Сибилл села на кровати, зашуршав простынями. Он глянул на нее краем глаза, надевая носки. Взлохмаченная, сонная, она выглядела необыкновенно соблазнительно.

Ишь какая коварная! Сначала рыдает у него на руках, вся такая несчастная, хрупкая, беззащитная. Потом просыпается среди ночи и превращается в фантастически сексуальную богиню.

Теперь вот кофе ему предлагает. Потрясающе хладнокровная женщина.

– Я очень признательна тебе за то, что ты не оставил меня ночью одну. Не знаю, что бы я без тебя делала.

– Всегда к твоим услугам, – буркнул он.

– Я… – Она растерянно жевала нижнюю губу, встревоженная и сконфуженная его тоном. – Вчерашний день оказался тяжелым для нас обоих. Мне, конечно, не следовало приходить. Просто звонок Глории выбил меня из колеи, и…

Он резко вскинул голову.

– Что? Тебе звонила Глория?

– Да. – Вот она и убедилась в том, что эту информацию лучше бы оставить при себе, подумала Сибилл. Филипп расстроился. И остальные тоже расстроятся.

– Так она тебе звонила? Вчера? – Разгневанный, он поднял свой ботинок, рассматривая его. – И ты даже не соизволила упомянуть об этом?

– Я не видела в этом смысла. – Чтобы чем-то занять руки, она поправила волосы, расправила простыню. – В принципе, я вообще не собиралась сообщать о ее звонке.

– Даже так? Сет находится на попечении нашей семьи, и мы имеем право знать, что еще замыслила твоя сестрица. Мы должны это знать. – Чувствуя, что теряет самообладание, он поднялся. – Чтобы защитить его.

– Она ничего не сделает…

– Ну откуда ты знаешь? – взорвался он, поворачиваясь к ней с искаженным от ярости лицом. Сибилл с такой силой сжала в пальцах простыню, что они побелели от напряжения. – Как ты можешь об этом судить? Наблюдая с расстояния в десять шагов. Черт побери, Сибилл, это тебе не эксперимент, чтоб ему пусто было. Это жизнь. Какого хрена ей надо?

Она не выносила скандальных сцен. Ей хотелось съежиться, спрятаться от его гнева. Но, как всегда в подобных случаях, она обратила в лед свое сердце и отвечала с холодной невозмутимостью в голосе:

– Разумеется, ей нужны деньги. Она хотела, чтобы я потребовала их от вас и сама выделила ей кругленькую сумму. Она тоже кричала и бранилась на меня, вот как ты сейчас. Сдается мне, что расстояние в десять шагов и есть самая опасная середина.

– Когда в следующий раз она свяжется с тобой, немедленно сообщи мне. Что ты ей сказала?

Сибилл потянулась к халату. Рука, слава Богу, не дрожала.

– Я сказала, что от твоей семьи она не получит ни цента. И от меня тоже. Сказала, что встречалась с вашим адвокатом и употреблю все свои силы и влияние, чтобы Сет остался под постоянным покровительством вашей семьи.

– Тогда еще ладно, – пробормотал Филипп, хмуро наблюдая, как она надевает халат.

– Насколько я понимаю, большего от меня и не стоит ждать, – сухим безразличным тоном отозвалась она, чтобы закончить разговор. – Прошу прощения. – Она прошла в ванную и закрыла дверь.

Филипп услышал щелчок запирающегося замка.

– Отлично. Лучше не бывает, – рявкнул он на дверь и, схватив свою куртку, выскочил из номера, опасаясь натворить что-нибудь еще более непростительное.

Когда он добрался до дому, настроение у него отнюдь не улучшилось. Кофе в кофейнике оставалось всего на полчашки, а встав под душ, он обнаружил, что горячей воды нет.

Вернувшись в свою комнату с полотенцем на бедрах, он увидел сидящего на кровати Сета. Превосходное утро!

– Привет. – Сет встретил его немигающим взглядом.

– Что-то рано ты поднялся.

– Я подумал, что, пожалуй, схожу с тобой на пару часов.

Филипп отвернулся, вынимая из гардероба белье и джинсы.

– Ты сегодня не работаешь. К тебе скоро придут друзья.

– Они придут после обеда. – Сет повел плечом. – Времени полно.

– Поступай как знаешь.

Сет догадывался, что Филипп будет не в духе. Из-за Сибилл. Он ведь помешался на ней.

Требовалось немалое мужество, чтобы заставить себя прийти в комнату брата, дождаться его, объясниться.

– Я не хотел доводить ее до слез, – ляпнул он то, что занимало его мысли.