Текст книги "Тайные врата"

Автор книги: Кристин Керделлян

Соавторы: Эрик Мейер
сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 26 страниц)

8

Пьер сидел на песке лицом к морю, ночное небо было почти безоблачным: он ждал прихода Эммы, пытаясь вспомнить названия звезд. Когда она десять минут назад позвонила, он, пораженный, что Сеть заработала, сидел в Интернете. Фрэнк напугал его своей статьей про Big One. И вот Интернет удалось восстановить. Однако атака двух последних дней свидетельствовала о могущественной организации – группе террористов, у которой есть средства, прежде невиданные, и которые на этом не остановятся…

С 15.00 часов в Нью-Йорке, с 21.00 во Франции все работает нормально, однако Пьер все же не мог окончательно успокоиться. Что-то не давало ему покоя. Как все программисты, он не мог считать дело решенным, пока не проанализировал все «винтики». Кто руководил атакой? Какую цель преследовали киберпираты? Просто хотели продемонстрировать свою техническую мощь? Вряд ли. Можно предположить политическую цель: уничтожить Интернет – символ глобализации. А главное, если оставить в покое их мотивы, как они смогли обойти файерволы и антивирусы?

Вернувшись из клуба, Пьер сразу вышел на форумы специалистов, выискивая информацию в блогах хакеров и на сайтах производителей программного обеспечения. Прочитанное ничуть его не утешило. Разумеется, серверы были очищены, что и позволило оживить систему.

Но причины сбоя никто не смог установить точно. Эксперты находились все еще на стадии гипотез – многочисленных и противоречивых.

Единственное, в чем они были единодушны, – это масштаб поражения: речь шла о самом крупном сбое, который знал Интернет с момента своего появления. Стала очевидной чрезвычайная уязвимость Сети. Несмотря на систему оповещений и реальный прогресс, достигнутый в последние годы в обеспечении безопасности, компьютерные пираты намного опережали системы защиты. Пьер только что в электронном письме написал Фрэнку, казалось, уже успокоившемуся: «Вот увидишь, эта атака войдет в анналы. Надо извлечь из нее уроки». В это время его размышления прервал звонок телефона. Эмма.

– Пьер, прости, что беспокою.

Часы показывали полвторого ночи. Почему она звонит так поздно? Что-то случилось?

– Все хорошо, я не спал, – ответил он.

– Не могу заснуть. Ты не хочешь немного прогуляться?

Почему она позвонила? Ее беспокоит смерть той женщины, они же наверняка были знакомы? Или произошло что-то еще? Эмма не из тех, кто станет просто так звонить ночью.

– Ты, может, придешь ко мне? – ответил Пьер, не испытывавший ни малейшего энтузиазма от мысли выходить на улицу.

– Нет, я бы прогулялась.

– Ладно… Значит, так. Куда ты хочешь пойти?

– Неважно… Встретимся на пляже?

Несколько минут на то, чтобы одеться, и Пьер вышел и сейчас ждет уже пять минут. Он уже спрашивал себя, не считает ли Эмма делом чести, как некоторые женщины, опаздывать, чтобы проверить, насколько терпелив мужчина. Хотя в прошлом Эмма совсем не была кокеткой, надо отдать ей должное. Но она могла измениться…

Пьер не знал, что Эмма, испугавшись собственной смелости, несколько минут выбирала пуловер, затем осмотрела себя в полный рост перед зеркалом у входа, потом приняла решение не наносить ни пудру, ни подводку для глаз. Кроме того, под аркой она остановилась, чтобы взять себя в руки и избавиться от смущения.

Когда он увидел Эмму, на ней были джинсы, спортивный свитер и кеды. Он никогда не видел ее такой. Длинные темные волосы развевались на ветру. Она протянула ему руку, чтобы помочь подняться. Пьер сделал это без ее помощи и обнял Эмму.

– Что-то случилось? – спросил он.

– Я не могла заснуть, захотелось прогуляться… Ты видел, Интернет опять работает.

Она подняла к нему лицо в тот момент, когда он, собираясь ответить, наклонился к ней. Их губы соприкоснулись.

Обнявшись, они пересекли пляж – ноги вязли в песке и гальке – и подошли к морю. Вдали виднелось начало извилистой дорожки, которая вела к следующему пляжу, по другую сторону утеса. Десятки любителей пеших прогулок проходили здесь каждый день. Но в эту ночь здесь не было ни души.

– Поднимемся на утес и спустимся по другой стороне на пляж? – спросила Эмма.

– Как называется утес?

– Не знаю, но здесь небольшая бухточка, подняться будет легко. А внизу, когда спустимся, окажется потрясающе. Прямо рай.

Пьер поцеловал ее в блестящие волосы.

– Ну, значит, вперед в рай.

9

Хранительница Национального музея в Стокгольме не чинила никаких препятствий для нашей встречи. Когда ты Дэн Баретт… По телефону я мало что ей сказал. Интересуюсь Андре Ленотром. Очень хочу увидеть планы и чертежи, которые принадлежат ее музею. Она сразу спросила: «Вы не собираетесь их покупать, ведь нет?» Опять репутация меня опередила. Утешил: я покупаю только то, что выставлено на продажу. Дальше беседа продолжилась в более расслабленном тоне. По хрипловатому голосу я представлял ее этакой Ангелой Меркель, только помоложе. Такие постоянно оказываются на ответственных должностях в северных странах. Но Катрин Страндберг оказалась совсем другой.

Перед отъездом я разузнал о ней кое-что. Этих файлов в то время у меня было больше десяти тысяч. Да, помню, ты часто меня упрекала, что я лезу в жизнь других людей. Но выбора-то нет. Собеседники знают все обо мне – во всяком случае, все, что рассказывает пресса. И разузнать кое-что о них – это единственный способ оказаться на том же уровне информированности. Помнишь тот день, когда я впервые встретился с твоим отцом в Нью-Йорке? Когда я заговорил о годах, которые он провел с Ричардом Никсоном, мне показалось, ты сойдешь с ума. Ты едва не орала: «О чем вы собираетесь с ним говорить, раз ты все уже знаешь?» Я ответил: «О том, кто он на самом деле! Это гораздо интереснее, нет?» За этим последовала очень длинная пауза, помнишь?

Намного позже ты скажешь мне: «С компьютером можно узнать о людях все, кроме того, что у них на сердце».

Когда речь заходит о человеке, с которым я уже встречался, карточки мне еще полезнее. Так, я могу поздравить человека со статьей, вышедшей в New York Times полгода назад, даже если не читал ее… Производит впечатление, и немалое.

Когда я только начинал, ведение этих файлов страшно утомляло. Сегодня достаточно записать несколько фраз на телефон или наушники с микрофоном, работающим Wi-fi, на выходе со встречи. Данные передаются по Интернету, и специальное устройство печатает карточку.

Итак, середина января, идет снег, и «Боинг-747» American Airlines садится в аэропорту Стокгольма. Дорога до города показалась мне невыразительной. Под белым покрывалом все города Европы похожи друг на друга. Ничего интересного. Такси, аэропорт, отель – не тебе рассказывать про рутину.

Хранительница приехала встречать меня в аэропорт. Глядя на нее, я понял, что система карточек и файлов все же несовершенна. Я знал все об ее образовании (история искусства, управление общественными организациями), карьере (успех высокотехнологичного музея для детей, который она создала из ничего в северном городишке, позволил ей занять нынешнее престижное место) и даже о личной жизни: тридцать три года, разведена, детей нет. Но, поскольку фотографии не было, я не мог представить, что Катрин Страндберг окажется красивой блондинкой, просто северным ангелом: длинная шея, короткая стрижка, вьющиеся волосы.

С ней была женщина – невысокая, русая, в английском стиле. Ее пухлая рука смялась, как пластилин, когда я ее пожал.

– Я решила посвятить вам весь день, месье Баретт, – сразу объявила Катрин. У нее был восхитительный глуховатый голос, напомнивший мне какую-то итальянскую певицу.

Безупречный английский. Она не стала упоминать, что зимой график работы музея совпадает с графиком захода солнца: в три часа музей закрывается.

– Как мило с вашей стороны… Но ведь хватит и нескольких часов, разве нет? У меня обратный самолет сегодня в пять дня.

– Если вы хотите увидеть все, то понадобится как минимум день, – настаивала она, улыбаясь.

Было 9 часов утра. Я хотел посмотреть документы и как можно скорее вернуться в Бостон. Знаю, что ты только что вообразила: круто было бы провести там ночь с такой хозяйкой. Но этого в плане не было. Точка.

Мы пересекли весь город и направились прямо в музей, по случаю моего приезда закрытому для публики на два часа, чтобы я мог пройти инкогнито. Эффект «Баретт» – еще один пример… Мой друг Брэд Питт, обожающий Ван Гога, регулярно заставляет открывать лично для него музей в Амстердаме, чтобы показать любимого художника друзьям. Люди, которые жалуются на свою известность, невыносимы, правда?

Катрин Страндберг провела меня в отдел графики. Длинная комната в старом стиле, застекленные витрины, большие прямоугольные столы под окнами. Бумаги хранились в огромных пластиковых ящиках и чемоданах. Я поражен: ни один документ не оцифрован. Посетитель, пройдя должный контроль, сверялся со списками, разложенными по папкам. Выписав шифр интересующего его документа, он заполнял карточку-требование, по которой архивист искал нужную бумагу на стеллажах.

К счастью, Катрин подготовилась к моему приезду. Ее спутница быстро принесла нам полдюжины больших бумажных и пластиковых папок, в которых лежали рисунки, атрибутированные Ленотру. Чтобы убедиться, что я в полной мере осознал степень оказанного одолжения и ценность предоставленных мне сокровищ, она напомнила, что во всем мире существует не больше двадцати рисунков, полностью выполненных одним Ленотром; около сорока тех, что вместе с ним делали помощники и на которых он сделал пометки, и сотня более-менее современных копий.

– Наденьте, это обязательно, – сказала она, протягивая мне пару белых перчаток из тончайшего эластика.

Я смотрел, как ее красивые пальцы исчезают в поскрипывающем эластике. Катрин аккуратно открыла коробку.

– Рисунки никогда не входят в постоянную экспозицию, – объяснила она, вынимая первый лист. – Три или четыре раза за сто лет, в лучшем случае, их показывают публике.

По одному, очень нежно, словно переставляя редкий фарфор, она вынимала из папок и вкладышей чертежи и раскладывала их передо мной на большом столе, освещенном двумя лампами белого света. Большая часть работ забрана в картонные рамки. Катрин комментировала их ликующим голосом. Музей Стокгольма столь богат рисунками Ленотра потому, что триста лет назад один молодой шведский архитектор поехал учиться к французскому двору. Этот Карл смог перевезти в родную страну, как и рассказывал Клавери, много подлинных рисунков мэтра.

Большинство рисунков – каскады, разработанные для королевских владений: Со, Сен-Жермен… Во-ле-Виконт здесь же: Катрин показала мне превосходный вид поместья, самый большой из известных рисунков Ленотра. Метр тридцать в длину, семьдесят сантиметров в ширину. Я пришел в восторг от чертежа фонтана Юпитера, бога богов, отца Аполлона. Насколько я знаю, этот фонтан никогда не был построен в садах Версаля. Вообрази, Юпитер – бог грома и молнии! Людовик XIV не допустил такого соперника в своих владениях!

Я восхищался этими работами, как восхищаются старыми картинами или египетскими статуями: не столько из-за внутренней красоты, сколько из-за чувства, которое они вызывают, воспоминания о людях, творивших ради их появления на свет. Старые вещи способны воскрешать людей, тебе не кажется?

Катрин приходила в восторг перед каждым рисунком, который она выкладывала перед нами. Она хорошо знала технику Ленотра и говорила о нем, как фанат о своем идоле.

– Вот это проект каскада Марли. Видите, как он воспроизводит на плане третье измерение? Как использует тени от больших деревьев, изгороди и потоки воды? Поразительно, правда?

Катрин отметила, что не всегда известно, для какого поместья сделан рисунок. Некоторые проекты, которые не были реализованы в Версале – порой против воли автора, вынужденного приноравливаться к переменчивым вкусам Людовика, – могли быть предложены для других мест.

– Почему он делал это? Чтобы оправдать затраты? – спросил я.

– Скорее из мести, я бы сказала. Показать, что его проект несправедливо отвергли… Сказать Людовику что-то вроде: «Вы не захотели ставить его у себя, сир, но посмотрите, как красиво получилось у других».

Позже, намного позже, я вспомнил эти идеи Катрин Страндберг. Она первая озвучила возможность мести доброго Ленотра своему другу королю.

Когда на стол лег последний рисунок, Катрин скрестила руки на груди и с улыбкой повернулась ко мне.

– Вот, месье Баретт, прекрасно, правда?

Она видела, что я не разделяю ее энтузиазма. Я был, ты догадываешься, слегка разочарован. В музее не оказалось ни единого рисунка, связанного с Аполлоном.

– Что именно вы ищете в нашем музее, месье Баретт? – спросила она, осторожно складывая большой план Во-ле-Виконта.

Я не видел причины и дальше скрывать от нее цель моего визита.

– Честно говоря… подготовительные чертежи фонтана Аполлона.

– Статуи Тюби или самого фонтана?

– И то и другое…

– Только не говорите, что озадачились…

– Да, совершенно верно, положением статуи…

Она звонко рассмеялась.

– Что же вы сразу мне не сказали! Вот, оказывается, что мучает вас с самого начала! Что ж, вы не первый. Пойдемте, я кое-что вам покажу.

Она сделала несколько шагов к стеллажу, стоящему чуть подальше, и взяла огромный фолиант, на обложке которого был изображен Версаль. Всего за несколько секунд она нашла, что искала: черно-белый рисунок скульптурной группы Встающего солнца, в центре которой был Аполлон. Сверху – фотография самой скульптуры. Группа, изображенная на рисунке, казалась более компактной, чем на фотографии.

– Вот, – сказала она, – это первоначальный рисунок Лебрюна. А на фотографии – скульптура Тюби. Посмотрите, месье Баретт, как замечательно сработал скульптор! Он добавил к начальному рисунку детали, но ничем этого не выдал. Поставил Амура на ноги, а вокруг него, в бассейне, тритоны и киты!

Катрин опять воодушевилась. Со своего места я мог отлично разглядеть рисунок, но не видел ни малейшего указания на то, должны ли были статуи сначала смотреть на замок или от него, к деревне. Заднего вида тоже не было. Катрин смотрела на меня.

– Если вы сможете понять, в каком направлении должна была двигаться колесница, что ж, вы сильны… вы видите вещи, которых никто никогда не замечал! Значит, правда, что вы провидец, месье Баретт!

Еле уловимый оттенок иронии, который послышался в ее голосе, раздражал. Она брала надо мной верх, так как была осведомлена в чем-то лучше меня. И, как все красивые женщины, знающие о своей красоте, считала, что находится на уже завоеванной территории. Я понял, что ничего нового больше не узнаю, и решил закончить визит.

– Мадам Страндберг, благодарю за прием. Не буду вас больше задерживать. Через два часа вылетает самолет. Вы не могли бы вызвать мне такси?

Катрин бросила взгляд на часы.

– Месье Баретт! Вы не поедете прямо сейчас! Нет ничего тоскливее, чем ждать в аэропорту. Даже в VIP-залах. Я вызову такси через полчаса. Сегодня в Стокгольме свободное движение. Давайте выпьем кофе, что скажете? На соседней улице очень симпатичный бар.

Ее смелость удивила меня. Обычно люди ведут себя со мной или униженно, или почтительно. Но времени среагировать у меня не было. Она уже накинула мне на плечи свой шарф и застегнула свою огромную красную пуховую куртку. Показала, в какой стороне выход. Детская радость проказницы сверкала в ее ясных глазах. Она была похожа на большую Красную Шапочку. Я прекрасно знал, что оттолкну ее часом позже, но внезапно мне очень захотелось пойти за ней.

– Литературное кафе. Отсюда метров пятьдесят. Вот увидите, очень милая атмосфера.

…Мы вошли в кафе и сели под книжными полками в старом зале, стены которого были уставлены книжками и фотографиями с подписями великих писателей. Катрин выглядела свежей и привлекательной. На моей карточке значилось, что она написала докторскую диссертацию о персонажах сказок братьев Гримм. Я завел разговор об этом. Дал ей рассказать о ее теории, о которой ничего сейчас не помню, кроме движения ее губ – небольших волн, медленных и любящих порезвиться. Потом я резко перебил ее, сказав, что моя персональная специальность – портить красивые истории. Уже несколько лет моя любимая игра с Кевином по вечерам – придумывать технологические приспособления, которые развенчивают истории с феями. Например, Мальчику-с-пальчику мы давали GPS, чтобы он нашел нужную дорогу, а семи нянькам – сотовый, чтобы они предупредили прекрасного принца…

– А почему вы так интересуетесь Версалем? – внезапно спросила она, очевидно, желая сменить тему.

У меня не было ни времени, ни желания все ей объяснять. Тем не менее я коротко упомянул Бертрана Леру, его теорию «исправленного» замка и знаменитые «горбы». Когда я произнес это слово по-французски, она вздрогнула. Она явно знала, о чем я говорю.

– Вы знаете, что такое эти «горбы»?

Она отодвинулась на стуле, забеспокоившись.

– Да, конечно…

– В Версале? Вы там бывали?

– Да, дважды. Впервые, когда еще училась… Второй раз примерно два года назад, на конгрессе.

– А кто рассказал вам об отклонениях в парке?

Она сжала губы и опустила глаза. Явно знала больше, чем хотела рассказать.

– Познакомилась там с одним… ландшафтным дизайнером. Француз. Без ума от истории. И вообще очень страстный человек. Он опубликовал огромное исследование в каком-то журнале по дизайну садов.

– И что же? Какая у него теория?

Катрин отбросила вопрос одним взмахом руки. Казалось, она говорит: «Неважно, давайте сменим тему».

Она сказала или слишком много, или недостаточно. Почему она не хотела называть этого человека? Почему жалела? Они знакомы лучше, чем она хочет показать? По какому-то неблаговидному поводу?

– Что он рассказал вам, скажите? – продолжил я, делая вид, что не замечаю ее замешательства.

– А, ничего! Он был несколько… особенный. Всех экспертов Версаля положил на обе лопатки.

Необычный исследователь. Презираемый истеблишментом Версаля. Это мне кое о чем напомнило.

– У него не было степени по искусствам?

– Историческим памятникам, вы хотите сказать…

Катрин улыбнулась. Она знала, что, если ты хочешь проникнуть в круги экспертов в области истории во Франции, необходимо иметь звание главного архитектора исторических памятников.

– Нет, простой дизайнер парков, очевидно, – продолжила она, все еще сомневаясь. – Он доказал, что в семнадцатом веке на северном фасаде дворца существовала шестиугольная лестница. Никто ему не поверил… Но спустя несколько лет совершенно случайно нашли эту лестницу…

История с лестницей! Ну конечно. Бертран Леру, помнится, рассказывал мне об этом человеке. Его учитель, который нашел тринадцать «горбов».

– Понятно… Я тоже слышал эту историю! Ну и что? Эксперты поссорились из-за нескольких каменных блоков. Вот, знаете, люблю я исследователей. У меня в «Контролвэр» их сотни работают. Но суть истинного исследователя сводится к жалобам на то, что никто не понимает его гениальности…

– Несомненно, месье Баретт. Но этот отличался от других. Он был… Эйнштейном Версаля. Христофором Колумбом садов!

– Что вы имеете в виду?

Катрин поболтала ложкой в чае и улыбнулась. Я смотрел на нее: голова склонилась над чашкой, она медленно подняла на меня глаза и снова опустила. Казалось, ее взгляд умолял. Как и голос – грудной, проникновенный, почти горестный. Какой соблазн. Удивлена, признайся! С момента нашего знакомства женщины не очень меня интересовали. Мы часто об этом говорили. Слишком часто. В жизни есть другие битвы. В любом случае, управление предприятием вроде «Контролвэр» поглощает время и силы и почти не оставляет место желанию. Люди хотят меня даже меньше, чем я хочу их.

К нам подошел официант.

– Мадам Страндберг?

– Да?

– Такси подъедет через несколько минут.

Я смотрел на Катрин, которая вновь обрела уверенность и поблагодарила официанта. Инстинктивно я начал качаться на стуле. Еще задолго до тебя мама и коллеги говорили мне, что, когда я напряженно о чем-то думаю, начинаю раскачиваться, сам того не замечая. Медленное движение корпуса, широкое, как у маятника. Молодая женщина, казалось, смутилась. Я видел, как она отвела взгляд, взяла мобильный и заговорила по-шведски.

– Сейчас приедет ваше такси, – машинально повторила Катрин, повернувшись ко мне. – Сегодня свободное движение.

Мило с ее стороны беспокоиться, чтобы я везде успел, но почему она решила закончить разговор? Что рассказал ей этот исследователь парков? Он разгадал тайну Аполлона? Хватит ей уже мотать меня среди своих намеков и сомнений. Ты знаешь, такое обращение я долго не выдерживаю.

– Послушайте, Катрин, у меня остались считанные минуты… Я знаю про этого садовника, если вас это утешит, который проводил время, измеряя сады Версаля вручную, ползая по земле. Однажды он пришел к выводу, что существовала лестница около северного прохода, рядом с апартаментами королевы. Историки смеялись ему в лицо! Но когда главы иностранных государств приезжали в Версаль на саммит Большой семерки, потребовалось провести земляные работы, и случайно нашли следы шестиугольной лестницы…

– Честно говоря, так ли уж необходимо обсуждать идеи этого господина? – отрезала Катрин. – Мало ли идей насчет Версаля, одна чуднее другой!

– Катрин, пожалуйста… В чем проблема?

– Он взял с меня слово хранить тайну.

– Я умею хранить секреты.

– Я тоже. В этом и есть принцип тайны.

– Катрин, не играйте со мной…

– А то что?

Обычно в подобных случаях я начинаю считать, чтобы успокоиться. Но надо успеть добиться своего.

– Ничего. Подкуп должностного лица. Сколько за это дают в Швеции?

Она улыбнулась.

– Предупреждаю, силой вы не заставите меня ни о чем рассказать. Теория… лишит покоя.

– Катрин, довольно. Говорите!

Катрин Страндберг наклонилась ко мне и выпалила:

– Ничего особенного, чудачество. Он был уверен, что в садах Версаля Ленотр зашифровал математическую формулу существования Бога.

Вот тут я вздрогнул.

– Математическую формулу…

Она выдержала мой взгляд.

– Да, вы все верно расслышали. Теорема, которая доказывает существование Бога.

На секунду я задумался. Математическая формула Божественного творения? Только вообразить, что французский садовник, вооруженный рулеткой, смог найти такую бомбу? Что он смог пойти дальше, чем Паскаль, Эйнштейн и множество других? Прямо слышу, как Натан, мой директор исследований: Laughing Out Loud, LOL, как он выражается, говорит: «Дэн, зачем ты тратишь время на такую чушь? Иди лучше ко мне! Я нашел секрет дофинского угощения под сыром с трюфелями. Тоже француз научил. Вот это они умеют. И получается божественно!» Натан, ты помнишь, год брал по субботам выходные, чтобы изучить кухню великих французских поваров и попытаться вывести ее алгоритм.

Катрин смотрела на меня, не отводя глаз. Она откинулась назад и склонила голову набок, словно приглашая меня в свои размышления.

– Знаю, кажется, это невозможно представить. Он годы провел в этих садах. Но он не открыл мне формулу. Кроме того, вы сомневаетесь, что я настаивала…

Я хорошо мог это представить – козыри, которые могла пустить в ход Катрин, чтобы заставить исследователя заговорить.

– Прежде чем рассказать всем о своих открытиях, он искал неопровержимые доказательства. И почти достиг цели. Обещал рассказать мне, как только появятся доказательства.

В этот момент подошел официант и подал знак, что такси ждет у кафе. Пора идти.

– Катрин! Дайте мне номер вашего сотового, скорее! Я позвоню.

Я занес ее номер в телефон, натянул непромокаемый плащ и положил на стол шарф, который она дала мне раньше. Даже руки ей не пожал, честное слово. Сел в такси и сразу ей позвонил. У меня уже накопились вопросы, вызванные ее рассказом. Хорошо: Ленотр захотел найти в садах зашифрованное доказательство существования Бога, почему нет. В конце концов, можно ли придумать лучший способ подчеркнуть связь короля с Богом? Демонстративнее признать творение Божие в век, вообще говоря, Науки? Но в таком случае почему не явить всему миру сей благородный прожект? Почему прогуливающиеся его не могли увидеть? И если Ленотр спрятал формулу, кто захотел ее открыть и с какой целью?

Наконец, почему безумец был единственным, кто открыл этот секрет?

И еще один вопрос: необъяснимое направление колесницы Аполлона как-то связано с этой формулой?

Катрин ответила на первый звонок.

– Как вы быстро! – воскликнула она.

– Знаете, выживают только быстрые. Но вернемся к формуле… Он не дал вам вообще никаких указаний на ее состав?

На Стокгольм уже опустилась ночь. Крупные снежинки вились перед фарами машин. Поездка до Скавста не отличалась ничем примечательным. Я думал о Версале, о сиянии Большого канала под солнечными лучами, о тишине боскетов, о величии аллей. Уже минимум десять лет эти сады были тем уголком мира, в котором я любил прятаться. Никакие люксовые отели, никакие спа, никакие бассейны для миллиардеров не дарили мне той же благости, как этот парк. Может быть, потому, что я чувствовал, что все эти уголки не были обычными прогулочными дорожками. Нигде так не ощущалось дыхание Истории, как в этом парке. На Южном партере, перед Латоной и Аполлоном, я чувствовал то, что мои верующие друзья ощущают на хорах собора. Существование – близкое – Бога, Вечности, первичного Источника человека.

Всякий раз, как я приезжаю в Версаль два или три раза в год, нахожу ту же нежность и туже силу, хрупкое соединение могущества и изящества. Я восстанавливаю здесь силы. Может быть, причина в том, что там вписано существование Бога? Отмечено в генах этого парка, так сказать? Но если дело в этом, почему поколения историков, садовников и землемеров проходили мимо этого знака?

Высаживаясь из такси в аэропорту, зажав телефон под подбородком, держа в руках сумку, я пытался продолжить беседу, шагая к стойке регистрации.

– Катрин, вы же встречались с ним два года назад, так, с этим садовником? А потом? Он вам не позвонил потому, что еще не нашел искомого доказательства?

На секунду воцарилось молчание.

– Не могу вам сказать. Надо его спросить.

– Как его зовут на самом деле, этого доброго человека?

– Мишель Костеро… Нет, Костелло. Хотите, чтобы…

– Да, дайте мне его координаты.

Я хотел бы быть вежливее с Катрин. Но ничего не поделаешь, я автоматически заговорил командным тоном.

– Я еще не в офисе, а с собой у меня их нет… Я передам вам их по электронной почте, хорошо?

– Да, Катрин, спасибо.

– Можно узнать ваш адрес?

– Записывайте… treo… [email protected].

Я поколебался перед тем, как дать ей самый личный адрес. Тот, которым пользовались только мы с тобой. Но дело было чрезвычайное.

– Тре… как-как?

– Treo. T-R-E-O treo@com.

– О'кей.

– Катрин?

– Да?

– Хочу поблагодарить вас за день. Сплошное удовольствие.

– Мне тоже было очень приятно.

– Я уверен, что мы с вами еще встретимся.

– Зависит только от вас…

– До свидания!

– До свидания, месье Баретт.

Перед отключением ее голос прошептал мое имя, словно на выдохе.

«Я уверен, что мы еще встретимся». Я произнес эту фразу исключительно по привычке. Вынужденный встречаться с людьми, которых никогда не вижу во второй раз… Так и Катрин. Я знал, что в моей памяти она присоединится к череде незавершенных встреч, которыми полнится жизнь. Мне лично это неважно. В этот вечер, уезжая из Стокгольма, я вспоминал, что ты сказала мне однажды об этой фатальности пунктирных встреч. Тебя они утомляли. Приводили в отчаяние. Но не было ли это отчаяние, в конечном счете, одной из прелестей существования? Счастье «мельком» должно заставлять страдать, нет? Может, это и есть одно из лиц счастья?

Когда самолет начал снижаться над Нью-Йорком, то есть спустя восемь часов, я включил компьютер. В папке «Входящие» лежало письмо Катрин.

Месье Баретт,

Парижский номер телефона, который у меня оставался, больше не числится за Мишелем Костелло, но я смогла отыскать его следы благодаря Ордену архитекторов. Год назад Костелло вышел на пенсию и поселился в Экс-ан-Провансе, на юге Франции. Я только что ему позвонила. Мне ответила его жена.

Мишель Костелло скончался несколько недель назад от опухоли головного мозга.

Мне очень жаль.

С наилучшими пожеланиями,

Катрин Страндберг.