Текст книги "Тайные врата"

Автор книги: Кристин Керделлян

Соавторы: Эрик Мейер
сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 26 страниц)

– Нет, я говорю о тайне, которую никто в мире не смог разгадать уже сотни лет! Тайну о центре тяжести парка.

– Фонтан Латоны?

Он снисходительно улыбнулся, как профи многообещающему ученику, который пока еще допускает кое-какие ошибки.

– Месье Баретт… Вы знаете Версаль хорошо, но все же недостаточно. Латона – центр Малого парка. Настоящий центр тяжести Версаля – фонтан Аполлона в основании Большого канала!

Я повернулся к моему любимому фонтану в сотне метров от нас, внизу.

– И что? В чем аномалия? Колесницу тянет верблюд?

Он не отреагировал на шутку

– Ну, месье Баретт, вы меня удивляете, – произнес Леру. – Неужели ничего не видите? Никогда не замечали, что колесница Аполлона не на месте?

Еще только поучений мне не хватало… Но любопытство опять взяло верх, и я выслушал продолжение.

– Солнце встает на востоке, за дворцом. Оно обходит парк поверх Королевской аллеи и садится на западе, в конце Большого канала. Аполлон обязан следовать этим путем, потому что он сам – солнце. Однако вы теперь видите, что его колесница обращена с запада на восток. Он движется к замку, а солнце – наоборот. Когда звезда проходит перпендикулярно над упряжкой, в полдень, он пересекается со светилом, а не движется вместе с ним.

Леру настойчиво продолжал, боясь, что я ничего не понял:

– Аполлон должен был бы стоять к нам спиной, а вместо этого он смотрит на нас!

Я потерял дар речи. Это же знак. Знак, который я не заметил. Я столько ходил вокруг этого фонтана, столько разглядывал его! Как я мог не заметить? В этих идеальных садах, в парке, оправдывавшем название прекраснейшего в мире, Ленотр и его подчиненные совершили грубейшую ошибку.

Колесница Аполлона едет в обратную сторону!

4

«Титаник». «Странное название для клуба, – думала Эмма Шеннон. Она помнила, что „Титаник“ заходил в Нормандию по пути в Америку, прямо перед столкновением. – Для клуба „Отдых рыбака“ или „Под Шербурскими зонтиками“ было бы лучше».

Интерьер соответствовал: минимум освещения, темно-зеленая мебель, стены обшиты деревянными панелями. Несмотря на то что из окон были видны скалы, нависавшие над морем, внутри интерьер был typically british.

– Вы подумали, почему «Титаник», верно? – спросил Эмму с легкой усмешкой молодой брюнет, заметивший тень сомнения на ее лице.

На нем была рубашка-поло от Ральфа Лорана, в одном ухе – серьга-колечко. Темная загорелая кожа и мрачный вид южанина. Интересно, что он делает в Нормандии?

– «Титаник»? Не из-за фильма, я знаю…

Эмма не стала говорить, что «Титаник», как «Франция» и «Королева Мария», был приписан к порту Шербура в 1944 году. На прошлой неделе в Шербуре прошел аукцион, на котором продавались вещи с «Франции»: через Интернет Брэд купил там в свою коллекцию лот из трех спасательных кругов. 1800 евро.

Страсть к бирже и к спасательным кругам – увлечения ее мужа.

Эмма быстро отогнала мысли, уводившие ее к Брэду.

– Вы знаете, я не впервые здесь, – сказала она официанту, быстрым шагом направляясь в глубь зала.

Ресторан был пуст. На секунду Эмма остановилась перед фотографией прекрасного белого теплохода. «Франция», никаких сомнений. Рядом с ней «Королева Мария». Эмма смотрела на них и думала о матери. Анн-Лор обожала круизы. Они вместе ходили смотреть, как строили «Королеву Марию II» в Сен-Назере. И Ребекка с ними. Незадолго до аварии. Их последнее путешествие вместе…

Но все это в прошлом.

В глубине зала Эмма увидела Валери Перрье, на встречу с которой пришла. Тоже воспоминание из далекого прошлого, хотя они довольно часто встречались со времен учебы в институте политических наук. Женщин-руководителей не так уж много, и все они знакомы. В клубах, на коллоквиумах и международных съездах, где шла речь о развитии женского движения, Францию всегда представляли одни и те же лица. Валери прошла блестящий путь: из Национальной школы управления в правительственные кабинеты левых партий. Сегодня она возглавляла одно из подразделений министерства промышленности. Несомненно, последняя ступень перед предстоящей политической карьерой.

– Добрый вечер, Эмма, – сказала она, клюнув Эмму в щеку сжатыми губами, боясь размазать помаду.

На лице Валери Эмма прочла то же беспокойство, которое не покидало и ее уже несколько часов.

– Я думаю, ты уже знаешь, – начала Валери.

– Ты имеешь в виду…

– Да, Катрин Страндберг, ты в курсе?

Эмма думала, что Валери говорит о сбое в Интернете, но она имела в виду происшествие со шведкой. Эмма не знала Катрин лично, но имя показалось ей знакомым. Наверное, где-то пересекались раньше.

– Ее увезли сегодня, когда она впала в кому, так? И с тех пор она не пришла в себя? – спросила Эмма, усаживаясь напротив Валери, лицом к морю.

– Все намного хуже. Он умерла до прибытия в больницу.

– Что?

Эмма потеряла дар речи, но быстро взяла себя в руки.

– Боже мой, Валери! Ты уверена? Я не знала… У меня не было времени сегодня с кем-нибудь поболтать и все узнать. Провела два семинара – один утром и один сразу после обеда, затем пошла искупаться, но это…

– Не могу поверить в эту ужасную историю… – сказала Валерии.

– Про аллергию на мелатонин? – спросила Эмма. – Я знала одну женщину – несколько лет тому назад она внезапно умерла от аллергии на новокаин. Но она была пожилая и страдала от астмы.

Валери вздохнула:

– Слушай, ты не все знаешь. Я не про аллергию. Мне с самого начала диагноз показался странным: я находилась с Катрин на семинаре, который она вела после обеда, было заметно, что ей плохо: она как будто была не в своем уме. Останавливалась несколько раз посреди фразы и смотрела на нас, словно не понимая, где она и кто мы… Она даже не смогла закончить свою речь. Говорила невнятно, путалась, поэтому в конце концов мы и вызвали врача. Но после этого ей стало еще хуже.

– После? Что ты имеешь в виду?

– Я все думаю о том, что произошло ночью…

Валери сделала глоток колы, вытащила сигарету, положила пачку на стол, однако закуривать не стала.

– Я бросаю курить, пока в отпуске, но не знаю, выдержу ли. Всегда ношу с собой пачку, успокаивает.

«Странный способ избегать соблазнов», – подумала Эмма.

– Так о чем ты хотела поговорить?

– Добрый вечер, мадам, закажете что-нибудь для начала? – Официант перебил Эмму, которая ответила ему сухо, едва взглянув:

– Да, пожалуйста, воду «Перрье», спасибо.

Валери убрала сигарету обратно в пачку, подождала, пока официант отойдет подальше, и вполголоса произнесла:

– Никому не рассказывай о том, что я сейчас тебе сообщу. Нельзя допустить, чтобы паника охватила весь конгресс. Есть все причины полагать, что Катрин Страндберг убили.

Эмма вздрогнула. Валери никогда не выдумывала и не передавала пустопорожние разговоры.

– Убили? То есть аллергия была не…

– Не естественная.

– Вроде отравления?

– Именно. Когда вчера вечером врач осматривал Катрин, выяснил, что она мало что съела за день – чай, хлебцы и еще приняла лекарство, чтобы снизить последствия перелета. Поэтому он и решил, что мелатонин вызвал аллергию. Осмотрел ее, сделал укол от аллергии и ушел. Но ночью случилось еще кое-что. – Валери понизила голос. – Когда Кристелль Лорик пришла узнать, как дела у Катрин, примерно в полвосьмого сегодня утром, та ей не ответила. Горничная открыла дверь своим ключом. Катрин лежала на полу. Рукава сорочки оторваны. Руки и ноги – кровавое месиво.

– Что?!

– Да. Словно кто-то сознательно рвал их чем-то острым… как стальной перчаткой, утыканной шипами.

– Она была еще жива?

– Говорю же, она умерла, чуть-чуть не доехав до больницы..

Эмма отвела взгляд, пытаясь подавить приступ дурноты.

– Врачи говорят, что, когда ее пытали, она была уже в коме.

– Кошмар какой! – вскрикнула Эмма. – Чудовищно! Известно, кто…

Валери сделала знак говорить потише.

– Очевидно, нет. Официально врачи подтверждают, что причиной смерти явилась именно аллергия…

– Аллергия на мелатонин… Я не верю! Это же абсолютно безвредный препарат, разве нет?

– Не знаю. Сейчас всех участников конгресса предупреждают, чтобы они не принимали подобных лекарств. Кстати, ты сама его принимала?

– Нет. Я в Европе уже больше недели, и у меня нет проблем со сном. Но я регулярно им пользуюсь, когда летаю в Пекин. А ты?

– Я из Парижа, ты же знаешь.

– Да, прости, сглупила.

– И вообще происходит черт знает что. Проблемы с Интернетом и телефонной связью, это ужасно… А ты как выкручиваешься, у тебя же семья в США? Получилось связаться с мужем?

– Нет. Но Брэд знает, что я должна быть в этот уикэнд здесь с Ребеккой и что до понедельника никуда не уеду. Тогда уж наверняка восстановят связь по электронной почте, заработают телефоны, начнут наконец летать самолеты.

– Я не могу даже вызвать вертолет из Парижа… Все они заняты министрами.

Валери носила короткую стрижку с одной длинной прядью, спадавшей на лоб. Она явно была без сил; макияж плохо скрывал усталость и беспокойство. Эмма вспомнила убийственную характеристику, которую дал участницам конгресса один знакомый журналист-француз: «Сборище плохо причесанных женщин с криво намазанной помадой». Правда, автор сего шедевра был женат на актрисе, которая использовала силикон так же просто, как другие – маскирующий карандаш, и два часа каждое утро проводила перед зеркалом. Вот уж настоящая женщина… Для мужчин его круга – людей с бульвара Сен-Жермен – планета женщин делилась на две половины: настоящих женщин, которые тщательно следили за собой, и остальных… На самом деле журналист ошибался: среди участниц конгресса было много женщин, время от времени прибегающих к услугам пластических хирургов и не желающих отставать от моды. Эмма в своем комбинезоне чувствовала себя неуместной среди женщин в строгих костюмах от Гуччи или Вюиттона.

– И надо же, Интернета нет… – повторила Валери чуть громче.

– Программисты занимаются этим. Защиту скоро найдут. Ее всегда находят. Этот сбой длиннее обычного, вот и все, – как можно спокойнее ответила Эмма.

Жуткое происшествие с Катрин Страндберг не выходило у нее из головы.

– Хотелось бы, чтобы ты оказалась права, – заключила Валери. – Ладно, что ты будешь? – продолжила она, решительным жестом отбрасывая длинную прядь и открывая меню.

Красавец брюнет подошел к их столику.

– Выбрали что-нибудь? Могу я посоветовать вам блюдо дня? Козленок в сливках.

Женщины переглянулись, едва сдерживая смех. Молодого человека это задело, он продолжал настаивать:

– Молодой козленок. Корсиканский деликатес.

Он произнес слово «корсиканский», растягивая гласные.

– Я не хочу есть, – сказала Эмма.

– Эмма, надо поесть.

– Возьмите одно блюдо на двоих.

– Хорошо.

– Дамы на диете?

Валери и Эмма проигнорировали этот вопрос.

– Принесите нам бутылку минеральной воды, газированной. «Сан Пе» у вас есть?

– «Орецца», – поправил официант.

– Хорошо.

– Вы не пожалеете, – заметил он. – Это лучшая вода в мире.

Эмма проводила его взглядом и повернулась к Валери:

– Корсиканский официант… корсиканская минералка… в самом сердце Нормандии! Интересно, кому принадлежит отель?

Эмма попыталась вытеснить из подсознания навязчивый образ Катрин. Но Валери, усмотрев в замечании Эммы тайный смысл, выдохнула:

– У них там суровые обычаи. А если это он?

– Хватит, Валери! Не говори чепухи! Мы все на нервах… Случилось ужасное, но не надо преувеличивать, поверь!

Валери попыталась сменить тему:

– Не знаю, ты слышала мое выступление сегодня после обеда?

– Ты вела семинар по микрокредитам, да? Нет, я не смогла пойти. Ты же знаешь, я тоже вела семинар по перспективам программирования.

Валери продолжила свой рассказ:

– Эта система мелких кредитов неплохо работает. Тем тяжелее мне признаться тебе в том, что я сначала совсем в нее не верила. Ты бы видела цифры! В Африке, в Латинской Америке – везде одно и то же: если проект выдвигается женщиной, количество неудач уменьшается в три раза.

Эмма понимала, к чему ведет собеседница. Они уже говорили об этом во время кофе-брейков. Ей были нужны посредники в Америке, свои люди, для того чтобы провести ее документы мимо Всемирного банка или Евросоюза.

– Я поняла, – сказала Эмма, едва заметно улыбнувшись. – Ну и next step? Вернусь я во Фриско и что мне сделать?

Произнеся next step, Эмма отметила, что мысленно продолжила фразу на французском. Всякий раз, когда она приезжала сюда, повторялось одно и то же: нескольких дней, а порой и часов хватало, чтобы подсознание само собой переключалось на язык матери.

Валери удивилась.

– Не предполагала, что ты так легко согласишься, – сказала она.

Официант вернулся с двумя полными тарелками, поставил их перед женщинами и застыл около столика. Они озадаченно посмотрели на него. Корсиканец молчал. В воздухе повисла неловкая пауза.

– Сегодня откроют дискотеку в пол-одиннадцатого, – наконец после долгого молчания объявил он невпопад.

Информация не вызвала интереса – настроение совсем не для танцев. Понятно, что администрация отеля пытается отвлечь участниц конгресса от тревожных событий. Валери подождала, когда официант отойдет.

– Сколько лет сюда езжу, а не знала, что здесь есть клуб. С женщинами всегда так…

Эмма не ответила. Здесь и мужчины были. В день приезда ей показалось, что она заметила в отеле Пьера Шаванна; теперь она была в этом уверена. В прошлом коммерческий управляющий «Супра Дата» теперь возглавлял компанию, которая обеспечивала техническую базу конгресса.

Но она не пыталась встретиться с ним – к чему ворошить прошлое?

– Или они надеются, что Сего или Хилари придут дать выход энергии на танцполе? – усмехнулась Валери.

– Так Хилари Клинтон все-таки приедет?

– Нет, судя по всему. Учитывая ситуацию, она отменила визит. И не только она.

Валери понизила голос. За соседним столиком три конгрессистки-француженки, пришедшие в ресторан одновременно с ними, громко разговаривали, поглощая салат и зерна маиса.

– Стратегия розового фламинго? Никогда о такой не слышала! – громко заявила самая старшая из них.

– Да слышала ты, вспомни! – возмутилась ее соседка – очки закрывали пол-лица. – Это же главная мысль его книги вроде «естественная история соблазна»…

– Ну и что это такое – «стратегия розового фламинго»?

– Нет никакой разницы между розовым фламинго, который демонстрирует самке свой пыл, и парнем, когда он дарит цветы цыпочке, за которой приударил. Цветы – фаллический символ… и они разноцветные. У самцов-хамелеонов прибавляется красного цвета. Короче, понимаешь, креветка, кролик и человек – по сути, одно и то же! Для соблазнения они используют одинаковые приемы…

Конец фразы потонул в шуме, вызванном вторжением группы канадских туристов. Валери и Эмма проговорили еще добрый час. Эмма притягивала чужие исповеди, и Валери не замедлила выложить ей свои любовные горести. После развода она львиную долю времени посвящала карьере и благотворительности, но страдала от одиночества. Классическая ситуация женщин ее круга. Эмма подумала, как же ей повезло: Брэдли был смыслом ее жизни, убежищем, «портом приписки». Хотя… Она вспомнила разговор, состоявшийся перед ее отъездом. Она вновь заговорила о своем желании родить ребенка. Брэд, у которого были сын и дочь от предыдущего брака, не очень-то рвался «вернуться в пеленки», как он выразился. Все прошлые годы отсутствие общих с Брэдом детей не беспокоило Эмму. В конце концов, у нее есть Ребекка…

Но полгода назад она вдруг впервые заговорила об этом с Брэдом, и он обещал подумать. Перед отъездом Эмма вернулась к этой теме.

«Эмма, baby, тебе тридцать восемь: не кажется, что немного поздно?» – попробовал Брэд отвертеться, отводя глаза. Эмма поняла, что Брэд по-прежнему не хочет ничего менять в их устоявшейся жизни.

…Когда они уходили из бара, Валери уговорила Эмму пойти взглянуть, что здесь за дискотека. Небольшой зал, по стенам которого стояли диваны и полдюжины низких столиков, в центре – танцпол. На потолке зеркальный шар. В комнате было человек тридцать, не больше.

Валери и Эмма уже собрались выходить, как послышался голос:

– Эмма, привет!

5

Пьер Шаванн, улыбаясь, подошел к Эмме и Валери. Он заметил Эмму сразу, как только она вошла – в темном комбинезоне с воротничком в стиле Мао, подчеркивающем плечи и уменьшающем талию, она явно выделялась на общем фоне. Зеленая ткань подчеркивала цвет глаз. Длинные каштановые волосы заплетены в толстую косу. В уголках глаз чуть заметные морщинки, овал лица не такой четкий, как раньше.

Стараясь ничем не выдать своего волнения, Эмма поцеловала его в щеку.

– Я видел твое имя в программе, но не решился позвонить.

– А надо было бы!

– Так ведь ты же теперь звезда…

– Издеваешься?

Эмма никогда не могла понять, когда он подшучивает над ней, а когда говорит серьезно. Это обстоятельство только усиливало неловкость, которую она чувствовала в его присутствии. Эмма всегда считала его красивым, но слегка «неотделанным после распалубки», как выражалась ее мать о провинциалах. У него была репутация человека, который говорит людям то, что думает о них, но Эмма никогда не могла понять, что являлось причиной этого: то ли бестактность, то ли откровенность.

– Пойдем, Эмма, я представлю тебя своим знакомым. Она колебалась. Неудобно отказаться. Валери подмигнула ей и поспешила уйти.

– Ладно, ненадолго, – согласилась Эмма – Еще не отошла от перелета, слегка покачивает, – соврала она.

– Ты, значит, мелатонин не принимала? – ответил Пьер. – Какая удача!

Музыка заглушила ответ Эммы, а Пьер уже шел в глубь зала. Эмме ничего не оставалось, как последовать за ним. Она ужасно не любила клубы. Каждый визит в подобное место с друзьями был для нее пыткой. Под конец первого часа ее начинало выворачивать от шума, суеты, запаха духов и пота, деланного смеха, звонков мобильников, позвякивания бокалов и браслетов от Гермеса, фальшивых улыбок и искусственных, ничего не значащих фраз. Пока Пьер представлял ей своих коллег-мужчин и двух женщин, видимо, случайных знакомых – Эмма узнала в них ассистенток с Конгресса, – она наблюдала за ним. Пьер ничуть не изменился. Все то же обманчивое сходство с Расселом Кроу.

Лицо немного осунулось, морщинки вокруг рта стали заметнее. Но все те же ореховые глаза, черные волосы, густые пряди которых он так и не научился приручать, и прежняя немного несуразная манера покачиваться с одной ноги на другую. Обаятельный, несомненно, хотя и немного зажатый. В отличие от оригинала в нем не было ничего от bad boy.

К счастью, он даже отдаленно не представлял, о чем она думает.

На мгновение ей показалось, что он представит ее как давнюю любовницу Дэна Баретта, – с него станется.

– Ты знаешь, что случилось, почему не работает связь? – спросила она, пытаясь сменить тему.

Ответ Пьера не открыл ей ничего нового. Беседа – точнее, то, что ее заменяло в таком-то шуме, – вертелась вокруг систем сетевой безопасности и через несколько минут съехала, Эмма не поняла почему, на вопросы сексуальности нормандцев. Техники болтали со своими соседками. Одна из девиц, уже довольно пьяная, висела на плече Пьера, который тыкал в свой Palm Pilot и, казалось, не замечал ее присутствия. Эмме все это порядком надоело, и она собралась уже уходить, как какой-то ладно скроенный усач, сальные шутки которого перекрывали музыку, пригласил одну из девиц на танец. Его сосед слева – лет пятидесяти, выдвинутый подбородок, толстые очки, – предложил Эмме последовать их примеру. Она вообще-то всегда отказывалась от таких приглашений, потому что не любила танцевать. Но сейчас, удивляясь сама себе, безропотно последовала за партнером.

Они продержались три роковые композиции из sixties, выбранных с учетом возраста гостей. Время от времени Эмма бросала взгляд на Пьера – он танцевал с девицей, которая кокетничала и прижималась к нему. Он отталкивал ее, смеясь.

Когда Пьер пригласил на танец Эмму, она подумала, что он просто хочет избавиться от своей слишком навязчивой поклонницы.

И все равно пошла за ним. Она танцевала с Пьером когда-то раньше и сейчас вспомнила их разгульную вечеринку после семинара, который проводила «Супра Дата» в Марракеше, за год до ее отъезда в США.

Когда она возвращалась с той вечеринки, ей приснился странный сон, который Эмма помнила до мельчайших подробностей.

Вообще-то сны ей не снились никогда. То есть считается, что сны снятся всем, но она своих не помнила. Эмма завидовала людям, которые, проснувшись, могли в подробностях рассказывать свои сны.

Но однажды ей приснился сон. Всего один раз. Один-единственный за все тридцать восемь лет! Году в девяносто третьем или девяносто четвертом. Позже Эмма пыталась вспомнить, что вызвало этот сон. Как советовали психологи, она положила на прикроватную тумбочку блокнот и карандаш, чтобы записывать мысли, которые придут ей в голову по пробуждении, между двумя циклами сна. Тщетно. Она ставила будильник на середину ночи – сегодня на два часа, завтра на три, – чтобы было проще ухватить собственное бессознательное. Безрезультатно.

Итак, ей приснился сон только один раз за всю жизнь. Зато какой! Всякий раз, вспоминая его, она краснела, как швед в первый день на пляже. Эмма запомнила этот сон в мельчайших подробностях. Она лежит в спальнике на склоне холма. Вокруг спят десятки людей. Она лежит на спине и смотрит в небо: светает, только-только занимается рассвет. Вдруг она понимает, что в ее спальник проскользнул мужчина. Он на ней. Внутри нее. Живот, грудь, вся плоть воспламеняется до пальцев ног. Он говорит, не шевеля губами, она не понимает ни слова. Над ней его плоское лицо, будто не имеющее отношения к движениям его бедер. Она утыкается в его крепкую шею, вдыхает запах его плеч, тонет в нем. Он берет ее за волосы на затылке и оттягивает голову назад, чтобы поцеловать в губы. Только теперь она понимает, что они не одни: рядом лежит ее жених, здесь же ее знакомые, которые только притворяются, что спят! Кто-нибудь их точно увидит. Эмма протестует для виду, но не может оторваться от удовольствия. Физическое наслаждения было настолько сильным, что проснулась она в поту…

Своим снам не прикажешь, ими не управляешь. И кастинг для них тоже не проведешь. Почему Пьер Шаванн? Почему Пьер появился в этом сне? Она едва его знала. Он старательно держал дистанцию. Они, как сказала бы Валери, не были fit друг для друга. Знай Эмма, что подобное эротическое приключение испытает только раз в жизни, она «заказала» бы подсознанию для этого Хью Гранта, Роберта Редфорда или… Рассела Кроу. Настоящего. А если бы пришлось выбирать из собственного окружения, то парней покрасивее, с которыми она проводила время.

Теперь, когда Эмма встретила Пьера, сразу же вспомнила этот сон, ее окатило волной неловкости, более того, она чувствовала себя подавленной. Она проклинала подсознание за такой подарочек. Через несколько месяцев появилась возможность уехать в США, и поводы ссориться с темной частью подсознания возникали все реже. Надоедливые образы не напоминали о себе, разве что в ходе беседы, чтения романа или когда кто-то вспоминал о собственных снах. Но сейчас, танцуя с Пьером, она вновь вспомнила этот сон.

– Ты хорошо танцуешь, – сказал Пьер, сжимая ее запястье.

– Даже если я сбиваюсь с ритма? – пошутила Эмма.

– Зачем ты это говоришь? По-моему, все отлично.

Началась медленная мелодия. Пьер повернулся к Эмме.

– Выбора нет, – сказал он.

Она промолчала, подумав, что выбор есть – можно просто не танцевать. Зачем портить ему удовольствие? Первые аккорды You're Beautiful, песни, прославившей Джеймса Бланта два года назад, раздались на площадке. Их тела соприкасались, словно узнавая друг друга. «Тела не врут», вспомнила Эмма любимую аксиому своего старого преподавателя психологии.

Пьер не задавал вопросов, он просто двигался в такт музыке. У него была отличная партнерша. На самом деле он мало знал о ней, но это и хорошо. Она создана не для него, нет. Он вспомнил разговор с коллегой в тот день, когда узнал, что Эмма уезжает работать в США и что она выходит замуж, – приятель Жак сообщил ему эту новость.

«Кстати, ты в курсе? Эмма Шеннон уезжает в США. Там у нее жених». – «Да? А кто он?» – «Некий Брэдли Шпитс, банкир». – «Повезло мужику».

На этом все. Потом он забыл об Эмме.

Они протанцевали до половины первого, почти не разговаривая.

– Как, не мечтаешь поработать в НАСА? Смог бы слетать в космос, – пошутила Эмма, чтобы поддержать разговор.

Очевидно, она вспоминала время, когда они работали вместе. Тогда освоение космоса увлекало его почти так же, как первые шаги Интернета.

– Знаю, но для меня дороговато. Двести тысяч долларов разом, ведь так?

– Слушай, ты же нормально зарабатываешь? Такое впечатление, что вся техника здесь твоя! Создал свою фирму?

– Нет, все начал мой брат. Когда он тяжело заболел, я приехал в Марсель поддержать его, да так и остался.

– Занимаешься коммерцией?

– Всем. Знаешь, когда фирма такая маленькая, надо быть везде одновременно.

Когда она сказала, что уже поздно и пора идти, он тут же согласился.

Снаружи тишину нарушал только плеск моря. Эмма и Пьер шли рядом по аллее, усыпанной гравием. Прошли метров тридцать и выяснили, что живут в разных зданиях. Они расстались прямо перед аркой, которая стояла перед входом в южное крыло отеля. Эмма почувствовала, как сжимается сердце.

Позже Пьер рассказал ей, что он представлял, как украдет у нее поцелуй, но отказался от этой мысли. Возможность «схлопотать по морде» представлялась ему слишком вероятной.

– Здесь расходятся наши дороги, – объявила она с деланным весельем.

И они попрощались.